Текст книги "Тростник под ветром"

Автор книги: Тацудзо Исикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 42 страниц)

– Ты похудела!

– Еще бы! Истощение на почве недоедания... Питаюсь одним лишь горохом. Совсем нечем вас угостить, уж вы меня извините... Есть только сакэ, немножко совсем, зато хорошее... Удалось раздобыть через знакомых военных. И потом, когда вы позвонили, что собираетесь заглянуть, я сразу же истопила ванну, может пожелаете окунуться? А я тем временем постараюсь приготовить какое-нибудь угощение. Есть немножко свежей макрели, сейчас поджарю... Остальное, уж не взыщите, все самая простая еда... Что ж поделать, раз у нас теперь «чрезвычайное время»...

Болтовня хозяйки напомнила о той атмосфере, которая когда-то царила в квартале Акасака. Ни единый цветок не украшал нишу, электричество горело тускло из-за слабого накала,– и все же казалось, будто из-за ширмы, блестевшей матовой позолотой, вот-вот раздастся нежный, вкрадчивый голосок и появится изящная фигурка гейши.

Юхэй и Киёхара разделись и вместе вошли в ванну.

Киёхара даже в ванне не переставал рассуждать. Усердно натирая тело скверно пахнувшим мылом, он говорил о тройственном союзе Германии, Италии и Японии, о японском вторжении в Индо-Китай, бранил действия второго кабинета Коноэ и дипломатию Мацуока, решивших трагическую судьбу Японии, и, яростно порицая правительство, тер себе пятки. Юхэя охватило благодушное настроение, он с наслаждением то сгибал, то распрямлял в воде руки и ноги, прислушиваясь к речам Киёхара с тем беспечным чувством, с каким слушают интересную лекцию. Радостно было сознавать, что сегодня, во всяком случае, он еще жив, несмотря ни на что.

Где-то в соседнем покое, по-видимому, расположились другие гости, слышался озабоченно-хлопотливый голос хозяйки.

Когда они вышли из ванны, появилась знакомая гейша.

– Что я вижу, ты все еще здесь, в Токио? – удивился Юхэй.

– Ах, как не стыдно! Что ж, по-вашему, мне уже пора умирать? Мы ведь никакому другому ремеслу не обучены. Если не буду гейшей, не смогу прокормиться... – засмеялась женщина.

На ней было простое, повседневное кимоно, поверх кимоно натянуты шаровары, волосы свернуты простым узлом. Без яркой косметики, в обычной одежде она казалась обыкновенной бедной женщиной, каких много повсюду.

Юхэй налил сакэ.

– Ну, сегодня ты тоже выпей,– обратился он к Киёхара.– Ведь мы расстаемся, и неизвестно, когда увидимся... Я не порицаю твое решение остаться в Токио, да только смотри – как у тебя дома, щель во дворе вырыта надежная? Думаю, здесь скоро станет довольно опасно...

– Несомненно... Ты прав, самое главное – остаться в живых, но вот что меня тревожит – ведь у меня имеется много ценных книг, материалов. Прямо не знаю, как с ними быть. Отправить куда-нибудь – тяжесть большая. А если сгорят – большая помеха будет для дальнейшей работы... Ну, а ты чем намерен заниматься на озере Сува?

– Да как тебе сказать... «Пахать в вёдро, читать в дождь»... Рыбу буду ловить. Так сказать, перейду на само снабжение. Не знаю, удастся ли мне осуществить мои замыслы, но хотелось бы написать нечто вроде истории подавления свободы печати и слова в нашу эпоху. Или, может быть, взять тему пошире – историю либерализма в целом... Начать с реставрации Мэйдзи, когда борьба против феодального правительства и теория легитимизма превратились в своего рода освободительное движение, и довести исследование до наших дней. По-моему, могла бы получиться любопытная книга.

– Это ты интересно задумал. Очевидно, по этому вопросу кое-какая литература уже имеется. Тебе следует начать с изучения уже имеющихся материалов.

– Да. Но в эвакуации всей нужной литературы, разумеется, не найдешь. Так что, в конечном итоге, так оно и получится, как я сказал,– придется «пахать в вёдро, читать в дождь»...

