Текст книги "«Молчи» (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 86 страниц)

– Харпер? – ничего не меняется. Будто девушка не заметила, как ответила на звонок. Возможно, случайно зажала кнопку, когда села или… Черт, Дилан не может больше предполагать. Он вслушивается, пытаясь быстро понять, где может быть так шумно. Она явно рядом с дорогой, но О’Брайен только что выехал с улиц. Там не так громко. Харпер находится рядом с местом, где без конца носятся автомобили. Это может быть только автостоп. Без светофоров. При этом там дует сильный ветер. Возможно, Мэй находится чуть выше, чем машины. Может, это мост? Наземный переход? Где в Лондоне есть автостоп с мостом над ним?

Парень поднимает взгляд на черное небо. Ставит телефон на громкую связь, бросив на сидение рядом, после чего давит на газ. Автомобиль трогается с места, вновь уносясь вперед по дороге между домами. Дилан сохраняет спокойствие. Ведет машину, правда, слишком сильно жмет на педаль.

Проходит не так много времени, когда парень видит в окно знакомый парк. Он паркует автомобиль рядом с тротуаром, вынимает ключи, берет телефон, вылезая из салона. Слышит музыку, что разносится эхом со стороны баров и ночных клубов. Накидывает на голову капюшон, вспоминая о безопасности, и двигается в сторону входа в парк. Темный, такой же черный, как снег на дороге. Идет по знакомой тропинке, не осматриваясь. Только прислушивается, хватаясь за каждый шорох. Голые деревья выглядят устрашающе. О’Брайен добирается до знакомой тропы, сворачивая с неё. Идет между высоких стволов, невольно сжимая в кармане нож. Привычка. Ещё минута скитания – и он слышит шум автостопа. Уже близко. Выходит на голое поле. Раньше здесь все обрастало высокой зеленью, теперь, зимой, стало слишком голо. Навесной мост, наземный переход, соединяет две части парка. О’Брайен запомнил это место. Он идет к железным ступенькам, всматриваясь в темноту наверху. Кажется, можно ощутить вновь парящий снег. Мелкий, погибающий при касании с горячим асфальтом. Дилан поднимается наверх и, кажется, выдыхает. Просто выдыхает, потому что до этого не мог освободить легкие. Стоит на месте, смотря на девушку, которая стоит рядом с железной перегородкой, покачиваясь с пятки на носок. Кажется, она что-то напевает под нос. В майке. В джинсах. Смотрит на несущиеся машины. Слушает их гудение. Поднимает руку, и О’Брайен хмуро удивляется, когда видит бутылку водки. Харпер делает глоток, совсем не морщась. Стучит бутылкой о железное ограждение, продолжая что-то мычать. Дилан медленно шагает в её сторону, потянув края кофты вниз. Проявляет нервозность. Останавливается в нескольких шагах, изучая состояние девушки, которая заворожено наблюдает за хаосом внизу.

– Мэй? – парень опирается рукой на перегородку, наклоняясь вперед, чтобы рассмотреть её лицо. – Может, домой?

Девушка хмурит брови, качнув головой:

– Нет, здесь тихо.

Тихо? Серьезно? Это, возможно, самое шумное место Лондона.

– Поехали, – Дилан осторожно скользит пальцами по поверхности железа, желая сделать ещё шаг к девушке, но та выглядит вполне серьезно для нетрезвой:

– Здесь я не слышу, – шмыгает носом. Замерзла. О’Брайен следит за тем, как она вновь пьет водку, уже немного морща нос:

– Что не слышишь? – решает немного поговорить с ней, чтобы потом заставить пойти с ним.

Мэй приоткрывает рот, немного наклонив голову в сторону, и взволнованно понимает:

– Нет, слышишь? – часто моргает, изогнув брови, ведь не может сосредоточенно мыслить.

– Что? – дай ему уже свой чертов ответ.

– Вода, – девушка опирается рукой на перегородку, наклоняясь вперед, чем вынуждает Дилана сделать неосторожное движение. Он чуть не касается её руки. Идиот. Помни о своей проблеме, иначе сам здесь свалишься. Харпер качает головой, дергает ею, с открытым ртом выдавливая:

– Я слышу, – сжимает пальцами железо. – Почему я слышу?

– Всё, – О’Брайен закатывает глаза, уверенно приближаясь к ней. – Идем отсюда.

