Текст книги "Искры на воде (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)

19

Дорога до Еловки была так разбита в весеннюю распутицу, что по ней и в сухую погоду невозможно было проехать. Расположилась деревня прямо на тракте, который шёл на другой край великой державы, о которой жители только слыхали и не понимали, как это далеко. Знали Нижнеудинск, Иркутск, знали даже Читу, это казалось на краю земли, но тракт уходил ещё дальше к океану. Что за такое диво этот океан? Поговаривали, что это такая большая озерина, словно разливается Бирюса по весне, когда буйно тают снега в тёмных распадках саянских гор и заливает все прибрежные луга. Только говорят, что океан ещё больше, а куда больше то? Разве ж бывает ещё больше? Врут, поди, людям только дай поболтать, никакого укороту не будет.

Евсей ехал в Еловку по делу: задумал забрать бабку Пелагею с собой на заимку. Жене ничего не сказал – пусть порадуется, вдвоём им веселей будет и по хозяйству легче справляться, и мысли разные не будут съедать, как ржавчина пожирает любую железку. Железо, не в пример человеку, крепче, а источит его ржа – только время дай.

Старушка сидела на брёвнышке около дома, поджидая соседок, чтобы скоротать время в разных разговорах, погоревать о том, чего уже нет и не будет никогда. Евсей подъехал прямо к покосившимся воротам, привязал коня к столбу и повернулся к бабке:

– Ну, желаю здравствовать, бабка Пелагея, – сказал он и слегка поклонился.

– Здоров будь и ты, чтой-то не признала я, чей ты будешь? – спросила старушка, приглядываясь.

– Зятя не признала, бабушка Пелагея? – улыбнулся Евсей, понимая, что бабка и видела его только раз на свадьбе, да и то недолго.

– Батюшка, Евсей Митрофаныч, как же я не угадала сразу, – заволновалась старушка, стесняясь своей промашке.

– Зови меня просто Евсей, молод я ещё для Митрофаныча.

– Да, да, Евсей Митрофаныч, проходите в дом.

Бабка Пелагея с уважением посмотрела на Евсея. Она благодарна была ему, что он полюбил и взял в жёны её внучку-бесприданницу. Да и людская молва, доходившая до неё, уж очень возвышала парня.

За столом, попивая чай вприкуску с сахаром и сушками, Евсей сказал:

– Вот что, бабка Пелагея, приехал я за тобой. Поедем со мной на заимку, Ульяне будет с тобой веселей, вижу, как она переживает. Собирайся и не спорь, я как решил, так и будет. – Евсей специально сказал так строго, чтобы старушка даже и не думала противиться.

– Ой, лихо моё, – всплеснула руками бабка. – Как же это так? Боже ж ты мой, что ж это? К Улечке меня забираешь?

– Что, не хочешь?

– Да согласная я, согласная. – Старушка разволновалась и заплакала.

Тихонько сидела, прикрыв лицо платочком, и вздрагивала худенькими плечами.

– Дом есть кому продать? – спросил Евсей.

– Есть, батюшка, есть, вот и сосед спрашивал. У него сын женился, хочет рядом поселиться.

– Вот завтра и решим все дела, а вечером доберёмся до Конторки, там переночуем и поедем на новое место. Ты собирай свои вещи в узлы. Нам ещё прикупить кое-что надо.

– Какие там вещи: на похороны кой-что собрала себе да постельное какое – и все вещи.

Сосед обрадовался предложению купить дом, помог погрузиться, расплатился с бабкой Пелагеей. Поначалу хотел отдать деньги Евсею, но тот отправил его к хозяйке. Провожать старушку вышли полдеревни, не каждый день такое событие, чтобы бабушку внучка забирала. Когда тронулась телега в путь, все соседки-подружки стали вытирать глаза платочками. Близко женские слёзы и в радости, и в горести.

В Конторке Евсей остановился у Лаврена. С бабкой Акулиной Пелагея была знакома, старушки обрадовались встрече. Пусть и не были они подружками, но в старости каждый знакомый человек – друг. Пока старики разговаривали, Евсей пошёл к Хрустову.

– Рассказывай, как устроился: место понравилось или нет?

– Устроился хорошо, даже лучше, чем ожидал. Всё есть. Леса на дом заготовили, братья Никитины рубить себе дом зачали – к холодам и зайдут.

