Текст книги "Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии"

Автор книги: Виктор Пилипко

Соавторы: Джаббар Халилов,Рустам Сулейманов,Юрий Буряков,Геворг Тирацян,Галина Шишкина,Отар Лордкипанидзе,Маргарита Филанович,Юрий Заднепровский,Александр Никитин,Вадим Массон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 60 страниц)

На протяжении рассматриваемого периода начинается употребление и каменных жерновов. На протяжении всего I тысячелетия до н. э. для размола зерна использовались только зернотерки (Массон В.М., 1956; Пилипко В.Н., 1975, с. 53 и сл.; Воробьева М.Г., 1973, с. 176 и сл.; ККК, с. 177; Пидаев Ш.Р., 1978, с. 81; Заднепровский Ю.А., 1978, с. 35). В начале I тысячелетия н. э. впервые появляются и жернова (Толстов С.П., 1958, с. 109; Кацурис К., Буряков Ю., 1963, с. 146–147; Пидаев Ш.Р., 1978, с. 81). В Хорезме их появление относится к рубежу I и II вв. н. э., вскоре они распространяются даже по периферийным районам Хорезма. Примерно тогда же появляются каменные жернова и в Бактрии. На поселении Аккурган примерно равное соотношение зернотерок и жерновов. Очень большое число жерновов найдено при раскопках квартала ремесленников-мукомолов в Мерве. В то же самое время на парфянском сельском поселении Гарры-Кяриз использовались только зернотерки. Подобный характер распределения ручных каменных мельниц – ареал их распространения совпадает с зонами наиболее развитого ирригационного земледелия – нам кажется очень показательным.

Общий прогресс сельского хозяйства Средней Азии сказывался также в появлении некоторых усовершенствований в агротехнике и способах восстановления плодородия почвы. Для этой цели широко стали использовать дувальные удобрения, т. е. земли, взятые с разрушенных глиняных построек и береговых отвалов заброшенных каналов, в которых содержится большое количество калийных солей. В качестве удобрения используется также и ил, приносимый водой при орошении. Проводится мелиорация путем пескования и т. п.

На протяжении рассматриваемого периода происходит процесс усложнения структуры сельского хозяйства народов Средней Азии. Диверсификация его сопровождалась выработкой нескольких локальных вариантов структуры, объясняемых как природными условиями, так и хозяйственно-культурными традициями различных народов (Гафуров Б.Г., 1972, с. 136–137; Усманова З.И., 1963б, с. 80 и сл.; Федорович Е.Ф., 1969, с. 56–61; Массон М.Е., 1951а, с. 5 и сл.; Пидаев Ш.Р., 1978, с. 103 и сл.; Толстов С.П., 1962, с. 95 и сл.; Андрианов Б.В., 1969, с. 128 и сл.; ККК, с. 51 и сл.; Неразик Е.Е., 1976, с. 39 и сл.; Заднепровский Ю.А., 1978, с. 34–39). В районах с развитыми ирригационными системами (Бактрия, Маргиана, Хорезм, возможно, Согд) ведущую роль в сельском хозяйстве играли зерновые культуры (пшеница, ячмень, просо). Античные авторы особо отмечали достоинства бактрийской пшеницы. В южной части Средней Азии (в Бактрии и Маргиане) к ним добавляется еще пришедший из Индии рис. Очень важную роль играло виноградарство и виноделие. В сообщениях античных авторов сквозит удивление перед урожайностью маргианской виноградной лозы. Широко были распространены садово-огородные и бахчевые культуры (вишня, абрикос, персик, слива, дыня, арбуз, огурцы). Начинают сеять технические культуры: кунжут, хлопок. Наряду с земледелием было развито и животноводство, причем основное место в стаде занимал мелкий рогатый скот. Аналогичной была структура сельского хозяйства и в Парфиене. Однако здесь не разводили рис, что, видимо, объясняется недостатком воды, но была известна культура маслины (Дьяконов И.М., Лившиц В.А., 1960а, с. 18).

В периферийных районах, в частности в низовьях Сырдарьи, характер сельского хозяйства иной, гораздо большую роль играет животноводство, причем здесь структура стада иная: важнейшее место в ней занимает крупный рогатый скот, что отражает сохранение традиций скотоводов бронзовой эпохи. Некоторую роль играет и рыболовство. В земледелии ведущими культурами был ячмень и просо, известны также и бахчевые.