С паникой на лице Мэй рвется вперед. Она со страхом опирается на перегородку, занося ногу, а Дилан не думает, когда хватает её за предплечье, тут же отдернув руку. Черт. Сжимает пальцы, с напряжением следя за девушкой, которая опускается на корточки на выступе по ту сторону перегородки. Держится за неё, широко распахнутыми глазами смотря вниз.

– Харпер, давай… – Дилан тянет к ней руку, но понимает, что просто не сможет её подтянуть наверх. Здесь нужно использовать обе руки. Нужно сжимать тело. Нужно касаться другого. Он способен на это сейчас?

А Мэй не думает о возможном падении. Она хочет быть ближе к дороге, ближе к шуму, который так часто спасал её от этих звуков в её голове. Но сейчас не помогает, поэтому она действует необдуманно.

– Так, – парень нервно трет лицо ладонью, присев на корточки, чтобы смотреть на девушку через решетку. – Харпер, давай, завязывай с этим, а, – видит, что она сосредоточенна на дороге.

– Я слышу, – шепчет, качая головой, ведь находится в состоянии шока. – Почему я продолжаю слышать тебя? – она говорит не с Диланом. Парень пальцами касается её растрепанных, немного влажных волос:

– Эй, – сжато произносит, но она не слушает. Не будет. Здесь надо действовать иначе. Дилан привстает, делает глубокие вдохи, собирая моральные силы. Сжимает и разжимает пальцы, слушая пустой шепот Мэй. Прикусывает губу, когда наклоняется, опираясь одной рукой на перегородку. Ровно дышит, следя за биением сердца и за мыслями, боясь пропустить воспоминания в голову. Второй рукой тянется к девушке, холодными пальцами касаясь не менее холодной щеки:

– Мэй, – зовет, терпя знакомый щелчок внизу живота. Первый звоночек, предупреждающий о дальнейшем ухудшении состояния. Игнорирует, сжимая ладонью её плечо. Мэй переводит пустой взгляд на его руку, только потом поднимает на лицо, запрокинув голову:

– Почему я слышу?

Дилан не может ответить на её вопрос, поэтому говорит о своем:

– Давай, – сглатывает, показывая ей свою ладонь. Пока все идет хорошо. Девушка продолжает смотреть ему в глаза, качая головой:

– Я слышу.

– Пойдем, – указательным пальцем касается ледяного красного кончика носа. Харпер медленно моргает, выдыхая пар из приоткрытого рта:

– Ты не слышишь его?

– Слышу, – лжет. – Хочешь, я отвезу тебя туда, где ты не будешь слышать?

Мэй еле заставляет себя не закрывать тяжелые веки. Она точно не спала этой ночью.

– Я не буду слышать?

– Нет, – Дилан мысленно ликует, когда Харпер оставляет бутылку на выступе, рукой касаясь его предплечья. Терпит.

Неудачная попытка вдохнуть – второй звоночек. Надо поторопиться.

Девушка поднимается, Дилан продолжает игнорировать свой организм, сосредоточенно следя за тем, чтобы Харпер не оступилась, когда поворачивается к нему лицом. Крепко держится за его руки, пока парень берет её под плечи, потянув наверх. Мэй осторожно заносит одну ногу, коленкой касаясь живота Дилана. Тот ощущает боль в ногах. Терпит. Третий звоночек. Слишком сконцентрирован на том, как Харпер перебирается, опуская то одну ногу на поверхность моста, то другую. Девушка громко дышит, не чувствуя, как трясутся руки парня, которыми он отводит её дальше от перегородки, отпуская плечи. Дрожащие пальцы, сбитое дыхание. От судороги сводит ноги, но О’Брайен быстро дышит, начав снимать с себя кофту, продолжая смотреть на девушку, которая смотрит в ответ, немного дергая головой, ведь все ещё слышит шум воды. Дилан встряхивает ткань кофты, набрасывая её на плечи Мэй. Та делает странное движение телом, будто немного прогибается под тяжестью, что падает на неё, но вновь выпрямляется, опустив взгляд вниз. Губы шепчут. Слов не разобрать. Быть может, это простой набор букв. О’Брайен слишком занят борьбой с собой, чтобы думать об этом. Он грубыми движениями натягивает рукава на руки Харпер. Кофта ей велика. Накидывает капюшон на голову, застегивает молнию. Терпит. Терпит. Терпит. Дышит. Пытается выровнять дыхание, успокоить биение сердца.