Юхэй говорил оживленно и то и дело наливал сакэ. Итак, долголетний обычай встречаться по понедельникам с Киёхара и беседовать за едой прерывается на неопределенное время. Там, куда уезжает Юхэй, у него нет никого из близких по духу. Люди, любящие одиночество, особенно сильно привязаны к немногочисленным старым друзьям. Полное одиночество никогда не может служить источником душевной силы. В Киёхара Юхэй всегда находил моральную поддержку; как верные спутники они шагали по жизни. Киёхара тоже выпил несколько чашечек, что случалось с ним чрезвычайно редко. Этот убежденный рационалист ни словом не. обмолвился о каких-либо чувствах, владевших им в этот печальный час расставания, но несомненно, что теперь, когда он постарел и молодость осталась далеко позади, он особенно болезненно переживал предстоящее одиночество в Токио, вдали от старого друга.

Над Акасака тихо спускалась ночь. В комнату заглянула хозяйка.

– Мы так привыкли к оживлению, что в последнее время с наступлением вечера становится просто жутко – кажется, будто кругом все вымерло. Скажите, когда же можно будет опять шуметь и веселиться, как раньше, никого не боясь?—сна сокрушенно вздохнула.

Что-то зловещее таилось в наступившей тишине. Даже здесь, в уютной комнате, за чашечкой сакэ война чувствовалась близко, совсем рядом. По мере того как затихали окрестные улицы, мысль о неотвратимой разлуке сильнее овладевала сознанием.

Когда разговор о политике, о положении на фронте, об обстановке в тылу был исчерпан, беседа незаметно перешла на воспоминания о годах совместной учебы в Англии и о жизни в Америке. Перебирать воспоминания о былом означало, в сущности, восстанавливать в памяти историю их долгой дружбы. Оба испытывали бессознательную потребность еще раз убедиться в давности и прочности связывавших их отношений. Пожилые люди, они разговаривали непринужденно и просто, без торжественных клятв или высокопарных, напыщенных выражений, и эта спокойная беседа приносила им своеобразное печальное наслаждение.

Юхэй, слегка захмелев, сел поудобнее, вытянув ноги. Киёхара тоже уселся в непринужденной позе, опираясь спиной о столб, поддерживавший потолок. Шел уже двенадцатый час, но друзья не спешили вставать. Хотелось оттянуть минуту расставания. Вошла хозяйка с подносом, на котором лежало несколько маленьких мандаринов.

– Взгляните только на эти фрукты! Даже эту мелочь нелегко было раздобыть. Мандарины выдают по специальным карточкам для больных, но мне удалось купить через спекулянтов. Буквально все приходится добывать на черном рынке, только так и живем!

– Как бы нам вызвать такси? – сказал наконец Юхэй.– Доехать хотя бы до Сиба...

– Слушаюсь, слушаюсь, господин директор. Сейчас мы это устроим,– хозяйка встала.

Она позвонила по телефону и тотчас же снова вернулась в комнату.

– Так, значит, господин директор, вы на днях уезжаете? – сказала она.– Все старые клиенты разъезжаются один за другим. Пришел конец нашему «Санкотэю». Придется окончательно закрыть ресторан. Но когда война кончится, прошу опять о нас вспомнить. Все равно ведь мы к другому ремеслу непривычны...

– Неужели ты действительно решила закрыть «Санкотэй»?

– А что ж прикажете делать? Приходится.– В ее словах звучала решительность женщины, за долгие годы жизни в веселом квартале вполне усвоившей искусство приспосабливаться к бесчисленным законам, уложениям, приказам. Она и теперешние трагические события воспринимала как очередное бедствие, неизбежное в этом суетном мире. И в то же время, изворотливая и гибкая, она умела приспособиться к любым обстоятельствам.

Внезапно совсем близко заревела сирена. Это был сигнал воздушной тревоги. Где-то вдали откликнулись другие сирены. В темноте ночи, переплетаясь и дрожа в воздухе, раздавалось зловещее завывание.

– Началось! – прошептал Киёхара. На его лице появилась немного растерянная улыбка.

Хозяйка надвинула маскировочный колпачок на лампочку. В комнате стало почти совсем темно. Гейша, торопливо распростившись, ушла. Слышно было, как в соседних домах со стуком закрываются ставни и перекликаются люди. Из стоявшего на конторке приемника внезапно полился громкий голос. Диктор сообщал, что «один самолет противника огибает с юга полуостров Босо». Хозяйка снова позвонила по телефону в гараж, но ей ответили, что вышлют машину после отбоя.

