Текст книги "Фатерлянд"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 43 страниц)

– Черт тя возьми, что ты делаешь?! – крикнул Ямада, отряхивая пыль со своего бежевого пиджака.

К упавшему поддону шагнул Такегучи с блокнотом и ручкой:

– Вот смотрите. Поддон имеет метр тридцать в ширину и почти два в длину. Толщина около десяти сантиметров и вес не меньше десяти килограммов. По моим расчетам, фасад отеля «Морской ястреб» в ширину имеет сто метров, сто сорок пять метров составляет его высота, а ширина здания – двадцать четыре метра. Общий объем помещений – порядка трехсот пятидесяти тысяч кубических метров, вес – двести тысяч тонн. Сила взрыва в радиусе двадцати пяти метров будет составлять от двенадцати до двадцати тысяч килограммов на квадратный метр. На расстоянии пятьдесят метров давление составит от шести до восьми тысяч килограммов на метр, а в радиусе сто метров – две или три тысячи. Трех тысяч килограммов на метр будет достаточно, чтобы вышибить окна и металлические шторы. При давлении восемь тысяч у человека лопнут барабанные перепонки, а деревянные опоры зданий неизбежно разрушатся. При давлении двадцать тысяч килограммов с людей слетит обувь, а деревянные строения загорятся. Вот в чем заключается сила трехсот двадцати килограммов гексогена.

Такегучи перевернул страничку своего блокнота:

– Так-с, а теперь поговорим о сейсмических последствиях от разрушения отеля. По идее, для полного разрушения конструкции здания потребуется около шести секунд. В радиусе ста метров от эпицентра взрыва это составит семь баллов по сейсмической шкале Японского Метеорологического агентства. Такой взрыв сметет все деревянные строения и заставит сложиться бетонные конструкции. Помимо этого, остается еще давление от взрывной волны. В противоположном направлении оно составит семьдесят килограммов на метр, а в направлении взрыва – все двести восемьдесят. Семьдесят килограммов на квадратный метр – это сила ветра при тайфуне, который достигает скорости девяносто метров в секунду. Но такой скорости ветра в Японии до сих пор еще не регистрировалось. В этом случае даже самые большие деревья вырвало бы с корнем, а людей просто сдуло бы с поверхности земли. А при давлении двести восемьдесят килограммов на метр скорость ветра составит двести пятьдесят метров в секунду. Вот здесь я даже понятия не имею, что случится с людьми и зданиями. Во всяком случае, официальных данных об этом нет.

Такегучи говорил бесстрастным тоном, спокойно перелистывая странички своего блокнота.

– Это вообще отпад! – резюмировал Татено.

Возможно, это именно так и было, а Такегучи продолжал что-то рассчитывать, пытаясь понять, чем действительно обернется взрыв отеля.

Напоследок он объявил такое, что у присутствующих едва не отвалились челюсти.

– После взрыва осколки разлетятся метров на двести. Я имею в виду осколки бетонных конструкций, которые полетят со скоростью от ста до трехсот метров в секунду. Кроме того, в воздух попадет огромное количество пыли – если вы окажетесь внутри пылевого облака, то непременно задохнетесь. Поэтому необязательно разрушать лагерь обломками упавших стен. Любого человека в радиусе двухсот метров просто размажет, если, конечно, он не Супермен.

Синохара надеялся услышать хотя бы слабый шум волн сквозь широкие стекла окон. Кто-то говорил, что ночью ожидается сильный дождь, но пока все было тихо. Над его головой шелестели веерообразные листья пальмы. Они выглядели бледнее и тоньше, чем у пальм, растущих в настоящем лесу, – скорее всего, виной тому были кондиционированный воздух и тепличные условия. В наглухо закрытом помещении никогда не бывает ветра, и листья вечно оставались неподвижными, словно были искусственными. Пол усеивали разноцветные перья – все содержавшиеся в клетках попугаи уже погибли, и их тушки начали разлагаться. Синохара достал из рюкзака бутылку воды «Вольвик» и напился. За прошедшие сутки он почти ничего не ел, но из-за нервного возбуждения не чувствовал голода. Такегучи говорил, что всем придется много работать, и советовал хорошо закусить, однако Синохара держался исключительно на адреналине.