Успокойся. Смотри на неё. Это просто Харпер. Она не угрожает тебе. Ничего не происходит, что могло бы как-то навредить тебе. Смотри на Харпер.

Сглатывает, облизывая губы, и сжимает ткань рукавов кофты, смотрит на Мэй, которая продолжает озираться по сторонам, шевеля губами.

– Слышу… – шепчет, давясь воздухом. Искоса бросает взгляд на Дилана, а тот выдыхает, борясь с чувством тошноты, что подступает к горлу:

– Идем, – делает шаг, потянув её за рукав, но тормозит, прижав кулак к губам. Сгибается, громко и быстро дыша. Сжимает веки. Его сейчас вырвет.

Это Харпер. Это Харпер. Она не угрожает тебе.

Рванные попытки успокоиться – и парень вовсе опускается на корточки, продолжая сжимать ладонью губы. Но не повторяет ошибки – не отпускает девушку, которая медленно покачивается из стороны в сторону, громче бубня под нос.

Тихо. Тихо. Тихо.

Спазмы в животе. Дилан стонет, мыча, и осторожно поднимается, запрокидывая голову. Дыши. Ничего страшного. Ничего не происходит. Она не навредит тебе.

Дилан пытается кое-что осознать, чтобы справиться. Он старается принять к сведению то, что в данный момент ему ничего не угрожает. Что сейчас именно он пытается кому-то помочь. Ему не должно быть плохо. Он сильнее Мэй. Она слабее его. Она не сломает, не навредит, она ничего не может. О’Брайен продолжает сдерживать тошноту, еле сохраняя равновесие на трясущихся ногах. Окей, все хорошо, видишь? Ничего не происходит. Тебе просто холодно.

Опускает ладонь, сжимая губы, и выдыхает белый пар через нос, начав осторожно и медленно двигаться в сторону спуска вниз. Харпер молча следует за ним, позволяя тянуть себя за рукав. Она начинает затыкать одно ухо свободной ладонью, чтобы немного приглушить шум воды.

Всё, что с ними происходит, – это внутренняя проблема. Проблема только их организма. Каждый самостоятельно старается побороть свое отклонение, пока не осознавая, что совместная работа принесет куда больше результатов.

А Дилан и Мэй уже начали «работать» вместе, правда, пока не замечают этого.

***

Мне удается открыть глаза. Тяжелые, совершенно неприятные веки. Остаток отвратительного сна медленно бурлит в сознании, пока пытаюсь понять, где нахожусь. Лежу на кровати. Светлые стены, знакомый запах. Я… Я ведь дома у Дейва, да? Моргаю, смотря перед собой. Дверь открыта. Темный коридор. Какой-то непонятный гул в ушах мешает побороть чувство тошноты. В горле все горит, на языке привкус горечи. Морщусь, еле шевеля сухими губами, до боли искусанными. Мычу хрипло, пытаюсь приподняться на локтях, но тут же одолевает одышка. От резкого движения тела скручивает живот, поэтому громче мычу, лицом утыкаясь в подушку. Локтями поддерживаю себя навесу, громкие вздохи рушат тишину. Меня сейчас вырвет. Прямо между ребер стоит камень. Он царапает изнутри, мешая дышать. Начинаю ерзать в муках, пытаясь найти удобную позу. Потом тут же заливается кожа лица, и к нему липнут локоны волос. Не прекращаю издавать разные звуки, но сдерживаю их громкость, боясь нарушить чей-то сон или привлечь лишнее внимание. Плохо помню, что произошло. Единственное в голове – вода. Опять была вода. И этого достаточно, чтобы понять, почему мне так хреново сейчас.

Хочу присесть, но от этого только хуже. Не просто тошнота. Всё застревает между ребер и жжется, будто изжога, но не в желудке. Громко мычу, начав покачиваться из стороны в сторону, а руками сжимаю тело под майкой. Голова раскалывается. Думаю, у меня жар. Мне не удается поймать тот момент, когда настольная лампа зажигается. Я так размыто мыслю, что вряд ли вообще могу что-либо оценивать. Болевой шок. Могу понять по очертанию, что это О’Брайен. Он держит в руке тазик, подходя к кровати, и протягивает мне, жестко процеживая:

– Дыши.

