Текст книги "Искры на воде (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 44 страниц)

– Иди ставь мясо варить, – сказал старик женщине.

5

Зрение у Эликана было ещё острым, только иногда длинными зимними вечерами, когда невестка небрежно подбрасывала в огонь дрова и дым расползался по чуму, у него слезились глаза. Но это происходило недолго, едва дым улетал, и слёзы высыхали. Много лет Эликану, уже дети его сыновей имеют свои чумы, уже давно схоронил старик свою жену и жил с младшим сыном. С невесткой он не очень ладил, но куда деваться, приходилось терпеть, без женщины в чуме никак нельзя. Эликан – старейший в своём роду, все прислушиваются к его мнению. Когда вместе кочуют по летним пастбищам, слушаются безропотно, но молодёжь, уходя на зимний промысел, слова Эликана забывали, для них его слово становилось пустым, словно посвистывание ветра в макушках сосен. И на стоянках они стараются теперь скрыться с глаз старика, каждый показывает свою самостоятельность и решает всё по-своему.

Среди людей, приближающихся к чуму, Эликан увидел знакомые лица. Лаврена и Маркела он помнил по прошлому лету. Вот так же они приехали в первый раз: дождались, пока сойдёт лёд на реке, потом разбрелись по округе, стали искать жёлтые камушки. Какая польза от них, Эликан не понимал, но в последнее время про такие камушки стали расспрашивать и русские купцы. Видел старик такие камушки на некоторых ручьях да речушках, попадались такие камни в желудках глухарей, их поначалу выбрасывали, а потом стали брать себе на обмен. Русские давали за небольшие кусочки золота много водки. Другие товары меняли на шкурки белок и соболей.

Карагасы – хорошие охотники, много шкурок требуется добыть за сезон, чтобы купить муки, крупы и других продуктов. Кроме этого нужна одежда и много ещё чего.

– Лаврен, однако, – произнёс старик, раскуривая ганзу.

– Здоров бывай, Эликан, – поприветствовал Лаврен.

Со стариком-карагасом у него в прошлогодний приезд сложились хорошие отношения. Они подолгу сидели и разговаривали у костра, Лаврен угощал самогонкой, но немного и не спаивал никого. Это очень понравилось Эликану, он сам много не пил, а вот его сородичи любили приложиться к бутылке. Не любил Эликан тех, кто спаивал карагасов. Не терпел, когда пьяные сородичи, словно слепые щенки, расползались от матери, пытались петь песни, а потом спали, где приходилось.

– Почему только один чум? – спросил Лаврен. – Что-то случилось?

– Ничего не случилось, завтра будут все здесь. Мало-мало задержались. Ещё река крепкая, смотрели, какой снег в распадках, где оленей можно оставить пастись.

– Как зима прошла, охота хорошая была? Как на суглане торговал?

– Хорошо торговал. Водку не пил и хорошо торговал, можно теперь ждать ещё зиму.

– Ещё лето не пришло, а ты уже зиму ждёшь, – рассмеялся Лаврен.

– Однако так. Летом сидим на берегу и смотрим в речку, да греемся на солнце, совсем ленивые стали. Даже собаки не хотят себе ничего добывать, валяются, как дохлые. Летом плохо. Зимой охота, много надо бегать, соболь добывать, белка добывать.

– Эликан, так вроде бы вы не бегаете, а на олешке верхом гоняете белок и соболей?

– Зачем ногами бегать, когда олешка есть, карагас хитрый, много не ходит сам, олешка ходит.

– И что? На олене сидеть тоже тяжело?

– Однако тяжело, – кивнул старик и рассмеялся.

Пока распрягали коней, давали им овса, привезённого с собой, а потом треножили, чтобы отпустить пастись на проталины, где желтела старая пожухлая трава, сварилось мясо. Старик пригласил всех в чум.