– Вот неудача! Чего доброго, придется возвращаться пешком.

Киёхара не боялся ходьбы. Он закурил и неторопливо попыхивал в темноте сигаретой.

Самолет противника, «огибавший с юга полуостров Босо», очевидно все еще находился в полете.

– Ну, если это всего-навсего один самолет, страшного ничего нет. Скоро дадут отбой. Выпить, что ли, еще? – сказал Юхэй.

– Конечно, конечно, господин директор. Это самое .правильное,– хозяйка, засмеявшись, встала, но в этот момент из кухни донесся крик. Женщина закричала:

– Ой, горит, горит! Хозяйка, пожар!

В первый момент это показалось почти невероятным. Ведь по радио сообщили всего об одном самолете противника. Наверное, обычный пожар– из-за неосторожного обращения с огнем... Но в ту же секунду за домом, с площадки для просушки одежды, послышались голоса: «Горит! Горит!» – и невольно закралось сомнение: может быть, и вправду противник уже бомбит город?

Вдруг заревел сигнал, возвещавший о воздушном налете, прерывистый, задыхающийся, как будто жалобно о чем-то моливший. В ту же минуту радио сообщило, что «несколько десятков самолетов противника вторглись в воздушное пространство над столицей».

– Дело скверно, пойдем скорей,– Юхэй решительно встал. О том, чтобы взять такси, нечего было и думать. Не оставалось ничего другого, как возвращаться домой пешком.

– Л ты сможешь идти?

– Разумеется,– ответил Юхэй, хотя чувствовал, что порядком захмелел.

Они надели пальто и вышли в прихожую.

– Ой, господин директор, да у вас ни стального шлема, ни капюшона! Так не годится, ведь это опасно! Кажется, у нас где-то валялся запасный... Обязательно наденьте что-нибудь на голову, а то ведь осколком может поранить. Вот, возьмите, наденьте мой...

– Нет, нет, не надо,– взяв трость, Юхэй спустился в прихожую.

– Нельзя без шлема, говорю вам. Побудьте уж лучше здесь. Как кончится налет, вызовем такси. Прошу вас...

Пока они препирались, в прихожую поспешно вышли два посетителя, ужинавшие в другом помещении. С помощью карманного фонаря хозяйка нашла их ботинки. Свет фонаря белой полоской скользил по земляному полу. В этот момент мужчина, который сидел на приступке и надевал ботинки, сказал;

– О, да ведь это, если не ошибаюсь, директор журнала «Синхёрон»? Здравствуйте!

Юхэй оглянулся, но в темноте не мог рассмотреть говорившего.

– Извините, ничего не видно...– нахмурившись, ответил он.

Свет карманного фонаря упал на лицо сидевшего человека.

– А, это вы!

Это был директор типографии «Тосин», Дзюдзиро Хиросэ. С ним был его управляющий Иосидзо Кусуми.

– Наконец-то прилетели, пожаловали! – сказал Хиросэ, вставая и надевая пальто. Он говорил таким тоном, словно давно ждал, что будет налет.

Не обращая внимания на уговоры хозяйки, Юхэй вышел на улицу. Кругом царила непроглядная тьма. На улицах слышался испуганный шепот, ощутимо чувствовалась подступившая вплотную опасность. Хиросэ сзади громко окликнул:

– Вам куда, господин директор? Кажется, вы живете где-то в районе Сиба?

– Да, мы пойдем себе помаленьку...

– Куда вы пойдете в этакой темноте... Поедем вместе. У нас грузовая машина.

– О, у вас грузовик! А вы куда едете?

– В Сиба. Садитесь, мы подвезем вас.

– Вот на этом спасибо! Мы вдвоем с приятелем, так что уж прошу!

