Текст книги "Фатерлянд"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Допив чай, они прошли по красной дорожке в большое фойе. Далее шел ряд дверей с табличками, на которых значились названия деревьев: «Багряник», «Вяз», «Лавр», «Клен», «Дуб». Двери «дубовой» комнаты были открыты, и Курода увидел внутри три тела, завернутые в желтовато-белую ткань и перевязанную такого же цвета веревкой. Вокруг тел стояли вазы с цветами. Пак сказал, что это погибшие при перестрелке в парке Охори; похороны были запланированы на этот вечер, но из-за предстоящей казни перенесены на завтрашнее утро.

Навстречу им то и дело попадались вооруженные солдаты, офицеры – сотрудники штаба ЭКК и японские муниципальные служащие.

– Ну что, вы готовы? Сейчас покажем вам, в чем дело, – сказал Хан, бросив сигарету в пепельницу.

Полковник первым встал на эскалатор, который вел вниз, на уровень В1, за ним Хо Чи, Курода и Пак.

– Преступники содержатся на другом этаже, – объяснил Пак, похлопывая Куроду по плечу. – Когда подойдут основные силы, мы переведем их в другое место. Мы признаём за заключенными права человека, так что на уровне В2 условия вполне приемлемые, тем более рано или поздно здесь появятся инспекторы из Совета Безопасности ООН. Правда, я допускаю мысль, что они начнут говорить о принципах гуманности, ну, или о чем-то в этом роде, но это уже детали.

Курода подумал, что если сюда приедут инспекторы ООН, то они, чего доброго, могут признать, что ЭКК не представляет никакой угрозы мировому сообществу, и это сделает оккупацию Фукуоки вполне законным актом. Чтобы избавиться от этой мысли, он помотал головой.

– Доктор Курода, – сказал Хан, в свою очередь кладя руку ему на плечо; возможно, в Северной Корее этот жест служил для ободрения. – Китайские власти уже обратились к нам…

Этому человеку шла военная форма. По краю козырька его фуражки цвета хаки шел золотой галун; узкий воротник накрахмаленной белой рубашки стягивал ярко-красный узкий галстук, на левой стороне кителя переливались разноцветные орденские планки. Курода почувствовал себя неловко в своем белом халате. Садясь в машину, он хотел снять его, но Пак сказал, что лучше этого не делать.

Командующий ЭКК был немного выше Куроды, и ему удобно было держать руку на его плече. Курода припомнил, что когда-то видел фотографию, на которой был изображен улыбающийся Ким Ир Сен (или это был Ким Чен Ир?), точно так же державший руку на плече ребенка на церемонии награждения.

– Видите ли, доктор Курода, – продолжал Хан, – торговые отношения с Китаем действительно сильно пострадали из-за введенной вашим правительством блокады. Конечно, на Корею это тоже подействовало, но Китай оказался в гораздо более худшем положении. КНР хочет как можно скорее возобновить торговые операции. Когда подойдет наш флот, мы проведем переговоры с властями Фукуоки об открытии гавани и аэропорта. И как только основные силы высадятся, здесь вновь откроется китайское консульство.

Кивая в знак согласия, Курода стыдился сам себя. Если сюда войдет корейский флот, инспекторы ООН точно не найдут никаких нарушений, независимо от того, что скажет японское правительство, возобновится торговля с Китаем, и таким образом, остров Кюсю будет безвозвратно потерян для страны.

Пак толкнул стеклянную дверь и что-то выкрикнул. В небольшом помещении сидела женщина в белом халате и маске и перебирала какие-то бумаги. Через другую стеклянную дверь видна была парковка, а на ней – пара автобусов и три-четыре машины, видимо принадлежавшие постояльцам отеля или приехавшим на открытие сезона бейсбольным фанатам.

Женщина вскочила и передала вошедшим маски, латексные перчатки и полиэтиленовые бахилы. Ее лицо трудно было разглядеть под маской, но Куроде показалось, что она довольно молодая, не больше тридцати лет. Перед Хо она стояла навытяжку, четко отвечая на его вопросы; Куроде ее не представили.

