Текст книги "Искры на воде (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 44 страниц)

21

Весна 1906 года взбунтовалась и долго не хотела вступать в свои права. Пашня едва проглядывала из сугробов, медленно проседавших под ленивыми солнечными лучами. Потом подули тёплые ветры, и снег сошёл, быстрее просыхала на пригорках почва. Пахоту крестьяне начали позже обычного, когда земля была готова, и ничего не мешало поднять её да дать ей вздохнуть весенней свежести. Большой компанией за один день новосёлы посеяли и заборонили поля, а там принялись и за огороды. До Троицы все хозяева отсеялись и отсажались, осталось только ждать, когда благодатная земля даст силу семенам.

Жители новой деревушки Тальники потихоньку строились, обживались. Вот уже семь домов выстроились в ряд. Решил Евсей Цыганков построить отдельный дом Родиону. Парень взрослеет, не успеешь оглянуться, как он надумает жениться. А жену надо будет приводить в свой дом.

Дома братьев Никитиных, словно дети-близнецы у хорошей матери, уже были украшены диковинными ставенками с резьбой на наличниках и выделялись среди остальных. Братья женились в прошлом году в один день. Свадьбу гуляли одну, чтобы не тратиться зря. Невест нашли в соседнем Туманшете, две сродные сестры: Мария, что пошла за Ивана, да Степанида, Семёна жена, были непоследними невестами в деревне. В приданое молодые получили нетелей да овец, кур да гусей, ещё и поросят. Невелико приданое, но за ним никто и не гнался. Жёны взялись за хозяйство всерьёз, и зажили братья, потихоньку радуясь своей удаче, а по весне сёстры с разницей в полмесяца родили братьям сыновей. Тут уж у Ивана с Семёном глаза засветились от счастья: отмечали братья сыновей усердно, гуляли целую неделю. Перед посевной съездили в Туманшет и окрестили новорождённых, Иван назвал своего сына Захаром, а Семён – Василием. Обмывали вместе со сватами, да так, что чуть было весну не прогуляли – жёны остановили.

У Дроновых зимой тоже было прибавление – Настасья родила дочку. Сын Ваня, которому шёл третий год, с сестрой сидеть не хотел, а ходил по двору, помогал отцу или просто гонял живность по ограде. За свои проказы получал подзатыльники и от отца, и от матери, но сносил наказание стойко, не плакал. Бросив одно своё дело, принимался за другое, которое чаще всего тоже оканчивалось подзатыльником. Мало того, он ещё и захаживал к соседям и там успевал навести порядок. Сам Маркел работал по хозяйству усердно: много чего было сделано, а сколько надо ещё поделать… Мужикам было не до гулянок. Каждая гулянка оканчивалась для Маркела семейным скандалом с рукоприкладством, после которого он ходил, почёсывался и говорил:

– Полегчало на время.

В последний раз гулянка была как раз после Пасхи. Поехал Маркел в Туманшет рыбки прикупить мороженой, пока ещё туманшетские мужики ловили сетями из-подо льда. Приторговал рыбки у Кешки Морозова, хорошо купил, загрузил в сани и собрался было ехать домой. А тут Кешка предложил «обмыть» рыбу, чтобы другая хорошо ловилась. Маркел и сам бы предложил, да с Кешкой они были не очень знакомы. Выпили – мало, ещё выпили, а потом ещё. Тут Кешка и давай Маркела разными словами обзывать – привычка у него такая: как подольёт, так и обзывается. И хотел было в драку лезть, а Маркел и слов-то терпеть не стал, а уж как увидел, что на него замахнулись, так сразу вспомнил весёлые молодые годы в Конторке. Недолго Кешка поносил Маркела разными словами, вскорости барахтался в сугробе за заплотом. А у Кешки родни в деревне домов пять будет, и изо всех побежали мужики спасать родственника. Маркелу и убежать было некуда, да и не бросишь же коня и рыбу, чёрт бы её побрал. Выдернул он жердь из заплота, где копошился Кешка, повертел в руках да разбросал всех по сторонам – хлипкие мужики оказались. Вот уже не только Кешка в сугробе барахтался, даже и кровь на снегу появилась. На помощь бежали не только родственники, но и другие мужики с кольями наперевес. И не сдобровать бы Маркелу, и быть бы ему биту, да только выручил его Игнат Комов, самый главный в деревне человек.

