Текст книги "Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии"

Автор книги: Виктор Пилипко

Соавторы: Джаббар Халилов,Рустам Сулейманов,Юрий Буряков,Геворг Тирацян,Галина Шишкина,Отар Лордкипанидзе,Маргарита Филанович,Юрий Заднепровский,Александр Никитин,Вадим Массон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 60 страниц)

На стыке Уструшаны и Ферганы на берегу Сырдарьи в VI–V вв. до н. э. возникло еще одно поселение – на территории современного Ходжента (Негматов Н.Н., Беляева Т.В., 1977; Беляева Т.В., 1978; Беляева Т.В., 1979; Негматов Н.Н., 1981; Негматов Н.Н., 1982). Здесь зафиксированы остатки оборонительных валов и стен, городская застройка. Позднее этот город был захвачен Александром Македонским и на его месте был создан греческий полис Александрия Эсхата.

Цитадель имела свою стену, сложенную из пахсы, поверх которой была кладка из сырцового кирпича (размеры: 50×40×13; 50×39×14; 57×37×12 см).

Раскоп в другом месте цитадели дал несколько иную картину: в качестве основы для укреплений был использован естественный лёссовый вал (высота 2 м). Поверх вала – засыпка из мелкого гравия с песком, завершающаяся вверху ровным слоем галечника среднего размера. На поверхность этой площадки укладывались сырцовые прямоугольные кирпичи (размеры: 46×26–28×13; 43×32×13; 42×32×15 см). Эта кладка сохранилась в высоту на 1,3 м.

Характер городской застройки изучен еще недостаточно. На Нуртепа зафиксировано наличие землянок. К сожалению, в большинстве случаев они раскопаны только частично. Можно полагать, что землянки были довольно больших размеров, зафиксирована землянка длиной более 5 м и шириной 3,5 м. Землянки имели легкие перекрытия. Помимо землянок, видимо (судя по некоторым наблюдениям), имелись также и легкие наземные постройки каркасного типа. Найдены остатки очагов и хозяйственных ям. К концу периода появились наземные жилища, выполненные из пахсы и сырцового кирпича.

Хозяйство, орудия труда, оружие. Считается, что основой экономики Уструшаны в рассматриваемое время было сельское хозяйство. Предполагается, что именно в это время на территории Уструшаны совершается переход от лиманного орошения к регулярному искусственному орошению, созданию небольших ирригационных систем, несложных головных сооружений у выхода на плоскость ручьев, саев, появляются небольшие магистральные каналы в результате расчистки русел сбросовых потоков, прорывавшихся в сторону от основного течения горной реки (Билалов А.И., 1980, с. 137). При раскопках Нуртепа и Ходжента находили каменные зернотерки и терочники, были также встречены железные ножи и железные серповидные ножи.

Важнейшими свидетельствами экономического прогресса общества Уструшаны в рассматриваемое время являются два факта: освоение металлургии железа и распространение гончарного круга, ранее здесь неизвестного.

Из оружия при раскопках встречены только бронзовые наконечники стрел. Все они – трехгранные, втульчатые.

Керамика. Подробнее всего изучена керамика Нуртепа (Негматов Н.Н., Беляева Т.В., Мирбабаев А.К., 1982). Керамика Нуртепа делится на две основные группы: лепную и сделанную на гончарном круге.

Лепная керамика представлена главным образом следующими формами: горшочки, чаши, котлы, жаровни. У чаш и маленьких горшочков черепок красный, в тесте заметен мелкий песок, поверхность хорошо заглажена, покрыта либо беловатым, либо в тон черепка ангобом. На чашах – темно-коричневое покрытие с тщательным лощением. Венчики чаш – прямые или слегка загнуты внутрь. Горшки имеют отогнутый край, невысокое горло плавно переходит в яйцевидное тулово, заканчивающееся плоским дном. Котлы имели округлую форму, прямой или чуть загнутый край. Поверхность котлов заглаживалась по верхнему краю с двух сторон, дно же оставалось неровным, часто встречаются отпечатки матерчатого шаблона. У края или немного ниже обычно крепились шишковидные ручки. В глину, как правило, добавляли шамот и кварц. Жаровни – плоские с небольшим вертикальным бортиком, внутри хорошо заглажены.

