Текст книги "Фатерлянд"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц)

Попробовав блюдо, пятилетний Пак спросил родителей, готовили ли они такое в честь его собственного рождения. «Конечно же», – ответила мама. «А я не помню, чтобы тогда его ел!» – воскликнул Пак, и все, кто сидел за столом, расхохотались. Потом мама готовила для него чекджон по разным поводам: когда Пак вступил в партию, когда ему дали разрешение на поступление в университет. Но в тот день, когда он уезжал в Пхеньян, мать с грустным лицом сказала, что у нее нет мяса для приготовления любимого кушанья. Впрочем, в те времена не хватало не то что мяса, а даже риса или кукурузы. Мать рассказала, что старики, собиравшие рис на поле, потратили всего три дня на уборку. Пак вышел на улицу и отправился к полю, знакомому ему с раннего детства. Была зима, и там катались на коньках школьницы в красных шарфах – члены школьной конькобежной команды. За полем начинались холмы, где он в детстве собирал ягоды, орехи и желуди. Мама все время плакала и повторяла, что обязательно приготовит чекджон, когда Пак вернется, а он все смотрел на девчонок в красных шарфах.

Затем, когда Пак приехал домой, выяснилось, что дела пошли еще хуже. Родители выглядели вконец истощенными; отец страдал от невралгии и не мог больше работать. С каждым своим приездом Пак замечал, что не только домашний огород, но и местность вокруг все больше пустеет. Борясь с холодом и голодом, крестьяне вырубили все яблони и извели лес на холмах. Девочки в красных шарфах больше уж не катались по замерзшему рисовому полю. В очередной свой отпуск Пак привез мясо, но в доме не было ни кунжутного масла, ни чеснока, ни яиц, ни соевого творога. Не было даже кимчи. Мама сказала, что приготовить чекджон не получится. А Пак не знал рецепта и полагал: все, что нужно, – это лишь мясо.

Сидя в банкетном зале в ожидании высокопоставленных гостей, он мысленно перенесся в далекое прошлое. На фоне черно-белого пейзажа единственным цветным пятном были красные шарфики школьниц. Пак воочию увидел, как они развеваются на ветру, а рядом – заплаканное мамино лицо. «Ну зачем же тебе нужно помнить все это?! – мысленно вскричал он. – Сейчас ведь прибудет мэр Фукуоки. Возьми себя в руки!»

– От имени Экспедиционного корпуса Корё я приветствую многоуважаемого господина мэра города Фукуока и его превосходительство господина префекта.

Произнося приветственную речь, полковник Хан Сон Чин учел, что мэр Фукуоки старше префекта. Мэр был небольшого роста, тогда как префект отличался внушительными размерами, брюшком и холеным лицом, что говорило о хорошем питании. Войдя в зал, оба чиновника при виде накрытого стола широко распахнули глаза. Они явно не ожидали, что их будут принимать с таким почтением. Японцев подвели к столу и усадили напротив полковника Хана. По правую руку от Хана был его заместитель майор Ли Ху Чоль, который ввиду слабого знания японского языка усадил рядом с собой лейтенанта Ли Кви Ху – пусть переводит. В дальнем конце стола расположился Пак Мён, в обязанности которого входило записывать ход встречи.

Японские чиновники с опаской поглядывали в сторону Ли Кви Ху и ее ноутбука – они уже имели возможность оценить ее профессиональные качества.

Около получаса назад они прибыли на контрольно-пропускной пункт «А» на большой черной «тойоте». Их сопровождали два аккредитованных журналиста с канала «Эн-эйч-кей» и человек, который представился, как начальник полиции префектуры Фукуока. Оккупированная зона простиралась от реки Хии на западе до реки Комо на востоке, а с севера и юга ограничивалась прибрежным шоссе, пляжем и проспектом Йокатопия. Всего было оборудовано пять КПП: четыре по углам периметра и пятый на середине проспекта. Пункт «А» располагался рядом с отелем у моста через реку Хин. Именно там и дежурила Ли Кви Ху, чтобы проверить личности прибывших должностных лиц. Позднее она со смехом рассказывала, что чиновники, несомненно, впервые в жизни видели направленный на них АК‑74.