И только сейчас понимаю, что не могу дышать из-за этого камня. От боли в глазах темнеет, поэтому сжимаю веки, опуская голову. Чувствую, как кровать рядом немного прогибается. Дилан садится на её край, поддерживая тазик на моих коленях.

– Мне плохо, – выдавливаю из себя, дернувшись так, будто мне вот-вот стошнит, а на глазах выступают слезы.

– Ты выдула практически всю бутылку водки. Чего ожидала? – парень смотрит на меня спокойно. – Тебе нужно вызвать тошноту, – отрицательно качаю головой, жалея о таком резком действии. Раскалывается.

– Тебе станет легче, – О’Брайен настаивает, но отказываюсь. Боясь вообще пошевелиться. Чувствую, как этот камень изжоги то поднимается, то опускается, поэтому не могу сдержать слез. Нет, не рыдаю, но боль вынуждает глаза слезиться непроизвольно. Мычу, желая лечь обратно, но Дилан предупреждает:

– Только хуже станет, – продолжает держать тазик. – Два пальца в рот сунь.

– М! – мычу, смотря куда-то вниз, и шмыгаю носом, сжимая больной живот. Не успеваю уследить за движением парня. Он резко и грубо давит пальцами мне на живот, прямо на то место между ребрами, поэтому боль разрывается, а жжение распространяется вдоль всей глотки, заставляя меня дергаться от рвотных позывов. Сдерживаюсь, отворачивая голову, чтобы скрыть мокрые глаза, и хочу попросить Дилана не делать так, но не успеваю открыть рот, как парень вновь давит на мой живот, заставив меня распахнуть рот шире.

И меня тошнит. Дрожащими пальцами хватаюсь за тазик, а своей рукой О’Брайен сжимает мои спутанные волосы. Больно стягивает, потянув вверх, чтобы лицом не уткнулась в рвоту, но я молчу, продолжая опустошать желудок. Мычу от боли, не отрываясь и не поднимая головы, когда слышу голос со стороны двери:

– Старушка обычно дает марганцовку выпить, – Дейв. Не могу взглянуть на него, так как меня продолжают одолевать позывы.

И в такой позе я провожу следующие полчаса, если не больше. Чувствую, как изжога начинает проходить, как камень становится мягче, после чего вовсе рассасывается. На смену боли приходит дикая усталость. Меня клонит в сон. Медленно и глубоко дышу, наслаждаясь освобождением от боли, тазик держу уже не так крепко, поэтому Дилан берет его, жестом попросив Дейва вынести. Тот не возникает. Видимо, для них это вполне обычная процедура. Думаю, они таким образом частенько о друг друге заботятся. Чувствую неимоверное наслаждение, ведь больше ничего не сдавливает ребра.

– Легче? – да, О’Брайен был прав. Он привстает, взяв со стола стакан воды, оставленный Дейвом, и протягивает мне. Слабой ладонью сжимаю, боясь выронить, поэтому, когда подношу ко рту, Дилан пальцем надавливает на дно, помогая мне приподнять стакан.

Забирает его. Могу неосторожно вытереть веки и щеки от слез. Меня качает. Или комната качается. Неясно. Надо лечь. Осторожно, боясь вызвать тошноту, опускаюсь обратно на кровать, уложив голову на подушку. Хрипло дышу, еще ощущая остаток боли, но она не такая сильная, поэтому смогу уснуть с ней. Молча смотрю перед собой, следя за Диланом, и понимаю, что должна попросить прощения:

– Извини, – шепчу.

– За что именно? – парень уточняет, вертя стакан пальцами. Сидит на краю кровати, не смотрит на меня.

– За то, что повела себя так.

– Это твое дело, – грубо и холодно, но почему-то больше не верю его морозу в глазах.

– Я просто не могу противостоять этому, – хочу оправдать себя перед ним, и О’Брайен вздыхает, стуча пальцами по стеклу:

– Перед чем? – значит, всё-таки хочет знать?

– Вода, – мне тяжело говорить, но стараюсь шевелить языком и выражаться так, чтобы меня поняли. – Когда я слышу воду, меня охватывает паника. И я бегу. Не могу побороть это.

– Каждый раз? – хмурится.

– Да, – глотаю очередной приступ тошноты, заерзав на боку. – Не знаю, что именно движет мной в такие моменты. Я просто уверена, что должна убежать, как можно дальше. Это тяжело объяснить.

