Текст книги "«Молчи» (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 86 страниц)

Мэй останавливается у столешницы, на которой мирно сохнут цветы. Девушка смотрит на вазу, наблюдает за тем, как лепесток медленно опадает. Может поклясться, что видит, с каким отвращением эти цветы воспринимают окружающую обстановку. Они кончают жизнь самоубийством, преждевременно отрываясь от стебля. Мило.

Харпер немного поворачивает голову, краем глаза смотрит на сидящую к ней спиной мать, которая что-то читает в модном журнале, продолжая гордо держать голову. На коже лица нет косметики, поэтому все морщины и неровности вылезают на показ. Мэй тихо дышит, пальцами вслепую нащупав стеклянную вазу, поднимается к её гладкому горлышку, сделав глубокий вдох, потянув украшение сего безумия на себя.

Секунда – и осколки разлетаются во все стороны, заставив женщину вздрогнуть плечами. Но она не оборачивается. Продолжает широко распахнутыми глазами сверлить фотографию молодой и красивой Кары Делевинь на развороте. Харпер недолго наслаждается образовавшейся атмосферой. Звон стекла будто крошит на куски иллюзию. Мэй кедами наступает на осколки, давит бутоны цветов, покидая кухню, и всего секунду смотрит в сторону отца, который смотрит телевизор в гостиной. Он нашел неплохой вариант абстрагироваться от реального мира.

И Мэй необходимо найти свой.

***

– Физика… Химия… – перечисляю предметы, проверяя наличие учебников и тетрадей в шкафчике. Пальцем скольжу по корешку учебника экономики и вздыхаю, встряхивая вьющимися распущенными волосами. Перемена в самом разгаре. Сегодня чувствую себя свободно, поскольку не пересекалась с Причардом, да и Дейв с Диланом сегодня отсутствуют. Три урока проходят спокойно, и мне легко дышать в переполненном подростками коридоре. Вытаскиваю учебник по биологии из рюкзака, поставив его на полку, и закрываю молнию, готовясь развернуться и уйти. Но, кажется, я слишком рано приняла свою психологическую победу. Поворачиваю голову, без труда различая в толпе знакомую фигуру ОʼБрайена, который поправляет ремень спортивной сумки. В последнее время он часто носит с собой на занятия биту. Совсем с ума сходит?

Плевать? Да, было бы параллельно, если бы этот тип не двинулся в мою сторону. Сохраняю равнодушие внутри себя, делая вид, что не замечаю присутствия парня, который встает сбоку, протянув мне баночку с лекарствами. Не обращаю никакого внимания, хлопнув дверцей, и разворачиваюсь, надеясь, что мои локоны хорошенько задели его лицо. Шагаю вперед, не оглядываясь даже на не самое корректное обращение ко мне. Ничего от него не нужно. Пускай оставит эти чертовы таблетки себе. Почему бы ему просто не выбросить их? Хочет дать мне понять, что не нуждается в них? Не слишком ли большая уверенность в себе? Я плюю в его сторону каждый раз, как вижу. Не хочу даже взглядом пересекаться с этим психопатом.

Мои мысли прерывает неприятный и грубый толчок в сторону. Не успеваю обработать в голове происходящее, как наклоняюсь в сторону, упираясь в дверь помещения для уборщиц. Кажется, мне надавили чем-то холодным на спину. Стоп, я сказала надавили? Меня в прямом смысле ударили. Только что. Торможу в центре небольшой комнатки, забитой швабрами, тряпками, от которых пахнет сыростью, тазами для воды. Прикрываю веки, сжав губы, и оборачиваюсь, взглянув в глаза парню, который закрывает за собой дверь, битой касаясь раковины. Вкладываю в свой взгляд всё свое отношение к этому человеку, собираю всю свою злость, всю моральную усталость. Всю себя и для него. Звучит ужасно. Трачу слишком много сил на этого типа.

Дилан сжимает челюсть, протягивая мне баночку с таблетками. Смотрит в глаза, как бы заявляя, что ему не нужно моего гребаного снисхождения. Бросаю недобрый смешок, закатив глаза, и не нахожу слов, чтобы выразить…

Стоп.

Что именно выразить я хочу?