Процедура установления личности показала, что и мэр, и префект Фукуоки действительно являются таковыми. Но третий чиновник – Окияма Хирото – оказался не начальником полиции префектуры, а главой Национального полицейского агентства острова. Ли в одно мгновение «пробила» нужную информацию: место рождения, какой университет он закончил, и, разумеется, должность, которую он занимает. Также Ли добавила, что ей известно о перенесенной четыре года назад операции на позвоночном диске, о литературном псевдониме его супруги (та сочиняла хайку) и о том, что его второй внук ходит в престижный детский сад в Токио. Почти достигнувший шестидесятилетнего возраста, с выступающими передними зубами, Окияма Хирото походил на большую белку. Услышав о жене и внуке, он стал белым как полотно.

В качестве официального представителя ЭКК на КПП находился майор Ким Хак Су. Ким разозлился так сильно, что Ли подумала: сейчас застрелит Окияму на месте. Майора боялись даже спецназовцы, которым довелось служить под его командованием. Ким Хак Су, а он был огромного роста, угрожающе навис над Окиямой, словно футбольный судья, изгоняющий с поля провинившегося игрока.

– Вы не являетесь начальником полиции префектуры! – заорал он.

Схватившись за висящий на боку пистолет, майор угрожал публичной казнью. Окияма струхнул и покорно стал просить не трогать хотя бы его семью. Мэр – Тензан Тосиюки, – хотя и не отличался крупными габаритами, принялся увещевать Кима, объясняя, что Окияма всего лишь подчиняется указаниям правительства страны.

В конце концов Хан распорядился, чтобы Окияма отдал ему свои документы. Как человек, предпринявший попытку скрыть личную информацию, начальник НПА подлежал помещению под арест в отеле. Его заставили сделать заявление на камеру.

– Я, Окияма Хирото, – сказал он, – умышленно желая сорвать официальную встречу с представителями Экспедиционного корпуса Корё, совершил подлог с целью дестабилизации ситуации в Фукуоке, чем подверг опасности местных жителей.

Ли Кви Ху как председатель импровизированного военно-полевого суда зачитала обвинения и постановила признать подсудимого виновным, с последующей изоляцией.

Так Окияма стал первым «преступником», арестованным ЭКК. Ему заломили руки за спину и увели в сопровождении двух солдат, что и было зафиксировано присутствующими журналистами «Эн-эйч-кей».

Пройдя в банкетный зал, мэр и префект вручили каждому из офицеров ЭКК по квадратику плотной бумаги и вежливо представились:

– Тензан Тосиюки!

– Ёсиока Масару!

Их полные имена жирным шрифтом были написаны на картонках и там же указаны должности. Чо Су Ём тихо объяснил соотечественникам, что картонки именуются «визитными карточками» – «мэйси» по-японски. Казалось, картонки были сделаны из какого-то полупрозрачного волокна. Пак пощупал пальцами тисненую поверхность, не понимая, каким образом можно было напечатать на ней текст. Он никогда еще не видел подобных вещей и, признаться, не понимал, для чего эти карточки нужны. Разве не проще записать имя, должность и иную контактную информацию новых знакомых в блокнот?

– Покорнейше благодарим! – вежливо произнес Хан, принимая карточку. – У нас в Республике визитки не употребляются, но теперь я понимаю, что их следует ввести. А пока мы представимся вам, так сказать, в устной форме!

Хан утробно хохотнул собственной шутке. Префект натянуто улыбнулся в ответ, мэр остался серьезным.

– Итак, еще раз добро пожаловать! Прошу вас садиться.