Лепная керамика Нуртепа близка по формам и технике изготовления лепной керамике кайраккумской культуры степной бронзы, керамике бургулюкской культуры и лепной керамике городищ Северной Бактрии этого же времени. Некоторое удивление авторов раскопок вызывает отсутствие расписной керамики, что они объясняют небольшими масштабами раскопок.

Керамика, выполненная на гончарном круге, имеет, как правило, красный цвет черепка, покрыта беловатым или розовым ангобом. Чаще всего встречаются крупные формы: хумы и хумчи. Хумы и хумчи обычно имеют утолщенный отогнутый наружу край. Иногда их плечи украшает налепная лента с углублениями, сделанными пальцами. Дно хумов достаточно часто имеет слегка округленную форму и следы матерчатого шаблона. Встречаются также и другие формы. Чаши обычно с широким устьем и плоским дном. Для мисок характерны чуть загнутые внутрь края, округлое тулово и плоское дно. Снаружи они иногда украшены горизонтальными рифлеными полосами. Маленькие кувшины – без ручек, с рельефным валиком по плечику. Очень редкой формой являются большие кувшины с одной ручкой у горловины. Встречаются тонкостенные бокалы с прямым краем и округлым туловом и маленьким плоским дном, а также вазы на высокой ножке. Гончарная керамика Нуртепа наиболее близка керамике Северной Бактрии этого же времени, большое сходство имеется и с керамическим комплексом Яз II. Керамика выполнена на круге быстрого вращения.

Для керамического комплекса древнего Ходжента (Беляева Т.В., 1978), несколько более позднего, чем комплекс Нуртепа, характерно также сочетание лепной и круговой керамики.

В целом можно говорить об очень большой близости этих двух комплексов. Необходимо только отметить два обстоятельства. Во-первых, в лепной керамике Ходжента, хотя и в небольшом количестве, представлена расписная керамика. Зафиксированы следующие типы росписи: заштрихованные треугольники и пряжки со сплошной заливкой. Во-вторых, исследователи обращают особое внимание на близость керамики (особенно лепной) Ходжента и ферганской керамики эйлатанского периода.

Погребальный обряд. Погребальный обряд известен только по одному погребению, открытому на Нуртепа (Негматов Н.Н., Беляева Т.В., Мирбабаев А.К., 1982, с. 98). Могильная яма размером 0,8×1,8 м была ориентирована в направлении запад-восток, в северном срезе имелась подбойная камера. Камера была закрыта сырцовыми кирпичами, установленными торцом. Скелет лежал на спине, головой на запад. Левая рука вытянута вдоль туловища, правая согнута в локте, так что кисть лежит на животе. Ноги вытянуты, ступни перекрещены. В ногах стояли два кувшина, у бедра лежал цилиндро-конический бокал с маленьким плоским дном.

Заключение
(В.И. Сарианиди, Г.А. Кошеленко)

Как показывает приведенный выше материал, история Средней Азии эпохи раннего железа изучена еще очень неравномерно. Многие важные проблемы на базе имеющегося материала могут быть только поставлены, но не имеют еще однозначного убедительного решения. В силу этого в данном разделе работы и мы не можем дать бесспорных ответов на многие вопросы, а вынуждены ограничиться более или менее убедительными гипотезами.

В частности, не имеет еще бесспорного решения проблема генезиса культур раннего железного века Средней Азии, точнее две тесно связанные проблемы: генезис культур южной зоны (Парфия, Маргиана, Бактрия) и генезис культур северной зоны (Фергана, Ташкентский оазис, Уструшана).

Что касается первой из них, то в настоящее время, естественно, уже не может удовлетворить традиционное решение этой проблемы, появившееся в начале этого века, а позднее поддержанное рядом исследователей (Ганялин А.Ф., 1956, с. 86; Марущенко А.А., 1959, с. 70–72; Толстов С.П., Итина М., 1966, с. 31–35) – сложение комплекса Яз I как результат движения на юг степных андроновских племен. Точно так же и несколько модернизированная точка зрения, некогда защищавшаяся (хотя и без большой убежденности) В.М. Массоном (Массон В.М., 1966, с. 189) также не может быть принята на современном уровне изученности проблемы. И уж совершенно нельзя согласиться с точкой зрения, защищаемой А. Аскаровым и Л.И. Альбаумом (Аскаров А., Альбаум Л.И., 1979), согласно которой возникновение культуры типа Кучук I происходит на базе синтеза местной культуры позднебронзового века и культур степной бронзы. Все эти точки зрения обладают одной изначальной слабостью – для культур степной бронзы не свойственны те типы керамики и ее орнаментации, которые наиболее ярко характеризуют комплекс Яз I и связанные с ним комплексы предгорной полосы Копет-Дага и Северной Бактрии.