Внезапно. Нет, это правда происходит неожиданно. Я открываю свои глаза. Я смотрю на парня, слегка опуская взгляд на баночку в его ладони с разбитыми костяшками. Я… Как я могу быть настолько слепой?

Моя злость и неприязнь к ОʼБрайену никогда не была обоснованной. Даже задумываясь над причиной моего отношения к нему, не находила её. Так, почему я злюсь? Почему… Потому что не на кого больше… Господи, я выношу на Дилана все свои отрицательные эмоции только потому, что больше никуда не могу их деть. Я злюсь вовсе не на него. Я злюсь на мать с её непониманием и идеалами, от которых меня тянет блевать, злюсь на Причарда, посмевшего опустить меня, оскорбить, раздавить, на безучастного к моей жизни отца. На родителей вместе, на всех своих родственников, которые обвиняют меня в том, что я не совершала. Всё это дерьмо копилось столько лет в моем молчании, что сейчас меня разрывает, и изливается всё на ОʼБрайена. Что он мне сделал? Ничего. Да, он ударил меня, но тогда я оказалась не в том месте не в то время. Его вины не было. За то, что он покрывает меня матом? Каждый второй типичный подросток современного общества такой. За то, что из-за него у меня проблемы в школе? Но он же просто типичный хулиган. Таких, как он – миллион.

А что он сделал для меня? Он, как оказалось, пытался помочь мне тогда, на вечеринке. Он, по неизвестной мне причине, побил Донтекю после того, как тот приставал ко мне. Простое совпадение? Хочется верить. Это вместе с ним мы бежали со станции. Это, в конце концов, именно ОʼБрайен приехал за мной в дом Причарда.

Так, черт возьми, за что мне злиться на него? В таком случае, парень выходит простой жертвой моего психологического террора.

Пора принять, как факт. Дилан ОʼБрайен не виновен в моих проблемах. Он никак не связан с моей жизнью, поэтому испытывать к нему ненависть – пустая трата времени.

И как только мне удалось это понять, внутри словно лопнул шар с водой. В самой груди, под ребрами. Я хорошо ощутила, как жидкость растекается по органам, освобождая меня от лишней тяжести. И… И становится как-то легко.

Негатив имеет способность накапливаться, заслонять наше сознание, мешая видеть очевидную правду. И правда в том, что ОʼБрайен не при чем. А человек, на которого я злюсь, – это я сама.

Выдыхаю из себя тяжесть, заморгав. Опухшие веки больше не кажутся таким грузом, и могу спокойно раскрыть глаза, подняв их на парня, который терпит мое молчание, продолжая держать баночку перед собой. Он скользит большим пальцем по её стенке, нервно сдирая белую наклейку.

Единственное, что задевает меня, – это мысли о том, что мы с ним похожи. В чем-то. И опять-таки в этом нет его вины. Всё крутится исключительно в моей голове.

Пора уже отпустить это. Иначе меня не станет.

Откашливаюсь, сделав два неуверенных шага к парню, который отступает назад, сохраняя безопасное для себя расстояние. Протягиваю руку, осторожно касаюсь пальцами крышки баночки, пытаясь случайно не задеть ладонь Дилана, который опускает глаза, отдернув руку, и делает шаг в сторону, к раковинам. Молчит, видимо, ждет, что уйду.

Растираю пальцами баночку, опустив взгляд в пол, и откашливаюсь, шепнув:

– Спасибо, – от сказанного язык сворачивается трубочкой, но терплю неприятную боль, быстро покидая помещение с плиточными стенами.

Мне пора отпустить эту злость.

И дышать становится легче.

***

Но, всё-таки, по какой причине ОʼБрайен злится на Харпер? Почему не терпит пересекаться с ней взглядами, просто сталкиваться в коридорах, проходить мимо? Одно её присутствие рвет кожу.

Почему?

Парень стучит битой по плитке, решая спрятать оружие обратно в сумку. Он изредка бросает взгляд на зеркало, после чего поглядывает в сторону двери, прикусывая свой язык до крови.

Видит в ней себя.

Глава 15.

Этот ребенок заслуживал подобного?