Сев за стол, Хан наклонился вперед, чтобы обменяться с гостями рукопожатием. Коротенький Тензан, привстав, осторожно придержал полу своего пиджака, чтобы не испачкаться в соусах. Хан пожал чиновникам руки и улыбнулся в объектив телекамеры. Собственно, журналистам было позволено присутствовать и снимать лишь до этого момента, потом они должны были удалиться в холл и ждать открытия совместной пресс-конференции. Иностранных журналистов не было – хотя о захвате Фукуоки было известно уже во всем мире, японское правительство не желало открытого освещения событий. Лейтенант Чо Су Ём, назначенный ответственным за пропаганду и связи с общественностью, предоставил японским телевизионщикам эксклюзивное право зафиксировать первые минуты встречи; во время же пресс-конференции, сказал он, к ним присоединятся корреспонденты из газет «Асахи», «Майничи», «Ёмиури» и «Ниси Ниппон» (все допущенные обязаны были предоставить персональные данные).

– Когда у нас на родине встречают важных гостей, – начал Хан, указывая на стол, – мы стараемся развлечь их. Но сегодня у нас иная задача, ибо мы должны закрепить наши дружеские отношения. И прежде всего я хотел бы провозгласить тост в честь многоуважаемого господина мэра и его превосходительства господина префекта!

В этот момент в зале появились две женщины – Ким Сон И и Ли Ги Ён – обе уже не в камуфляже, а в голубых юбках и белоснежных блузках, с повязанными оранжевыми шейными платками. Ким отличалась телосложением гимнастки и светлой кожей; у нее были широкий лоб, маленькие нос и рот, а уголки глаз немного опускались книзу. Обе женщины взяли со стола бутылки и подошли к Тензану и Ёсиоке.

– Это что, вино? – удивленно спросил префект, когда девушка приготовилась налить ему в рюмку немного «Камхонгно».

Ким немного смутилась, держа бутылку наготове. Ли тоже смешалась, нерешительно наклонив горлышко бутылки к стакану Тензана.

– Зачем нам предлагают алкоголь в такое время? – зашептал Ёсиока на ухо Тензану.

Хан Сон Чин молча посмотрел на чиновников и улыбнулся.

– А почему бы и нет? – ответил Тензан, поднимая рюмку. – Лично я выпью.

Переливаясь из бутылочного горлышка, жидкость издавала звук, напоминающий младенческое гуканье.

– Я непьющий, – заявил Ёсиока, останавливая Ким Сон И, которая успела налить половину рюмки.

– Но ведь это же особый сорт, который делают в Пхеньяне, – вмешался Хан. – И мы захватили его с собой с единственной целью – выпить его за ваше здоровье!

Когда все бокалы были наполнены, Хан поднялся со своего места и произнес:

– Канпай!

Пак Мён, никогда до этого не пробовавший «Камхонгно», смог по достоинству оценить его вкус. Словно почувствовав это, Чо пристально посмотрел на Пака, как бы говоря: «Смотри, не переусердствуй!»

– Его превосходительство изволили спросить, зачем мы предложили выпить при сложившихся обстоятельствах. Я отвечу так: это вино из Пхеньяна, как и накрытый стол, должно послужить тому, чтобы сформировать между нами взаимовыгодные отношения.

Хан залпом осушил рюмку и незаметно сделал знак Чо, чтобы тот удалил из зала журналистов. Лейтенант объявил, что на данный момент освещение текущих событий окончено и представителям прессы следует перейти в холл до начала пресс-конференции.

– А теперь предлагаю обсудить наши отношения, – сказал Хан, как только репортеры вышли из зала. – Необходимой основой успешного сотрудничества является взаимное доверие.

С этими словами он положил в рот жареную свинину и съел ложку холодного супа из водорослей. Чо с видимым удовольствием также принялся за еду. Ли Ху Чоль захрустел жареной макрелью, а Ли Кви Ху, отставив в сторону свой ноутбук, склонилась над миской с рисом с кимчи, взяв в руку пирожок с курицей. Она жевала столь музыкально, что это полностью оправдало корейскую пословицу, говорящую, что хруст кимчи прекраснее пения птиц. Пак Мён догадался, что в пословице говорится о том, как приятно видеть красивую женщину за столом, и эта мысль перекликнулась с ностальгическим чувством, которое он испытывал, кусая свой чекджон. Вкус был не таким, как у его мамы. Впрочем, рецепты приготовления чекджона в каждой провинции и даже в каждой семье могли быть разными.

