Текст книги "Искры на воде (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 44 страниц)

17

После расчёта за работу, братья Никитины хорошо гульнули с новыми друзьями, но вовремя опомнились. Спустить всё – ума много не надо, а вот прицепиться к жизни, пока есть возможность – это дело. И тут пошёл слух, будто собирается уезжать из деревни Евсей Цыганков. Мужик стоящий. Вместе отработали лето, пролили много поту, но и получили за это хороший прибыток. Понимали братья – такой не обманет, стоит за него зацепиться.

– Как бы нам с ним пристроиться, – сказал Семён брату, – человек вроде бы надёжный.

– Здесь толку не будет, только деньги прогуляем, а другого раза может и не быть, – согласился Иван. – И слух идёт, будто не на пустое место он едет, а присмотренное уже, даже зимовьё есть какое-то. Пойдём поговорим, авось и возьмёт в компанию – попытка не пытка.

Братья Никитины родом были из-под Томска. Ещё с детства брал их с собой отец на промысел. Умели Никитины ладить с топором: ходили по деревням, рубили избы. С малолетства помогали отцу во всём и присматривались к работе, улавливали тонкости ремесла. Порой получали подзатыльники – для пользы дела, чтобы в следующий раз не зевали, а подавали вовремя нужную вещь и понимали дело. Когда пришло время взять в руки топор, братья уже знали, как приспособить его к руке, наточить и, самое главное, как работать с деревом. Не просто так махать, куда не попадя да крушить щепу, а ударить именно там, где лишний кусок не отскочит. Ровно раскручиваясь, отойдёт щепа от бревна, переворачиваясь и шипя, словно змеюка. Другой раз не надо прикладывать топор к месту, всё сделано разом. Научились рубить любой сруб, складывали брёвнышко к брёвнышку, мшили самую малость, не требовалось им прятать свои огрехи.

И по столярной работе наловчились на зависть многим: где раму сплести, где косяки сделать да вставить, а то и мебель соорудить: комоды там, буфеты с резными стойками да дверками. Это не табуретки собрать или стол, в этом деле кроме умения ещё и понятие нужно, чтобы на работу было любо-дорого посмотреть.

Всё шло гладко. И заказы имели, и заработок был – да сгубила отца водка. Постоянные пьянки, драки до добра не доведут. Отец вскоре замёрз по пьяному делу в своём же дворе – дверь найти не смог. Оплакали братья отца и пошли по свету искать свою долю. Так попали в Конторку. А теперь, встретив доброго человека, не хотели разлучаться с ним. Отправились они со своей просьбой к Евсею. Евсей выслушал братьев и сказал:

– Я не против, ребята вы работящие, да только на этот раз за всё платить надо самим, никто ничего не подаст. Если согласны, то собирайте пожитки – и в путь. Значит, вы плотники хорошие?

– Есть такое дело, – сказал Иван, который был на год старше и побойчее в разговоре. – Знаем такое ремесло.

– Это хорошо, это сгодится, потому как строиться придётся самим, – добавил Евсей.

– Что? Пойдём за ним? Не сомневаешься? – спросил Семён у брата.

– Тут хоть так, хоть этак, а выходит, что надо подаваться с Евсеем. Мужик он правильный, хоть и нестарый ещё. Не зря же лавочник с ним, как с равным говорит. Пойдём прикинем, что и как, да начнём собираться.

Лошадей купили в соседней Еловке, сговорились выгодно. Собрали все свои пожитки, инструмент погрузили в сани и стали поджидать, когда их позовут в дорогу.

Вечером к братьям заглянул Саша Поляков, который работал с ними на Бирюсе. Саша был постарше Никитиных, но человек бесхарактерный, хотя и работящий. Было ему уже за тридцать, а душой – дитя. И ничего у него, кроме поношенной одёжки да желания прислониться к кому-нибудь, кто не оттолкнёт, не было. Ростом невысокий, худой, но жилистый, если возьмётся за дело, переработает и рослых, и сильных.

– Здорово живёшь, Иван, здорово живёшь, Семён, – поприветствовал братьев Саша.

– И тебе доброго здоровья, проходи, присаживайся.

Саша прошёл к окну, сел на скамейку и вздохнул.

– Чего вздыхаешь, дело какое, что ли?

