Текст книги "Сколько стоит ваше сердце? (СИ)"
Автор книги: Татьяна Матуш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 42 страниц)
– Ну, игра еще не закончена. – сощурился Хан и, ловко откупорив бутылку, разлил по кружкам тяжелое, рубиновое вино с терпким ягодным запахом, который мгновенно заполнил всю камеру.
Марк хмыкнул, послал Хану шкодную улыбку. Сделал замысловатый жест ладонью и на ней, прямо из воздуха, возникла юкка. Которой у смертника, после всех обысков, быть никак не могло.
– Порежь сыр, – индифферентно предложил он.
– Я этого не видел.
Хан поджал губы, закатал рукава камзола до локтей, показывая абсолютно голые руки и, глядя в глаза приятелю, зеркально повторил его жест. С тем же результатом. Только его юкка оказалась шире и короче.
– Ого! Я так не умею.
– Беды-то. Научу. Это не сложно. – быстро и ловко напластав сыра, Хан поднял кружку. – За предусмотрительность.
Марк вскинул брови:
– Почему именно за нее? Нет, качество нужное, но…
– Сначала выпей, потом спрашивай.
– Как скажешь, Хан, – Винкер быстро опустошил свою емкость, отломил и закинул в рот кусочек сыра, того, который был тверже и острее. – Ну так что, Хан? Я весь – внимание.
– Как только в воздухе запахло войной, – Хан предпочитал мясо, оленина была жестковатой и оттого речь его временами казалась не слишком внятной, но приятелей это не смущало, – я подал прошение на повышение допуска и принес клятву на амулете.
– Ты же судья, – удивился Марк, – допуск первой категории у тебя и так должен быть.
– Сейчас – высшей, – Хан мимолетно улыбнулся, словно не сказал и не сделал ничего особенного, и для парня из приюта такой взлет карьеры дело насквозь обычное.
– Так мы твой допуск обмываем, – дошло до Марка, – Ну, так это в корне меняет дело. Поздравляю. За это нужно обязательно выпить.
– Выпить нужно, – одобрил Хан, – но не за допуск. А за то, что сегодня ночью… если быть точным, за одну клепсидру до полуночи, я покидаю столицу и со срочной дипломатической миссией отбываю в Кайору. Зеркалом. Переговоры пройдут там. Я уполномочен доставить проект мирного соглашения. Допуск у меня достаточный.
– А почему ты? – изумился Марк и тут же перебил сам себя, вскинув ладонь, – Постой, сам отвечу. У Его Императорского Величества внезапно дипкурьеры закончились?
– Угу. И камеры в Лонгери – тоже. Полтора десятка, из тех, кто не так именит, даже ко мне привезли. Возмущались… Я им, как аристократам, по шелковой веревке пообещал. Даже продемонстрировал, как хорошо скользит – нигде не зацепится. Почему-то не оценили. Некоторые даже с лица сбледнули, почему бы это, не знаешь?
– Может, заболели? – блестя глазами, предположил Винкер. – Так что, за успех переговоров?
– Обязательно, – кивнул Хан и в очередной раз опростал кружку до дна. А вот Винкер свою только пригубил – и поставил обратно. Заметив это, Гамсун расплылся в улыбке.
– Хлеб режь, давай. Хороший хлеб. Специально для тебя пекли… По авторскому рецепту.
В лучших уличных традициях Марк не стал осквернять Короля Трапезы прикосновением железа, а разломил пышный каравай пополам. И оттуда, прямо на стол, глухо звякнув, выпал… ключ от антимагического браслета.
Взгляды встретились. Несколько мгновений мужчины смотрели друг на друга.
– Ну а что? Меня тут не будет. Тебя же это держало. Не хотел, чтобы я соседнюю камеру занял, так?
– А, может, он? – Марк качнул браслетом.
– Не-ет. С тебя бы сталось этой… пилкой для ногтей себе руку отчекрыжить… Не хочу!
– Все равно рискуешь. Будут на амулете допрашивать, признаешься.
– И что? Ты уже далеко будешь.
– А карьера?
– Ты много о карьере думал, когда ради Халида за Классной Книгой в башню лез?
– Много, – неожиданно сознался Винкер, – можешь быть уверен, и думал, и взвешивал что важнее: мои превосходные оценки или идиотская кляуза жреца.
