Текст книги "Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии"

Автор книги: Виктор Пилипко

Соавторы: Джаббар Халилов,Рустам Сулейманов,Юрий Буряков,Геворг Тирацян,Галина Шишкина,Отар Лордкипанидзе,Маргарита Филанович,Юрий Заднепровский,Александр Никитин,Вадим Массон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 60 страниц)

На основании стилистических особенностей и изучения стратиграфии памятника статуэтка датирована II–IV вв. н. э. (Пилипко В., Масимов И., 1969). В стилистическом отношении она обнаруживает большое сходство с буддийской пластикой Гандхары. Однако она несомненно является продукцией местных ремесленников. Статуэтка сработана штампом тонкой моделировки, но оттиск некачественный из-за недостаточно плотного наполнения формы глиной. При выемке из формы глина в некоторых местах расслоилась. Тыльная сторона статуэтки неровная с глубокими отпечатками пальцев. Все это заставляет предполагать, что перед нами пробный или бракованный образец терракотовой статуэтки.

Фигурка найдена не в крупном городском центре, связанном с международной торговлей, а на небольшом сельском поселении. Это наряду с фактом несомненного ее местного изготовления указывает на довольно глубокое проникновение буддизма в среду местного населения.

Среди статуэток светского характера подавляющее большинство составляют фигурки животных и всадников. Наиболее многочисленны фигурки коней. Вылеплены они от руки, очень обобщенно. Небольшая морда, стоячая грива, короткий хвост, конусовидные прямые ноги. У многих фигурок на спине следы прикрепления наездников. Целых фигурок всадников нет. Наилучшую сохранность имеет крупная (высота 18 см) статуэтка из Мирзабеккалы. Фигурка наездника также схематична. Всадник, грудь и шея лошади украшены оттисками кружков, возможно, это условная передача доспехов. Оригинальна статуэтка «тяни-толкая» с Чоплидепе. Это – гибрид из двух лошадиных протом, смотрящих в разные стороны. Головы и ноги сколоты. На спине следы прикрепления двух наездников, видимо, также смотревших в разные стороны. На фигурке частично сохранилось изображение упряжи, украшенной кружками и насечками. Большинство этих статуэток, вероятно, уже изготовлялось как детские игрушки, хотя некоторые по традиции могли сохранять культовое назначение (Пугаченкова Г.А., 1973 а, с. 117). Возможно, для изготовления подобных фигурок наездников использовался штамп, найденный на городище Мирзабеккала. Он предназначался для изготовления небольших мужских головок с вислыми усами, подтреугольной бородкой и конусовидной шапки с меховой (?) оторочкой по низу.

Другой этнический тип передает поясная мужская статуэтка с городища Беширкала (Дурдыев Д., 1976). Одутловатое слегка монголизированное лицо, усы с подкрученными концами, длинная клиновидная борода, растущая только на подбородке. Оригинальная прическа со свисающей в виде прямоугольного зубца челкой.

Третья мужская статуэтка с побережья Средней Амударьи связана с совершенно иной культурной средой. Это – найденное в районе Керков терракотовое изображение сасанидского вельможи (Пилипко В.Н., 1977а). Статуэтка выполнена в строгом соответствии с канонами сасанидского официального портрета конца III – начала IV в. Появление этого иконографического образа на побережье Амударьи связано с вхождением этой территории в состав Сасанидского государства.

Сведения о денежном обращении области в настоящее время могут основываться примерно на сотне документально зафиксированных монетных находок. В древности Амударья в среднем своем течении являлась важной торговой артерией, связывающей многие экономические центры Средней Азии. В письменных источниках имеются упоминания о том, что по Амударье плавали парфянские купцы (Бичурин Н.Я., 1950, с. 151) и о том, что в древности имелась возможность доставлять товары из Индии в Черное море водным путем (Страбон, XI, VII, 3). Через побережье Амударьи несомненно проходили и важные сухопутные торговые трассы. Все это способствовало развитию товарно-денежных отношений в среде местного населения.