Первый, второй третий раз по лицу. Ему всего семь. Откуда столько злости к созданию, которое на тот период своей жизни ещё не успел познать такого отвратительного чувства, как злость? Зачем с такой яростью осквернять сознание чистого создания? Дейв Фардж был другим ребенком. Он с такой открытостью был обращен к людям вокруг, с невинной наивностью, детской беззаботностью. Он мог бы вырасти успешным физиком. С самого раннего возраста его привлекали явления, о которых мало кто мог ему рассказать, а главное объяснить, как это происходит. Он мог бы расти в иных условиях, жить, не зная темных дворов, не зная боли от сломавшихся рук, не веря в то, что кто-то способен поднять руку на женщину. Дейв был одним из тех, кому просто не повезло столкнуться с реальными проблемами в таком возрасте, когда мнение о многих вещах в мире ещё не успело сформироваться. Поэтому образовываться оно стало именно на основе пережитого. Разве это честно? Честно, что кто-то обречен жить не так, как другие, видеть меньше радостных лиц, ощущать счастье только в те моменты, когда день проходит без лишнего синяка?

Дейв Фардж не научился защищать себя.

Но он умеет постоять за других.

Эмоции имеют способность к накоплению. Отрицательные они или положительные – не важно, главное то, что рано или поздно приходится избавляться от них, чтобы освободить тело и разум от скопившегося морального мусора. Даже радость, ощущение счастья со временем теряет свой свет. Если же в вашем сознании поселились отрицательные эмоции, то именно они и будут основным двигателем в вашей жизни. Избавление от них ведет к свободе.

Говорят, что положительные эмоции намного сильнее влияют на человека. Я в это не верю. Какой-то идиот, возомнивший себя ученым, философом, великим мыслителем сказал, а все вокруг тут же поверили, прониклись. Это простой самообман личности, с целью подавления плохих составляющих нашего организма. Хотите сказать, что ненависть, злость, уныние, апатия, сквернословие, зависть уступают в своей силе счастью? Бред. Покажите мне урода, который пытается внедрить в мой мозг позитивное мышление. Видели когда-нибудь этих заядлых оптимистов? Каждому из них охота заехать чем-нибудь тяжелым по роже, ибо они – самые, что есть, кретины, которые живут с розовыми очками на носу, твердя о светлом будущем. Светлое, так? Уверен, они просто не получали по роже, не возвращались домой с разбитым лицом, со сломанными ребрами. Люди имеют привычку выставлять свои мысли, свое мнение за правдивое, поскольку именно с этим они живут. Человек, который никогда не дрался, будет считать, что это плохо. Человек, которому никогда не ломали нос, не будет верить, что кто-то может поднять руку на него. Человек, который никогда не видел, как избивают женщин, не поверит, что мужчины могут настолько низко пасть. Это ведь невозможно. Мы живем в двадцать первом веке, в демократическом обществе.

Уже смешно.

Это только штампы. Социальные институты развиты только в бумагах, на деле всё обстоит иначе.

Мне правда бывает жаль таких наивных придурков, верующих в высшие силы, способные защитить их от любой беды и напасти. Забавно. Интересно, где сейчас эти самые «силы»?

Кажется я не чувствую своих ног. Ребро ноет. Что ж, боль делает тебя живым. Не помню, где вычитал это, но фраза стоящая внимания. Если утром вы проснулись без болевых ощущений, то, поздравляю, вы мертвы.

Утро уже дается с тяжким трудом. Точнее, осознание того, что за окном светло. Пора вставать, верно? А нужно ли? Нет особо важных дел, обязанностей. Могу ли проваляться здесь, не вылезая? Нет, не могу. Не особо хочется, чтобы старушка думала, что у меня что-то произошло. Она воспринимает всё близко к сердцу, а то у неё больное. Как и у меня.

Но в данный момент ребра ноют сильнее.

Кровать неприятно поскрипывает в ответ на мою попытку присесть на ней, приподнять верхнюю часть тела, и хруст в позвоночнике как бы предупреждает о возможных переломах. Но они только возможные, так? Двигаться могу? Могу. Значит, нет причин для беспокойства. Ладонью задираю ткань футболки, касаясь пальцами ребер, и морщусь от неприятного покалывания внутри. В груди больно колотится сердце. Причина в странном чувстве беспокойства. Откуда оно взялось так рано? Я слишком устал, чтобы думать и искать корень проблемы.