Тензан и Ёсиока с удивлением наблюдали, как корейцы поглощают еду – быстро, точно голодные волки. Откуда им знать, что солдат спецназа должен справляться с любой задачей настолько быстро, насколько это возможно. Кроме того, большинство офицеров почти ничего не ели с момента захвата стадиона.

Не отрываясь от еды, Хан начал рассуждать на тему идеологии чучхе, дабы наглядно проиллюстрировать свою мысль о «взаимовыгодных отношениях». Граждане КНДР, которым выпадало общаться с иностранцами в рамках профессиональной деятельности, никак не могли удержаться, чтобы не упомянуть о своей практичной доктрине. Это не вменялось им в обязанность, просто привычка есть привычка. Однако не так давно Великий Руководитель высказал беспрецедентное мнение о том, что при общении с представителями зарубежных государств слишком долгое и подробное изложение национальной внутренней политики излишне и нежелательно. Вероятно, поводом для такого высказывания послужил тот факт, что представитель США во время переговоров о ненападении выказал недовольство двухчасовой лекцией по данному вопросу.

– Мы твердо уверены, – вещал Хан, – что, сосредоточившись на общественных интересах и принимая во внимание необходимость общественного развития на основе научно-технического прогресса, мы сможем преодолеть существующую разницу в культурном и социальном аспектах. Работая плечом к плечу, мы построим новое общество. Многоуважаемый господин мэр и ваше превосходительство господин префект, я осмелюсь предположить, что половина успеха заключается в уверенности, что это можно сделать!

По укоренившейся привычке Хан начал было развивать свою мысль, но майор Ли предупредительно поднял руку, и полковник, поняв намек, быстро свернул свою речь:

– Принципы чучхе с их направленностью на независимость и уверенность в себе являются становой осью внутренней политики в нашей Республике. Однако мы не столь догматичны. В конечном счете в основе человеческого развития лежит тот факт, что все имеет свойство изменяться и развиваться, и это не может не обнадеживать. Это позволяет нам сосуществовать!

Хан приказал Паку раздать экземпляры «Генерального плана Мирного правительства». Над составлением плана они промучились всю ночь и успели закончить за сорок минут до начала встречи. План включал в себя три пункта, две основные стратегии и декларацию. Пункты гласили следующее:

1. Мирное сосуществование Экспедиционного корпуса Корё и жителей Фукуоки.

2. Необходимость совместных действий представителей ЭКК и Фукуоки по разработке мер для выполнения пункта № 1.

3. Полная независимость Фукуоки от Японии.

Хан выдержал паузу и затем спросил, есть ли вопросы. Тензан прочитал документ, поднял глаза, снял очки и спокойно спросил:

– Вы только что говорили о концепции чучхе. Но разве вы не являетесь оппозицией существующему режиму? – Из-за выпитого его лицо раскраснелось, но слова звучали внятно.

– Являемся, – с улыбкой кивнул Хан.

– Но, если вы совершили безуспешную попытку государственного переворота, нелогичнее было бы, прибыв в Фукуоку, сложить оружие и просить убежища?

– Мы не собираемся просить убежища, но и не являемся агрессорами, – невозмутимо ответил Хан. – Мы покинули нашу страну и прибыли сюда, чтобы добиться нашей цели – истинной справедливости.

