Текст книги "Фатерлянд"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

Однако главной задачей правительства за последние четыре дня стала подготовка правовой базы для морских частей Сил самообороны в плане перехвата северокорейских судов, а также для нормального взаимодействия с правительством США и их войск, дислоцированных в Японии. Кроме того, требовалось проработать юридическую сторону вопроса взаимоотношений с правительством КНР и Советом Безопасности ООН. Даже весьма относительная причастность Каи к этому процессу дала ему представление, что правительство Японии не вполне понимает, что нужно делать. Например, для принятия решения о расширении толкования пункта 20 Закона о береговой охране после инцидента с разведывательным кораблем в 1999 году потребовалась уйма времени. МИД Японии пытался убедить Штаты и их союзников помешать выходу северокорейских судов из портов, утверждая, что иначе это спровоцирует военный конфликт в Восточноазиатском регионе. Однако некий высокопоставленный работник Госдепартамента ответил на это, что единственным условием для начала военных действий послужило бы нападение или иное противодействие флоту с повстанческими войсками КНДР.

Погода для ранней весны была непривычно теплая. Но вскоре Каи понял, что тепло исходит от прожекторов, которые использовала полиция для освещения периметра. Все подъезды правительственных зданий были залиты светом, а от работавших генераторов стоял звон в ушах. Каи чувствовал слабость в ногах. За последние дни он почти не спал и не мылся (в тесных душевых министерства это было довольно проблематично), отчего от него не очень хорошо пахло. Он не то чтобы устал, но чувствовал себя довольно взвинченным, чтобы немедленно лечь спать.

Каи решил выпить. Он позвонил матери и предупредил ее, что придет поздно. Томонори не был выпивохой, но доктор однажды сказал ему, что его низкая толерантность к алкоголю, скорее всего, имеет психологическую природу. Мать его была убежденной трезвенницей, и это обстоятельство повлияло и на него – Каи, как правило, всегда следовал примеру мамы. Но в Акасаке был один бар, где отсутствовала привычка устраивать шумные вечеринки с караоке и клиенты не бузили. Да и хозяин никогда не старался напоить посетителя больше, чем тот хотел. Его звали Санзё Масахиро. Свой бизнес он начал после ухода с опостылевшей ему службы в Агентстве финансовых услуг. Спокойная атмосфера бара в полной мере способствовала возможности насладиться хорошей музыкой, выпивкой и приятным разговором.

Последние два дня в правительственном районе Касумигасеки запретили нахождение съемочных бригад телевизионщиков, сильно сократилось и количество журналистов. Из гражданских транспортных средств в Касумигасеки остались только частные автомобили, такси и служебные машины. Официально район не закрывали для движения, однако полицейские кордоны были настолько придирчивы, что большинство водителей попросту стали его избегать. Согласно информации Национального полицейского агентства, были мобилизованы более пятидесяти тысяч полицейских из всех восточных районов Японии. Помимо этого, чрезвычайно возросло количество солдат Сил самообороны, которые охраняли здания министерств и ведомств. Каждый солдат имел при себе противогаз, а из Омии прибыла группа химической защиты. Танки и бронетранспортеры превратились в обыденное зрелище. По обочинам дорог стояли полицейские грузовики, а на железнодорожных станциях были расставлены посты, предупреждавшие людей об опасности террористических атак. Все это очень напоминало введение военного положения, и люди старались лишний раз не выходить из домов.

Проходя мимо полицейских, Каи протянул им болтавшееся у него на шее удостоверение личности, и те тщательно изучили его, присматриваясь к фотографии. Хотя его предупредили о возможной опасности, Каи отпустил служебный автомобиль, сказав, что хочет подышать свежим воздухом. Позавчера Доихара, министр землепользования, инфраструктуры и транспорта, подвергся нападению человека, вооруженного деревянным мечом, когда садился в машину после встречи с директорами внутренних и международных авиакомпаний в отеле в самом центре Токио. Нападавший оказался пятидесятилетним безработным. В его действиях не было политического подтекста – мотив поступка заключался в том, что из-за блокады Фукуоки он не смог побывать у смертного одра своей матери. И хотя его мигом скрутили телохранители министра, средства массовой информации оказались к мужчине весьма благосклонными. В течение последних шести месяцев этот человек отправлял своей матери, страдавшей от болезней легких и сердца, все деньги из своего пособия по безработице, от недоедания он едва держался на ногах. Когда же его родственники прислали телеграмму, в которой сообщалось, что мать находится при смерти, выяснилось: добраться до Фукуоки нет никакой возможности. И этот бедняга оказался не один – многие люди испытали массу аналогичных проблем.