Наиболее ранними документально зафиксированными монетными находками на побережье Амударьи являются парфянские драхмы[51]51
  В литературе имеются сведения о находках на побережье Средней Амударьи дарика и греко-бактрийских монет. Эти сообщения могут приниматься к сведению, но ими нельзя оперировать как документальными фактами. Поскольку сведения о находке дариков в Керки основываются на не заслуживающем особого доверия устном сообщении их продавцов (Массон М.Е., 1973б, с. 7), а о находке греко-бактрийских монет в Келифе имеется лишь косвенное упоминание в научно-популярном издании (Масальский В.Н., 1913, с. 270–271).


[Закрыть]; две Синатрука (77–70 гг. до н. э.) и одна Фраата III (70–57 гг. до н. э.). Одна монета Синатрука найдена в г. Керки (Массон М.Е., 1928, с. 285), две другие парфянские драхмы найдены на городище Мирзабеккала (Массон М.Е., 1955б, с. 205; Пилипко В.Н., 1976б).

Три независимые друг от друга находки парфянских драхм заставляют предполагать их участие в денежном обращении Средней Амударьи в I в. до н. э., тем более что никакие другие монеты этого времени в этой области пока не найдены. Причины, вызвавшие обращение парфянских монет на побережье Амударьи, пока неясны. Появление здесь парфянской серебряной монеты могло быть следствием экономического влияния Парфии, ее территориальных захватов или результатом ввоза иностранной валюты из драгоценного металла для удовлетворения нужд внутреннего рынка.

В первых веках нашей эры на Средней Амударье получили распространение кушанские монеты. В настоящее время здесь зафиксировано более 50 кушанских бронзовых монет (Пилипко В.Н., 1978). Цифра довольно значительная, если учесть разведывательный характер проведенных исследований. Синхронные монеты иных чеканов на территории побережья неизвестны. Все это является убедительным аргументом в пользу массового обращения кушанских монет на данной территории. При рассмотрении вопроса об ареале кушанских монет необходим дифференцированный подход, поскольку границы территории, на которую распространялось экономическое и политическое господство Кушан, несомненно, неоднократно изменялись за многовековой период существования этого государства. Наиболее ранние монеты, принадлежащие чекану Вимы Кадфиза (два экземпляра), пока обнаружены только на городище Мирзабеккала, расположенном на крайнем юге области. Находка монет Канишки (9 экземпляров) также связаны с южной частью области. Самый северный пункт находки этих монет находится в районе Халача. Возможно, при дальнейших исследованиях они будут обнаружены и севернее, но пока данные об их обращении в Карабекаульском и Чарджоуском оазисах отсутствуют. Достоверные сведения о вхождении всей области в сферу экономического и, вероятно, политического господства Кушанского государства имеются для периода правления Васудевы I и его преемников.

Средняя Амударья также полностью входила в область обращения кушано-сасанидских и сасанидо-кушанских монет. На территории области найдено 25 бронзовых монет этого чекана. Среди них имеются монеты кушаншахов Хормизда и Варахрана (Луконин В.Г., 1969а, табл. XXI). Сасанидо-кушанские монеты составляют основную массу монетных находок из верхнего слоя Чоплидепе (Керкинский р-н) и Одейдепе (Дейнауский р-н). Сасанидо-кушанские монеты имеются также среди находок с Кумдепе, Геокдепе, Акдепе (Бургучи), Курегенкалы. Кушано-сасанидских бронзовых монет найдено всего три. Две из них происходят с Мирзабеккалы и одна с Чоплидепе. В литературе имеются сообщения о находках золотых кушанских (Альхамова З.А., 1949, с. 130) и кушано-сасанидских монет в г. Керки и его окрестностях (Давидович Е.А., 1957, с. 137, 138; Массон М.Е., 1973 б, с. 7). Однако, как показали последние исследования (Пилипко В.Н., 1978), эти монеты правильнее определять как продукцию кидаритских, хионитских или эфталитских правителей (группа ALXON, по Р. Геблю, 1967). Могильники оседлого населения Средней Амударьи пока не выявлены. Зафиксирован только кочевнический могильник Бабашов, расположенный на правом берегу Амударьи между железнодорожными станциями Ташрабат и Мукры, датируемый I в. до н. э. – II в. н. э., хотя не исключается также возможность датировки концом II в. до н. э. и III в. н. э. (Мандельштам А.М., 1975). Можно предполагать, что предметы ремесленного производства могильника Бабашов произведены в мастерских поселений оседлого населения (табл. CVII, CVIII).