Перед ними стояла задача разрушить отель «Морской ястреб», но сделать это было сложнее, чем принять такое решение. Никто не мог ясно сформулировать, что именно следует делать и как правильно разместить заряды на колоннах. Всю свою душевную энергию они израсходовали на похоронах Такеи, и, когда Такегучи объяснял свой план по сносу отеля, Исихара только и мог, что кивать из своего кресла-качалки. Каждый раз, когда Канесиро пробовал привести его в чувство, Исихара говорил Тоёхаре или Татено принести ему чего-нибудь. Исихара пил текилу: лизал соль, кусал дольку лимона, хлопал очередную рюмку и некоторое время смотрел в пространство ничего не видящим взглядом. Окубо предложил перенести обсуждение на следующий день, но на это уже не оставалось времени – как только в бухте высадятся основные силы Корё, взрывать отель уже будет незачем. Такегучи сказал, что для изготовления шестисот сорока зарядов ему понадобится два дня, а если отыщется десяток добровольцев ему в помощь, то они могут подходить к складу «Е». Для крепления каждого заряда потребуется около восьми минут. Собственно, разместить заряды не так уж и сложно, но сначала придется убирать все декоративные покрытия колонн, что будет весьма трудоемко. Для установки всех зарядов уйдет одиннадцать часов. Но оставался один вопрос: как заставить «корейцев» убраться с нужных этажей?

Ямада, Мори и Хино, жившие вместе с Синохарой, предложили запустить в отель его адскую фауну. Возможно, ядовитые лягушки поотравляют всех «корёйцев», и тогда путь окажется свободен. Канесиро одобрил план, заметив, что гады Синохары, возможно, куда более ядовиты, чем, например, кобры. Синохара ответил, что некоторые из них, например лягушки-древолазы, теряют свои ядовитые свойства в неволе. Однако остальные усомнились, решив, что Синохара просто хочет спасти своих ненаглядных питомцев.

– Используемый стандарт для измерения токсичности называется ЛД 50, или средняя летальная доза, – пояснил Синохара. – Для цианистого калия, принимаемого перорально, такая доза соответствует десяти миллиграммам на килограмм живого веса. То есть для человека массой шестьдесят килограммов смертельная доза составит ноль шесть десятых грамма. Но самый сильный яд вырабатывают бактерии, вызывающие ботулизм. Это приблизительно в десять миллионов раз опаснее, чем цианид калия, ибо одного грамма этого токсина хватит, чтобы убить семнадцать миллионов человек. Ну, где-то так. Лягушки-древолазы, конечно, не могут с ним сравниться, однако их яд примерно в пять тысяч раз сильнее цианида, в двести пятьдесят раз – яда кобры, в двести раз он превосходит зарин, в пятьдесят – яд морских змей, в восемь раз – газ «Ви-Экс» и в пять раз превосходит токсин рыбы фугу. Однако, – продолжил он, – никто точно не может сказать, почему лягушки, изъятые из своих естественных мест обитания – Центральной и Южной Америки, – вскоре теряют свои ядовитые свойства.

Пока он говорил, его взгляд был устремлен куда-то вдаль. Он думал о своих любимых земноводных. В голове возникали яркие образы тропического леса – где он никогда не бывал, но зато представлял тысячи раз. Лягушки обитали в предгорьях Перу, Колумбии, Эквадора, Панамы, Коста-Рики, Гайаны или Суринама, где воздух был насыщен водными испарениями, а флора быстро разрасталась на жирной почве. Это был рай, которым безраздельно владели дикие животные, окрашенные в яркие цвета птицы – и еще не открытые учеными насекомые и бактерии. Своим внутренним взором он видел, как капает с листьев дождевая вода, как перешептываются среди мхов небольшие ручейки, а из каждой щели среди камней тянутся вверх орхидеи. Он думал о далекой родине ядовитых лягушек, и на глазах его выступили слезы.

