Текст книги "Искры на воде (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 44 страниц)

26

Шагап Ибрагимов нёсся на крепком молодом жеребце по деревне. Конь испугался чего-то и понёс, не слушая узды. Парень изо всех сил тянул повод на себя, но жеребец не реагировал. Кое-как удалось направить коня из деревни вниз к реке. Там уже, отпустив узду, Шагап покрепче сжал коню бока и изо всех сил вцепился в гриву. Жеребец почувствовал свободу, задрав вверх хвост, летел с горы.

– Кто это так с ума сходит? – спросил Антип.

Он спустился к реке ополоснуться. Вдруг видит: с горы кто-то летит на коне. Сначала Антип ругнулся, оценивая такие скачки, но потом понял, что лошадь просто испугана и теперь неуправляема.

«А молодец, что вывел из деревни, здесь конь успокоится и остановится. Только бы не споткнулся».

Конь не споткнулся, просто перед самой рекой резко выставил ноги вперёд, присел, останавливаясь, наездник кубарем слетел в реку. Куча брызг разлетелась в стороны. Когда всё успокоилось, Антип увидел, что наездник лежит в реке и не пытается подняться.

– Убился! – крикнул он и бегом побежал к парню.

Конь стоял рядом и храпел. Антип поднял Шагапа, чтобы тот не нахлебался воды, парень открыл глаза, приходя в себя.

– Живой? – Антип стал ощупывать руки парня. – Целый вроде. Повезло тебе, парень, просто немного зашибся – и всё. Вставай, чего в воде сидеть, давай пойдём в кузню, там обсушишься.

Антип помог парню встать и повёл в кузницу. Жеребец поплёлся следом. Деревенские кони были домашние, послушные, потому и ходили за хозяином, как собаки. В кузнице горн горел вовсю, работал Никита. Работы было много, и Никита взял её на себя. Ему надо денежку зарабатывать, дома жена молодая, родить должна к осени.

– Никита, дай-ка огня побольше, человеку обсушиться надо, – сказал отец. – Чуть было не убился малец, повезло – в речку свалился. Понёс, что ли? – спросил Антип.

– Кто-то укусил его. Может, слепень или шершеуь ударил, – ответил Шагап.

Парень он был тихий: не видно, не слышно, но если кто пробовал задирать его, то получал достойный отпор, несмотря на возраст и силу. Шагап мог умереть, но обидчику не спустит, кто бы там ни был. Вся семья Ибрагимовых жила тихо, не на виду, наоборот, старались никому не мешать. Нет, они не были какими-то отшельниками, вместе со всеми бывали на гулянках, но держались тихо. Поначалу говорили они совсем непонятно, сам Шухрат знал по-русски, а его жена, Фатима, только немного понимала, но говорить стеснялась. Шагап, единственный их ребёнок, рос тихим и неприметным. Поначалу стеснялся, что не понимал сверстников. Постепенно обвыкся, стал говорить хорошо, но характером остался прежним: немногословным с друзьями и уважительным к старшим, старательным и работящим.

Ибрагимовых привёз Егор Камышлеев. Ездил по каким-то своим делам в Щетиновку. Туда привезли большую партию переселенцев из Казани. Татары жили своей общиной: свой быт, своя вера, традиции обосабливали их от других поселенцев. Партия из Казани была большая, многие из той партии осели в Тайшете, в районе Первой и Второй Зелёных улиц, да по Проходному переулку, соединявшему их. В народе это место получило название Татарский аул. В этом районе и разговаривали только по-татарски. Здесь же соблюдали все свои традиции.

Клан Ибрагимовых подался подальше от посторонних глаз. Поначалу им назначили место поселения Щетиновку. Они пробыли там полгода, место не понравилось: болотистое, нередко в половодье затапливалось. Поехали посыльные, получили разрешение выбрать место выше по Бирюсе. Они поднялись до деревни Благодатской, перешли реку и подались в тайгу. Там нашли подходящее место и построили деревню Калтоши. Рядом стояла ещё деревня Бланка, где проживали люди разных национальностей. Часть татар осталась в Бланке, остальные поселились в Калтошах. Потом некоторые семьи ушли ещё выше по Бирюсе и поселились отдельно. Молодые парни шли за золотом в самые верха Бирюсы, к Саянам, и оставались там.