Хан перевел взгляд на майора Ли. Тот извинился за плохое знание японского языка и заговорил по-корейски, а Чо стал переводить:

– В истории есть множество примеров, когда войска, несогласные со своим правителем, объединялись с завоеванными народами и обращали свое оружие против власти. Такого рода события можно проследить от древнейших времен и до наших дней, от империи Александра Великого, Чингисхана или династии Минь до того, что мы можем сейчас наблюдать в Центральной Азии и России. Не так давно, во время Второй мировой, вооруженные части финской армии восстали против своего просоветски настроенного правительства и примкнули к германским частям. Или взять Польшу, где солдаты, бросив вызов марионеточному режиму, согласившемуся с нацистской оккупацией, перешли на сторону Красной армии. Солдаты армии Южной Кореи, желая свергнуть режим Ли Сынмана, присоединились к альянсу КНДР и Китая. А во время Вьетнамского конфликта военные Южного Вьетнама и камбоджийцы выступили против своих правительств, так как желали сражаться с американцами. Так что мы рассчитываем, что вы увидите в нашей миссии попытку протянуть руку помощи Фукуоке и всем демократически настроенным людям Японии.

– Все примеры, что вы сейчас нам привели, – возразил Тензан, – относятся к периодам военных действий. Но Фукуока не находится в состоянии войны. И мы не хотим «взаимовыгодного сотрудничества»!

Префект обеспокоенно взглянул на своего коллегу, понимая, что за такие разговоры их обоих могут убить. Пак Мён уже заметил, что у мэра подрагивает рука, и это могло означать, что он тоже напуган.

– В течение шестидесяти лет, – отозвался Хан, – Республика просто выжидала. Вы говорите о перемирии. Но война является продолжением дипломатии, и было бы большой ошибкой считать мир и войну антонимами. Многоуважаемый господин мэр и вы, ваше превосходительство господин префект, мы и не собирались обсуждать с вами «Генеральный план Мирного сосуществования». Мы просто ставим вас в известность. Если вы будете возражать, мы подвергнем вас аресту за противодействие плану. Это грустное обстоятельство сделает невозможным освобождение оставшихся в отеле иностранцев, что вряд ли вызовет восторг у правительств Канады, Австралии, Тайваня, Малайзии и Южной Кореи. Ответственность за последствия целиком ляжет на вас, и, как только вас задержат в качестве заложников, у вас не останется возможности спорить. Не хотите ли посмотреть, что случилось с господином Окиямой Хирото после того, как он попытался ввести нас в заблуждение относительно своей личности?

Не дожидаясь ответа, Хан взял мобильник и приказал привести в зал задержанного, но так, чтобы его не увидели журналисты из «Эн-эйч-кей».

Через несколько мгновений двое солдат ввели под руки Окияму. Ёсиока вскрикнул, а мэр прижал к губам носовой платок. Окияма был раздет до пояса, на его окровавленном правом плече зияла глубокая рана, обнажившая белую кость. Лицо было сильно обезображено, из одного глаза вытекало что-то желтоватое, левое бедро оказалось выбитым из сустава, отчего бывший начальник НПА не мог самостоятельно держаться на ногах.

Придя ненадолго в себя, Окияма глухо застонал, хотя это больше напоминало звук выпускаемого из надутого шара воздуха. Для Ёсиоки его стон стал последней каплей: он смертельно побледнел и затрясся всем своим пухлым телом. Взгляд бессмысленно блуждал по залу, мускулы щек беспорядочно сокращались, словно префекту внезапно стало смешно. Тензан изо всех сил старался сохранить самообладание, но носовой платок по-прежнему держал у рта.

– Ему были заданы вопросы относительно перемещений Штурмовой группы спецназа, полиции и Сил самообороны, но он отказался говорить, – пояснил Хан, прожевывая кунжутное печенье.

Ли Кви Ху тем временем занялась жареной ююбой, а Чо Су Ём попросил Ким Сон И передать ему яблоко.