Сегодня будний рабочий день. На часах девять утра. Настроения покидать дом нет. Школа? Кому она на хер сдалась? Понимаю, что Дилан будет названивать, но мне действительно нехорошо. Прошло уже несколько дней с его срыва, а мы так и не увиделись. Кажется, ОʼБрайен правда переживает, просто демонстрирует свое волнение иначе, не так, как мы привыкли видеть это. Вообще многие эмоции и чувства парень выражает по-другому. Я уже привык. А вот для окружающих подобное будет именно проявлением «дикости», чего-то неправильного. Идиоты. Если кто-то ведет себя не так, как все, не так, как принято в обществе, то он странный? Неправильный? Отшельником стать обязан? Терпеть не могу эти чертовы идеалы социума. Откуда вам, уебкам, знать, что правильно, а что нет? Вы ведь тоже люди. Прекратите уже ебать мозги другим своими правилами жизни и капать своими нормами. Люди вокруг вас – никто. Они не имеют права влиять на вас, если не занимают какого-то важного места в вашей гребаной жизни.

Начинаю злиться с утра. Неплохо. Злость придает мне сил.

Опускаю ноги на пол, сдерживая громкий стон, сжав зубы. Рукой обнимаю свой живот, сутулясь, и глубоко дышу через нос, качая головой, чтобы хоть каким-то образом выбросить ощущение боли из тела. Организм захламлен всякой дрянью. Мыслями. Мусором. Моральным дерьмом. Груз накапливается, увеличивается. Знакомое ощущение. Чего-то старого. Давно живущего во мне.

Отбрасывай это дерьмо. Забудь.

Нет смысла копаться в прошлом, которое только усугубит положение.

С дрожью в пальцах потираю сжатые сонные веки, переводя поток мыслей на менее разрушающий. Но делаю только хуже, ведь в следующую секунду в моей голове возникает одно имя. Лили. Тяжелый вздох слетает с губ. Не должен был лезть не в свое дело. Я должен был поступить, как всегда. Как мне присуще. Но нет. Чертов придурок. Мне нельзя. Нельзя, блять. Нельзя, нельзя, нельзя, нельзя, Дейв, оставь это.

Растираю лицо.

Оставь её уже, не смотри в её чертово окно, нельзя, нельзя, нельзя.

Громко дышу, вовсе опустив лицо в ладони, чтобы спрятать глаза от бледного света. Скрыться от своих мыслей не выходит, никак. Ты – есть ты. И это дерьмово.

Резко встаю с кровати, продолжая одну ладонь прижимать к ребрам, чтобы как-то сдержать боль внутри, не усилить её от постоянных попыток двигаться. Стоит спуститься. Старушка наверняка знает, что я опять прогуливаю школу. Хорошо, что не спрашивает причину. За это ей отдельное спасибо. Странно, что она вообще позволяет мне жить с ней. Ей настолько одиноко? Интересно, у неё есть родственники? Ни разу не видел фотографий на стенах её дома.

Опускаю руки, сжимая ткань футболки, стою боком к зеркалу, сняв мятую вещь через голову, и ерошу волосы, дернув головой, отчего боль в висках усиливается. Перевожу сначала взгляд, потом поворачиваюсь всем телом, чтобы разглядеть свое покалеченное худое тело. Мда. Ничего удивительного нет в том, что люди на улице принимают меня за наркомана. В этом есть капля иронии. Вот только смеяться меня не тянет. Тянет покурить. Сигарет нет. Чтобы их купить, надо выйти из дома, а мне не хочется. Чувствую себя затворником, но подобный образ жизни очень даже по мне, правда человек – существо социальное. А асоциальным быть не круто. Кажется, так моя мамка твердила постоянно.

Нет, не пропускай мысли о ней.

Она сама сделала свой выбор. И меня отныне не волнует её жизнь. Попусту беспокоиться за тех, кто предпочитает тебе кого-нибудь другого. Мило и жалко, наверное. Мои мысли напоминают мне размышления какой-то школьницы. Аж тошно.

Опять этот отвратительный вздох с треснувших бледных губ. Пальцами касаюсь синяка на груди. Потрясающе смотрится. Добавляет капельку разнообразия к моей бледноте. Господи, что я несу вообще? Лицо опять морщится, но теперь уже мне охота харкнуть в свое отражение, в чем себя сдерживаю. Вообще воздержание – вещь хорошая, как показывает опыт.