Пока ждали разрешения на переселение, у Шухрата произошёл конфликт с сородичами, дело дошло до поножовщины. Кое-как конфликт удалось унять. По случаю Камышлеев оказался в Щетиновке. Когда Шухрат узнал, кто это такой, он подошёл и попросился к нему в деревню. Егор взял. Тем более что документы на него сразу же и отдали, отдали и часть денег, которыми руководил старший из клана. Пока Шухрат собирался, ему привели пару коней и Егору отдали остальные деньги. Кто-то из местных сказал, что в управлении по поселениям у Камышлеева есть связи. Чтобы не раздувать скандал, всё, что причиталось Шухрату, вернули. Когда приехали в Камышлеевку, Егор сразу сказал, чтобы над новенькими не было никаких шуток, и Ибрагимовых никто не обижал. Сам Шухрат оказался хорошим коновалом, лечил лошадей, выручал своих сельчан, да и из окрестных сёл приводили к нему заболевших коней.

Антип ощупал кости Шагапа.

– Ну что, обсох? Руки, ноги целы? – спросил Антип.

– Целы, – сказал Шагап.

– Остальное до свадьбы заживёт. Ладно, я пойду.

Он вышел за дверь и уже оттуда сказал:

– Шагап, у тебя конь, как собачонка, никуда не отходит. Где хозяин, там и он. Ты его не ругай, всякое случается – скотина всё ж. Человек с разумом, а что только ни творит.

– Я знаю, он не виноват.

– Ишь, голос услышал, ушами стрижёт. Хорош у тебя конь. Такого в плуг жалко ставить, только красоваться на нём.

Шагап покраснел, словно хвалили его самого.

– Чего случилось? – спросил Никита, молчавший до сих пор.

– Маркиз сбросил, – ответил Шагап. – Сперва понёсся, как сумасшедший, а потом в реку бросил меня. Шибко я ударился головой, отец твой достал меня из воды.

– По-чудному ты назвал его. Где такое слово взял? Что такое – маркиз?

– Дашка Антонова читала книжку, я и услышал. Что это такое, я не знаю. Наверное, что-то хорошее, как у меня конь.

– Ладно, пойдём домой, – сказал Никита, вытирая руки.

Вороной жеребец, успокоившийся, не отходил от кузницы. Когда

Шагап вышел, конь поднял морду и фыркнул.

– Иди, ты меня сбросил, – проговорил Шарап, отворачиваясь.

Конь зафыркал сильней, потом медленно побрёл следом.

– Гляди, прощения просит, – удивился Никита.

– Он всё понимает.

– А ну-ка, прости его, чего делать будет.

Шагап погладил коня по лбу. Тот замотал головой, пристроился рядом и пошёл наравне.

– Это ж надо? Ты специально его учил?

– Нет, он с сосунка со мной, привык. Знает, что я хочу.

– Маркиз. Чудно как-то, – сказал Никита и повернул домой.

Шухрат только покачал головой, когда сын пришёл домой. Мать

пригрозила ухватом, но ругаться никто не стал. Чего ругаться, если конь понёс? Раз сегодня обошлось, значит, Аллах милостив к их сыну. Не дал им Бог больше детей, сколько молилась Фатима, сколько просила. Наверное, после того и стал Шухрат ослабевать в вере. Перестал молиться, как раньше. Ничего в жизни не переменилось, значит, достаточно и того, что есть. Но кроме всего есть у Шухрата мечта – женить Шагапа. Парню восемнадцать лет, пора женить – и обязательно на татарке. Много татар в Тайшете. Поедет Шухрат в Тайшет присмотреть невесту сыну. Маленько ещё соберёт денег на калым и поедет.

27

Селезнёвы жили просто, были рады каждому дню. Легкие на подъём, пребывали в нужде, но не унывали. А когда появилась возможность куда-то поехать, да ещё за казённый счёт, да за счастливым будущим, то они ни минуты не сомневались, что это им как раз и надо. Два сына, уже достаточно взрослых и смышлёных, да младшенькая дочь – вот и всё богатство, что было нажито. Взяв с собой детей, поклонились деревне, в которой ничего не осталось, кроме полуразрушенной избушки, и пошли прочь.

Осели в Камышлеевке и радуются теперь жизни.

Парни выросли и на вечёрках уже гуляли с девчонками. Гальке было только четырнадцать, она никуда не ходила не потому, что была мала, просто ей было неинтересно.

