Текст книги "Мертвые души"
Автор книги: Николай Гоголь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 77 страниц)
Иной, например, человек уже в чинах с благородной наружностью, со звездой на груди, будет вам жать руку, разговорится с вами о материях [самых] высоких, предметах истинных, глубоких и призывающих на размышление, а потом, смотришь, тут же пред вашими глазами и нагадит вам, и притом нагадит таким образом и в таком размере, как коллежской регистратор, а не как человек со звездой на груди, разговаривающий о предметах высоких и предметах вызывающих на размышление; так что стоишь только, да дивишься, разинув рот, да я ничего более. [Вместо “Иной ~ более”: но даже и между государственными людьми. Иной, например, и руку вам жмет и так хорошо и приятно рассуждает с вами об разных ученых предметах, потом, смотришь, тут же сейчас перед вашими глазами и нагадит, так что стоишь только и дивишься. ] Такую же странную страсть имел и Ноздрев. Чем кто ближе с ним сходился, тому он скорее всех насаливал, наделивши обыкновенно его какою-нибудь такою небылицею, что просто уши вянули. [скорее всех насаливал. Или рассказывал про приятеля своего такую небылицу, что просто уши вянут. ] Но так как исстари[Но уж исстари] замечено, что чем глупее и нелепее дичь, тем более на нее бывает стрелков то подобная небылица всегда имела успех. [стрелков, я потому такие небывальщины всегда почти имели успех. ] Если он узнавал, что приятель его женится, то за день до свадьбы[за день пред свадьбой] успевал родственникам невеста наболтать про жениха столько про его неспособности и разные небывалые связи, что те захлопывали дверь под нос изумленному искателю, никак не могшему постичь причины такой внезапной перемены. Если же узнавал, что приятель его готов совершить выгодную покупку, то являлся как снег на голову, набавлял цену и сам не покупал и расстраивал дело. И это вовсе не происходило от того, чтобы он был какой-нибудь демон и смотрел на всё черными глазами. Ничуть не бывало. Он смотрел на мир довольно веселыми глазами и сделанная им пакость никак не доставляла ему радости, но просто было что-то необходимое, как хлеб, без которого нельзя жить. Сделавши такое дело, он вовсе не почитал себя вашим неприятелем, напротив, если случай приводил его опять встретиться с вами, он обходился вновь по-дружески и даже говорил: “ведь ты такой подлец, никогда ко мне не заедешь”. В поступках его много было завоевательного. Начнет склонять так настойчиво, что, наконец, сам не зная, каким образом, наконец, соглашаешься на его просьбу. И не только люди в существе слабые, похожие характером на белокурого его зятя, [не только люди смирные, похожие характером на белобрысого его зятя] но даже коротко знавшие его, называвшие его армейским, но удовлетворительным словом “черняк”, упорно отвергавшие все его просьбы, эти же самые чрез несколько минут садились вновь играть с ним и потом чрез[Вместо “коротко ~ чрез”: люди очень коротко его знающие, которые называют его одним словом: черняк (слово, употребляющееся в армейском мире), которые очень упорно отвергают его просьбы, смотришь, чрез несколько минут уже играют с ним вместе, а потом чрез] несколько минут, само собою разумеется, опять угощали[опять угощают] его сапогами. Ноздрев во многих отношениях был многосторонний человек, или по-просту: человек на все руки. – Познакомившись с вами, он вам предлагал всё, что угодно: ехать, куда желаете, а прежде всего меняться[Познакомившись с вами, он уже вам предлагал меняться] всё, что ни есть, на всё, что хотите. Ружье, собака, лошадь, всё было предметом мены. Но вовсе не с тем, чтобы выиграть что-нибудь: это происходило просто от какой-то неугомонной деятельности и живости характера. Если ему на ярмарке посчастливилось иногда, и он нападал на такого молодца, которого мог обчистить кругом, оставивши ему одну только рубашку, тогда он накупал кучу всего, что прежде попадалось ему на глаза в лавках: хомутов, курительных смолок, ситцев, платков для няньки, жеребца, изюму, серебряный рукомойник, голландского холста, крупичатой муки, табаку, пистолетов, картин, точильный инструмент, горшков, сапогов, поповских риз, фаянсовую посуду – на сколько хватало денег. Две или три