Мы полагаем, что при решении проблемы происхождения этих культур необходимо ориентироваться именно на те элементы, которые наиболее специфичны для них. Исходя из этого, представляется, что тем центром, откуда началось движение племен «язовского типа» может быть только приход новых племен, причем северо-восточный Иран являлся промежуточной территорией на этом пути. Движение племен этой культуры имело два направления: через горы Копет-Дага в подгорную равнину и в сторону южной, левобережной Бактрии. В результате этого движения возникают два новых важных центра этой культуры: северопарфянский (важнейшие пункты Улугдепе и Елькендепе) и южнобактрийский (наиболее известен Тиллятепе). Из этих центров началось вторичное движение – из Северной Парфии в Маргиану, а из Южной Бактрии – в Северную. В Маргиане в результате возникли поселения типа Яздепе, а в Северной Бактрии – типа Кучуктепе. Подобная схема движения естественным образом объясняет все хронологические различия между центрами культур племен «язовского» типа. Можно полагать, что Маргиана и Северная Бактрия не были конечными этапами этого движения. Хотя памятники Согда начала I тысячелетия до н. э. еще почти не изучены, отдельные факты, имеющиеся в нашем распоряжении, заставляют думать, что зона распространения южных культур охватила и Согд.

Насколько мы можем судить, движение этих племен нельзя воспринимать как сокрушительное нашествие, сметавшее старые культуры и их центры. Археологические материалы показывают, что движение было относительно медленным и мирным и не сопровождалось гибелью старых центров позднебронэовых культур. В ряде мест зафиксировано сосуществование центров культур поздней бронзы и центров «язовских» племен. В конечном счете формирование культур раннего железного века юга Средней Азии – результат синтеза именно этих двух начал.

В самом деле, когда в 1970 г. в северо-восточном Иране были встречены отдельные расписные черепки, было высказано мнение о существовании особой восточнохорасанской культуры, связанной с культурами раннежелезного века Ирана (Сарианиди В.И., 1973). В последующие годы итальянскими археологами здесь были выявлены уже отдельные поселения этой культуры, относящиеся к концу II тысячелетия до н. э. Наконец, крупномасштабные раскопки Тиллятепе в Южной Бактрии в 1978–1979 гг. выявили представительную коллекцию расписной керамики, давшую такое большое количество типов орнаментов, которое в несколько раз превосходит все известные из южных областей Средней Азии.

Анализ орнаментированных типов посуды Тиллятепе показал их преимущественную связь с расписной керамикой юго-западного Ирана, восходящей в конечном счете к традициям расписной посуды таллибакунского типа. Если упомянутые керамические комплексы разделяет большой хронологический период, то определенную близость обнаруживают синхронные материалы расписной посуды поселения Пирак в Белуджистане. И хотя последнее поселение располагается у боланского прохода, соединяющего между собой Афганистан и Пакистан, думается, что предполагаемая связь имела не прямой, а опосредствованный характер. В этом отношении показательны материалы поселения Нади-Али, расположенного на границе Ирана и Афганистана. Новейшие раскопки показали, что подобно вышеотмеченным столичным центрам и здесь находилась высокая кирпичная цитадель, на верхней плоскости которой располагались здания монументального характера. Найденный здесь археологический материал относит время существования Нади-Али к мидийскому времени, т. е. более позднему, чем Тиллятепе, но в целом одновременному Яз I. Хотя в настоящее время не хватает многих связующих данных, думается, что памятники типа Нади-Али, расположенные на крайнем юго-востоке Афганистана, более тяготеют к поселениям юго-западного Ирана, чем северного Афганистана, где их разделяют горные кряжи Гиндукуша.