Камышлеевка понравилась Селезнёвым сразу. Деревня стояла на чистом, сухом месте. Кругом лес, речка под горой. Главное, люди были в одинаковом положении. Все приезжие. В отличие от других, Селезнёвы не вспоминали прошлое, ничего хорошего там не было, а радовались настоящему. Сосед Андрей Козлов спрашивал:

– Ты чему, Витька, радуешься?

– Хорошей жизни радуюсь. Живу, как наш бывший помещик. Пара коней есть, пара коров, овцы, куры… Ну, куда с добром лучше жить? Как посмотрю, так смеюсь, что я, пожалуй, побогаче помещика.

– Это как? – недоумевал Андрей.

– Помещик своего богатства не знал. Был у него управляющий, вот тот знал, где помещика добро, а где уже не его. А я сам знаю, где моё, а где не моё. Тот управляющий умел прибрать к своим рукам, что плохо лежало. Так что помещик не мог радоваться своему, а я могу. Вот ты, Андрей, тоже не можешь радоваться, ты не из помещиков, случаем?

– Какой я помещик, если с тобой вместе приехал?

– Скрытый. Наверное, по вечерам вытаскиваешь свои денежки да пересчитываешь, – на полном серьёзе говорил Витька.

– Чего бы я тогда поехал к чёрту на кулички, если бы денег было много? Сам рассуди.

– Так я и рассуждаю. Ты же поехал не за свои деньги, а за казённые, а свои припрятал. Вот, можно сказать, и удвоил свои капиталы.

– Ты чего метёшь? – возмутился Андрей

– Метёт метла, да всё с угла, а ты к себе пригребаешь.

– Да ты! Да ты, что думаешь? Просто так на человека поклёп! Что думаешь, на тебя управы не найдётся? – ругался сосед.

– Да.

– Что, да?

– Ты угадал, не найдётся, – спокойно сказал Селезнёв.

Андрей почувствовал подвох.

– Это почему? – уже спокойней спросил он.

– А кто её искать будет, управу эту? Ты не пойдёшь, а мне твоя правда не нужна.

– Ты, Витька, склизкий, как налим. Вроде вот он, а возьми его, и зла на тебя не остаётся.

– А я-то старался, думал: сейчас поругаемся с соседом, потом мировую выпьем. Вся пьянка пропала.

– Ну тебя к чёрту. – Андрей плюнул под ноги и пошёл домой.

– Вот так всегда, – крикнул вдогонку Витька, – пообещают выпить и не дадут, только и остаётся – смеяться. Эй, помощники! – крикнул Витька сыновьям. – Давай работать.

Они втроём достраивали новый хлев. Старый был ещё хорош, но маловат, для всей скотины не хватало. Теперь будет в самый раз.

– Что рты разинули? – спросил он сыновей. – На речку удрать хотели?

– Была надежда, что вы с соседом сообразите на двоих, – сказал Вовка. – Тогда бы и можно было.

– У куркуля не выпросишь сухаря, давайте-ка накроем быстренько крышу да вместе сходим, сполоснёмся.

– Слово? – спросил младший Данилка.

– Слово! Только когда я его держал, не помню.

– Так сегодня и начинай.

– Если от матери сумеем удрать, то так и быть, держать буду.

– Мы у неё спросим, она отпустит, – сказал Данилка.

– Вот ты большой уже, а не знаешь, что если пойти с разрешения, то или вода будет холодная, или поскользнёшься. В общем, удачи не жди.

Переговариваясь, подтрунивая друг над другом, Селезнёвы быстро закончили работу. Убрали из-под ног остатки досок да весь мусор. Отец с сыновьями пошли на речку. Когда вернулись, на скамейке у дома сидела мать с вожжами на коленях.

– Я говорил про ремень, а здесь ещё и хуже, – сказал Данила.

– Накаркал, – фыркнул Вовка.

– Вот тебе и полверсты, а то он на пять вёрст видит, – сказал отец.

– Ну, с кого начнём? – строго спросила мать.

Сыновья, не сговариваясь, пальцами показали на отца.

– Предали! Доча, спасай!

– А что? Во дворе нельзя порку устроить? Чего людей смешить? – сказала Галька и скрылась за калиткой.

Все дружно засмеялись, потом обнялись и пошли ужинать.

Просто мать случайно подслушала разговор сыновей с отцом, подыграла немного. Зато у всех было хорошее настроение. Хлев закончен, и все дела на сегодня завершены – чего бы и не посмеяться.