– Ходил к Евсею Цыганкову, он сказал обратиться к вам, сказал, как вы решите, так и быть.

– Теперь какое дело, мы на днях уезжаем отсюда, – сказал Иван.

– Это и есть дело. Ребятки, возьмите с собой, не пожалеете. – Саша встал на колени и взмолился.

– Э-э, ты встань-ка, не в церкви, а говори по делу.

Саша поднялся на ноги, но садиться не стал:

– Такое дело, ребятки, обчистили меня. Связался по пьяному делу с ребятами, утром проснулся – а денег нет. Остался только припрятанный самородок, я его вам отдам за пропитание, если сговоримся. Возьмите меня с собой, я не объем вас, а пользу принесу, вам помощник понадобится, а я вот, рядом. Не дайте пропасть, век Бога буду молить за вас.

Саша опустил глаза в пол и тихо присел на лавку.

– И чего сказал Евсей? – спросил Иван.

– Он сказал, что если вы возьмёте с собой на повозку, то он не будет противиться, у него нет лишнего места.

– Ну что, Семён, возьмём его? – спросил Иван брата.

– Чего ж? Сколько раз нам добрые люди помогали, может, и наш черёд настаёт?

– Раз так, то берём, – сказал Иван. – А не говорил Евсей, когда тронемся в дорогу?

Вместо ответа Саша закрыл шапкой лицо и заплакал. Тихо, беззвучно.

– Ты это тут, – растрогался Иван, – ты сырость не разводи.

Страшно, когда ты стоишь на самом краю и нет никакой надежды на

спасение. А скольким людям так и не протянули спасительную ладонь. Спроси у них, каково стоять одному перед пропастью, смотреть в неё открытыми глазами. Всё понимать и не иметь сил отступить, сделать шаг назад. Те же, кому повезло, знают цену помощи.

– Вы не думайте, вот тот самородок. – Саша протянул жёлтый кусочек металла. – Берите, прямо сейчас берите, а то потеряю ещё.

Только когда Иван взял самородок, Саша присел на лавку и отвернулся к окну, стараясь успокоиться.

А в это время Илья Саввич сидел в своей конторе и тоже смотрел в окно. Напротив него на стуле устроился Евсей, прислонившись к стене.

– Я всё тебя спросить хотел, Евсей, а по батюшке ты кто?

– Митрофаном звали родителя нашего, – ответил парень, удивившись вопросу.

– Митрофаном, – повторил Хрустов, – значит, ты будешь Митрофанович.

– Выходит, так, – не понимал Евсей.

– Вот что, Евсей Митрофанович, давай с тобой договоримся о том, как дальше будем жить. Ты думаешь, что ошалел Хрустов, мелет чепуху, в друзья набивается, а у самого добра – куры не клюют. Думаешь так? – Он посмотрел в глаза Евсею.

Тот просто пожал плечами, не отрицая.

– Вот и правильно, что не врёшь, – кивнул Илья Саввич. – Я бы именно так и подумал. Не чепуха это. Да, у меня есть капиталы, хотя, по нынешним временам, невеликие, но всё ж. Вот эти капиталы надо приставить к делу: иначе пыль всё это. Бумажки – они есть сегодня, а завтра дунул ветер – и только дымок от них пошёл. А вот когда у тебя своё дело есть, тогда только бурей разметать капиталы можно. Я тебе откроюсь: у нас хоть и большое село, волость, но двигаться надо в Суетиху – там посёлок растёт, а лучше в Тайшет. Ещё недавно там тайга шумела, а ныне приехал, посмотрел, а там жизнь уже бурлит. Поспрашивал у людей знающих, как такое может быть, так мне разъяснили, что капиталы вместе с дорогой движутся к нам. Теперь самое главное – не упустить время, мне, конечно, не тягаться с купцами, которые и деньги не считают, но своё местечко я найду и обогрею. А рядом со мной и тебе теплее будет, и будем друг дружку выручать. Ты промыслишь чего, так я у тебя возьму: хоть пушнину, хоть золотишко. В лавке, сам видишь, много чего продать можно. У меня есть такие компаньоны по округе, за счёт них и стою крепко, но и они не в обиде, сам небось видел, как люди относятся, когда узнают, что от меня пришёл человек. И тебе такую дружбу предлагаю.

