Текст книги "Фатерлянд"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 43 страниц)

Наконец подъем закончился. Стало заметно светлее. На западе среди нескольких разрозненных облачков проглядывало чистое небо. По гравийной дорожке идти было несравненно удобнее. Согласно туристической карте, это была обзорная тропинка. Группа остановилась – нужно было сориентироваться на местности. Справа раскинулась широкая лужайка, поросшая высокой и густой травой, слева сквозь заросли виднелось море. Теперь им следовало пройти мимо кофейной плантации и спуститься к паромному причалу. Хан предупредил, что при встрече с японцами всем следует улыбнуться в знак приветствия.

Восхождение по тропе заняло около часа. Коммандос запыхались и слегка вспотели. Чо Сон отвинтил колпачок своей фляжки и глотнул. Затем все проверили экипировку, а девушки, кроме того, вынули из рюкзаков шарфы и повязали вокруг шеи. Шарфы в Корее были в моде у всех, начиная от маленьких девочек и заканчивая почтенными старушками. Это не ускользнуло от пристального взгляда командира.

– Что такое? – спросила Ким.

– Все нормально. Смотрите, чтобы на них не было пятиконечных звезд.

Ким дернула за край своего шарфа и показала Хану, что это всего-навсего китайская подделка под «Луи Виттон».

Группа миновала несколько цветочных плантаций. Ли невольно залюбовалась белыми цветами с желтой сердцевиной, в которых признала один из сортов нарциссов. Другие поля были сплошь усеяны желтыми головками с пушистыми маленькими лепестками. То тут, то там попадались вишни с набухшими, готовыми распуститься почками. В свежем утреннем воздухе под подошвами пронзительно скрипел гравий. Чтобы меньше походить на военных, Хан велел идти свободно, в удобном для каждого темпе. Привыкший к одиночной работе, Чан перестроился без труда. Он весьма гордился своим званием секретного агента. Разведка была его истинным призванием. В глубине души он питал неприязнь к работе в составе группы и не чувствовал себя частью команды. Позади него топал Чхве, который бубнил, что Ли очень идет ее шарф, и все допытывался, знает ли девушка, что буквы на ее кепи означают логотип американской бейсбольной команды. Но Чхве с его комплиментами был примитивен – машина для убийства, и ничего более. Чан же чувствовал, что создан для более тонкой работы.

Впереди группы все так же шел Хан, рядом с которым держался Ким Хак Су. Чо Сон Ли и Пак Мён болтали о рыбалке. В одном из рукавов реки Тэндоган, за пределами Пхеньяна, в свое время существовала широко известная рыбная ферма. И Чо, и Пак в детстве ездили туда порыбачить. Но однажды Тэндоган разлился, и бо́льшая часть рыбы оказалась смыта дальше по течению. То, что осталось, было выловлено местными жителями и продано.

Хотя власти и говорили, что со смягчением позиции США в отношении КНДР самые тяжелые годы остались позади, а продовольствие и медицинское обслуживание стали более доступными, в провинциях все еще чувствовались последствия голода, усугублявшиеся коррупцией среди партийных и военных чиновников. Даже секретная военно-морская база, с которой они вышли на операцию, была в ужасающем состоянии. Укрытия для кораблей в прибрежных скалах почти полностью разрушились, в резервуарах не осталось ни капли топлива. Для того чтобы они смогли выйти в море, солярку пришлось везти чуть ли не из Сонхунга.

Чан то и дело задавался вопросом, как именно сложатся обстоятельства, если у них все получится. Великий Руководитель, вписав свое имя в историю, по слухам, мог переехать в Китай. Само собой разумеется, при смягчении позиций Америки и Китая воссоединение Северной и Южной Кореи уже не будет казаться несбыточной мечтой. И тем не менее останется огромное количество проблем, которые нужно будет как-то улаживать. Взять хотя бы смешение населения Юга и Севера – хаос будет просто неизбежен. Экономику охватит новый кризис, и сторонники «жесткой линии» из Народной армии вряд ли откажутся от дальнейшей борьбы. Но США и Китай, оказывая всестороннюю поддержку Великому Руководителю, попытаются свести к минимуму негативные последствия воссоединения.