Особая проблема – проблема генезиса северных среднеазиатских культур: культур Ферганы (сначала чустской, а затем эйлатанской) и бургулюкской культуры Ташкентского оазиса. Нам представляется, что нельзя (как это иногда делается) уподоблять процесс становления этих культур и культур юга. Различие между ними достаточно велико в силу того, что и чустская культура, и связанная с ней бургулюкская формировались в результате трансформации местных степных племен, ведших ранее пастушеско-земледельческое хозяйство, переходивших на рубеже II–I тысячелетий до н. э. к постоянной оседлости и новому экономическому базису – земледелию. В этом процессе необходимо учитывать не только роль спонтанного развития этих племен, но также и роль влияний, идущих с юга, а также, как это уже неоднократно указывалось в литературе, роль казахстано-сибирских и восточно-туркестанских связей чустских племен (Литвинский Б.А., 1981, с. 159–160). В Фергане и в Ташкентском оазисе ситуация осложнялась тем, что в процессе исторического развития населения этих районов в первой половине I тысячелетия до н. э. большую роль (чем на юге) играли постоянные контакты со скотоводческими племенами. При этом в силу тех или иных причин часть этих племен оседала на землю. Этот процесс нашел свое выражение, в частности, и в формировании эйлатанской культуры, в генезисе которой, помимо чустских элементов, важную роль сыграли племена кайраккумской культуры, а также влияния кочевников Тянь-Шаня, Алая и Семиречья (Литвинский Б.А., 1976).

Процесс исторического развития в двух земледельческих зонах Средней Азии шел в одном и том же направлении, но в рассматриваемый период результаты этого развития были различны, поскольку начиналось оно от разных «отметок»: на юге Средней Азии традиции земледельческой культуры насчитывали уже много столетий и историческое развитие здесь шло быстрее, чем на севере, где общества только осуществили переход к земледелию. При этом необходимо иметь в виду, что и там, и здесь основные факторы, определявшие исторический прогресс, были одни и те же: постепенное распространение железных орудий труда и развитие ирригационного земледелия. Практическое различие между этими двумя зонами сказывалось в том, что на юге общество уже имело определенные навыки и опыт строительства и эксплуатации ирригационных систем (хотя бы и примитивных), в то время как на севере его не было. На юге в первой половине I тысячелетия до н. э. происходит постепенное усложнение социальной структуры общества. Внешне это находит свое выражение в создании оазисной системы расселения, что предполагает существование четкой системы руководства трудовыми усилиями общества в рамках оазиса. Точно так же одним из внешних выражений этого явления было создание различных типов поселений. Дело заключается не только в возникновении поселений с цитаделями (на что обычно обращается внимание и интерпретируется как свидетельство становления государственности), но и в самом факте наличия разнотипных поселений, что явно отражает сложную структуру общества – наличие внутри него разного типа социальных организмов. Это усложнение социальной структуры общества было одним из проявлений процесса перехода от первобытнообщинного строя к строю классовому и государственности. В период Яз I этот процесс активно шел на территории южных областей Средней Азии. Мы полностью согласны с тем мнением, которое стало уже общепринятым в советской науке, – становление государственности здесь происходит путем создания очень мелких примитивных государственных образований (на базе отдельных микрооазисов). В этих условиях особой проблемой является существование «Бактрийской державы», смутные сведения о которой сохранились у античных авторов. Нам представляется, что из всех тех решений этой проблемы, которые предлагались современной наукой, наиболее близко к реальности то, которое видит в ней достаточно рыхлое и примитивное объединение ряда областей Центральной Азии, создавшееся отчасти под влиянием деятельности кочевников в период 650–540 гг. до н. э. (Дьяконов И.М., 1971, с. 144–145).

В северной зоне этот же процесс происходил значительно медленнее. В полном согласии с подавляющим большинством исследователей мы полагаем, что и чустская, и эйлатанская, и бургулюкская культуры (по всей вероятности также и культура Уструшаны этого времени) были культурами эпохи первобытнообщинного строя. Соответственно ни Дальверзин, ни Чуст, ни Эйлатан не могут быть определены как города. Видимо, полностью справедливо то мнение, согласно которому в Фергане в период существования эйлатанской культуры только создавались предпосылки для становления государственности.

Проблемы этнической истории Средней Азии во II – начале I тысячелетия до н. э. активно обсуждаются в последнее время в науке. При всех расхождениях (см., например: Литвинский Б.А., 1981; Грантовский Э.А., 1981) в одном пункте согласно подавляющее большинство исследователей – оседло-земледельческие (как, впрочем, и кочевые) общества Средней Азии с начала I тысячелетия до н. э. были в подавляющем большинстве ираноязычны.