– Стоять! – крикнул он и выстрелил вверх из карабина.

Толпа остановилась, будто упёрлась в стену. Игнат подошёл к Маркелу и спросил:

– Будто я тебя встречал где-то?

– В Тальниках живу, – ответил Маркел, приопустив жердь.

– Чего здесь делаешь?

– Рыбки приехал прикупить.

– Это что, нынче так рыбу покупают?

– Купил я, как полагается, «обмыли» немного – вот так вышло.

– Это ты с кем «обмыл»?

– Вот у него купил, у Кешки. Он предложил «обмыть», а потом давай меня поносить разными словами. Я и не стерпел. – Маркел указал пальцем на Кешку, стоявшего уже на ногах, прислонившись к заплоту.

– Тогда понятно, – сказал Игнат.

– Тебя сколько раз учили, что ругаться нельзя? – спросил он Кешку. – Теперь что?

– Ну виноват, сам виноват, – пробубнил тот.

– Мужики, расходитесь, ничего интересного больше не будет.

Люди неохотно побрели по домам.

Кончилось тем, что они втроём с Игнатом и Кешкой выпили мировую, и Маркел благополучно направился домой.

А когда в начале мая Никитины повезли крестить своих детей, Настя тоже поехала как крёстная мать одного из них. Там-то ей и нашептали добрые люди о подвигах его муженька да, как бывает, приукрасили. Дома она пару дней ходила сама не своя, а когда Маркел спросил её:

– Чего ты квёлая ходишь, приболела, что ли?

Тут Настасья выдала всё, что копилось и переваривалось в ней все эти дни.

– Ты что же это меня позоришь? Мне теперь хоть из дома не выходи! Что ты в Туманшете вытворял? Ты за кем с жердью гонялся?

– Я? В Туманшете? Когда? – сделал удивлённый вид муж.

Настасья схватила заготовку для навильников, сушившуюся под навесом, и стала охаживать ею мужа, приговаривая:

– Не позорь меня! Не позорь!

Маркел только поворачивался под ударами осиновой палки, пряча голову. Попробуй прошиби полушубок черенком.

– Настасья, ты что делаешь? – крикнул Евсей, увидев, как она дубасит палкой мужа.

– Она любовь свою показывает, – спокойно сказал Маркел.

– Что? – растерялась Настя.

– Раз бьёт, значит, любит, так говорят в народе.

– Что?! Это ты полдеревни жердиной гонял тоже от любви! Ах ты, гад, как перевернул! – И стала дубасить его обломком палки.

– Не устала? А то я подожду, передохни.

Настасья бросила палку и с кулаками кинулась на мужа, он быстро подхватил её на руки и обнял так, что она не могла и пошевелиться.

– Ты ещё зашибешься, пойдём домой, – нежно сказал он и понёс её в дом.

– Ну-ка, пусти, гад такой! Пусти!

– Я тебя тоже люблю, пойдём пить чай, а то Ванька в окно пялится.

– Ну в кого ты такой? – устало спросила она и обняла его за шею.

– Точно дети, – усмехнулся Евсей.

Дома Лисицыных и Трухиных стояли по соседству. Жили они не в пример Дроновым – тихо. У Лисицыных подрастала дочка Иринка, тихая и стеснительная, к осени ещё должен появиться ребёночек в их доме. У Трухиных пока детей не было, но жили они дружно.

У Евсея в доме уже топала ножками дочка Нюша. Девочка росла живенькая, звонкая, уж если устроит скандал, то держитесь все. Её пытались наказывать, но становилось хуже, справлялись с ней только добрым словом. В основном она находилась с прабабушкой Пелагеей: у матери дел по хозяйству хватало. Бабка особо не церемонилась с уговорами, чтобы не избаловать ребёнка, а Нюша была настырная и всё, что нужно было ей, брала звонкими криками. Как ни странно, но уговорить её мог дядя Родион, словно у него был свой ключик к детям.

– И чего орёшь, глянь-ка, у кота уши отвалились от твоего крика, – усмехнётся он племяннице.

