Текст книги "Фатерлянд"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 43 страниц)

Подследственный № 6 тем временем получил медицинскую помощь – ему перевязали раздавленный тисками палец. Он был корейцем по происхождению, входил в Чхонрён и занимался изготовлением и продажей поддельных дамских сумочек европейских брендов. Перед ревальвацией северокорейской валюты он провел несколько спекулятивных сделок и теперь обвинялся в уклонении от уплаты налогов. Во время ареста в своей шикарной квартире он назвал имя одного из высокопоставленных членов Трудовой партии и угрожающе спросил, понимают ли корейские полицейские, что с ними будет после его задержания? Так как имя партийного функционера было у всех на слуху, сотрудники спецподразделения заколебались. Но Чхве Хён Ир подошел к нему и без лишних слов ударил в плечо, сломав при этом ключицу. За это Чхве получил выговор от заместителя командующего Ли Ху Чоля, поскольку Специальной полиции, которая работала совместно с полицией Фукуоки (полицейские из префектуры предоставляли им свои броневики, водителей и десять офицеров сопровождения), предписывалось воздерживаться от применения силы, за исключением случаев необходимой самообороны.

В целом Чхве был согласен с тем, что применение физической силы нужно свести к минимуму, но ему претила сама идея совместной работы с японской полицией. Его дед по материнской линии был убит японцами во время оккупации полуострова. Нет никакого смысла привлекать к операциям полицейских из префектуры, считал он. Лейтенант Пак Мён объяснил ему, что участие местных полицейских страхует силы Экспедиционного корпуса от нападения со стороны Сил самообороны или американских военных. Кроме того, уж коль скоро за проведение арестов отвечают японские власти, то это должно продемонстрировать японской общественности, насколько серьезно силы ЭКК относятся к установлению «взаимовыгодных отношений».

Чхве пришлось извиниться перед командующим за применение силы, но в глубине души он все равно был недоволен такой политикой. После того как Фукуока фактически сдалась им, местную полицию следовало распустить, а самих полицейских подвергнуть репрессиям. Его бабушка часто рассказывала о событиях 15 августа сорок пятого года. Первое, что сделали освобожденные патриоты Кореи, – напали на полицейские участки и начали убивать японских офицеров. Местное отделение штурмовала вся деревня, вооружившись сельскохозяйственными орудиями и распевая революционные песни. Полицейских рассматривали как агентов империализма и угнетателей народных масс. Чхве с самого детства говорили, что японские полицейские еще хуже, чем южные корейцы, представители марионеточного режима, и американцы, которые ими управляли. Полиция для него символизировала Японию. И теперь он вынужден сотрудничать с ними!

Убедившись, что допросы идут своим чередом, Чхве поднялся по аварийной лестнице. Через двадцать минут, в тринадцать ноль-ноль, он должен был возглавить очередной рейд Корпуса. Снизу, из административного центра, донесся чей-то вопль. «Дурак, – подумал Чхве. – Чего орать? Крик все равно не облегчит боль». Он вспомнил первые тренировки по кёксульдо в свою бытность рекрутом в Девятьсот седьмом батальоне. Новобранцы постоянно стонали и скулили после упражнений с наполненными бобами ведрами, но его собственный путь заключался в том, чтобы молча выносить испытания. В конечном счете страдание должно превратиться в силу.

Чхве родился в деревне неподалеку от города Чхунчхон в провинции Канвондо. Родители выращивали овощи на участке, что выходил прямо на море. Дед по отцовской линии был героем Освободительной войны и служил в части противовоздушной обороны столицы. Родители состояли на хорошем счету, вследствие чего партия предоставила им дом, в котором во время оккупации жили японские военные. Это было единственное строение во всей деревне с черепичной крышей.