Каи поймал такси и попросил отвезти его в Акасаку. Пожилой таксист долго смотрел через зеркало заднего вида на его удостоверение. Каи ощутил беспокойство. «Неужели этот человек тоже родом из Фукуоки? – подумал он. – Еще, чего доброго, бросится на меня, как только поймет, что я чиновник». А ведь до недавнего времени его совсем не волновало, из какой провинции был тот или иной таксист. Но теперь люди, в том числе чиновники родом с Кюсю, стали вести себя так, словно собирались ни с того ни с сего сломать тебе шею. По данным Статистического бюро за 2008 год, за пределами Кюсю проживали около полутора миллионов его уроженцев. Учитывая, что в Фукуоке за день регистрировалось в среднем тридцать четыре брака и двадцать девять смертей, то для острова в целом показатель составлял двести свадеб и триста двадцать похорон ежедневно. Очевидно, что из-за блокады пострадало огромное количество людей, лишившихся возможности приехать на свадьбу или похороны к своим друзьям или родственникам. Статистика авиакомпаний показывала, что в месяц к их услугам ранее прибегало около миллиона человек. Таким образом, через аэропорт Фукуоки ежемесячно проходило около шестнадцати тысяч пассажиров. Количество невыполненных торговых рейсов превысило все пределы – как сообщалось, в порту скопилось десять тысяч контейнеров, предназначенных для стран Азии.

Помимо прочего, произошли и другие неприятности. В Фукуоке и Нагасаки было зарегистрировано множество смертей подростков от передозировки наркотиков. Среди школьниц началась настоящая эпидемия самоубийств, вызванная отменой гастролей любимой поп-группы. В первый же день, когда об этом объявили, выбросилась из окна девушка в городе Кумамото на западе Кюсю. Другие вскрывали себе вены. Один психолог, выступая по телевидению, заметил, что дело тут не только в отмене концертного тура, но и в общем ощущении изоляции, вызванном блокадой острова.

Двумя днями ранее министр экономики и торговли Умецу подал в отставку из-за одного инцидента: рано утром в больнице города Саги, расположенного южнее Фукуоки, скончался страдавший острой почечной недостаточностью пациент. Причиной смерти послужило отсутствие в больнице диализного раствора. Скорее всего, Умецу подвергся сильному давлению: он был из Фукуоки, и члены его семьи были не последними в среде местных предпринимателей. Однако единодушия по отношению к его отставке не было, и около пятидесяти процентов японцев не одобрили ее.

Общественное мнение по вопросу блокады Кюсю продолжало колебаться. Даже в правительстве произошел раскол: некоторые политики выражали протест против блокады. Ведущие СМИ ежедневно раздували проблему до вселенских масштабов, не имея никакой четкой позиции. Правительство ощущало свою вину за принятые решения; нужно было найти хоть какое-то оправдание тому, что жители Фукуоки были принесены в жертву. И таковое нашлось: все сходились во мнении, что в случае снятия блокады крупные японские города, такие как Токио или Осака, с вероятностью девяносто процентов подвергнутся нападению со стороны северных корейцев. А из этого вытекало, что любое противодействие Экспедиционному корпусу Корё или идущим к Фукуоке кораблям также повлечет за собой широкомасштабные террористические атаки.

Последние два дня в Интернете активно обсуждались слухи о том, что корейцы готовы взорвать резервуары с природным газом. Вскоре эту мысль подхватили журналисты. Особое внимание привлек сайт, который модерировала одна семья из США, – оба супруга были учеными. Задолго до случившегося они предупреждали, что цистерны с газом являются уязвимой мишенью для террористов, поскольку в случае повреждения резервуаров или трубопроводов весь город может взлететь на воздух. В одной из газет появилась статья, в которой подробно описывалось, что именно случится с Фукуокой в случае нападения на установку «Сейбу Гэс» на пристани Хигасихама. Некий эксперт утверждал, что, хотя установка и защищена от землетрясений и иных катаклизмов, любая попавшая в нее ракета или реактивная граната может вызвать утечку газа, а это приведет к взрыву, сравнимому по силе с небольшой атомной бомбой. После выхода статьи немедленно раздались панические крики о том, что все газовые терминалы в стране могут стать целью террористических атак.