И пойдёт Нюша искать кота, посмотреть, как кот смотрится без ушей, а тот от неё прячется в подполье. Пока ищет кота и забывает, из-за чего крик был. Или достанет Родион из кармана какого-нибудь медвежонка, сделанного из еловых шишек, и подсунет ей. Бывало, что станут они смотреть в окно, как лошадка солому есть или как собака с жеребёнком наперегонки по двору носятся – вот и счастье ребёнку.

Евсей тоже быстро успокаивал дочку: возьмёт на руки, вытрет слёзы, спросит:

– И чего шумим?

Девочка пальцем укажет, что ей надо, и тут же получит, что ей хотелось – слаб отец перед детским криком. Ульяна просила не баловать дочку, но… Скоро ещё родится малыш, вот тогда и видно будет, кого и как воспитывать. Бабка Пелагея сказала, что по всем приметам будет сын, а она, наверное, понимает. Все роды в деревне принимала она, потому как по возрасту старше всех и кое-что в этом деле понимала. Ещё её бабка рассказывала ей, что и как делать, а потом и самой приходилось помогать роженицам, так и приноровилась. Говорили, что у неё рука лёгкая, если Пелагея принимает роды, то всё будет хорошо.

Каждый в деревне жил своим домом. И уже в каждом доме шумели дети. Только Саша Поляков не построил свой дом – всё помогал другим, а на свой и времени не хватало, и денег не было. Но мужики решили, что в этом году в складчину соберут Саше дом: лес-то лежит – руби и только. Тогда и Саша станет жить своим домом, а не обитаться по деревушке да жить в сараюшках. Никто его не прогонял, но сам стеснительный, не хочется в чужой рот лишний раз заглядывать, хотя на любую помощь шёл сам, звать не надо было.

К концу июня Евсей решил съездить в Конторку и встретиться с Хрустовым. Было у него желание сходить за золотом в верха Бирюсы, места знакомые, не раз хоженые, да и друзья-товарищи среди карагасов есть, которые помогут. Идти он надумал только с Родионом, нужно было разведать, что и как теперь в этом промысле. Вот и хотел посоветоваться с Хрустовым, как быть. Кое-какие запасы еще были у Евсея, но совсем несерьёзные, а расходов предвиделось немало. Надо было дом достроить брату да оженить его. Ещё ожидалось прибавление в семье – тоже расходы. А в деревне что можно заработать? Жить можно, но в узких рамках, правда, Евсей и не жил широко, но всё ж хотелось обезопасить завтрашний день. Пробовали добывать пушнину, но не получилось – рядом с деревней зверя нет, а всё что дальше по реке Туманшет, уже поделено между деревенскими охотниками из Туманшета, да там ещё и с Тинской наведывались изворотливые людишки, промышлявшие на чужих участках. Участились случаи смертоубийства в тайге – лихой народишко пришёл вместе с железной дорогой. Из-за белки убивают, а что тогда говорить о золоте. Правда, золото на реке встречается редко, мало его на Туманшете.

Поговорил Евсей с туманшетскими охотниками да решил, что не стоит овчинка выделки – больше проблем для себя да скандалы с соседями. И вспомнил он место, что ему показал Эликан в последний раз. Не давало покоя это место, для себя достаточно будет взять жёлтого металла, а с компанией надо место искать посерьёзней.

Ещё хотел узнать Евсей про цены на золото, а то, может, и не стоит трудов такие походы совершать за тридевять земель. Такая была причина ехать в Конторку и поговорить с глазу на глаз с Хрустовым. Давно не наведывался туда Евсей, дел дома было невпроворот.

Провожать Евсея вышли все. Передали подарки для родных в Конторку, женщины утёрли слёзы.

К вечеру въехали в село. Солнце, прокатившись по чёрным от времени крышам, упало за сопку, сумерки с небольшим туманом медленно надвигались от реки. Ничего не изменилось в Конторке: всё та же грязь посреди улицы – уголочек рая для огромных свиней, почерневшие и покосившиеся заборы. Только у зажиточных хозяев всё выглядело по-другому: где надо, покрашено, подделано, отгорожено, любо-дорого посмотреть постороннему человеку, а местные жители попривыкли, не замечают ни разрухи, ни роскоши.