– Особенно удивительны Phyllobates terriblis, которые живут там, где реки Патия и Сан-Хуан пересекают границу Колумбии. Этот вид известен под названием золотая ядовитая лягушка. Один миллиграмм ее яда способен убить десять человек. Лягушки различаются по цвету: есть особи зеленого металлического цвета, желтого металлического и оранжевого металлического цветов. Но и они тоже теряют свою токсичность, если их изъять из привычной среды. Ранее существовала теория, что яд образуется из-за того, что лягушки питаются ядовитыми муравьями. Один любитель в Соединенных Штатах импортировал из Коста-Рики муравьев, чтобы кормить ими лягушек, но те все равно не вырабатывали больше яда. И я тоже пробовал: без результата. Это означает лишь то, что яд образуется из тех ингредиентов, что муравьи едят у себя дома. Они питаются плотью мертвых животных и насекомых, и нынешняя гипотеза заключается в том, что в трупах содержатся бактерии, которые и являются источником токсинов. Однако разновидностей бактерий очень много, и нельзя сказать, какая именно продуцирует яд. Поэтому сложно сказать, отчего лягушки перестают быть ядовитыми.

Никто не может точно сказать почему, – продолжал Синохара. – Впрочем, позвольте рассказать вам о виде Dendrobates varibilles, к которому, я считаю, относятся самые красивые представители земноводных на Земле. Лягушечки Dendrobates varibilles обычно не превышают в длину двух сантиметров, то есть могут уместиться у вас на ногте большого пальца. У них потрясающая окраска – тело может быть зеленым или синим, а лапы серебристыми или лазоревыми с черными пятнами. Один вид обитает в бассейне реки Уаллага, что у подножия Анд между Тарапото и Юримагуасом. Для лягушек там просто идеальные условия, поскольку эти места кишат комарами и мошками, являющимися переносчиками вирусов. Помимо них, там еще водится множество жуков и змей, а в лесных массивах есть удавы и ягуары. Вообще, человеку лучше туда не соваться. Сама экосистема защищает тамошних обитателей. Места, где живут золотистые ядовитые лягушки, настолько непригодны для людей, что даже колумбийский спецназ – «Лансерос» – не отваживается заходить туда. Есть мнение, что именно там сокрыты базы Народно-освободительной армии.

При этих словах все в комнате навострили уши.

– «Эль Эхерсито Популар де Либерасьон»? – спросил Канесиро.

– Совершенно верно, – отозвался Синохара.

– Ага, – кивнул Канесиро. – То есть там только ядовитые лягушки и партизаны!

Раскрасневшийся от выпитого Исихара пробормотал:

– Чудесные, потрясающие лягушатки!

Синохара откашлялся и продолжил:

– Именно в местах, где обитает крупнейшая популяция этих лягушек, в Перу, находится один из базовых лагерей «Сендеро Луминосо»^[27]. Несколько лет назад туда отправилась экспедиция, чтобы отловить несколько экземпляров – лягушек, я имею в виду, но все люди погибли.

При этих словах Исихара вскочил со своего кресла и, размахивая кольтом, вскричал:

– «Сендеро Луминосо»! «Сияющий путь»!

Синохара кивнул:

– Я говорю про американскую фармацевтическую корпорацию. Они хотели на основе яда лягушек изготовить новый болеутоляющий препарат, но из-за партизан их план так и не удался. Безопасно ловить этих лягушек можно лишь в Коста-Рике и Панаме… Но мы все-таки не можем использовать их в качестве оружия.

Все закивали.

– Нет, это неправильный путь, – продолжал Синохара. – Однако, вы полагаете, «Сендеро Луминосо» использовала именно лягушек, чтобы перебить членов экспедиции?

Некоторое время все обсуждали этот вопрос, но к единому мнению так и не пришли. Чувство беспокойства и тревоги не отпускало.