Евсей знал, что много людей в округе связано с Хрустовым, но не надеялся, что тот предложит ему руку. Отказывать было глупо, но и торопиться с ответом не стоило. В конце концов Евсей сказал отчётливо и твёрдо:

– Я согласен.

– Хорошо, хоть такие люди не переводятся, как ты, а то вон у меня наследник, доверь ему капиталы – промотает в момент. Есть надёжа на дочку, только мала она ещё, но с разумом растёт. Хотя девки – это отрезанный ломоть. А зачем всё это, если оставить некому?

Хрустов вышел из-за стола, обнял Евсея:

– Ты теперь же поезжай, не тяни: снег сойдёт, намаешься, хотя здесь езды-то день. Обустраивайся, а осенью наведайся сюда, привози, если будет чего, тогда и договоримся обо всём. Если меня не будет здесь, у Лаврена узнаешь, где меня сыскать. Думаю, до осени я в Тайшет переберусь и лавку открою, надо поспешать – время дорого. Вот тебе ещё от меня на свадьбу подарок. – Илья Саввич достал из шкафа новенькую берданку. – Бери, пользуйся.

У Евсея перехватило дыхание от такого подарка. Знал он, что такое ружьё стоит двух хороших коров.

– У меня есть ружьё, – пробормотал он.

– Ничего, то отдашь брату, лишнее не будет, и брата порадуешь. Хороший парень растёт.

– Спасибо, Илья Саввич.

Лизавета в белой шубке из заячьих шкур, в такой же шапке сидела на крылечке лавки и щурилась на яркое весеннее солнышко. Мимо проходили посетители, здоровались с ней, она удивлённо смотрела на незнакомых людей и кивала головой. Она ждала Родиона – он шёл домой всегда мимо этого крылечка. И в этот раз он вышел со двора Хрустовых и направился в домик, где они жили с братом.

– Привет, – сказала Лиза.

– Привет, ты чего здесь сидишь?

– Тебя жду.

– Зачем?

– Просто так. Ты сам не приходишь больше на кухню.

– Некогда, готовим вещи, собираемся уезжать.

– Я знаю, – ответила девочка грустно. – А куда вы уезжаете?

– Сам ещё не знаю, я там не был.

– Хочешь пряник? – спросила она и протянула ему зажатый в руке гостинец.

Родион взял и, присев рядом с ней на крыльцо, откусил кусочек.

– Когда приедете? – спросила она.

– Не знаю, мы туда жить поедем.

– Значит, нескоро. А меня в Канск отправляют, говорят, что пора учиться. Ты умеешь читать и писать?

– Немного умею.

– А я не умею. Ещё обещали научить вышивать и танцевать. А ещё бабушка будет читать мне по вечерам сказки. Ты любишь сказки?

– Не знаю.

– А я про разные чудовища не люблю, а только про царевну Несмеяну. Тебе разве не читали сказок?

– Нет, не читали.

– Почему?

– Не знаю.

– Я, когда научусь читать, буду тебе рассказывать, хочешь?

– Хочу, – ответил Родион, улыбаясь.

За эти несколько лет Лиза подросла, но не изменилась внешне, просто из маленькой стала больше; длинные волосы, выбивавшиеся из-под шапки, кудрявились на воротнике шубки, придавая девочке ещё более трогательный вид. Родиону нравилось разговаривать с ней, слушать, как она рассуждает о разных вещах. Конечно, в её разговорах звучало и мнение взрослых людей, подслушанное девочкой, но она взрослое суждение переводила на детский лад, и это было интересно. Друзей Родион в селе не приобрёл, не было времени играть с местными сверстниками, и эта дружба с хозяйской дочерью, девочкой, которая только доросла до первого класса, поначалу тяготила его. Он сам был ещё, в общем-то, ребёнком, немного постарше, но ребёнком. Он и при родителях был тихим и спокойным, а потом и вовсе замкнулся в себе, стараясь не разговаривать ни с кем и находиться в сторонке от других. Чем он привлёк Лизу, никто не знал. Дружба была странная: дети могли каждый день встречаться, разговаривать, а потом по разным причинам не видеться подолгу, но при встрече говорили так, будто расстались только вчера.

– Ты, когда вырастешь, кем будешь? – спросила девочка.

– Не знаю.