В сельском хозяйстве Ферганы наблюдается сочетание черт, присущих основным земледельческим районам (ведущая роль пшеницы, ячменя и проса, развитие садоводства, появление в конце рассматриваемого периода рисоводства и виноградарства), и черт, характерных для периферии (преобладание крупного рогатого скота в стаде).

Жители сельских населенных пунктов, как правило, занимались некоторыми домашними ремеслами. Так, практически на всех исследуемых поселениях засвидетельствованы следы ткачества, иногда обработки кож. На этих поселениях развивались и ремесла, выходящие за рамки традиционных домашних промыслов. Так, в Бактрии в одном из домов поселения Аккурган зафиксированы остатки мастерской, изготовлявшей жернова и зернотерки. Судя по масштабам производства, оно удовлетворяло потребности не только этого поселения, но, видимо, всего района. В границах некоторых сельских поселений Хорезма обнаружены и керамические печи.

Важнейшей особенностью экономического и социально-политического развития Средней Азии в рассматриваемый период является тесное соседство оседло-земледельческих областей Средней Азии с миром кочевых племен, занимавших обширные территории в степях и пустынях. Возникновение кочевого скотоводства в этом районе приурочивается обычно к концу II – началу I тысячелетия до н. э., к эпохе раннего железа (Марков Г.Е., 1976, с. 18). В это время во многих областях Средней Азии и Казахстана в горно-степной зоне начинают исчезать оседлые поселения, все большее значение приобретает коневодство и разведение мелкого рогатого скота. Но этот процесс был достаточно длительным. Первоначально наблюдаются еще некоторые черты, указывающие на сохранение традиций полуоседлости (Черников С.С., 1960), только к первым векам н. э. окончательно завершается процесс складывания полностью кочевого типа хозяйства (Марков Г.Е., 1973).

Взаимодействия между миром оседло-земледельческих и кочевых народов были многообразны и оказывали значительное влияние на судьбы тех и других. Ф. Энгельс подчеркивал историческое значение возникновения пастушества (бывшего прямым предшественником кочевого скотоводства) как чрезвычайно важного этапа в развитии производительных сил общества и разделения труда: «Пастушеские племена выделялись из остальной массы варваров – это было первое крупное общественное разделение труда» (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 21, с. 160).

Экономические связи между этими двумя мирами были широки и многообразны. Существовал регулярный обмен продуктами животноводства (со стороны кочевников) и продуктами сельского хозяйства и ремесла (со стороны жителей оазисов). В ряде окраинных районов оазисов Средней Азии зафиксированы специальные поселения, занятые главным образом ремесленным производством для удовлетворения потребностей кочевников. Такие поселения известны и в Маргиане (Кошеленко Г.А., 1963б) и в Хорезме (Неразик Е.Е., 1976, с. 218). Однако нельзя сводить характер этих взаимоотношений только к обмену двух автономных в своей экономической деятельности обществ. К. Маркс подчеркивал, что «у всех восточных племен можно проследить с самого начала истории общее соотношение между оседлостью одной части их и продолжающимся кочевничеством другой части» (Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 28, с. 214). Эта мысль К. Маркса часто трактуется только с точки зрения изучения этногенетических процессов, однако она имеет более широкое значение, она указывает и на экономическую проблему взаимоотношения кочевников и оседлого населения в рамках одного народа. Недавнее исследование французского ученого П. Бриана (Briant P., 1982) подчеркнуло именно этот аспект характера взаимоотношений. П. Бриан на огромном материале Передней Азии показал существование у значительного большинства народов, вступавших или недавно вступивших на путь развития классового общества и государства во второй половине I тысячелетия до н. э., наличие следующих явлений: жители оседло-земледельческих долин и жители прилегающих к ним горных или степных районов составляли политическое и экономическое единство. Две отрасли хозяйства (земледелие у жителей долины и скотоводство у горцев и степняков) только в единстве их составляли экономическую базу данного политического и экономического организма. Именно в контексте этой единой структуры он рассматривает и результаты ахеменидского и греко-македонских завоеваний. Под власть завоевателей, как правило, попадали жители долин, и завоевание разрывало на две части единый экономический организм. Именно поэтому борьба с завоевателями была настоятельной экономической потребностью местных обществ данного типа.

