Текст книги "Мертвые души"
Автор книги: Николай Гоголь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 67 (всего у книги 77 страниц)
“Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на> вас, а так как вы хотели бы послужить, как говорите сами, так <вот> вам богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. [Далее начато: Поезжайте [на простой] в простой тележке [собирать приношенья] с книгой] Наденьте простую [Наденьте даже простую] сибирку, ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий, что ж тут чиниться, да с книгой в руках, на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с богом”.
Петр Петрович был изумлен [Петр Петрович остановился, он был изумлен] этой совершенно новой должностью. Ему, все-таки дворянину некогда древнего рода, отправиться с книгой в руках просить на церковь! Ему с его хворостью трястись [просить на церковь! притом трястись] на телеге… А между тем вывернуться [А вывернуться] и уклониться нельзя: дело богоугодное. [Вместо “А между ~ нельзя” начато исправление: Но в то же время и дум<ать> Над строкой начато: Но в чем же подвиги? Какая же любовь к богу, когда Далее начато: он с д<осады?>]
“Призадумались?” сказал Муразов. “Вы здесь [“Этим вы здесь] две службы сослужите: одну службу богу, а другую мне”.
“Какую же вам?”
“А вот какую. Так как вы отправитесь [Вы так как отправитесь] по тем местам, где я еще не был, так вы узнаете-с на месте всё: как там живут мужички, где побогаче, где терпят нужду [где побогаче, где победнее] и в каком состояньи все. [Скажу вам, что мужичков люблю оттого, может быть, что я и сам из мужиков. Но дело в том, что завелось меж ними много всякой мерзости. ] Раскольники там и всякие-с бродяги смущают их, восстановляют их против властей и порядков, [смущают их. Иные и против властей их восстановляют. Дело в то<м>] а если человек притеснен, так он легко восстает. Что ж, будто трудно подстрекнуть человека, который, точно, терпит. Да дело в том, что не снизу должна начинаться расправа. Уж тогда, плохо, [Вместо “Уж тогда плохо”: “Дело плохо] когда пойдут на кулаки: уж тут никакого толку не будет, только ворам пожива. Вы человек умный, вы рассмотрите, узнаете, где действительно терпит человек от других, а где от собственного неспокойного нрава, [неспокойного характера] да и расскажите мне потом всё это. [Далее начато: а сами возьмите с собой на раздачу тем, которые чрез<вычайно> бедны] Я вам на всякой случай небольшую сумму дам на раздачу тем, которые уже и действительно терпят безвинно. С вашей стороны будет также полезно утешить их словом и получше [Далее начато: объяснить, что бо<г>] истолковать им то, что бог велел переносить [Далее начато: а не рас<правляться?>] безропотно, и молиться в это время, когда несчастлив, а не буйствовать и расправляться самому. Словом, говорите им, никого, не возбуждая ни против кого, а всех примиряя. Если увидите в ком противу кого бы то ни было ненависть, употребите всё усилие”.
“Афанасий Васильевич, дело, которое вы мне поручаете”, сказал Хлобуев: “святое дело; но вы вспомните, кому вы его поручаете. Поручить его можно человеку почти святой жизни, который бы и сам уже <умел> прощать другим”.
“Да я и не говорю, чтобы всё это вы исполнили, а по возможности, что можно. [что можно-с] Дело-то в том, что вы всё-таки приедете с большими познаньями тех мест, и будете иметь понятие, в каком положении находится тот край. Чиновник [Какой-нибудь чиновник] никогда не столкнется [Вместо “никогда не столкнется” над строкой начато: не имеет возможности] с лицом, да и мужик-то с ним не будет откровенен. А вы, прося на церковь, загляните ко всякому и к мещанину, и к купцу, и будете иметь случай расспросить всякого. Говорю-с вам это [Далее начато: а. потому; б. зная] по той причине, что генерал-губернатор особенно теперь нуждается в таких людях; и вы [и если вы] мимо всяких канцелярских повышений получите такое место, [Далее начато: на котором точно] где не бесполезна будет ваша жизнь”.
