Текст книги "Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии"

Автор книги: Виктор Пилипко

Соавторы: Джаббар Халилов,Рустам Сулейманов,Юрий Буряков,Геворг Тирацян,Галина Шишкина,Отар Лордкипанидзе,Маргарита Филанович,Юрий Заднепровский,Александр Никитин,Вадим Массон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 60 страниц)

Для нас важно пока отметить следующее: 1) определенная противоречивость в определении их статуса: «свободные, но рабствующие»; 2) состояние личной зависимости.

Этот термин, насколько мы знаем, один раз зафиксирован и в эпиграфических документах. Это надпись 151 г. н. э. из Фанагории. «Тиберий Юлий царь Реметалк, друг Цезаря и друг римлян, благочестивый, земли в Фианнеях, посвященные Летодором, и пелатов, как записано на стоящем рядом памятнике, которых со временем стало меньше, все собрав и приумножив, возвратил в целости попечением Александра, сына Мирина, ведающего святынями, в 448 г., месяце Апеллее, 20 числа» (КБН, 976). Здесь пелаты оказываются связанными с храмом и, видимо, посвященными храму землями. Эта надпись неоднократно привлекала внимание исследователей. С.А. Жебелев, сопоставив этот документ с упомянутыми выше свидетельствами об афинских пелатах, склонялся к определению статуса фанагорийских пелатов, как крепостного состояния, хотя и указывал, что этот факт не может служить доказательством господства на Боспоре феодально-крепостнических отношений (Жебелев С.А., 1953, с. 125 и сл.). В.Д. Блаватский видел в пелатах прикрепленных к земле хлебопашцев. Он высказал предположение, что эта форма зависимости постепенно вытесняла на Боспоре собственно рабство (Блаватский В.Д., 1954, с. 41). В.Ф. Гайдукевич определял пелатов как закрепощенных земледельцев из коренных местных жителей. Они, по его мнению, живя в деревнях и обрабатывая землю, обязаны были отдавать значительную часть урожая владельцам земли (Гайдукевич В.Ф., 1949, с. 363).

В литературе уже отмечалось, что для выяснения статуса пелатов необходимо привлечь данные и о проспелатах (προσπελάται). Данный термин употреблен Феопомпом (в изложении Афинея). По словам этого автора, фракийское племя ардиэи имело 300 000 проспелатов, которых они «использовали так же, как спартанцы использовали илотов» (Athen., VI, 271e; X, 443). Исследовавшая социальные отношения у фракийцев Т.Д. Златковская подчеркивает, что данное свидетельство говорит о возникновении во Фракии той формы зависимости, которая возникла в ряде областей Эллады в ходе завоевания (Златковская Т.Д., 1971, с. 139). Тем самым фракийские проспелаты справедливо ставятся в тот типологический ряд, который обнимает спартанских илотов, фессалийских пенестов, мноитов и войкеев на Крите, мириандинов в Гераклее Понтийской и т. д. Античные авторы определяли социальное положение этих категорий населения как положение «между рабством и свободой». Исследование именно зависимого населения привлекает в последнее время особое внимание ученых. При всем различии статусов этих категорий у них есть некоторые общие черты: появление зависимости в результате завоевания, сохранение определенной правоспособности, определенная хозяйственная самостоятельность.

Таким образом, есть основания полагать, что в Парфянском и Кушанском царствах возникала в принципе аналогичная ситуация: на характер социальной структуры, существовавшей в этих царствах, определяющее воздействие оказал факт завоевания оседлых территорий кочевниками. Ф. Энгельс (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 183–185) указывал на два пути развития классовой структуры в ранних обществах: один – в результате развития внутренних процессов развития в обществе; второй – в результате завоевания. В среднеазиатских обществах античного времени ситуация была более сложной. Здесь первоначально начался процесс классообразования по первому пути, но в дальнейшем он был осложнен фактом завоевания, притом кочевнического завоевания. Сам этот факт в конечном счете определил основные черты социальной структуры ведущих среднеазиатских обществ. В обществах рабовладельческой формации, как правило, хотя и не всегда, внешнее завоевание резко ухудшало положение трудящихся масс. Таким образом, в результате завоевания формирующийся класс мелких свободных непосредственных производителей (главным образом крестьян) оказался в зависимости от господствующего слоя, состоящего в основном из потомков кочевой аристократии и рядовых членов кочевых племен. Главное, что характеризует положение крестьянства первоначально – это зависимость в целом от этих привилегированных слоев. Внешнее оформление эта система получила в виде сословных привилегий верхних слоев. Классовая позиция здесь находила выражение в виде сословной позиции, как это типично для рабовладельческого и феодального общества (Ленин В.И., Полн. собр. соч., т. 6, с. 311, прим. 1).