Ёсиока и Тензан старались не смотреть на Окияму. Префект был на грани истерики, казалось, он вот-вот вскочит со стула и закричит во весь голос. Пак никогда еще не сталкивался с подобной реакцией. В Республике мало кого могла удивить разбитая морда. Каждый знал, что случается с политическими оппонентами и обычными уголовными преступниками. Для армейских экзекуция, которой подвергся Окияма, была вообще в порядке вещей. Любой спецназовец, взглянув на него, мог точно определить, как и чем его били. Во-первых, Окияму несколько раз заставили делать «мотоцикл», из-за чего и было вывихнуто бедро. Вероятно, залеченный позвоночный диск полицейского начальника снова был поврежден. Из-за страшной боли он мог неосознанно расцарапать себе лицо и повредить глаз. А потом Окияму, скорее всего, заставили сесть на скрещенные ноги и стали бить по голому плечу деревянной палкой. Боль от этого совершенно дикая. Впрочем, чтобы разбить плечо до кости, особо много ударов не требуется. Окияма, возможно, просто ничего не знал о планах полиции и Сил самообороны. Если бы ему хоть что-то было известно, он раскололся бы практически мгновенно. Смешно ожидать от японца такой же стойкости, как от привычного к боли северокорейского солдата.

Стенания Окиямы смешивались с хрустом кимчи, что жевал Ли Ху Чоль. В глазах Ёсиоки застыл ужас, он молчал; Тензан пытался вымолвить хоть слово. Его лицо, раскрасневшееся после корейского вина, теперь утратило всякий цвет, он закрыл глаза и закусил губу. Пак подумал, что мэр пытается вновь обрести самообладание и привести мысли в порядок, хотя это было, скорее всего, не так. Японцы просто не привыкли к насилию, так как жили в мягком, «плюшевом» мире.

Тензан открыл глаза и посмотрел на несчастного Окияму.

– Я все понял… – наконец вымолвил он.

– Что именно вы поняли? – спросил Хан.

Мэр Фукуоки с отсутствующим выражением лица едва слышно произнес:

– Я принимаю ваш Генеральный план…

Перед началом пресс-конференции, назначенной на десять тридцать утра, северные корейцы освободили всех иностранных заложников и восемнадцать японцев. Среди японцев были дети до четырнадцати лет, инвалиды и больные, отобранные как среди туристов, так и среди персонала отеля. Бывшие заложники выглядели веселыми, поскольку с ними хорошо обращались. Их всех в количестве пятидесяти девяти человек посадили в автобус и довезли до КПП «Б» у моста Момочихама, откуда можно было добраться до центра города. Туристы из Южной Кореи, преимущественно студенты, спокойно разговаривали с солдатами ЭКК, осаждая Пака и Чо вопросами о государственном перевороте в КНДР. Останется ли у власти Ким Чен Ир? Не собирается ли Экспедиционный корпус атаковать Пусан? Какие отношения северяне собираются строить с Южной Кореей?

– К сожалению, – отвечал Пак, – в настоящий момент мы не можем давать комментарии по таким вопросам. Но мы обязательно проинформируем мировую общественность о наших планах, мыслях и намерениях, когда наступит подходящее для этого время.

Пресс-конференция вот-вот должна была начаться в холле гостиницы, но Ёсиока, извинившись, отказался участвовать, сославшись на плохое самочувствие. Совершенно убитый видом растерзанного Окиямы, он находился в состоянии нервного срыва. Стоя в углу комнаты, Ёсиока припал к стене и рыдал как ребенок, не слушая, что говорит ему Тензан. Тогда уоррент-офицер Ли Ги Ён обняла его за плечи и отвела в свободный номер, где, уговорив принять успокоительное, оставила префекта отдохнуть.

ЭКК на конференции представлял полковник Хан, пригласив в качестве ассистентов Пака, Ли Ху Чоля и ответственного за пропагандистскую работу Чо Су Ёма.

– В первую очередь, – начал Чо, – наш командующий, полковник Хан Сон Чин, сейчас получит от многоуважаемого мэра города Фукуока, господина Тензана Тосиюки, доклад о достигнутых договоренностях.