Путники расположились на шкурах у дальней стенки – там было место для гостей. Лаврен раскрыл один мешок и достал бутыль с самогоном. Первую чарку поднесли Эликану. Тот выпил, остатки плеснул в огонь, пламя на мгновение вспыхнуло, осветив всех, и успокоилось. Шейгана, хозяйка чума, вытащила из котла мясо в большую деревянную миску, в маленькие чашечки налила бульон. Путники, уставшие от длительного перехода да ночёвок под открытым небом, согретые спиртным и горячим бульоном, стали кивать носами, присматривая себе место для сна. Вскоре спали все, кроме хозяев и Лаврена. Лаврен предложил ещё выпить, но Эликан сам не стал и запретил сыну. Вместо этого они сидели, пили чай и курили ганзы. Некурящий Лаврен тоже стал укладываться поудобней, тепло от костра сморило и его.

Утром, едва солнце показалось над дальними сопками, две повозки отправились назад. Два подростка, лет по шестнадцати, погнали лошадей в Благодатское. По пути Лаврен приглядывался к ним, беспокоился, как они справятся с лошадьми. Но, видя, как ловко они запрягают лошадей, успокоился. И когда лёгкие пустые подводы помчались не вскачь, а трусцой покатились вниз, Лаврен совсем забыл про них.

– Ничего, доедут, – сказал Эликан, потягивая ганзу.

– Вижу, что ребята толковые. Бог даст, доедут.

Вдруг разлаялись собаки, до этого лениво валявшиеся на сухой траве, навстречу выбежало несколько чужих собак, но они быстро обнюхались и замолчали, виляя хвостами и признавая старых знакомых.

– Однако наши приехали, скоро будут чумы ставить.

Вскоре из леса выехали люди, сидя на оленях, за ними на привязи тянулись другие олени с поклажей. Мужчины направились к Эликану.

Один из них, Томубек, на своём языке быстро рассказал, что всё нормально, всех оленей запустили на пастбище, по распадкам на солнечной стороне уже нет снега. Ещё он рассказал, что по дороге молодой охотник Оробак добыл изюбра, мясо привезли с собой, сейчас будут варить. Томубек с явным недовольством посмотрел на Лаврена, ему давно не нравились русские. Когда Томубек был ещё совсем молодым охотником, один из русских купцов в Нижнеудинске напоил юношу самогоном и совсем за бесценок забрал всю его добычу. С тех пор Томубек больше не пьёт самогон. Тот год он едва прожил, спасибо родственникам – не дали умереть с голоду. Теперь Томубек подозрительно относится ко всем русским, знает, что только худое надо ждать от них.

– Зачем они здесь? – спросил он Эликана.

– Им нужны жёлтые камни. – Зная подозрительность Томубека, добавил: – Они не охотники.

– Сначала камни, потом шкурки понадобятся. Надо уходить отсюда.

– Эти русские неплохие, – возразил старейшина рода, – пока ничего худого не делают.

– Спрашивали, в каких речках много жёлтого камня?

– Спрашивали.

– Не говори, пусть уходят отсюда.

Томубек со своими соплеменниками стал ставить чумы. Привычное дело делалось скоро, и вскоре уже стояли четыре строения кругом. В стороне от чумов горел костёр, на котором висел большой медный закопчённый котёл, наполненный порубленным мясом и залитый доверху водой. Одна из женщин следила за варевом, а другие вместе с подростками пошли в лес заготавливать дрова.

Лаврен увидел недобрый взгляд Томубека и решил, что спиртное не стоит выставлять, таких людей им не задобришь. Но и уходить на поиски золота было ещё рано: лёд сойдёт только через полмесяца, и всё это время надо находиться здесь. Завтра надо отправить Евсея на охоту, припасы ещё пригодятся летом, когда не будет времени на посторонние дела. Пусть возьмёт кого-нибудь, нечего здесь всем глаза мозолить, и тайгу посмотрят заодно. Хоть и снег лежит, а всё равно видно, где ручьи да речки. В прошлом году ходили вверх по Бирюсе, а потом в один из распадков. Распадок был лесистый, передвигаться по нему стоило больших трудов и времени. Пока найдёшь нужное место, ни день, ни два ухлопаешь. Хотя жаловаться – грех, добыли золота в прошлом году порядочно, хватило рассчитаться за всё и себе осталось изрядно. Но прошлый год был первый, не стоит по нему равняться. Не было опыта, работали по рассказам, кто, где, что слышал, а теперь уже дело знакомое, теперь дело пойдёт, только бы местечко хорошее найти, чтобы не болтаться по речкам, не тратить время и силы. Надо задобрить старика, он-то знает, где есть золото, только молчит. Это понятно, металл им не особо нужен, а вот посторонние люди на их земле совсем не нужны. И всё ж надо поговорить со стариком.