– И до чего додумался? – с усмешкой спросил Хан.
– Что жизнь Севе стоит дороже моей карьеры. Но с чего ты решил, что моя жизнь дороже твоей? Приведи хотя бы один логический довод и, возможно, я проникнусь.
– Заметь, я тебя за язык не тянул.
Хан Гамсун потянулся к корзине, достал пачку листов дешевой бумаги, до этого момента Винкер их не видел. И аккуратно разложил на столе. В линию. Если выпитое вино как-то и сказалось на бывшем однокашнике, то Марк этот момент упустил. Линия вышла на диво ровненькой и аккуратной.
– Узнаешь? Это картинки, которые Небом ударенные художники малюют. Святой Эдер! Спаситель из тьмы безверия! Кто бы знал, как я ненавижу пафос. Больше – только плохой кофе и ночные дежурства… Или наоборот?
А вот это – мой хороший друг, воин, ученый и отличный мужик Марк. Которого изобразил наш тюремный художник… правда, хреново, руки у парня с похмелья дрожали – но узнать можно, – еще один портрет дополнил линию.
– И что это доказывает? – мрачно спросил Марк.
– А вот еще один шедевр живописи. Этот – получше. Настоящий художник рисовал. Кажется, даже придворный. Его Императорское Величество Рамер Девятый в день коронации… правда, без коня, зато в короне. Все как положено, – последний портрет завершил ряд. Больше картинок не было.
– Так то оно в глаза не бросается… Но я, перед тем, как стать судьей, долго простым расследователем бегал. Свидетеля допросить, портрет по его словам нарисовать… Если кто внешность изменить попытается – так поймать и на чистую воду вывести. У меня глаз набит.
– Осталось – морду, – хмыкнул Марк.
– Линия подбородка, крылья носа, верхняя губа. Лоб. А, самое главное – глаза. И цвет, и манера вот так их прищуривать – она у вас, у всех троих – фамильная. Даже в темноте и спьяну не перепутаешь.
– У нас – это у кого? – уточнил Марк, все еще надеясь на чудо. Но, похоже, на сегодняшний день боги исчерпали свое милосердие. Хан кивнул подбородком на "картинную галерею" и совершенно спокойно припечатал:
– У Дженга. Про матерей ничего не знаю, кроме императрицы, так что врать не буду, а вот отец у вас, всех троих – один. Его Императорское Величество Рамер Восьмой, ныне покойный. Ну, за батюшку, облака ему под ноги? – Гамсун снова наклонил бутылку и наполнил свою чашку. А чашка Марка и так была полна.
– Бездна! – выругался Винкер. – Этого следовало ожидать. В нашей компании дураков не было. Хан, я очень надеюсь…
– Да могила, могила. Сам же сказал – дураков не было. Но я ответил на твой вопрос? Почему твоя жизнь ценнее моей? Я – государственный служащий высокого ранга, и я обязан любой ценой защищать члена императорской фамилии. Я присягу давал.
– Боги претемные! – простонал Марк, откинул голову на спинку стула с и мольбой посмотрел на потолок, словно надеялся там найти ответы на все вопросы. Но потолок был самым обычным, никто не додумался заменить его плиты на неведомые Скрижали Хаоса, где время от времени всплывали Откровения. – Убери это… свидетельство своего морального падения, – он кивнул на ключ, – Или взлета, демоны тебя знают, Хан, неоднозначный ты мужик. Не потребуется…
– ?!!
Марк подарил приятелю свою собственную, не дженговскую, а чисто винкеровскую кривую усмешку, обхватил наруч пальцами… и открыл. Так, словно снял самое обычное украшение.
– Задница ада, – опешил Хан, мгновенно и полностью трезвея, – он же был под благословением верховного жреца!
– Не переживай, я не сильно устал, пока его взламывал.
Вот уж не думал повелитель двух континентов, что его брачная ночь будет такой. Всякое в голову лезло, но даже в самых странных снах он не мог представить, что проведет ее, пытаясь согреть девушку, которая почти убила себя, чтобы избежать этой свадьбы и этой ночи.