– Значит, обид на меня нет?

– Какие обиды?

– С женой как, ладите?

– Ладим. Вот приехал забрал её бабку с собой.

– Упросила всё-таки?

– Нет, она и не знает, я сам надумал.

– Это хорошо. Когда вокруг тебя будет спокойно да дружно, и тебе работать проще будет.

– Верно.

– Присмотрел чего в округе?

– Особо хвалиться нечем. Побывал в Туманшете, там в основном охотники живут, промышляют по реке, по Туманшету. Пушнину у них забирает купец из Канска, обиды имеют на него, но делать нечего – он сам приезжает за товаром. Пытались мужики самостоятельно возить в Тинскую, да встретили их какие-то злодеи на полдороге, хотели обобрать, да только и у мужиков берданки с собой были, дело дошло до стрельбы. Поговаривают, что и кровь пролили. Мужики вернулись назад с добром, а купец прибыл и цены снизил ещё: делать нечего, пришлось продавать себе в убыток. Спрашивал я про золото. Говорят, что попадается немного, но специально за ним ходить не стоит. Есть в Туманшете летний промысел. Если сделать заказ, можно и выгадать – там выпаривают соль. Нашли охотники в тайге солёное озеро. Попробовали соль варить – получается неплохо.

– А ты говоришь – ничего не узнал, – усмехнулся Илья Саввич. – Самое главное и выяснил. Пока приглядись, потом будут дела, я ещё вот чего скажу: зимой можно и мясо возить, только не сюда, не в Конторку, а в Суетиху или Тайшет. Народу там много, и ещё прибывает, а работают в основном на железной дороге и лесозаводе. Многие крестьяне подались на заработки. Вот рабочие будут скупать продукты, но это не сейчас. Я уже прикупил дом в Тайшете, заканчиваю строить лавку, скоро открою торговлю, тогда всё сгодится, что покупать будут. По осени, когда дорога станет, приезжай ко мне в Тайшет, присмотрись.

– Там видно будет, – сказал Евсей. – Я вот что ещё хотел, Илья Саввич, самородков возьмёшь немного? Мужики просили – стройка денег требует.

– Возьму, о цене тебе известно. Согласен?

– Известно, с тем и пришёл, – сказал Евсей.

Хрустов подержал самородки в руках, подбросил несколько раз, потом вытащил специальные весы, взвесил и назвал цену.

– Согласен, – сказал Евсей. – Я завтра с утра зайду, прикуплю товаров ещё, у меня список составлен, а остальное деньгами возьму. Нужно скотину взять – жене занятие. Пустой двор без скотины.

– Хочешь, я тебе выделю, сколько пожелаешь, – засмеялся Хрустов.

– Отсюда гнать далековато, я сговорился в деревне поблизости.

– Правильно, чего животных мучить.

Когда Евсей вернулся к Лаврену, там его поджидали друзья: Маркел с Настасьей, Кирьян с Дарьей, Еремей Трухин с Натальей. Стол был накрыт – ждали только его.

– А наследники где ваши? – спросил Евсей.

– Дома наследники, поговорить не дадут, – ответила Настасья.

– Ну, здравствуйте, что ли? – сказал Евсей и поздоровался с друзьями за руку.

Засиделись до полуночи. Евсей рассказал о новом месте, что успели сделать за эти несколько месяцев. Друзья слушали внимательно, впитывая каждое слово, – ведь и им хотелось сменить место жительства. Особенно понравилось то, что там тишина, народу нет, только шум ветра да звон комаров по вечерам. Но траву выкосишь возле дома – и гнуса нет, никто не мешает заниматься делами.

– Я думаю, что сразу семьи не стоит везти, нужно построиться, а потом уже и заселяться. Зимой можно заготовить лес, а придёт время поставить дом, то компанией недолго. Иван Никитин говорил, что в Туманшете есть мужики, которые нанимаются дома ставить – можно обратиться. Затраты, конечно, зато быстро и дом будет готов, а одному возиться ещё дороже выйдет.

– Вот и приедем зимой: лесу наготовим да вывезем, а летом и строиться начнём, так, Кирьян? – сказал Маркел.

– Так и надо, а уж семьи приедут в готовый дом, а то с детишками таскаться по углам не стоит.