телеги едва вмещали всю его покупку. Однако ж, редко, очень редко случалось, чтобы всё это довозил он в целости домой, но в тот же самый день спускал он их гораздо счастливейшему игроку, прибавив даже собственную трубку с кисетом и мундштуком, а иногда и всю четверку, на которой приехал, с хомутами, коляской, кучером, со всем, и отправлялся в коротеньком сюртучке искать какого-нибудь приятеля, чтобы попользоваться его экипажем и доехать с ним вместе. Вот каков был Ноздрев! Еще бы можно кое-что прибавить, но, впрочем, мы с ним встретимся еще не один раз. [Вместо “еще бы можно ~ одни раз”: а. Можно бы еще кое-что прибавить к этому описанию, но лучше оставить до другого времени, когда случится еще с ним встретиться; б. Можно бы еще кое-что сказать, но впрочем мы с ним, я полагаю, встретимся не в одном месте нашей поэмы и наговоримся еще вдоволь. ]
Между тем три экипажа достигнули его деревни. Было три часа, когда они вступили в господские комнаты. В доме решительно не было никакого приготовления. Посредине столовой стояли деревянные козлы, и два мужика, стоя на них, белили стены, затягивая какую-то бесконечную песню, состоявшую из двух гласных: а и о. Пол весь был обрызган белилами. Ноздрев приказал тот же час[а. Ноздрев дал тотчас приказание; б. Ноздрев дал тотчас проведение] мужиков и козлов вон[мужиков и козлов к чорту] и выбежал в другую комнату отдавать повеления. [отдавать приказания] Гости слышали, как он заказывал повару обед. Сообразивши эти обстоятельства, Чичиков, уже начинавший несколько чувствовать аппетит, увидел ясно, что раньше пяти часов он никак не мог обедать. Ноздрев, возвратившись, тот же час повел гостей своих осматривать всё, что ни было у него на деревне, и в 2 часа с небольшим показал решительно всё, так что ничего уже больше[так что уж совершенно ничего] не осталось показывать. Прежде всего пошли они обсматривать конюшню, где видели [гнедого коня, ] двух кобыл, одну серую в яблоках, другую чалую, потом [опять какого-то] гнедого жеребца на вид и не казистого, но за которого Ноздрев божился, что заплатил десять тысяч. “Десяти тысяч ты за него не дал”, заметил зять: “он и одной тысячи не стоит”.
“Ей богу дал 10 тысяч”, сказал Ноздрев. “Ты себе можешь божиться сколько хочешь”, отвечал зять.
“Ну, хочешь, побьемся в заклад”, сказал Ноздрев. В заклад зять не хотел биться.
Потом Ноздрев показал пустые стойла, где были прежде тоже очень хорошие лошади. В этой же конюшне видели [они] козла, которого, по старому поверью, почитали необходимым держать при лошадях и который, как казалось, был с ними в ладу, ибо гулял[был с ними в большой дружбе и гулял] под их брюхами, как будто у себя дома. Потом Ноздрев повел их глядеть волченка, бывшего на привязи. “Вот волченок!” сказал он своим гостям: “я его нарочно кормлю сырым мясом. Мне хочется, чтобы он был совершенным зверем”. После этого повел он их в амбар показывать одеяло, сшитое из натравленных им зайцев. Обсмотревши одеяло, пошли смотреть пруд, в котором, по словам Ноздрева, водилась рыба такой величины что 2 человека с трудом вытаскивали штуку, в чем однако ж, родственник не преминул усумниться. “Я тебе Чичиков покажу теперь пару щенков самой чистой псовой породы”, сказал Ноздрев и повел их к низенькому домику окруженному большим, загороженным со всех сторон двором. Вошедши в этот двор, увидели там Разбоя, Разора, Налетку, Красотку, Птицу, Змейку, которые, пустивши мельницами хвосты, побежали во весь галоп к ним на встречу и начали здороваться с ними совершенно без всякой церемонии. Штук десять из них положили свои лапы Ноздреву на плечи. Разбой оказал такую же дружбу Чичикову и поднявшись на задние [лапы] ноги, лизнул его языком в самые губы, так что Чичиков тут же выплюнул. Осмотрели щенков: хорошие были щенки. Потом пошли осматривать суку” которая была уже слепая и, по словам Ноздрева, должна была скоро сдохнуть, но года два тому назад была очень хорошая сука. Осмотрели суку: сука точно была слепая. Потом пошли осматривать водяную мельницу с изломанным колесом, [водяную мельницу, в которой не было одного колеса] осмотрели и мельницу. “А вот тут скоро будет кузница”, сказал Ноздрев. Немного прошедши, они увидели, точно, кузницу. Осмотрели и кузницу.