Едва лишь массмедиа высказались о том, что в случае снятия блокады вся Япония может погибнуть в огне, уже ни политики, ни те журналисты, которые высказывались против блокады, ни даже защитники прав человека не могли ничего поделать. Вернее, думал Каи, им просто не оставили выбора. Консерваторам и правым, которые требовали немедленного нападения на лагерь Корё и на их флот, заткнули рот. Сам вопрос о том, действительно ли корейцы способны на террористические акты в городах, попросту отпал.

Пока общественное мнение колебалось то в одну, то в другую сторону, гуманитарная скрепа дала трещину, и начали проявляться корыстные интересы. Японская федерация экономических организаций выступила с критикой идеи блокады от имени компаний – экспортеров запасных частей для автомобилей и электронного оборудования из Фукуоки в Китай. Было выдвинуто требование возобновить работу порта Хаката для осуществления перевозок в восточноазиатские страны. Поскольку эти компании имели серьезное влияние, их противодействие блокаде произвело наибольший эффект. Также ходили упорные слухи, что в случае, если поставки не будут возобновлены, китайское правительство подаст на Японию иск в международный арбитраж. Японскому правительству ничего не оставалось, как вернуться к рассмотрению вопроса об отмене блокады Кюсю. Премьер-министр и его заместитель взвесили различные варианты, но никак не могли обойти тот факт, что власти Фукуоки передали северокорейцам персональные данные японских граждан, а также, что некоторые частные банки и организации начали сотрудничать с ЭКК. В довершение всего поступила информация, что, возможно, Фукуока выдаст террористам японские паспорта. Если это действительно так, сдержать корейцев будет почти невозможно, особенно после открытия железнодорожных и авиалиний.

Кроме того, существовала еще одна проблема: если экспорт товаров продолжится и даже увеличится, то это еще больше упрочит положение оккупантов. Несколько раз обсуждалась возможность визита премьер-министра Кидо и министра иностранных дел Огаси в Фукуоку для переговоров с командованием Экспедиционного корпуса Корё, но этому препятствовал принцип не ведения переговоров с террористами. Этот принцип имел значение для правительства, но, пожалуй, не для граждан Фукуоки. А мировое сообщество уже высказало мнение, что, заняв столь принципиальную позицию, японское правительство выказало свою трусость и некомпетентность.

Неподалеку от выезда на Токийскую скоростную автомагистраль Каи заметил сидевших на земле людей с зажженными свечами. Это была демонстрация под лозунгом «Мир и любовь для всей Фукуоки!». Кто-то играл на гитаре, остальные пели. Глядя на мерцающие огоньки свечей, Каи вдруг почувствовал боль в области живота. Ему захотелось схватить кого-нибудь из митингующих за воротник и заорать: «Как, черт бы вас побрал, эти любовь и мир могут добраться до Фукуоки?!» Люди там гибли по-настоящему. Так называемой полицией террористов был убит якудза, вышедший с дробовиком на улицу, – ему всадили две пули в голову из автомата Калашникова. А затем во время перестрелки в парке Охори погибло множество мирных жителей. Смерть уже свободно гуляла по улицам города.

Каи попросил таксиста довезти его до улицы Хитоцуги. Выйдя из машины, он снял с шеи свое служебное удостоверение и пошел по тротуару. В развлекательном квартале Акасака полиции почти не было видно, отчего здесь дышалось значительно легче. Сильнее всего охранялись районы вокруг парламента, Императорского дворца, Касумигасеки, Министерства обороны, железнодорожного вокзала, аэропорта «Ханеда», портовых сооружений, мэрии Токио и посольств крупных государств.

За пределами Токио были взяты под охрану такие объекты, как атомные станции, плотины, хранилища сжиженного газа и нефти, а также военные базы Сил самообороны. Развлекательные и торговые кварталы важными объектами не считались, поэтому охрана здесь не полагалась. Но дело было вовсе не в том, что о безопасности этих мест никто не беспокоился, – что, например, если бы террористы распылили зарин в кинотеатре в Кабукитё? Но чтобы обеспечить безопасность во всех районах и кварталах японских городов, потребовалось бы увеличить штат полицейских, солдат Сил самообороны, врачей и пожарных. Поэтому в правительстве приняли более оптимистичный сценарий, согласно которому подобные места вряд ли станут мишенью для террористических атак.