У лавки Хрустова приделано новое большое крыльцо, смещённое вдоль здания, на нём выставлены столы и скамейки, для желающих посидеть и пропустить чарку-другую водки. В окнах лавки горел свет, две лампы исправно освещали пространство не только в помещении, но и на крыльце. Керосина не жалели.

Евсей подъехал к крыльцу и стал привязывать лошадь к перилам. Родион, высокий ростом, набирающий стать, спрыгнул с телеги и потянулся, отгоняя остатки сна. Долгая дорога, половину которой Родион прошёл пешком, придерживаясь за телегу или просто по обочине разбитой дороги, утомила. Уже перед деревней он сел позади брата и немного прикорнул.

На крыльцо выскочил Нестор с широкой улыбкой на блестящем лице. Как и положено лавочнику, его волосы прилизаны на пробор посередине и смазаны маслом. Чёрная безрукавка надета на яркую цветастую рубаху, на шее повязан платок.

– Здравствуйте вам, заходите на огонёк, – пригласил Нестор, сделав вид, что не узнал братьев. – Проходите, водочки пожелаете-с?

– Ты чего, не узнал? – спросил Евсей.

– Как же не узнал? Узнал, ещё как узнал, – смутился Нестор. – Проходить будете, или я тут зря расшаркиваюсь перед вами?

Родион с удивлением смотрел на молодого хозяина и не понимал, играет он или на самом деле такой.

– Отец дома? – спросил Евсей.

– Отец живёт в Тайшете, у него там открыта торговля, давно вы не бывали здесь, раз не знаете. Он уже полтора года как в Тайшете, здесь я веду дела, – с большим достоинством сказал Нестор.

– Мне нужно с ним по делу свидеться, подскажи, как его найти.

– Недели через две он сам сюда заявится, бывает здесь раз в месяц.

– Столько ждать я не могу, где его там можно найти?

– У него на базарной площади две лавки стоят, а сам он живёт по Первой Зелёной улице, недалеко от церкви, – довольный своей значимостью, заявил Нестор. – Скоро её будут освящать, уже и гости собираются в Тайшет.

– Тебе откуда ведомо?

– Среди людей живём, не то что некоторые, – подколол лавочник.

– А про нас откуда знаешь? – усмехнулся Евсей напыщенности собеседника.

– Так, среди людей живём, – повторился он и рассмеялся.

– И что говорят?

– Да, говорят… А если вы хотите ехать в Тайшет, завтра поедет обоз с товаром для отцовской лавки – вот с ними и отправляйтесь, две подводы пойдёт.

– Когда поедут?

– Прямо с утра и поедут, подводы гружёные, не поторопишься.

Ночевать Евсей поехал к старому приятелю Лаврену, которого давно не видел. Передавал привет с оказией – и только, а теперь привёз ему горшочек с мёдом. Братья Никитины пытаются развести пчёл, вот и угостили.

Лаврен вышел сам встречать гостя: уже прослышал, что приехал Евсей, а значит, мимо не пройдёт.

– Ну, здравствуй, отшельник, – сказал он и крепко обнял друга.

– Доброго здоровья и тебе, крепок ещё.

– А это Родион, что ли? Глянь-ка, паря, как вымахал за это время!

Родион засмущался от такого внимания к себе.

– У тебя и прибавка в доме уже есть? – спросил Лаврен.

– Есть. Дочка, бегает уже, никому покоя не даёт, – ответил Евсей и заулыбался.

– Вот оно времечко, давно ли по реке сопли морозили, а поди ж ты, уже и дочка в доме бегает. Ну, проходите, а то так и будем посреди улицы говорить.

Долго просидели Лаврен с Евсеем. Старик узнал, как устроились его земляки на новом месте, как приняла их землица.

– Оно и так бывает: глядишь, место доброе, а прижиться никак нельзя, не принимает земля. То неурожай, то сгорело, то ещё чего. Помается человек и съедет на другое место. А другому всё как по маслу – любое дело с прибытком.

– Прибыток есть, зимой соберутся вечерком бабы посидеть да поболтать, так ребятишки такой хай поднимут, хоть из дома убегай.

– Ишь, ты? Ничего, ребятишки – дело доброе, без них никак нельзя. А живёте ладом, без скандалов?

– Скандалит у нас только Настасья Дронова, – усмехнулся Евсей.