Однако зависимость крестьянства не делала его полностью бесправным. Крестьянство (пелаты) заметно отличалось и от рабов. Видимо, можно думать, что основным орудием защиты крестьянства от окончательного порабощения являлась его общинная организация. В литературе уже неоднократно отмечалось, что само существование древнего крестьянства немыслимо без общинной организации. Община зафиксирована практически во всех древневосточных и античных обществах. Даже в Египте, где процесс разложения общины зашел дальше, чем где-либо в другом месте, определенные пережитки общинной организации существовали и в римское время.

Хорошо изучена община Малой Азии (Голубцова Е.С., 1962; 1972), области древнего мира очень сильно урбанизованной, с многовековыми традициями классового общества и государственности. Эти общины менялись, из кровнородственных, племенных они превращались в территориальные, изменялся их статус – из общин свободных крестьян они становились общинами зависимыми, но при всех условиях община играла основную роль в организации производства. В общинах постепенно происходила имущественная дифференциация, разделение общинников на полноправных и зависимых, но в целом общинная организация, несмотря на центробежные силы, оказывалась очень устойчивой и надолго пережила римское господство. Бесспорное наличие крестьянской общины зафиксировано даже в области классического развития товарных, рабовладельческих вилл в Италии (Штаерман Е.М., 1972).

В Средней Азии был еще один особый фактор, способствующий длительному существованию крестьянских общин. Как уже отмечалось выше, Средняя Азия – страна ирригационного земледелия. И строительство и функционирование ирригационных систем невозможно без хорошо отлаженной системы кооперации труда земледельцев, а естественной формой организации этой кооперации является община.

К сожалению, письменные источники по данной проблеме почти полностью отсутствуют. Видимо, единственным бесспорным свидетельством являются авроманские пергаменты (Периханян А.Г., 1952; Ельницкий Л.А., 1964; Массон В.М., 1971, с. 73–75; Minns E.H., 1915). Прежде всего эти документы свидетельствуют об общинном землепользовании. Об этом свидетельствуют упоминания в документах «доли, выпавшей от сообщинников», совместное пользование водой, по строго определенным нормам, причем указывается, что это должно делаться сообща с другими сообщинниками и т. д. Сами документы являются контрактами о продаже виноградников. По всей видимости, сделки совершаются внутри общины или, если покупатель не принадлежит к числу общинников (что маловероятно), то приобретение участка общинной земли приводит его к включению в этот коллектив с получением всех привилегий и всех обязанностей общинника. Важным обстоятельством является то, что на основании этих документов можно говорить о том, что обработка земли общинником носит принудительный характер, рассматривается как государственная повинность. Доказательством служит указание на то, какие штрафы должен выплачивать владелец участка в случае, если он перестанет его обрабатывать. В одном случае этот штраф в 15 раз превышает стоимость участка, в другом – почти в восемь раз. Бесспорно, что при такой системе крестьянин оказывался практически прикрепленным к «тяглу», его право на участок земли (хотя он его и может отчуждать) сопряжено с выполнением определенных обязанностей, прежде всего с выплатой налога за этот участок земли.