Каи давно уже не посещал Акасаку. Здесь было все так же суетливо, и атмосфера этого места не изменилась, только что стало больше иностранных туристов, особенно американцев. Японцы уже не могли позволить себе развлечения, как раньше, в связи с падением курса иены и растущей инфляцией, зато зарубежные туристы нашли это выгодным и хлынули в Японию толпами. Над входом в итальянский ресторан мигала неоновая консоль, на которой, помимо названия заведения, были изображены колбасы и прочие мясопродукты, символизировавшие основное меню. Главное отделение ресторана находилось в Риме. В переулке по соседству двое бездомных рылись в бачке с отходами. Один из них набивал в полиэтиленовый пакет объедки макарон, а другой жевал остатки то ли от жареного цыпленка, то ли от ягненка. Не имея в наличии всех зубов, он использовал язык, десны и оставшиеся зубы, чтобы содрать с костей мясо. Тот, что совал в мешок макароны, выглядел лет на тридцать, и ему еще не пришло время терять зубы естественным путем, скорее их попросту выбили: Каи как-то прочитал в журнале о моде избивать бомжей, возникшей среди молодежи. Немытые длинные волосы бездомных были забраны в пучок на затылке. Рубашки, брюки и кроссовки донельзя грязные. Пока Каи смотрел на них, тот, что обсасывал кость, взглянул ему в глаза без всякого выражения.

Появились несколько человек, судя по висящим на шнурках идентификационным картам, из расположенного неподалеку офиса телекомпании «Ти-би-эс». Ведущий вечерней новостной программы недавно уволился в знак протеста против блокады Кюсю. В свое время он был профессором университета Фукуоки. Его уход с телеканала, похоже, стал своего рода знаковым событием, но в Токио об этом ни словом не обмолвились, хотя в самом начале блокады новости о жертвах Фукуоки широко обсуждались. Журналисты рассказывали о плачущих детях в аэропорте Фукуоки, которые не смогли посетить Диснейленд; о не имеющих возможности оправиться в командировку бизнесменах; юристы жаловались на бездействие почты, вследствие чего они не получали важную корреспонденцию; издатели Фукуоки негодовали из-за того, что объем газет сократился ввиду нехватки бумаги и краски; фармацевтические компании и больницы возмущались невозможностью доставки дезинфицирующих средств и донорской крови. Но после инцидента в парке Охори подобные репортажи прекратились. Слово «жертва» очень нравилось журналистам благодаря легкому флёру самоотречения, но, когда оно обрело свой истинный смысл в виде разорванных на части человеческих тел, флёр моментально испарился.

В середине группы Каи увидел женщину, которая вела программу вечерних новостей. Она была достаточно известна, обладала и умом, и приятной внешностью, что, впрочем, было типично для сотрудников «Ти-би-эс». Вероятно, вся команда направлялась куда-нибудь перекусить после вечерней трансляции. Длинные ноги ведущей обтягивали чулки телесного цвета, на ней был светло-зеленый костюм, вокруг шеи обвивался шарфик, волосы окрашены, уголки глаз подведены вверх. Когда они проходили мимо, женщина что-то сказала, и окружавшие ее мужчины разразились смехом. Шум привлек внимание стайки студентов, которые закричали: «Нам нравится ваша программа! Пожалуйста, продолжайте в том же духе!» Каи снова почувствовал раздражение: как можно быть такими раздолбаями, когда страна находится в смертельной опасности? Проходя мимо Каи, ведущая не обратила на него никакого внимания – да и с чего бы? – и раздражение Томонори возросло. На Кюсю сейчас много людей, которые не могут беззаботно смеяться, даже если бы и очень захотели. Но разве эти журналюги понимают это?

Компания прошла дальше, и в воздухе остался аромат духов телеведущей, показавшийся Каи неприятным.

У фасада одного из домов стояла парочка: проститутка и какой-то иностранный турист, одетый в серый, вроде как итальянский, костюм. Мужчина обнимал ее за талию, целовал поочередно в щеки и лоб и негромко бубнил по-английски:

– Я скоро вернусь за тобой. Ты помнишь, что обещала поехать со мной в Киото?