По всей видимости, данная концепция вполне применима к обществам Средней Азии данного периода. Мир кочевых племен и мир оседлых оазисов выступали в известной мере как один организм, хотя различные повороты истории приводили неоднократно эти два мира к конфликтам.

Влияние мира кочевников на оседлые оазисы сказывалось и в социальной сфере. Все исторические и этнографические данные, бесспорно, свидетельствуют о том, что с глубокой древности скот был частной собственностью. Например, Ф. Энгельс по этому поводу писал: «И несомненно… что на пороге достоверной истории мы уже всюду находим стада как обособленную собственность глав семей…» (Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 21, с. 58). Вследствие «обособленной собственности» «скот сделался товаром… приобрел функцию денег и служил деньгами уже на этой ступени» (там же, с. 60). Частная собственность на скот появилась уже в процессе формирования кочевничества. Таким образом, частная собственность на скот у кочевников существовала параллельно с общинной собственностью на землю у жителей оседлых оазисов. Учитывая же единство (ту или иную степень его) оседлого и земледельческого миров, мы должны будем признать, что в это время неизбежно должно было сказываться влияние двух правовых концепций и стоящих за ними социальных отношений.

Можно отметить и другие сферы взаимодействия кочевых и оседлых обществ, в частности взаимовлияние в области культуры. Мы, однако, остановимся только на одной. Уже к III в. до н. э. на территории Средней Азии складываются мощные кочевнические объединения усуней, юечжей, гуннов, кангюй, парнов. Несколько позднее начинается движение этих кочевых объединений в сторону оседлых оазисов. Возможно, что одной из причин этого было предшествующее греко-македонское завоевание, разорвавшее то единство оседлых и кочевых народов, о котором мы говорили выше. Результатом этого движения стала гибель власти греко-македонян в Парфиене (в середине III в. до н. э.) и в Бактрии и Согде (во второй половине II в. до н. э.). В конечном счете, в результате этих завоеваний возникли два могущественных государственных образования: Парфянское и Кушанское царства. На общественную структуру этих царств сам факт завоевания оказал определяющее воздействие.

Для суждения о проблеме аграрных отношений в Средней Азии исследуемой эпохи определенные материалы могут дать и наблюдения над системой расселения сельского населения. К сожалению, полностью раскопанные сельские поселения насчитываются буквально единицами. Другой трудностью в изучении этого вопроса является то, что, как правило, в каждой из областей Средней Азии насчитывается несколько типов сельских поселений, но в большинстве случаев разделение на типы является результатом только внешних наблюдений, без раскопок всех типов памятников. Поэтому выводы, построенные на базе таких наблюдений, могут носить только предварительный характер.

Уже в первой половине I тысячелетия до н. э. на территории большинства областей Средней Азии зафиксировано несколько типов сельских поселений, что, видимо, свидетельствует об усложнении социальной структуры общества, о появлении различных категорий сельского населения. Наиболее показательные материалы для этого времени дает Хорезм. На смену родовому поселению с расположенными в его пределах несколькими компактными группами теснящихся друг к другу домов (площадью 75-100 кв. м), предположительно населенными членами сильно разросшейся родовой общины (Итина М.А., 1963), появляются поселения трех типов (Воробьева М.Г., 1973, с. 218): 1) городища с компактной застройкой (например, Кюзелигыр); 2) рассредоточенные поселения различной величины (до 21 га) с относительно правильной линейной планировкой (один или два ряда домов и усадеб различной величины, вытянутых вдоль канала); 3) отдельно стоящие дома и усадьбы. Проблема историко-социологической интерпретации этого материала чрезвычайно сложна. Основное противоречие в истолковании этого материала следующее: как трактовать отдельно стоящие усадьбы, являющиеся составными элементами поселений второго типа? Согласно мнению М.Г. Воробьевой, они являются жилищами малых семей (Воробьева М.Г., 1970, с. 77–80). Этот тезис самым решительным образом оспаривает Е.Е. Неразик (Неразик Е.Е., 1976, с. 206 и сл.), доказывающая, что невозможно представить, чтобы в столь короткий исторический срок произошел переход от родовых поселков амирабадской культуры (IX–VIII вв. н. э.) к поселениям хозяйственно самостоятельных малых семей. На всем Востоке малые семьи появляются поздно. Распадение патриархальных домовых общин, как правило, происходит в результате очень далеко зашедшего процесса экономического и социального развития общества. В частности, И.М. Дьяконов пришел к выводу (на основании обобщения обширных материалов), что «малая семья становится правилом в товаропроизводящих рабовладельческих обществах» (Дьяконов И.М., 1963, с. 29). Трудно допустить, чтобы Хорезм уже в архаическую эпоху достиг этой стадии развития и обогнал в этом отношении многие общества Востока, у которых распад большесемейных общин происходил много позднее. Е.Е. Неразик считает, что, хотя выделение малых семей из крупных родственных групп и не исключается, вряд ли они могли стать основной единицей общества, и роль родовых групп типа авестийских нафа и нмана, больших патриархальных семей была в это время очень велика (Неразик Е.Е., 1976, с. 211).