– В следующий раз, – перебивает, громко барабаня пальцами по стакану. – Когда захочется «бежать», говори. И мы подумаем, как поступить.

Мы?

Мы подумаем.

Будто это не только моя проблема, но и его тоже.

Мы.

Глава 43.

Он никогда не смотрит на лицо того, с кем спит. Выражение, эмоции, цвет глаз, губы – все это мало интересует. Просто секс. Во время опьянения всегда охота переспать с кем-то, неважно, кем этот человек будет являться. Переспать – забыть. Главное, чтобы наутро не стало плохо от чрезмерного прикосновения к телу.

Секс. Душ. Смыть все ощущения ночи.

И сейчас он не смотрит, не пытается выяснить. Громкая музыка долбится в уши, темнота коридора какого-то клуба помогает не анализировать, а несколько бутылок алкоголя вообще лишают нормального мышления. Фобия отходит в сторону. Остается одно животное желание.

Девушку прижимает к стене. Больно, возможно, настолько грубо, что она бьется затылком о холодную стену, хихикнув, ведь парень жесткими движениями пытается справиться с её пуговицами на блузке. Он не видит её лица, смотрит только на свои пальцы, стараясь сконцентрироваться. Ему плевать, что она делает, только пускай не касается его. Своими отвратительными, холодными пальцами. Парень дергает её руки, чтобы те опустились, не трогая его шею, плечи. Он выдергивает край блузки из-под юбки, которую нагло задирает, скользя по бедрам. Девушка спиной упирается в стену, когда парень сжимает ткань блузки, дернув выше. Голову не поднимает, хрипло дыша.

Просто трахнуть. Сейчас.

А она ладонями давит на его лицо, чтобы поднять. Он зло отталкивает её руки, вновь принимаясь расстегивать пуговицы. Давление в висках скачет с безумием. Громкую музыку невозможно переносить, но терпит, сжимая губы. Пальцы дрожат, и их движения теперь сопровождаются судорогой. Гребаная блузка. С какого хера кто-то надевает её в клуб?!

Кто носит блузки?

Дилан вдруг замирает, сжав белую ткань по обе стороны от пуговиц-бусинок. Девушка нежно касается его шеи пальцами. Теплыми пальцами. Гладит, нащупывая напряженную вену под кожей. О’Брайен моргает, хмуря брови, и медленно приподнимает голову, напряженно взглянув на неё.

Сглатывает, не сдержав рваный выдох, что слетает с губ.

Вьющиеся волосы собранны в аккуратный пучок. Выглаженная перед выходом блузка теперь мятая, верхние пуговицы с трудом расстегнуты, поэтому видна бледная кожа груди.

Ещё одна попытка глотнуть воды во рту – и Дилан смотрит на лицо.

Харпер. Её расслабленные губы растягиваются в осторожную улыбку, а пальцы сильнее сжимают кожу шеи парня, руки которого покрываются мурашками. Напряженно стискивает зубы, отвечая на зрительный контакт, и с ощущением легкой дрожи в коленях поддается вперед, носом касаясь виска девушки. Пахнет весной. Мэй. Май. Вдыхает аромат кожи громко, не скрывая своего удовольствия. Харпер прикрывает веки, своими губами прислоняется к его щеке, вновь улыбаясь, ведь чувствует, как Дилан грубо дергает ткань блузки в стороны. Несколько пуговиц спокойно отрываются, со звоном осыпаясь на пол. О’Брайен выпрямляется, но голову оставляет опущенной, чтобы соприкасаться своим лбом с её. Смотрит вниз, на блузку, рывком отдергивая последние пуговицы, со слабым мычанием из-за желания. Мэй глотает его вздохи, слегка приподнявшись на носки, поворачивает голову, скача взглядом с губ на глаза. Улыбается, ведь ощущает то напряжение, которое испытывает О’Брайен, пока может вдыхать аромат её кожи, волос, пока способен чувствовать мягкое дыхание, не пропитанное запахом виски или табака. Парень опять сглатывает, осторожно проникая холодными пальцами под ткань блузки, чтобы нащупать горячую кожу талии, и мнет её, притянув ближе Харпер. Девушка выгибается в спине, ладонями касаясь его волос на затылке, а губами – края его губ…

Вырывается. Буквально ощущает, как все тело вздрагивает от тянущего чувства внизу живота. Тяжело дышит, лежа на спине, продавливая диван в сарайчике старушки. Влажной ладонью касается потного лба, заставляет себя сжать и разжать пальцы, что странным образом не прекращают дрожать. С громким выдохом вытирает руками лицо, пытаясь полностью вернуться в реальность, отодвинув сон на задний план сознания.