– Пожелаете, и стариков перевезёте, не так и далеко здесь. Летом, конечно, дорога неважная, зато зимой – хоть боком катись. Через Туманшет паром запустил Тимофей Ожёгов. Лаврен, он тебе поклон передавал.

– Спасибо. Знаю, Тимофей – сурьёзный мужик, – заулыбался Лаврен.

– Так и сговоримся: как дороги станут, заготовим леса, можете помощников взять, место, где жить, есть.

Пока друзья разговаривали, бабка Акулина рассказала об Евсее столько хорошего, что Пелагея зауважала его ещё больше. Вечером она подала узелок с деньгами ему и сказала:

– Евсей Митрофанович, возьмите деньги, может, сгодятся для чего.

– Бабка Пелагея, я просил, зови меня просто Евсей, а деньги давай, я Ульяне отдам. – Понимал, что так будет лучше.

– Вот и хорошо, а то потеряю ещё, будет делов.

Утром Евсей нагрузил полную телегу тем, что приготовил и для мужиков, и для своей семьи. Купил материи, как наказывала Ульяна, а потом подумал-подумал и купил ручную швейную машинку. Хоть и дорогая, но уж очень нужная в доме вещь. Бабка Пелагея, завидев такую дорогую покупку, поначалу даже онемела, а потом подумала: раз покупает такое, значит, всё хорошо в доме у внучки, и успокоилась. К вечеру добрались только до Перевоза – дорога неважная, да и бабка устала. Остановились на ночёвку у Тимофея Ожёгова.

Тимофей не стал докучать вопросами, спросил только о Лаврене.

– Ничего Лаврен, живут они с Акулиной дружно.

– Ишь ты, и прислонился к старости, а то всё один да один. Старость, она, брат, тётка ещё та: всё норовит по загривку да по загривку, а силы нету окоротить её. Такие вот дела, – сказал Тимофей.

– А тебе откуда ведомо это? Нестарый вроде?

– Ведомо, не вчера родился. Другой и жизню осилит всю, годочков поднаберёт, а так и не поймёт её, а другой и нестар ещё, а хлебнул столько, что и захлебнуться не грех. С того понимает и молодость, и старость, и глупость, и мудрость. Ты-то вон совсем молод ещё, а слух про тебя идёт от разных людей, каков ты есть.

– И что говорят?

– Худое говорили бы, стал бы я на тебя слова тратить, – улыбнулся Тимофей. – Ладно, пошли спать – ночь уже.

– Тимофей, ты не знаешь, где можно корову хорошую прикупить да овец с десяток? Хозяйство заводить надо, – спросил Евсей.

– С овцами не подскажу, а вот корову я тебе могу продать, молодая, правда, но доится и стельная уже вторым разом. После Покрова растелиться должна. Мать у неё – ведёрница, а ты как холить будешь, так и молочка возьмёшь.

– Годится, а с овцами, может, в Камышлеевке с кем-нибудь сговорюсь.

– Там нету: деревня молодая, туда сами скупают по округе, недавно гнали своим ходом десятка два овец, но я буду знать, поспрашиваю. Лучше в Туманшете поговорить – там народу поболее, может, и есть излишек. А ведь ещё деревни есть к югу от вас: Бланка, Светлая, Тропа – можно поспрошать.

– Хотя бы корову на первое время.

– Курей с десяток дам с петухом, знаешь, какой горластый? Хозяйство без петуха, что баня без пару. Пока спозаранку петух не заорёт, так вроде бы и сам неживой.

Наутро Евсей двинулся дальше. Позади телеги пристроили ящик из дранья с курами, следом на привязи шла корова. Хоть и молодая, но вымя было крупное, видно, что корова молочная. Бабка посмотрела на неё и сразу определила, что скотина стоящая. О цене сговорились полюбовно, ударили по рукам, выпили по рюмке за доброе дело.

Только к вечеру добрались Евсей с Пелагеей до заимки. Радости не было предела: бабушка с внучкой со слезами на глазах обнимались, искренне радуясь. И корова к сердцу пришлась, быстро нашлось ей место, да и доить время подошло. До швейной машинки не дошли ещё руки, столько радости за раз не переваришь. Родион радовался новой одежде и сапогам, а ещё больше радовался патронам, которые привёз брат.

Сашка и братья Никитины тоже бросили своё занятие и подошли поздороваться.

– Сбыл, что вы просили, вот деньги, – протянул свёрток Евсей. – Цену я вам обсказывал, так и сбыл. Будет ещё, возьмут и ещё.