Помещение паркинга тонуло в полумраке – работал только один ряд флуоресцентных ламп. Понимая, что сейчас он сможет сосредоточиться на пациентах, Курода почувствовал некоторое облегчение. Один из автобусов был превращен в больничную палату. Двери были заклеены скотчем; рядом стояла стремянка. Куроде предложили посмотреть в окно, что он и сделал; стремянку поддерживал Пак. Несколько сидений в салоне было удалено, а вместо них поставлены узкие койки. Больные лежали в напряженных позах, часто и неглубоко дышали. Через стекло было невозможно определить их возраст. Капельниц не было, также не было видно ни одного судна, а туалет находился в углу парковки – слишком далеко, чтобы больные могли дойти. Курода спросил, как же они облегчаются, и женщина на ломаном японском объяснила, что сама выносит за пациентами. Используются подгузники, которые собираются в мешки и потом сжигаются. Сотрудница изолятора также сказала, что в настоящий момент никакого лечения еще не проводится – больных только поместили в изолятор.

Пак отодрал скотч и открыл дверь; отодвинув толстую пластиковую штору, они вошли внутрь (сам Пак остался снаружи). В салоне было жарко и душно, вентиляция отсутствовала, но Куроде объяснили, что время от времени в автобусе заводят двигатель, чтобы включить кондиционер. Коек было шесть; снятые громоздились в задней части.

– Пока что сюда помещено трое… но будет больше, если это заразная болезнь, – прокомментировала женщина.

На ближайшей к Куроде кровати лежал молодой солдат с бритой головой. Поверх майки на нем был гостиничный халат; халат задрался, обнажив подгузник. Правая рука солдата была перевязана. Стетоскоп, пинцет, медицинская кювета, марля, бумажные салфетки, вощеная бумага, деревянные шпатели – все это лежало на узком столике рядом с койкой, еще Курода увидел термометр и ультразвуковой стерилизатор, который, конечно же, не мог работать из-за отсутствия достаточного напряжения. На полу стояли бутылки с питьевой водой.

Из препаратов в наличии были дезинфицирующий раствор, изодин (антисептик), мазь серого цвета (на контейнере была надпись на хангыле), упаковка ампициллина и какой-то белый порошок в бутылке. Женщина объяснила, что это эфедрин, разведенный соляной кислотой, и что они используют его для предотвращения инфекции, вызванной кашлем. Курода заметил, что этот препарат опасно давать больным в лихорадочном состоянии из-за многочисленных побочных эффектов, но Хо что-то прокричал сквозь свою маску, и женщина перевела:

– Да, нам это известно. Мы держим его на самый крайний случай.

Курода попросил измерить больному температуру. Термометр показал тридцать девять и четыре десятых градуса. Пульс был учащенный. Типичных симптомов респираторного заболевания не наблюдалось. Курода уточнил, было ли лихорадочное состояние постоянным или периодическим. Женщина заглянула в историю болезни и сказала, что лихорадка не прекращается с момента начала болезни. По поводу повязки на руке Хо объяснил, что в этом месте у больного язвенные высыпания. На соседней койке лежал солдат, забинтованный от лодыжек до коленей, а у другого бинты покрывали обе руки, шею и грудь.

Сочетание сыпи и высокой температуры существенно затрудняло постановку диагноза – слишком общие симптомы дня большого количества заболеваний, от незначительных до смертельно опасных. По просьбе Куроды с руки первого солдата сняли повязку. Рука покраснела и опухла от запястья до плеча. Курода зажег фонарик, который протянул ему Хо. На запястье сыпь была не выраженной, но на локтях возникли волдыри, а выше, у плеча, образовались многочисленные язвы. Курода спросил солдата (он был в сознании), чувствует ли тот боль, и солдат ответил, что у него болят мышцы и суставы. Конъюнктива была налита кровью, лимфатические узлы на шее воспалились. Как оказалось, сыпь была и на языке.