Сон. Чертов… Сон.

Взгляд начинает метаться по помещению, погруженному в полумрак раннего утра. Дышит. Тяжело и активно. Прижимает ладони ко лбу, хмуро уставившись в потолок:

– Блять.

***

Иногда бывает тяжело принять правду. Особенно, если ты на протяжении жизни обманом заставляешь самого себя отрицать реальность. И вместе с собой ты укутываешь в ложь остальных. Больше и больше людей, вера которых заряжает твое вранье, отчего ты увеличиваешь, усиливаешь её, глотаешь и захлебываешься.

Рано или поздно ложь сама ударит по тебе. Никакое вранье не останется тайной. И чаще всего сами распространители и создатели лжи первыми не выдерживают давления. Перед тем, как обмануть, подумайте о последствиях. Я тогда не думала. И свою ложь впервые я направила именно на себя. Уверишь себя – уверишь остальных. Ложь тогда станет правдой, когда ты сам начнешь ею жить, уже со временем позабыв, где именно была проложена грань. А грань – это важно. Но она теряется. И пропадаешь настоящий ты, настоящие воспоминания путаются с лживыми.

Я солгала. Самая крупная ложь. Самая сильная. Самая первая. Самая едкая, прижившееся, корнями вросшая внутрь моей груди. В первую очередь, это был страх. Это была паника. Я не знала, что мне делать, боялась сойти с ума. Бредила. И мне нужно было спасти себя. Так и родилась эта ложь. Ложь, заставляющая меня молчать. Но сложность была в том, что все остальные знали правду, и жить на двух гранях было тяжело, поэтому я ломалась. И именно мои эмоциональные всплески, моя агрессия заставила всех верить в ложь. Да, я агрессивна. Но моя злость – это самозащита. Эта стена, скрывающая грех. И если кто-то попробует раскрыть мою ложь, мое внутреннее «я» немедленно отреагирует.

Так произошло с Лили Роуз. Она не хотела, я знаю, но меня поразил страх в ту секунду, когда она сказала правду. Мою правду. И сейчас она так же верит в мою ложь, потому что вынуждена.

Стою у зеркала в ванной комнате дома Фарджа. Стою и смотрю на себя. Знаете, обычно я равнодушна к своему виду, но сейчас я по-особенному отвратительна себе. Нет, дело даже не в моем виде, не в этой привычной усталости. Дело в моих глазах. Во взгляде. Я четко вижу это – упадок сил от давления. Мои слуховые и зрительные галлюцинации. С каждым годом они все сильнее, все ярче. Их влияние ощущается.

Пальцами касаюсь щек, скользя к шее. Эти неприятные на вид бордового оттенка опухшие веки. Болезненный вид. Кажется, у меня жар. Прижимаю ладонь ко лбу. Горячо. В горле пожар, голос осип, голова болит, глаза горят, нос заложен. Опускаю руки, выдыхая. Я слишком ослабла за период этого времени. Я уже не та Мэй Харпер. Не та стерва, которой было глубоко на все плевать. Девушка, смотрящая на меня через зеркало, – это смесь эмоций. И главное чувство – усталость, бессилие. Моя ложь не может существовать без моих психологических сил. Мне будет крайне тяжело защищать её. Рухнет ложь – рухнет построенная на ней жизнь.

Касаюсь живота. Ещё подташнивает. Мне необходимо принять лекарства.

Медленно, хромая на одну ногу, выхожу в прохладный коридор. Тишина – вакуум вокруг моей тяжелой головы. Уши плохо слышат. Иду вперед, невольно заглядывая в комнату Мэрри-Джейн. Бледная старушка лежит на спине. Сморщенные, тонкие руки уложены на животе. Дышит. Я меняю направление, решая проверить её давление и пульс, но пол скрипит под ногами, поэтому старушка приоткрывает светлые глаза. Я растираю ладони, стараясь как-то согреть себя, и подхожу ближе, чтобы она могла меня увидеть:

– Как вы?