Ниже по реке, за околицей деревни, в месте, куда едва попадали солнечные лучи, был устроено поселение для «нежелательных». Их было человек триста, и все они жили в бараках, крытых жестью. Воняло оттуда хуже, чем из зверинца. «Нежелательным» полагался самый мизерный продовольственный паек, а о каком-либо медицинском обслуживании не было даже и речи. И дети, и взрослые, почти голые, сидели, подпирая стены своих темных жилищ без дверей, и молча смотрели на улицу. Выглядели они робкими и анемичными, но едва ли какое преступление совершалось без их участия. Однажды – Чхве тогда только исполнилось двенадцать лет – они украли телефонный кабель. Один из воров, опасаясь, что Чхве доложит об этом властям, ударил его по голове каким-то тяжелым предметом, едва не убив. Через некоторое время преступника и его брата поймали и расстреляли на городской площади. Чхве присутствовал на экзекуции и нашел действо весьма волнующим. Стреляли с близкого расстояния, и выпущенные пули тут же разнесли на куски головы осужденных. Чхве искренне поразился контрасту силы металлических пуль и мягкости человеческого тела. Как только рассеялся дым, руководивший казнью офицер приказал собравшимся забросать трупы камнями. Многие отступили при виде расколотых пулями голов, но Чхве нетерпеливо шагнул вперед. Он бросил камень размером с кулак в одного из расстрелянных и подивился тому, что голова трупа затряслась, словно живая, когда камень ударился об остатки черепа.

Чхве окончил школу и поступил на военную службу. Он оказался настолько одаренным, что его определили в Девятьсот седьмой батальон. В шестнадцать лет он имел рост метр восемьдесят и прекрасно владел приемами тхэквондо, которым обучил его отец. Начальная военная подготовка далась ему сравнительно легко, поскольку в школе он занимался плаванием и был в хорошей форме. И родители, и партия учили его, что боль – это благо, что ее не следует избегать, а наоборот, желать скорейшего ее наступления. После первых упражнений по кёксульдо с его пальцев слезли ногти, и даже легкое дуновение заставляло вздрагивать от боли. Когда сняли бинты, он едва не упал в обморок. Но через некоторое время, словно по волшебству, боль пошла на убыль. После того как его направили в Университет имени Ким Чен Ира для обучения японскому языку и диверсионной деятельности, врач сказал Чхве, что в случае многократных повреждений одной и той же части тела организм начинает блокировать болевые импульсы.

В Народной армии учили, что в случае, когда в твой окоп влетает вражеская граната, первым делом солдат должен схватить ее и отбросить в сторону противника или в дренажный ров. Но если времени на это не остается, то оказавшийся ближе всех солдат обязан накрыть гранату своим телом для того, чтобы свести к минимуму потери личного состава, – в курс молодого бойца входили и такие упражнения на учебных болванках. Чхве не раз слышал истории о командирах взводов, которые во время конфликта с Южной Кореей закрывали своими телами солдат, действуя, как живой щит. В нагрудный карман униформы зашивался пакет с порохом. Для активации запала нужно было оттянуть клапан кармана – взрыв пороха гарантировал мгновенную смерть. Во время операции в заливе Кёнги все бойцы были снабжены такими устройствами; и теперь несколько офицеров ЭКК тоже вшили себе в карманы взрывпакеты. Для Чхве это означало все то же – в момент смерти боль должна была превратиться в силу.

Чхве направился к лейтенанту Чану По Су во временный командный центр. Ему был нужен список преступников, следственные материалы и ордера на арест. Помещения центра были сизыми от табачного дыма. Большинство из подчиненных полковника Хана являлись заядлыми курильщиками. Чхве вспомнил, что скоро в лагерь должны подвезти табачное довольствие. В Республике практически ни один мужчина не представлял себе жизни без табака. В провинции сигареты даже служили своеобразной валютой. С момента начала операции прошло два дня, но Корпус уже успел открыть счета в нескольких городских банках – не без помощи местных чиновников – от имени филантропических организаций и подставных фирм. Акции и облигации пяти задержанных Специальной полицией, которые согласились на конфискацию своего имущества, были конвертированы в ликвидные средства на сумму семьсот миллионов иен. Днем ранее сумму перевели в денежный эквивалент. Задача по переходу конфискованного имущества в собственность Экспедиционного корпуса Корё была поручена На Че Чону, опыт которого в части управления секретными фондами в зарубежных финансово-кредитных учреждениях оказался как нельзя кстати. Конфискованные активы перенаправлялись в иностранные банки, где конвертировались в ценные бумаги, затем переводились в другие банки, обналичивались и возвращались уже в виде «живых» денег.

Одной из первых закупок на вырученные деньги стало приобретение партии сигарет «Севен Старз». Когда шла разгрузка ящиков, из толпы бойцов ЭКК раздались радостные вопли, причем восторг выражали даже женщины, которые не курили. В Республике японские сигареты считались роскошью. Во всем Корпусе вряд ли нашелся хотя бы один человек, который когда-либо курил настоящие «Севен Старз». Конечно, в корейских городах можно было найти китайские подделки, но в провинции даже они были жутким дефицитом. Кроме того, один блок стоил столько, сколько человек зарабатывал за полгода. Заметив Чхве, Чан бросил ему блок, словно собаке кость.