После обеда, разделённого между всеми по-братски, Лаврен потихоньку сказал Евсею, чтобы готовился на охоту.

– Возьми кого хочешь, надо добыть мяса, а то мы, будто захребетники какие, сидим на чужой шее.

– Ладно, возьму Маркеда для начала, дальше посмотрим. А мясо надо добыть, совсем неудобно перед хозяевами.

На другой день Евсей с Маркелом ушли с самого утра. Решили сходить вверх по реке насколько можно и посмотреть места. Закинув на плечо берданку, которая вызвала неподдельный интерес у охотников, Евсей первым пошёл в лес. Едва скрылось из виду стойбище, их догнал Оробак, совсем юный охотник. Он сидел верхом на олене с луком за спиной и гордо смотрел вперёд.

– Ты с нами? – спросил Евсей.

Юноша кивнул головой, но ничего не сказал.

«Без присмотра не отпускают, – подумал Евсей. – И ладно, ничего дурного мы делать не собираемся, а если и добудем чего, так не на себе же тащить».

Половину дня они шли вверх по реке, обходя промоины, изредка выходя на берег.

Снег, прихваченный весенним солнцем, стал твёрдым и не проваливался под ногами, идти было нетрудно.

Первый распадок, к которому они подошли, уходил прямо в горы. Словно кто-то взял, да и раздвинул ладонями сопки, образовав при этом ровный разлом, поросший лесом внизу и редким кустарником ближе к вершинам сопок. Горы были такие огромные, что у Евсея перехватило дух. Он не новичок в тайге, но там, где он бывал, таких гор не было. Он радовался, словно ребёнок новой игрушке, разглядывая, как белые шапки на сопках сливаются с непривычно синим небом. Второй распадок был такой же, только, судя по широкой наледи, речка в нём была больше.

В обед за кружкой чая Евсей пытался разговорить Оробака, но юноша молчал, делал вид, будто ничего не понимает, но не сводил глаз с берданки.

– Нравится? – спросил Евсей.

Оробак кивнул.

– Знаешь, как стрелять?

Оробак снова кивнул.

– Ты почему не говоришь? – спросил Маркел. – Языка нету?

Оробак показал язык, и все трое дружно захохотали.

– Я мало-мало говорю.

– И то хорошо.

Вдруг он схватил Евсея за руку и показал на гору. Там на самый край небольшой скалы вышел козёл, выглядывая спуск. Евсей выстрелил, и козёл свалился вниз, оказавшись недалеко от охотников. Олень Оробака отскочил и замер, испугавшись.

Уже на подходе к дому, Оробак опять показал рукой на зверя. Это был изюбр, огромный самец, гордо взметнувший голову к небу.

– Хочешь выстрелить? – спросил Евсей, подавая берданку юноше.

Тот задохнулся от восторга. Осторожно взяв оружие и, старательно прицелившись, выстрелил, зверь сделал один прыжок и упал в заросли ивняка около реки.

На выстрел из стойбища прибежали люди. Удивляясь меткости Оробака, они рассматривали берданку и цокали языками. Даже Томубек и тот улыбался. Он был доволен уже тем, что русские не побоялись дать оружие его соплеменнику.

Вечером у костра был пир: все ели варёное мясо, запивая горячим бульоном, хвалили охотников, в особенности Оробака, так как он отличился дважды за день. Гости подсаливали мясо и бульон, вызывая искренний смех у хозяев. Карагасы ели всё несолёное, только чай у них был солёный. Так ели их деды и прадеды, так ели они, соблюдая традиции предков.

Лаврен налил всем немного самогона за удачу, но опять больше не дал, сказал, что хватит, а юному Оробаку и вовсе не предложил:

– Молодой ещё, не стоит дурить голову в таком возрасте.

Томубек и Эликан переглянулись и одобрительно закивали головами.

