Текст книги "Фатерлянд"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)

Одному из заключенных удалось схватить за ногу Орихару. Татено повернулся, чтобы ударить его по лицу, но увидел перед собой женщину. Ее халат был весь в лохмотьях, сквозь прорехи были видны груди и даже промежность. Глаза женщины дико сверкали. Она шевелила губами и пыталась что-то сказать, но ее рот был разорван. Хино попытался оттолкнуть ее, но в этот момент другой заключенный, приподнявшись, ухватился за торс Орихары, а третий дернул его за руку. Орихара старался не кричать, но когда ребята все-таки оттащили его, он выскользнул из их рук и, ударившись раненым бедром о пол, заорал от боли. Заключенные снова полезли на него, со стороны это выглядело, как групповое изнасилование. Наверное, обезумевшие люди думали, что, схватив Орихару, им удастся остановить и его спутников.

– Все, я сматываюсь! – крикнул Хино.

Татено оглянулся и увидел, что Орихара почти исчез под шевелящейся грудой человеческих тел.

– Прости нас, – прошептал он и тоже бросился к вращающимся дверям.

Перед ними был вымощенный кирпичом тротуар, затем газон с подстриженными кустами, дальше пролегала скоростная четырехполосная автомагистраль, а еще дальше были сосны, небо и море. Ребята побежали направо от КПП «Е», но до него было слишком близко – ближе, чем они ожидали. Сато первым выскочил на дорогу, остановился, навел свой АК на корейских солдат, но магазин был пуст. Тогда он бросил автомат и понесся в сторону залива. Воздух разорвали выстрелы. Сначала солдаты стреляли поверх его головы, но уже в следующее мгновение пули взрыли асфальт под ногами. Хино подумал, что они нарочно взяли ниже, чтобы только контузить Сато, а потом захватить в плен. Ну уж нет, лучше умереть, чем в качестве заключенного попасть на парковку.

Им не было нужды бежать зигзагами, так как огонь велся сбоку; это был самый сложный участок, так как за отбойниками скоростной магистрали корейские пули были уже не страшны. У Хино мелькнула мысль, что все это напоминает рекламный ролик, в котором счастливые юноши и девушки бегут к морю, а потом обнимаются. Но едва он представил эту картинку, как в ногу бежавшего впереди него Синохары угодила пуля, и тот упал.

Хино закинул себе на плечо его правую руку, Татено – левую, и они снова бросились бежать. Пули попали в асфальт, на котором остался смазанный кровавый след от ноги Синохары. Они как раз перелезали через отбойник, когда увидели бегущего по пляжу Сато.

– Нас слишком хорошо видно, – проговорил Синохара. – В нас троих легче попасть. Бегите без меня, я все равно ноги уже не чувствую.

– А как же твои жуки и лягушки? – покачал головой Татено.

– Да эти чертовы твари сдохнут от голода, если тебя укокошат здесь! – добавил Хино.

Еще одна пуля взвизгнула, ударившись об асфальт, и Хино вдруг почувствовал, как что-то горячее и острое проткнуло его бедро. Он подумал, что его застрелили насмерть, но с удивлением обнаружил, что продолжает бежать почти с той же скоростью, как и раньше. Позади них раздавались истошные вопли на корейском языке через громкоговоритель в лагере. Хино обернулся и увидел, как выбегают из палаток солдаты, занимая боевые позиции, а с КПП «А» мчатся три бронетранспортера.

«Ты видишь меня? – мысленно спросил он свою мать. – Видишь, как крысы бегут в панике?»

Стрельба прекратилась, так как корейцы поняли, что с пляжа беглецам уже некуда деться.

Сато крикнул:

– Не добежим до волнореза!

Хино не мог посмотреть на часы, чтобы узнать, сколько осталось времени до взрыва отеля, так как левой рукой поддерживал Синохару. Из бедра Хино текла кровь, которая сразу же впитывалась в песок.