– Спасибо, Евсей, а что заказывали мы, привёз? – спросил Иван.

– Там, на телеге, всё по списку.

– За товары платить надо или ты высчитал уже?

– Всё высчитал, то, что подал, это уже ваше.

– Вот и хорошо, вот и доброе дело.

– Как у вас дела идут? Издалека смотрел – поднимается сруб.

– Идёт понемногу, быстрей бы надо, да погода подвела: поддождило немного. Поднатужимся – соберём к холодам.

– Надо бы, – сказал Евсей. – Как снег выпадет, мужики приедут лес готовить себе, им тоже жить надо будет где-то.

– Понимаем, – кивнул Иван, – сейчас деньги есть, наймём мужиков из Туманшета, после покоса быстро дело пойдёт. Там и косяки на окна и на двери сразу делают дома, привезти только – и поставить на место. Под косяки готовят рамы и двери.

– Договорились.

Женщины разбирали подарки, Родион топил баню, знал, что брат любил после поездки попариться. Растроганная Ульяна, увидев ещё и машинку, на радостях бросилась мужу на шею и давай целовать его. Евсей не знал, как поступить, к таким нежностям он не привык и просто обнял жецу.

– Хватит, люди же смотрят, – проговорил он.

После Евсея с Родионом в баню пошли женщины.

– Ты что, не ходишь с мужем в баню? – спросила бабушка.

– Нет, ещё не ходила, – смутилась внучка.

– Дура-девка, с мужем нужно ходить в баню; так испокон веков идёт, тогда и в семье ладу больше. Учить тебя, не переучить.

– Стесняюсь я.

– Чего стесняться? Мужняя жена ты или просто девка? Стесняется она, видите ли, раз сходишь, и всё стеснение пройдёт. Ты, девка, это брось, мужик твой видный, смотри, найдётся такая, что не постесняется, тогда поплачешь в подушку, польёшь слезоньки-то.

– Ладно, бабуля, в другой раз и пойду, раз такое дело. Не нарадуюсь, что ты приехала.

– Как же тут не приедешь, попробуй ослушаться, собирайся, говорит, и никаких разговоров, – засмеялась бабка. – Я и не признала его поначалу. Думаю, кто ж это такой остановился у наших ворот? А он мне говорит, мол, зятя не узнала – вот стыдобушка какая! Когда продали дом соседу Кольке, так я ему деньги отдаю, а он не берёт. А каких слов про него мне Акулина наговорила хороших, ты Акулину помнишь, которая знахарит в Конторке? Так я прямо и не знаю, я уж ему опять деньги дала – тут уж он взял. И правильно, видишь – всё к делу.

– Твои деньги он мне отдал, – сказала внучка. – Попросил сохранить, сказал, что твои и пусть до дела лежат. Авось сгодятся и тебе, мало ли что.

Вот какой хозяин, ты, девка, клещом вцепись в него да держись, с хорошим мужиком и век как месяц будет. Нет, Улька, что ни говори, может, тебе доля выпала лучше, чем другим, так не упусти счастье своё.

– Сама указала пальцем на это счастье, – сказала внучка и поняла, что сболтнула лишнее. Стала старательно намыливать голову.

– Ну-ка, ну-ка, чего это я не знаю?

– Потом расскажу как-нибудь.

20

Эликан сидел на берегу реки и курил трубку, подаренную Евсеем. Знал, что в этот раз не приедут старатели, а всё равно ждал. Понравились ему эти люди, с ними было просто: не надо было хитрить да выдумывать разные истории. Как здорово было, если бы сидел сейчас рядом Евсей, смотрел бы на искрящуюся воду и молчал. Много слов – мало правды, а у него что ни слово, то истина. В этот сезон всё пошло неправильно. Сначала охота не задалась: рано выпал снег, завалило всё, олени не шли по глубокому снегу, сами кормились с трудом, пропало несколько важенок. Мало добыли белок и соболей; хватило бы на муку и крупу, но захотелось Хамышгаю на суглане показать себя – не успел Эликан присмотреть за ним. Пока со знакомым пил чай, Хамышгай отдал всю добычу за бесценок нижнеудинским купцам и уже валялся пьяный в чуме. Когда пришёл Эликан домой, было поздно. Спасибо, Оробак дал белок, чтобы купить немного муки. Вот и вся радость. Теперь сидит, глаза не кажет людям: смеются над ним, а у него ведь сын маленький растёт – Улуской. Эх, старость, такой позор на голову! Молодец, Оробак, кормит стойбище: добывает мясо, только и он в последнее время всё больше пустой приходит. Люди стали понемногу зимние припасы муки брать – есть хочется. Рыбачить никто не желает, каждый указывает на соседа, и сидят, друг на друга надеются. Собаки проходу не дают, голодные под ногами трутся, обленились, даже мышковать не хотят. Люди уже поглядывают на своих оленей как на еду, не понимают, что без них совсем худо будет. Надо что-то решать, думал старик. Кроме него, никого слушать не будут в стойбище, а его слово нужное, должно всех поднять от костра. Старик докурил трубку, постучал по ноге, выбивая остатки табака, и встал.