Курода попросил женщину снял подгузник с больного и осмотрел его половой орган. Выделения отсутствовали, что исключало возможность заражения половой инфекцией. Он спросил про тошноту и рвоту, причем ему пришлось потратить некоторое время, чтобы объяснить значение слова «тошнота». Солдат ответил, что ничего такого у него нет и что он вообще не чувствует себя больным.

Прощупав пространство между легкими и печенью, Курода не нашел ничего необычного. Но когда Хо и женщина попытались по его просьбе приподнять больного, тот сразу же застонал от боли. Курода взял со столика стетоскоп. Это был древний аппарат, который теперь вряд ли используют даже в самых отдаленных провинциях Японии. На металлической части выступили грязные пятна коррозии, резиновые трубки задубели и растрескались. В нижнем левом предсердии слышались какие-то шумы, но было трудно установить, что это на самом деле, – поврежденный клапан или коронарная аневризма.

Хан Сон Чин поинтересовался, заразная ли болезнь у солдата, и Курода сказал, что не исключает такой возможности. На лбу полковника выступили капельки пота. Курода тоже покрылся испариной, и женщина, пока он проводил осмотр, промокнула его лоб тканью. Вдруг на оконном стекле Курода заметил маленькое насекомое – таких он еще никогда не видел. Хо раздавил непонятную козявку обтянутым перчаткой пальцем.

По окончании осмотра больной спросил женщину, является ли Курода врачом. Получив утвердительный ответ, парень приподнял голову и поблагодарил его. Он был сильно ослаблен, хотя и хорохорился, и ему было приятно, что доктор потрудился внимательно осмотреть его. Курода пожалел о том, что у него не было с собой никаких лекарств, но хуже всего было то, что он так и не смог определить болезнь. Все, что он мог пока сделать, так это посоветовать больному как следует поспать. Тот кивнул и постарался как можно шире улыбнуться.

Второму солдату было под тридцать. В районе правого глаза и на лбу у него было большое родимое пятно, которое почти не отличалось от сыпи. С ним все обстояло гораздо хуже. У него были рвота и понос, и он едва мог говорить. Так как его мучил постоянный озноб, он был укрыт сразу несколькими одеялами, и Курода настоял, чтобы оставили только одно, так как укутывание только усиливает лихорадку. Градусник показал тридцать девять и семь десятых. Простыни были окрашены в желтоватый цвет от рвоты желчью, в подгузнике Курода обнаружил черные следы кала. Он спросил солдата, ощущает ли то зуд в ногах, но больной к этому моменту потерял сознание. Курода решил проверить зрительный нерв и включил фонарик – нерв был в порядке. Сыпь не изъязвлялась, однако на теле были припухлости.

Командующий снова вытер вспотевший лоб. Диарейные миазмы при отсутствии вентиляции становились поистине невыносимыми. Чтобы хоть как-то освежить воздух, он предложил завести двигатель, но Курода сказал, что шум и вибрация помешают ему завершить осмотр. Он уже заметил синие пятна на свободных от сыпи участках ног больного. Как и у первого солдата, конъюнктива была наполнена кровью, губы растрескались, слизистая оболочка ротовой полости воспалилась, а на языке появились пятна клубничного цвета. Лимфатические узлы на шее были воспалены.

Примерно такая же картина наблюдалась и у третьего больного.

– Вполне возможно, что это геморрагическая лихорадка, – сказал Курода, когда они вышли из автобуса и переменили резиновые перчатки.

Пак перевел, и Хо ответил, что геморрагическая лихорадка встречается в Южной Корее, но вряд ли в Японии может быть такое. Курода согласился с ним, но сказал, что носителем опасного вируса является полосатая полевая мышь; случаи заболевания фиксировались в Южной Корее и Восточном Китае, хотя, насколько было известно Куроде, в Южной Корее последняя вспышка произошла двадцать лет назад. Инкубационный период геморрагической лихорадки соответствовал двум неделям, так что если пациенты действительно подхватили ее, то это должно было случиться еще до их прибытия в Японию.