– Черт, в тебя тоже попали? – воскликнул Синохара.

Все, что у Хино было ниже пояса, сковал холод. Ноги его больше не слушались.

– Хино! Хино-сан!

Голоса, звавшие его, становились все глуше и глуше – словно его оставили на берегу реки и звали теперь из уплывавшей по течению лодки. «Неужели это смерть?» – подумал он. В смерти не было ничего страшного. Просто придут другие и займут его место. Исихара приучил его к мысли, что никто не является каким-то исключением – тебе обязательно найдется замена. «Те, кто думает, что он – пуп Земли, все равно исчезнет бесследно», – еще успел подумать он, но потом мысли стали путаться, растворяться в засасывающей тьме. Он тонул, он погружался в глубину, словно лист, закрученный водоворотом. И в тот момент, когда он должен был коснуться дна, раздался невероятный грохот. Хино ощутил этот удар даже бесчувственными ногами, и его поглотила пустота.

12. Крылья ангела

11 апреля 2011 года

Ким Хван Мок снилось, что она спускается по дороге неподалеку от ее родной деревни. Все вокруг было покрыто снегом, и в наступивших сумерках нужно было следить за каждым своим шагом. Сзади приближался большой черный автомобиль. Интересно, что может делать здесь такая красивая машина? Какой-то частью своего существа Ким понимала, что все это ей снится. Из-за света фар она не могла разглядеть лиц водителя и пассажиров.

Машина, похоже, японского производства, сбавила ход, чтобы объехать ее, а потом остановилась – вероятно, кто-то из сидящих в салоне хотел поговорить с ней. Ким слышит голос, но не может разобрать слов. «Что вы сказали?» – спрашивает она по-японски, но тут же догадывается: кролики! Ей нужно изловить как минимум трех кроликов и принести шкурки в школу. И она должна обязательно это задание выполнить, так как мясо достанется ей.

Ким поворачивает голову по направлению к горам – автомобильные фары указывают ей путь. В руках у нее проволочные силки с петлей спереди, эти силки смастерил один из ее старших братьев. На вершине холма хорошо виден дом, где она родилась. Ким смотрит себе под ноги и понимает, что она босая. Так что ей придется зайти домой и надеть туфли, иначе путь в горы заказан. Она входит внутрь, ощущая под ногами глиняный пол, и видит, что вся семья выстроилась в ряд и ждет. Среди родных – вернувшиеся с военной службы старшие братья. Ким спрашивает, не видел ли кто ее туфель, но все молчат. От теплого пола ондоль^[29] исходит запах горящих сосновых веток. Вместе со всеми должен быть и ее отец, но Ким его почему-то не видит. «Наверное, ушел куда-то», – думает она, но сразу же вспоминает, что отец не так давно умер.

Наконец Ким находит свои туфли, но оба башмака только на правую ногу. Вдруг до нее доносится голос:

– Быстрее! Быстрее!

Ким понимает, что голос принадлежит человеку из автомобиля. Он появляется из-за спины ее матери, проскальзывает мимо и выбегает во тьму с криком:

– Быстрее! Быстрее!

Ким Хван Мок проснулась раньше обычного, в половине шестого утра. Сердце бешено колотилось. Она чувствовала, что в ее жизни произошло какое-то важное событие и ей необходимо куда-то немедленно идти. Никогда раньше такого с ней не случалось, и она была совершенно сбита с толку. Раньше Ким почти никогда не видела снов или же забывала их в момент пробуждения. Даже дома, не говоря уж про армию, ей редко удавалось поспать больше четырех часов подряд. Она засыпала, едва успев коснуться головой подушки, и выпрыгивала из постели незамедлительно после пробуждения. У Ким просто не было времени на сны… И все же последние три ночи они ей снились. И каждый раз во снах к ней приходил один и тот же человек – японец. В первом сне он ничего не говорил, на следующую ночь он попытался что-то сказать ей, и вот теперь она поняла – надо торопиться. Его голос был не резким, не мягким. Но он звучал требовательно. Но у Ким не было обуви. Где же она оставила свои башмаки?