Глава двенадцатая
Северная Бактрия
(В.М. Массон)

Бактрия впервые упоминается в клинописных источниках VI в. до н. э., это название древней страны просуществовало по крайней мере до IV в. н. э., когда оно было сменено названием Тохаристана (по имени одного из народов, обосновавшихся в древности на этой территории, – тохаров). Имя древней страны и ее столицы Бактр сохранялось в средние века в названии главного города Тохаристана – Балха (рис. 8-14).

Рис. 8. Памятники Бактрии. Памятники нижнего и среднего течения р. Сурхандарья (по Б.Я. Ставискому).

а – крупный городской центр; б – город; в – городок; г – поселение-оазис; д – культовые и другие отдельные крупные археологические комплексы; е – крупное сельское поселение; ж – сельское поселение; з – горное поселение; и – усадьба; к – древние каналы. Условные знаки общие для рис. 8-14.

1 – Старый Термез; 2 – Дальверзинтепе; 3 – Зартепе; 4 – Хаиттепе; 5 – Талашкантепе; 6 – Дшандавляттепе; 7 – Дегризтепе; 8 – Хайрабадтепе; 9 – Караван-Тушту; 10 – Ялпактепе; 11 – Дшартепе; 12 – Чоргультепе; 13 – Кулуг-Шахтепе; 14 – Бабатепе; 15 – Безымянное (Б – 37); 16 – Каттатепе; 17 – Ходжа-Гульсуар; 18 – Айртам; 19 – Хатын-Рабат; 20 – Бараттепе (Байтепе); 21 – Халчаян; 22 – Кампыртепе; 23 – Шуробкурган; 24 – Шортепе; 25 – Арпа-Паятепе; 26 – Барауз; 27 – Ходжа-Камар; 28 – Савринджонтепе; 29 – Ишанбобо; 30 – Маслахаттепе; 31 – Мазартепе; 32 – Чаллатепе; 33 – Чопоната; 34 – Ходжа-Кия; 35 – Икизактепе; 36 – Аиртепе; 37 – Безымянное (Б – 40); 38 – Актепе; 39 – Исмаилтепе; 40 – Дабилкурган; 41 – Майданкурган; 42 – Байсунское; 43 – поселение у с. Сина; 44 – «греческая переправа» через Амударью в Термезе; 45 – переправа через р. Сурхан.

Рис. 9. Памятники Бактрии. Памятники в верхней части долины р. Сурхандарья (по Б.Я. Ставискому).

1 – Шахринауское городище; 2 – Халчаян; 3 – Узбеконтепе; 4 – Бешкала; 5 – Курганча; 6 – Караултепе; 7 – Кампыр-Зухро; 8 – Безымянное тепе (95); 9 – Аккурган; 10 – Караултепе; 11 – группа тепе у с. Курган-Куса; 12 – тепе в с. Минг-Тут.

Рис. 10. Памятники Бактрии. Памятники Гиссарской долины (по Б.Я. Ставискому).

1 – городище в г. Душанбе; 2 – Хоки-Сафед; 3 – Ката-Джелаил; 4 – Хисор; 5 – Тепеи-Гозийон; 6 – Кунябай; 7 – Кампыркала; 8 – Безымянное (23 км от Душанбе); 9, 10 – два безымянных поселения к северу от р. Илак; 11 – Калаи-Шодмон; 12 – Семигандж; 13, 14 – Нагоратепе. Безымянное тепе у с. Ноуабад; 15–17 – группа тепе к северу от р. Илак.

Рис. 11. Памятники Бактрии. Памятники в Нижнекафирниганской долине (по Б.Я. Ставискому).

1 – Айвадж; 2, 3 – Калаи-Мир и Кей-Кобад-Шах; 4 – Доккы-Юнус; 5 – Безымянное поселение (к югу от с. Янгиюль); 6 – Хан-Газа; 7 – Безымянное поселение у с. Янгиюль; 8 – Мунчактепе; 9 – оазис у с. Шах; 10, 11 – крепости; 13–16 – Лянгарата, безымянное тепе, Сангова и Тоштепе; 17–23 – Ок-Мазар и шесть безымянных тепе; 24–25 – два тепе; 26 – Чимгалыштепе; 27 – Безымянное тепе; 28 – Актепе.