– Собери-ка всех сюда, – попросил он внука.

– Люди собирались нехотя, зная, что кормить там точно не будут.

– Я говорю так: сейчас все собираемся и идём ловить рыбу, хватит муку потихоньку таскать – зима длинная, а муки и так немного. Сейчас собирайте все сетки – и на реку. Никто не будет, кроме вас самих, кормить ваших детей. А на оленей даже и не смотрите.

Старик сделал несколько шагов в сторону реки, вдруг остановился, осмотрел стоящих людей, и не собиравшихся слушаться его, и сказал:

– Кто не пойдёт ловить рыбу – еды не получит.

– Так не положено, по закону рыбу делят поровну, – сказал сын.

– А где в законе сказано, что надо пропивать всю пушнину? Кто так решил, чтобы один ловил рыбу, а остальные валялись у костра? Кто не пойдёт рыбачить, пусть покинет стойбище и живёт сам по себе.

Люди не ожидали такого разговора, заворчали, но все пошли к реке. Через два часа рыба варилась в котлах, жарилась на рожне. Оробак, промышлявший на охоте, пришёл и удивился.

– Кто рыбу ловил? – спросил он отца.

– Все ловили, – ответил Езилан.

После ужина Оробак подсел к Эликану, сидевшему в одиночестве у самой воды, раскурил трубку и тихо сказал:

– Эликан, чужие люди в тайге.

– Карагасы?

– Русские.

– Много?

– Видел троих: пошли по Шумному ручью вверх.

– Жёлтые камни ищут?

– Похоже. У них ружья есть.

– Могут и сюда зайти – водки принесут, а наши за водку всё расскажут. Тогда всю тайгу разгонят, где потом будем охотиться?

– Что делать?

– Уходить надо по распадку на оленьи пастбища; там озеро есть, можно рыбу ловить, там и гнуса сейчас поменьше. Русские туда не пойдут – жёлтые камни в горах не ищут.

– Что случилось, почему все пошли на рыбалку?

– Теперь будут все ловить рыбу. Кто не хочет, пусть из стойбища уходит, теперь только так выживем. Ты будешь на охоту ходить, как и ходил.

Оробак не ответил. Молод ещё, чтобы рассуждать о законах стойбища, а Эликан – старейшина, ему можно и приказывать. Юноша понимал, что неправильно – сидеть у костра и ждать, пока тебе еду принесут.

– Когда уходить будем? – спросил он старика.

– Дня через два-три, пока русские поймут, что там ничего нет, пока вернутся, пройдёт не меньше трёх дней.

– Тогда я завтра ещё схожу на охоту – вдруг повезёт?

– Сходи, – кивнул старик.

Он жалел, что Оробак не его сын, но и на своего отца он не похож. Езилан с ветром в голове, а сын – парень другого рода. Уж не пригрела ли кого Сотикана? Даже если и так, за такого сына можно и спасибо сказать.

На следующий день карагасы сами пошли к реке, стали готовить снасти. Получилось дружно и удачно; опять дымились костры, варилась и жарилась рыба. Люди повеселели, стали улыбаться. Собаки тоже наелись голов и потрохов, валялись на солнце подальше от людей, чтобы не угодить под ноги.

Вечером пришёл Оробак и принёс косулю. Тут праздник продолжился: в котлах варили мясо, собаки снова стали подтягиваться на запах. Вечером у костра Эликан сказал, что стойбище завтра собирается, а послезавтра утром уходит на другое место. Узнав причину такой спешки, некоторые охотники опять заворчали, понимали: где русские, там и водка есть; а выпить хотелось многим. Но Эликан опять сказал, что, если кто не будет его слушать, пусть уходит из стойбиша и выживает один. Никто не решился перечить старику.