– Чего так? Вроде ничего была девка, спокойная.

– Так она Маркела палкой охаживает. – Евсей рассказал Лаврену недавнюю историю, смеялись долго.

– Значит, полюбовно полдеревни гонял, – сказал Лаврен. – Он и здесь любитель был помериться силами.

– Было дело, только против своей жены ни слова, ни полслова. Она его ругает, а он ей говорит:

– Я с самого первого взгляда на тебя так и сомлел. Ты на меня хоть добрым словом, хоть колом по хребту, а я смотрю на тебя и любуюсь.

– Так и говорит ей? – спросил Лаврен.

– Маркел ещё и подначит, мол, когда ты злишься, из тебя дым идёт. Тогда совсем держись. Но Маркел поймает её, подержит несколько минуток, пока она успокоится, потом гладит по голове да приговаривает какие-то слова. Нет, ничего, хорошо живут, Маркел её никому в обиду не даёт и сам пылинки сдувает. Она баба невредная. Но характер такой. Я спросил как-то Маркела, что, мол, успокоить нельзя, а он мне выдал:

– Мне такая тихая и спокойная, как у Кирьяна Дарья, баба не нужна, я ж закисну и скукожусь, как огурец в бочке. А Настя меня понимает, не даёт закиснуть, да и свой характер заодно потешит. Вот так и живём.

– Хотелось бы мне пожить с вами немного, только не отлучишься сейчас отсюда. Илья Саввич в Тайшете живёт, делов у него там много, да и по-семейному получилось так. Жена у него полтора года назад померла, помнишь же, больная была, так он сразу и уехал отсюда. Оставил Нестора на хозяйстве, а меня в пригляд определил. С собой дочку малолетнюю забрал было, но пришлось вернуть сюда. Илья Саввич стал девиц водить, погуливать, а дочка хоть и мала ещё, но характером в батюшку, такие концерты устраивала там, чуть было дом не спалила, вот и привёз он её сюда, от греха подальше.

– Так она малая совсем, – удивился Евсей.

– Десять годочков минуло. Так-то девочка неплохая, не в пример братцу, с головой, но маловата ещё, чтобы к делу приставить. Учили её немного в Канске, два года обучению предавали, читать, писать умеет, только этого маловато, а жизнь когда ещё свои уроки начнёт давать! Здесь только и слушается Аннушку, свою воспитательницу да Никитичну – повариху, другие ей не закон. Нестора, брата, будто и не видит совсем: сядет где-нибудь в уголок и смотрит в точку – всё по матери убивается. Завтра повезут её в Тайшет, там церковь освящать будут, вот и захотела она побывать на таком празднике, даже Илья Саввич не посмел отказать ей.

– Мы тоже едем завтра с ними, мне надо поговорить с Хрустовым.

– Так и поедете вместе, чего по одному болтаться. А дело серьёзное, может, и я тут смогу решить?

Евсей рассказал старому другу, что собирается ещё сходить за золотом, а если получится, то и попробовать завести торговые отношения с карагасами. Снарядить пару подвод с товаром да обменять их на пушнину, а если повезёт, то и на золото.

– Это я не могу решить, езжай к самому, а тебе скажу так – тянет золото. Только не приближайся к нему, держись на расстоянии. Недавно приезжал мужик с Благодатской, рассказывал, что часто стали люди пропадать в тайге. Пойдут золото мыть – и ни слуху, ни духу. Если решишься, то один не ходи и боронись чужого человека в тайге, не зря люди пропадают. А так, конечно, дело стоящее, если с умом подойти, да и карагасов не обижать.

Утром к лавке поехали вместе с Лавреном, он должен был передать с обозом ещё какие-то бумаги. Возле крыльца стояли две подводы, груженные доверху, рядом – коляска на рессорах.

Родион только подошёл посмотреть диковинный экипаж, как с крыльца к нему бросилась нарядно одетая девочка.

– Родя, это ты? Какой ты стал большой! Здравствуй, Родя.

– Лизавета?

– Да, я это, не узнал, что ли?

– Не узнал.

– А ты чаще приезжай! Где ты был?

–  Я?

– Знаю, живёте вы на заимке в лесу!

– Откуда знаешь?

– Тятя говорил, а я подслушала. Только не говори мне, что подслушивать нельзя, мне про это Аннушка говорит постоянно.