Материалы Дура-Европос показывают, что парфянский царь рассматривался в качестве верховного собственника земли. Теоретической основой этого права царя выступало право завоевания, которое в античном мире рассматривалось как наиболее полное основание абсолютной власти завоевателя над жизнью и имуществом покоренных (Кошеленко Г.А., 1977, с. 72 и сл.). Материалы нисийского архива (Дьяконов И.М., Дьяконов М.М., Лившиц В.А., 1951; 1953а, б; Дьяконов И.М., Лившиц В.А., 1960а, б; 1966) подтверждают этот тезис. Согласно этим материалам, в районе Михрдаткирта (Старой Нисы) располагались по крайней мере земли семи различных категорий. Природа некоторых категорий не ясна. Однако то общее, что характеризует все эти категории земли, – это обязанность выплачивать определенные сборы в царскую казну. Категории земли различаются именно по тому, какие сборы они уплачивают царю.

Наибольшее внимание привлекает категория земли, называемая «узбари». «Узбар» – сбор, известный еще в ахеменидское время, как поступление дохода непосредственно с царской земли. Это самый частый в документах из Нисы вид сбора. Он поступает не от какого-либо определенного лица или группы лиц, а непосредственно с «имения» или «виноградника». Сбор «узбари» – натуральный в виде вина, поступает он в царские винохранилища в Старой Нисе. Встречающееся на этих документах выражение «внесено в винный склад» было равнозначно выражению «внесено в казну царя».

Есть основания думать, что к этой категории относятся земли сельских общин. Помимо того что эти документы – самые многочисленные, есть еще определенные аргументы в пользу этого предположения. Характерным является то, что владельцы или держатели «имений» или «виноградников» не упомянуты. Можно думать, что для царской администрации это было безразлично. Повинность лежала на участке земли, а кто его держал – это не играло роли. Такое положение наиболее характерно именно для общинной земли. Аналогичную картину мы видим и в случае с авроманскими пергаменами. В частности, в пергамене 1а говорится о следующей сделке: виноградник, называемый Даубаканра, делится на две части, одна часть остается во владении прежнего хозяина, вторая за 30 драхм переходит в руки нового владельца. Ежегодную подать («как записано в старой записи») они, однако, должны платить совместно. Здесь та же ситуация, что и на земле «узбари» в окрестностях Нисы. Единицей обложения является виноградник, носящий свое индивидуальное название, зарегистрированный в земельном кадастре, и для царской администрации в сущности безразлично, что у него в результате этой сделки стало два хозяина, а не один.

Следовательно, можно полагать, что основная часть земель в окрестностях Старой Нисы – земли категории «узбари» – принадлежали крестьянам-общинникам. По всей видимости, аналогичная картина наблюдалась и в кушанской Бактрии.

Если справедливы предположения, что поселения Гарры-Кяриз и Аккурган – общинные поселки, то необходимо будет признать, что они служат свидетельством отсутствия равенства внутри общины. На поселении имеются и большие хозяйства и менее крупные. Наличие клада в одном из домов Гарры-Кяриза подтверждает мысль о том, что определенная часть крестьян-общинников обладала значительными денежными средствами. Об этом же говорят и документы из Авромана: некоторые общинники лишаются части своих виноградников, а другие их приобретают. Наконец, могут служить подтверждением этому и некоторые из документов Нисы. Среди различных типов сборов там имеется сбор, называемый «от себя самого» или «от него самого». Сборы с земель этой категории идут от определенных поименно названных лиц, в том числе и от весьма высокопоставленных («главного начальника конницы», «казначея» и т. п.), но также и от простых «виноградарей». Относительно этих сборов высказывались издателями документов два предположения: либо это добровольный взнос на нужды культа, либо арендная плата с арендаторов. И.М. Дьяконов и В.А. Лившиц больше склонялись к последнему предположению. Решительно его поддержал и В.М. Массон (Массон В.М., 1971, с. 71). Есть все основания согласиться с этим мнением. В таком случае можно предполагать, что какие-то участки царской земли брались как высокопоставленными представителями парфянской знати, так и рядовыми общинниками, обладавшими хозяйственными возможностями для обработки этих участков. В связи с этим представляется маловероятным определение категории «виноградарей» как издольщиков по принуждению или даже посаженных на землю рабов. (Дьяконов И.М., Лившиц В.А., 1960б, с. 19). Трудно допустить, чтобы под одним титулом пользовались землей и арендаторы – представители знати и издольщики по принуждению или даже посаженные на землю рабы. Более вероятным представляется, что в этих «виноградарях» надо видеть крестьян-общинников, обладающих возможностью возделать не только свой участок, но и арендованный у государства виноградник. Практическая возможность для этого создавалась, видимо, и самим фактом существования больших семей у крестьян, как и тем обстоятельством, что некоторые из них были достаточно состоятельны для того, чтобы приобрести рабов.