“Вот на этом поле”, сказал Ноздрев, указывая пальцем на поле: “зайцев такое множество, что просто земли не видно. Я сам своими руками поймал одного из них за задние ноги”.
“Ну, зайца ты руками не поймаешь”, заметил зять.
“Ей богу, поймал”, отвечал Ноздрев: “хочешь я тебе даже покажу, пришедши домой, с него шкурку. Теперь я поведу тебя посмотреть”, продолжал он, обращаясь к Чичикову: “границу, где оканчивается моя земля”. Ноздрев повел своих гостей полем, которое во многих местах состояло из кочек. Гости должны были пробираться между перелогами и взбороненными нивами. Чичиков начинал чувствовать усталость. Во многих местах ноги их выдавливали под собою воду, до такой степени место было низко. Чичиков, который ступал сначала осторожно, чтобы не загрязнить своих сапогов, наконец, увидел, что это ни к чему не служит, и брел прямо. Прошедши порядочное расстояние, увидели, точно, границу, состоявшую из деревянного столбика и узенького рва. “Вот граница”, сказал Ноздрев: “всё, что ни видишь по эту сторону – всё это мое и даже по ту сторону весь этот лес, который, видишь ты, там синеет, и всё, что за лесом, всё это мое”.
“Да когда же этот лес сделался твоим?” спросил зять. “Разве ты недавно купил его? Ведь он не был твой”.
“Да, я купил его недавно”, отвечал Ноздрев.
“Когда же ты успел его так скоро купить?”
“Как же! Я еще третьего дня купил, и дорого, чорт возьми, дал”.
“Да ведь ты был в это время на ярмарке”.
“Ну, да, без меня тут мой приказчик и купил”. Гости возвратились тою же гадкою дорогою к дому. Ноздрев повел их в свой кабинет и небольшую в соседстве с ним комнатку, где показал им ружья, тоже с виду не очень казистые, но из которых одно стоило триста, а другое восемьсот рублей. Зять, обсмотревши, покачал только головою. Потом показал турецкие кинжалы, на одном из которых по ошибке было вырезано: [Тула, а на другом] мастер Савелий Сибиряков. За сим показал Ноздрев своим гостям шарманку и проиграл тут же перед ними несколько разных штук. Шарманка эта играла очень хорошо и имела весьма приятный голос, но в середине ее тоже случилось что-то особенное, ибо мазурка оканчивалась песнью: “Мальбруг в поход поехал”, а “Мальбруг в поход поехал”, в свою очередь, оканчивался тоже каким-то давно знакомым вальсом. Уже Ноздрев давно перестал вертеть, но в шарманке была одна дудка чрезвычайно бойкая, которая никак не хотела перестать и долго еще после того свистела одна. [дудка чрезвычайно бойкая и свистела очень еще долго после того, как перестали играть. “Уже Ноздрев ~ свистела одна” вписано. ] Потом показались гостям трубки, не так давно выигранный янтарный мундштук и кисет, вышитый ему какою-то графинею, где-то на почтовой станции влюбившей<ся> в него по уши, и у которой ручки, по словам его, были: самый рассубтильный деликатес. [Далее было: Гости набили трубки и выкурили какого-то табаку <1 нрзб.> прямо из Лондона. Чичиков взял одну трубку, для того только, чтобы держать ее во рту, не желая ссорить<ся> с хозяином] Потом Ноздрев велел подать привезенного им балыка. Закусивши балыком, они сели за стол близ пяти часов.