Канесиро предложил разделиться на две команды. В то время, пока одна команда устанавливает взрывчатку, другая удерживает «корёйцев» силой оружия. Однако Исихара заметил, что если Канесиро надоело жить и он решил покончить с собой, то пусть делает это в одиночку. Сила врага была известна всем. Все помнили, как при задержании преступника один из солдат специальной полиции двумя выстрелами вдребезги разнес голову якудзы. А во время сражения в парке Охори один из офицеров Корё, будучи на грани смерти из-за обширных ожогов, умудрился ударом пальцев пробить горло одному из японских спецназовцев. Нет, мериться силами с корейцами была плохая идея.

– Но, с другой стороны, они тоже люди, – сказал Исихара. – А значит, у них тоже должны быть слабые стороны. Пораскиньте мозгами – может, что и придумаете.

Искусственные джунгли не имели ничего общего с настоящим тропическим лесом, где обитают ядовитые лягушки. Именно об этом и думал Синохара, пристроившись отлить к одной из пальм. Чтобы не слишком громко журчало, он пустил струю мочи на ствол. Он как раз подумывал, не сходить ли ему по-большому на всякий случай, когда в его кармане завибрировал сотовый телефон. Звонил Такегучи.

– У нас все чисто, – отрапортовал Синохара.

– Хорошо, – ответил Такегучи. – Мы начинаем ровно в час.

Чтобы не гадить рядом с местом, где дрых Татено, Синохара решил отойти подальше за птичьи клетки. Клеток было четыре, и они прятались под сенью драконовых деревьев, сосен, фиг и прочих экзотических растений. Экспедиционный корпус Корё перекрыл подачу воды, и многие деревья уже засохли. Но Синохара был уверен: сам факт помещения тропических растений в искусственную среду уже являлся убийством, хоть и медленным. Для удобства людей земля была выложена тротуарной плиткой, так что растениям почти не оставалось места. Грунт были засыпан белым песком и галькой, чтобы туда не попали бактерии и насекомые. Растения подкармливали химическими удобрениями и регулярно обрабатывали инсектицидами. Вывезенные из родных мест и помещенные в совершенно чуждую им среду, они медленно умирали.

«Какого черта было устраивать здесь эту икебану? Ну точно, как те идиоты, что заводят дома рептилий», – думал Синохара, спуская штаны и присаживаясь. Он возился с лягушками и членистоногими, но отказывался разводить рептилий. Конечно, Синохаре очень хотелось купить черную мамбу, которая была самой агрессивной и ядовитой змеей на планете, но держать ее в неволе он бы не смог. Когда Синохара еще учился в школе, он часами любовался на тарантулов, скорпионов и тропических рыбок в зоомагазине рядом с домом. Там были, конечно, и рептилии. Считалось модным заводить себе ящериц и черепах, особенно в маленьких квартирках, где невозможно держать кошку или собаку. Некоторые виды черепах с затейливым рисунком на панцире пользовались таким спросом, что почти исчезли из дикой природы. У Синохары едва не останавливалось сердце, когда он видел египетскую черепаху, раз за разом бившуюся головой о стекло, или крупную ящерицу, запертую в крошечной коробке, где она и повернуться не могла. А люди покупали этих несчастных животных – ящериц, змей или хамелеонов – и визжали от восторга, называя их милыми.

Будь Синохара богат, он бы скупил всех рептилий в зоомагазинах и выпустил на волю. А если бы он командовал полицейскими силами или армией, то немедленно приказал бы арестовать всех импортеров живого товара. Да, конечно, некоторые виды подвергались опасности быть уничтоженными у себя на родине, где не стихали войны или велось агрессивное освоение диких земель, но даже это не оправдывало поимку животных и вывоз на продажу в другие страны. Заточение пресмыкающихся в домах стало для Синохары окончательным символом человеческой низости. Он сам был той несчастной черепахой, что билась головой о стекло своей тюрьмы. Люди, считавшие «милым» держать в крошечных вольерах черепах и ящериц, мыслили точно так же, как его родители. Они кормили своих питомцев, давали им воду, выносили на солнечный свет, но даже в самых комфортных условиях ящерицы и черепахи не жили так же долго, как на воле. Восхищаясь своими питомцами, люди медленно убивали их.