Операция по захвату Фукуоки была направлена на устранение препятствий для объединительного процесса, причем Япония должна была исполнить роль проигравшей державы. Все чаще эта страна воспринималась как язва не только на теле Азии, но и всего мира. Ее загубленная экономика уже не могла восстановиться, и за этим обязательно должен последовать неизбежный всплеск милитаризма. Крупные корпорации вывели свои активы за рубеж; во всех больших городах, по общему мнению, насчитывалось более миллиона бездомных.

Чан был поражен, насколько тщательно была продумана операция. Разумеется, одной Республике такое было не под силу. Впрочем, даже если ведущие мировые державы и не были непосредственно задействованы в подготовке, они в любом случае должны были знать об этом плане и не препятствовать действиям Северной Кореи. В идеале группировка войск КНДР – хватило бы ста тысяч человек – совместно с войсками ООН, преимущественно американскими и китайскими, могла бы полностью оккупировать остров Кюсю, после чего военно-политический союз между Поднебесной и США станет неизбежным, а остров превратится в буферную зону. Военное присутствие обеспечит поддержание общественного порядка на территории формально японского острова, а раз остров остается «формально японским», то и львиная доля финансовой нагрузки закрепится за Японией. Такое положение дел даст возможность построить новую железнодорожную линию, которая свяжет Европу и Дальний Восток, а также протянуть трубопроводы, через которые в Пусан пойдут каспийский природный газ и нефть из любого месторождения. Разрушения, что могут возникнуть в результате военных действий, коснутся только лишь острова Кюсю и, в частности, города Фукуока. Совместные действия объединенного миротворческого контингента позволят американцам взять на короткий поводок сторонников антикитайской политики. Сторонники милитаризации Японии, скорее всего, потребуют от правительства возврата Кюсю. А поскольку Япония не сможет противостоять объединенным силам США и Китая, то, помимо потери целого региона, она окажется в полной политической, экономической и военной изоляции.

– Привал, – произнес Хан.

Группа вышла к площадке для отдыха. Между деревьями был виден причаливающий паром. На тщательно подстриженном газоне ровными рядами цвели кусты камелии; под увитыми глициниями шпалерами расположились бетонные столики и сиденья. Рядом – питьевой фонтанчик, неподалеку была общественная уборная. Для готовки тут же, на площадке, было устроено что-то вроде плиты из кирпича.

Ввиду раннего часа туристы еще не появлялись. Чан присел на один из столов и снял с плеч рюкзак. Чо Су Ём устроился за соседним столиком. Послышались голоса – подошли Ли и Ким. Чан повернулся: девушки застенчиво жались на краю площадки, словно школьницы на пикнике. Он догадался, что они хотят сесть к Чо Су Ёму, и поторопился подсесть к нему. Хан сел с Кимом, к ним присоединился Чхве. За третий стол уселись Пак Мён и Чо Сон Ли.

Чо Сон жестом пригласил девушек, но они вежливо отказались.

– Вы не возражаете, если мы сядем рядом? – спросили они, подходя к Чо Су Ёму.

Тот немедленно поднялся и сделал приглашающий жест.

«Ну точно, как на школьном пикнике», – подумал Чан.

Легкий ветерок донес едва различимый фруктовый аромат. Судя по карте, где-то неподалеку от кофейной плантации располагались теплицы. Вероятно, там выращивают тропические фрукты. Запах усилился. Девушки потянули носами.

– Интересно, чем это пахнет? Что за цветы? – спросила Ким.

Как истинные дочери Республики, девушки, достав фляжки, прежде всего налили воды мужчинам.

– И мне нальете? – игриво бросил Чо Сон Ли, но Ким и Ли не обратили на него внимания.

– А по-моему, это все-таки фрукты, – заметил Чо Су Ём, открывая свой паек. – Впрочем, товарищ Чан, вероятно, лучше знает, что это может быть, – добавил он.