28

Туча выплывала между Туманшетом и Цыганками. Выползала чёрным клином, затягивая всё небо, наполняя тревогой и страхом. Немного не доходя до деревни, словно зацепившись за макушки старых елей, устроившихся вдоль реки, туча чуть-чуть повернулась и зависла над полями, недавно отвоёванными у тайги. Круговерть началась сразу. Молнии сверкали во всех направлениях: влево, вправо, вдоль горизонта. Грохот не умолкал ни на минуту. Молнии не только сверкали, но и с яростным шипением ударяли в макушки огромных лиственниц, которые остались нетронутыми на полях. Раскалывая их вдоль, по всей высоте, валили на землю и поджигали. Даже ливень, сплошной стеной лившийся на поля, не сразу смог потушить ярко горевшее смольё. А по деревне ветром пронесло немного крупных капель, не намочивших даже пыль на дороге. Гроза продолжалась, то усиливаясь, то утихая, около часа, потом повернула и быстро ушла на юг, в сторону Бланки. Вдруг стало тихо. Только на не засеянных ещё полях дымились крупные сучья и стволы, чёрные дымы от костров тянулись вдогонку за тучей и исчезали за лесом.

– Настя, Фёдор, поторапливайтесь, пока туча не вернулась и не прихватила нас в пути.

Егор Камышлеев собирался в Тайшет. Ехал он с женой, сын оставался дома за хозяина. Фёдор, крепкий, в отца, юноша, любимец местных девушек. Длинные русые вихры завивались крупными кольцами, в карих глазах таилась добрая улыбка. Ему уже шёл семнадцатый год, парень рос толковый, любознательный. Егор думал пристроить его учиться дальше. В Тайшете ничего подходящего не было, а отправлять куда-то далеко родители побаивались – сын был единственный. Хоть и старались не показывать вида, но «тряслись» над ним. Фёдор был самостоятельным, как и все выросшие в деревне дети. Ненужной, постоянной опекой он тяготился, поэтому не считал нужным говорить родителям, что собирался делать, куда пойти. От этого у матери иногда случалась истерика. Однажды, год назад, Фёдор с ружьём пошёл пострелять уток на озеро, но через час пришёл и попросил отца помочь ему. Запрягли лошадь и поехали к озеру, а там у самого края болота лежал убитый медведь.

– Это ты его? – спросил отец.

– Случайно вышло, – стал оправдываться сын, – столкнулись почти нос к носу, что делать было?

– Повезло тебе, что он молодой, пестун, а так бы не разошлись, – пробурчал Егор.

В душе он был доволен, что сын не стушевался, а принял решение. Когда добычу привезли домой, то мать устроила скандал. Досталось не только сыну, но и отцу. Егор впервые видел Настю в таком состоянии. Сын дал обещание матери с медведями не связываться. После этого отец посмеивался над сыном:

– Встретишь медведя, сразу говори ему, что у тебя слово матери дадено – не связываться.

Сын только улыбался, но жил по-своему: мог уйти на рыбалку и остаться на ночь, никого не предупреждая. Мать каждый раз отчитывала его, он никогда ни словом не перечил ей, стоял, опустив голову, слушал нотации, потом обнимал мать и спустя некоторое время опять слушал нотации. Отец не вмешивался, понимал, что парень должен вырасти настоящим мужиком, а не домашней рохлей. Егор несколько раз пытался говорить с женой, она соглашалась, но каждый раз всё повторялось.

– Фёдор, мы приедем через несколько дней. Будь хозяином.

– Буду, – кивнул сын.

И было непонятно, шутит он или говорит серьёзно.

– Сына, покушать не забывай, – как маленькому, наказывала Настя.

Фёдор кивал головой, соглашаясь. Мать он любил очень, как и отца, старался не огорчать её, но не всегда получалось. Очень любил ходить в кузню. Мог часами молча смотреть, как огонь и молоток справляются с крепким железом.

– Ты все гляделки просмотришь, – иной раз по-доброму ворчал Антип. – Подсоби-ка лучше, покачай меха.

Кузнецу нравился этот любознательный парнишка. Плохо, что стеснялся спрашивать, но если Антип начинал рассказывать, то слушал, боясь упустить хоть одно слово. А покачать меха – это запросто.