Когда Тензан излагал три пункта Генерального плана, его голос дрожал. Едва он закончил третий – о независимости Фукуоки, среди журналистов послышался ропот. Они повскакивали с мест, требуя пояснить, что все это, черт возьми, значит, но Чо прервал их, сказав, что вопросы от прессы будут заслушаны позже. Затем с докладом выступил Пак Мён, представив вниманию собравшихся две стратегии относительно нового коалиционного правительства. Первый тезис касался вопроса о выпуске ЭКК конвертируемых в иену денег, второй же устанавливал необходимость взятия под стражу политически неблагонадежных и уголовных элементов. Список подлежащих аресту пока не разглашался, чтобы подозреваемые не имели возможности заблаговременно скрыться от преследования. Задача по розыску и лишению свободы будет, отметил Пак, решаться в тесном взаимодействии с полицией Фукуоки. И хотя встреча с начальником местной полиции не состоялась, префект и мэр пообещали оказать полную поддержку в данном вопросе. Далее Пак подчеркнул, что Экспедиционный корпус Корё является исключительно военной организацией и не обладает полицейскими полномочиями, вследствие чего помощь полиции префектуры будет иметь решающее значение.

Конвертируемые деньги, продолжал Пак, будут обеспечены финансовыми ресурсами Корпуса, а все платежи будут производиться посредством электронных карт. Служащие Корпуса и так уже расплачиваются подобным образом.

Пак умолчал о том, что он подразумевает под термином «финансовые ресурсы», но репортеры и не высказали особой заинтересованности. Правда, Пак на всякий случай приготовил ответ: мол, у ЭКК имеется вывезенный из КНДР золотой слиток. Однако на самом деле формирование капитала планировалось организовать из конфискованного у преступников имущества. Банковские счета арестованных предполагалось передать ЭКК, а что до их зарубежных активов, то информация о них должна была добываться путем допросов.

Предполагалось взять в клещи политически неблагонадежные элементы и воротил преступного бизнеса – коррупционеров, вымогателей, игроков, ростовщиков, торговцев наркотиками и содержателей публичных домов. В список, составленный лейтенантом Ли Кви Ху, вошли все члены Чхонрён. Поскольку вся информация о бывших соотечественниках сделалась теперь достоянием ЭКК, а Фукуока была надежно блокирована самими японцами, то даже если члены ассоциации и узнали бы о планах Корпуса, деваться им было некуда.

Механизм конвертации выпущенных денег был разработан командиром Третьей роты Девятьсот седьмого батальона майором На Че Ко в сотрудничестве с Национальным агентством безопасности. Ходили слухи, что майор лично участвовал в переводе личных активов Великого Руководителя на счет в одном из швейцарских банков. На Че Ко был экспертом в области экономических вопросов и в Экспедиционном корпусе отвечал за управление финансами в Фукуоке. Он откровенно считал, что никто не станет возражать, если у мошенников отберут деньги ради такой цели.

В заключение Хан объявил, что через восемь дней в порту Фукуоки бросят якоря корабли со ста двадцатью тысячами солдат Народной армии КНДР. Тензану уже сообщили об этом в банкетном зале, так что ему ничего не оставалось, как опустить глаза и прикусить губу. Глубоко пораженные таким известием журналисты на какое-то время замолчали. Перестав записывать, они переглянулись: мы не ошиблись? Что, правда? Сто двадцать тысяч корейских солдат на пути в Фукуоку? На передний план снова вышел лейтенант Чо и разъяснил: как только корабли войдут в бухту Хакато, войска присоединятся к силам Экспедиционного корпуса. Для прибывших будут построены казармы на пустующих землях административных районов Хаката, Чуо, Савара, Ниси и Ганносу. Все эти люди станут полноправными гражданами Фукуоки и без остатка посвятят себя делу мира и процветания в Восточной Азии в соответствии с «Принципами молниеносного прогресса», разработанными в Республике.

Этими словами Чо закончил доклад и пригласил репортеров задавать вопросы.