Курода уточнил, когда именно проявились первые симптомы.

– Где-то полдня назад, – ответил Хан.

Хо пролистал журнал и добавил:

– Первый пациент начал жаловаться на недомогание около одиннадцати часов назад, второй – десять часов назад, а третий – восемь часов назад.

Корейцы решили сразу изолировать заболевших и для этого выбрали помещение паркинга.

Курода спросил, известны ли случаи геморрагической лихорадки в Северной Корее, и ему без особой уверенности ответили, что никогда о ней не слышали. Но тем не менее полевые мыши, ввиду близости китайской границы, запросто могли оказаться и на территории КНДР, так что полностью исключить риск заражения нельзя. Командующий с запинкой признался, что медицина в Республике еще не находится на должном уровне.

– Скажите, если это инфекционное заболевание, оно может распространиться на других солдат? – спросил Хан.

– Человек является конечным носителем вируса, – пояснил Курода. – То есть вирус геморрагической лихорадки не передается от человека человеку. Если это действительно то, о чем мы говорим, – добавил он после короткой паузы.

Он поинтересовался у Хана, делали ли солдатам прививку от кори.

– Разумеется, – ответила за Хана женщина.

Высокая температура, сыпь, налитые кровью глаза, ломота во всем теле были типичными симптомами кори, но корь – детская болезнь, и в Японии она почти не встречалась с того времени, когда была введена обязательная вакцинация. В США и других странах регистрировались случаи заражения взрослых, которые отказывались от прививок. Так, может, и в Северной Корее та же проблема?

Когда Курода задал этот вопрос, корейцы переглянулись.

– Вообще, вакцинация у нас проводится в возрасте от четырех до шести лет. То есть этих троих должны были привить в начале девяностых годов, но… Видите ли, в те времена не хватало даже продовольствия и товаров народного потребления, так что я могу допустить, что они не привиты, – сказал Хан. – Но все же, что это может быть?

Курода сказал, что делать выводы пока что преждевременно.

– Нужно взять образцы крови и отправить на анализ в лабораторию.

На самом деле Курода полагал, что имеет дело с болезнью Кавасаки или, что было бы катастрофой, с бубонной чумой. При кори прежде всего воспаляются лимфатические узлы на шее, а сыпь распространяется от головы до нижней части тела. Но у осмотренных им солдат не было никакой сыпи на голове, зато были очаговые «бубоны», похожие на нелопнувшие мозоли. Болезнь Кавасаки, как и корь, относилась к категории детских; симптомы напоминали скарлатину, а в качестве возбудителя рассматривались бактерии.

Курода подумал, что, в общем-то, было бы неплохо проконсультироваться с Сераги, который исследовал болезни соединительной ткани и даже писал статьи о болезни Кавасаки. Он достал свой мобильный телефон, но так как они находились под землей, сигнала не было.

– Вы что, хотите позвонить? – спросил Хан Сон Чин.

– Да, я хотел бы посоветоваться с коллегой насчет этого случая.

– Вынужден попросить вас не делать этого, – сказал полковник, вновь кладя руку на плечо Куроды. – Мы не хотели бы, чтобы информация о болезни наших людей вышла за пределы лагеря.

Если бы командование корейцев согласилось на госпитализацию, можно было бы выяснить причину заболевания, но, как оказалось, они предпочитали держать все в тайне.

– Хорошо. Но тогда какое лечение вы полагаете назначить? – спросил удивленный Курода.

– Жаропонижающее и антибиотики, – сказала женщина, пояснив, что из антибиотиков у них есть ампициллин и хлорампениколовая мазь.

Очевидно, она не знала, что антибиотики останавливают распространение бактерий, но бесполезны против вирусов. Курода нахмурился и сказал, что больных нужно госпитализировать, и немедленно.