В Бактрии в первой половине I тысячелетия до н. э. имелись населенные пункты, имевшие укрепленную центральную часть и несколько мелких сельских поселений вокруг. Одним из таких населенных пунктов был Кызылтепе, в окрестностях которого целиком был раскопан комплекс Кызылча (Сагдуллаев Т., Хакимов З., 1976, с. 25–30), который А.С. Сагдуллаев считает поселением большесемейной домовой общины, состоящей из четырех малых семей (Сагдуллаев А.С., 1978а, с. 8–9).

Более обширны материалы по сельским поселениям собственно античного времени. На материалах Северной Парфии выделяется четыре основных чипа сельских поселений (Пилипко В.Н., 1971; 1975): 1) укрепленная усадьба; 2) отдельно стоящий дом (домохозяйство); 3) поселение с компактной застройкой; 4) рассредоточенное поселение.

Широкому археологическому изучению подвергались только поселения последнего типа (Гарры-Кяриз). Близкая, с точки зрения типологии, картина существовала и в Бактрии (Юркевич Э.А., 1965; Ртвеладзе Э.В., 1974б), где также было археологически изучено только одно поселение (Аккурган), аналогичное по устройству парфянскому Гарры-Кяризу (Пидаев Ш.Р., 1978, с. 17 и сл.).

Исследователи, изучавшие Гарры-Кяриз и Аккурган, пришли к выводу, что данные поселения представляли собой общинные поселки, состоявшие из нескольких жилищ, каждое из которых было занято большесемейной домашней общиной. Анализ материалов, полученных при раскопках, привел их к утверждению, что в большинстве случаев эти большесемейные общины были экономически самостоятельны и обладали достаточным благосостоянием. Представляется, что с этим можно согласиться, хотя никаких бесспорных материалов для вывода об общинном характере организации их жителей не имеется. Это пока никакими археологическими материалами не подтверждается.

В современной литературе считается общепринятым, что в течение первой половины I тысячелетия до н. э. на территории Средней Азии формируется классовое общество. Однако до сего времени продолжаются дискуссии относительно формационной принадлежности этих обществ. Согласно точке зрения, впервые высказанной С.П. Толстовым (Толстов С.П., 1938а, б) и М.Е. Массоном (Массон М.Е., 1938б; 1940а, б) и разделяемой большинством советских исследователей, древнейшие классовые общества Средней Азии имели рабовладельческий характер. Большинство же западных исследователей считают их феодальными. Сравнительно недавно с критикой концепции о рабовладельческой природе древних обществ Средней Азии выступил А.М. Беленицкий (Беленицкий А.М., 1970), однако его система аргументации не кажется убедительной.

Уже в Авесте, древнейшие части которой обрисовывают общество, находящееся на стадии разложения первобытнообщинного строя, появляются рабы, для обозначения которых пользуются терминами вира, вайса, париайтар (ИТН, т. I, с. 141). Во всяком случае нет сомнений, что в VIII–VII вв. до н. э. (время, которое в основном получило отражение в ранних частях Авесты) рабство было достаточно распространенным в Средней Азии институтом, хотя господствующей формой было домашнее рабство (Массон В.М., 1971, с. 37). Дальнейший толчок к развитию рабства, бесспорно, дало вхождение значительной части Средней Азии в состав рабовладельческой державы Ахеменидов. Еще более важную роль в этом отношении сыграли завоевания Александра Македонского, сопровождавшиеся массовым порабощением населения. Создание эллинистических государств, одним из важнейших элементов структуры которых были греческие полисы, неизбежно должно было иметь своим следствием дальнейшее развитие рабства в его классической форме, неотделимого от греческого полиса. Яркие доказательства этому дают документы из Суз, ставших греческим полисом в эллинистическое время (Кошеленко Г.А., Новиков С.В., 1979). Широкое распространение рабства в первые века н. э. не подлежит сомнению. Наибольшие материалы для суждения об этом дает Парфия (Периханян А.Г., 1952), но и хорезмские документы из Топрак-калы чрезвычайно показательны, ибо они свидетельствуют о значительной численности рабов в Хорезме позднеантичного времени (Лившиц В.А., 1971, с. 102 и сл.).