Блюда за столом не играли важной роли, и сам хозяин мало на них обращал внимания, зато очень заботился о винах. Еще не подавали супа, он уже налил гостям по большому стакану портвейна и по другому Го-Сотерну, потому что в губернских и уездных городах не бывает простого сотерну [но всегда Го]. Потом Ноздрев велел принести бутылку мадеры, лучше которой не пивал сам фельдмаршал. Эта мадера была нестерпимо крепка, ибо купцы, зная уже вкус обитателей того округа, заправляли ее нещадно ромом и крепкою водкою. [была нестерпимо крепка, потому что в губернских городах заправляют ее нещадно ромом и крепкою водкою, зная, что чиновники и окружные помещики любят добрую мадеру. ] Потом Ноздрев велел еще принесть какую-то особенную бутылку, которая была, по словам его, и бургоньон и шампаньон вместе. Он подливал [ее] очень усердно в оба стакана, и направо и налево, и зятю и Чичикову, но сам показывал только для виду, будто наливает и пьет. Это Чичиков заметил и решился быть осторожным. Как только Ноздрев как-нибудь[Вместо “Он подливал ~ как-нибудь”: Ноздрев наливал гостям чрезвычайно щедро и упрашивал пить с большими заклинаниями: “Ты мне не друг и не товарищ, и не знайся со мною, и не езди ко мне, если не выпьешь”. Зять, несмотря на то, что оказывал большое сопротивление, к концу всегда почти выпивал. Чичиков однако ж заметил, что сам хозяин почти вовсе не пил и показывал только для виду, что наливал в свой стакан. Это заставило его быть осторожным, и потому как только замечал, что Ноздрев] заговаривался или наливал зятю, он опрокидывал[в тот же час он опрокидывал] свой стакан в тарелку. Ноздрев велел подать еще какую-то рябиновку, [Вместо “Ноздрев велел ~ рябиновку”: После пирожного Ноздрев велел подать рябиновку] которая, по словам его, имела совершенный вкус[имела совершенно вкус] сливок” но в которой кроме сильного запаха водки ничего [особенного] не было. Потом пили какой-то бальзам, носивший такое имя, которое трудно было припомнить, [но в которой однако ж был слышен один только вкус водки. Еще пили какой-то бальзам, которого названия уж никак нельзя припомнить] да и сам хозяин в другой раз назвал его другим именем. Хотя обед давно окончился, но гости всё еще сидели за столом. Чичиков давно бы хотел[а. Чичиков несколько раз уже хотел было] заговорить с Ноздревым насчет предмета, [Далее начато: близкого к] о котором читатель уже знает, и разведать, что и как у него и в каком числе. [а. и [расспросить] разведать, что и как у него мертвые души, в каком количестве внутренне, и если б можно, так и кончить бы всё скорее. ] Но казалось ему как-то неловко[Далее начато: при постороннем человеке] заговорить об этом при зяте, который все-таки здесь посторонний человек, хотя он[хотя зять] уже давно был в таком положении, что только зевал да клал[Далее начато: на стол] себе на локоть голову. Наконец, встали из-за стола. Зять почувствовал, что загулялся, и стал отпрашиваться домой, но так[а. но таким] лениво и вяло, как будто бы надевал на лошадь клещами хомут. [Вместо “Чичиков давно ~ хомут”: Зять почувствовал такую зевоту, что, зевнувши, целый час не мог закрыть своего рта. Чичиков имел дух встать из-за стола и освежиться стаканом воды. Зять, несмотря на шумевший в голове задор, смекнул тоже, что он слишком загулялся, и стал отпрашиваться домой чрезвычайно ленивым и расслабленным языком. ]
“Не пущу, не пущу!”[Не пущу, не пущу! и не думай себе этого!] говорил Ноздрев: “право, не пущу!”
“Нет, поеду, мой друг, право, поеду”, говорил зять: “не обижай меня таким образом, ты меня очень обидишь”.
“Пустяки, пустяки! Мы соорудим сию минуту банчишку”.[Мы сейчас состроим банчишку и гальбек. ]
“Нет, брат, ей богу, не могу. Жена будет в большой претензии, право будет в претензии, я ей должен еще рассказать о ярмарке. Нужно, брат, право нужно доставить ей удовольствие. Нет, ты не держи меня. Право поеду, как честный человек поеду”.
“Вздор, вздор жена. Важное дело вы станете с ней делать!”[Вздор, вздор! Нашел отговорку: жена. Очень важное дело будешь с ней делать!]
“Нельзя, брат, право, нельзя! Она такая, право, добрая жена. Уж, точно, примерная, такая почтенная и верная! Услуги оказывает такие… что даже, поверишь, у меня слезы на глазах. Нет, ты не держи меня; как честный человек, поеду. Я тебя в этом уверяю по истинной совести”.