Что будет раз за разом аккуратно растирать ее маленькие, но неожиданно сильные ладони в твердых мозолях от шпаги и кинжала, и такие же маленькие ступни. На ногах Алеты кожа оказалась нежнее. Рамер долго согревал их своим дыханием, с трудом удерживаясь от поцелуев.
Потому что потом было бы не остановиться. Свою вторую сущность он знал неплохо. Змеи хладнокровны, но к его Змею это не относилось. А Алета, как назло, была такой красивой, что темнело в глазах.
Можно было взять ее силой. Абнер даже советовал – закрепить брак, для здоровья Алеты было бы полезно. Со временем смирится и привыкнет. Человек ко всему привыкает, если нет другого выхода.
Но ломать свою маленькую, отчаянную птичку не хотелось. Можно проявить силу и сразу показать женщине, где ее место. Но Рамер Девятый решил проявить терпение. Змей принял его выбор легко – терпение он уважал не меньше, чем силу.
Она проснулась с первыми лучами солнца. Как будто почувствовала… хотя, может быть, и почувствовала, кто знает южанок?
– Доброе утро. Ты вовремя, – он кивнул на распахнутое окно, из которого тянуло свежестью и неистребимой ничем сыростью. – Отсюда видно Верхнюю Гавань.
Алета подобрала под себя ноги, закутала плечи одеялом и села, неестественно прямая, глядя на него настороженно, ожидая… Чего? С легкой улыбкой Рамер обнял ее за плечи и притянул к себе. Уже привычно, сколько раз ночью делал так, когда казалось, что сердечко его птички начинает биться неровно.
И не было в его жесте ничего провокационного… Ну, разве, если сама Алета сделала бы шаг навстречу. Тогда – да, тогда – пожалуйста. С полным желанием и удовольствием.
Но девушка не собиралась делать никаких шагов, наоборот, сжалась, словно ее ударили. И несчастным голосом спросила.
– И что я теперь должна делать? Как верноподданная? Лечь на спину и молиться?
– Что за бред? – удивился Рамер, – и откуда ты его набралась?
Алета пожала плечами: ну, бред же и есть, как тут возразишь?
– Так что дальше? – повторила она с непонятной настойчивостью. В сторону окна, кстати, даже не взглянула, Небесная Гавань в это утро красовалась не для нее.
Рамер вздохнул. Попытка оттянуть неприятный разговор провалилась.
– Дальше – завтрак. Для тебя ветчина и сыр. Для меня – шоколад, – он грустно улыбнулся, – единственная слабость, которую я себе позволяю. И то только с утра. Оказывается, змеям не очень полезно, представляешь?
– Нет, – она мотнула головой, не поддаваясь ни на улыбку, ни на ласковый тон. Сидела, как маленький свежепойманный зверек в клетке, блестела глазами и даже дышать старалась неслышно.
– А потом… – Рамер свел брови, лоб пересекла глубокая морщина, – одна очень неприятная и крайне болезненная процедура.
– Какая? – спросила она почти равнодушно.
– Клятва Немого Огня. Я не маг, принимать будет Абнер. А, значит, под клятву пойдем все трое. И будет она не стандартная, на девять лет, а – вечная. Это очень больно, Алета. Здоровенные мужики сознание теряют. Поверь, если бы была хоть какая-то возможность этого избежать, я бы никогда…
– Я не боюсь боли, – тем же бесстрастным тоном перебила она. – Но по какому поводу клятва молчания? Да еще и вечная?
– По поводу твоего ребенка, Алета, – Рамер на мгновение прикрыл глаза. Все же железным человеком он не был, но вторая ипостась, да еще такая большая и опасная, давно приучила его брать себя под контроль практически мгновенно. Иначе весь дворец уже лежал бы в руинах. – Я понял, почему так странно сработала клятва. И почему ты едва не отправилась по облакам. Ты помнишь, как она звучала?
– "Клянусь расторгнуть помолвку через три года, если Алета Шайро-Туан за это время не понесет наследника императорской крови…" – почти дословно процитировала она.
– Ты заставила меня поклясться твоей жизнью. Условие выполнено. Ты не знала, что носишь ребенка? Я почему-то так и думал.
Он встал, неторопливо облачился в халат, затянув узел чуть крепче, чем нужно. Верхняя Гавань уже спряталась в облаках, а рассвет только разгорался, окрашивая город и парк во все оттенки золотого.