Однако признание того факта, что Средняя Азия в рассматриваемое время переживала рабовладельческий этап своего социально-экономического развития, может служить только началом в нашем исследовании, поскольку необходима более детальная характеристика. При всем своеобразии развития Средней Азии имеются некоторые общие черты, свойственные всем обществам рабовладельческой формации. Для нашей проблемы наиболее важным является то, что в современной советской литературе все большим признанием пользуется тезис относительно своеобразия социальной структуры рабовладельческого общества: наличие в ней не двух основных классов (рабов и рабовладельцев), а трех. Третьим основным классом рабовладельческого общества являются мелкие свободные производители (главным образом крестьяне) (Кузищин В.И., 1973а; Бонгард-Левин Г.М., 1973; Штаерман Е.М., 1974; Утченко С.Л., Дьяконов И.М., 1970).

Этот класс не является, как это часто утверждалось ранее, просто пережиточным явлением, реликтом первобытнообщинной формации, сохраняющимся в условиях уже классово-антагонистической формации и именно поэтому обреченным в конечном счете на уничтожение. Даже в условиях поздней Римской республики и ранней Империи, в условиях наивысшего расцвета рабовладельческих отношений проявляется постоянная тенденция к воссозданию крестьянства, находящая свое яркое выражение в политике государства (Кузищин В.И., 1973б).

Особенности отдельных рабовладельческих обществ в значительной мере определяются местом этого класса – мелких свободных производителей – в общей социальной структуре данного общества.

Для рассмотрения этой проблемы в рамках древних обществ Средней Азии наиболее показательные материалы предоставляет Парфия. Сопоставление данных нисийского архива и свидетельств античных источников, освещающих социальную структуру парфянского государства (Just. XLI, 2, 5–6; XLI, 3, 4; Plut. Crass. 21, 14–23), приводит к следующим выводам: 1) социальная структура парфянского общества очень точно соотносится с военной организаций общества; 2) отчетливость совпадения этих двух структур – явление типичное для рабовладельческого общества, где война – один из важнейших элементов самого производства; 3) в свидетельствах античных источников постоянно обращается внимание на границу между свободой и несвободой в парфянском обществе (Košelenko G.А., 1980).

Сопоставление всех свидетельств приводит к выводу о том, что в Парфии (в самой общей форме) социальная структура выглядит следующим образом: 1) знать – воины-катафрактарии; 2) легковооруженные всадники; 3) пелаты; 4) рабы.

При этом крайне показательным является следующее: знать (воины-катафрактарии) всегда рассматриваются как свободные; пелаты и рабы – всегда остаются несвободными; что же касается легковооруженных всадников, то в одних свидетельствах источников они предстают перед нами как свободные, в других – как несвободные.

Исследование этого явления приводит к следующим выводам: двойственность положения легковооруженных всадников объясняется особенностями возникновения Парфянского царства. Оно возникло в результате завоевания Парфиены кочевыми племенами парнов. К моменту завоевания парнское общество было достаточно отчетливо стратифицировано: в нем уже выделились слой знати и слой рядовых членов общества, попавших в зависимость от знати. Но в то же самое время факт завоевания способствовал повышению значения этой группы. В литературе справедливо указывалось (Раевский Д.С., 1977, с. 153), что в обычных условиях вооруженные силы кочевых племен ограничивались кругом военной аристократии и только в критические моменты представители социальных низов, в принципе чуждые военной функции, также вовлекались в военные действия. Парнское завоевание стало таким критическим моментом, но растянувшимся на длительный срок. Завоевание, борьба с внешней угрозой, необходимость сохранения господства над завоеванными народами привели к тому, что этот социальный слой приобрел военный характер. Если знать поставляла в парфянскую армию тяжеловооруженных воинов-катафрактариев, то представители этого слоя – легковооруженных военных стрелков. Есть основание полагать, что парнские племена в течение длительного времени жили на завоеванных территориях обособленно, сохраняя свой привычный хозяйственный уклад и быт. Об этом свидетельствуют письменные источники, очень часто сообщающие, что в процессе борьбы с внешним или внутренними врагами некоторые парфянские цари обращались к «скифским» племенам, причем по контексту ясно, что эти племена располагались не вне пределов государства, а внутри его границ. Подтверждается это и археологическими материалами (Кошеленко Г.А., 1963б; Мандельштам А.М., 1963, с. 32 и сл.; Марущенко А.А., 1959; Массон М.Е., 1953а).