– Быстрее! – говорил ей японец. – Плюньте, что они на одну ногу! Пусть это даже чужие башмаки. Идите же скорее!

Ким поняла, что если не успеет догнать этого странного мужчину, то больше никогда не увидит его. Она бросилась за ним босиком – и в тот же момент проснулась.

Лежа на кровати, Ким обдумывала новое, доселе незнакомое ей чувство: смесь грусти и радости одновременно. Это было похоже на смешивание двух разных красок, в результате чего получается новый цвет. Раньше с ней ничего подобного не случалось, да и не было никого, кому можно было рассказать о таком. Кому она могла бы признаться, что вот уже три ночи подряд ей снится мужчина-японец, о котором она не может не думать, – будь то перед сном или даже днем. Свернувшись под одеялом, Ким Хван Мок никак не могла найти ответа, чем же так обаял ее этот человек. И на это утро ответа не было…

Ее три соседки по койкам – Ли Кви Ху, Ким Сон И и Ли Ги Ён все еще спали. Осторожно, чтобы не разбудить их, Ким выпуталась из одеяла, слезла с постели, тихонько оделась и пошла умываться. Утром девятого числа столовая и спальные комнаты офицеров были перемещены на первый этаж отеля, равно как и командный центр. Мужчины спали в большом банкетном зале, который по совместительству служил и столовой, а женщинам отвели для сна один из пяти хорошо обставленных малых банкетных залов под названием «Клен». Прямо напротив «Клена» размещался штаб, или командный центр, чрезвычайно напоминавший Музей революции в Пхеньяне благодаря малиновому ковру и шести огромным хрустальным люстрам.

В вестибюль из командного центра проникал свет – некоторые офицеры работали всю ночь напролет. Корабли со ста двадцатью тысячами пополнения из Восьмого корпуса уже были на подходе. Флотом командовали ярые антиамериканцы – вице-маршал Ли Чон Ёль и генерал Ким Мён Хён, о которых часто говорили в новостях, как о видных деятелях «государственного переворота». Операция входила в свою решающую стадию. Иностранные государства требовали от Японии открытия консульств. Согласие с этими требованиями означало бы отказ японского правительства вернуть Фукуоку и послужило бы основанием для международного признания Экспедиционного корпуса Корё как самостоятельного государства.

За открытие консульств активно выступали Южная Корея и Китай, которые имели деловые контакты с частными фукуокскими корпорациями. С их точки зрения, главной проблемой была блокада торгового порта Хаката – только за прошедшую неделю убытки составили сотни миллионов иен. Также сообщалось, что из-за перекрытия северных торговых путей, которые соединяли Шанхай, Пусан, Фукуоку и Сиэтл, серьезно пострадала высокотехнологичная промышленность Западного побережья США. Ожидалось, что правительство Штатов предпримет значительные усилия для лоббирования интересов торговых компаний в Конгрессе. Однако все это мало интересовало Ли Чон Ёля и Кима Мён Хёна, которые считали США и Южную Корею смертельными врагами Республики. Чтобы взять верх над обоими генералами, прежде всего потребуется помощь Китая. Помимо этого, следовало серьезно подтянуть дисциплину в войсках и дать руководящие указания японской администрации Фукуоки. В-третьих, нужно было показать, что ЭКК прибыл в Фукуоку всерьез и навсегда. Именно поэтому Хан Сон Чин постоянно разъяснял причины арестов японских граждан, которых ЭКК считал преступниками и экспроприировал их имущество; он также подчеркивал роль мэрии в восстановлении старых зданий для размещения основных сил вторжения. Хан приказал мэру обеспечить явку нескольких тысяч жителей города для организации торжественной встречи прибывающих корейцев, что подтвердил в очередной передаче «Эн-эйч-кей» Чо Су Ём.