Но не только в кузнице обитал Фёдор, мог зайти к Захаровым и целый день смотреть, как Кузьма собирает кадушки или мастерит табуретки. Тоже внимательно слушал, когда рассказывали, но сам не спрашивал. Стеснялся. И ещё у Фёдора была страсть к чтению. Читал он много, но в основном зимой, летом не находил на это времени. Особенно любил книги про путешествия и историю. Достаточно много знал для своего возраста. Иногда у костра, когда попросят сверстники, рассказывал разные истории из книг. Деревенские мальчишки слушали, не перебивали, только в конце рассказа иногда вздыхали, иногда что-то уточняли.

Егор с женой ехал в Тайшет провожать друга: Илью Ильича переводили в Иркутск. К отъезду всё было готово: вещи собраны и уложены в коробки и узлы. Осталось самое малое – попрощаться с друзьями. Был накрыт стол специально для Егора с Настей. Это были самые лучшие друзья, с которыми можно было говорить обо всём.

– Егор, может, и вы за нами, в Иркутск? Там перспектив больше, – спросил Ручкин.

За последнее время он стал сдавать. Больше обозначились морщины, стало много седины, а вот Екатерину Павловну время щадило. Она не менялась, была всё такой же приветливой, весёлой.

– Чем я там буду заниматься? К тем перспективам нужны хорошие деньги или, на крайний случай, большая удача. А у меня здесь помаленьку дела идут, но просьба к вам есть. Хотелось бы Федора пристроить учиться куда-нибудь, там доступней. Просьба присмотреть там что– нибудь подходящее да весточку дать. На первое время Настя поехала бы с ним, а потом видно будет. Возможно, и дом придётся купить.

– Мы с Катей уже об этом говорили. Мне дают дом, там будет место и Фёдору, и Насте. Город большой, не Тайшет, так что там надо держаться вместе. К этой осени и посмотрим, куда вашего сына определить, возможно, придётся привезти пораньше, подготовиться надо. Про жильё и не думай, я тебе письма буду писать на почту, а ты спрашивай каждый раз.

Настя с Екатериной Павловной уже вытирали слёзы. Прощание без слёз – это не прощание. Сидели долго, вспоминали, как познакомились.

И вот приходится расставаться.

Утром Ручкины уехали. Егор отправил Настю посмотреть товары в лавках, а сам заехал к Зюзенцеву. Дела у них складывались хорошо, договоры исполнялись. Купец был всегда рад Егору.

– Егор, ты мой свет, Петрович, каким ветром тебя занесло, вроде бы не к сроку ты подоспел?

Егор рассказал об отъезде Ручкина.

– Хороший человек – твой Ручкин, но совести в нём с избытком. Жалко, съедят его в Иркутске.

– Почему съедят? – спросил Егор.

– Большой город – это тебе не твоя деревня. В городе, как в своре собак, поймал кость – это ещё не значит, что она твоя, а уж если не поймал да не подрался за неё – сгинешь.

– Он и здесь жил на жалованье, неплохо жил.

– Это как посмотреть. Неплохо относительно тебя, а вот супротив некоторых других, так очень даже мелковато. Даже некоторых чиновников возьми. Бумажная душа, а гонору сколько, и берёт – не подавится.

– Не давай, – улыбнулся Егор.

– Наивный ты человек, Петрович, добрая душа. Вы с Ручкиным одного поля ягода, хотя ты торговый человек. Всё не пойму, как ты ещё не разорился.

– Хорошие компаньоны.

– Ох, льстишь ты мне, Егор, ох, льстишь, но приятно слушать.

Оба весело рассмеялись. Переговорив по делу, Егор поехал искать жену. Настя уже успела купить всё, что было нужно, и ждала Егора недалеко от церкви. После обеда они отправились домой. Ночевать им предстояло в Конторке, там жил земляк из Федино. Вечер проговорили, вспомнили всех своих родных и деревню, а наутро отправились домой.

Тимофей Ожёгов скучал на берегу. Сегодня работы было мало. Паром работал исправно, возил повозки да верховых. Народу в этих краях прибавилось.

– Чего скучаешь? – спросил Егор, подъезжая.

– От безделья. И работы нет, и не уйдёшь.

– Чего не уйдёшь? Крикнут, кому надо, услышишь – дом-то рядом.

– Недовольных много стало, выговаривают. А ты знаешь мой ответ. Вниз головой с парома – и все дела. Жалобы есть, от урядника предупреждение было. Скинул так одного, а он оказался какой-то большой чин – шуму было много. Дело чуть до кутузки не дошло, слава богу, обошлось.