“Да отпусти его”,[Вместо “Да отпусти его”: В самом деле, если нужно ехать, ] сказал Чичиков, и потом прибавил Ноздреву на ухо: “что в нем толку?”[Отпусти его, что в нем толку]
“А и в правду”,[“Ты прав, Чичиков”] сказал Ноздрев: “Смерть не люблю таких нюнь. Ну [ступай], чорт с тобой, поезжай[Вместо “Ну, чорт со поезжай”: Пожалуй, поезжай себе] бабиться с женою. Я тебя не держу”.[“Я тебя не держу” вписано. ]
“Нет, брат, ты не говори так”, отвечал зять. “Я ей, можно сказать, жизнью своею обязан. Такая, право, добрая, милая, такие ласки оказывает… до слез разбирает… Спросит, что видел на ярмарке, нужно всё подробно рассказать, чтобы ее утешить; такая, право, милая”. “Ну, поезжай, ври ей чепуху, [“Поезжай, поезжай. Рассказывай ей чепуху, ] вот картуз твой”.
“Нет, брат, ты не отзывайся так о ней: этим ты, можно сказать, меня самого обижаешь. Она такая милая”.
“Ну, так и убирайся к ней скорее!”
“Да, брат, поеду, извини, что не могу остаться. [остаться с тобою. ] Душой рад бы был, но не могу”. Зять еще долго повторял свои извинения, уже сидя в бричке, и раскланивался, не замечая, что уже давно перед ним были одни пустые поля. [Вместо “Зять еще ~ поля”: Чичиков и Ноздрев проводили зятя к бричке. Он взлез и, поместившись, очень учтиво извинился, что не мог провести с ним вечера. Эти извинения повторял он еще очень долго, не замечая, что гостей пред ним не было, и что бричка выехала давно со двора. ] Должно думать, что жена не много слышала от него подробностей о ярмарке.
“Такая дрянь!” говорил Ноздрев, стоя перед окном и глядя на уезжавший экипаж. [говорил Ноздрев, глядя вслед удалявшейся бричке. ] “Вишь [ты], как потащился!
Пристяжной не дурен;[Вороной конёк на пристяжке не дурен, ] я давно хотел подцепить его. Да ведь такая жила; с ним никак нельзя сойтиться”.[Далее было: как водится между хорошими товарищами. Чорт с ним. Не правда ли, брат, лучше, что он убрался. Мы без него можем поспокойнее в банчишку или в другую какую-нибудь игорку”.]
За сим вошли они в комнату. Порфирий подал свечи и Чичиков[Вместо “Порфирий ~ Чичиков”: Ноздрев велел подать свечи, потому что были уже совершенные сумерки. Порфирий поставил перед ними опять бутылку с каким-то прекрепким вином. Когда стаканы были наполнены, Чичиков] заметил в руках хозяина неизвестно откуда взявшуюся колоду карт.
“А что, брат”, говорил Ноздрев, прижавши бока колоды пальцами и несколько погнувши ее, так что треснула и отскочила бумажка. [“А что, брат, не обновить ли ее, говорил Ноздрев тасуя] “Чорт возьми, для препровождения времени, держу триста рублей банку”.[“для препровождения времени. Так уж и быть, держу триста рублей банку. Чтобы не разориться слишком, потому что я знаю, что с тобою опасно играть”.]
Но Чичиков вовсе не был расположен ни пунтировать, ни держать банку. Ему хотелось скорее кончить дело за которым приехал, и потому он тут же сказал: “Прежде [всего] позволь, у меня есть к тебе маленькая просьба”.
“Какая?”
“Дай мне слово, [а. Но Чичиков вовсе не был расположен играть в банк, даже хотя бы на место Ноздрева был и другой игрок. “Ну банк можно и <1 нрзб.> сказал он. “[Я теперь] [Мне давно хотелось. ] А вот знаешь что, душа? мне давно хотелось у тебя попросить об одном”.
“О чем?” сказал Ноздрев
“Дай мне слово] что ты сделаешь то, о чем тебя стану просить”.
“Да что ж ты хочешь просить?”
“Ну, да уж дай слово”.
“Изволь”.
“Честное слово?”
“Честное слово!”
“Послушай, ведь у тебя, я чай, есть довольно умерших крестьян, таких, которые не вычеркнуты из ревизии”.
“Ну, есть, а что?..”
“Переведи их на меня, на мое имя”.
“А на что тебе?”
“Ну, да мне нужно”.
“Да на что?”
“Ну, да уж это мой секрет”.
“Ну, уж, верно, что-нибудь затеял. Ведь я знаю тебя. Признайся, что такое затеял”.