Чумы собрали утром в последнюю очередь, погрузились на оленей и направились к реке. Перешли Бирюсу по мелководью и пошагали прямо по ручью вверх к большому распадку. Густой лес по краям распадка поднимался от ручья в стороны, мельчал, а потом и совсем исчезал. Лишь высокие травы на фоне синего неба зеленели и под ветром волнами плескались в разные стороны. Там далеко-далеко горы подпирали небо и становились белыми, сверкая на солнце самоцветами. Только туда род Эликана не пойдёт, они остановятся раньше, где среди трав прячется озеро. У этого озера и останутся они до конца лета.

Вскоре пришли на место. Быстро по кругу поставили чумы, развели костры и стали печь лепёшки. Ели их с остатками мяса и рыбы. Завтра будет день, и все мужчины пойдут ловить рыбу в озере, только Оробак отправится промышлять мясо.

Рыбы поймали много, но годной оказалось мало. В озере водились только щуки и караси. Если щук карагасы ели, то карасей выбрасывали собакам, для которых наступило раздолье. На новом месте пришла удача и на охоте: Оробак подстрелил сохатого. Раненый зверь добежал почти до стойбища, лишь там вторым выстрелом молодой охотник добил животное. Лось – это не косуля, мяса хватило на несколько дней для всех. Карагасы сидели у костров, обгладывали кости и щурились от удовольствия.

«Умный старик Эликан, в хорошее место привёл: много мяса есть у людей, не надо купаться в озере и ловить рыбу, которая провоняла тиной. Если так будет и дальше, то и до зимы можно тут просидеть. Мошкара и пауты остались внизу у реки. Здесь тихо, спокойно, олени мирно пасутся на склоне распадка, за озером кончается лес, а дальше в горы идёт разнотравье – рай для оленей».

Старик сидел у озера и смотрел вдаль, куда неспешно уходили олени, поднимаясь в горы. Сколько раз он смотрел на пасущихся животных и удивлялся им. Никто из карагасов не знает, когда были приручены олени. Многие и многие годы они находились рядом с карагасом, служили ему верой и правдой. Без оленей карагасы – ничто. Кочуют на оленях, охотятся на оленях, перевозят грузы тоже на оленях. Даже у самого бедного карагаса есть около пятнадцати оленей, только у немногих их по сотне голов. Случится так, что карагас потеряет оленей – это равносильно потерять свободу. Идёт карагас к родственнику и просит оленей для переезда, да только едет и живёт рядом с родственником. Про охоту говорить не приходится: без оленя далеко не пойдёшь, а рядом с домом что добудешь? Только подростки охотятся рядом со стойбищем: стреляют белок да птицу. Иногда нанимается карагас к бурятам или русским косить сено, ловить рыбу, а то идёт проводником золотоискателей. Оторвавшись от стойбища и своего рода, карагасы терялись бесследно. Нет, без оленя карагасу никак нельзя. На охоте карагас на олене всегда добудет больше, чем русский на лошади. Лошадь приходится оставлять там, где есть подножный корм, а олень легко добывает корм и из-под глубокого снега. Если нет травы под снегом, то достаточно карагасу свалить старый, заросший мохом кедр, и олень будет сыт этим мохом. Тропа, не годная для лошади, вполне проходима для оленя.

Эликан набил новую трубку, раскурил:

Здесь в предгорьях – самое хорошее место для выпаса оленей. В этих местах много разных трав и мха, который очень любят эти животные. За оленями особо не присматривают: выбирают место, где достаточно корма, и следят, чтобы они не разбрелись далеко по сторонам. Олени неприхотливы, хорошо переносят холод, только во время отёла им нужно тепло, иначе молодняк может погибнуть. Отёл происходит обычно в мае, когда уже сходит снег, ночи становятся тёплыми, телятам хорошо, уютно. Но бывало, что весна запаздывала, или возвращались холода, тогда молодое поголовье гибло. С рождения телята находились рядом с матерью, только когда оленуху доили, оленёнка привязывали, но всё молоко не выдаивали, оставляли и ему. Когда телёнок подрастал и мог питаться самостоятельно травами и мхом, тогда на телят надевали специальные намордники, которые кололи матку, и она не подпускала к себе оленёнка. Редко, но бывало, что резали оленей и на свои нужды: мясо съедалось, камусы шли на шитьё обуви, из шкур молодых телят шили детские шубки – больше оленьи шкуры нигде не использовались. Правда, ещё брали сухожилья, которые использовали вместо ниток для шитья шкур. Чумы покрывали лосиными шкурами, одеяла из овчины покупали у бурят.