– У тебя тоже деревня растёт.

– Всё, некуда больше. Поля сеем и то на другой стороне, и покосы там же, а теперь надо всё дальше уходить. А с той стороны бедокурить стали: то хлеб потравят, то сено скосят, бывало, что и готовое увозили. Поехали по следам – не нашли, следы ушли до Конторки, а там и затерялись. Деревня большая, ни у кого не спросишь. Никто и не скажет: за воровство спрос особый, за донос тоже.

Приятно подъезжать к дому: здесь тишина, покой, отдых. Спустившись с горы, конь зафыркал, Егор приостановил коня – пусть попьёт. Но конь пить не стал, он просто не хотел идти домой. Егор понял: что-то произошло. Он быстро вытащил из телеги карабин.

– Настя, держи вожжи, я сейчас.

С карабином в руках он быстро направился к дому. На крыльце сидели Фёдор и работник Никола, у сына в руках было ружьё. Посреди двора лежал огромный медведь, рядом – растерзанная собачонка. Егор молча присел рядом и спросил сына:

– Ты?

Тот кивнул.

– Опять нос к носу встретились?

– Сам припёрся, похоже, подранок. Собачку поймал, больше ничего не успел. Я дома услышал собачий лай, понял, что зверь пришёл, стрелял прямо с крыльца.

– Не говорил ему, что матери слово дадено с медведями не встречаться.

– Не успел.

– А ты где был? – спросил Егор Николу.

– У себя, во времянке. Прилёг немного, что-то недомогаю. Слышу: выстрелы, выскочил – а он и не дёрнулся даже.

– Давно?

– С полчаса.

– Что матери скажешь?

– Помолчу, – ответил сын.

– Никола, приведи лошадь, у реки стоит. Насте ничего не говори, сама увидит.

Когда Никола ушёл, Егор спросил:

– Страшно было?

– Не понял.

– А сейчас?

– Сейчас-то чего?

– А лохматый где? – Егор увидел, что нет кобеля, лохматого молодого волкодава. Он сидел на цепи и сторожил хозяйство.

– Ещё вчера сорвался и удрал в деревню. Там собачья свадьба – нескоро появится.

– Повезло ему, а этот просто герой.

– Когда я выскочил, он уже готов был.

Конь фырчал, но шёл домой. Настя увидела медведя, посмотрела на сына, спросила:

– Ты цел?

– Да, – ответил сын.

– Я так понимаю, что и этот сам пришёл?

– Сам.

– Не к добру это, – сказала Настя и пошла в дом.

Отец с сыном переглянулись, буря, которую они ожидали, пронеслась.

– В прошлом году и нынче в одно и то же время к тебе пришли. Что-то не так. Слишком близко около деревни шатаются, развелось много: никто не бьёт. Теперь и днём с ружьём в лавку надо ходить.

– Подранок, Никола смотрел. Кто-то бросил подранка, возможно, тоже столкнулся, выстрелил от страха и убежал, а он пришёл в деревню. Хорошо, хоть сюда, а там, наверху, ребятишки на улице гуляют. Дел бы натворил.

– Надо предупредить, может, еще какой придёт, – сказал Егор.

– Петрович, вещи домой носить? – спросил Никола.

– Да, носи. Потом с медведем что-то надо делать. В деревне спроси, может, мясо кому нужно, раздай.

– А шкуру?

– Это Фёдора добыча, шкуру оставь.

– Пойду к маме схожу, что-то с ней не так.

– Сходи, – сказал Егор, а сам пошёл посмотреть на медведя.

Осмотрев его, определил, что по медведю стреляли три раза. Два

свежих выстрела, и один на передней лапе с почерневшими подтёками крови.

Фёдор вошёл в дом. Мать сидела у окна. Смотрела куда-то вдаль, о чём-то думала.

– Мама, ты чего?

– Ты просто герой, – сказала она и улыбнулась. – Защитник.

– Просто так получилось, – смутился он.

– У хороших мужчин всегда любое хорошее дело – случайность. Не к добру это. Ох, не к добру. Медведь сам во двор пришёл.

– Подранок это.

– Подранки в лесу караулят, а в дом не пойдут. Плохая примета. Сынок, готовиться будем, учиться надо ехать. Ручкины обещали помочь устроиться.

– Хорошо. Я буду готовиться.

– Вот и ладно, – сказала мать, обняла и поцеловала его в лоб.

– Какой большой стал, не достать.