Теперь Лаврен знал, как он вызнает секреты у старика – он предложит ему берданку. Дорогая вещь, но золото дороже. Этот план Лаврен держал втайне, а пока надо было самим осмотреться.

Река тронулась, как всегда, неожиданно. Вдруг шевельнулась, затрещала и стала двигаться. Прошла на полёт стрелы и встала. И затаилась, и притихла, словно зверь перед броском, вдруг опять зашевелилась, рванулась, захрустел лёд, стал колоться, наползать на берега. Опять встала река. Ещё один рывок, и поползло ледяное крошево вдоль сопок, словно огромная гусеница, забивая узкие проходы, резко поднимая воду и прорываясь дальше.

Потом река разошлась не на шутку: размяла большие льдины о берега и успокоилась, понесла вниз чистые и прозрачные свои воды, отражая в них прибрежный лес та высокие утёсы, да белесые облака на синем небе.

И будет так до тех пор, пока первый весенний гром не пробежится по сопкам, усиливаясь и распугивая всю живность, пока не прольются ливни на снежные вершины и не расшевелят снег в глухомани, тогда наполнятся талой водой ручьи, зашумят, разрезвятся и понесут свои силы в Бирюсу. Поднимется вода в ней, помутнеет и начнёт крушить всё на своём пути: чистить берега от валежника, крутить в узлы прошлогоднюю траву на лугах да валить деревья, стоящие поблизости. И берегись тогда каждый, не попадайся под эту силу и не пытайся усмирить её.

Но пройдёт время, и всё успокоится, опять станет прозрачной вода, зарябит на плёсах, зашумит на перекатах, закрутит воронки на ямах. И понесутся по струям серебристые стрелы хайрюзов да красноватые бока ленков. Хозяин реки, таймень, распугает стайку ельцов да заставит их лететь поверх пенных бурунов, едва касаясь воды. У берегов в прогреваемых мелких заливчиках будет резвиться речная молодь, стараясь не попадаться на острые зубы щук и окуней.

6

Весна хитрой лисицей подкралась незаметно. Сначала раскисла дорога, пробегающая через деревню, потом всё превратилось в сплошную кашу, хлюпавшую под ногами. Вскоре солнце стало съедать снег у домов. Вот уже молодая трава полезла у заборов, а на дорогах всё ещё стояла снежногрязная жижа, наматываясь на колёса, цепляясь за сапоги и за копыта коров, которых первый раз после долгой зимы выгнали на пастбище. И скотина, уставшая от тесных хлевов и дворов, усердно топтала деревенскую грязь, разбредалась по лугу, жадно выбирая проклюнувшуюся траву.

Для Родиона настала горячая пора: кроме воды, которой он привозил по нескольку бочек в день, ещё надо было вывозить на огород навоз, скопившийся за зиму во дворе. Надо было торопиться, пока земля на огороде не прогрелась для пахоты. Некогда было посиживать на кухне и дремать в уголке.

Уже прошёл месяц, как Евсей уехал. Родион скучал по брату, понимая, что тот появится не раньше, чем встанет река.

Но ещё нынешний лёд сорвало только пару дней назад. Неведомая сила вздыбила льдины и с шумом да треском понесла их вниз по течению. Это случилось днём, после обеда – много людей вышло посмотреть на ледоход. Жители конторки не раз видели, как вскрывается река, а всё равно такое событие не оставляет равнодушным никого, а тем более тех, кто живёт на берегу. Льдины наползали друг на друга, ломались, трещали, забивались в протоки. Когда возникал затор, вода резко поднималась, словно собирая силы для удара, срывала затор и снова тащила вниз бесформенные ледяные глыбы. Уже на другой день по свободной воде тихо проплывали одинокие небольшие куски льда, отрывавшиеся от берегов.

В начале июня отсадились в огородах, а на полях отсеялись ещё раньше, едва только землица немного прогрелась. Родион за весну совсем похудел, уставал за день так, что вечером не успевал и поужинать, засыпал. Повариха жалела его, подкладывала побольше да повкусней. Однажды он уснул прямо на крылечке кухни и его, спящего, увидел хозяин и спросил у поварихи:

– Никитична, чего это малец спит среди бела дня, ай, заняться нечем?