В состав пайка, упакованного в алюминиевые коробки, входили рис, скумбрия в остром соусе и огурцы кимчи. В запахе пряной бобовой пасты и чеснока было что-то ностальгическое, как будто последнее «прости» их Родины.

– Почему вы так думаете? – почтительно спросил Чан.

Чан был младше Чо на четыре года и даже подумать не мог о том, чтобы притронуться к пище раньше него. Кроме того, Чо Су Ём ему очень импонировал. Чертами лица он походил на актера, а его глубокий голос действовал завораживающе.

– Но вы же часто бывали в Китае? – отозвался тот. – Значит, много чего повидали.

– Ну да, мне тоже кажется, что это какой-то фрукт. Но вот какой – никак не могу понять.

Чо сидел бок о бок с Ким, а Чан оказался рядом с Ли. Сиденья были врыты в землю очень близко, и каждый раз, когда Чан поворачивался, он невольно то локтем, то коленом слегка касался своей соседки. Он вдруг понял, что подобное с ним происходит в первый раз в жизни. Чан был единственным ребенком в семье. Друзей у него не было. В детстве он мечтал о старшем брате и испытывал что-то вроде зависти к своему однокласснику, у которого брат был. Со временем эти чувства исчезли, и размышлять об этом Чан считал пустым занятием.

Чо Сун Ём с едва уловимой улыбкой вдруг стал читать стихотворение о революции – его попросили об этом девушки, зная, что в университете он писал стихи. Его голос был поистине великолепен. За соседним столиком Чо Сон Ли и Пак Мён оторвались от еды и стали слушать.

– Ведомые красной гвардейской стрелой, / Мы идем к нашей цели. / Много лет мы не пили, не ели, / Для того чтобы выковать меч / Священной войны, / Чтобы стать единым народом!

Чан огляделся – никогда еще он не видел более спокойного места. В воздухе плыл чудный аромат; на столах плясали причудливые тени от шпалер; по зеркальной глади залива неспешно проплывали суденышки: да еще красивый профиль Ли… И все же что-то настораживало, что-то было не так.

Скоро настроение Чана передалось остальным членам группы. Виной всему был запах, который становился все сильнее и ярче. Вдруг ветви цветущих камелий зашевелились, и из-под них на площадку вышли двое японцев с коробками, наполненными красноватыми продолговатыми фруктами.

– Доброе утро! – произнес тот, кто выглядел моложе.

Второй, мужчина средних лет, судя по всему, был его отцом. На обоих – рабочие комбинезоны и бейсболки; на шее у каждого болтались полотенца.

– Не желаете ли купить папайи? – спросил молодой. – У нас гораздо дешевле, чем на кофейной плантации.

Речь незнакомцев звучала необычно. Чан взволновался, не зная, как правильно поступить. Оба, отец и сын, говорили на местном диалекте. Хан, а за ним и остальные поприветствовали незваных гостей. Чан надеялся, что японцы не обратят внимания на акцент, однако те заметно напряглись. Оба переглянулись и поставили ящики на один из столов.

– Нет, правда хорошая папайя! – сказал тот, что помоложе, подталкивая свой ящик в сторону Хана. – У них нет косточек, так что есть будет приятно.

Может быть, они выглядят встревоженно из-за того, что торговля с рук здесь запрещена?

– Нет, спасибо. Нам не нужно, – ответил Хан.

На лицах торговцев появилось подозрительное выражение.

– Вы откуда? – спросил пожилой изменившимся голосом, не сводя глаз с Хана. Он отодвинул свой ящик и прикурил сигарету. Затем нагнулся к уху сына и шепотом, но так, чтобы было всем слышно, произнес: – Ты тоже чувствуешь запах чеснока?

– А откуда они?

– Из Китая, а может, и корейцы.

– Тут совсем недавно китаёзы свистнули велик прямо у почты.

– Лучше позвать полицию.

– Попробуй! – выкрикнул Хан.