Аналогичная картина наблюдается и в Северной Бактрии кушанского времени (Мандельштам А.М., 1964; 1975).

Таким образом, двойственность в описании положения этого слоя естественна. При рассмотрении его с точки зрения структуры кочевнического общества рядовые члены родо-племенных коллективов парнов предстают перед наблюдателем как слой, зависящий от кочевой аристократии, при взгляде же на него с точки зрения общей структуры парфянского общества прежде всего отмечается его принадлежность к завоевателям, т. е. господствующему слою, объединение их со знатью.

Источники достаточно ярко говорят о существовании и огромной роли знати в парфянском обществе. Многие античные авторы четко отличают «знать» от «народа». Можно предполагать, что и «знать», и «народ» – это группы внутри верхнего слоя общества, так как пелаты и рабы при этом не учитываются. Аммиан Марцеллин, рассказывая об обожествлении Аршака I, указывает, что это было сделано и знатью и простым народом (summatum et vulgi – Amm. Marcell. XXIII, 6, 4).

О парфянской знати, часто в противопоставлении ее простому народу сообщает и Тацит (Ann. II, 2; VI; 31; XI, 10; XII, 10; XV, 2). Однако особенно важны свидетельства Юстина, показывающие, что положение знати было институализировано, она являлась отдельным сословием (ordo) парфянского общества (Just. XLI, 2, 1) со своими четко очерченными привилегиями. Одной из важнейших среди них было исключительное право знати на занятие высших постов в административном и военном аппарате государства. По словам Юстина, именно из этого сословия «во время войны бывают у них полководцы (duces), а во время мира – правители (rectores)» (Just. XLI, 2, 1). Другие источники подтверждают это сообщение. Во всяком случае у Тацита, рассказывающего о борьбе в Парфии в годы царствования Артабана II, постоянно присутствует равенство двух понятий: знать и сановники (Ann. II, 2; VI, 31, 37, 42). Плутарх, говоря о полководце Сурене, подчеркивает, что по знатности его рода он занимает второе место после царя (Plut. Crass. 21). Это обстоятельство, по-видимому, позволяет считать, что в парфянском обществе не было того противоречия, которое часто наличествует в ранних обществах – противоречия между аристократией «по крови» и служилой знатью.

Парфянская знать не была однородным слоем, внутри нее имелась собственная иерархия. Самое высокое положение занимали представители семи родов, основатели которых, согласно традиции, принимали участие в свержении македонской власти. Бесспорно, что подобное обоснование – фикция, в данном случае – это повторение ахеменидской традиции (Дьяконов М.М., 1961, с. 195). Характерно, что аналогичная легенда о семи основателях государства существовала и в Понтийском царстве (App. Mithr., 9). Представители этого самого верхнего слоя знати обладали определенными наследственными привилегиями.

И. Вольский, посвятивший специальное исследование парфянской аристократии (WolskiJ., 1967, с. 133–144), особо подчеркивал следующие ее характерные черты: парфянская аристократия генетически связана с племенной аристократией парнского племенного союза. Это были представители наиболее богатых фамилий в племени, непосредственное окружение племенного вождя. Основу их богатства составляли многочисленные стада скота, особенно лошадей, а также добыча, которую получали при набегах на оседлые районы. Аристократия имела военный характер и вследствие этого получила значительный выигрыш от завоеваний оседлых территорий. Именно благодаря этому аристократия поддерживала первых парфянских царей, помогая превратить ограниченную власть племенного вождя в царскую абсолютную власть. Благодаря завоеваниям аристократия приобрела огромные земельные владения, ранее принадлежавшие грекам и македонянам.

Военный характер парфянской знати – это утверждение, которое давно уже стало общим местом во всех работах, посвященных Парфии. Однако точное определение этого характера – вопрос еще дискуссионный.