– Йокогава из «Ниси Ниппон симбун». Должен отметить, что я почти лишился дара речи после таких заявлений и полагаю, мои коллеги по цеху испытывают схожие чувства. Однако у меня есть несколько вопросов. Первый вопрос: когда ваши подкрепления собираются покинуть порты Северной Кореи?

Йокогава был самым пожилым из присутствующих журналистов. На его голове почти не осталось волос. Хотя он и заявил о потере дара речи, его звучный тенор гремел все громче и громче под сводами гостиничного холла.

– Я не могу сказать вам, когда именно корабли с войсками отойдут от причалов, – заговорил Чо, – но смею вас уверить, что им потребуется около пятидесяти часов для того, чтобы достичь Фукуоки.

Йокогава кивнул и сделал пометку в своем блокноте.

– Их отправку санкционировал сам Председатель партии Ким Чен Ир? Дело в том, что сегодня утром Центральное агентство новостей КНДР заявило, что вы действительно являетесь повстанцами и не имеете ничего общего ни с Республикой, ни с Трудовой партией. Таким образом, ответные политические действия других государств не будут направлены против КНДР, даже если японские или американские войска нападут на вас. Но поскольку иностранные правительства уже осудили КНДР за произошедший инцидент, то возникает вопрос: а разрешит ли Председатель партии выход судов, на борту которых находятся мятежники? Что вы можете пояснить по данному вопросу?

Йокогава умолк и почесал авторучкой свою лысеющую голову. Хотя он и выглядел сильно постаревшим обывателем, Пак догадался, что перед ним настоящий профессионал. Пресс-конференция транслировалась на весь мир, но этот факт, казалось, нисколько не смущал Йокогаву. Мало того, его совершенно не беспокоило присутствие рядом солдат ЭКК с автоматами Калашникова и наличие оружия у подчиненных полковника Хана.

– Строго говоря, мы не поднимали восстания против Великого Руководителя, – ответил Чо. – Мы выступили против ультралибералов и тех генералов в его окружении, которые подпали под влияние иностранных держав. В настоящее время руководство Республики посредством заманчивых обещаний пытаются сбить с намеченного пути американские империалисты. Нашу Родину хотят запугать. Поэтому мы приняли решение покинуть Отечество, чтобы, став изгоями там, создать для себя новую Родину здесь, совместно с демократическими силами японского общества. Великий Руководитель, безусловно, не остался равнодушным к нашей судьбе, и все его заявления, сделанные в отношении нашего Корпуса, относятся лишь к ситуации, что сложилась в нашей стране. Именно вследствие разразившегося в нашей стране государственного кризиса мы, то есть Экспедиционный корпус Корё, решили покинуть Отечество. Следовательно, мы не намерены поддаться запугиванию, от кого бы оно ни исходило – от Сил самообороны Японии или от размещенных здесь же американских войск. Если нас станут атаковать, мы дадим достойный ответ. В настоящее время силы Экспедиционного корпуса насчитывают четыре роты Девятьсот седьмого батальона спецназа. Это элитные подразделения, оснащенные самым современным вооружением и обученные вести бои в городских условиях. И какая бы армия ни противостояла нам сейчас, победить нас будет очень непросто. Более того, в случае, если враждебные силы попытаются воздействовать на руководство партии и тем самым помешать отправлению флота с нашими товарищами к берегам Японии, или же какое-нибудь из иностранных государств осуществит нападение на нашу Родину, мы способны нанести ответный удар. Это может быть казнь представителей власти, которые уже находятся в наших руках, или же приказ нашим агентам, проникшим в иные города Японии, совершить акции возмездия.

Слушая эти слова, Йокогава широко раскрыл глаза за линзами своих очков, затем кивнул и сделал еще несколько записей в блокноте, что-то бормоча себе под нос. Конечно, заявление об агентах и акциях возмездия было дезинформацией, хотя для ЭКК ничего не стоило направить своих людей в Осаку или Токио для совершения диверсий – и, несомненно, они так и поступят, когда сочтут нужным.