– А ты её не слушаешь?

– Почему не слушаю? Слушаю, но делаю по-своему. А мы в Тайшет едем, там церковь открывать будут, я хочу посмотреть, говорят, что народу будет страсть как много.

– Мы тоже в Тайшет.

– Правда? Поедем вместе, хочешь, со мной поедем на этой коляске. Хочешь?

– Здесь места маловато, мне не достанется.

– А ты умеешь лошадью управлять? Умеешь, чего я спрашиваю, вот и будешь управлять, а возница на другой телеге поедет.

Лизавете даже и не попытались возразить. С ними в коляске была только Аннушка – воспитательница Лизаветы.

22

Тайшет приготовился к торжеству: подмели улицы, убрали от дворов мусор и дрова, обильную грязь, оставшуюся от недавних дождей, застелили лапником. Лавки на Базарной площади вымыли, вычистили окна, настелили тротуары. В город приехали гости из губернии вместе с архиепископом Тихоном из Иркутской епархии. Приехали купцы и промышленники, а также состоятельные горожане, пожертвовавшие немалые деньги на храм.

Урядник Иван Савельев, с самого утра заглянувший в питейную и принявший стаканчик анисовой, стоял немного в стороне, заложив руки за спину, и зорко наблюдал за публикой. Двое десятских время от времени подходили к нему и докладывали обстановку, он еле заметно кивал головой и продолжал смотреть вокруг. Дожидался времени, когда начнут освящать церковь.

Хрустов Илья Саввич вместе с гостями и дочерью находились немного поодаль, чтобы не попасть в толпу, когда народ, влекомый крестным ходом, пойдёт по кругу. Едва народ двинулся, Хрустов сказал:

– Пойдём в лавку от греха, а то затопчут. Оттуда тоже будет видно.

Торжество продолжалось весь день. Только под вечер люди разошлись группами и устроили гулянья: по улицам носились пролётки с гармошками, у домов устраивали пляски. В питейных заведениях только успевали открывать бутылки.

Вечером в новом просторном доме Хрустова собрались гости, местные торговцы уровня Ильи Саввича. Шампанское лилось щедро, музыка гремела, народ веселился.

Евсей сидел с краю стола, стараясь не примыкать к шумным компаниям, особо не пил – не любил. Родион с Лизаветой находились в просторной комнате, где было довольное количество книг, многие были с картинками.

– Расскажи мне, что ты делал на новом месте? – спросила девочка. – Я скучала по тебе. Когда не стало матушки, я осталась совсем одна. Приходила на кухню, забиралась в уголок, где мы с тобой сидели, и грызла пряники или плакала.

– В деревне, где мы живём, тихо, чужих людей нет, только наши, кто приехал из Конторки. Зимой снегом заносило так, что ворота и калитки не закрывали – не успевали очищать, а летом поначалу было много комаров и мошки, потом траву около домов повытоптали, так стало меньше. Бывает, и сейчас спасаемся дёгтем. Ребятишки потешные выросли, гуляют сами уже по двору, у меня племяшка растёт, Нюша, такая крикунья.

– Почему она кричит?

– Маленькая ещё. Всё ей надо, вот и требует рёвом, что видит. Вырастит – не будет кричать.

– Ты её любишь? – спросила девочка.

– Да, она же моя племянница.

– А меня никто не любит, – сказала Лиза и стала смотреть в окно.

– Почему?

– Матушки нету, Нестор – дурак, тяте некогда, он только работает.

– Почему Нестор дурак?

– Одевается как барышня, маслом мажется, а потом улыбается всем в лавке, разве не дурак?

– А почему ты не живёшь здесь, в Тайшете, наверное, интересней, чем в Конторке. Здесь и народу больше. Мне говорили, что тут синематограф есть, хотелось бы посмотреть.

– Я видела уже.

– Интересно?

– Нет. Там только целуются да из пистолей палят, и музыка громко играет.

– Хотелось бы посмотреть.

– Завтра и сходим. А Нюша какая? – вдруг спросила Лизавета.

– Вот такая, – показал рукой Родион.

– Такая маленькая?

– Да. Она недавно стала ходить ножками, кроха ещё.