– Боюсь, в сложившихся обстоятельствах мы не сможем позволить себе это, – объявил Хан. – Мы будем лечить их здесь. Но в любом случае мы можем вернуться к этому вопросу несколько позже.

Курода заметил, что автобус не лучшее место для лечения больных. В общем-то, это не его дело, где будут возиться со своими больными корейцы. Однако накануне они привезли в госпиталь раненного в живот солдата – так почему бы им не устроить и этих троих в медицинский центр? Курода действительно хотел им помочь, но пережитый в машине страх оказался сильнее моральной ответственности. «Просто вспомни, где ты находишься, – подумал он. – Медицинская этика здесь, судя по всему, не в чести. Да, ты врач. Но ты и пятидесятилетний житель оккупированной территории, женатый, имеющий двоих детей и больную мать на содержании».

Все замолчали. Курода опустил глаза и увидел маленьких жучков, ползающих по бахилам Хо. Точь-в-точь таких же, как на окне автобуса; они немного напоминали плодовых мух. Хо дернул ногой, стряхнул насекомых и раздавил их. Курода посмотрел на свои ноги – по ним тоже ползали насекомые. Он наклонился, собираясь смахнуть их, но женщина отстранила его руку и стряхнула жучков своим карандашом. Они тут же запрыгали по полу. Курода пригляделся – жучков было великое множество. Скорее всего, на парковке была комфортная температура для их размножения. Хо начал сердито выговаривать что-то женщине, но Хан остановил его; некоторое время они что-то обсуждали на корейском. Спустя пару минут Хан повернулся к Куроде и сказал:

– Если честно, эти насекомые появились вчера вечером. На всякий случай мы собрали, сколько смогли.

Метрах в двадцати от автобуса-лазарета на парковке стоял кремового цвета мини-вэн с зелеными полосками на бортах и надписью «Хиираги Туре». Окна автомобиля были залеплены клейкой лентой, задняя дверь заперта. Боковая дверь с одной стороны была завешена примитивной шторой из синего пластика, какой обычно используется на стройках. С заметной неохотой офицеры подошли к машине и приказали женщине показать контейнеры с насекомыми. Курода поинтересовался, насколько это безопасно. Корейцы сказали, что сами не знают, но на всякий случай надо соблюдать осторожность.

Женщина приподняла штору и нырнула в салон. Она что-то крикнула оттуда по-корейски, и Хо с Паком тут же наступили на нижнюю кромку шторы. Через две-три секунды кореянка вышла, прижимая к груди несколько бутылочек разных размеров. Когда она поставила бутылочки на пол, из-под неплотно прикрытой крышки части насекомым удалось выбраться наружу. Пак стал давить их ногами, но особо проворные умудрились скрыться.

Курода спросил женщину, как ее звать.

– Ли Ги Ён, уоррент-офицер, – ответила она.

Пока Курода беседовал с ней, офицеры внимательно обследовали свою обувь в поисках уцелевших насекомых. Курода недоумевал, отчего у них такое отвращение к этим тварям. Он наклонился и взял в руки одну из бутылочек. Горлышко было запечатано полиэтиленовой пленкой, обмотанной проволокой. На дне лежал толстый слой мертвых насекомых; они были похожи на сверчков, но только размерами – чуть больше рисового зернышка.

– Это сверчки? – спросил Курода.

– Может быть, – мрачно проговорил Хан Сон Чин. – Впрочем, раньше мы таких не видели, я же уже сказал.

В другой бутылочке Курода разглядел ровно таких же насекомых, что сидели у них на бахилах, только мертвых. Он спросил, если ли живые экземпляры, и ему ответили, что да, есть, но их чрезвычайно трудно поймать. Он поднес бутылочку к свету и удостоверился, что у всех имеются крылышки. Почему же они тогда прыгают, а не летают?

– Ну, некоторые из них все же летают, – сказала Ли Ги Ён, вылезая из-под пластиковой шторы. Она поставила еще одну бутылочку с насекомыми на капот «хонды», припаркованной под светильником.