Мысль о том, что через несколько часов здесь будет сто двадцать тысяч соотечественников, наполнила душу Ким Хван Мок тревогой и весельем одновременно. А ведь до сих пор ценности Республики в Фукуоке отстаивали всего пятьсот человек – и что же? Эти ценности теперь стали непреложными для всех. Ким умыла лицо и оправила на себе одежду. Она до сих пор не привыкла к горячей воде из-под крана. Неосторожно повернув ручку со вставкой красного цвета, можно было сильно ошпариться. Ким пыталась аккуратно смешивать холодную и горячую воду, чтобы не испытывать дискомфорта. В ее родной деревне, которая располагалась неподалеку от портового города Ранам, проточной воды не было, и каждое утро приходилось идти несколько сот метров до речки. У Ким было двое старших братьев и один младший. Согласно установленному до ее рождения правилу, дети должны были с пятилетнего возраста носить в дом воду. Ким обожала своих старших братьев; как и отец, они были высокими и красивыми. Они все вместе вставали рано утром, шли к речушке, умывались и приносили воду, которую выливали в чан. Братья носили большие ведра, а Ким – маленькие. Ей нравилось заниматься домашними делами. Летом они ловили рыбу в той же речушке. С извилистой горной тропы было видно далекое море. За речкой раскинулся благоухающий сад, где росли яблони, груши и горькие апельсины. Но больше всего ей нравилось разговаривать с братьями по пути. Однажды она спросила, почему дети должны таскать воду, и брат, который был помладше, объяснил: это необходимо, чтобы хоть как-то помочь родителям, вынужденным трудиться с угра до поздней ночи. Старший добавил, что ему нравится быть полезным семье, особенно когда мать просит попить, а отцу нужно умыться или побриться. Нет ничего лучше, сказали они оба, чем приносить пользу и счастье для своей семьи. Также они упомянули слова Великого Руководителя, а тот всегда говорил, что его сердце преисполняется радостью, когда он видит, что граждане Республики ставят интересы страны выше личного блага.

Зимой температура иногда падала ниже двадцати градусов, и чтобы добыть воды, нужно было пробить во льду лунку. Этим занимались только братья, а Ким было строго приказано оставаться на берегу. Братья проверяли толщину льда, а затем острым камнем пробивали дыру и опускали туда ведра на веревке. Пальцы быстро немели и становились белыми. И все же, несмотря на холод и боль, им никогда не приходило в голову ненавидеть свою работу. Иногда они катались по льду, словно у них были настоящие коньки, и подбирали упавшие из сада на лед замерзшие апельсины. Мякоть плода таяла во рту, а терпкость и аромат делали вкус несравнимым ни с каким шербетом.

Общение с братьями доставляло ей наивысшее удовольствие. В холодные дни им всем приходилось оборачивать ноги в носках полиэтиленовой пленкой. Однажды Ким случайно порвала ее и сильно поморозила ступни. Братья сняли со своих ног пленку и отрезали по куску, чтобы помочь сестренке. Поверх полиэтилена они надевали хлопчатобумажные туфли, которые обвязывали веревочкой… Ким достаточно было просто прикрыть глаза, чтобы перед ней снова возникла ее деревня, чтобы она смогла почувствовать бодрящий зимний воздух и увидеть чиненые-перечиненые зимние башмаки братьев и их улыбающиеся лица.

Старший брат ушел в армию и служил в демилитаризованной зоне. Вскоре наступил черед и второго брата – через некоторое время он получил звание старшего лейтенанта в Третьем артиллерийском корпусе. Да, им трудно было бы представить, что такое горячая вода, которая льется прямо из водопроводного крана. Интересно, что братья думают о ее миссии в Фукуоке?

Она смочила волосы теплой водой и прошлась по ним белой пластмассовой расческой. Такие расчески были в каждом номере отеля – чистые, легкие, удобные, да еще их можно было складывать пополам и носить с собой. Сначала Ким стеснялась того, что взяла чужое, но один из служащих мэрии объяснил ей, что такие вещи являются одноразовыми. На всякий случай она посоветовалась с другими женщинами-офицерами, а получила разрешение на пользование расческой от заместителя командующего.