Хиросэ пошел вперед, полы его пальто развевались по ветру. Он немного прихрамывал, но шагал быстро. За углом ожидал небольшой грузовичок, Кусуми с шофером стояли посреди дороги и, задрав головы, смотрели на небо. Роща Санио заслоняла горизонт, мешая увидеть пожар, но все небо на юго-востоке побагровело и как будто набухло. Зарево было широкое и большое. Как видно, пожар был довольно сильный. Десятки прожекторов суетливо шарили по небу, отыскивая самолеты противника. Иногда в небе вдруг появлялся блестящий, неправдоподобно огромный самолет, летевший неожиданно низко. При мысли, что там, высоко во мраке, прячутся десятки таких самолетов, тьма, нависшая над головой, внушала невольный ужас. Множество людей, все в стальных шлемах, толпились на дороге, наблюдая далекий пожар.

– Сегодня ночью легко отделаться не удастся!

– Ветер сильный, так что огонь не погасишь!

– В каком это районе?

– Тут уже и светомаскировка ни к чему!

– Сюда, наверное, тоже прилетят!

– А что там по радио говорят? Сообщают что-нибудь?

Слышались и женские голоса. Темнота мешала увидеть лица, но голоса звучали нервно, возбужденно. Со свистом, порывами налетал сильный северный ветер, холод пронизывал до костей.

– Дело скверно! Если будем медлить, застрянем. Кусуми-кун, поехали, живо! – сказал Хиросэ.

Шофер забрался в кабину. Рядом поместился Хиросэ. Кусуми, Юхэй и Киёхара забрались в кузов. Маленький грузовичок, выключив фары, осторожно двинулся вперед, словно ощупью отыскивая дорогу. Над головой ревели самолеты. Чьи это самолеты – свои или противника,– никто не знал. Стреляли зенитки. Высоко в небе, сверкая, мелькали лучи прожекторов. Длинными нитями вытягивались, исчезая в бездонном мраке, цепочки трассирующих пуль, похожие на гирлянды цветных электролампочек. Темнота раздиралась шумом, непрерывным треском и грохотом. Зарево далекого пожара усилилось, отблеск огня, отражаясь в небе, осветил землю. Полагаясь на этот трепещущий свет, маленький грузовичок побежал по проспекту.

Площадь Мицукэ была оцеплена вооруженными полицейскими и войсками. Солдат остановил грузовик. На штыке его винтовки отражался отблеск пожара.

– Проезд запрещается!

– Нам близко, совсем рядом. Разрешите проехать! – Нельзя. Выходите из машины и идите пешком.

– Сволочь! – шепотом выругался Хиросэ.– Поворачивай обратно, делать нечего. Проедем от Томэикэ к Роппонги, а оттуда выберемся на Такаги-мати. На главных улицах опять остановят.-Старайся по возможности переулками.

Шофер повернул машину и поехал по направлению к Томэикэ. Пожар с каждой секундой усиливался. Языки пламени вздымались теперь уже совсем близко. Очевидно, район Гиндза тоже горел.

Юхэй сидел в кузове, скрестив ноги. Дул сильный ветер, и Юхэй, подняв воротник пальто, тщательно поправил шляпу. В такие минуты он сознательно стремился сохранять предельное спокойствие, выглядеть подтянутым, как обычно. Что бы ни случилось, Юхэй не хотел впадать в панику, обнаруживать признаки растерянности и страха. Киёхара не заботился о подобных вещах. Глупо погибнуть от шального осколка. Он закрыл голову большим, набитым бумагами портфелем, поддерживая его одной рукой.

– Послушай, опасно оставлять голову непокрытой. Осколком ударит!

Из рощи Санно слышался треск зенитного пулемета. По темному небу длинными огненными вереницами мчались трассирующие пули. Грузовик уже приблизился к Томэикэ, когда прямо впереди по всему небу внезапно рассыпался огромный сноп сверкающих искр. Он взметнулся над головой, как будто готов был обрушиться прямо на грузовик. Затем искры упали, словно поглощенные темной линией зданий, обступивших улицы, и в следующую секунду, едва коснувшись земли, снова взметнулись в небо яркими языками огня, растекаясь далеко в стороны, повсюду, куда хватал глаз. Кусуми испуганно вскочил.

– Попадание, попадание! Господи, ужас какой! Где это, хозяин? На улице Камия? Или ближе? – закричал он, схватившись за крышу кабины водителя.

В кабине молчали. Длинная лента прожектора описала дугу над головой. И вдруг в небе всплыл силуэт огромного серебристо-голубоватого самолета с заостренными серповидными крыльями. Оглушительный грохот четырех моторов низвергался на землю. Зенитки всё продолжали стрелять. Подняв голову, Юхэй смотрел на самолет. В стеклах очков отражался красный отблеск пожара.