Попытка натянуть обратно футболку – и вновь сковывает боль в спине. Чертов позвоночник. Что с ним опять не так? Расправляю плечи наклоняя голову к плечу, чтобы размяться немного, а то чувствую себя стариком. Отворачиваюсь от зеркала, чтобы не искушать себя желанием разбить его к чертовой матери, но и это оказывается ошибкой, ведь, повернувшись к окну, обнаруживаю, что всё это время находился под пристальным вниманием девушки, которая, встретившись со мной взглядом, дергает плечами, быстро скрывшись с виду. Думаю, она выскочила из комнаты. Опять вздыхаю. Ещё тяжелее, чем прежде. Почему я не могу быть нормальным? Почему именно мне приходится давиться комками в глотке при простом осознании своего желания поговорить с ней? Разве это может быть честным?

Я не выбирал себе такую жизнь.

Эта привилегия обошла меня стороной, как какого-то неудачника.

Телефон вибрирует, так что опускаю глаза, взглянув на экран. Мобильный аппарат находится на столе. Высвечивается номер Дилана. Думаю, он уже в школе. Ответить? Неохота. Я еще не пришел в себя.

И, слава Богу, ОʼБрайен является одним из тех людей, которые способны понять это, поэтому вибрация обрывается так же быстро и внезапно, как вообще начинается. Он не будет наседкой. Дилан будет ждать, что я сам проявлю инициативу.

Хорошо, что у меня есть такой друг.

Хочу привести себя внешне в порядок, чтобы выйти к старушке, но слышу её голос, замерев, пальцами взявшись за края джинсов, которые не снял перед сном. А тон женщины какой-то удивленный, немного озадаченный:

«Дейв? К тебе пришли».

***

Взгляд направлен в потолок. Без особого интереса рассматриваю его, понимая, что краска начинает бугриться в некоторых местах. Долго ли ещё ждать обрушения мне на голову? Это убьет меня? Странные мысли, а ведь сейчас только утро. К слову, время уже поджимает. Может, притвориться больной? Мне не охота идти в школу. Уже второй день подряд. Дело даже не в том кретине, который не умеет воспринимать слово «нет». Не скажу, что он когда-нибудь мне сильно нравился, просто, люблю ощущать себя защищенной что ли. А внешне Джексон внушает чувство защищенности – он огромный, накаченный, сильный, лучший игрок в команде, вот только в голове две-три извилины. У дельфина мозг и то больше поди будет.

Наличие силы – не главное.

Главное – умение распоряжаться ею.

А в тот день он явно направлял её не в то русло. Как и в предыдущие. Странно, что большинство парней уверены в своей неотразимости. Порой так и хочется опустить их лицом в грязь, чтобы не поднимали головы так гордо.

Но, скорее, меня пару раз макнут головой в унитаз, чем я смогу вякнуть что-то внятное при них. Нечестно, что кому-то дана такая сила. А что, спрашивается, делать таким, как я?

Поднимаю руку, разглядывая свое тонкое запястье. Оно сломается, если попытаюсь ударить кого-нибудь. Одеяло натягиваю на грудь, прислушиваясь к тишине, что царит в моей комнате. Стены увешаны разными побрякушками, фотографиями, полки занимают плюшевые игрушки, а с календаря на меня смотрит какая-то диснеевская принцесса. Что вас окружает, тем вы и являетесь. Бред. Даже объяснять мое мнение на этот счет не охота.

– Лили? – голос матери – и дверь без моего разрешения войти раскрывается. Женщина в розовом платье смотрит на меня. На её ушах сережки-клубнички, бусы из жемчуга отяжеляют шею. Поворачиваю голову, тихо набрав воздуха в легкие, чтобы заговорить.

– Всё ещё нехорошо? – мать смотрит на меня, моргает слишком редко, и это напрягает. Она всегда, если хочет что-то узнать, сверлит объект своего внимания стеклянным взглядом.

– Да, – отвечаю быстро, не давая ей подумать, что я могу лгать.

Тогда-то в её глазах появляется теплота. Женщина кивает, сжав губы:

– Да, выглядишь плохо. Тебе что-нибудь принести?

– Я сама спущусь, – не хочу из-за своего внутреннего состояния пропускать семейный завтрак. Отец не любит этого.