– Батюшка говорил Аннушке, а я подслушала, что осенью наймёт мне учителя, будет он меня наукам учить.

– Ты же училась?

– Только две зимы ходила в класс, а потом всё и закончилось. Читать и писать научилась – и только.

– А что ещё надо?

– Разные науки есть, в них много интересного рассказывается. Они сидели и разговаривали, как два приятеля. Когда шум стих, они вышли в зал. Там никого не было: вся компания пошла праздновать на улицу.

– Есть хочешь? – спросила Лизавета. – Пойдём поедим, пока никого нету.

Они нашли нетронутый уголок стола, присели и стали есть уже холодные блюда.

– А где Аннушка? – спросил Родион. – Я её не видел.

– У неё в Тайшете живёт знакомая, она пошла к ней в гости. Ночевать Лизавета уложила Родиона в смежную маленькую комнату воспитательницы.

– Поместишься здесь?

– Хорошо, как раз места хватает, – сказал Родька.

На другой день гулянья продолжились. Люди бродили по улицам, посещали питейные, заходили в лавки, словно других дел не было. Только на другой стороне железной дороги, где проживали рабочие, было тихо и спокойно. Кто хотел отметить, тот это сделал вчера, а кому нужен был повод напиться, успели сделать это с самого утра и теперь мирно почивали под кустами в тенёчке. На «железке» весело посвистывали паровозы, постукивали колёса проходивших поездов, возле вокзала в кустиках сидели и закусывали простенькой снедью пассажиры, в буфете цены «кусались». Жизнь текла своим чередом, словно и не произошло ничего. А событие было важное: поселение Тайшет получило статус села Алзамайской волости Нижнеудинского уезда Иркутской губернии.

Утром третьего дня Илья Саввич вместе с Евсем сидели за столом и пили чай.

– Слаб здоровьем стал я для таких потрясений, годы не те, – пожаловался Хрустов. – Ты, смотрю, ничего, не болеешь.

– Я и не употреблял много, самую малость, для виду. Не люблю.

– Помню я, молодец, что не увлекаешься: в пьяных руках ни одно дело не удержится. Так что ты хотел мне рассказать?

Евсей рассказал то, о чём подумывал в последнее время:

– Надо снарядить небольшой обоз с товаром да самим попробовать торговать с карагасами. Их повсюду обманывают, а если им оказать честь и торговать по совести, то добрый слух о нас пойдёт, и люди будут приезжать торговать с нами. Дороги есть, по реке можно подниматься далеко, на две-три сотни вёрст вверх.

– Откуда такая надёжа на торговлю?

– Разговаривал я с ними, рассказывали они, как их спаивали да обирали.

– Это не новость, отчего думаешь, что тебе вера будет?

– Дружба у меня сложилась с ними.

– Так и дружба? Ты не был там три года и не знаешь, что они больше не останавливаются на старом стойбище, уходят в горы – там спокойней. Народу повалило в последнее время в тайгу несметно, шумно стало. Ведут себя не как подобает – вот такие дела.

– Для начала надо сходить налегке, найти карагасов и поговорить с ними, я думаю, что у меня получится. А там можно и порядок немного навести, посторонних приструнить, чтобы не обижали инородцев – вот и будет вера и всё остальное.

– Раздумывать особо нечего, пойду я к тебе в долю, риски небольшие: подумаешь, обоз с товаром собрать, а вот если срастётся всё, то польза будет. Тогда лучше меня компаньона тебе не найти: тебе нужен будет оптовый покупатель на пушнину, ну, надеюсь, и золото, а я вот он, под рукой. Не ахти какой барыш, но я и не гонюсь за большими капиталами, у меня, как ты видишь, понемногу там и сям, а в итоге и ничего – радуется душа. Честно скажу, и ты меня порадовал: чужую волю исполнять – это, конечно, хорошо, а ты и сам дело предлагаешь. Я ещё согласен и потому, что скажу тебе честно, я это дело присматривал. По Бирюсе «карагасников» нет, это люди, что ведут торговлю с инородцами, всё больше из Нижнеудинска, из Тулуна буряты приходят. Из Канска купцы прибирают торговлю к рукам, мне известно, что они по Туманшету всё захватили, только там уже и русские охотники есть, а с ними не поговоришь, как с карагасами, можно и пулю поймать. С теми охотниками тоже можно договариваться о продаже товара. Сам я не могу этим заниматься, а если ты возьмёшься, я помогу всем, что пожелаешь. Хочешь финансами, а хочешь, и власть словечко скажет, есть у меня нужные люди. А вот помощников набирай себе сам.