– Мне кажется, что Аверсум – самый красивый город во всех мирах, – задумчиво проговорил он, – но я, конечно, пристрастен. И допускаю, что у Кайоры тоже есть свое очарование.
– Какой ребенок императорской крови? – в голосе императрицы проскользнули отчетливые истеричные нотки, – этого не может быть! Я с вами никогда… Демоны! От поцелуев дети не рождаются!
– Вот поэтому – Немой Огонь. Безальтернативно. Ни у кого и никогда не должно даже мысли возникнуть, что трон Аверсума может занять кто-то еще. Что ты на меня смотришь с таким ужасом, дорогая жена? Ты – беременна от моего сводного брата. Если разобраться – дело-то житейское. Главное, что наследник все-таки Дженга… не конюх какой-нибудь и не повар. Это я стерплю.
На колени Алеты полетел лист бумаги, который она так любовно и неосторожно хранила на груди.
– Это Марк Винкер? Не слишком похож. Лицо немного длиннее и мягче, некоторые черты бы подправить… Но узнать его можно. Если приглядеться, он здорово походит на отца. И на мать. Правда, ее портреты я распорядился сжечь, но память у нас фамильная.
Я все думал, кого же он мне так напоминает… Самую блестящую куртизанку двора, Юсти Несравненную. Официальную фаворитку Рамера Восьмого и мать второго, признанного наследника. Императрица после меня потеряла способность иметь детей. Рождение Змея плохо сказалось на ее здоровье.
– Марк – принц Дженга? – потрясенно переспросила Алета. Похоже, из всего сказанного она уловила только это.
– Марк – никто. Младший принц Дженга погиб во время заговора, – голос императора, все такой же негромкий, вдруг придавил ее, словно тяжеленная каменная плита. Алета почувствовала, что задыхается. – Империи не нужны мятежи, тем более сейчас, когда мы разорены войной и остались без анеботума. Она просто не выдержит. Рухнет. И под ее обломками погибнем не только мы с тобой, дорогая жена. Погибнут миллионы.
– Вы убьете его? Ради высшего блага?
– Стоило бы, – пожал плечами Рамер Девятый, – но нужно посмотреть, сколько он знает. Если понятия не имеет о своем родстве с Дженга – пусть живет, под ненавязчивым присмотром. Женить его на какой-нибудь подходящей девушке из третьего сословия. Желательно – бесплодной. Стратег он неплохой, а как ученый – вообще гениален. Такими мозгами не разбрасываются, они дороже анеботума. Я так понимаю, ты согласна на клятву молчания?
Алета жестко сощурилась. В ней не осталось ни испуга, ни стеснения. Она смотрела на императора уверенно и зло. Как на врага. Сильного врага, только что победившего в очень важной схватке. Но которому еще далеко до победы в войне.
– Я согласна. Ради Марка. И ради нашего сына. Но не ради вашего трона, чтоб он провалился до самого ада!
– А вот как раз твои мотивы, дорогая Алета, мне совершенно параллельны, – усмехнулся Рамер, – главное, что ты все таки сделаешь то, что мне нужно. А со своими внутренними демонами договаривайся сама. Ты – сильная девочка, справишься.
Он пошел прочь, двигаясь неслышно, в самом деле, как змей, но у самого выхода обернулся. Антрацитовые глаза были серьезны.
– Если почувствуешь, что они одолевают – зови. Помогу.
Глава 50 ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ИГРЫ
День выдался не жарким. То ли лето уже потихоньку катилось на вторую половину, то ли боги оказались милостивы, то ли просто так совпало – но парадные темные мундиры, которые стали бы орудием пытки в любой другой день, сегодня просто доставляли легкое неудобство. Вполне терпимое.
Эшери, казалось, вообще чувствует себя как рыба в воде. Затянутый в идеально пригнанную форму, с новеньким шевроном, шлемом золотых волос и фирменным равнодушно-доброжелательным выражением красивого лица, он был великолепен.
Маркиз невольно вспомнил другого Эшери – Кота, в потертых штанах и рубахе, задубевшей от соленого пота, сапогах из грубой кожи, косынке, повязанной на пастуший манер и целым арсеналом ножей во всех мыслимых и немыслимых местах.