При свете зарева, освещавшего небо, грузовик завернул за угол Томэикэ. Там, куда только что упали зажигательные бомбы, уже полыхал огонь. Вдали, слева и справа от новой зоны огня, виднелось поднимавшееся к небу далекое пламя.' Пламя полыхало вдали, вблизи, лилось с неба и, достигая земли, вздымалось ввысь новым пожаром. Казалось, огонь распространяется беспрепятственно. Кругом бушевало бескрайнее море огня. Грузовик побежал по широкой дороге, поднимавшейся вверх. Когда они очутились на возвышенности, оказалось, что впереди все горит. Горели улицы Микавадай, Наканотё, Итабэйтё, Гадзэнботё, Тансу-мати, Котохира-мати. Весь город был объят дымом и пламенем.

Грузовик остановился на подъеме. Дзюдзиро Хиросэ открыл дверцу и выскочил на дорогу.

По дороге непрерывной вереницей шли люди, спасаясь от бедствия. Некоторые вели за руки детей, тащили на спине узлы с вещами. За ними гнался свирепый, холодный ветер, неся дым и огонь. Небо, затянутое дымом, казалось багровым. Прожекторы не могли уже принести никакой пользы и лишь бесплодно скользили по вихрившимся клубам дыма. Из этого вихря дождем сыпались зажигательные бомбы. И там, куда они падали, занимался новый огонь.

– Здесь не проедешь. Поедем задворками,– закричал Хиросэ шоферу.– Сворачивай направо. Попадем на Ногидзака, а– оттуда выберемся на проспект Аояма.

Машина снова двинулась. Свернули направо, пытаясь пробраться от Коригава-тё к Ногидзака, но горела промежуточная улица Хиноки-тё. От Симмати повернули к Омогэ-мати и наконец, делая бесчисленные объезды, выбрались на проспект Аояма. Сюда еще не добрался огонь, но люди уже собирали пожитки, готовясь к бегству.

Грузовик двинулся вперед, направляясь к первому кварталу Аояма. Но раньше чем они успели доехать до 494

первого квартала, машину снова остановил вооруженный солдат.

– Куда едете?

– В Сиба.

– В Сиба не проехать, поворачивайте обратно.

– Почему не проехать?

Впереди – там, куда они направлялись, бушевал вихрь огня.

– А! А! – упавшим голосом воскликнул Хиросэ.– Где это? Где это горит?

– Второй квартал. Шестой тоже горит,– обернувшись, сказал солдат.

Ветер, хлеставший вкось, свистел над самым ухом. Кусуми встал во весь рост в кузове и огляделся по сторонам. Повсюду, насколько хватал глаз, полыхало сплошное море огня. Роща Кюдзё, роща Санно, возвышенность Нагата-мати казались темными пятнами, черневшими на фоне языков пламени. Справа пожар подступил совсем близко. Огонь, полыхавший в районе Роппонги, не позволял видеть, что творилось дальше, за Роппонги. На западе горел второй квартал Аояма. С северной стороны чернел сад, окружавший дворец, но и там, за дворцом, небо тоже было багровым.

– Дело плохо, хозяин! – выкрикнул Кусуми. – Никуда не проедешь. Может, вернемся в Акасака?

– Ерунда!—Хиросэ вышел из кабины.—Акасака тоже давно уже в огне!

– Так ведь податься все равно некуда. Машину не пропустят.

– Пойдем пешком,– голос Хиросэ звучал решительно. – Господин директор,– обратился он к сидевшему в кузове Юхэю,– пойдемте пешком. Машину дальше не пропустят. Ничего, отсюда уже не так далеко.

Шофер остался, чтобы укрыть где-нибудь машину, а остальные вчетвером направились к первому кварталу Аояма, оцепленному полицией й войсками. Но здесь пройти им не удалось. Они свернули направо, к Военной академии. Через парк Дзингу-гайэн, по улице Инада, можно было попасть в район Сиба.