– Я не смогу заплатить! – крикнул ему Чхве.

Чан подал ему зажженную сигарету и со смехом сказал:

– Ну, тогда будешь должен!

Солдаты ЭКК теперь получали жалованье в японских иенах, размер которого зависел от звания. Еда, обмундирование, материалы для изучения языка, ноутбуки и канцелярские принадлежности выдавались бесплатно. Алкоголь был запрещен за исключением особых случаев. Кроме того, солдатам не позволялось покидать захваченный район и посещать магазины, где продавались потребительские товары. Поэтому почти единственным, на что можно было тратить деньги, оставались сигареты. Понятное дело, некурящие женщины были в выигрыше.

В одном углу банкетного зала, служившего временным помещением штаба, Чхве услышал японскую речь. Служащие-японцы, одетые в костюмы серого или темно-синего цветов, занимались телефонными переговорами, просматривали или печатали документы. Это были работники мэрии, откомандированные их руководством. Восемь человек, включая одну женщину, прибыли в штаб два дня назад. В их задачу входила организация транспортного обслуживания, ведение переговоров с банковскими учреждениями, приобретение продуктов, сигарет, одежды и товаров медицинского назначения. Также японцы были обязаны обеспечить бесперебойную поставку топлива для нужд Экспедиционного корпуса и полицейских сил. Как работники, японцы оказались на удивление эффективными, способными решать вопросы коллективно. Они договорились с поставщиками о скидке на сигареты и нашли возможность приобрести партию риса по низкой цене. Рис долгое время хранился на складах фирмы-дистрибьютора, и его продали почти за бесценок. В соответствии с опубликованной декларацией о сотрудничестве офицерам и рядовым ЭКК были присвоены идентификационные номера, что фактически означало предоставление гражданства. Теперь корейцы могли открывать банковские счета и вести финансовую деятельность. Им не чинилось ни малейших бюрократических препятствий.

В отношениях с командованием Корпуса японцы проявили себя честными и надежными сотрудниками. В настоящий момент один из них разговаривал по телефону с представителем компании по вывозу отходов.

– Это совершенно безопасно! – говорил в трубку служащий на местном диалекте. – Рядом со мной сейчас находятся представители Корпуса Корё, и я могу вам гарантировать, что оплата ваших услуг будет произведена своевременно и в полном объеме.

Помимо прочего, японские чиновники оказывали бесценную помощь в выявлении преступного элемента в городе, используя свои должностные полномочия и личные связи для определения недобросовестных граждан, укрывающих неправедно полученные средства. Некоторые из чиновников утверждали, что строительство жилья для прибывающих ста двадцати тысяч корейцев послужит хорошим стимулом для экономического развития, а направление изъятых средств на оплату труда рабочих будет отличным способом легализации «грязных» денег.

Но отчего японцы так легко пошли на сотрудничество с оккупационными силами? Во время завтрака этот вопрос стал главной темой разговора. Чан высказал предположение, что такое поведение является неотъемлемой чертой их национального характера. Чхве, со своей стороны, опасался, что полная покорность воле северных корейцев не более чем уловка, чтобы усыпить их бдительность, а после взяться за оружие. Чо Су Ём говорил, что поведение японцев не является какой-либо национальной особенностью – почти все заложники рано или поздно начинают проявлять лояльность к захватившим их террористам. Он привел пример, когда во время ограбления банка заложницы буквально влюбились в налетчиков и впоследствии даже хотели выйти за них замуж. И в данном случае, говорил Чо, мы наблюдаем явление того же порядка. Когда человека ставят в экстремальные условия, он подсознательно проникается неким пиететом по отношению к своему мучителю.

– Ну а солдаты? – поинтересовался Чан.

– Солдат – совсем другое дело. У них есть устав и приказы офицеров.

Чхве до сих пор не случалось присутствовать на такой дискуссии. Он ел рисовые колобки с консервированными сардинами и ощущал себя довольно странно. Его лицо покрыл румянец, сердце билось чаще обычного, однако он не чувствовал беспокойства. Скорее, ощущение походило на то, когда смотришь на новорожденного младенца.