В ту же секунду Чхве шагнул вперед и ткнул указательным и средним пальцами в глаза молодого человека. Из горла жертвы вырвался звук, похожий на свист ветра, – это был даже не крик, а звон скрутившихся от страшной боли нервов. Отец сделался бледнее покойника. Видя, как пальцы Чхве погрузились в глазницы сына, он попытался крикнуть, но Ким Хак Су тотчас же ухватил его за плечо и свободной рукой свернул набок нижнюю челюсть. Раздался хрустящий звук, словно сломалась толстая сухая ветка. От удара голова мужчины мотнулась вбок, и он буквально упал в объятия Кима. Ким, подхватив тело, потащил его в кусты. Рот мужчины распахнулся, словно тот захотел зевнуть. Его сын, навалившись на руку Чхве, трясся в предсмертной агонии.

– Дурак, – проворчал Хан. – Зачем? Теперь у тебя вся куртка в крови.

Чхве выдернул пальцы и той же, покрытой желтоватой слизью рукой схватил юношу за затылок и свернул ему шею. Сухо хрустнули позвонки. Пак Мён и Чо Сон подхватили труп и поволокли его в заросли. Чан и Чо Су Ём внимательно осмотрели местность, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей. Затем последовал приказ собрать вещи и немедленно уходить. Ли сняла с Чхве испачканную куртку и замыла кровь в питьевом фонтанчике. Ким взрыл каблуком ямку и засыпал землей то, что осталось от глаз молодого человека. Вынырнувший из кустов, где было спрятано тело мужчины, Ким поинтересовался, как скоро местная полиция хватится пропавших торговцев.

– Это случится нескоро, – обронил Хан, глядя на часы. – Во всяком случае, на этом острове никому не удастся нас арестовать.

После его слов все расслабились.

– А что делать с фруктами? – спросил Ким.

– Да брось в кусты.

– Девять взрослых билетов будьте любезны.

Ли извлекла из своего бумажника три купюры по тысяче иен, расплатилась и забрала сдачу. До отправления парома оставалось еще минут двадцать. Чан и остальные пристроились у дальней стены зала ожидания. Еще около двух десятков человек, желающих попасть на тот же паром, заполнили небольшое помещение с восемью стульями. Среди отъезжающих были двое школьников в форме, молодая мать с ребенком и подругой, супружеская пара средних лет, семь-восемь туристов, трое монтажных рабочих в касках, седовласый мужчина в костюме и три европейца – юноша и две девушки с огромными рюкзаками. Увидев столько японцев самого разного возраста, собравшихся в одном месте, Чан немало подивился тому, что в глазах и молодых, и старых не было ни проблеска какой-либо жизненной силы. Неужели это потомки тех, кто правил Кореей во времена своего военного могущества? Ким и Чхве расселись на стульях, но японцы даже не приближались к ним, держались обособленно. Рабочий в каске, заметив на шее Чана шрам, тут же отвел взгляд в сторону. Пока на них никто не глазел и не выказывал признаков беспокойства, Хан понимал, что их группа выделяется из общей массы. Поэтому он подозвал к себе Чана и предложил пойти в сувенирную лавочку. Чо, Ли и Пак Мён решили присоединиться к командиру.

Магазинчик располагался за пристанью. Полки были забиты упаковками лапши на любой вкус и цвет – вероятно, она была местным национальным блюдом, экзотическими фруктами из теплиц кофейной плантации, бутылками цитрусовых вин, сухофруктами, открытками и путеводителями по острову. Чо взял пакетик с сухофруктами, за который отдал на кассе восемьсот иен и еще сто сорок в качестве налога с продаж.

– А сколько это будет на наши деньги? – спросил он, на что Пак, прикинув в уме, заявил, что восемьсот иен приблизительно составляют месячный заработок спецназовца.

Чо, криво ухмыльнувшись, заметил, что такой пакетик на тридцать дней не очень-то растянешь.

На столике около кассы они заметили множество крохотных стаканчиков.

– Не желаете ли попробовать местного вина? – обратилась к Чану продавщица лет тридцати с небольшим. – Вы понимаете по-японски?

– Да, конечно, – ответил за всех Чо, и женщина расплылась в улыбке.

– Это черничное, – сказала она, протягивая поднос с четырьмя стаканами.