“Вот уж и затеял. Совсем ничего, даже просто и не предполагал ничего, а так”.
“Да почему ж ты не хочешь сказать?”
“Да что ж тебе сказать. Здесь и сказать нечего”.[Вместо “Ну, да уж это мой секрет со сказать нечего”: а. “Ну, да уж довольно того, что мне нужно”.
“Да я хочу знать, на что?”
“Ну, просто это каприз мой”.
“Да почему же ты не хочешь сказать?”
“Ну, да [уж] это уж мое дело. Ты мне дал честное слово]
“Так вот же, до тех пор, [а. Нет, до тех пор] покамест – не скажешь на что, не сделаю”.
“Ну вот видишь, душа, ну, вот уж и не честно с твоей стороны”.
“Ну, как ты себе хочешь, а не сделаю, пока не скажешь, на что”.
“Что бы такое [придумать мне] мне выдумать сказать eмy?”[Далее начато: а. подумал, [нем<ного>] остановившись, Чичиков. Надобно заметить, что он на несколько; б. подумал про себя Чичиков и на несколько минут остановился. Надобно заметить, что он вообще несколько затруднялся] подумал про себя Чичиков и на несколько минут остановился. Он вообще затруднялся, если дело клонилось к тому, чтобы изъяснить причины сей еще никем доселе не предпринимаемой покупки, тем более, что самый предмет был точно несколько странен. [а. самый предмет в самом деле был отчасти несколько странен. ] Подумавши несколько, он сказал Ноздреву, [Далее начато: а. что это нужно; б. что они нужны] что умершие души нужны ему для приобретения весу в обществе, что он поместьев больших не имеет, так до того времени[Далее начато: а. ему нужно, чтобы хоть на бумаге…] хоть какие-нибудь душонки…[Вместо “Но Чичиков вовсе ~ душонки”: В глазах Чичикова совсем не было заметно желания играть, напротив того, видно было, что с своей стороны имел тоже кое-что предложить.
“Ну, мы можем это и после”, сказал он Ноздреву. “А теперь я хочу тебя о другом попросить. Послушай, душа! ты меня очень обяжешь, если сделаешь мне одну дружбу, я знаю, что ты один из искреннейших моих друзей…”
“Ну, говори, посмотрим, что там такое? Бьюсь об заклад, что уж задумал что-нибудь”.
“О ничуть, это безделица, на которую тебе ничего не стоит согласиться”.
“Говори, говори!”
“У тебя, душа моя, ведь, верно, есть умершие души, которые еще числятся по ревизии?”
“Ну, есть довольно. Что ж из этого будет?”
“Послушай, жизнь моя, переведи их на меня так, как будто бы я и купил их у тебя”.
“Да на что тебе?”
“Мне они нужны”.
“Да на что?”
“Да так, надобность встретилась… Ты меня очень обяжешь, душа коя, если исполнишь это”.
“Нет, скажи прежде, на что. До тех пор не сделаю, покамест не скажешь”.
“Да что ж тебе говорить? Ну, просто хочется иметь, если будут хоть на бумаге числиться за мною. Иной подумает, что живые, больше почтения будет оказывать”.]
“Врешь, врешь!” сказал Ноздрев, не давши окончить ему: “Врешь, брат”.
Чичиков и сам[а. Герой наш и сам] заметил, что придумал не очень ловко, и что приведенный им предлог отчасти слаб. “Ну, так я ж тебе скажу прямее”, произнес он поправившись: “[скрываться перед тобой не стану] только, пожалуста, не проговорись никому. Я задумал жениться, но нужно тебе знать, что отец и мать невесты преамбиционные люди, хотят непременно, чтобы у жениха было никак не меньше трех сот, а так как у меня целых почти полутораста крестьян недостает…”[а. так как у меня трехсот недостает]
“Ну, врешь, врешь!” закричал опять Ноздрев.
“Ну, ей-же ей, правда”, сказал Чичиков: “уж здесь-то ни на волос не солгал”.
“Ну, я просто голову свою ставлю, что врешь”, сказал Ноздрев. [В рукописи ошибочно вместо: Ноздрев Гоголь написал: Чичиков]
“Ну, да почему ж тебе кажется, что я лгу?” сказал Чичиков.
“Ну, да уж так. Ведь я знаю хорошо тебя: ведь ты такой[Вместо “Врешь, врешь!” сказал Ноздрев ~ ты такой”:
“Врешь, врешь. Верно что-нибудь затеваешь?”