– Я сейчас рассмеюсь, – откровенно признался Чхве сидящим с ним за столом.

– Что, воздух свободы подействовал? – улыбнулся Чо.

– В Республике мы не могли бы так спокойно обсуждать такие вещи, верно?

Дома были в ходу разговоры, в которых превозносились руководители страны и лично Великий Руководитель. А вот ведение свободных дискуссий не допускалось – из-за единственного слова можно было погубить и себя, и своих близких.

– Воздух свободы? – почесал голову Чхве. – Не знаю. Я еще не понял…

Чо и Чан рассмеялись и сказали, что сами еще не поняли.

– Сегодня займешься вот этим человеком, – сказал Чан, протягивая пакет документов, где были указаны имя, адрес, место работы и приложена фотография подозреваемого. Кроме того, к делу были приколоты карта района и ордер на арест.

Арестовать следовало Куцуту Синзаку, бывшего депутата собрания префектуры. Куцуте было шестьдесят лет, он жил в престижном доме и владел сетью магазинов, торговавших снаряжением для туризма и рыбалки. Однако доход ему приносил совсем другой бизнес – торговля наркотиками, редкими животными и органами для трансплантации. Куцута уже получил уведомление, в котором, помимо прочего, указывалось, что в случае попытки к бегству будут задержаны члены его семьи. При арестах еще ни один человек не попытался скрыться, даже получив известие о том, что за ним уже выехали. Помимо боязни за свои семьи, на людей сильное впечатление произвел трагический инцидент при аресте Маэзоно Ёсио. Кроме того, Корпус опубликовал указ, согласно которому к людям, укрывающим беглых преступников, будут применены строжайшие санкции.

Чхве проинформировали, что дома Куцуты нет – он отправился в ресторан «Ханазоно» – «Цветочный Сад», – который располагался в парке Охори. На втором этаже там были отдельные кабинеты, носившие названия различных цветов, и в одном из них – в «Анютиных глазках» – Куцута будет дожидаться полицейских. Видимо, бывший депутат опасался, что его девяностолетняя мать может умереть от инфаркта, если увидит в своем доме полицию. Идентификационный номер Куцуты был проверен, и выяснилось, что у него действительно есть больная престарелая мать, живущая в одной квартире с сыном. Ресторан же находился всего в паре минут ходьбы от дома.

– Мать… – пробормотал Чхве себе под нос.

Он уже принял решение арестовать Куцуту в ресторане, хотя этот вариант не вполне его устраивал – Чхве не любил неожиданностей. Но, узнав о тяжелом состоянии матери Куцуты, он не мог поступить иначе. Чан и Чо были полностью с ним согласны. В Республике для каждого мужчины мать являлась важнейшим человеком в жизни, и любое пренебрежение ею заслуживало всеобщего презрения.

Выходя из отеля, Чхве посмотрел на небо. Рано утром шел небольшой дождик, но теперь облака исчезли, и воздух был наполнен свежестью. Кратчайший путь от гостиницы до лагеря проходил от центрального выхода через широкую четырехполосную дорогу. Поскольку на захваченную территорию автомобили из города не заезжали, дорога была такой же пустынной, как улицы в ночном Пхеньяне. Чхве понимал, что опасность получить пулю от японского снайпера была минимальна, но все же перспектива идти по открытому пространству была не из приятных.

Обходя громаду стадиона, Чхве хорошо различал ровные ряды зеленых палаток, между которыми были вырыты дренажные канавы. Издали лагерь напоминал узор на одежде или тщательно прорисованную схему электрической сети. Палатки располагались подковой, внутри которой был большой павильон – командный центр лагеря, рядом с ним была оборудована площадка для общих собраний и построений, а чуть дальше – кантина с кухонными плитами и местами приема ищи, где свободные солдаты могли пообщаться друг с другом. У подножия лестницы, что вела от стадиона, дежурил часовой. На самом стадионе находились еще двенадцать человек, и несколько вооруженных людей занимали стратегически важные точки у торгового центра. Невероятно, чтобы всего девять коммандос могли захватить такую огромную площадь, но вид поднимавшихся к небу дымков из разных мест, наглядно свидетельствовал о свершившемся факте.