– Я тоже не знаю. Мне хотелось сначала стать принцессой на балу, а потом царевной Лебедь, мне такую сказку читали, а сейчас я не хочу быть царевной. Может, мне научиться кружева плести, как бабушка? Ещё мне нравится сидеть в лавке, когда люди приходят, они все со мной здороваются, а Нестор ругается с ними зачем-то.

Вдруг она посмотрела на Родиона и спросила:

– Ты когда уезжаешь?

– Завтра.

– Когда приедешь, приходи. Ладно?

– Приду.

18

К вечеру обоз подходил к реке Туманшет. Недалеко от устья реки стоял свежесрубленный дом, сверкающий желтизной дерева, а рядом два небольших строения: одно похоже было на небольшое зимовьё, а другое должно было служить хлевом для скота. По двору разбросано сено и солома, под навесом стояла пара лошадей. Хозяин, заслышав приближение обоза, вышел на крыльцо в одной душегрейке, к вечеру уже немного пригревало, и мороз совсем слабел. Хозяин спустился с крыльца и подошёл к остановившемуся обозу.

– Здоров бывай, хозяин, – сказал Евсей, разминая ноги.

– И вам здравствовать, – ответил хозяин, – не припомню я вас, новые будете в этих местах.

– А что, всех здешних знаешь?

– Тут люди наперечёт, чего же не знать.

– Тогда подскажи, как нам лучше добраться до Хрустовской заимки?

– Э-э, мил человек, сегодня ты не доберёшься до неё, оставайся ночевать. У меня и ночлежка есть, и для коней соломы найду, а вечерком за чаем и поговорим, согласен?

Выбора особого всё равно не было, и Евсей решил переночевать лучше здесь, чем в лесу под открытым небом.

– Согласен, – ответил Евсей, – знакомство надо заводить, может, и жить здесь пристроюсь – так встречаться будем. Ты ведь на дороге дом построил, не объедешь.

– Верно, на дороге, а летом паром запущу, так и вовсе мимо не пройдёшь, – заулыбался хозяин. – Вы располагайтесь вот в этом домике, дрова – рядом, коней распрягай да накорми, вода в проруби есть – натаскаете, соломки я дам, а вот за овёс не обессудь, лишнего не имею.

– И на том спасибо, – сказал Евсей.

– Как управитесь, заходи ко мне, и потолкуем, – сказал хозяин. – Сейчас сына отправлю, он сйломы натаскает.

Братья Никитины вместе с Сашей Поляковым стали распрягать и кормить коней, Родион принёс дрова в ночлежку и растопил печь.

– Ульяна, поди сюда, – позвал Евсей жену, – вот в этом мешке продукты, навари каши какой да чаю поставь, хлеб тоже здесь. Надо перекусить хорошенько, а то когда ещё приедем, кто знает. Наутро чего– нибудь изготовь.

– Справлюсь, не впервой, – ответила Ульяна и принялась перебирать мешочки с крупой.

Мужики ещё не закончили с лошадьми, а уже по двору разносился запах жареного сала. Когда все собрались за столом, Ульяна поставила на стол чугунок с пшённой кашей, сверху политой свиным жиром со шкварками. Ели все из одного чугуна, постукивая деревянными ложками. Каша удалась, настроение у людей поднялось. Когда все принялись за чай, Евсей поднялся и пошёл к хозяину поговорить:

– Вы меня не ждите, ложитесь, отдыхайте, – сказал Евсей, выходя за дверь.

Хозяин усадил Евсея за добротный стол, стоявший в углу горницы, окружённый такими же добротными лавками.

– Мать, дай-ка нам чайку, у нас с гостем разговор есть.

Щупленькая женщина в сером одеянии, словно мышка, молча поставила небольшой самовар и кружки. Через некоторое время она принесла миску с колотым крупными кусками сахаром.

– Ну, давай знакомиться, меня зовут Тимофей, Тимофей Ожёгов. – Хозяин, довольно крупный мужик, протянул могучую руку.

Евсей встал и представился:

– Евсей Цыганков, еду смотреть новое место жительства, сам родом из Алзамая.

– Глянь-ка ты, откель занесло!

– Нет, последние несколько лет я проживал вместе с братом в Конторке, работал у Хрустова.