Когда Синохара был маленьким, родители игнорировали его приступы тревоги – мол, ему не о чем беспокоиться. Впервые тревожные приступы появились у него в семь лет. В детском саду ему нравилось играть с конструктором «Лего». Он складывал пластмассовые блоки, делая из них ракеты, дома или роботов. Родители восхищались его «шедеврами», а самые лучшие ставили на полку в гостиной. Но однажды, уже во втором классе, Синохара посмотрел на свои поделки и вдруг испытал приступ паники. Чтобы увидеть в этих конструкциях ракеты или дома, людям нужно было сговориться. Все соглашались видеть именно то, о чем говорил Синохара. Однако сам он внезапно перестал видеть фигуры – только сложенные вместе куски пластмассы.

С этого момента он стал ощущать, как разваливаются и распадаются блоки окружающей его действительности. В минуты пробуждения он испытывал то сумеречное состояние, которое обычно бывает при засыпании. В голосах и лицах родителей, друзей, школьных учителей, в случайных разговорах возникали воспоминания о прошлом, но и только. Настоящего он не видел. Если перед его взором вдруг появлялась мать, ее лицо размывалось и образ смешивался с часами на стене или с шумом дорожного движения. Сознание и чувства Синохары разделились. Это было что-то похожее на головоломку, только он мог видеть лишь отдельные ее части. Вокруг него все распадалось – телевизор, книжки с комиксами, коробка с печеньем, школьный портфель, стакан для молока – все превращалось во что-то неузнаваемое. На его глазах родители и сестра как будто попадали в другое измерение. Даже когда они сидели в одной комнате и разговаривали, Синохара чувствовал, что его отделяет от них какая-то мембрана. Он пытался объяснить свое состояние родителям, но слышал неизменное «все в порядке».

Когда Синохара пошел в среднюю школу, его отец, профессор университета, специализировавшийся на средневековой европейской архитектуре, отмечал свой юбилей. В их дом в Сетагайе, в предместье Токио, пришло множество гостей, среди которых были иностранные дипломаты, знакомые его матери, переводчика с французского. После торжественного обеда младшая сестра Синохары играла для гостей на виолончели. Синохара никак не мог понять издаваемых инструментом звуков, а также что это за инструмент в форме разрезанной тыквы; он не мог понять, что за человек играет на нем, кто все эти люди, что собрались слушать, как называются вещи, на которых они сидят, что означает само слово «сидеть», и как все это связано между собой. Его словно пробил разряд электрического тока – Синохара бросился вон из гостиной, забежал в свою комнату, достал из аквариумов несколько пауков и скорпионов, сунул в бумажные пакеты, вернулся в гостиную и выбросил содержимое пакетов на головы родителям, внимательно слушавшим игру его младшей сестры.

После этого инцидента все спрашивали, неужели он, мальчик, выросший в прекрасных условиях, может быть чем-то недовольным? Он сказал, что его родители слишком много внимания уделяют младшей сестре, но на самом деле проблема заключалась в другом. Никто не понимал, какой ужас испытывает Синохара, видя, как распадаются строительные блоки его мироздания. Он прошел через этот ад и дома, и в школе. Только лишь наблюдая, как пауки или скорпионы поедают насекомых, или же читая книги о ядах, он чувствовал, что его реальность остается стабильной. Но родители поняли все неправильно – они сочли причиной психического расстройства своего сына его увлечение экзотическими животными. Они захотели, чтобы он начал заниматься музыкой, как и его сестра, – купили ему флейту; затем им захотелось еще иностранных языков и спорта – Синохаре стали покупать кассеты с курсами китайского языка и амуницию для тенниса. По сути, это было то же, что смотреть на несчастных рептилий, лишенных свободы, и называть их милыми. Этот факт стал для него доказательством, что родители просто не способны посмотреть на вещи в другом ракурсе.

Уже в средней школе его стали интересовать многоножки, и он заказывал их через Интернет из стран, где они обитали. И, поскольку реальность продолжала искажаться, он стал пугать своими питомцами одноклассников и родителей с сестрой.