Кот был ему ближе, чем герцог Монтрез. Но Котов с Маркизами на такие мероприятия не пускали, тем более, в качестве главных действующих лиц. Пришлось соответствовать.
И, если у Кота превращение в лощеного аристократа прошло, как маслом смазали, то Маркиз в шкуре дипломата чувствовал себя как та же самая рыба, но уже на сковородке. Не подпрыгивал, пытаясь удрать, лишь потому, что был порядком оглушен – хвала Богам, что не выпотрошен.
Впрочем, и этот светлый миг был, кажется, не за горами.
– А почему мы-то? – тихонько спросил Маркиз.
Эшери, не меняя скучающего выражения лица, сверкнул светло-зелеными глазами:
– У Императора не было другого выхода. Те, кому он изначально планировал поручить эту миссию, внезапно оказались втянутыми в заговор.
– Заговор?
– Ты в курсе, что такое "теологическая угроза"?
– Активизация радикальных течений в религии, – пожал плечами Маркиз, – вплоть до открытого террора под лозунгом: "Защитим нашу веру!"
– Молодец, – серьезно похвалил Эшери, – быстро вспомнил. А теперь, сделай мне личный подарок: выкинь из головы эту ерунду еще быстрее. Любое радикальное течение, независимо от лозунгов, это всего лишь грубый инструмент, который нужен только для одного – сеять бардак и хаос. Чтобы под его прикрытием умные и дальновидные люди могли спокойно делать свое дело.
– Если я правильно тебя понял, те, кто сеял бардак и хаос, сидят в Лонгери. А про тех, кто спокойно делает свое дело, мы пока ничего не знаем. И поэтому Его Величеству позарез нужны те, кому он точно может доверять. А из них под рукой только ты. И плевать, что ты ни разу не дипломат.
– Еще раз молодец. Только две ошибки: слишком резкие и словно "обрезанные" жесты. На таких сборищах тебя "читают" непрерывно все, кому не лень. А ленивые – время от времени, но обязательно в тот момент, когда ты пытаешься что-то скрыть. Так что мой совет – не пытайся прятать чувства, у тебя это получается плохо. Будь собой. Выражай их абсолютно открыто. Улыбайся, удивляйся, возмущайся. Здешний бомонд с ума сойдет, пытаясь понять, что же ты прячешь за таким ярким фасадом, им и в голову не придет, что ты искренен.
– Не можешь скрыть – клади на видное место? – улыбнулся Маркиз. – А вторая ошибка.
– В личном местоимении. Не "ты", а "мы". О тебе Его Величество тоже знает.
– И не одобряет? – скривился Маркиз.
– Может быть, и не одобряет, но, поверь – учитывает. Мы приехали.
Маркиз только головой покачал. Занавески кареты были закрыты, на клепсидру Кот не смотрел, однако, время прибытия к "Генеральскому" дому угадал с точностью до пары мгновений.
Стук колес изменился, с булыжника карета съехала на плиты, и, очень скоро, остановилась. Слуга распахнул дверцу.
Монтрез одобряюще похлопал по руке вассала и ступил на подножку.
К такому Маркиз готов не был… Их встречала вся Кайора: толпа народу, заполонившая улицу: лица и лица. Молодые, старые, мужские, женские. Целое море лиц – и все с широченными улыбками.
От вопля, которым их встретил город, чуть лошади не шарахнулись. Во всяком случае – присели и опытный кучер с трудом удержал их на месте. Но он не злился, на его загорелом, обветренном лице сияла такая же ликующая улыбка. Ния Меори…
Маркиз не сразу сообразил, что приветствия кричат не только Коту. Его тоже узнали. Молодой вассал еще не понял, как к этому следует отнестись, когда кучер с той же шальной улыбкой снял с пояса флягу и выплеснул ее содержимое в воздух, прямо над головой герцога Монтреза.
На голову и плечи обрушился душ… Это была вода, самая обычная ключевая вода, теплая, согретая телом возницы.
…Хвататься за шпагу? Ругаться? Но глаза людей светились такой чистой и незамутненной радостью. Да и – вода же, не кислота, и даже не краска.