«Эх, рушатся устои, – горевал старик. – Даже на суглане не стало порядка: раньше за порядком следили специальные люди, теперь никому ничего не нужно, кроме шкурок да жёлтых камней – их спрашивают всё чаще. Да и как порядок навести, когда в стойбище никто не хочет работать. Только олени и спасают, а если сейчас забрать оленей у карага– сов – всё, смерть. Олень – это не лошадь, конь и копытом может ударить и укусить, а оленю люльку с ребёнком доверяют, пронесёт – не уронит. На хозяина рога не поднимет, терпит всё тихо и смиренно. Бывало, что карагас загуляет где-нибудь у русских: день-два пьёт, а олень стоит привязанный и ждёт, есть не просит, пить не просит, только льются по морде тонкие ручейки слёз. Безропотно ждёт, когда хозяин появится. Бывали случаи, что забивали до смерти молчаливое животное. Вот и выходит – карагас всю свою жизнь рядом с оленем, а олени рядом с карагасами».

Пришёл Оробак, он оставался внизу, недалеко от стойбища.

– Пришли русские? – спросил старик.

– Пришли. Встали на ночёвку в стойбище, уйдут завтра дальше.

– Знали, что мы стояли там, или сказал кто-то. Плохие люди появились в тайге, не подходи к ним близко, Оробак.

– Я знаю.

– Завтра сходи туда ещё, посмотри, куда пойдут они.

– Схожу.

– Не пришёл Евсейка нынче, – сказал Эликан. – Чум себе строит.

– Евсей – хороший русский.

– Мало таких. Когда они придут, а они точно придут, я знаю, ты не убегай от них, если спросят, расскажи им про жёлтые камни. Другим не говори.

– А ты?

– Меня может и не быть, а ты будешь знать, что делать. Ещё я тебе скажу, Оробак: наши предки много раз уходили от власти Белого Шамана, уходили на восход солнца, а теперь больше некуда уходить – везде они, русские. Теперь придётся жить рядом. Теперь ты сам должен уживаться с ними. Шуленга – верховный вождь карагасов, послушен Белому Шаману – русскому царю. Шуленгой выбирают человека, обязательно говорящего на русском языке, чтобы он защищал интересы карагасов, но слабый стал Шуленга, не может защитить свой народ. Теперь каждый род сам за себя отвечает, только все должны исправно сдавать Шуленге шкурки для царя. Самые лучшие шкурки идут Белому Шаману.

– Почему Шуленга слабый стал? – спросил Оробак.

– Старики говорили, что в давние времена, когда русскими правила царица, ходил Шуленга к ней с подарками, просил для своего народа защиты. Только напуганы были карагасы грозным голосом придворных да роскошью замков, побоялся Шуленга подойти к царице – подали подарки на длинной палке. Но царица не разгневалась, поговорила с ним и дала силу Шуленге над своим народом. После этой поездки Шуленга ещё больше стал покорным Белому Шаману и во всём слушался русского исправника. Раньше обязательно каждая семья должна была приезжать на суглан, тратить большие деньги. Сейчас кто желает, тот едет, кто не хочет, сидит в стойбище, старейшина рода отдаст ясак Шуленге – и всё. Рушатся устои, скоро не будет порядка. Русские захватывают карагасские земли, где предки охотились, покажут бумажку и скажут, чтобы уходили. Теперь мы стоим на самой границе нашей земли. На заход солнца, где охотились наши деды – хода нет, там канские купцы охотятся, нас вытесняют всё дальше в горы, а там какая охота, только летние пастбища для оленей. Не сближайся с русскими, Оробак, особенно с теми, кого не знаешь. Обманут. Не верь их словам: напоят водкой и обманут.

Молодой охотник согласно кивнул. Многое, что он сейчас услышал от старика, было ему неведомо, много ночей будет думать Оробак о наказе старика.