Выговор Восточного побережья, определил Каи. По окончании Токийского университета благодаря деловым связям своей матери он поступил в небольшой колледж в Бостоне. Каи воспитывался в чрезвычайной строгости, и он бегло говорил по-английски. После теракта 11 сентября получить студенческую визу в США было очень непросто, поэтому в колледже было мало иностранцев и почти никого из стран Азии. Студенты из богатых семей Восточного побережья часто обижали его, но он проявил твердость характера и вскоре даже подружился с некоторыми из них. Поскольку его звали Томонори, он сказал своим приятелям, чтобы его называли Том. В те времена он постоянно думал о возвращении в Японию, но мать не допустила бы этого.

Отец Томонори занимался бизнесом в области импорта и экспорта дорогой посуды и мебели; мать была дочерью дипломата и много лет прожила в США. Каи был единственным ребенком в семье. Отец часто надолго отлучался по делам, и мать со своими амбициями оказала на становление сына решающее влияние. Каи отказался от мысли сделать карьеру преподавателя только лишь из-за желания матери, чтобы он, по ее выражению, «стал человеком». Когда его назначили генеральным директором Региональной сети местных органов власти, которая была создана для расширения сети «Джуки-Нет», мать была вне себя от радости. Сделать мать счастливой и заслужить ее похвалу стало для Каи смыслом существования. Иногда ему в голову приходила мысль, что он и не женился только лишь из-за матери, хотя и встречался с несколькими женщинами. Впрочем, он не слишком сокрушался об этом.

Каи зашел в переулок, где находился бар. На скамейке у закрытого ресторана этнической кухни спала женщина – было не понятно, пьяна она или просто бомжиха. Компания школьников вышла из супермаркета и, увидев полицейского, пустилась наутек. Молодой, неплохо одетый человек сосредоточенно выбирал из мусорного бака использованные шампуры. Связав добычу резинкой, он положил шампуры себе в сумку – возможно, чтобы потом продать. С другого конца здания раздался женский крик. Голос старушечий – скорее всего, бездомная, шуганувшая школьников. Многие ни в чем не повинные старики были принесены в жертву Фукуоке, но тем не менее никто, даже правительство, так и не поняли, что на самом деле произошло в парке Охори.

В баре у стойки сидел один посетитель, на диване разместилась пара. Из динамиков едва слышно доносились звуки джаза. Владелец бара Санзё для ночного музыкального сопровождения всегда ставил виниловые пластинки, а не компакт-диски. На экране под рубрикой «сейчас играет» стоял альбом Стэна Гетца. Это была старая запись в стиле босанова, где пела пухлощекая бразильская певица. Интерьер и атмосфера этого места, как подумалось Каи, вполне соответствовали его апатичному настроению. Массивная барная стойка была тщательно отполирована, а сделанные в Испании диваны, стоявшие вдоль стен, были обтянуты тканью с орнаментом «пейсли» и снабжены удобными подлокотниками и спинками. На оклеенных простыми обоями стенах Санзё повесил репродукции картин Гойи и Мондриана. Из-за стойки доносился солоноватый и маслянистый запах. «В традициях кухни  "кайсеки", – говаривал своим посетителям Санзё, – бульон всегда должен подаваться перед главным блюдом!» – после чего заставлял гостя съесть тарелку фирменного супа и только после этого наливал чего-нибудь выпить.

Как только Каи вошел в бар, он почувствовал, как его утомленность мигом исчезла. Он не стал садиться у стойки, а сразу опустился на один из диванов.

Из-за стойки вышел хозяин с подносом, на котором стояли миска с бульоном и украшенный орнаментом из золотых листьев венецианский бокал с неразбавленным вермутом.

– Сначала нужно разогреться, – сказал он, застилая стол льняной скатертью и ставя на нее миску и бокал. – Побудьте с собой немного наедине…

С этими словами Санзё улыбнулся и вернулся к себе за стойку. Он всегда старался ублаготворить своих посетителей, подавая сперва теплый бульон и легкий аперитив. Живя в Бостоне, Каи не ел моллюсков, но в этом баре ему было достаточно вдохнуть их аромат, чтобы прийти в себя и успокоиться.