Причесываясь, Ким смотрела в большое зеркало. Ей не нравилось ее лицо – она считала, что оно выражает хитрость и беззастенчивость. Ей всегда говорили, что она красива, но сама она не испытывала от этого никакого удовольствия. Люди видели в ней только внешнее, но не внутреннее. «Красивая» или «милая» на мужском языке означало «знай свое место!». Тем более что сама Ким красивой себя не считала. Ее брови были слишком густыми, лоб чересчур широким, нос плоским, а лицо – круглым, словно луна. Единственное, что ей нравилось в себе, так это глаза. Они были четко очерчены, а их уголки не уходили ни вверх, ни вниз, что говорило о твердом, бескомпромиссном характере. И это было именно так. С самого детства она постоянно слышала от родителей и соседей похвалы своему характеру; она никогда не хныкала и никогда не сдавалась. И теперь, когда она оказалась так далеко от родины, Ким Хван Мок была преисполнена решимости вытерпеть все испытания. Да, скорее всего, ей уже не суждено увидеть своих братьев. Эта мысль отдавалась болью в душе. Но при нынешних обстоятельствах ей не полагалось раскисать. Нельзя было позволять глупым снам и мыслям отвлекать себя от дела. А дел было много, и только работа помогла ей забыть о человеке, что являлся ей в ночи.

Ким направилась в командный центр. Для этого ей нужно было пройти через «дубовый» зал. Именно тут до вчерашнего дня находились тела капитана Чхве Хён Ира и других военнослужащих, убитых в перестрелке в парке Охори. Как ей было известно, насчет похорон разгорелась дискуссия: надо ли соблюсти корейский обычай или же предать тела огню по-японски. В Республике, особенно в сельской местности, покойников хоронили в землю, следуя древнему обычаю, а не потому, что так партия распорядилась. С самого своего детства Ким видела немало таких похорон. Ее отец, врач по профессии, был вынужден бежать из Китая в Корею во время культурной революции вместе с другими этническими корейцами. Старые люди, такие как ее отец, стремились сохранить старые обычаи. Ее мать, будучи дальней родственницей Кан Пан Сок – родительницы Великого Руководителя, – слыла убежденной сторонницей традиций. Когда Хван Мок была совсем маленькой, в их деревне внезапно скончался от желудочной болезни главный инженер, работавший на угольной шахте. Шахта была совсем небольшая, на ней трудилось не более трех десятков рабочих – таких же беженцев из Китая, как и ее отец. В клинике отца был изолятор для заразных больных, но он всегда ходил на домашние вызовы. Однажды, вернувшись домой, он рассказал о смерти главного инженера, и Ким вместе с матерью отправилась на похороны. Поскольку их дом стоял выше остальных, они скоро увидели во дворе одного из соседних бараков родственников умершего, которые размахивали руками и горестно восклицали.

По пути мать объясняла Ким, что у человека есть три души. Первая душа остается на надгробном камне, вторая – в могиле, а третья переносится в иной мир. Тогда Ким впервые услышала об этом и спросила, где же находится этот «иной мир»?

– А вот с другой стороны, – сказала мать, указывая на лежавший у дороги камень размером с человеческую голову. – Скажи-ка, что ты видишь? – продолжила она.

– Мох, – ответила Ким.

– Но ведь ты же не можешь знать, что находится под ним? Никто не может знать, что находится на другой стороне камня, будь он поросшим травой, мхом или засижен мухами. Но мы знаем, что у него есть и другая сторона. Вот таков и «иной мир».