В средней же школе он узнал, что недавно на Гаити исследователи обнаружили новый вид чрезвычайно ядовитой сороконожки. Его постоянный поставщик из Доминиканы, с которым Синохара работал уже несколько лет, предложил, не откладывая, сделать заказ, пока их еще не запретили к продаже. Синохара купил сто экземпляров, вместе с сертификатом о происхождении. Сороконожки оказались настолько неприхотливыми, что разводить их не представляло никакого труда. Кроме насекомых, его ничего не интересовало, и все свои карманные деньги Синохара тратил на своих многоногих друзей. При помощи поддельных удостоверений ему даже удалось снять комнату в городе, чтобы держать там питомцев. Самое замечательное было то, что питомцев можно было содержать тайно и почти что в любом помещении. Десятки свободно влезали в небольшой контейнер «Тапперуэр», а пара-тройка удобно помещались в обычном кошельке. Когда его отправили в исправительное учреждение, именно многоножки помогли ему сбежать. Родители вычеркнули Синохару из регистрационной базы, но выдали ему довольно крупную денежную сумму. Он упаковал свой чемодан и отправился куда глаза глядят. Осев в городском парке, он иногда развлекался тем, что напускал многоножек на какого-нибудь бомжа. Затем Синохара познакомился со старым другом Исихары, очень похожим на инопланетянина с черным лицом, и тот уговорил его ехать в Фукуоку.

В Фукуоке Синохара заинтересовался рептилиями – лягушками и ящерицами. Первые его приобретения относились к виду Dendrobates amazonicus. Они были совсем крошечными, умещались на ногте. Синохара сделал для них вольер и стал наблюдать. Процесс кормления и даже брошенный на лягушечек мимолетный взгляд позволяли ему соединиться с реальностью. Можно было обыскать всю Вселенную и не найти таких же милейших существ. Они носили своих головастиков на спинках, чтобы донести их до места, где скапливалась вода, – хотя бы до складок тропических листьев. Эти лягушечки научились выживать в самом опасном на Земле месте – в тропическом лесу – задолго до появления на планете человека. Эволюция не подарила им ни жала, ни острых зубов с когтями. Яд выделялся через пластичную, металлически окрашенную кожу. Кожа лягушек не содержит кератина или чешуи, и, чтобы защититься от паразитов или бактерий, лягушки выработали в себе яд. И яркая раскраска, и токсины, сочащиеся через кожу, нужны были им для выживания.

Вероятно, оттого, что в последнее время Синохара питался исключительно «Кэлори Мэйт», его фекалии почти не пахли. Застегивая штаны, он заглянул в клетку с мертвыми птицами, и ему показалось, что внутри что-то двигается. Синохара пригляделся – у одного из дохлых попугаев лопнуло брюхо, откуда лезли полчища личинок. Побольше размерами, чем личинки плодовых мух, которых Синохара выращивал для своих лягушек. Во время ночного совещания после гибели Такеи он предложил использовать именно мух и сороконожек, а не ядовитых лягушек. На него посмотрели как на умалишенного.

– Ты на самом деле считаешь, что северокорейский спецназ испугается твоих блох? – крикнул Исихара, вскочил со своего кресла и стал изображать движение мушиных крыльев.

– Вы не понимаете, о чем я говорю, – сказал Синохара и отправился в свои владения на склад «Н». Через некоторое время он вернулся с двумя бутылочками и контейнером.

Исихара засмеялся:

– На кой тебе эта хрень?

Бутылочки были пластиковыми, цилиндрической формы, по три сантиметра в диаметре и примерно по двадцать сантиметров в длину. Крышки были залеплены пластырем. Синохара взял одну из бутылочек, в ней содержались четырехдневные плодовые мушки, которыми питались ядовитые лягушки. Он подошел к креслу Исихары и открыл крышечку – помещение наполнил едкий запах.

– Фу-у! – поморщился Исихара.