Хрустов подлил себе чаю, махнул рукой и наполнил свою рюмку водкой.

– За хорошее дело, может, и ты?

– Нет, я не буду.

– Когда на разведку пойдёшь?

– А вот до дома доберусь и поеду, пока до карагасов доберёшься да найдёшь их – сколько времени пройдёт, а уже середина лета. Хорошо бы сговориться с ними на весну, чтобы они всё на суглан не возили, а оставили и для нас. Пока река будет стоять, мы за полтора месяца и объедем их стойбища, а лучше сговориться, чтобы они сами собирались для этого дела в одно место. У них расстояния огромные, не зря они пешком не ходят, только на оленях.

– На подарки надобно раскошелиться, что будешь брать?

– Табак, чай да патроны, много на себе не унесёшь по тайге. Летом – не зимой, дорог нету.

– Домой завтра поедешь?

– Да.

– Вечерком сходим в лавку, подарков отправлю молодёжи вашей, по сколько им лет?

– Самому старшему три, а другие младше.

– Уже на новом месте родились, коренные жители. Надо приехать как-нибудь, посмотреть, чего вы там наделали.

– Милости просим.

– Не смейся, возьму, да и заеду.

– Я и не смеюсь, завсегда рады.

К вечеру приехали Родион с Лизаветой. Они целый день катались по селу, рассматривая новые постройки. Когда кругом идёт стройка, то красивого мало: кругом мусор, грязь и пиломатериалы. Где ещё совсем недавно стеной стоял непроходимый лес, прилепились неказистые избёнки, привлекавшие только своей новизной.

Родион впервые посетил синематограф. Впечатление осталось странное. Поначалу было интересно, как это движутся люди на стене. Потом стал улавливать сюжет, как и что делается на экране. Слушал музыку, но в конце концов вышел, ошеломлённый представлением и уставший. Пытался осмыслить, как это всё можно сделать.

Тайшет не понравился Родиону – слишком много народу, толкучка кругом. Люди спешат куда-то или, наоборот, бессмысленно смотрят по сторонам, ожидая непонятно чего. Жить в таких условиях Родион не захотел бы. Единственно, что пришлось по душе – это церковь. Большая, нарядная и снаружи, и внутри, она притягивала всем своим видом. Люди, кому не довелось побывать в ней в день открытия, пришли на заутреню и простояли всю службу до обеда. Отец Василий, настоятель нового храма, торжественно проводил первую свою службу в новой церкви, в новом приходе. Люди до самого вечера ходили вокруг храма, тихо разговаривали, обсуждая достоинства и недостатки сооружения. Не понравилось, что церковь поставили на площади, где после каждого дождя была сплошная грязь. Правда, уже шли разговоры, что прямо к дверям со всех сторон проведут деревянные тротуары. Сделают подъезды для колясок и экипажей. И будет стоять церковь на Базарной площади немым укором для торговцев, пробуждая их к совести да призывая нести пожертвования в храм.

Вечером Хрустов, разговаривая с Евсеем, заметил, что его дочь только с Родионом ведёт себя спокойно, а с другими, словно напуганный зверёк, скалит зубки и не хочет разговаривать, любое предложение принимает в штыки. Своего брата совсем не признаёт – одно спасение Аннушка, только она может ещё уговорить её.

– А твой брат прямо как волшебник, я улыбку у дочери давно не видел, сейчас посмотри, целый день прямо цветёт. Может, Родион какой секрет знает?

– Это мне не ведомо. Он и с моей дочкой управляется лучше мамки, слово скажет, а она уже слушает.

– И ведь парень, не нянька какая-нибудь. Да я и не видел, чтобы он и уговаривал её, просто перебрасываются словами. Эх, не знаем мы своих детей, не знаем. А ему, видно, дано понимать детскую душу. Учить надо дочку, а я не знаю, как к ней подобраться, каким словом уговорить. Может, спросишь у брата, пусть он убедит её учиться.