Шахтеры жили в четырех длинных бараках, выстроенных из железнодорожных шпал, крепежного бруса и гофрированного железа. Внутри бараки были поделены на комнаты площадью не более половины гостиной в доме Ким, и в каждой такой клетушке умещалась отдельная семья. Мать указала ей на жилище покойного. Перед раздвижной дверью виднелась расстеленная синяя клеенка. На клеенке стояли три чашки с кукурузой и рисом, ссохшиеся тыквы и три пары шлепанцев. Мать заметила, что, согласно традиции, обувь должна быть из соломы, но поскольку в деревне не было ни риса, ни ячменя, то и никакой соломы, понятное дело, тоже не было. Еда и шлепанцы предназначались трем посланникам, которые должны препроводить душу умершего в «иной мир». Там, за невидимой чертой, будет суд, состоящий из десяти судей, которые оценят поступки умершего в его земной жизни и определят, куда он должен направиться – в ад или рай.

Мать подошла к скорбящим. Затем, к изумлению Ким, вдруг закрыла лицо руками и заголосила: «Эйго!» Родственники умершего предлагали гостям водку и рыбу; некоторые были уже заметно пьяны, кто-то даже блевал в канаве. Несколько человек уселись играть в карты. Повсюду слышались смех и шуточки. Разумеется, близких родственников покойного среди веселящихся не было. Как выяснилось позже, смех и шутки должны были отвлечь родных от свалившегося на них горя.

Когда наступили сумерки, те, кто должен был нести гроб, зажгли самодельные фонарики и вынесли тело умершего на улицу. Все вокруг запели за упокой его души. Доска, на которой стоял гроб, была украшена цветами и разноцветными лентами. Несшие гроб друзья покойного допились до такого состояния, что несколько раз чуть не вывалили мертвеца на землю.

– Эй, смотрите мне! – сказал один из них. – Если уроним его, то он, чего доброго, еще и оживет!

Могила, вырытая на полпути к холму, была устлана ветками. На ветки плеснули немного соджу, поставили гроб, на который каждый из родственников бросил по горсти земли. После того как могилу засыпали, друзья покойника взяли доску и отнесли ее обратно к дому. Там женщины демонстративно разбили три чашки с рисом и разорвали три пары шлепанцев, а увидев пустую доску, вновь зарыдали в голос. Вот какова была похоронная традиция, которую знала Ким Хван Мок.

Вообще, похоронные церемонии в Корее различались в зависимости от региона, но общим для них было потребление огромного количества алкоголя. И теперь это создавало некоторую проблему. Ким разъяснила, что закупка алкоголя в количестве, достаточным для пятисот человек, влетит в солидную сумму, но это вызвало недовольство.

– Это что ж, и выпить нельзя будет? – возмутился кто-то из офицеров.

Даже Ким Хак Су, несмотря на свои опасения по поводу дисциплины в лагере, заметил, что провожать мертвецов в последний путь водой или чаем – не по-корейски. Тогда Ким предложила выдать каждому солдату по банке пива «Кирин». Идея была одобрена, но с условием, что поскольку такие закупки не могут быть оплачены из войскового бюджета, то стоимость пива будет вычтена из жалованья каждого солдата. Ли Ху Чоль выразил удивление по поводу такой бережливости товарища Ким, и все рассмеялись.

Перед телами Чхве Хён Ира и двух его боевых товарищей, павших в бою с врагом, прошла процессия из пятисот солдат и офицеров с банками пива «Кирин» в руках, после чего героев перенесли в бронетранспортер, а потом похоронили на южном склоне холма в районе Хигаси, вдали от жилых домов и японских храмов.