“Что ж тут затевать? Из мертвых душ ничего не затеешь”.
“Нет, нет, брат. Я знаю твой характер: ты из пустого не станешь хлопотать. Божусь, что до тех, покамест не скажешь, ничего не сделаю”.
“Что ж тебе говорить? Я сказал уже… Я тебе тоже с своей стороны прислужусь, потому что, признаться сказать, я тебя очень люблю, и чувствую влечение очень большое”.
“Это всё так, но признайся прежде, на что тебе умершие души!”
“В чем же тут признаваться, просто понадобились, чтобы больше весу в обществе… у меня уж такой характер странный, если что-нибудь вздумается, хоть и вздорное, то уж никак не могу… Ты меня, душа моя, очень обяжешь”.
“Почему ж ты не хочешь сказать?”
“Ну, я не знаю, что уж тебе говорить. Ты вообразил себе непременно что-то важное”.
“Ей богу, братец, ты такой;
а. “Врешь, врешь!” сказал Ноздрев, не давши окончить ему. “Врешь, брат”.
“Ну, так я ж тебе скажу прямее”, сказал Чичиков, почувствовав, что в самом деле приведенный им предлог был слаб и сочинением своим не весьма <1 нрэб.>. “Я же не буду скрываться пред тобою. Я задумал и т. д. как и в тексте. ] мошенник, позволь мне это сказать тебе по дружбе. Если бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил на первом дереве”.
[Заметно было, что] Чичиков оскорбился таким замечанием. [а. Далее начато: Будучи человеком] Уже всякое выражение сколько-нибудь грубое или оскорблявшее благопристойность, было ему [очень] неприятно, а тем более бранное слово и притом еще устремленное лично к нему. Он даже не любил ни в каком случае слишком фамилиарного с собою обращения, [а. Он даже не любил совершенно фамилиарного с собою обращения] разве в таком только [случае] разе, когда особа была слишком высокого звания. [а. разве уж особа была слишком высокого звания. ] И потому он оскорбился замечанием Ноздрева. [Вместо “Чичиков оскорбился ~ замечанием Ноздрева”: Такое замечание очень не понравилось Чичикову. ]
“Ей богу повесил бы”, повторял Ноздрев”: “я тебе говорю это откровенно[Далее было: Я тебя с первых двух слов угадал;] не с тем, чтобы тебя обидеть, а просто по-дружески говорю”.[не с тем, чтобы тебя обидеть, а говоря по-дружески; имей я над тобою власть, я бы тебя сейчас повесил, я закладую свою голову, если ты чего-нибудь не затеваешь”.]
“Полно, оставь глупые шутки”, произнес Чичиков обиженным голосом: “Не хочешь подарить, так продай!”[“Ну, полно, оставь твои шутки. Ежели ты не хочешь подарить мне этого вздора, так продай!”]
“Продать? Да ведь я знаю тебя, ведь ты подлец, ведь ты дорого не дашь за них”.
“Еще бы! Как будто это брилиант какой-нибудь, что ли”.[Еще бы! за что ж тут давать дорого, как будто в самом деле вещь чего-иибудь стоящая”.]
“Ну так и есть. Я уж тебя знал”.
“Помилуй, братец. Что ж у тебя за жидовское побуждение. Ты бы должен был подарить мне их”.[“Помилуй, братец, за что ж я буду сыпать на воздух деньги. Ты бы по-настоящему должен был их мне даром отдать”.]
“Ну, послушай, чтобы доказать тебе, что я не такой как ты, я не возьму[я не беру] за них ничего. Купи у меня жеребца, [гнедого жеребца] я тебе дам[я тебе просто дам] их в придачу”.
“Помилуй! на что ж мне жеребец?” сказал Чичиков, изумленный в самом деле таким предложением.
“Как на что? Да ведь я за него заплатил 10 тысяч, а тебе отдаю за четыре”.
“Да на что мне жеребец? Завода я не держу”.
“Да послушай, ты не понимаешь, ведь я с тебя возьму теперь всего только три тысячи, а остальную тысячу ты можешь заплатить мне после”.[Вместо “Помилуй ~ после”:
“На что ж мне жеребец? С меня предовольно своей тройки”.
“Я с тебя недорого возьму: сам дал 10 тысяч, с тебя только всего четыре тысячи, а души даром пойдут”.