Маркиз бросил взгляд на маршала. А тот просиял ответной улыбкой – словно солнце из-за туч выглянуло и коснулось всех и каждого из многотысячной толпы. Площадь стихла. Вся. Сразу.
– Шаатари ния меори, ки руш а ри меори, – звучный голос маршала без труда достиг самого последнего ряда. – Это не моя победа. Это наша победа.
Солнце нашло, таки, самый удачный момент, чтобы выглянуть из плотной пелены облаков – как раз тогда, когда сотни фляг разом опрокинулись и воздух над ковровой дорожкой, расстеленной для маршала, засверкал бриллиантовой крошкой.
…И пока они неторопливо пересекали двор и поднимались по широкой лестнице, небо над ними еще не раз взрывалось радугами.
До парадного крыльца новоявленные дипломаты и народные герои добрались, промокшие до белья…
– Святые Древние! – воскликнул новый хозяин города, местный уроженец, если судить по характерным выступающим скулам, – Здесь же, практически, пустыня. Как вы умудрились попасть под дождь?
Глаза его смеялись.
– Благословение Гуадлаахе, – отозвался Эшери, – надеюсь, нам выделят комнату, чтобы мы могли привести в порядок одежду?
Комната мгновенно нашлась. Она оказалась просторной, с двумя окнами, но почти без мебели.
– Вставай ближе, – велел Эшери, – просушу сначала тебя, потом себя.
Маршал снова был серьезен, но в глазах все еще плясали демоны саари, рожденные благословением Кайоры. Неожиданная ванна здорово подняла Коту настроение. Вот и пойми их, этих аристократов в неизвестно каком колене…
Маркиз встал напротив окна, поднял руки и немедленно ощутил дуновение приятного, теплого ветра.
– Что мы будем здесь делать? – спросил он, – просто ознакомим представителя Фиоля с текстом мирного соглашения, а если он не согласится подписать, пригрозим отвернуть башку?
– О, нет! – рассмеялся Эшери, – Все сложнее. Но ненамного. В распоряжении дипломата всего три средства, ты запомнишь их легко: убеждение, компромисс и угроза.
– И все? – удивился Маркиз, с удовольствием ощущая, что одежда снова стала сухой и приятной, – Но, если все так просто, в чем же тогда состоит то самое пресловутое искусство дипломатии?
– В том, чтобы в каждый конкретный момент выбирать правильное средство. Сейчас будет небольшой фуршет. Мы потолкаемся среди гостей и будем всем мило улыбаться.
– И бритым тоже?
– Этим – в особенности. Тебе придется намазать себе язык патокой с двух сторон. Что бы ты ни услышал и как бы сильно это тебя не возмутило, из твоего рта должен литься только мед, один мед и ничего кроме меда… Ну, в крайнем случае – сироп.
– Но что они могут мне сказать? – пожал плечами Маркиз, – мы ведь не знаем друг друга…
– Может быть. А возможно им что-то о тебе известно. Возможно, даже многое. Я не удивлюсь, если наши противники пройдутся по прошлому твоей матери. К примеру.
– И что, я должен буду им это спустить и спокойно утереться? – ощетинился Маркиз.
– Безусловно – нет. Ты должен их осадить. Но при этом умудриться облечь свою мысль в самую мягкую форму и – чтобы она произвела самое жесткое впечатление.
– Это будет сложнее, чем резать отряды Демона.
– Держись. Последний легкий день был вчера.
Вокруг Эшери тоже завертелась воронка теплого воздуха и через несколько мгновений он поправил воротник абсолютно сухого, безупречного костюма.
– Готов к великим свершениям?
– Нет, но кого это волнует? – криво усмехнулся Маркиз и первым направился в зал.
А он уже потихоньку заполнялся народом. Здесь были местные "главные люди", многих из них молодой командир знал. Точнее – встречал. Они здорово помогали: оружием, припасами, людьми и, главное – информацией.
Но тогда они казались Маркизу своими в доску ребятами, такими же пастухами в бумажных рубахах, грубых штанах и выгоревших на солнце косынках. Сейчас от утонченных гостей из Аверсума и Шариера их отличали только смуглые, сильно загоревшие лица. А в остальном: милорды и миледи – парадные костюмы, чулки и башмаки с драгоценными пряжками, постные лица.