– Хорошо, – мать уходит, но дверь оставляет открытой. Как всегда. Это её вечное желание присматривать за мной… Оно с каждым годом напрягает всё сильнее. Надеюсь, на мою личную жизнь это не повлияет. Хотя, кого я обманываю.

Через силу поднимаюсь на кровати, спуская босые ноги на холодный пол, хотя рядом лежит пушистый розовый ковер. Повторно заглатываю воздуха в легкие, чтобы встать, качаюсь на носках, разводя руки в стороны, чтобы обездвижить себя. Голова идет кругом от голода. Надо было вчера выпить сока. Начинаю заправлять кровать, стараясь избегать взглядом распахнутое окно, но всё равно поднимаю голову, разглаживая ткань розового одеяла. Вижу силуэт. Неужели, он встал сегодня с кровати? Вчера он весь день провалялся. Нет, я не слежу за ним, но… Неважно. Просто меня беспокоит то, что после полученных травм он так долго не покидал комнату. Уверена, досталось ему сильно. Джексон не слабак. Вспыльчивый. Встаю на кровать, подходя ближе к подоконнику, и резко прячусь за стену, когда Дейв проходит мимо окна. Моргаю, борясь с головокружением, и набираюсь сил для того, чтобы выглянуть. Пальцами сжимаю розовые шторы, отодвигая их в сторону, и выглядываю, сразу же замечая худого парня, который стоит на месте, кажется, напротив зеркала. Неуверена, там ли оно стоит, но Фардж крутится возле него довольно часто. Обычно он оголяет торс, чтобы рассмотреть ссадины и синяки.

А я в это время наблюдаю за ним.

Практически не знаю его, и не имею права знать, но вопросы всё равно рождаются в голове при виде очередных безобразных порезов или ожогов на его коже. Чем он занимается, когда пропадает целыми ночами и днями? Кто он вообще? Откуда берутся эти травмы? Может, он вовсе нехороший человек, но… Но он же помог мне в тот вечер, значит, нельзя смело утверждать, что он, как говорит мать, бандит какой-то.

Задумчиво наклоняю голову к плечу, опуская взгляд ниже. Он спит в джинсах? Не знаю, отчего, но начинаю улыбаться. Этот парень странный. Очень. И я не вижу в этом ничего плохого.

Вздрагиваю, еле удержавшись на ногах, когда Дейв резко оглядывается, встретившись со мной взглядом. Получаю подобие невесомого удара в лицо, поэтому отскакиваю в сторону, зашторив окно. Громко вдыхаю кислород, чувствуя, как сердце увеличивает темп. Удивленная своей реакцией, смотрю вниз, медленно осознавая, что этот тип только что поймал меня за подглядыванием. Боже, почему именно я веду себя, как ненормальный сталкер? Опускаю руки, качнув головой, и оглядываюсь, понимая, что шторы закрыты не до конца, поэтому Дейв все ещё может увидеть меня, так что сдаюсь, быстро покидая комнату. Поздравляю, Лили. Ещё один человек считает тебя странной извращенкой.

Розовые обои, светлый паркет, огромные картины в узорчатых рамах. Сладкий запах от ароматизированных свечей врывается в ноздри, и мне не избавиться от привкуса приторной клубники на языке. Белый пушистый кот с розовым ошейником с благородным и гордым видом шагает рядом со мной по коридору. Вокруг слишком много осветительных приборов.

Спускаюсь вниз, но неожиданно для самой себя притормаживаю, так и не выходя на кухню. Стою у подножья лестницы, переминаясь с ноги на ногу, и оглядываюсь, бросив взгляд в сторону задней двери, что выходит на террасу. Моргаю, неуверенно почесав переносицу, и делаю немного скованный шаг в сторону выхода на задний двор. Слышу голоса отца и матери. Они уже сидят за столом и ждут меня, но ничего, что я немного заставлю их подождать, так?

Играю с огнем.

Тихо дышу, касаясь пальцами ручки двери, и осторожно толкаю её, чтобы открыть. Холодный воздух пробивается сквозь тонкий слой кожи, вызывая мурашки, но не собираюсь останавливаться, поэтому с опаской осматриваюсь по сторонам, не слыша шагов за спиной. Родителей пока не волнует мое долгое отсутствие, так что у меня есть время.