Внутри была пюреобразная масса из бананов, яблок, кукурузной муки и зерен пшеницы, разбавленная яблочным уксусом и приправленная сухими дрожжами. Синохара перевернул бутылочку вверх дном и постучал о подлокотник кресла Исихары. Выпавшая из нее серая порошкообразная масса оказалась на животе и бедре Исихары. Вверх взвилось облачко насекомых. Матерясь, Исихара вскочил на ноги, и его лицо мгновенно покрылось густым налетом мух, каждая размером не больше песчинки. Сидевшие рядом с Исихарой Такегучи, Фукуда, Ямада и Канесиро хором крикнули: «Вау!» – и на четвереньках бросились прочь. Мухи напоминали гонимый ветром дымок. Было решительно непонятно, сколько их – сотни или тысячи? Сначала они вились вокруг кресла Исихары. Но как только ребята начали метаться, хлопая себя по разным местам, мушки разделились на несколько отрядов. Очень скоро они густо покрывали лица и прочие части тела всех, кто находился в «гостинке».

– Черт тебя побери! На хрена ты их выпустил? – заорал Канесиро, отчаянно отряхиваясь.

Мухи добрались до расстегнутой рубашки Тоёхары и мигом оккупировали поверхность его тела, включая волосатые руки и пальцы. Тоёхара завопил от ужаса, словно ребенок в истерике. Мори, вереща, как сирена «скорой помощи», бросился на кухню и схватил баллон с репеллентом. Он навел струю на полчища мух, но она просто сдула насекомых, не причинив им вреда. Мацуяма вырвал у него баллончик, крича, что у него свербит в глазах. Миядзаки и Сибата закрыли лица руками и громко оповестили о том, что «эти сволочи» забили им рты и уши.

– А в другом контейнере, – невозмутимо сказал Синохара, указывая на вторую бутылочку, – содержатся сверчки. Может, их тоже выпустить?

– Даже не вздумай! – гаркнул Исихара, наводя на него свой кольт. – Что теперь с этим делать? – Он указал на покрытый мухами пол «гостинки». – Где я буду спать сегодня?

Все в комнате, кроме, разумеется, Синохары, метались по углам и судорожно пытались отбиться от мух, упорно садившихся на оголенные части тела. Ребята пытались давить насекомых, но те были настолько малы, что их никак нельзя было уничтожить.

– Нет, я серьезно! – кричал Андо, размахивая руками. – Что это? Улетят они когда-нибудь отсюда?

Синохара улыбнулся, рассматривая свою облепленную мушками руку.

– Вот видите, такой небольшой рой, а как хорошо распространился по помещению.

– И сколько это будет продолжаться? – спросил Исихара. – Он вертелся вокруг своей оси и пытался давить мух ногами, хотя это была пустая затея.

– А, ерунда, – отозвался Синохара. – Через пару недель они исчезнут.

– Через пару недель, твою мать?! – взревел Исихара, бросился в угол и выкатил пылесос. – А, заразы! Да засасывайтесь же, мудилы! – вопил он, размахивая трубкой пылесоса, словно рубя мечом.

Несмотря на его манипуляции, облачко мух продолжало виться вокруг его головы. Вероятно, некоторым удалось забраться в его ухо – Исихара отбросил трубку и принялся раскачивать головой, словно актер театра Кабуки во время драматической сцены.

– Все! Хватит! Простите меня! Да кто-нибудь, откройте же окна!

Сато, Феликс и Мацуяма бросились выполнять его приказание.

– Смотрите, мы открыли окна! – продолжал надрываться Исихара. – Улетайте!

– Они никогда не полетят туда, где холоднее, – заметил Синохара. – Но если мы охладим помещение или, наоборот, добавим жару, то они будут двигаться заметно медленнее.

С этими словами Синохара вынул из кармана контейнер «Тапперуэр».

– Эй, постой-ка! – крикнул сатанист Орихара. – Что там у тебя?

Он бросился было на Синохару, чтобы остановить его, но Синохара поднял свободную руку и сказал:

– Ну-ка, давай назад. С этими лучше быть поосторожнее.

Внутри полупрозрачного контейнера шевелилось что-то темное.

– Что это еще за дерьмо? – закричал Канесиро, но Синохара сделал жест, чтобы тот отошел подальше. Затем он натянул на руки перчатки, наподобие тех, что используют электросварщики. Некоторое время постоял, глядя на свой контейнер, словно сосредоточиваясь. Затем перевел взгляд на Исихару, на остальных ребят и движением подбородка велел им отойти еще дальше.