Рис. 12. Памятники Бактрии. Памятники на правобережье р. Вахш (по Б.Я. Ставискому).

1 – Тамошотепе; 2 – Гаравкала; 3 – Безымянное городище; 4 – Халкаджар; 5 – Чирокчитепе; 6 – Ходжакала; 7 – Калаи-Турткуль II; 8 – безымянная крепость; 9 – Джаман-Булак; 10 – Калаи-Саракамыш; 11 – Чоргуль.

Рис. 13. Памятники Бактрии. Памятники Нижневахшской долины (по Б.Я. Ставискому).

1 – Безымянное тепе возле городища Лагман; 2 – Кафыркала; 3 – Кухнакала; 4 – Каунтепе; 5 – Безымянное тепе; 6 – Болдайтепе; 7 – Шуртепе; 8 – Ишантепе; 9 – Яздан-Кельды; 10 – Кумтепе; 11 – Урта-Боз II; 12 – Заргартепе; 13 – Шортепе; 14 – Искитепе; 15 – Безымянное тепе на возвышенности Кара-Бура; 16 – Кафыртепе.

Рис. 14. Памятники Бактрии. Памятники в бассейне р. Таирсу и Кызылсу (по Б.Я. Ставискому).

1 – Саксанохур; 2 – Шуртепе; 3 – Шахртепе; 4 – Чоргультепе; 5 – Калаи-Турткуль; 6 – Пупганг; 7 – Теней Киевшайди; 8 – Игрониболо; 9 – Кокульское.

Правда, существуют некоторые расхождения между пониманием границ Бактрии в сочинениях античных географов и историков. Уже при чтении описаний похода Александра Македонского создается впечатление, что Амударья рассматривалась как своего рода граница между Бактрией и другой крупной историко-культурной областью Средней Азии – Согдианой (Arr., VII, 5, 1–2; Strabo, XI, II, 2; Ptol., VII, II, I). Эта традиция сохранялась до IV в. н. э., как это видно по географическому обзору Аммиана Марцеллина, который, впрочем, судя по всему, прямо следовал за описанием Птолемея (Amm. Marc., XXIII, 6, 57).

Однако такое несколько формальное проведение границ историко-культурных областей по крупным водным артериям довольно рано вызвало сомнения исследователей. Например, В. Томашек полагал, что под Бактрией следует понимать области по среднему течению Амударьи как к югу, так и к северу от самой реки (Tomaschek W., 1896). Эти сомнения возросли по мере расширения фронта археологических работ, которые показали для древнего времени значительное культурное единство в районах по обеим сторонам великой среднеазиатской реки. Поэтому М.М. Дьяконов со всей решительностью писал, что реки вообще не разъединяют, а объединяют орошаемые ими оазисы, и что есть все основания придерживаться точки зрения В. Томашека (Дьяконов М.М., 1954б, с. 123). Большинство современных исследователей следуют именно этой точке зрения, последовательно проанализированной Б.Я. Стависким (1977б, с. 36 и сл.).

Современные источниковедческие исследования, кроме того, показывают, что Амударья служила границей между Бактрией и Согдианой только на одном очень узком участке (в районе Келифа). Результатом перенесения этой ситуации на все течение Амударьи явилась эта ошибка, довольно широко представленная в античной литературе. В античной литературе есть и вторая точка зрения относительно границ Бактрии: на юге ее ограничивают горы Гиндукуша, на севере – «скала Хориена» (видимо, Железные ворота). Эта точка зрения и принимается большинством современных исследователей (Пьянков И.В., 1982).

В этой связи необходимо отметить, что в географической литературе средневековой эпохи существовало два понимания термина Тохаристана, этого прямого наследника древней Бактрии. Уже по сообщению Сюань Цзаня, Тохаристан простирался от Гиндукуша на юге до гор, разделявших бассейн Амударьи и Кашкадарьи на севере (Beal S., 1888, с. 37). В таком расширительном понимании обычно рассматривали Тохаристан и арабские географы (Бартольд В.В., 1963, с. 118; 1965, с. 515). Наряду с этим под Тохаристаном порой понималась небольшая провинция, лежавшая к востоку от Балха и ограниченная с севера Амударьей, а с юга северными отрогами Гиндукуша (Бартольд В.В., 1965, с. 515). Не исключено, что подобное двойное понимание границ страны существовало и в древности. Во всяком случае, в данной книге Бактрия вслед за большинством современных исследователей понимается в расширительном варианте, что находит полное подтверждение в археологических материалах, практически идентичных на левом и на правом берегах Амударьи.