Босыми ногами ступаю по поверхности террасы, тихо прикрыв дверь до щелчка, и поворачиваюсь всем телом к ступенькам, по которым спускаюсь, обняв себя руками. Растираю кожу плеч, даже не надеясь немного согреть себя.

Я должна поговорить с ним. Убедиться, что он не сильно пострадал по моей вине. Не люблю ощущать себя виноватой. Быть может, мне станет легче, если я извинюсь за Джексона? Верно. Думаю.

Быстро подхожу к забору, наклонившись, и переставляю коробки с садовыми приборами ближе, встаю на них ногами, тонкими пальцами взявшись за забор, и собираю остатки подобия сил, заставляя свою ногу подняться. Руками подтягиваю тело, перелезая через ограду, и спрыгиваю на мягкую траву, почувствовав укол боли в стопах. С испугом замираю, прислушиваясь к звукам, но никого голоса матери или отца не слышу, поэтому быстренько миную расстояние от забора до террасы, поднимаюсь по ступенькам, но приходится померзнуть на холоде до того, как взять себя в руки и постучать по двери. Обнимаю себя, пытаясь унять дрожь в коленях и стук зубов. Постоянно оглядываюсь на свой дом, боясь встретиться взглядом с матерью, которая в любую секунду может выйти на террасу. От ожидания потеют ладони, но все тело охватывает какой-то неприятный жар, похожий на озноб. Наконец, дверь открывается – и на меня изумленно смотрит старушка. Да, я понимаю ее удивление, но прежде чем она успевает что-либо сказать, прошу прощения за то, что тревожу:

– Извините, а Дейв…

– А, так ты к Дейву, – старушка быстро перебивает, оглянувшись назад. – Дейв, к тебе пришли.

Мой рот открывается от внезапности происходящего, ведь мне хотелось просто спросить, как он себя чувствует, но мило улыбающаяся старушка всё понимает иначе, заставляя меня от напряжения прекратить дышать. Слышу шаги. Кажется, парень первым делом направляется в сторону входной двери, но понимает, что зов вовсе не оттуда, поэтому разворачивается на пятках.

– Кто там? – спрашивает у старушки, сворачивая к нам, и ответ ему вряд ли требуется, но старушка все равно говорит с улыбкой:

– Лили пришла, – думаю, она больше радуется тому, что парень вообще вышел из комнаты, пожилая женщина ласково касается его плеча, обходя, чтобы оставить нас наедине, и мне приходится с трудом сдержать свое желание сбежать прочь. Вижу, что Дейв сам не знает, что сказать, поэтому потерянно оглядывается на старушку, которая уже скрывается с глаз. Борюсь с собой, продолжая сжимать пальцами плечи, чтобы унять дрожь, и мне стоит больших усилий вскинуть голову и улыбнуться:

– Я просто хотела узнать… – замолкаю. Фардж не хмур. Не выглядит злым или раздраженным. Как бы так сказать. Он будто не знает, как себя вести. С таким же напряжением переступает с ноги на ногу, как и я, поэтому, понимая, что не одной мне неловко, становится легче говорить.

– Как ты вообще? – вопрос звучит необычно. И Дейв долго думает над ответом, опустив беглый взгляд на мои босые ноги. За эту секунду успеваю разглядеть его покалеченное лицо. Выглядит плохо. Проглатываю смущение, когда что-то внутри меня подсказывает, что парень вовсе не собирается отвечать. Это странно, но, по-моему, он просто не знает, как и что сказать, поэтому стоит, молча, создавая вокруг нас ещё больше неловкости, чем это возможно.

Так что говорить приходится мне:

– Ты ходил в больницу? – от этой наигранной улыбки болят щеки, но без неё я буду ощущать себя зажато. Если один из собеседников в себе, то другой должен помочь ему выбраться. Но с Дейвом всё сложнее. Он даже не поднимает взгляд на мое лицо, продолжает сверлить пол, будто разглядывает на нем нечто более интересное, чем я, и меня это начинает задевать. Хотя, у него в наличии все причины, чтобы злиться на меня. Он ведь злится, так? Просто, я не вижу этого. Он «никакой». Абсолютно.