Мэрри долго смотрит на меня, но после признает, растянув бледные губы в улыбку:

– У тебя больной голос, – шепчет, немного двинув головой, чтобы лучше видеть меня. – Ты болеешь?

– Да, – отвечаю, присев на край кровати.

– Там на кухне… много лекарств, – она делает длинные паузы между словами. Тяжело говорить. Появляется одышка.

– Знаете, – опускаю взгляд, начав пальцами тянуть ткань майки. – Я… Мне кажется…

– Что, милая? – она проявляет интерес, и это меня раскрепощает.

– Мне кажется, – признаюсь, сжав губы, – что мне нужны не просто лекарства. Проблема не в физическом здоровье, а в психологическом.

– Есть то… что тебя волнует? – старушка тихо дышит, еле заставляя себя смотреть на меня.

– Да, – киваю, вздохнув, ведь в больном горле встает ком. – Я… Я сделала одну ужасную вещь, – смотрю на старушку, которая внимательно смотрит в ответ, ожидая продолжения. – Я согрешила, Мэрри.

Она медленно моргает, вполне серьезно отвечая:

– Любой грех может быть… искуплен.

– Не в случае со мной.

– Милая, – старушка выдыхает. – Я за свою жизнь сотворила немало глупостей. И я прошу прощения. Постоянно. Нет такого греха, которого бы тебе не отпустили, – пытается улыбнуться, чтобы настроить меня на лучшее, но в моих глазах все равно застывают слезы. Пытаюсь улыбнуться в ответ. Не хочу забивать её голову своими проблемами. Старушка медленно засыпает, окунается в свой мир, оставляя меня в реальности. Смотрю на неё, осторожно поправляя одеяло, чтобы укрыть шею. Ладонью провожу по ткани простыни, с болью в глазах смотря на Мэрри:

– Я… – с трудом. Оно не хочет вырываться. Не хочет стать явью. Оно так глубоко. Она – фундамент большей части моей жизни. Ложь сама затыкает мне рот, но сейчас я знаю, что не буду услышанной, поэтому шмыгаю носом, понимая, что даже простая попытка сказать это вслух будет означать, что я принимаю правду, отказываясь ото лжи.

Выхожу в коридор, прикрывая дверь. Воздух стоит влажный. Хорошо, что в доме можно ходить хотя бы в кедах, иначе отморозила бы стопы. Очень холодно. Ледяными пальцами растираю голые плечи, пока спускаюсь вниз. Мне кажется, в комнате Мэрри я слышала голоса ребят. Скорее всего, они на заднем дворе. Что можно там делать в такой мороз? Сдерживаю дрожь, проходя мимо зеркала в прихожей. Останавливаюсь, повторно взглянув на себя. Господи, Харпер, что за расклеенный вид? Ты же умело лжешь. Используй себе во благо свои чертовы способности. Встряхиваю неуложенные волосы, трясу расслабленными руками, расправляю плечи, поднимая голову со вздохом. Взгляд не изменить. Усталые веки не прекратят быть опухшими от слез по моему желанию. Даже белки глаз до сих пор красные. Ничего. Давай.

Мне нужна мать. Она сможет поставить меня на ноги, напомнит, какого это – гордо держать осанку и быть эмоционально закрытым.

Эмоции. Чувства. Харпер. Пожалуйста, будь хоть немного собой.