Три особенности политической истории Бактрии III в. до н. э. – V в. н. э. имеют первостепенное значение для развития культуры страны, ярко отраженной в археологических материалах. Прежде всего это вхождение Бактрии в состав державы Александра Македонского, а затем в 306–250 гг. до н. э. – в состав державы Селевкидов и после этого образование независимого греко-бактрийского царства (около 250–140/130 гг. до н. э.). В это время во главе страны стояли греческие правители (Диодот, Евтидем, Евкратид, Гелиокл) и широкое распространение получили эталоны и образцы греческой культуры, в том числе и греческий язык. В значительной мере, помимо политического господства греко-македонской верхушки, это было связано с притоком в Бактрию колонистов из Эллады и Малой Азии и созданием целого ряда городов и поселений (Кошеленко Г.А., 1979, с. 148 и сл.). Остатки такого греческого города были открыты французскими археологами при раскопках городища Айханум на левом берегу Амударьи (Bernard Р., 1973; Кошеленко Г.А., Мунчаев Р.М., 1976), и не исключено, что именно здесь располагалась упоминаемая источниками Александрия на Оксе.

Другое важное событие в истории Бактрии, оставившее яркий след в ее культурогенезе, – это падение Греко-Бактрии под ударами кочевых племен во второй половине II в. до н. э. При этом, как сообщают источники, кочевые племена первоначально обосновались к северу от Амударьи, что подтверждается открытием здесь обширных могильников, оставленных древними кочевниками (Мандельштам А.М., 1974). Специфические культурные традиции кочевого населения особенно наглядно проявились в сфере ювелирного дела и частично искусства.

Наконец, третьим важнейшим событием в древней истории Бактрии было объединение в I в. н. э. пяти кочевнических владений, сформировавшихся на руинах греко-бактрийского царства, наиболее удачливым предводителем вторгшихся племен, носившем имя Куджулы Кадфиза или Кадфиза I. Название этого владения, ставшего во главе нового государственного образования, в китайских летописях передается как Гуйшуан, что явно соответствует этнониму кушан, известному по западным источникам. В результате образовалась одна из крупнейших держав древнего мира – кушанская. В пору расцвета в правление Канишки, Хувишки и Васудевы в ее состав, помимо значительной части Средней Азии, входили также земли современного Афганистана, Пакистана и северной части Индии. Римская империя, парфянское государство, кушанская держава и ханьский Китай образовывали в первых веках нашей эры систему рабовладельческих государств, протянувшуюся от Атлантического до Тихого океана. В рамках кушанской державы широкое развитие получает международная торговля, происходит расцвет городов, наблюдается необычайный подъем искусства, синтезирующего достижения эллинизма и восточные традиции.

История древней Бактрии в общем довольно скудно освещена письменными источниками. Необходимо отметить прежде всего данные античной (древнегреческой и латинской) традиции. Однако только отдельные периоды истории Бактрии освещены в ней достаточно подробно, например поход Александра Македонского. Все остальные периоды освещены чрезвычайно скудно (см., например, Пьянков И.В., 1975; 1982; Новиков С.В., 1982, Савицкий Г.И., 1941). Помимо античной традиции, важную роль играют сообщения китайских авторов, особенно относительно завоевания кочевниками Греко-Бактрии и сложения Кушанского царства (Бичурин Н.Я., 1950).

История изучения археологических памятников Бактрии сравнительно коротка и в ней отчетливо наблюдается тенденция к сложению бактрийской (или кушанской) археологии как самостоятельного научного направления со своими специфическими приемами, понятийной сеткой и устойчивыми комплексами (Массон В.М., 1976а). Первые сведения о древностях амударьинского правобережья восходят еще к XIX в., когда развалины древних поселений и архитектурные сооружения осматривали и описывали географы, военные инженеры и просто любители-краеведы. В конце XIX – начале XX в. с большим профессионализмом рассматривались памятники мусульманского средневековья (Массон М.Е., 1940б). Собственно памятники, относящиеся именно к древней эпохе, не были вычленены из общей массы древностей, за исключением комплекса известного амударьинского клада, обнаруженного при случайных обстоятельствах (Зеймаль Т.Н., Зеймаль Е.В., 1962) и изданного уже не в целостном виде (Dalton О.М., 1905; Зеймаль Е.В., 1979).