– Погодь-ка, это ты за золотом промышлять уходил прошлым летом? – спросил Тимофей.

– Я, – ответил Евсей. – А тебе откуда известно?

– Слухом земля полнится, – усмехнулся хозяин. – Знаю я про тебя заушно – вот и познакомиться пришлось. Глянь, и вправду, молодой ещё мужик, мне так и говорили.

– Кто? – удивлялся гость.

– Тут я был в Конторке, жену в церковь возил, пристала, как банный лист, причаститься ей приспичило, она в церковь пошла, а я заглянул к товарищу своему давешнему, Лаврену, знаешь такого? Вот он и рассказывал про тебя, хвалил. Интересно мне тогда стало, захотелось посмотреть на тебя, сколь знаю Лаврена, ни про кого доброго слова не сказал, а тебя хвалил.

– Теперь понятно, – обрадовался Евсей.

– Значит, в наши края подался, шумно в Конторке?

– Да, особенно сейчас.

– Тишины здесь хватает, особливо зимой: поначалу трудновато будет, а потом ничего, втянешься. Ты не один едешь, вижу?

– Жена, брат со мной, другие мужики тоже с нами, но сами по себе, просто напросились в одном месте жить, как говорится, соседей себе везу.

– Если мужики надёжные, тогда ничего, тогда полегче будет, да и перекинуться словом будет с кем. А теперь по делу: повезло тебе, паря, сказочно повезло – дорогу прорубили по осени через ельник напрямую камышлеевские и туманшетские мужики, теперь здесь самая короткая дорога до Камышлеевки. В Камышлеевке спросишь у кого, подскажут. Правда, там все новосёлы, могут и не знать, но спросишь Камышлеева Егора, он растолкует, куда дальше подаваться. Если дороги нету там, то самому придётся пробивать, пригодится. Вас компания ладная, недолго расчистить. Раньше ездили через Туманшет или через Догадаевку – круг большой, а так версты на две-три короче.

К полудню обоз поднялся на вершину холма, где заканчивались ельники, там росли огромные лиственницы вперемешку с соснами. Дорога покатила под уклон, кони сами побежали рысцой. Неожиданно появилась небольшая деревушка, в ней стояло с десяток новых домов, дружно дымивших трубами, на улице у домов валялись собаки. Завидев чужаков, они дружно, но беззлобно забрехали. Людей видно не было. Обоз проехал по деревне не спеша, но никто так и не вышел.

«Это и есть Камышлеевка, – подумал Евсей. – Какая-то нелюдимая. И спросить не у кого, хоть стучись к кому-нибудь».

Потом он увидел человека, завернувшего за последний дом. Решив спросить у него, Евсей подстегнул лошадь, но оказалось, что дорога уходит вдоль горы вниз, а человек уже находился посреди горы.

– Доброго здоровья вам, не подскажите, как нам попасть на Хрустовскую заимку?

– Здорово, коли так, а дорога на заимку известна, через пару вёрст будет отворот налево, вам и надо на него, а там мимо не проедете – дальше некуда. Часа два назад работник с той заимки был здесь да уехал домой, дорога свежая, не ошибётесь.

– Спасибо на добром слове, может, подвезти?

– Нет, мне недалеко, сразу за речкой мой дом, если что, можете заехать, милости прошу.

– Спасибо, нам надо до темна добраться на место.

– Доберётесь, через час-другой будете на заимке. А вы на жительство туда? – спросил незнакомец.

– Вроде бы.

– Давай тогда знакомиться, раз соседями будем. Я Камышлеев Егор.

Евсей тоже представился, пожал руку новому знакомому.

Дальше путь лежал вдоль густого высокого ельника с одной стороны, а с другой красовались голые берёзы да редкие осины. Фыркали кони, шлёпали железные полозья о накатанную дорогу, ёжились путники на санях, хоть и не особо холодно было, но посиди на одном месте – враз замёрзнешь. Когда кони шли медленно, мужики спрыгивали с саней и бежали рядом, чтобы согреться и размяться. А потом снова запрыгивали на сани и устраивались поудобней – дорога дальняя.