В это время Чо посмотрел в окно магазина. На улице курил Хан, а Ким Хак Су беседовал с девушками из Европы, больше полагаясь на язык жестов, нежели на свой английский.

– Такой стаканчик вряд ли повредит, – сказал Пак. – Оно очень крепкое?

– Нет, что вы, – замотала головой продавщица. – Это почти что фруктовый сок!

Чан взял с подноса стаканчик и понюхал. Вино совсем не отдавало спиртом, однако в нем чувствовалось что-то очень знакомое. Чо сделал глоток, и его лицо засияло от удовольствия.

– Это похоже на… на…

– На чернику! – закричал Пак.

Чан тоже пригубил и сразу же вспомнил о японском ботанике, который нашел чернику у подножия горы Пэктусан, выявил ее лечебные свойства, а затем разработал и стал продавать напитки и сиропы.

– Вкусно, не правда ли? – спросила продавщица, и все трое кивнули.

В дальнем углу сувенирной лавки стоял кофейный автомат. Благодаря прозрачным стенкам можно было наблюдать весь процесс приготовления, от помола зерен до того момента, когда готовый напиток разливался в чашки. Порция стоила триста иен. Поскольку до парома еще оставалось время, Чан и его спутники решили выпить по чашечке. Рядом с автоматом были маленькие контейнеры с молоком и сахаром. Не зная, сколько и чего можно добавлять в кофе, они обратились к девушке за кассой. Кассирша, без тени макияжа, поправила шарфик и сказала, что достаточно одной ложки молока и сахара, хотя некоторым нравится и простой черный кофе. Чо, решив, что черный кофе не нуждается в каких-либо добавках, выпил свою чашку и заметил, что это достаточно вкусно. Чан же не нашел ничего хорошего в пустом напитке, который показался ему горьким.

Ли теребила в руках купленную закладку для книги в виде бордового цветка и смотрела сквозь витрину на улицу, где прогуливалась Ким Хван Мок. Ли знала, что Ким некогда была замужем, но потом вернулась обратно в свой родной город, где родила ребенка, умершего во младенчестве. Возможно, подумала Ли, подруга вышла из зала ожидания оттого, что ей было больно находиться рядом с матерью-японкой и ее ребенком.

Вблизи Фукуока выглядела как беспорядочное нагромождение деталей огромной машины. Облокотясь на леера, Чан рассматривал внушительных размеров здания, которые росли по мере приближения к берегу. Рядом с ним стояли Пак и Ли. Паром разрезал форштевнем волны и обдавал брызгами лица и одежду стоящих на палубе. Впрочем, никто из коммандос не замечал этого, поскольку их внимание привлекло странное здание с круглой крышей, изображение которого они не раз видели во время инструктажа.

– Эй, вы там! Промокнете ведь! – бросил им кто-то из членов экипажа.

– Что это? – спросила Ли, указывая на огромный купол.

– Стадион «Фукуока Доум», – отозвался моряк и добавил, что в этот вечер на нем открывает сезон местная бейсбольная команда.

– Наверное, стоит сходить, – многозначительно заметила Ли.

– Естественно, – едва слышно проговорил Чан. – Глянем на этот бейсбол…

3. Толпа зомби

2 апреля 2011 года

«Проще было бы захватить этот отель, чем стадион», – размышлял Ким, прилаживая под одежду свой боевой нож. Группа была подготовлена для стычки с береговой охраной или с частями Сил самообороны, но вместо этого им пришлось прикончить двух крестьян. На пароме Ким перемолвился словечком с двумя девушками из Австралии. Они рассказали ему, что собираются в Сеул, и, между прочим, спросили, не подскажет ли он какой-нибудь недорогой отель. Ким отговорился тем, что сам он из провинции и плохо ориентируется в столице. Затем разговор зашел о корейской культуре и тхэквондо.