Участок земли, где разбили лагерь, прежде был парком. Там даже продолжали действовать питьевые фонтанчики – воду не отключали, так как трубопроводом пользовались отель, медицинский центр и стадион. Нельзя сказать, что местная вода была хороша на вкус, но зато ее не нужно было кипятить. Для Чхве чистая вода была решительным доказательством экономической мощи страны. Когда-то речка в его родной деревне изобиловала сомами, угрями и кожистыми черепахами. Вода была настолько прозрачна, что Чхве без труда различал водоросли на дне, а на вкус она была сладка, как нектар. Но потом – Чхве как раз оканчивал школу – в среднем течении реки построили цинковый завод. Через некоторое время в связи с экономическим крахом, нехваткой электроэнергии и отсутствием запасных частей для изношенной техники в реку попали токсичные сбросы. Появились жуткого вида рыбы-уроды и безголовые угри. Однако люди, жившие ниже по течению, продолжали есть рыбу и пить воду, и, как следствие, в окрестных деревнях стали рождаться горбатые, скрюченные дети. Жуткие болезни косили всех подряд. Вернувшись домой, Чхве наслушался от плачущей матери рассказов об ужасном конце несчастных – как от боли искажались лица, как на губах выступала пена, а изо рта вылетали воющие, леденящие душу звуки.

Лагерь был наполнен благоуханием кимчи, запахом острого перца и вяленой рыбы. То тут, то там поднимались дымки полевых кухонь. Судя по всему, недавно закончился обед. Очаги были сделаны из металлических канистр для масла, частично вмурованных в землю и обложенных камнями. Сверху помещались горшки, кастрюли и решетки для мяса и рыбы. На третий день быт устоялся, и запахи кухни лучше всего свидетельствовали об этом.

Молодые солдаты находились в веселом расположении духа.

– Эй, – крикнули Чхве из толпы, – может, вам помочь справиться с преступностью?

Чхве обернулся и увидел улыбающееся лицо капитана Хо Чи, командира Четвертой роты. Хо был врачом и экспертом в области химического оружия, причем доподлинно не было известно, снабжено ли его подразделение таковым.

– Ты что, хочешь лишить меня работы? – крикнул в ответ Чхве, и все вокруг засмеялись.

Чхве пересек лагерь и направился к палатке Специальной полиции, которая стояла между контрольно-пропускными пунктами «А» и «В». На морском ветру ткань палаток, заполонивших все пространство между отелем и стадионом, громко хлопала.

За военным городком возвышалось здание медицинского центра, напоминающее Детский дворец в Пхеньяне. По своей величине, а равно и по оснащенности медицинским оборудованием центр был лучшим лечебным учреждением на всем Кюсю. Из окон на Чхве смотрели бледные лица пациентов; некоторые из них сидели в креслах-каталках. Больные были одеты в плотные теплые куртки, напоминавшие русские телогрейки, широко распространенные в Республике. Корейские солдаты в лагере поголовно ходили в майках, а то и были обнажены до пояса. Для людей, которым на родине приходилось делать проруби, чтобы постирать белье, апрельская Фукуока, вероятно, представлялась южным курортом. Лейтенант Ким Хван Мок, служившая в отделе логистики и поставок, выдала сегодня утром всем солдатам новые футболки, носки и по две пары трусов. Приобрести около тысячи комплектов нижнего белья – непростая задача, но помогла мэрия Фукуоки, сделавшая заказ у владельца торгового центра, расположенного рядом со стадионом. Каждый комплект белья Gap был упакован в пакет, на котором было нанесено схематическое изображение майки или трусов. В Республике такие вещи носили только спортсмены-олимпийцы. Поначалу никто не рискнул первым вскрыть пакет. Солдаты смотрели на изображения трусов и маек, вертели упаковки в руках, но никто не понимал, что с ними делать. Ким пришлось несколько раз сказать, что выданное белье бойцы могут оставить себе насовсем, и только после этого молоденький солдат первым решился разорвать полиэтилен, достать майку и осторожно натянуть на себя. Когда он изумленно ощупывал ткань, на его лице играла совершенно детская улыбка. Его товарищи тоже стали рвать пакеты и облачаться в новое – белый круг ширился, словно налитое в чай молоко. Кто-то вслух заметил, что нежное прикосновение ткани напоминает материнские объятия.