Холодный ветер хлестал в лицо, леденя губы. Четверо мужчин, согнувшись, поспешно шагали вперед. Улица, по которой они шли, оказалась относительно тихой и темной. Киёхара взял 'Юхэя под руку. Внезапно он заговорил, точно одним духом хотел излить все, что накопилось на сердце.

– Я всегда предчувствовал, что именно этим кончится. Никто не задумывался всерьез, какой ужас сулят зажигательные бомбы. А ведь можно было, кажется, учесть горький опыт Германии, подвергавшейся таким ужасным массированным налетам... Неужели нельзя было принять по-настоящему радикальные, действенные контрмеры? Все эти ведра с песком и багры—детские игрушки, забава для малых ребят... Пожалуй, в мире не найдется другого такого же легко уязвимого города, как Токио. Ведь город сплошь деревянный. Да и улицы узкие, и водопровод сразу выходит из строя... После великого землетрясения можно было, кажется, это уразуметь... А что знали о самолетах «Б-29»? Когда с прошлой осени они стали прилетать на разведку, военные власти давали в печать совершенно неправильную информацию. Говорили, что они едва могут добраться до Токио, а находиться в небе над Токио не способны более двадцати минут. И следовательно, мол, не могут нести на себе груз бомб. Болтали что придет на ум, старались с помощью болтовни уйти от ответственности. Сегодняшний удар – смертельный. От такого удара оправиться не удастся. Возможно, это ускорит капитуляцию. Токио, как столица Японии, полностью уничтожен. Ужасно!.. Мир не знал еще такой бессмысленной войны. Нет, в самом деле, ведь это чудовищный, полнейший абсурд. Если война продлится еще, что станет с народом? А народ молчит. Покорно молчит. Недаром это Япония. Здесь все до мозга костей проникнуты почитанием императора. В другой стране народ давно возмутился бы. Даже Гитлер, и тот, кажется, наконец понял...

Внезапно все вокруг озарилось ярким светом. За аллеей по-зимнему голых деревьев возникли из мрака, отражая розовое сияние, мраморные стены музея живописи Дзингу. Сквозь дым, волоча за собою огромную ленту пламени, бившего из бензиновых баков, летел подбитый «Б-29», похожий на горящий факел. Это было невиданное зрелище, грандиозное, трагическое и прекрасное. Освещенный бушевавшим на земле огнем и казавшийся поэтому раскаленным, самолет, наклонившись носом вперед, на всей скорости летел в сторону моря, 496

пытаясь сбить пламя. Но пламя все разгоралось, и самолет нырнул в темноту где-то за рощей Госё-Аояма. Там, где он упадет и сгорит, останутся обгорелые трупы команды, ибо вели самолет не демоны и не боги, а обыкновенные смертные люди. В раскаленный пылающий ад превратилась земля, и в небе тоже полыхал огонь геенны, испепеляющий грешников.

Юхэй и его спутники свернули в парк Дзингу-гайэн. Под деревьями ютились люди, очевидно погорельцы, спасшиеся от пожара.

От района Кудап до самого Хонго бушевал грандиозный водоворот огня. Район Харадзюку тоже горел. Район Усигомэ – тоже. Отворачиваясь от пронизывающе-холодного ветра, Юхэй и его спутники дотащились до огромного здания музея. Взобравшись по каменным ступенькам лестницы, они огляделись по сторонам. Пламя, бушевавшее на земле, багровым заревом отражалось в небе, окутанном клубами дыма. Казалось, будто облака тоже горят.

Киёхара, задыхаясь, опустился на ступеньки. Юхэй тоже присел рядом. Он пошарил в кармане, ища сигареты. Сильный ветер мешал зажечь спичку. Ступенькой выше поместились Хиросэ и Кусуми. «Б-29» все еще носились по небу, но прожектора уже перестали преследовать самолеты. Даже зенитки умолкли. Большой Токио на глазах погибал в огне. И не только Токио,– казалось, перед ними гибнет в вихре войны вся Япония. «Страна богов» с ее двухтысячелетней историей обращалась в пепел, уносимый ветром. В этом испепеляющем огне погибнут, наверное, и военщина с ее диктаторскими методами насилия, и высшая бюрократия, безнаказанно творившая произвол. Старые политические силы, не брезговавшие никакими средствами угнетения и насилия по отношению к Сэцуо Киёхара, Юхэю Асидзава и многим, многим другим прогрессивно настроенным людям, либералам и социалистам, тоже, несомненно, погибнут, уничтоженные этим безжалостным адским пламенем.