Отметим, что Аммиан Марцеллин, характеризуя парфянскую армию, следующим образом определял место знати в ней: «Сами они больше всего полагаются на храбрость своей конницы, в которой несет службу вся их знать» (nobilitas omnis) (Amm. Marcell., XXIII, 6, 83). Это общее указание может быть понято двояко: или конные отряды – это отряды знати, или в составе конницы парфянского государства служат представители знати, составляя ее часть. Бесспорно, первое предположение менее вероятно, учитывая, что кавалерия – основной вид вооруженных сил Парфии и численность парфянских армий достигала нескольких десятков тысяч человек (например, 50 или 40 тысяч в борьбе против Антония). Более вероятным представляется второе предположение, а учитывая, что ядро парфянской армии – катафрактарии, можно думать, что социальное понятие nobilitas (или optimates – термин, наиболее употребительный у Тацита) совпадает с военным понятием «катафрактарии». Этот вывод может быть подтвержден и свидетельством Тацита о сарматах (связи между парфянами и сарматами бесспорны), в которых панцирное вооружение, характерное для катафрактария, является отличительной особенностью «вождей и знати» (Tacit. Hist. I, 79). Этот тезис о соотносимости понятий «катафрактарий» и «нобиль» давно уже утвердился в литературе и, по-видимому, нет оснований от него отказываться (Rostovtzeff М., 1936).

Парфянская знать не только сама участвовала в войнах, но и была обязана выставлять в царскую армию вооруженные отряды. Об этом единодушно свидетельствуют источники и в общей форме (Just. XLI, 2, 5) ив применении к отдельным представителям высшей знати, например, Сурене (Plut. Crass., 21), Орноспаду (Tacit, Ann., VI, 37), Карену (Tacit., Ann., XII, 13) и т. д.

Из всех приведенных свидетельств явствует, что знать не была, строго говоря, единым слоем. Наряду с рядовыми представителями знати в источниках присутствуют и представители самого высшего слоя. Наиболее ярким образцом последних является Сурена. В сообщениях авторов (как античных, так и восточных) неоднократно отмечается, что парфянское царство – это в сущности конфедерация ряда отдельных царств. Во всяком случае Плиний Старший в составе Парфии насчитывал 18 царств (Nat. Hist, VI, 112). В Парфии существовала система «уделов», выделявшихся отдельным членам царского Аршакидского рода. Но практически такой же автономией обладали, видимо, в своих владениях и представители важнейших родов знати, таких, как род Суренов (Herzfeld Е., 1932; Markwart J., 1901, с. 34, 46).

Как уже отмечалось выше, две социальные категории населения парфянского царства упоминаются постоянно среди несвободного населения. Это рабы и пелаты. Употребление термина «пелаты» Плутархом, бесспорно, не случайно. Эта категория у него отличается от собственно рабов (δούλοι), но в то же время, согласно свидетельству Юстина, включается в более общий класс servi. Таким образом, уже apriori можно считать пелатов особой социальной категорией, достаточно близкой рабам, но не идентичной им. В литературе парфянских пелатов обычно приравнивают к колонам и определяют как крепостных (serfs), что вряд ли справедливо. Данный термин в античных источниках характеризует иную форму зависимости. Он применяется Аристотелем (Ath. resp., II, 2) для определения основной массы населения Аттики до реформ Солона, и пелаты у него приравниваются к так называемым шестидольникам (καί έκαλούντο πελάταί καί έκτήμοροι). В предыдущей фразе указывается (приведенная нами цитата служит расшифровке этого общего положения), что бедняки находились в порабощении (καί έδουλευόν οί πέντες). В аналогичном смысле определяют пелатов и лексикографы. Поллукс, в частности (Poll., III, 82), следующим образом описывает положение пелатов: πελάται καί θήτες έλευθέρων εστιν ονόματα διά πενίαν επ’ άργυρίω δουλευόντον («пелатами и фетами назывались свободные, которые из бедности рабствовали за деньги»). Почти то же самое определение мы видим и у Гесихия (Hesych S. V.): πελαταιᵓ οί δια άναγκαίαν τροφήν μισθω δουλεόοντες («пелаты – те, кто из-за нужды в пропитании за плату рабствуют»). Упоминаются пелаты также Платоном (Eutyphr, 4с) в связи с афинским землевладением на Наксосе. Точное определение социального положения афинских или наксоских пелатов – дело будущих исследований.