На очередном собрании солдаты стали интересоваться, будет ли командование заказывать и другую одежду: американские штаны, например, рубашки с длинными и короткими рукавами, спортивную одежду, куртки, кроссовки и прочее. Ким Хак Су был категорически против. Да, соглашался он, северокорейская форма с точки зрения удобства далеко не лучший вариант: она не так хорошо впитывает пот и не защищает от холода. Кое-кто носил свою форму лет по двадцать, она бесконечно перешивалась, и заплаток было больше, чем «родной» ткани; обувь, хоть и прочная, была слишком тяжелая для повседневной носки. Но речь идет не о комфорте, настаивал Ким. Какой бы форма ни была, она должна в первую очередь олицетворять воинскую дисциплину, субординацию.

Продолжая свою мысль, Ким заговорил о беспрецедентной ситуации, сложившейся в Народной армии. Возможно, многие солдаты, а тем более солдаты привилегированных частей, не знали, что в девяностых годах в большинстве подразделений дисциплина сильно упала. Причиной тому стала нехватка продовольствия, изменения в системе званий и продвижения по службе, а еще – расширение спектра задач, стоявших перед армией. Руководство решило, что военнослужащим надлежит самостоятельно позаботиться о неосновных видах продовольствия. В результате этого решения в армии появились свои фермы и скотные дворы. Все, начиная от генералов и заканчивая младшими командирами, бо́льшую часть своего свободного времени проводили теперь в полях и на выгонах. Естественно, во время полевых работ военная форма уступила место рабочей одежде, на которой не было знаков отличия. Младшие по званию не всегда отдавали воинское приветствие при встрече со старшими офицерами, и это вошло в привычку. Вывод Ким сделал такой: военная форма создана в том числе и из соображений дисциплины, а ношение гражданской одежды в армии, в особенности джинсов, курток и кроссовок, только подорвет существующий порядок. Он не стал говорить о том, что полковник Хан, отдавший распоряжение о закупке нижнего белья, решил по прибытии основных сил сделать заказ местным производителям на пошив новой обуви и формы.

На контрольно-пропускном пункте «А» показался мусоровоз. Утром мэрия и организация, занимавшаяся утилизацией отходов, провели еще одно совещание и, вероятно, достигли соглашения о цене вопроса. Пятьсот человек производили огромное количество мусора, который пока сваливался на пустующем участке между отелем и рекой Хии. В лагере уже ощутимо пованивало, и в скором времени могла вспыхнуть какая-нибудь эпидемия. Охранник проверил документы водителя и бегло осмотрел автомобиль. Сколько диверсантов нужно затолкать в мусоровоз, чтобы захватить весь лагерь? Солдаты в лагере спали посменно, по шесть часов, и в любое время дня и ночи в строю оставалось около трехсот пятидесяти человек, способных отразить любую атаку. Опасаться ракетного или бомбового удара не имело смысла, так как рядом находился госпиталь, а с юга начинались жилые кварталы. Против вертолетов у ЭКК на вооружении были переносные комплексы «земля – воздух».

Впрочем, даже если японцы решились бы на атаку, любое перемещение войск заметили бы наблюдатели и незамедлительно предупредили лагерь, в этом случае часть солдат сразу же переместилась бы на территорию госпиталя и в жилую застройку.

Накануне центральные газеты опубликовали содержание разговора командующего Штабом американских войск в Японии и министра обороны США. Военные говорили о том, что в Фукуоке не проводится никаких военных операций, жертвы среди гражданских лиц отсутствуют, нет сообщений о случаях мародерства или насилия, общественный порядок поддерживается на должном уровне. Корреспондент написал, что такая оценка ситуации не всех устраивает в правительстве, ибо она не позволяет просить о военном вмешательстве со стороны американцев. Впрочем, никто из высших эшелонов власти не требовал громогласно привлечения Сил самообороны – на этом не настаивали даже правые.

Чхве проходил мимо командного пункта лагеря, когда увидел сидящих на земле семерых солдат. При виде офицера они вскочили на ноги. Лица всех семерых были красными, а на земле валялись три журнала. Чхве наклонился и поднял их. Журналы оказались японскими эротическими изданиями. Зная его характер, солдаты подобострастно вытянулись, кусая губы. Как выяснилось, эту макулатуру они взяли у владельцев захваченных автомобилей вскоре после прибытия в Ганносу.