Документы из архива Топрак-калы позволяют выдвинуть такое предположение (Лившиц В.А., 1971, с. 102–103). В этом архиве найдено 14 списков «домов-семей», в состав которых включаются и рабы. Эти документы относятся к III в. н. э. и составлены, видимо, в результате переписи для учета податного мужского населения (в документах перечислены только имена мужчин, входивших в состав дома-семьи, причем определенного возраста – совершеннолетние, но не престарелые). Из этих Менисков только 5 сохранились достаточно удовлетворительно и дают представление о составе этих домохозяйств. В списке «дома Сарфарна» перечислено 15 взрослых мужчин: домовладыка, 2 его сына и 12 рабов, в том числе 8 рабов домовладыки и его сыновей (как и в других топрак-калинских списках рабы домовладыки и его сыновей даны одной группой, что, по-видимому, указывает на совместное владение ими) и 4 раба их жен. В «доме Гавишмара» насчитывается 21 мужчина: домовладыка, два сына, зять и 17 рабов, в том числе 12 рабов домовладыки и его сыновей (и зятя?), 2 раба их жен, 2 раба несовершеннолетних внуков и 1 раб детей наложниц домовладыки (имена самих детей наложниц в списке отсутствуют). Та же картина наблюдается и в двух других домах: «Харака» и «Ваваншира».

В.А. Лившиц считает, что в этих списках представлены весьма зажиточные семьи, хотя и не являющиеся знатными. От них несколько отличен список «дома Ширманака», в котором перечислено лишь четыре имени мужчин: домовладыки и трех рабов, в том числе один раб домовладыки, один его жены и один его матери. Этот документ, по мнению В.А. Лившица, отражает состав малой (индивидуальной) семьи, что доказывается и припиской к документу – «из нового выдела», т. е. выделившийся из большой семьи «дом».

Дома-семьи первого типа, бесспорно, обладали возможностями для того, чтобы в случае необходимости арендовать государственные земли.

Таким образом, можно думать, что община в Средней Азии античного времени уже не представляла собой коллектива примерно равных по имущественному положению сочленов. Наоборот, внутри общины достаточно отчетливо выделяется своя богатая верхушка, скупающая участки земли у обедневших сообщинников, арендующая царские земли, эксплуатирующая рабский труд. Мы не можем сказать, нашел ли этот процесс свое отражение и в формировании статусных различий внутри общины (как это, например, засвидетельствовано в ряде общин Малой Азии) или формально все члены общины оставались равными. Необходимо только отметить следующее: развитие процесса парцелляризации внутри общины (засвидетельствованное фактами продажи участков) и развитие рабства внутри общины. Но вместе с тем необходимо подчеркнуть, что с точки зрения общей социальной структуры общества даже самые богатые общинники принадлежали к сословию пелатов, т. е. зависимых, «тягловых» крестьян, обязанных уже в силу самого своего сословного статуса рядом повинностей в пользу господствующих слоев.

Формы эксплуатации крестьянства-пелатов определялись именно этим. Важнейшим из них было налогообложение в пользу государства, воплощенного в личности царя. Право верховной собственности царя на землю служило теоретическим обоснованием для установления различных категорий налогов. Хотя иногда в литературе указывается, что налоги собирались только для общественно необходимых нужд, данное представление не кажется достаточно справедливым. Государство, являвшееся органом, служившим интересам господствующих слоев, бесспорно использовало налогообложение как одну из форм эксплуатации непосредственных производителей, в данном случае крестьян-общинников. Еще одна форма эксплуатации – собственность государства на все ирригационные сооружения или некоторые из них. Об этой форме имеется достаточно подробное сообщение у Геродота (Herod., III, 117) относительно реки Акес, на которой ахеменидские власти построили водохранилище и взимали (помимо обычной подати) «большие деньги за открытие шлюзов». Нет сомнений в том, что эта практика продолжалась и в более позднее время.