Никитична, одинокая пожилая женщина, давно работала у Хрустова, свое дело выполняла добросовестно, со всеми уживалась и ни перед кем не кланялась. Она посмотрела на Хрустова пристально, дольше обычного задерживая взгляд.

– Не по возрасту работа у него. Он же наравне с мужиками тянет, а какие у него ещё силёнки.

– Пусть привыкает к крестьянскому труду да ума набирается, – возразил лавочник.

– Дозволь спросить, а чего это ты жеребца под работу ставишь четырёх лет, а не годовалого? Понятно, слаб ещё, кость не окрепла, силы не набрался, а парнишка неплохой, послушный, если поспит чуток, своё дело не проспит.

– Хорошо, пусть спит раз так, я и сам примечаю, что неплохой малец, как проснётся, скажи, чтобы завтра с утра ко мне зашёл.

Поговорив немного с поварихой о своих делах, Хрустов пошёл в лавку. Никитична разбудила Родиона, позвала на кухню.

– Иди поешь, а то свалишься, – сказала она.

Родька сел в свой любимой угол, взял миску с пшённой кашей, сдобренной шкварками, и стал есть. Каша была вкусная, но аппетита не было, съев через силу всё, он отодвинул тарелку.

– Ещё положить?

– Нет, благодарствую, я наелся.

– Вот ещё молочка кружку выпей, тогда точно сильным будешь.

Родион улыбнулся её словам, взял кружку с молоком и горбушку

хлеба.

– Родя! Как хорошо, что ты здесь! – сказала Лизавета, вбежав на кухню. – Ты не знаешь, я по тебе скучала, а ты? Мы-то в гостях с матушкой были в Тинской, вот. Ты разве не знал?

– Нет, не знал.

– Ехать страсть как далеко! Едешь, едешь, а дорога не кончается, а лес большой и страшный. – Лиза говорила без умолку, не давая вставить слово.

Она рассказала, что гостила у бабушки, что у неё есть там кузина, но большая, как Родион. Что они подружились, вместе гуляли и слушали сказки, которые по вечерам рассказывала бабушка.

Родион слушал Лизу, держа в руках хлеб с молоком.

– Дай мне немного хлебца, – вдруг попросила девочка. – Ты поделишься со мной?

Родион поставил кружку, разломил кусок пополам и протянул оба куска девочке. Она выбрала себе меньший и стала с удовольствием жевать душистый мякиш.

– А можно мне немного молочка? – попросила она и виновато улыбнулась.

Они ели хлеб, по очереди запивая его молоком из одной кружки. Подошла Никитична с кринкой и подлила молока, а потом принесла ещё хлеба.

«Глянь, что творится: маленькая, а сердце имеет. Нестор-то пакостным рос, только и смотри за ним, а эта нет, – думала старая повариха. – Чисто ангел, а не девочка. Просто удивительно, как она привязалась к мальчонке».

– Лиза! – прибежала Аннушка, – пойдём, лапушка, матушка кличет.

– Ладно, я в другой раз приду, – сказала девочка. – Ты будешь меня ждать?

– Буду, – кивнул Родька.

Когда Лиза ушла, Родька поднялся и тоже направился к выходу.

– Утром зайди к хозяину, он ждёт тебя, – сказала Никитична.

– Зачем?

– Зайдёшь, узнаешь.

– Ладно.

– Иди ложись спать сегодня пораньше, сил моих нету на тебя смотреть такого.

Родион устроился на своём месте и моментально уснул.

Утром Родька, сжимая шапку в руках, вошёл в кабинет к Хру– стову. Тревожно было на душе у подростка, первый раз без брата ему приходилось разговаривать с хозяином. Зачем позвал Илья Саввич, ему никто не объяснял, разное передумал Родион, когда проснулся утром.

– Здравствуйте, – сказал Родион.

Хрустов посмотрел на мальчика, вспоминая, зачем позвал его, потом спросил:

– Тяжёлая у тебя работа? Справляешься?

– Ничего, справляюсь. Ничего, – повторил он, удивляясь вопросу.

– Не обижают? – спросил хозяин.

Ему не нужен был этот парнишка, а на его брата имелись виды, поэтому и за этим надо приглядывать. Не хватало, чтобы из-за мелочей дело встало.