Ахеменидское (для западных частей Средней Азии даже, видимо, мидийское) завоевание прервало спонтанное развитие местной государственности. Однако оно охватило только южную зону, северная же зона (Фергана, Ташкентский оазис) сохранила свою независимость. Это привело к тому, что углубились различия в характере культуры этих двух зон. Вопрос относительно причин очень большого единства культуры южных областей Средней Азии (а также Согда и Хорезма) в середине I тысячелетия до н. э. все еще остается нерешенным.

Средняя Азия в античную эпоху

Введение
(Г.А. Кошеленко)

В данном разделе рассматриваются проблемы археологии и истории Средней Азии начиная (ориентировочно) с V–IV вв. до н. э. и вплоть до периода становления феодальных отношений. Некоторая неопределенность и неодновременность начальной хронологической грани[9]9
  Во «Введении» к разделу III данного тома мы уже объясняли причины, по которым изложение согдийских и хорезмийских материалов начато в этом разделе с несколько более раннего времени.


[Закрыть] объясняется несколькими причинами. Во-первых, еще совершенно не разработан вопрос о границах раннежелезного века; во-вторых, неодинакова степень археологической изученности Средней Азии; в-третьих, наличие (в силу специфики исторического развития) несовпадающих в различных областях Средней Азии этапов внутреннего развития. Несколько неопределенный характер носит ее верхняя хронологическая грань (в силу аналогичных причин). Мы ограничиваемся в данном томе рассмотрением материалов III–IV вв. н. э., полагая, что более поздний период mutatis mutandis должен исследоваться в томе, посвященном Средней Азии феодальной эпохи.

Для всех земледельческих областей Средней Азии период, рассматриваемый в данном томе, это период существования классового общества и государственности. Даже в тех областях, которые в эпоху раннего железного века переживали еще период завершающей стадии первобытнообщинного строя, в первые века до н. э. совершается переход к новым общественным отношениям. Это составляет важнейшую особенность этого исторического этапа по сравнению с предыдущим.

Второе обстоятельство, которое необходимо учитывать, – это то, что история народов Средней Азии этого времени оказывается более тесно связанной с судьбами народов вне пределов среднеазиатского региона, чем раньше. Эта взаимосвязанность находит многообразные выражения. Например, в политической сфере это новое явление проявляется в том, что народы Средней Азии часто входят в границы политических образований, включающих и иные, несреднеазиатские, народы. Так, в начале рассматриваемого периода значительная часть Средней Азии находилась под властью Ахеменидов, позднее она оказалась под властью Александра Македонского, затем Селевкидов. Но позднее мы наблюдаем иную картину: государственные образования, родившиеся на территории Средней Азии, распространяются затем далеко за ее пределы (Парфия, Греко-Бактрия, Кушанское царство).

Наконец, необходимо учитывать постоянное соседство с миром кочевых скотоводческих племен. Кочевые племена явились непосредственными соседями жителей оседло-земледельческих оазисов, и контакты между этими двумя мирами имели огромное значение в истории Средней Азии. Формы этих контактов были многообразны. Во-первых, большинство кочевых народов были этнически близки оседло-земледельческим и в силу этого наблюдалась также и известная близость их культур. Во-вторых, важную роль играли экономические связи этих двух миров. Потребность кочевников в продукции высокоразвитого ремесла оседлых районов и соответственно потребность жителей оазисов в продуктах животноводства делали эти связи постоянно действующими факторами в жизни среднеазиатского общества. Некоторые современные ученые считают даже, что необходимо говорить об единой экономической системе, охватывающей как оседлые оазисы, так и кочевников, системе, в которой оба сектора экономически не могли нормально функционировать без постоянного взаимообмена. Нарушение этого экономического единства (в случае внешних завоеваний и других подобных обстоятельств) приводило к тяжелейшим последствиям и для кочевников и для жителей оседлых оазисов (Briant P., 1982). Наконец, надо иметь в виду и политические формы взаимодействия этих двух миров. Это взаимодействие имело различный характер. Иногда кочевые племена выступали как своего рода политическая «периферия» государственных образований, являясь полувассальными союзниками больших государственных образований, связанных с ними определенными обязательствами (военной помощи и т. п.), Иногда же кочевники завоевывали оседло-земледельческие оазисы, и вожди объединений кочевых племен становились создателями правящих династий. Такова была, в частности, ситуация в Парфии, где кочевники – парны завоевали оседло-земледельческую территорию и кочевая по происхождению династия Аршакидов возглавила это государство, ставшее позднее одной из мировых держав древности. Аналогичной была ситуация и в Бактрии, где завоевание кочевников привело в дальнейшем к формированию Кушанского царства.