Но теперь Киёхара не способен был радоваться этому. Обхватив руками дрожащие колени, он плакал. Прерывающимся от слез голосом, сердито, словно упрекая кого-то, он шептал:

– Я это знал. Я давно все это предвидел... А ведь я так протестовал! Коноэ виноват, да, виноват... Он понимал все, но в последний момент все-таки позволил Тодзё одержать верх... Теперь уже поздно. Теперь нужно скорее кончать войну... Скорее кончать...

Юхэй поставил трость между колен и, опираясь на нее подбородком, спокойно смотрел на гибнущий в огне Токио. В коричневой шляпе, с белым шелковым кашне вокруг шеи и опаловой булавкой в галстуке, он казался хладнокровным, как чужестранец, наблюдающий за событиями в чужой, далекой стране. Он медленно курил, время от времени поглядывая при свете красного огонька сигареты на циферблат ручных часов, и непонятно было, чем объяснить эту выдержку – иронией, умением владеть собой или полной покорностью всемогущей, судьбе.

В это время за спиной Юхэя и Киёхара послышался звучный голос Хиросэ, сидевшего ступенькой выше.

– Каково, Кусуми-кун? Ведь этак, пожалуй, районы Хондзё, Фукагава, Нихоцбаси и Хонго выгорят дотла. Да и от Канда, наверное, ничего не останется. Киёбаси и Сиба тоже здорово пострадают.

– Да-а,– согласился Кусуми. – Пожалуй, и на этом еще не кончится. Ведь даже район Адзабу в огне.

– Как ты думаешь, сколько всего сгорит?

– Это домов-то?

– Ну да. Тысяч сто?

– Какие там сто! Много больше.

– Отец часто рассказывал про великое землетрясение. По его словам, тогда сгорело более трехсот тысяч жилых домов. Как по-твоему, нынче сгорит столько же или меньше?

– Трудно сказать. Насколько распространился пожар в глубину, на глаз не определишь. Возможно, завтра выяснится, что ущерб не так уж и велик.

– Пустяки. И так видно, что горит здорово. Ты смекай! Когда пожар кончится, что тогда? Начнут строить дома...

– Дома-то? – Кусуми на минуту задумался.– Навряд ли. Построишь дом, а тут опять воздушный налет, и опять все сгорит.

– А я тебе говорю, что начнут строить,– сказал Хиросэ.– Подумай сам. Допустим, сгорело сто пятьдесят тысяч домов. Значит, число погорельцев не меньше чем полмиллиона человек. Ночевать-то им где-то надо! Хорошо, предположим, половина эвакуируется. А остальным, спрашивается, где приклонить голову?

– Все это верно, но, пожалуй, не сыщется таких дураков, которые строили бы дом, заранее зная, что этот дом спалят.

– Несколько десятков тысяч человек разместятся, пожалуй, в бараках.

– Бараки, может быть, и построят. Но только не сразу, не сейчас...

– Правильно. Вот об этом я тебе и толкую.

Юхэй и Киёхара невольно прислушивались к этой беседе. Вихрь пламени, метавшийся вокруг парка, нисколько не уменьшался. Снопы искр, взлетавшие высоко в небо, сверкали, как звезды. Самолеты уже исчезли. Толпы беженцев пересекали площадь перед музеем. Нескончаемой вереницей двигались темные тени. Многие вели за руки детей. С шумом и свистом налетал холодный, хлеставший вкось ветер.

– До окончания войны дома, пожалуй, строить не будут, а? – опять заговорил Хиросэ.

– Пожалуй, что так.

– Тогда вот что: война долго не продлится, самое большее до лета. Филиппины уже взяты, да и Токио, сам видишь, в каком переплете...

– Кто его знает...