"Бритых" Маркиз заметил почти сразу. Трудно не заметить полтора десятка мужчин в странных, по местным меркам, одеждах. Фиольцы были облачены в дипломатический компромисс между длинным камзолом и коротким халатом с запахом, сшитый из очень плотного шелка, свободные штаны и сапоги из такой мягкой кожи, что видны были пальцы на ногах. Но из толпы их выделяли не одежды, а, прежде всего – головные уборы, похожие на банные полотенца, закрученные хитрым образом.
Имперцы, согласно этикету, в доме с "обутыми ушами" не ходили…
Кота заметили. От делегации бритых немедленно отделился забавный человек: низкого роста, почти на голову ниже своих соотечественников, в очень ярком пурпурном "халате", и с длинной саблей на боку – она почти царапала пол, сверкая изукрашенными ножнами. Но улыбка сверкала еще ослепительнее. Маркиз поймал себя на желании пересчитать его зубы. Не в переносном смысле, а в самом прямом – вдруг их не тридцать два, а сорок восемь или, чем Бездна не шутит, пятьдесят шесть.
– Святой Каспер, – начал фиолец, не дойдя нескольких шагов, – и все ученики его! Глаза не обманывают меня? Ведь вы – герцог Монтрез?
Эшери растянул губы в улыбке и изящно наклонил голову.
– К вашим услугам, господин Тревия.
– Надеюсь, вы простите мне нарушение этикета, я увидел вас и не смог удержаться. Я – поклонник вашего таланта. Страстный поклонник!
На них стали оглядываться. Господин Тревия говорил довольно громко, то ли в попытке привлечь внимание, то ли просто не умел беседовать как-то иначе.
Маркиза так и подмывало спросить, что этому павлину надушенному привиделось, но, усилием воли, он наступил себе на язык и приказал смотреть, что будет. А "пурпурный", теперь уже понятно, работал на публику.
– У нас в стране ваши утонченные стихи пользуются огромной популярностью. Многие знают их наизусть. Особенно ваша изумительная любовная лирика. Такая экспрессия! Такая чувственность, страсть, пожар, соблазн!
Всю одежду с тебя снимаю Про любовь расскажу губами Ничего от тебя не скрывая Как люблю, покажу руками.
Нарисую на теле строчки, Сверху вниз поцелуй оставлю. Я люблю на тебе все точки, И на память их называю…*
(*стихи найдены в сети, каюсь, автора не знаю, если подскажете – буду благодарна)
Народ зашевелился, подвигаясь ближе. На лицах кайорцев появилось недоумение. Назревал скандал.
– Господин Монтрез, – воодушевленный молчанием Эшери, "пурпурный" пошел в атаку, – а, простите мне этот интерес… просто некоторые вещи наводят на мысли… Это правда, что ваши стихи посвящены мужчине? И что вы… хм…
Кот наклонился к уху фиольца и тихо, на грани слышимости, вкрадчиво спросил:
– Господин посол ищет пару?
Бритого шатнуло, словно Эшери применил воздушный кулак пятого уровня. Бормоча вперемешку извинения и ругательства, он счел за благо ввинтиться в толпу.
– И что это было? – с недоумением спросил Маркиз.
– Провокация, – пожал плечами Монтрез, – Обычное дело. На таких встречах обычнее провокаций только слова: "Добрый день" и "Доброй ночи".
Монтрез оказался демонски прав. Светский прием оказался настолько похож на обычный поиск, где нужно добыть информацию, избежать ловушек и не выдать себя, что Маркиз вскоре почувствовал себя легко, в меру собранно. Очень привычно.
И когда в словесном поединке, замаскированном под обычную, светскую беседу, все же сработала ловушка, нацеленная конкретно на него – он даже в лице не переменился. Смысл? На войне стреляют. Пытаются убить, иногда – успешно. Самые обычное дело – что же, обижаться на это? На врагов не обижаются, их просто закапывают.
Выглядело это, как простое любопытство.
– Маркиз Тарьен? Простите, а где находятся ваши владения? Не припомню такой аристократической фамилии…
– На другом континенте, – безмятежно улыбнулся Маркиз, салютуя Эшери нетронутым бокалом, – я принят в семью Монтрезов на правах личного вассала.