Кочевническое завоевание оседлых областей приводило к многообразным последствиям: оно модифицировало социальную структуру общества (лучше всего это известно на примере Парфии – см.: Košelenko G., 1980), способствовало укреплению связей между кочевыми племенами и оседлыми оазисами, поскольку в процессе завоевания оседала на землю только часть кочевников, часть же сохраняла традиционные формы жизни. Наконец, очень сильно сказывались культурные влияния кочевников, особенно на верхушку общества. Для проблемы взаимоотношения кочевников и жителей оседлых оазисов важным является еще одно обстоятельство: граница между зонами оседло-земледельческих племен и кочевников не была стабильной. При всех локальных и хронологических изменениях ведущей оставалась тенденция к расширению зоны оседло-земледельческих культур. Это было связано с общим прогрессом общества, сказывавшемся, в частности, в росте территории, которая осваивалась для земледелия.

Политическая история среднеазиатского региона в рассматриваемую эпоху изучена еще недостаточно. Главная причина этого заключается в незначительности информации, содержащейся в письменных источниках. Под властью Ахеменидов оказалась основная часть оседло-земледельческой зоны среднеазиатского региона. Хотя ахеменидское завоевание и прервало процесс становления местной государственности, все же включение Средней Азии в состав этого грандиозного государственного образования способствовало ускорению социального развития среднеазиатских народов. Местная знать, насколько мы знаем, достаточно быстро интегрировалась в структуру господствующего слоя царства Ахеменидов и использовала государственную машину для усиления своего влияния в обществе. Приобщение к «мировой» политике, участие в больших военно-политических предприятиях Ахеменидов, знакомство с более высокими «стандартами» жизни верхушки общества стран Переднего Востока способствовали большей консолидации знати среднеазиатского региона, росту ее потребностей и тем самым приводили к усилению угнетения народных масс, которые подвергались двойной эксплуатации: со стороны завоевателей Ахеменидов и со стороны местной знати (с ее все растущими потребностями). Естественной реакцией на это было усиление борьбы народных масс, имевшей различные формы. Наиболее яркое выражение эта борьба нашла в восстаниях народных масс, разразившихся в различных частях державы Ахеменидов в 20-х годах VI в. до н. э. В Средней Азии восстания вспыхнули в Маргиане и Парфии. Они были жестоко подавлены.

С другой стороны, постепенно рос и сепаратизм Местной среднеазиатской знати. Основным его очагом была Бактрия. Огромное значение этой сатрапии в составе царства Ахеменидов (она включала также, видимо, Согд и Маргиану) сказывалось в том, что ее наместником, как правило, являлся кто-либо из принцев царствующего дома. Очень часто именно он выступал выразителем этих сепаратистских тенденций. Процесс ослабления государства Ахеменидов в IV в. до н. э. привел к определенной реализации этих тенденций. От него отпал Хорезм, чему есть и археологические подтверждения. Попытку реализации сепаратистских настроений в своеобразных условиях падения власти Ахеменидов и завоевания Александра Македонского предпринял последний наместник Ахеменидов в Бактрии Бесс.

Завоевание Александра привело к включению в состав его мировой державы почти всех тех областей Средней Азии, которые входили в состав государства Ахеменидов (Хорезм сохранил свою независимость). Это завоевание натолкнулось на решительное сопротивление населения основных частей среднеазиатского региона, в первую очередь Бактрии и Согдианы. В сопротивлении участвовали три силы: часть знати, народные массы Бактрии и Согдианы и некоторые кочевые племена. Во главе восставших стоял выдающийся руководитель народной войны Спитамен. Длившаяся несколько лет война потребовала от завоевателей предельного напряжения сил, полной реорганизации армии, изменения политики по отношению к знати. В результате всех этих мер, а также систематически проводившейся политики «геноцида» (по выражению П. Бриана – см.: Briant Р., 1974) сопротивление народных масс было сломлено, бактрийская и согдийская знать примирилась с завоевателем, отряды бактрийских и согдийских воинов участвовали в индийском походе. Символом примирения между Александром Македонским и местной знатью стал брак между новым царем и дочерью местного аристократа Роксаной. Ряд представителен бактрийской и согдийской знати занял высокие посты в административном аппарате державы Александра. Однако никакой уверенности в постоянной покорности местного населения не было, и Бактрия (а возможно, и Согдиана) стали объектом активной колонизации, в рамках которой создавались греческие военные поселения (Кошеленко Г.А., 1979, с. 122 сл.).