Теперь никто не отваживался спорить с ним, и уж тем более никто не сомневался, что он едва не довел до самоубийства двух учителей в своей школе, заставил главного хулигана исправительного дома помочь ему бежать и там же тиранил женщину-офицера, напуская на нее своих тварей. Все медленно отступили подальше, шумно дыша и вздрагивая, когда мушки щекотали лица и руки.

Синохара облизал губы, повернул контейнер так, чтобы видеть отверстие, и щелкнул крышкой. В ту же секунду на пол шлепнулось нечто красновато-коричневое, толщиной в палец взрослого человека. Синохара быстро захлопнул крышку контейнера и наклонился вперед. Красно-коричневая многоножка тускло поблескивала в люминесцентном свете потолочных ламп.

– Это что, червяк? – прошептал Ямада.

– Дурак ты, – толкнул его в бок Мори. – Он же ясно сказал, что у него только мухи и многоножки.

Синохара присел и медленно потянулся вперед. Едва тень его руки коснулась многоножки, как та подняла то, что, вероятно, было ее головой, и бросилась к колену Синохары, словно сгусток высвободившейся энергии; это было похоже на струю жидкости, брызнувшую из сломанного механизма. Синохара сделал быстрое движение левой рукой, словно заправский бейсболист, и успел перехватить тварь. Зажав ее сверху правой рукой, чтобы не дать убежать, он аккуратно обхватил тельце большим и указательным пальцами.

Такегучи, Окубо, Сато и Миядзаки, все еще окутанные облачками плодовых мух, несмело подошли поближе, но, увидев брюхо и членистые ноги, мигом остановились и зажали рты, чтобы удержать рвотный позыв.

– Посмотрите, как она меняет свой цвет, – сказал Синохара, показывая спину многоножки.

Действительно, красновато-коричневая спина теперь пламенела ярко-красным.

– А она очень больно кусается? – поинтересовался Окубо.

– Да, – ответил Синохара. – Чертовски больно. И, как это бывает среди скорпионов и пауков, самые маленькие особи оказываются самыми ядовитыми.

Он поднес многоножку к свету, и все собрались перед ним полукругом, глядя на тварь со смесью страха и любопытства. Ее страшные желтоватые ноги были куда длиннее, чем у обычных многоножек. Только один Тоёхара не смотрел на чудовище – он сорвал с себя рубаху и изо всех сил пытался очистить от мушек заросли волос на теле.

– Такие ноги им нужны, чтобы прыгать, – объяснил Синохара. – Если она цапнет, у вас начнется крайне болезненная сыпь, которая обычно сопровождается лихорадкой и поносом.

В школе Синохара испытывал на себе действие яда, втирая разбавленный раствор себе в кожу или слизывая его языком. Даже будучи сильно разбавленным, яд вызывал отек и покраснение кожи. После слизывания ядовитого раствора язык сразу немел, учащалось сердцебиение, а в руках и ногах начинались боли. «Вживую» Синохару куснули всего один раз. После того как его изгнали из отчего дома, он вырастил несколько поколений таких многоножек, экспериментируя с рационом, добавляя им в пищу витамины, минералы, кальций и аминокислоты. В конце концов ему удалось вырастить особо прыгучие экземпляры. Одна из питомиц однажды бросилась на тыльную сторону его ладони и прокусила кожу. Синохара немедленно оторвал многоножку от руки и раздавил ногой. Затем он тщательно проверил, чтобы в месте укуса не оставалось частиц ее жвал. Если бы это была обычная многоножка, производящая только гистаминный токсин, то достаточно было бы отсосать яд из ранки. Но в данном случае требовался экстрактор – штука, напоминающая шприц для подкожных инъекций. К счастью, Синохара быстро избавился от попавшего яда, однако рука все равно отекла и сильно покраснела от локтя до пальцев. Мышцы же так сильно болели, что он едва мог пошевелить рукой в течение нескольких дней.