Проверяю, вышла ли мать, и успокаиваюсь, понимая, что ещё есть время, поэтому делаю шаг к парню, чтобы не напрягать голосовые связки:

– Я просто хотела извиниться за Джексона, – говорю, надеясь вывести Дейва на разговор, но он просто пожимает плечами. Просто пялится в пол. Просто тихо дышит. Откашливаюсь, нервно облизнув сухие губы:

– Надеюсь, всё быстро заживет, – говорю искренне и немного мнусь, прежде чем отвернуться и спуститься вниз по ступенькам. Руки опускаю вдоль тела, быстро шагая обратно к забору, но притормаживаю, не находя ничего, на что можно было бы встать. Вариант пройти через входную дверь не пойдет. Не хочу, чтобы родители знали, что я покидала дом.

Встаю на носки, начиная тянуться к верху забора, и подпрыгиваю, понимая, что со стороны выгляжу глупо, но мне не привыкать. Из-за постоянного ощущения слабости я крайне неуклюжа, так что друзья часто посмеиваются надо мной. Ничего страшного. Это можно понять.

Готовлюсь подпрыгнуть выше, чтобы ухватиться, но мою попытку рушит Дейв, который появляется сбоку. Он не смотрит на меня, но я вижу, с какой осторожностью он поглядывает в сторону моего дома. Понимает причину моего беспокойства? Вряд ли.

Фардж откашливается, сглотнув с особым трудом, будто его глотка забита камнями:

– Давай… – опускает взгляд, неуверенно встав позади меня. Я ощущаю всю его скованность и нахожу её по-настоящему забавной, поэтому еле скрываю улыбку, ничуть ни вздрагивая от прикосновения холодных рук. Парень сдавливает ими мою талию, и, если честно, он выглядит так, будто не сможет поднять меня, даже при моем весе, и какого мое удивление, когда понимаю, что отрываю ноги от холодной травы, задорно подергав ими на весу.

– Что ты делаешь? – мне показалось, или он пустил смешок.

– Ничего, – быстро отвечаю, напрягая слабые руки, чтобы опираться всем телом на забор, и перебрасываю одну ногу, затем другую, после чего спрыгиваю на землю.

Но второй спуск дается тяжелее. Стопы прознает боль, вынуждающая меня тихо промычать и кожу запястья зажать зубами. Опускаюсь на корточки, свободной рукой начинаю надавливать на ноги, поглаживая их, чтобы боль утихла, и я смогла добраться хотя бы до террасы, но попытка встать не удается. Боже, и как мне объяснить матери, что я делала здесь? У самого забора.

Кстати, этот самый забор тихо трещит, после чего рядом со мной на ноги приземляется Дейв. Теперь я вздрагиваю, подняв на него взволнованный взгляд, но не успеваю попросить его уйти, ведь не хочу лишних проблем.

– Ноги надо напрягать, – говорит, но без укора. Говорит просто. Смотрит просто. Пожимает плечами просто. Словно, это обыденная ситуация для нас. – Порядок? – спрашивает, присев на корточки, подобно мне, и я быстро, нервно киваю головой, шепча и нагло давя ему рукой на плечо:

– Да-да, иди, – поглядываю в сторону террасы, сглотнув. И теперь камни в глотке у меня. Так как Дейв, наконец, смотрит мне в глаза. Но опять делает это быстро. Откашливается, встав и заодно потянув меня за плечи наверх. От боли в коленях и ступнях хочется кричать и колотить парня, но понимаю, что он не виноват, поэтому благодарю кивком, опираясь одной ладонью на забор, и прошу поспешно:

– Давай, всё, уходи, – хочу толкнуть его, чтобы он поскорее перелез обратно, но Фардж вряд ли понимает открытые намеки. Парень только посматривает в сторону моего дома, потянув меня немного вперед, и я пищу, пальцами обеих рук сжав ткань его футболки. Больно. Чертовски больно, что даже слезы вот-вот выступят на глазах. Этого не хватало. Дейв продолжает поддерживать меня за плечо, делая один шаг в сторону террасы, при этом его взгляд внимательно следит за моими ногами, что немного сковывает меня. Смущением заливаются щеки от осознания того, что парень помогает мне дойти до террасы. И я не могу пока испытать должной благодарности, ведь боюсь, что кто-нибудь увидит его здесь. Моя мать придет в ярость. А мне не нравится приносить другим проблемы.