Период нестабильности, начавшийся после смерти Александра, сопровождался восстанием греков-колонистов в Бактрии, какими-то не совсем ясными движениями среди местного населения, борьбой за власть различных претендентов на престол и как следствие сменой высших руководителей македонской администрации в Средней Азии. Он закончился около 306 г. до н. э., когда вся среднеазиатская территория, ранее входившая в состав державы Александра, оказалась под властью Селевка, создателя крупнейшего из эллинистических государств. Время первых селевкидских царей было временем определенной стабилизации греко-македонского господства. Однако уже в середине III в. до н. э. происходят очень серьезные изменения в политической ситуации. В силу ряда причин селевкидские наместники в Средней Азии (Андрагор в Парфии, Диодот в Бактрии) отделяются от Селевкидов. Для Андрагора это отпадение оказалось фатальным. Кочевые племена парнов под руководством Аршака завоевывают Парфию, Андрагор гибнет в борьбе; Диодоту же удается консолидировать свою власть и в результате возникает государство, которое современные исследователи называют обычно Греко-Бактрией. Попытки Селевкидов восстановить свою власть оказались безуспешными: и Парфия, и Греко-Бактрия сохранили свое государственное существование. Таким образом, на рубеже III и II вв. до н. э. политическая ситуация в Средней Азии была следующей: в Парфии набирало силу государство Аршакидов, Бактрия составляла ядро Греко-Бактрийского царства, в состав которого входила также Маргиана и, возможно, Согд. Хорезм сохранял независимость и ничего более об его истории в это время сказать нельзя. Столь же не ясна ситуация в Фергане и на среднем течении Сырдарьи.

В дальнейшем Парфия постепенно консолидирует свои силы и разворачивает экспансию на запад и на восток. В результате этой экспансии во II в. до н. э. под ее властью оказывается Маргиана. Походы же на запад привели к созданию одной из крупнейших держав древнего мира, в период своего расцвета Парфянское царство простиралось от Сирии и Армении на западе и до Систана на востоке. В этих условиях те области, где зародилось это государство, постепенно превращаются в окраину, удаленную от основных центров политического и экономического развития. Правда, насколько можно судить по скудным сообщениям источников, эта окраина сохраняла определенное значение как один из тех районов, где сохранились старые парфянские традиции, где сильны были позиции тех кругов знати, которые были настроены антигречески и антиримски, являлись сторонниками решительной внешней политики, и были тесно связаны со знатью кочевых племен.

Насколько мы знаем, в начале н. э. происходит известное обособление Маргианы, которая приобретает автономию в рамках Парфянского царства. Это явление связано с общей тенденцией развития Парфянского царства, которое постепенно превращалось из единого государства в конфедерацию нескольких государственных образований с известным преобладанием внутри нее «великого царя царей». Процесс дезинтеграции Парфянского царства сопровождался внутренними распрями, борьбой за престол различных представителей дома Аршакидов, частыми конфликтами с Римом. Последний удар по Парфии был нанесен восставшими вассалами – правителями Персиды из династии Сасанидов. В 20-х годах III в. н. э. они захватывают основные территории Парфянского царства, однако Маргиана некоторое время сохраняет известную автономию в рамках нового государственного образования. К концу III в. н. э. эта автономия была утрачена, и Мерв стал интегральной частью Сасанидской державы, главным опорным пунктом власти Сасанидов на Востоке. Насколько мы можем судить на основании археологических материалов, смена политической власти первоначально не отразилась сколько-нибудь существенно на материальной культуре Парфиены и Маргианы. Решительные изменения происходят несколько позднее, в IV–V вв. н. э., когда на всей территории Средней Азии отчетливо сказываются те процессы, которые, согласно мнению, преобладающему среди советских исследователей, представляют собой кризис, характеризующий переход от рабовладельческой формации к феодальной.