Выйдя на берег, группа разбилась на тройки и на такси добралась до нужной гостиницы. Им показалось довольно странным, что название отеля было написано по-английски: Sea Haw. Кроме того, по пути из порта до места назначения им часто встречались написанные латиницей названия ресторанов и магазинов. Ким подумал было, что они проезжают какую-то англо-американскую зону, но водитель лишь горько усмехнулся и объяснил, что теперь все стремятся повсюду развесить вывески на английском.

Где-то на периферии сознания, сформированного школьной программой, корейцы подспудно испытывали некоторое уважение к ненавистной им стране – Японии, которая довольно долго противостояла западному влиянию. Вероятно, подобные чувства разделяли южные корейцы, китайцы, вьетнамцы и индонезийцы. За время оккупации все самые значимые фабрики, дороги, мосты и туннели на территории Республики были построены японцами. Благодаря им появились несколько заводов по переработке цветных металлов, заводы по производству химических удобрений, был возведен мост, соединяющий Корею и Китай через реку Туманган. Но, если уж на то пошло, сейчас от этой странной смеси ненависти и уважения не осталось ничего. Вернее, ненависть осталась, но уважение? Япония превратилась в прислужницу Америки, этакую виляющую хвостом комнатную собачонку.

Пока Хан регистрировал всю команду в гостинице, Ким с товарищами осматривал интерьеры. Потолок, стены и полы в холле были, словно во дворце, отделаны мрамором. Взад-вперед сновали люди, несколько человек сидели в открытой кофейне и праздно болтали; приглушенно звучала западная музыка. Многие – как мужчины, так и женщины – выглядели довольно вульгарно. Они были причесаны и одеты по европейской моде, пили европейские напитки и ели европейскую еду. Там был даже мужчина с серьгой в ухе!

Хан заранее предупредил, чтобы все были готовы к схватке с полицией, если с регистрацией возникнут проблемы. На всякий случай Ким, присевший на банкетку, держал пистолет в руке, погрузив руку в рюкзак. Однако служащие отеля вежливо кланялись и улыбались. Ким с удивлением отметил, что их даже не попросили предъявить паспорта. За багажом пришел юноша-японец. Ким едва удержался, чтобы не ударить этого малого – прическа и одежда у него были как у африканца. Казалось, он пришел с костюмированной вечеринки или со съемок какой-то глупой комедии.

В свое время Ким ездил в Восточную Европу, которая тогда еще была частью советского блока. Служащие в первоклассных отелях там были одеты в строгие костюмы. Он так сурово воззрился на парня, что бедняга начал извиняться перед ним, видимо, сочтя свое поведение неподобающим. Когда позже Хан спросил, что произошло, Ким сказал, что его возмутил шутовской наряд этого идиота. Хан объяснил майору, что в гостинице «Морской ястреб» каждый этаж оформлен в том или ином национальном стиле. Там, где им отвели номера, интерьер был «африканский», и у парня с дредами не было никакого намерения оскорбить чьи-то чувства.

Номера действительно выглядели экзотически. Покрывала на кроватях были из пестрой ткани, спинки стульев выполнены в виде рогов, а на стенах висели африканские щиты и копья. Распаковывая и осматривая оружие, Ким спросил у Пака, с которым его поселили, зачем в шикарном японском отеле все эти дикарские штучки.

– Да какая разница! – ответил тот, проверяя свой пистолет и пристраивая на поясе гранату. – Африка, Марс, Гадес – все едино!

Ким подумал, что Пак, должно быть, весьма хладнокровный человек. В спецназе мало кто решался противоречить майору. Разве что Хан – старший по званию и человек, которого Ким уважал. Он слегка покраснел от раздражения – этот мальчишка Пак казался таким невозмутимым! Впрочем, еще служа в 970‑м батальоне, Пак Мён зарекомендовал себя превосходным спецом. В течение полугода он вел пропагандистские передачи в демилитаризованной зоне и склонил к предательству трех офицеров южнокорейской армии.

Поразмыслив немного, Ким решил, что Пак все-таки прав. Группа сняла несколько номеров в отеле, потому что им надо было где-то остановиться. Здесь они могли проверить свою экипировку и разработать оперативный план атаки; вопрос дизайна интерьеров никакой существенной роли не играл.