“Помилуй, что мне делать с жеребцом? Завода я не держу. У меня и денег нет столько”.
“Я с тебя возьму теперь половину, а остальные подожду”.]
“Да не нужен мне жеребец. Бог с ним!”[Вместо “Бог с ним!”: Право, не нужен. ]
“Ну, купи чалую кобылу”.
“И кобылы не нужно”.
“За кобылу и за серого коня, которого ты у меня видел, возьму с тебя только 2 тысячи”.
“Да не нужны мне лошади”.[Вместо “Да не нужны мне лошади”: “Пожалуста, брат, не беспокойся. Лошади у тебя хорошие, тебе самому пригодятся. Что же касается до меня, то я не вижу в них для себя никакой выгоды”.]
“Ты их продашь: тебе на первой ярмарке дадут за них втрое больше”.
“Так лучше ж ты сам продай, когда уверен, что выиграешь втрое”[Продай. Ты чрез это больше выиграешь.].
“Я знаю, что выиграю, да мне хочется, чтобы и ты получил выгоду”.
Чичиков поблагодарил за расположение и напрямик отказался и от гнедого коня, и от чалой кобылы.
“Ну, так купи собак. Я тебе продам таких собак, [Вместо “Чичиков поблагодарил ~ собак”: “За расположение благодарю, а купить не куплю, потому что не нужно”. – “Ну так купи собак. Я тебе продам чудную пару, до 15 тысяч мне стоили. То-есть такие собаки] что просто мороз по коже подирает”.
“Зачем же мне собаки?” сказал Чичиков: “я не охотник”.[Вместо “Зачем же ~ охотник”:
“Собак мне тоже не нужно, я не охотник”.
“Да ведь получишь вместе и души”.
“Души я готов получить даже с большою благодарностью, а собак не возьму, потому что не охотник”.
“Да ведь редкостные собаки”.
“Очень верю”.]
“Мне хочется, чтобы у тебя были собаки. Послушай, ну, если не хочешь собак, так купи у меня шарманку. Чудная шарманка. Самому, как честный человек, обошлась в полторы тысячи, а тебе отдаю за 900 рублей. Тебе часовой мастер вставит только вздорную пружинку, и она на всю жизнь тебе станет”.
“Да зачем же мне шарманка? Ведь я не немец, чтобы идти [мне] с ней по дорогам да выпрашивать деньги”.
“Да ведь это не такая шарманка, как носят немцы. Это орган, посмотри нарочно: [ведь она] вся из красного дерева. Вот я тебе покажу ее еще”. Здесь Ноздрев, схвативши за руку Чичикова, стал тащить его в другую комнату, и как тот ни упирался ногами в пол и не уверял, что он знает уже, какая шарманка, но должен был услышать еще раз, каким образом поехал в поход Мальбруг.
“Когда ты не хочешь на деньги, так вот что слушай: я тебе дам шарманку, и все, сколько ни есть у меня, умершие души, а ты мне дай свою бричку и триста рублей придачи”.[Вместо “Послушай ~ придачи”: “Собаки должны достаться в руки охотника”.
“Такой, право, ты дрянной, с тобой никак нельзя обходиться по-дружески. Ну, купи у меня шарманку, если не хочешь собак”.
“Шарманка-[то] тоже вещь хорошая, но больше для музыканта”.
“Я тебе дешево отдам. Самому стоила 900, тебе отдаю за 600. Ты только дай к часовому мастеру, вставить вздорную пружинку, и она, уверяю, на всю жизнь тебе станет”.
“Она для меня то же, что пятое колесо к телеге”.
“Да ведь посмотри, ведь это красное дерево”.
“Вижу, дерево хорошее, но для музыканта, а для меня решительно не имеет никакого значения”.
“Ну, так поменяемся на твою бричку, что дашь придачи?”]
“Ну вот еще! А я-то в чем приеду?”
“Я тебе дам другую бричку. Вот пойдем в сарай, я тебе покажу ее. Ты ее только перекрасишь, [покажу ее. Немножко только поправишь] и будет чудо-бричка”.
“Эк его неугомонной бес как обуял”, сказал про себя Чичиков [и прибавил затем полным голосом: “не хочу, бог с ней, твоей бричкой”,] и отказался решительно от брички.
“Да ведь бричка, шарманка и мертвые души всё вместе”.
“Не хочу”, сказал еще раз Чичиков.