Вот и поворот налево, и свежий след. Начался небольшой подъём: обоз пошёл медленнее. Часа через полтора унылой дороги, пролегавшей по сосновому бору, перед путниками открылась чистина, огромная поляна совершенно свободная от леса. Словно кто-то специально приготовил это место для деревни. По одному краю поляны угадывалась небольшая речушка, судя по мелкому тальнику, словно ниточкой протянувшемуся по поляне и исчезнувшему в подступившем с другого края лесу. Посреди поляны стоял достаточно большой дом, окружённый маленькими пристройками.

В ограде стояла лошадь, запряжённая в сани, возле неё возился человек. Обоз медленно втянулся в ограду. Человек оказался сторожем и работником одновременно, поставленный сюда самим Ильёй Саввичем дожидаться новых хозяев.

Прошка, так звали работника, ещё с осени ждал смену, но время шло, а никого не было, благо, что имелись запасы продуктов да ружьишко, с которым добыть мясо не составляло труда. Так и провёл зиму он здесь один, едва не завывая на пару с огромным кобелём непонятной породы.

– Ну, здрасте вам, – улыбался работник, – едва дождался.

– Здорово, здорово, как поживаешь?

– Ничего, всё исправно, только одному тоскливо, хоть волком вой.

– Вот и приехали мы, так что веселей будет.

– А мне что велено делать? Здесь жить или вертаться?

– Как пожелаешь, хочешь – оставайся, хочешь – вертайся. Сам-то что думаешь?

– Я поеду домой, одичал уже – людей полгода не видел. Сегодня уж ладно, а завтра расскажу, где здесь что и потом поеду, пока дорога стоит.

– Дорога крепкая ещё.

– Весна уже, неделю постоит тепло, и развалится дорога. Значит, вам всё передать? – переспросил он.

– Мне, мне, – кивнул Евсей. – А банька есть здесь?

– А как же? И банька есть, и зимовьюшка маленькая человека на три, я там и жил, дом большеват одному, топить затратно.

– Сообрази-ка баньку, Прошка, страсть захотелось попариться, да в доме печь затопи – народу много нынче здесь.

– Это я вмиг, – сказал Прошка и бросился исполнять просьбу, словно именно этого ему и не хватало.

Напарившись от души, Евсей лежал на кровати, прикрыв глаза. Что-то сегодня на него напала слабость, словно весь день он пахал землю, не останавливаясь ни на минуту. В доме было уже тепло, Прошка, хоть и говорил, что не топил печь, но всё ж протапливал её изредка, не давая дому совсем выстывать. Уже пришла из бани Ульяна, хозяйничала на кухне. Родион прилёг на лавку.

– Испей чаю, я травы заварила, с баньки хорошо будет. – Ульяна поднесла мужу кружку с горячим напитком.

Евсей с трудом сел на кровать и посмотрел на жену; молча принял кружку и отпил глоток. Запах каких-то трав и вкус мёда были в напитке.

– Из чего чай? – спросил он.

– Травки разные, бабушка дала мне сбор, велела заваривать тебе для здоровья, – щебетала Ульяна. – Тебе понравилось? Родька, тебе налить чаю?

Родион не ответил, он спал прямо на лавке, подложив под голову руку.

 – Пойдём, я там постелила тебе в другой комнате, – сказала она ему, разбудив.

Родион, сонный, прошёл и завалился на приготовленную постель.

Евсей посидел немного и снова лёг, накрывшись тёплым одеялом, сшитым из разноцветных лоскутков. Ульяна убрала посуду и легла рядом с мужем, стесняясь его общества – не привыкла ещё.

Утром, когда рассвело, Евсей вышел за ограду и стал разглядывать место, предназначенное ему и всем, кто прибыл с ними, стать домом. Место было необычное, будто специально приготовленное для пашни, – вдоль небольшой речки по обеим сторонам не было ни одного дерева. А дальше, за этими полянами, на небольших возвышенностях лес стоял сплошной стеной, высоким тёмно-зелёным забором, безо всякого просвета. Место, что предназначалось для селения, было словно в неглубокой тарелке.

Недалеко от дома, куда вела укатанная санями дорога, виднелась прорубь, где брали воду. Евсей пошёл посмотреть, что там за речка. Прорубь оказалась небольшой, сверху её прикрыли деревянной крышкой, чтобы она меньше замерзала.

Хотелось побыть ещё здесь, походить, посмотреть, сродниться. Но надо было возвращаться домой. Там его уже ждали братья Никитины и Саша Поляков.