– Не обижают, – пробормотал парнишка, совсем растерявшись.

Такие вопросы задавал только брат.

– Знаешь Митрича, он нам рыбу приносит?

– Знаю. – Родион вспомнил высокого худого старика, приходившего с плетёной корзиной, прикрытой травой.

– Пойдёшь к нему, скажешь, что будешь помогать ему, пока передых есть, а покосы начнутся, опять будешь по хозяйству работать, а может, и на покосе волокуши таскать. Там видно будет. Снедь станешь брать на кухне, я распоряжусь. Понял?

– Да.

– Иди.

На кухне он рассказал Никитичне разговор с лавочником.

– Ты, Родя, иди, – сказала повариха, – отдохнёшь маленько, сил наберёшься. Успеешь наработаться.

– Как же я пойду, я и рыбачить не умею, я только с удочкой, а они сеткой рыбачат.

– Там ума много не надо, это не поле пахать, будешь помогать Митричу, он добрый дядька. Он справляется один, а вдвоём подавно справитесь. Подожди его здесь, он скоро придёт, рыбу принесёт, а я тебе приготовлю котомку. По утрам будешь брать еду на весь день, а там уж сам справляйся.

Митрич пришёл со своей корзиной, которую подал кухарке, а сам присел на завалинку. Поварихи не было несколько минут, она подала старику корзинку, в которой вместо рыбы лежал свёрток.

– Митрич, возьмёшь с собой парнишку, Илья Саввич попросил.

– К чему? Я и один управляюсь.

– Возьми, сирота-парнишка, не след обижать, подкормится да отдохнёт подальше от хозяйских глаз, а то умаялся.

– Ну, раз барин просил, тогда что ж, тогда пойдём. Как кличут тебя?

– Родька, – пробормотал парнишка.

Ему совсем не нравилось, что с ним обращаются, будто с маленьким, не понравилось и то, как старик посмотрел на него, словно на дырку в заборе.

– Родион, значит. Ну-ну. Бери, Родион, корзину да пойдём отдыхать.

Они так и шли по деревне: впереди старик, за ним с котомкой за плечами и с корзинкой в руках шагал Родион.

Лодка-долблёнка с нарощенными бортами лежала на песчаной косе, привязанная верёвкой за валёжину. Митрич отвязал лодку и столкнул её на воду. Родион, привыкший к самостоятельности, быстро бросил поклажу в лодку и пристроился рядом. Старик удивлённо посмотрел на мальчишку и покачал головой.

Через четверть часа они уже пристали к небольшому островку. Здесь для лодки был вбит кол, за него привязывали верёвку, а дальше еле приметная тропинка вела к небольшому шалашу в глубине острова. Шалаш, построенный из жердей, был покрыт лапником, внутри устелено тоже лапником и сеном. Трава возле шалаша выкошена, чтобы меньше водилось комаров-кровососов. Недалеко было кострище, ещё дымившееся, рядом сложен сушняк. Вытащив из шалаша котелок, Митрич подал Родьке:

– Принеси воды, сейчас чаю сообразим. Любишь чай?

– Пью.

– То-то, что пью, чай понимать надо. От чая вся сила у человека. Я чай сам делаю.

Митрич взял котелок, положил в него разных травок и повесил на костёр.

– Это хорошо, что ты не шибко разговорчивый, а то я не люблю, когда много шуму – и всё без дела.

Когда Родька попытался отнекиваться от чая, Митрич насильно всучил ему кружку и сказал:

– Горячий. Ты, парень, смелей будь. Сказано тебя подкормить, вот и будем кормить, через неделю не только одёжка, а и щёки потрескаются, – сказал он и ухмыльнулся своей шутке.

После чая старик полез в шалаш:

– Ты, Родион, натаскай дров, тут они по всему острову, а потом тоже поспи, у нас вся работа будет ночью, уж тогда не зевай.