Слегка кивнув Паку, Ким закатал штанину и пристегнул к ноге ножны с тесаком. В глубине души он все же полагал, что захват отеля куда лучше, чем нападение на стадион. С каким удовольствием он бы перерезал глотки японским идиотам, одетым в африканские тряпки. Что за взгляды у этих шутов гороховых, которые пресмыкаются перед иностранцами? «Где теперь та Япония, – ворчал он, пристегивая ножны к лодыжке, – которая некогда потрясла не только Азию, но и весь мир?» Его представление о стране-противнике полностью изменилось.

Нацепив на пояс четвертую гранату, Пак вдруг сказал Киму, что вполне понимает его чувства. Он добавил, что представление о стране изменилось, прежде всего, у самих японцев. С этими словами Пак взял пульт и включил телевизор. На экране возник мужчина в желтом шерстяном свитере, с накрашенными ногтями, напомаженным лицом и с маленькой собачкой на руках. Собачка была пушистая, с острой мордочкой и большими круглыми глазами. На ней был точь-в-точь такой же желтый свитерок, как у хозяина. На вопрос ведущего, что больше всего любит его питомец, раскрашенный, как павлин, мужчина улыбнулся и ответил, что песик предпочитает мясной бульон, который готовят в специальном ресторане для домашних любимцев.

Пак отвернулся от экрана.

– После поражения в войне, – произнес он, – Япония легла под США и вскоре начала богатеть. А теперь, когда ее экономика практически разрушена, люди стали чувствовать себя виноватыми и неполноценными, что, в принципе, свойственно японцам. Им нечего больше ждать, не на что надеяться, у них нет никакого плана действий. Страна, у которой есть цель и которая знает, что нужно сделать для ее достижения, не станет обряжать своих людей в клоунские тряпки.

Ким вновь не мог не согласиться с Паком. Он не переставал восхищаться умению Хана подбирать людей.

Пак снова взглянул на экран:

– Не, эта шавка слишком тощая для супа.

Ким был того же мнения.

Захват бейсбольной арены должен был начаться в 19:00. Пак и Ким собрались вместе с остальными членами группы в номере Хана для совещания.

Солнце клонилось к закату. Из окон отеля открывался вид на город и залив. Вдоль холмов вдалеке тянулись ряды офисных зданий и жилых кварталов. В номере было довольно тесно для девятерых. Хан сидел на стуле у окна. Рядом стоял Чо, Ким сел на второй стул с другой стороны стола, остальные уселись кто на кровать, кто прямо на пол. Совещание было итоговым, все детали они обсудили самым подробным образом раньше. Первая группа – Хан и Чо Су Ём – должна была проникнуть на стадион через вход № 3, занять кабину комментатора, объявить о вооруженном захвате и следом сообщить, какие требования они выдвигают правительству Японии. Семеро остальных делятся на три группы. Ким Хак Су и Ли идут через вход № 2 и берут на прицел первую трибуну; Чан и Ким Хван Мок направляются к входу № 4 и занимаются третьей трибуной; Чхве, Чо Сон и Пак Мён контролируют трибуну со стороны входа № 8. Поскольку всего на стадионе тридцать два входа-выхода, само собой, взять все под контроль не удастся. Если кто-то из зрителей попытается покинуть арену, он будет предупрежден выстрелами. При повторной попытке открывается стрельба на поражение.

Хан раздал всем карманные рации, поскольку мобильная связь, скорее всего, окажется заблокированной, когда все сидящие на трибунах схватятся за свои телефоны.

– Приказ об отходе с позиций каждый получит по рации, а до этого нужно оставаться на местах, – сказал он. – Есть ли у кого вопросы?

Первым руку поднял Чхве: как поступить в случае массового сопротивления? На матче-открытии Тихоокеанской лиги будет не менее тридцати тысяч человек, и, если они откажутся выполнять требования коммандос, оружие против такой толпы будет бесполезным. Хан уверенно произнес, что такое вряд ли возможно, но, если что-то пойдет не так, всем следует отступить к кабине комментаторов, где будет находиться первая группа, и сдерживать напор огнем.