По существу древние археологические комплексы на юге Средней Азии оставались не выделенными и в 20-е годы. Так, в 1926–1928 гг. в Термезе и в его округе работала экспедиция Музея восточных культур, обследовавшая, в частности, остатки ступы кушанского времени, руины которой носили название Зурмала, но сама ступа была ошибочно датирована IV–VII вв. н. э. (Стрелков А.С., 1927). Однако широкие археологические исследования и развитие местных научных центров после Великой Октябрьской социалистической революции в довольно короткие сроки ликвидировали отставание среднеазиатской археологии, хотя это произошло и не сразу.

Большое значение для археологии Северной Бактрии имело открытие в 1932 г. на одном городище около Термеза, носящем название Айртам, скульптурного фриза (Массон М.Е., 1933), а также раскопки в 1933 г. на этом памятнике. В ходе раскопок не только было установлено наличие остатков буддийского монастыря, но и выделен комплекс археологических объектов, прежде всего характерной керамики, датированной найденными в слое кушанскими монетами (Массон М.Е., 1935), что знаменовало рождение кушанской археологии. Важное значение в становлении этого раздела среднеазиатской археологии имели развернувшиеся в 1936–1938 гг. работы Термезской археологической комплексной экспедиции под руководством М.Е. Массона (Массон М.Е., 1938; 1940а, б; 1945). В ходе этих исследований, охвативших ряд исторических периодов, были широко поставлены вопросы всестороннего изучения древних памятников, исследования древнего орошения, палеоботанических и остеологических коллекций. Были выявлены кушанские слои на территории Старого Термеза и установлено, что он в этот период был крупным городским центром, начаты раскопки буддийского культового комплекса Каратепе, специально изучались объекты архитектурного декора (Пугаченкова Г.А., 1945), продолжены раскопки на городище Айртам, где был получен выразительный керамический комплекс (Вязьмитина М.И., 1945а, б). Однако в целом объем раскопок культурных слоев кушанского времени был ограничен, памятники за пределами городищ Старого Термеза почти не обследовались, типология археологических материалов практически не разрабатывалась.

Со второй половины 40-х годов происходит заметное расширение числа исследованных памятников. На юге Узбекистана производит разведочные работы и небольшие раскопки Л.И. Альбаум (1955а, б) и В.Д. Жуков (1961), в западном Таджикистане разворачиваются работы Согдийско-Таджикской археологической экспедиции, в ходе которых был открыт могильник Тупхона (Дьяконов М.М., 1950). Особенно важными для развития кушанской археологии были раскопки, проведенные на двух городищах в долине р. Кафирниган, – Калаимир и Кейкобадшах, где была установлена определенная стратиграфическая колонка и выделены комплексы Кобадиан I–V (Дьяконов М.М., 1953). Хотя в намеченную последовательность комплексов были внесены коррективы (Массон В.М., Заднепровский Ю.А., 1955; Мандельштам А.М., 1966а), в целом кобадианская стратиграфия как первый опыт хронологического членения памятников северной Бактрии сыграла свою положительную роль. Помимо Кобадиана, в долине Кафирнигана изучался ряд других поселений, но особенно важным было открытие Согдийско-Таджикской экспедицией в Бишкентской долине обширных могильников, оставленных древними кочевниками (Мандельштам А.М., 1966а). В 60-е годы разворачиваются широкие систематические раскопки на ряде древнебактрийских памятников – на крупном, хотя и провинциальном, центре городище Яван (Юркевич Э.А., 1965; Зеймаль Т.И., 1969), на небольшом памятнике на юге Таджикистана – Саксанохуре, где был обнаружен выразительный комплекс монументальной архитектуры (Литвинский Б.А., Мухитдинов Х.Ю., 1969), и на городище Халчаян по среднему течению Сурхандарьи, где были открыты первоклассные памятники древней скульптуры (Пугаченкова Г.А., 1966б; 1971а). С 1961 г. возобновились раскопки буддийского комплекса Каратепе в Старом Термезе (Ставиский Б.Я., 1964; 1969; 1972а). Наряду с выразительными объектами искусства массовый археологический материал все более заполнял кабинеты исследователей и музейные фонды. В известной степени уровень его разработки нашел отражение на состоявшейся в 1968 г. в Душанбе международной конференции по истории, археологии и культуре Центральной Азии в кушанскую эпоху (Центральная Азия, I, 1974; II, 1975). На конференции были представлены и доклады о новых раскопках и новых археологических материалах кушанского и предкушанского времени. Но они в основном характеризовали лишь активное возрастание информационного потока без его целенаправленной организации. Конференция способствовала повышению интереса широкой общественности к одной из «забытых империй древности» – кушанской державе. Но ее тематика была традиционной, и собственно кушанской археологии касалась сравнительно мало. Проблемы хронологии рассматривались как обычно с учетом материалов нумизматики и письменных источников без привлечения данных археологической стратиграфии. Традиционным для кушанистики было изучение вопросов истории искусства и проявляющихся в нем взаимодействий разных культурных традиций. Показательно, что проблема синтеза различных начал в кушанской художественной культуре была одной из основных и в публикациях, посвященных материалам Халчаяна, хотя там в ходе проводившихся раскопок был сделан ряд наблюдений и чисто археологического характера.