Все подошли поближе.

– Есть ли какие-нибудь заболевания, которые переносятся мухами? – спросил Хан.

– Носителями некоторых болезней могут быть песочные мухи, – отозвался Курода. – В Японии есть два вида таких мух, но их популяция ничтожна, так что проблемы с ними не должно быть. Но дело в том, что эти мухи являются переносчиками паразитических червей лейшеманий и некоторых довольно опасных вирусов.

Корейцы внимательно слушали его объяснения.

– Обычно лейшемании вызывают кожный лейшманиоз, от которого воспаляется кожа и образуются опухоли. Инкубационный период длится два-три дня. Затем у больного резко повышается температура, слизистые оболочки краснеют, появляется боль в глазах, голове и в конечностях. Иногда может иметь место повреждение желудочно-кишечного тракта, снижается количество белых кровяных телец…

– Это песчаные мухи? – перебил его Хан, указывая на бутылочку.

– Они кусаются? – вздрогнула Ли.

– Нет, – ответил Курода. – Они не кровососущие. Мушки носят червей на поверхности тела и в собственных экскрементах. Вирус прикрепляется к рассеянным в воздухе микрочастицам, которые попадают в дыхательные пути или в открытые раны на теле. Но я не могу с уверенностью утверждать, что это песочные мухи.

Хо Чи внимательно слушал переводившего ему Пака, признание Куроды вызвало у него возмущенный возглас, разнесшийся по всему помещению парковки. Хан поднял руку, предлагая ему успокоиться.

– Я никогда не видел песчаных мух, – спокойно продолжил Курода. – И я не энтомолог. Вообще, плодовые мушки не прыгают, а летают. Знаете ли, имея дело с вирусными инфекциями, нельзя руководствоваться неясными утверждениями и смутными догадками, поэтому я бы хотел взять образец, чтобы исследовали его в лаборатории.

– У нас есть и другие, – сказал Пак, указывая на бутылку с двумя многоножками.

– Они еще живые, – добавила Ли, и Курода инстинктивно сделал шаг назад.

– Мы их поймали сегодня утром, – проявил осведомленность Хан.

Многоножки были ярко-красного цвета с желтыми ногами. Длиной не более четырех сантиметров, но гораздо толще обычных многоножек, а их членистые ноги сердито царапали стекло.

– Они довольно агрессивные, – заметил Пак, – и весьма больно кусаются.

Ли сказала, что на укусы уже пожаловались более двадцати человек, причем среди них были и трое заболевших.

Курода подумал, что укусы действительно могли вызвать сыпь, и, похоже, такого же мнения были корейцы, иначе зачем им отлавливать этих тварей?

– Если существует риск заражения, то мы должны что-то предпринять! – сказал Хо, и он, конечно же, был прав. Ну а дальше-то что?

Возможно, насекомые прятались в складках одежды кого-нибудь из корейских солдат и в более мягком климате Фукуоки стали стремительно размножаться. Курода озвучил свое предположение, но корейцы заверили его, что в Республике такие насекомые не водятся. Офицеры, разговаривавшие с ним, были выходцами из разных уголков КНДР, но ни один из них никогда не видел ничего подобного.

Вдруг одна из многоножек свернулась кольцом и ударила хвостом по донышку бутылки, а затем ткнулась головой в стекло. Это было движение хищника.

– Они так питаются, – объяснила Ли. – Кроме них, в бутылке есть мелкие букашки.

Из-за яркого света разглядеть букашек было трудно, и женщина закрыла одну сторону бутылочки своим блокнотом. Курода присмотрелся и увидел множество белых пятнышек, похожих на пушинки. Это были широко распространенные в Японии вилохвосты, которых легко найти под камнями во влажных парках. Курода спросил Ли, неужели она отлавливала их, но та покачала головой и сказала, что многоножки были сплошь покрыты этими белыми пушинками.