– Слушай дальше,– продолжал Хиросэ.– Во всяком деле, дружище, нужно действовать смело. Если бы дома стали строить сейчас же, немедленно – тогда все дело в строительном материале. Ну, а раз приходится подождать до окончания войны, значит главное – лесные участки. Лес на корню – вот в чем соль. Понял? Мотай хорошенько на ус. Нужно скупать лесные участки – побольше, сколько сможем. Да, да, теперь же, немедленно. Опоздаем хоть на день – ни черта не получим. Вот увидишь, как только война кончится, сразу же начнется драка за строительный материал. Если Токио так досталось, так и Киото и Осака тоже пострадают, можешь не сомневаться. А это, приятель, сулит богатые перспективы. Понимаешь? Слушай внимательно. Отец разбогател на поставках древесины после великого землетрясения, а сейчас разрушений – честное слово, побольше, чем в ту пору.

– Правильно, покупать сейчас самое время,– тихо отозвался Кусуми.–И конечно – лесные участки. Лес– ’ самое надежное дело. Высокосортные породы нам ни к чему. Нужно брать криптомерию. И дешево, и хорошо. Оптом пойдет.

– Нет, ты посмотри, как горит! – закричал Хиросэ.– честное слово, при таком ветре огонь дойдет до самого моря, не иначе!

Услышав этот радостный возглас, Сэцуо Киёхара оглянулся и уставился на Хиросэ ненавидящим взглядом.

– Послушай, кто это такой? – шепнул он, обращаясь к Юхэю.

– Ладно, оставь... Молчи, пожалуйста,– с горькой усмешкой ответил Юхэй.

Хиросэ, сидевший ступенькой выше, смерил Киёхара презрительным взглядом. Его лицо, освещенное заревом пожара, казалось оскорбительно-грубым. Внезапно Киёхара вскочил, схватил трость Юхэя и с размаху, что было силы, ударил Хиросэ.

Хиросэ не успел встать, он едва сумел увернуться от удара. Трость опустилась ему на плечо. Киёхара ударил в другой раз, в третий. Он что-то пронзительно кричал, но слов нельзя было разобрать. При третьем ударе Хиросэ наконец вскочил и схватился за трость, пытаясь вырвать ее из рук Киёхара. Трость с треском сломалась.

– Ты что, спятил, мерзавец?! —заорал Хиросэ. В его голосе звучали интонации прежнего фельдфебеля Хиросэ. Киёхара, поднимая обломки трости, задыхаясь, проговорил:

– Вот такие, как ты, и есть настоящие враги родины. Тебе на все наплевать, лишь бы набить карман! Ты лучше подумай о тех, кто сегодня лишился крова!

Хиросэ готов был наброситься на него, но на лестнице бороться было неудобно, к тому же он хромал. Тем временем Юхэй схватил портфель Киёхара и, толкая приятеля в спину, увел его прочь.

Слышно было, как позади спорят Хиросэ и Кусуми,– очевидно, Кусуми уговаривал хозяина успокоиться,– но бежать вдогонку они не стали.

– Кто он такой? – все еще взволнованно спросил – Киёхара.

– Да ничего особенного, директор типографии «Тосин». Не стоит принимать всерьез подобных субъектов.

Лишившись трости, Юхэй засунул руки в карманы пальто. Они шли, отворачиваясь от пронизывающего ветра.

– При виде таких субъектов я теряю всякое самообладание. Ведь у него в его поганой башке нет никакого понятия ни о государстве, ни о народе. Такой тип способен хладнокровно совершить любое предательство. Это самая подлая порода людей. И при том же – подумай!– в самый разгар этого страшного бедствия! Нет, такое нельзя простить!

– Да будет тебе, перестань...– ответил Юхэй, как будто иронизируя над гневной вспышкой старого друга.– Такие люди найдутся в любой стране. Тысячи и десятки тысяч... Я согласен, они вызывают отвращение, но всерьез принимать их, право, нельзя... А я вот, когда смотрел на этот пожар, особенно остро понял, какие великие преступления совершило так называемое японское государство по отношению к собственному народу. То самое государство, которому ты придаешь такое значение...

Они шли по темной дороге среди зарослей парка.

– Когда война принимает такие чудовищные формы, никто уже не смеет утверждать, что она ведется для блага народа. Кругом смерть и страдания. Государство не имеет права требовать от народа таких непомерных жертв. Даже у императора нет и не может быть таких прав. Всякой войне, всяким бедствиям должен быть какой-то предел. А сейчас все границы пройдены.

Идти предстояло далеко. По мере того как ночь сменялась утром, далекое зарево все усиливалось, и трудно было представить, что творится в объятом пламенем городе.