Вместе с тем количественный рост новых материалов, зафиксированный, в частности, и душанбинской конференцией, не мог не привести к качественным переменам, которые и наступают с конца 60-х – начала 70-х годов. В организационном отношении новый период во многом связан с работой больших экспедиций с четко очерченной программой. Так, Узбекистанская искусствоведческая экспедиция сосредоточила свои основные усилия на широкомасштабных раскопках городища Дальверзин, что привело и к сенсационной находке клада золотых изделий, и к получению достаточно полной картины развития городской культуры (Пугаченкова Г.А., 1971б; 1974б). Широкие задачи поставила и Южно-Таджикская экспедиция, начавшая свои работы с 1973 г. (Литвинский Б.А. и др., 1977). В 1972 г. была создана Бактрийская экспедиция, объединившая усилия археологов ЛОИА АН СССР и Института археологии АН УзССР (Массон В.М., 1974а; 1976а). Бактрийская экспедиция поставила своей специальной задачей получение массового археологического материала (Некрасова Е.Г., 1974), характеризующего производство, быт и культуру различных слоев населения как сельского, так и городского. Особое внимание было уделено сплошному обследованию памятников и разработке их типологии, специальный отряд занимался раскопками сельских поселений.

Результаты не замедлили сказаться уже на самом характере и объеме собственно археологического материала. Широкие разведочные работы реально поставили вопрос о создании карты кушанских памятников (см.: Ставиский Б.Я., 1977б, с. 42–83). В печати лучше всего отражен учет памятников, проводившийся на юге Узбекистана (Ртвеладзе Э.В., Хакимов З.А., 1973; Ртвеладзе Э.В., 1974б; 1976). Значительный объем учтенных памятников позволил предложить разработки по типологии древних поселений (Ртвеладзе Э.В., 1974б; Массон В.М., 1976а). Продолжались систематические раскопки культовых центров, в числе которых, помимо Каратепе, следует назвать эффектный буддийский монастырь Фаязтепе, также расположенный в круге Старого Термеза (Альбаум Л.И., 1974; 1976; 1979), и культовый комплекс на Каменном городище в юго-западном Таджикистане (Пичикян И.Р., 1979; Литвинский Б.А., Пичикян И.Р., 1979). Но наибольшее значение имели широкие раскопки поселений, доставившие самую разнообразную информацию о многих сторонах жизни и деятельности кушанского общества. Из работ на крупных городских центрах следует назвать раскопки на Дальверзинтепе (Дальверзинтепе, 1978) и на Зартепе (Массон В.М., 1973; 1974б, 1975; 1976б, 1977а, б; 1979). Ш.Р. Пидаев возглавил специальный отряд Бактрийской экспедиции, раскапывавший сельские поселения, что позволило рассмотреть вопрос не только о культуре и быте их обитателей, но и об аграрных отношениях в кушанской державе (Пидаев Ш.Р., 1974; 1975; 1976а, б). На ряде памятников были осуществлены стратиграфические разрезы, в том числе на городище Старого Термеза (Козловский Б.А., Некрасова Е.А., 1976), в Дальверзине, на Зартепе и на небольших поселениях в Ширабадском р-не (Некрасова Е.А., 1976). Это позволило обоснованно поставить вопрос об относительной хронологии и о выделении в рамках древней Бактрии нескольких археологических комплексов как устойчивых сочетаний типов массовых объектов от керамики до терракот (Массон В.M.,1979б; Завьялов В.