Ее слегка хрипловатый голос даже сквозь маску звучал приятно. Большие глаза хорошо гармонировали с выбивавшимися из-под шапочки блестящими черными волосами. Курода настолько привык к окрашенным шевелюрам, что натуральный черный цвет казался ему почти экзотикой.

Хо спросил, могут ли многоножки быть носителями патогенов, и Курода признался, что не слышал о таком. Распространителями инфекционных заболеваний были в основном комары, клещи или блохи. Опять же он очень мало был осведомлен о том, сколько видов многоножек водится в Японии и за ее пределами. Он даже не знал, есть ли разница между многоножками и сороконожками. В газетах несколько лет назад писали, что на каком-то из островов случилось форменное нашествие многоножек, которые буквально заполонили железнодорожные пути, и скоростные поезда не могли нормально тормозить. Кроме того, он знал, что многоножки выделяют гистамин, как осы. Разумеется, в их организмах содержались и вирусы, и бактерии, и не следовало исключать того факта, что вилохвосты, служившие пищей для многоножек, тоже являются переносчиками заразы, которая могла повлиять на многоножек и сделать их еще более опасными.

Пак ткнул пальцем в другие бутылки. Одна из них была на треть заполнена дохлыми вилохвостами, напоминавшими гранулы супа быстрого приготовления. Во второй ползали и прыгали живые насекомые.

– Прошлой ночью на третьем и четвертом этажах мы видели целые тучи насекомых, – сказал Пак. – Когда мы их обнаружили, они уже вовсю прыгали по столам и коврам.

В последней бутылке сидело всего одно насекомое, о существовании которого Курода даже и не подозревал. Четырехсантиметровое тело увенчивалось оранжевой головой, отдаленно напоминавшей муравьиную. Туловище было полупрозрачным и разделено на многочисленные сегменты. Ног было восемь – прозрачные у тела, на кончиках они становились оранжевыми, как и голова, и пушились ворсинками.

– Что за черт?.. – пробормотал Курода, которому эта тварь напомнила монстра из фильма «Чужой».

– Пойдемте наверх, – предложил ему Хан.

Куроду вывели на улицу (Пак предупредительно раскрыл над ним зонт). Они прошли мимо каменных скамеек и деревьев, направляясь в сторону большого кафе. Снаружи кафе напоминало спортивный зал или музей. Стальные балки, служившие опорами для стеклянных стен, заворачивались наподобие раковины морского моллюска. Называлось кафе «Остров Лэггнагг» – как островное королевство из «Приключений Гулливера».

Некоторое время все стояли, глядя на капли дождя, катившиеся по стеклам. Курода часто бывал здесь с коллегами, когда хотелось поесть морепродуктов. Высота потолка в кафе была, наверное, не меньше сорока метров. Столов – не менее ста, в центре оборудован подиум для артистов, а в южной стороне стояла деревянная беседка для брачных церемоний. Интерьер был выдержан в тропическом стиле: экзотические деревья, птичники для попугаев и даже небольшой водопад.

Хан Сон Чин сказал, что система кондиционирования в кафе была отключена с момента их появления в Фукуоке, так как посетителей все равно не предвиделось. Из-за стеклопакетов в помещении, конечно же, было жарко. Куроду спросили, могли ли здесь за неделю размножиться вредные насекомые. Он ответил, что такое вполне возможно. Даже в обычных квартирах, когда жильцы уезжают на некоторое время, можно обнаружить насекомых, о существовании которых никто и не подозревал.

Когда кафе работало, несомненно, кто-то регулярно поливал растения, распылял инсектициды, обрезал ветви и выносил опавшие листья. Но теперь этого никто не делал. Учитывая повышение температуры при отключенной системе кондиционирования, в насыпном грунте неизбежно должны были прорасти сорняки, опавшие листья – загнить, а в застоявшейся воде размножиться вредоносные бактерии. Добавить сюда погибших птиц и экскременты, которые оставляли еще живые.

– Кто-нибудь заходил внутрь после появления насекомых? – спросил Курода.