– Вы объявите, что мы представляем силы повстанцев? – спросила Ли.

– Разумеется, – кивнул Хан. – Иначе возможна ответная атака на нашу Республику. Мы скажем, что боремся с диктаторским режимом Ким Чен Ира, что желаем нашей Родине мира, счастья и процветания и хотим объединения Севера и Юга. Что это и есть повод для нашего выступления.

Ли закусила губы и прижала к глазам носовой платок. Ким Хван Мок обняла ее за плечи. Мужчины тоже были тронуты речью командира.

Хан встал и мягко произнес:

– Ну-ну, что же вы… Укрепитесь духом. – Он обвел всех взором и продолжил: – В тысяча восемьсот пятьдесят третьем году крестьянин по имени Ха Ни Га из провинции Хамгёндо ушел в Россию, перейдя реку Туманган. Это был первый корейский эмигрант, которому удалось выжить в суровом климате и преодолеть множество невзгод. Его революционная попытка вдохновила последователей, основавших корейские поселения вдали от Родины. Многие патриоты, спасаясь от гнета японского империализма, бежали за Туманган. Их обвиняли в предательстве и называли шпионами, но они не теряли духа и оставались верны идеалам. Как вы знаете, сейчас они почитаются у нас как провозвестники Революции. Что же, теперь наша очередь. Ради мира и безопасности Отчизны, заклейменные позорным именем бунтовщиков, мы будем стойко переносить выпавшие на нашу долю испытания. Долой сожаления! Только принеся себя в жертву, мы можем добиться счастья для нашего народа! Только так обычный человек может стать героем!

Ли еще раз провела платком по глазам, а затем низко поклонилась командиру. Нахмурив брови, Хан заметил:

– Не стоит расходовать боевой дух на бесполезные слезы.

Ким Хак Су подумал, что с таким командиром решимость ни одного из бойцов не поколеблется. Воспользовавшись паузой, он уточнил, как правильно переключать каналы связи в рации, и Ли, успевшая прийти в себя, детально проинформировала его – она была экспертом в таких вопросах.

Чо Сон спросил, когда применять гранатометы.

– Стрелять только по превосходящим силам полиции, – ответил Хан. – Или если потребуется продемонстрировать серьезность наших намерений во время захвата стадиона.

Солнце лизало водную гладь, оставляя оранжевые следы. Фукуока, огромный муравейник, из окна выглядела игрушечным городом, по улицам которого сновали крохотные автомобили-модельки. Вид был потрясающий, но у Кима восхищение быстро улетучилось. Глядя в окно, он размышлял об убитых крестьянах. В глубине души ворочалось что-то непонятное, но что именно – он не мог определить. Отвернувшись от окна, он увидел рядом с собой Хана.

– Товарищ Ким, о чем вы задумались? – спросил тот, хлопнув его по плечу. – Вы чем-то обеспокоены, как я вижу. Что случилось?

– Да не то чтобы обеспокоен… Просто не могу отвязаться от одной мысли.

– Расскажите мне. Лучше облегчить душу сейчас. Потом, по рации, это будет труднее.

– Я все думаю о тех продавцах папайи. Я не очень хорошо умею излагать свои мысли, но все же… Дело в том, что, когда Чхве воткнул пальцы в глаза того парня, другой, постарше, даже не шелохнулся, чтобы помешать. А потом, когда я разозлился на коридорного, тот вел себя, словно побитый пес, и всё извинялся.

Хан сказал, что в этом нет ничего необычного. Сильно напуганные люди не способны осознавать происходящее. Ким как будто бы согласился с ним, но все же… В тот момент, когда пальцы Чхве вонзились в глазницы парня, Ким заметил, как из тела его отца вылетела душа, оставив пустую оболочку. В следующую секунду он сам могучим ударом сокрушил челюсть пожилого мужчины, удивившись тому, как легко она сломалась. Не так-то просто на самом деле сломать кость, но мужчина, на чьих глазах был убит его сын, казалось, уже примирился с неизбежной смертью, не примирился – фактически умер до ее наступления.