Человек, сидевший в кожаном кресле у стойки, был владельцем ресторана французской кухни в Мотто Азабу и постоянным посетителем бара Санзё. Каи часто захаживал в его ресторан. Тамошний шеф-повар в свое время стажировался в трехзвездочном ресторане в Монпелье на юге Франции и прекрасно готовил рыбу в белом вине и суфле. На диване чуть поодаль сидели две женщины – одна занималась продажей предметов искусства, а другая была ее деловым партнером. Их галерея располагалась в Минами Аояма. В основном они продвигали работы молодых мексиканских художников. Второй женщине было около сорока лет. Ее муж был генеральным директором крупного предприятия, производившего бумагу, и после его смерти она унаследовала значительную сумму денег.

Каи отхлебнул немного вермута и кивнул обеим дамам в знак приветствия. Затем взял сухарик из небольшой чашечки, разломил его, бросил в бульон и вооружился серебряной ложкой с выгравированным на ней названием бара. От стойки тянулся дымок сигары «Коиба Робусто», что курил хозяин. «Наверное, нет ничего более успокаивающего, чем этот бар», – подумал Каи и глубоко вздохнул. Вдова и владелица галереи увлеченно обсуждали висящий на стене офорт Гойи. Сцена изображала расстрел наполеоновскими солдатами испанских повстанцев на фоне горы трупов. Картина немедленно напомнила Каи репортаж из парка Охори, который постоянно крутили по телевизору.

Команда полицейского спецназа из Осаки устроила засаду, использовав в качестве приманки некоего Куцуту Синзаку, который находился в списках людей, подлежащих аресту ЭКК. В соответствии с разработанным планом Куцута попросил корейцев арестовать его не у себя дома, а в ресторане в парке. Террористы согласились и направили команду всего из шести офицеров Специальной полиции. Таким образом, осакский спецназ имел значительное численное превосходство. Но командир просчитался, не предусмотрев возможности, что корейцы могут иметь резервный отряд. Капитан спецназа и его люди засели в самом ресторане, а его заместитель со своим отрядом ждал террористов в припаркованных рядом автобусах. Узнав, что корейцы разделились на два отряда, капитан приказал своему заместителю получить соответствующие инструкции из Осаки. Пока тот выполнял приказ, кто-то из спецназовцев, скрывавшихся на террасе ресторана, подумал, что их заметили террористы, и взорвал светошумовую гранату. Это уже невозможно было проверить; впрочем, никто и не возлагал на поспешившего спецназовца вины. Действительно, если случилось непредвиденное, как еще он должен был действовать? Он не знал, что решение о начале атаки все еще не одобрено руководством.

На следующий после трагедии день сопровождавший террористов в их рейде корреспондент из «Асахи симбун» опубликовал отчет, в котором указал, что Штурмовая группа первой открыла огонь и, что хуже всего, заняла такую позицию, которая была чрезвычайно опасной для случайных людей. Когда к корейцам подоспело подкрепление, толпа зевак разразилась приветственными криками. Правительства иностранных государств и средства массовой информации высказали мнение, что стратегия Штурмовой группы была неоправданна. Один высокопоставленный британский парламентарий прямо поинтересовался: если японские власти не боятся жертвовать жизнями собственных граждан, то почему бы тогда Силам самообороны не взять штурмом лагерь Экспедиционного корпуса Корё? Председатель Совета Безопасности ООН сделал беспрецедентный шаг, а именно призвал правительство Японии проявить еще большую сдержанность. Из сорока оперативников Штурмовой группы двадцать четыре погибли, двенадцать получили ранения, а четверо сдались и теперь содержались в плену у ЭКК. Из-за стратегической ошибки был полностью утерян ценный персонал…

– Ты что-то мрачно выглядишь, Том, – сказал Санзё, садясь на стул напротив Каи и ставя на стол бокал.

Раздались начальные аккорды «Корковаду». Каи сказал, что никак не может поверить, что они так опростоволосились в парке Охори. Санзё кивнул и печально улыбнулся. Он пил скотч «Фэймоуз Гроуз» с изображенной на этикетке птицей. Это был дешевый сорт, но Санзё нравился вкус. Сам Каи никогда не любил вкуса виски. Он сделал единственный глоток вермута, но даже тот обжег ему горло и желудок.