Хан покачал головой и сказал, что об этом не может быть и речи. Он добавил, что насекомые, скорее всего, проникли в отель через систему вентиляции; верхние этажи были тотчас закрыты, а заложники перемещены.

До Куроды дошло, что корейцы не собираются заниматься уничтожением насекомых. Как только к ним прибудет подкрепление, они мгновенно оставят отель и переберутся в дома, которые в данный момент активно ремонтировались. Если они убедятся в том, что насекомые и есть настоящая причина заражения, они просто подожгут отель.

Он никогда не сможет понять и принять корейцев, понял Курода. Да, они были чрезвычайно вежливы и на удивление хорошо воспитаны, но это всего-навсего умение преподнести себя. К тем, кто был им полезен, – пока полезен, – они относились хорошо; если же кто-то был не согласен с ними, кто выражал протест, кто не мог принести им какую-нибудь пользу, – таких людей они давили, как насекомых.

Они вернулись в отель. Нужно было подвести итоги и понять, что делать дальше. Курода решил просто отвечать на вопросы и не давать никаких советов. Он отметил четыре пункта: не факт, что выявленные симптомы являются свидетельством инфекционного заболевания; не факт, что насекомые являются переносчиками инфекции; если, кроме троих заболевших, больше никто не обращался за помощью, скорее всего, об эпидемии пока не идет речи; как бы то ни было, следует продолжить изоляцию пострадавших солдат, а зараженные насекомыми помещения держать закрытыми.

Снова принесли чай и кунжутное печенье, но Курода не притронулся ни к тому, ни к другому. Ли Ги Ён сняла маску и явила взорам свои румяные щеки. По всему, ей было чрезвычайно лестно, что ее допустили до переговоров.

Обговорив основные детали, Хан поблагодарил Куроду за помощь и попросил офицеров ненадолго оставить их наедине.

– В принципе, я должен был попросить поместить этих людей в ваш госпиталь, – начал Хан, как только они отошли. – Это нормальная человеческая реакция. Но через два дня сюда прибудет наше подкрепление. До этого момента мы должны избегать любых действий, которые могут повлечь за собой негативную реакцию вашего правительства. Как командующий Экспедиционным корпусом, я не могу дать приказ разместить моих людей в японской больнице. И мы будем вынуждены забрать капрала Сона до прихода наших основных сил. Вы должны понимать, что Республика сильно пострадала от эпидемии холеры во время Войны за независимость. Потом у нас случались вспышки болезней вследствие череды наводнений. Дизентерия – наш бич. Одно время у нас не было достаточного количества медикаментов, и по этой причине умерло много стариков и детей. Инфекции в Республике распространены чрезвычайно. Если бы эти трое были госпитализированы, наши солдаты оказались бы деморализованы. Они бы испугались эпидемии. Но я как командующий обязан поддерживать боевой дух войск, покуда не подойдут подкрепления. Новоприбывшие тоже вряд ли сильно обрадуются, если узнают, что некоторые из их товарищей по оружию находятся в японской больнице. Я нахожусь в большом затруднении, доктор…

«Кого он пытается дурачить?» – думал Курода, слушая Хана. Лучше бы сказал что-то действительно значимое. А он с легкостью отказывается от своих же людей, которые тяжело заболели. Но все же слова о дизентерии произвели на Куроду впечатление. Когда он учился в школе, из-за сильного дождя случилось подтопление канализации, в результате чего в его родном городе на севере Кюсю случилась вспышка дизентерии. В его классе умерли четверо, в том числе его лучший друг. Когда положили поминальный букет на парту, Курода дал себе зарок стать врачом после школы. При вспышке инфекционных заболеваний дети всегда бывают первыми жертвами. А в Северной Корее санитарные условия из рук вон плохие. Курода вспомнил телерепортажи, в которых показывали страдавших от недоедания детей. Должно быть, Хан тоже видел, как умирают дети. Когда он сказал, что в Республике все испытывают страх перед эпидемиями, Курода даже посочувствовал ему.