Чхве перелистнул страницы: пара статей, кадры из мультфильмов… На странице с заголовком «Сисястые ученицы, выпуск пятый» была изображена улыбающаяся девушка с задранным выше обнаженной груди свитером. Подпись под снимком гласила: «Мисс В. Т., студентка второго курса университета, профессор которого получил в прошлом году престижную премию по химии, смело показала нам свои достоинства! Приносим извинения, профессор!» В Республике такого не могла себе позволить даже проститутка. В другом журнале была картинка с девицей, плескавшейся в морских волнах в чем мать родила. Название было «Бомба-идол!». Чхве нахмурился: он никак не мог понять, какое отношение бомба имеет к обнаженной женской груди. Так и не найдя ответа, он решил, что автор имел в виду ручные гранаты.

Оторвавшись от журналов, Чхве увидел, что вокруг уже собралась небольшая толпа. «Ну и как их теперь наказать?» – мелькнула мысль. Капитан был в растерянности. Дома только за один лишь факт обладания таким журналом человек мог отправиться в исправительный лагерь. Посоветоваться с Чо Су Ёмом? Вроде непедагогично… Избить их? Но тогда в лагере на неделю станет на семь солдат меньше – непозволительная роскошь. С другой стороны, нельзя не отреагировать, поскольку преступление должно быть наказано. В толпе он заметил Чхве На Ки из службы логистики и поставок и подозвал к себе. Уоррент-офицер вышел вперед и приложил руку к кепи.

– Вырвите семь голых теток и раздайте каждому по фотографии. И пусть держат их перед глазами!

Чхве На Ки с недоумевающим видом выполнил приказание. Провинившиеся выстроились в ряд и по команде вытянули перед собой руки с трепещущими на ветру обнаженными красотками, словно портрет Вождя на партийном собрании. Толпа любопытствующих все прибывала. Со стороны складывалось впечатление, будто все семеро читают поздравительные стихи.

– Пусть так стоят два часа! – рявкнул Чхве Хён Ир. – Не шевелиться и не отводить взгляд от фотографий!

Он повернулся к собравшимся и протянул им то, что осталось от журналов.

– Смотрите! – заорал он шарахнувшимся солдатам. – Взять и смотреть всем!

От зычного голоса Чхве, казалось, дрогнули даже палатки. Капитан изловчился и схватил попавшегося под руку бойца за шею:

– Смотри!

Насмерть перепуганный, он схватил журнал. Примеру солдата последовали двое его товарищей.

– Вы сейчас упали в выгребную яму, – произнес Чхве спокойно. – Эта гадость всегда наготове, чтобы развратить вас. Или вы хотите стоять так, как эти дураки? Вам все понятно? Не забывайте, что это так же опасно, как и наркотики! Многие из вас знают, что такое «сыворотка правды», когда вы учились вести себя при допросе. Так вот, то, что вы сейчас видите перед собой, не что иное, как тот же скополамин! Если вы будете слабы, он просочится в каждую клетку вашего мозга, как бы вы ни сопротивлялись! Стоит вам выйти из лагеря, и вы окажетесь по уши в дерьме! Но мы здесь для того, чтобы создать новую страну, и в наших душах не должно быть места для слабости. Если вы найдете что-нибудь подобное, что может разрушить душу, смело смотрите. Смотрите, понимая, что это и есть Япония! Это то зло, что течет вместо крови по жилам этого народа! Мы – солдаты непреклонного Девятьсот седьмого батальона! Мы не бежим зла, а смело смотрим ему в глаза!

С этими словами Чхве развернулся и двинулся дальше, оставив семерых наказанных на попечение уоррент-офицера.

Между контрольными пунктами «А» и «В» пролегал узкий пешеходный мост, у подножия которого располагался сторожевой пост на одного человека, закрытый со всех сторон мешками с песком и камуфляжной сетью. В нескольких метрах от поста размещалась палатка Специальной полиции. Чхве замедлил шаги и оглянулся: толпа постепенно расходилась, никто не смеялся. Семеро стояли, не выпуская из рук фотографий, окружив уоррент-офицера полукольцом. Чхве никак не мог избавиться от какого-то мрачного предчувствия. Подобное неизбежно будет повторяться, и дело совсем не в порнографии. Взять хотя бы новые майки – они не шли ни в какое сравнение с тем, что солдаты носили в Республике. И вода была совсем другой, и даже рис. Мир за пределами лагеря был преисполнен всем тем, что символизировали эти грязные картинки. В этом мире нет людей, подобных солдатам Корпуса. И какой эффект погружение в этот мир произведет на его людей, Чхве не мог представить.