А., 1979а; Некрасова Е.А., 1979). Резко возросло количество публикаций, среди которых наибольшее значение наряду с работами по искусству и общими обзорами (Массон В.М., 1966б; Пугаченкова Г.А., 1971а; 1973а; Ставиский Б.Я., 1977в; Staviski В., 1979) появляются специальные археологические монографии и сборники (Мандельштам А.М. 1975; Ставиский Б.Я., 1977б; Из истории…, 1973; Дальверзинтепе, 1978; Древняя Бактрия, 1974; Бактрийские древности, 1976; Ртвеладзе Э.В., Пидаев Ш.Р., 1981; Литвинский Б.А., Седов А.В., 1983). Немалую роль сыграли и успешные работы советско-афганской археологической экспедиции, развернувшиеся к югу от Амударьи (Кругликова И.Т., 1974; Кругликова И.Т., Пугаченкова Г.А., 1977; Массон В.М., 1979а). По существу этими трудами была создана кушанская археология, имеющая теперь дело не только с эффектными памятниками искусства и архитектуры, но и с массовыми вещевыми материалами.

Обращаясь к их общей характеристике, остановимся, прежде всего, на выделении археологических комплексов и на вопросах хронологии. Здесь во многом решающее значение имеют стратиграфические шурфы и разрезы, позволяющие наметить членение археологических материалов на отдельные комплексы, связанные со строительными горизонтами, и проследить эволюцию объектов, взятых как отдельно, так и в устойчивых сочетаниях. Первая попытка такого членения для Северной Бактрии была предложена М.М. Дьяконовым, выделившим для эпохи, рассматриваемой в данном разделе, комплексы Кобадиан II–V (Дьяконов М.М., 1953). Однако это деление не во всех своих частях было достоверно обосновано стратиграфически и почти сразу же встал вопрос о возможном объединении комплексов Кобадиан II и III (Массон В.М., Заднепровский Ю.А., 1955). Последующие раскопки на городище Кейкобад-шах также не подтвердили разновременности керамики, выделенной в эти два различные комплекса (Мандельштам А.М., Певзнер С.Б., 1957), а потом вообще были высказаны сомнения в том, что в кобадианской колонке представлены ранние комплексы III–II вв. до н. э. (Зеймаль Т.И., 1969, с. 7). Вместе с тем развертывание археологических исследовании вело к накоплению данных по северобактрийской стратиграфии. Стратиграфическая колонка, правда, на ограниченной площади небольшого шурфа, была намечена для Халчаяна (Пугаченкова Г.А. 1966б, с. 30–37), стратиграфические же работы на городище Яван дали большой, пока почти не опубликованный материал (Зеймаль Т.И., 1969; Литвинский Б.А., 1973а, с. 14–17). Целая серия шурфов была заложена Бактрийской экспедицией как на городищах Старого Термеза (Козловский В.А., Некрасова Е.А., 1976) и Зартепе (Массон В.М., 1976а), так и на небольших поселениях (Некрасова Е.А., 1976). По материалам Дальверзинтепе Г.А. Пугаченкова предложила выделение таких комплексов, как греко-бактрийский, юечжийско-кушанский, великокушанский и позднекушанский (Пугаченкова Г.А., 1971б). Эта периодизация под немного измененными названиями была повторена и в обобщающей книге по этому городищу (Дальверзинтепе, 1978). Правда, в последнем издании уделено недостаточное внимание синхронизации разрезов и шурфов, осуществленных на территории этого огромного городища[52]52
  Критику халчаянской стратиграфической шкалы см.: Литвинский Б.А., Седов А.В., 1983, с. 29 и сл.


[Закрыть].