Родька, не привыкший к безделью, пошёл осматривать остров, заодно поискать дров. Остров был небольшой: с одной стороны весело журчала по камушкам маленькая протока, с другой стороны катила свои воды своенравная Бирюса. Вскоре Родька нашёл место, где рыбачили удочками. Здесь у самого берега раскинулась большая валёжина, наполовину засыпанная песком, перед ней виднелись рогатульки для удочек. Недалеко от воды стояли и удочки, прислонённые к черёмухе. Так делают те, кто рыбачит постоянно в одном месте. Рядом лежал грубо сделанный туесок из бересты. В сырой старой листве, в середине черемушника, нашлось много червей. Родион, не веря тому, что он всё это делает, сел на валёжину и забросил удочку. Клевать стало сразу, правда, ловилась средних размеров рыба: елец, окунь и пескари. Родион потерял счёт времени и остановился только тогда, когда длинная сниска – прутик, на который надевали пойманную рыбу, оказалась полной. Родька поставил удочку на место и, взяв рыбу, пошёл к шалашу. Митрич спал, похрапывая. Парнишка положил рыбу в котелок, натаскал сушняка и тоже прилёг у костра. Уснул он быстро и проснулся от вкусного запаха. Митрич варил уху.

– Молодец, хорошо наловил, теперь и брюхо порадовать можно.

Они ели уху из одной миски с хлебом и солёными огурцами. После ухи опять пили чай.

– Ты, что ж, совсем один? – поинтересовался старик.

– Старший брат у меня есть, Евсей.

– И где он сейчас?

– Он с мужиками ушёл в верховья Бирюсы, вернётся только зимой.

– Слыхал. Три подводы пошли на верхи. Слыхал, – Митрич пошевелил угли в костре. – Поплывём сети ставить, как сумерки придут, ранее не следует, а потом рано утречком снимем сети, соберём рыбёшку – и вся работа. Я ить тоже как бы сирота, никого нет. Ни жены, ни детей. Так получилось, никто не виноват, чего тебе рассказывать, мал ты ещё, не поймёшь. И ни к чему.

Родион сидел на вёслах и подруливал лодкой, Митрич «травил» потихоньку сеть. Справились быстро, ещё и стемнеть не успело.

Утром с полной корзинкой рыбы они шагали к дому лавочника, но уже рядом. Никитична накормила их отдельно от других работников и положила еды на двоих в один свёрток.

Через месяц Родион вернулся на работу к Хрустовым: пришла пора сенокоса, и рабочие руки были в цене. Родька на лошади таскал волокуши. К хомуту с одной стороны была привязана длинная верёвка, которую заводили вокруг небольшой копны и как бы опоясывали её. Затем копёшку срывали с места и тащили к большому стогу – зароду, который складывали на открытом солнечном месте. Мужики длинными самодельными трёхрожковыми вилами закидывали сено наверх, где его вершили специалисты. Хорошему зароду не страшен дождь, не намокнет сено и не почернеет.

В этом году впрок заготавливает сено Хрустов: зимой понадобится оно в большом количестве. Железная дорога подходит, мост через Бирюсу уже начали строить, лошадей в работе будет много – кормить надо. Повезут по осени мужики с округи и овёс и пшеничку, да и другие припасы, – всё раскупят строители. Пока есть возможность, каждый хочет заработать. Не только справные мужики рады этому заработку, но и беднота пошла работать на стройку, побросав землю. С Еловки, Бирюсы, Байроновки потянулся люд на строительство дороги. Кто-то приживался, кто-то возвращался назад не солоно хлебавши. Зашевелился народ, теперь глаз да глаз за всем нужен, того и гляди сопрут что-нибудь.

Вечером Родька подъехал к реке с двумя охапками иван-чая.

– Митрич! – крикнул он. – Митрич, глянь, что я привёз.

Старик быстро перемахнул на лодке через протоку.

– Вот уважил, Родя, ай да уважил. Я теперь наготовлю чая, приезжай пить будем. Скоро покосы закончите?

– Косят ещё, говорят, много будут готовить, все полянки выкашивают, даже по некоей. Всё собирают.

– И понятно: ныне людно в наших местах, звону много. Наш-то свою выгоду не упустит. Ты приглядывай, может, мята где попадётся, так нарви, а то на реке её нету. Я уже разных травок припас, и ещё припасу.

– Ладно, я поеду, ещё есть заделье.

– Заезжай, не забывай.

– Заеду