Необходимо остановиться еще на одном вопросе. Нисийские документы показывают, что некоторые земли категории «узбари» (т. е. общинные земли) находились «в руке» некоторых представителей аршакидской администрации: марзбана, сатрапа или дизпата (Дьяконов И.М., Лившиц В.А., 1960б, с. 18). Издатели полагали, что часть земли этой категории была выделена на содержание представителей царской администрации. А.Г. Периханян высказала другое предположение: эти земли были вверены надзору и, возможно, административной власти этих чиновников, которые за осуществляемый ими административно-фискальный контроль получали кормление (Периханян А.Г., 1973, с. 13). Нам представляется это объяснение не совсем удачным. Марзпан, сатрап или дизпат являлись чиновниками не с узкоограниченными функциями, а представителями верховной власти на определенной территории, и тем самым они осуществляли административный контроль над всеми «имениями» и «виноградниками», расположенными на подведомственной им территории. Видимо, более справедливым будет сближение этой практики с той, которая засвидетельствована в западных частях Селевкидского царства: царский чиновник получает право на налог (или его часть), собираемую с определенных населенных пунктов. В буржуазной литературе эту практику, как правило, считали свидетельством существования феодальных отношений в Малой Азии ахеменидского и селевкидского времени. Однако П. Бриан (Briant P., 1973, с. 93–133) показал, что ничего общего с феодализмом эта практика не имеет. Получатель этих прав не обладает ни собственностью на эти земли, ни какими-либо формами суверенитета над их населением, он даже не имеет права и возможности лично собирать с населения налог. Налог собирается представителями центральной администрации и только после этого поступает в руки держателя права на него. По всей видимости, именно эта практика зафиксирована и в нисийском архиве.

Однако необходимо иметь в виду следующее: сама эта практика создавала потенциальную возможность для возникновения личной зависимости, поскольку держателем права выступал представитель именно территориальной администрации, под контролем которого находились и те земли, налоги с которых шли на его содержание. Во-вторых, при ослаблении центральной власти в государстве у местных административных властей увеличивалась возможность проводить более самостоятельную политику, в том числе увеличивалась возможность и к усилению зависимости данных категорий крестьян.

Сама природа рабовладельческого общества и государства, ориентированного на внеэкономическое принуждение, несла в себе тенденцию к усилению эксплуатации крестьянства, что в свою очередь вызывало социальный протест с его стороны. К сожалению, мы очень мало информированы об этой стороне жизни народов Средней Азии. В числе самых ярких примеров борьбы народов Средней Азии с угнетателями являются восстания в Парфиене и Маргиане против власти Ахеменидов в 522 г. до н. э. Развернувшиеся в период острого внутреннего кризиса державы Ахеменидов эти восстания носили народный характер и представляли собой реакцию среднеазиатского крестьянства на усиление его эксплуатации после ахеменидского завоевания. Крайне показательны огромные цифры убитых в Маргиане после подавления восстания – 55 243, это указывает на то, что выступление было действительно народным (Струве В.В., 1949).

Народные массы, в первую очередь крестьянство, явились также и той силой, которая наиболее последовательно и бескомпромиссно боролась с греко-македонским завоеванием в эпоху Александра Македонского (подробнее см.: ИТН, т. I, с. 236–272).

Особой проблемой является история среднеазиатского города древней эпохи. К сожалению, для понимания характера его еще слишком мало материалов. Средняя Азия античной эпохи еще не обладает таким «эталонным» памятником, каким, например, для раннего средневековья является Пенджикент.

Отметим прежде всего, что не ясны критерии выделения города. Чаще всего исследователи используют один критерий – размеры поселения. В общем этот критерий, видимо, справедлив, ибо увеличение размеров поселения естественно ведет к усложнению его структуры. Однако не ясно, где может проходить граница между сельским поселением и поселением городским. Критерий величины сам требует определений и может быть правильно применен только в том случае, если достаточно хорошо известна внутренняя структура поселений различных типов.