Выдыхаю, сохраняя осанку. Поправляю майку, подтягиваю ткань спальных штанов. Слышу голоса и, да, смех парней, поэтому с интересом беру первую попавшуюся под руку кофту, поспешив к стеклянной двери, выходящей на террасу. Пальцами касаюсь железной ручки, притормозив, ведь вижу сугробы снега. Яркое солнце, голубое небо. Пар. Смотрю на градусник, опешив: минус двадцать два. Ничего себе… Вновь перевожу взгляд из-под тяжелых век на одно из высоких деревьев, что стоит на участке. На толстой ветке висит черная груша, по виду, давно уже эксплуатированная двумя парнями, которые в футболках стоят по обе стороны от нее, напротив друг друга. Активно дышат. Их носы красные, как и щеки, а сжатые ладони в кулаки покрыты каким-то багровым оттенком. У Дилана были ссадины на костяшках, поэтому он разматывает бинты, чтобы проверить состояние рук. Дейв что-то говорит и громко смеется, а О’Брайен закатывает глаза, но усмехается, качнув головой. Фардж начинает в шутку прыгать на месте, кулаки подняв к лицу. Вызывает О’Брайена на бой? Только сейчас замечаю две бутылки пива, воткнутые в снег, и не могу не улыбнуться. Что ж, рада, что у них хорошее настроение. Если честно это такое редкое явление, что мне хочется сделать пометку в календаре. Да, наблюдая за ними, немного расслабляюсь. Не часто вижу Дилана в таком состоянии, уверена, что алкоголь играет не малую роль. Вряд ли эти двое пьют, так как являются заядлыми алкоголиками. Думаю, это их способ «выдохнуть». Открываю дверь, выходя на мороз, а он тут же пробирает меня до костей, поэтому дергаю руками, встряхивая их, и стучу зубами, обняв себя. Шагаю к ступенькам, щурясь, ведь яркий солнечный свет давит на глаза. Ладонью прикрываю лицо, оставаясь стоять на нижней ступеньке, пока Дилан обратно наматывает бинт, а Дейв наклоняется, взяв бутылку. Отпивает, заметив меня, и улыбается, выпрямившись:

– Утречко, как самочувствие?

О’Брайен оглядывается, чтобы понять, с кем Фардж говорит, а после сразу опускает взгляд на руку, продолжая бинтовать. Я решаюсь медленно направиться к ним, ведь горло болит, а повышать голос не хочется.

– Хорошо, – если не брать в расчет температуру.

– Заболела? – Дейв переминается с ноги на ногу. Что ж, у него такой же дар, как у Мэрри – чувствовать больных людей за километр.

– Да, температура, думаю, есть, – прижимаю ладонь ко лбу, улыбаясь парню в ответ. Только сейчас понимаю, что игнорировать улыбку Фарджа просто невозможно.

– А ты погуляй в мороз полуголый, – ворчит Дилан, сжимая и разжимая пальцы, чтобы проверить, будет ли ему удобно. Я закатываю глаза, бросив быстрый взгляд на О’Брайена, который так же косо смотрит на меня, но недолго. Отворачивается, делая вид, что слишком занят своими бинтами.

Чего это он?

– О, тебе идут мои вещи, – Дейв оглядывает меня и показывает большой палец. – Носи их почаще, – с одобрением кивает головой, а Дилан кулаком бьет по груше, отчего та врезается в плечо Фарджа. Сильно и наверняка больно, поэтому неодобрительно хмурюсь, стрельнув взглядом в О’Брайена. Но Дейв только смеется, подавившись пивом, и толкает грушу обратно. Да уж, никогда не понимала это ребячество и «мальчишеские» игры. Дилан поднимает свою бутылку, подносит к губам, но Дейв опять толкает в него грушу, надеясь всё-таки задеть. И та задевает локоть Дилана, поэтому рука дергается, и пиво из бутылки немного проливается. Не знаю, что меня забавляет сильнее: восторженный смех Фарджа или спокойное, ничем непоколебимое выражение лица О’Брайена, который медленно вытирает губы, наклоняется, воткнув бутылку с сугроб, и выпрямляется, смотря на Дейва. Тот перестает улыбаться. Наверное, молчание длится несколько секунд, и я успеваю почувствовать легкую неловкость, но вдруг Дейв начинает улыбаться, рванув назад, а Дилан толкает грушу, помчавшись за ним. Я оглядываюсь, с легким недоумением наблюдая за тем, как парни носятся по участку. Дейв верещит, как девчонка, держа бутылку на расстоянии вытянутой руки:

– У меня пиво! – Смеется, оббегая дерево, и постоянно оглядывается назад на Дилана. – Пьющих не бьют!

О’Брайен не сдерживает улыбку, ускорившись, и ногой бьет по внутренней стороне колена друга, который валится в снег. Я тихо хихикаю, не сдерживая светлую эмоцию при виде Фарджа, кричащего, что ему холодно. Потираю ладони, пуская на них пар изо рта. Дейв держит бутылку в руке, поднимая. Весь алкоголь вылился, поэтому парень наигранно морщится, садясь на снегу:

– Потрачено, – смотрит на Дилана, сжимая один глаз, а другой щурит, чтобы не причинять боль светом солнца. – С тебя пиво, детка.