Владелец бара был среднего роста и такого же телосложения. Одевался он всегда одинаково: белая рубашка с длинным рукавом, темно-синие брюки и темно-коричневые ботинки. Волосы совершенно белые, но, вероятно, из-за того, что он был не женат и относительно свободен от мирских тревог, Санзё не выглядел стариком. Иногда, чтобы поддержать уровень своего английского, он садился переводить старый шпионский роман. Окончив частный университет в Токио, Санзё работал в токийском отделении иностранной финансовой организации, а затем почти двадцать лет в ее головном офисе в Великобритании и на Барбадосе. В конце восьмидесятых он перешел на должность в Агентство финансовых услуг и проработал там до самой пенсии, на которую и вышел четыре года назад. Именно тогда он приобрел этот бар. Впервые Каи привела сюда министр информации Мацуока Кусуко, и с тех пор Каи сделался постоянным клиентом.

– Думаю, Министерство иностранных дел обратилось в Совет безопасности? – произнес Санзё, но в ту же секунду негромко добавил: – Да, дерьмо редкостное…

Он глотнул виски, и его тонкую шею прорезали морщины. Оккупация Фукуоки была, разумеется, по определению ООН, агрессией, но проблема заключалась в том, что никак нельзя было точно определить, что агрессором выступило другое государство. Иностранная пресса называла Экспедиционный корпус Корё «перебежчиками». Кроме того, им не было оказано никакого вооруженного сопротивления, и японское правительство официально не потребовало разоружения «перебежчиков». Иными словами, с ними не было реального контакта – правительство просто организовало блокаду своего острова. И хотя оно могло обвинять в этом акте агрессии Северную Корею, ждать, что КНДР вернет Фукуоку Японии, не приходилось.

– Им следовало бы направить министра иностранных дел в ООН, чтобы разъяснить ситуацию, – произнес Санзё и затем спросил, что правительство думает делать с корейским флотом, выходящим из портов КНДР.

– Похоже, они пока сами не знают, – ответил Каи, отправляя в рот последнюю ложку бульона.

Он с внезапной тревогой вспомнил, что Министерство иностранных дел дало поручение рабочей группе подготовить отчет по международным правовым актам для подготовки решения. Более двухсот сотрудников за двадцать четыре часа должны были составить доклад о прецедентах – вторжении Израиля в Газу, о вопросе суверенитета в Фолклендской войне и о резолюции ООН о вторжении Ирака в Кувейт. Но Санзё все же был прав: Японии следовало сразу же после начала кризиса четко сформулировать свою позицию и донести ее всему международному сообществу.

– А не желаете ли отведать дыни, прежде чем мы разойдемся по домам? – спросил посетителей Санзё, указывая на деревянную коробку на стойке бара. – У меня есть фантастическая дыня из Миядзаки. Принес последнюю, чтобы угостить всех, кто пришел.

Каи спросил его, что означает «последняя дыня». Санзё объяснил, что поставки прекратились из-за блокады. Он взглянул на часы:

– Давайте-ка я закрою бар.

С этими словами он запер дверь и выключил неоновую вывеску.

– Не хочется, чтобы сейчас набежала еще куча народу. Тогда одной дыни на всех может не хватить, – пояснил он.

– Ну да, хороший способ привлечь новых клиентов! – рассмеялась галерейщица.

На ней был костюм от «Шанель», хорошо подходивший ее фигуре. Подруга галерейщицы была в простом платье с отливом, на шее – ожерелье с подобранными одна к другой жемчужинами.

Санзё унес пустую миску из-под бульона и сменил запись Стэна Гетца на Билла Эванса. Затем налил себе еще виски и вернулся к гостям, подпевая мотиву «Willow weep for те».

– Я все не пойму, как эти северные корейцы отмывают бабки, что оттяпали у местных? – спросил он Каи.

Вопросы отмывания денег были как раз специальностью Санзё.

– Впрочем, – продолжил он, – им, наверное, не нужно очень уж напрягаться. Все те, кого они арестовали, уже сделали это за них – мафия, наркодилеры и прочая публика… С ними должен сотрудничать один из наших банков, и тогда это нельзя назвать отмыванием. Те, кого они арестовали, должны были перевести свои доходы в незарегистрированные кредитные или банковские облигации, в золотые слитки или поместить их на счета в швейцарских банках. Также можно разместить средства под фальшивыми именами в Гонконге или в офшорных зонах, таких как Андорра, Лихтенштейн, Монако, Каймановы острова, Науру… Как бы то ни было, дела должны скоро уладиться, так что им останется только присвоить себе эти деньги.

– Они могут инвестировать средства в произведения искусства, – отозвалась вдова.