Завтрак Ким состоял из чая и печенья с кедровыми орехами. Чай, хлеб, печенье, яблоки и другие фрукты всегда имелись в изобилии. На обед обычно подавались рис, суп и кимчи. Основным блюдом, как правило, являлись разогретые рыбные консервы; в супе попадались свинина, водоросли вакамэ или овощи и мисо. Поев, Ким отправилась на свое рабочее место в командном центре. У стены на диванах отдыхала ночная смена. Горело две люстры – поскольку в зале не было окон, искусственное освещение требовалось круглосуточно. Ким нужно было организовать встречи с представителями оптовых торговых фирм, крупными розничными продавцами электротоваров и поставщиками кухонного оборудования. Но сначала требовалось подсчитать расходы. В связи с прибытием ста двадцати тысяч человек пополнения она постоянно сталкивалась с множеством финансовых проблем, от которых голова шла кругом. Большинство офицеров, и в том числе командующий со своим заместителем, занимались политическими и военными вопросами, а вопросы снабжения целиком легли на плечи Ким Хван Мок и ее коллеги по финансовой секции На Че Ко. На текущий момент ежедневные расходы на каждого солдата составляли чуть меньше трехсот иен; на офицера – на десять иен больше. Такие суммы выходили благодаря дешевому рису, который мэрия обнаружила на брошенном складе. Но даже если исходить из этих сумм, то ежедневные расходы на сто двадцать тысяч человек составят тридцать шесть миллионов иен.

Изъятые у «преступников» средства – около тридцати миллиардов иен – На Че Ко частично инвестировал в зарубежные хедж-фонды. Ким с уверенностью могла сказать про себя, что стала специалистом по управлению инвестициями. Но факт оставался фактом: если три дня содержания личного состава обходились примерно в сто миллионов иен, то простой арифметический расчет показывал – изъятых тридцати миллиардов хватит максимум на три года. А если учесть стоимость жилья, одежды, медикаментов и электрических приборов, то средства истощатся уже через год. С конца минувшей недели количество арестов значительно сократилось – понятное дело, мало кто будет сидеть и ждать, когда его начнут стричь, как овцу. Кроме того, если китайское и американское консульства возобновят работу, то конфискация средств сделается весьма проблематичным вопросом, и в сложившейся ситуации даже финансовый гений майора На Че Ко окажется бессильным.

Командующий и старшие офицеры придерживались мнения, что прибывшим солдатам нужно обеспечить рабочие места непосредственно в Фукуоке. Однако служащие Восьмого корпуса были обучены воевать и убивать, но не работать. Кроме того, вследствие тесного общения с местным бизнес-сообществом стало понятно, что в Фукуоке и так переизбыток рабочей силы. Хан Сон Чин решил разоружить большую часть новоприбывших, хотя сторонники «жесткой линии» выражали свое несогласие с его позицией. Но разоружение, скорее всего, было обязательным условием США, Южной Кореи и Китая для возобновления работы их консульств. Были предложения реализовать излишки оружия или обложить местных жителей налогом на поддержание общественного порядка и безопасности. Впрочем, опасаясь решительного противодействия, подобные инициативы были отвергнуты.

Проконсультировавшись с майором, Ким поняла, что наилучшим выходом из положения будет организация уроков японского языка и профессиональной подготовки с тем, чтобы впоследствии превратить прибывших солдат в дешевую рабочую силу. Обучение должно занять от двух до шести месяцев. Но в то же время нужно было подсчитать все финансовые возможности, учитывая каждую иену, чтобы обеспечить прибывших хотя бы футболками и носками.