Для суждения о характере города Средней Азии явно не хватает свидетельств письменных источников. Археологические материалы, в общем недостаточные, становятся еще менее информативными из-за отсутствия сколько-нибудь серьезных данных письменных источников. В настоящее время о проблеме античного города Средней Азии можно сказать очень немногое.

Можно полагать, что города являлись административными центрами. Наблюдения В.М. Массона и Б.Я. Ставиского относительно Бактрии показали, что вся Бактрия состояла из отдельных небольших районов, которые справедливо были названы «ирригационными районами». Центром каждого из таких районов было поселение, выделяющееся своими размерами, которое исследователи называли городом и которое ими определялось, видимо, справедливо как административный центр оазиса. Раскопки на некоторых из них показали наличие зданий дворцового типа, которые (что вполне естественно) воспринимались как резиденции правителей этих оазисов. Однако характер власти этих правителей неизвестен и в силу этого уточнить роль города как административного центра не представляется возможным. Несколько более отчетливо проступает роль города как идеологического центра, поскольку исследовавшиеся в городах храмы, как правило, занимают заметное место в городской застройке. Однако поскольку характер религиозных верований населения деревень по-настоящему не изучен, неизвестно соотношение различных культов, характер и роль религиозных организации и их иерархия, то этот тезис также в значительной мере остается умозрительным.

Еще сложнее проблема города как производственного центра и центра обмена. В ряде городов (или в их непосредственных окрестностях) выявлено наличие ремесленных кварталов. Однако, как отмечалось выше, в ряде областей Средней Азии наличие различных видов ремесла фиксируется и в деревне. В силу этого нельзя в настоящее время определить различие между городом и деревней в этой важнейшей сфере. Можно только предположить (единственно на базе материалов из Мерва), что в городе развивались такие отрасли ремесла, которые не существовали в деревне: например, металлообработка, изготовление оружия и т. п. Однако, к сожалению, очень мало можно сказать об организации ремесла. Можно только предполагать, что ряд мастерских принадлежал дворцу.

Не ясна и роль земледелия в жизни горожан. Можно предположить, что какая-то часть жителей города была связана с сельским хозяйством (в роли ли землевладельцев или земледельцев), но пока этот тезис ничем не подкрепляется.

Одним словом, проблема города Средней Азии античной эпохи еще очень далека от своего разрешения. Археологические материалы позволяют сейчас только поставить эту проблему, но не решить ее.

Проблемы культуры Средней Азии эпохи древности также далеки от своего разрешения. Мы можем сейчас только подчеркнуть некоторые моменты. Во-первых, археологические раскопки показали высокий и самобытный уровень культуры Средней Азии. Культура Средней Азии при всех локальных отличиях в отдельных областях в целом предстает как нечто единое и достаточно специфичное, отличающееся от культуры и Ирана и Индии. Эта культура, восходящая к местным культурам бронзового века, доказала свою удивительную жизнеспособность. Восприняв влияния ахеменидского Ирана, культуры Греции, Индии, степных народов, она, тем не менее, на протяжении ряда веков сохранила свои основные, характерные черты.

* * *

Закавказье и Средняя Азия являлись двумя регионами на территории нашей страны, народы которых в древности ранее других переступили важнейший исторический рубеж – рубеж между первобытнообщинным строем и строем классовым. Развившиеся в этих двух регионах цивилизации прошли сложный путь: от ранних союзов племен до государственных образований поздней древности, до рубежа между рабовладельческой и феодальной формациями. Несмотря на огромные успехи археологии, их изучение еще только начинается. Бесспорно, что последующие археологические открытия позволят понять характер этих цивилизаций много полнее, нежели это возможно в настоящее время. Однако современный уровень изученности позволяет видеть и те общие закономерности развития общества, которые отразились в их истории, и глубокое своеобразие каждого из регионов, сказывающееся в специфике их социально-экономической структуры, политической истории, культурного развития.