– Что же это значит? – озадачился собеседник, – кто ваш отец?
– Герой кайорского Сопротивления, Катиаш Раш. Представленный к награде за поиск в Демоновой Песочнице и взятие базы полковника Респена.
– Вы им так гордитесь… – любопытный мужик счел за благо культурно слиться.
– Он – мой отец, – пожал плечами Маркиз, – разумеется, я им горжусь.
Для переговоров отвели просторную комнату с окнами на море. Здесь почти не было мебели кроме большого овального стола, стульев и двух напольных ваз со специальными не пахнущими цветами.
– Мне следует что-то знать? – осведомился Маркиз, окидывая себя в большом, ростовом зеркале придирчивым взглядом. Все было, как будто, в порядке.
– Не позволяй на себя давить. Ни грубо, ни изящно. Повестка дня – мирное соглашение и это единственное, что мы будем обсуждать. Ни моя поэзия и ориентация, ни твое происхождение в этот список не входит. Улыбайся и отклоняй, – Эшери ободряюще улыбнулся, – я неплохо поработал на рауте, создавая нам с тобой репутацию клоунов: поэт и вояка, которых ничего не стоит обвести вокруг пальца. Надолго этой завесы, конечно, не хватит, но, может быть, хотя бы сначала наши противники проявят неосторожность и мы получим знак, до какого предела они готовы уступить, а где проходит мертвая линия.
– Мертвая линия? – Маркиз вопросительно поднял бровь.
– Такие встречи готовятся в высоких кабинетах. И каждый посол получает четкие указания: что можно уступить, а за что нужно держаться до последнего. За мертвую линию он не заступит, давить, угрожать, на ушах прыгать бесполезно – у него просто нет нужных полномочий.
– Надо же, как все интересно. Может быть, мне стоит выучиться на дипломата?
– Нравится? – сощурился Кот.
– Еще бы. Это как война. Только… другими средствами.
– Так и есть. Ну что, готов?
– Для тебя – на все, – отозвался Маркиз. Эшери качнул головой:
– Никому и никогда такого не говори. Это опасные слова. И опасные чувства.
– Почему нет? – удивился парень, – Я не разбрасываюсь ими на улице. А ты – мой сеньор и друг. Моя жизнь – уже твоя. А если тебе понадобиться моя смерть – возьми, я слова поперек не скажу. И это не слепое обожание. Это сознательный выбор.
Эшери пару мгновений помолчал, словно взвешивал слова Маркиза на невидимых весах.
– А ты вырос, – сказал он, наконец.
– Так ведь, вроде, уже пора? Идем, не будем заставлять "бритых" ждать.
Со стороны Священного Кесара за стол переговоров тоже сели двое: солидный мужчина в возрасте, должно быть, под своим головным убором он был убелен сединами. И, как не удивительно, тот самый "пурпурный" поклонник эротической поэзии с улыбкой в пятьдесят шесть зубов.
– Нам нужно зафиксировать договором, где пройдет новая граница Кайоры, – немедленно начал старший, – не скрою, Священного Кесара больше всего устроила бы линия по краю пустыни Чевара.
– То есть, Кайора полностью отходит Фиолю? – мягко уточнил Эшери, – надеюсь, Священный Кесар, да продлит Небо его годы, понимает, что это неприемлемо?
– Да. И поэтому он готов пойти на компромисс и оставить за Империей территорию за Кайевыми Пальцами.
Лицо Маркиз удержал. Выходит, тайна "пресных ворот" так и осталась тайной? Иначе посол Кесара вцепился бы в скрытую долину мертвой хваткой.
Эшери лишь кивнул, приглашая продолжать.
– Вы же понимаете, что, объективно, Фиоль сильнее? Из-за природного катаклизма мы потеряли в Кайоре крупное воинское соединение и… принца. Но мы можем себе это позволить. Для нас не фатальна потеря одной армии – и одного возможного наследника престола.
Священный Кесар в любой момент может направить сюда еще один корпус. И огнем пройдет всю Кайору, Айшер и Картаэллу, подобно генералу Каю. Если это случится, потомки запомнят вас вовсе не как гениального поэта. А как человека, который потерял Южный континент и стал виновником гибели тысяч подданных Империи.