К семи часам помещение штаба наполнилось людьми, и пришлось зажечь все люстры. Большой телеэкран в углу показывал боевые корабли и самолеты, приведенные в состояние боевой готовности, однако никто не обращал на это никакого внимания. Корейцы не верили, что Силы самообороны вступят в противоборство с северокорейским флотом. Секретарь Кабинета министров чуть ранее заявил, что правительство Японии призывает США и расквартированные на островах американские войска к сотрудничеству и просит Совет Безопасности ООН осудить акт агрессии. Телеведущий сообщил, что на данный момент в стране не наблюдалось никаких признаков саботажа и диверсий на важных объектах вроде хранилищ сжиженного газа. Под давлением СМИ и оппозиционных партий правительство установило охрану хранилищ и ввело вокруг них пятикилометровую зону отчуждения. Однако по всей Японии было двадцать девять таких хранилищ и более тысячи километров трубопроводов, в связи с чем полностью обезопасить всю систему представлялось весьма затруднительно. Мысль о том, что любая попытка остановить северокорейские корабли приведет к террористическим атакам ЭКК на газохранилища, была подхвачена журналистами, и корейцы не преминули этим воспользоваться. На пресс-конференции Хан Сон Чин сделал следующее заявление: «Мы являемся регулярными войсками. Мы не партизаны и не террористы. Мы не приемлем террористическую идеологию. Но дело в том, что если японские власти не выстроят вокруг своих газовых хранилищ бетонные заграждения, то говорить об их безопасности не имеет смысла. Ведь все, что потребуется, – это обычная противотанковая ракета, выпущенная из-за границы зоны отчуждения. С этим сможет справиться даже ребенок».

Но почему японские СМИ пришли к выводу, что именно газохранилища станут главной мишенью ЭКК? На это лейтенант Пак Мён имел свое объяснение: большинство людей в правительстве хотели оправдать свои действия по установлению блокады острова, и идея о террористических атаках на стратегические объекты вполне соответствовала этой цели. Это свидетельствовало о слабости как отдельных лиц, так и организаций, стремящихся найти выход из создавшегося кризиса. Как бы то ни было, но оправдание обязательно будет найдено. Со стороны, добавил Пак, это очевидно, но мало кто из самих японцев понимал истинное положение дел.

Ким как раз начала просматривать списки компаний, с которыми были достигнуты договоренности относительно снабжения прибывающих войск, когда ее вызвал к себе заместитель командующего Ли Ху Чоль. Ким встала из-за стола и направилась в зал с названием «Багряник», где находилась приемная. Там уже были Ли и Ким Хак Су, которые обсуждали план обеспечения безопасности на территории казарм сил вторжения. Ее спросили, сколько понадобится рейсов для доставки одежды и питания ежедневно, и Ким сказала, что не меньше сорока. Она уже выходила из помещения, как сзади раздался голос сидевшего на диване Кима Хак Су.

– План по обеспечению продовольствием составлен? – спросил он. – Если у вас будут вопросы, не стесняйтесь и сразу обращайтесь ко мне.

Этого офицера со шрамом на лице боялись все без исключения, но почему-то именно с ней он был крайне любезен. Некоторые из ее сослуживцев сделали рискованное предположение, что майор относится к ней, как к дочери или младшей сестре. Конечно, это было лестно, но все-таки Ким Хван Мок ощущала что-то вроде обиды: она не хотела, чтобы ее выделяли. Ким Хак Су был типичным северокорейским мужчиной, которые привыкли смотреть на женщин сверху вниз только из-за того, что они женщины. Такое поведение не считалось выражением неуважения или превосходства. Просто они подсознательно считали женщин слабыми, а потому нуждающимися в опеке и покровительстве. Сама Ким не считала себя слабой.

– На данный момент у нас достаточно средств, чтобы хватило на неделю, – ответила она.

Майор удовлетворенно кивнул и попросил ее сделать небольшое одолжение, а именно сходить в медицинский центр и оплатить счет за лечение капрала, которого должны были выписать этим вечером. Счет будет погашен из средств специальной полиции, но, как он сказал, Ким сделает большое одолжение, если возьмет на себя эту миссию.

Как только прозвучали слова «медицинский центр», Ким Хван Мок оцепенела, и ее взгляд остановился на картине, изображавшей скачущую верхом женщину в роще.

– Что с вами? – спросил майор.

– Нет, все в порядке!

– Вам, наверное, понадобится охрана?

– Это излишне. Но вот если бы вы дали мне справку о том, что счет будет погашен из бюджета Специальной полиции…

Ким Хак Су и Ли Ху Чоль переглянулись.

– А вы, я смотрю, не промах! – сказал майор, передавая ей подписанную справку. – В вашей провинции все женщины такие толковые?