– Ну что? Как вам место? – спросил он.

– Тихо, – ответил Иван Никитин, – судя по всему, место пригожее.

– Раз так, то надо прирастать к этому месту. Вот сегодня и пойдём смотреть, где можно поближе взять дерево на постройки. Чего время терять? Пока по снегу, может, и успеем притащить сколько-нибудь леса – пусть здесь сохнет.

Прошка задержался ещё на пару дней, показал, откуда ловчей доставлять лес, приготовил инструмент, санки, на которых таскали брёвна. На третий день поутру он отправился в Конторку, захватив с собой мешок с пушниной, добытой им прямо рядом с домом. Немного пушнины, но, добытая своим трудом, она казалась особенно ценной. Оставил Прошка новым хозяевам пару лосиных шкур, лосиного мяса, замороженного в лёд, чтобы не заветривало, две кадушки квашеной капусты да картошку в подполье. Рядом с домом в поленницах были сложены дрова, расколотые на крупные поленья. В сарае Евсей обнаружил пару топоров, косы и грабли, прилаженные под крышей, лопаты, вилы – всё, что нужно для жизни в деревне.

«Доброе приданое дал Хрустов за Ульяну, не обманул, – подумал Евсей. – Вроде бы и не обманывал лавочник никогда, но всё ж разные разговоры вокруг зарождают сомнения, а они и точат, как червь дерево. Так и живём: на деле одно, а в душе другое – вот поди и разберись».

Приезд отметили нешумно, но вечером посидели, выпили по маленькой – так полагается, чтобы жизнь заладилась на новом месте. А наутро взяли пилы, топоры и пошли готовить лес. Родиона отправили с ружьём осмотреться, может, ещё мяса добудет. Только Ульяна осталась хозяйничать в доме.

Строевого леса оказалось в достатке, и годилось почти каждое дерево, хоть косой коси. Работа пошла. За месяц, пока лежал снег, наготовили и натаскали леса на дом, да ещё немного, настроение у людей улучшилось. Стали готовиться к посевной. К середине июня, когда всё было посеяно и посажено, Евсей собрался в Конторку. Требовалось кое-что прикупить для хозяйства, а также он решил сделать сюрприз жене. Одной женщине среди мужиков несладко, пока не обосновались, приходилось терпеть, варить на всю ораву. Это сколько трудов надо. Ульяна упросила Родиона отгородить кусочек земли от огорода, где посадили картошку, сделала несколько грядок, насадила огурцов, капусты, моркови да других овощей. Семена ей при прощании дала бабушка, сказала:

– Приложишь руки, вот и будет на стол что поставить.

Картошки Евсей привёз из Туманшета, прикупил на семена, своей не хватило, да ещё взял свёклы и чеснока. Вот так обзавелись и малым огородом. Только хлев пустовал: ни коровы не было, ни свиней, ни овечек, а ведь и куры не помешали бы. Хотелось Ульяне спросить у мужа про живность, да стеснялась. Она боялась, что муж рассердится. Он всё делал молчком. Порой задень слова не произнесёт. Но Ульяна сметливая, ей много говорить не надо.

Братья Никитины затеяли строительство своего дома, решили строить один на двоих. Пока неженатые, можно и в одном пожить, а потом, если придётся привести молодуху, тогда и построят ещё дом. Саша Поляков помогал изо всех сил, когда работу твою ценят, то труд не в тягость, а с братьями работалось хорошо – понимали друг друга с полуслова.

Родион помогал по хозяйству. Там работу никогда не переделаешь: каждый день всё новая и новая появляется – только шевелись. За весну Родион настрелял глухарей и косачей столько, что хватило бы на несколько месяцев. Рядом оказался глухариный ток. Глухарь – птица азартная, как защёлкает, так и не слышит ничего. Вот и настрелял парень про запас птицы. Тушки общипали, распотрошили и в подвал опустили. Летом любое мясо в радость, особенно когда работа тяжёлая, – без мяса ноги не потянешь. За месяц мальчишка осмотрел всю тайгу рядом с заимкой: белка есть, птица есть, видел следы оленей и лосей. Ещё нашёл Родион хорошие кедрачи, паданки набрал пару мешков. Вечерами можно побаловаться орехами.