“Попробую, [Далее начато: употреблю всё старанье, сказал] приложу старанья, сколько хватит сил”, [Далее начато: не взыщите] сказал Хлобуев, и в голосе его было заметно ободренье, спина распрямилась, [спина несколько распрямилась] и голова приподнялась, как у человека, которому светит надежда. “Вижу, что вас бог наградил разуменьем, и вы знаете иное лучше нас, близоруких людей”. [сказал Хлобуев “[что] вижу, что вас бог наградил разуменьем и вы много знаете лучше нас, людей близоруких]
“Теперь позвольте вас спросить”, сказал Муразов: “что ж Чичиков и какого роду <дело>?”
“А <про> Чичикова я вам [Далее начато: то расскажу, что] расскажу вещи неслыханные. Делает он такие дела… Знаете ли, Афанасий Васильевич, что завещание ведь ложное. Отыскалось настоящее, где [Далее начато: говор<ят>] всё именье принадлежит воспитанницам”.
“Что вы говорите? Да ложное-то завещание кто смастерил?”
“В том-то и дело, что премерзейшее дело. Говорят: Чичиков. И что подписано завещание уже после смерти. Нарядили какую-то бабу на место покойницы, и она уже подписала. Словом, дело соблазнительнейшее. [Далее было: подозревают в участии и чиновников. Уж говорят, и генерал-губернатор знает] Говорят, тысячи просьб поступило с разных сторон. К Марье Еремеевне теперь подъезжают женихи. Двое уж чиновных лиц из-за нее дерутся. Вот какого роду дело, Афанасий Васильевич!”
“Не слышал [Перед “Не слышал” было начато: Изво<льте?>] об этом я ничего, а дело, точно, не без греха. [точно дело, как вижу, не совсем чистовато] Павел Иванович Чичиков, признаюсь, для меня презагадочный <человек>”, сказал Муразов. [Далее было: а. и заду<мался>; б. и призадумался]
“Я подал от себя также просьбу, затем, чтобы напомнить, что существует ближайший наследник”.
“А мне пусть их все передерутся”, [Далее начато: ска<зал>] думал Хлобуев, выходя. “Афанасий Васильевич не глуп. [Далее начато: Его порученье, как вижу, не без смыслу] Он дал мне это порученье, верно, обдумавши. Исполнить его, вот и всё”. И он стал думать о дороге, в то время, когда Муразов всё еще повторял в себе: “Презагадочный для меня человек Павел Иванович Чичиков. Ведь если бы с этакой волей и настойчивостью да на доброе дело!” [Далее начато: чего бы нельзя]
А между тем, [Далее начато: заварилось] в самом деле по судам шли просьбы за просьбой. Оказались родственники, о которых и не слышал никто. Как птицы [Как вороны] слетаются на мертвечину, [Далее начато: а. так всё по<днялось>; б. так всё закружилось] так всё налетело на несметное имущество, оставшееся после старухи: [Далее начато: оказ<ались>] доносы на Чичикова, на подложность последнего завещания, доносы на подложность и первого завещания, улики в покраже и в утаении сумм. [в покраже сумм] Явились даже [Далее начато: биографии] улики на Чичикова в покупке мертвых душ, в провозе контрабанды во время бытности его еще при таможне. Выкопали всё, разузнали его прежнюю историю. Бог весть, откуда всё это пронюхали и знали. Только были улики даже и в таких делах, об которых, думал Чичиков, кроме его и четырех стен, никто не знал. Покамест всё это было еще судейская тайна и до ушей его не дошло, хотя верная записка юрисконсульта, которую он вскоре получил, несколько дала ему понять, что каша заварится. Записка была краткого содержания: “Спешу вас уведомить, что по делу [что по делу нашему] будет возня, но помните, что тревожиться никак [тревожиться ничем] не следует. Главное дело – спокойствие. Обделаем всё”. Записка эта успокоила совершенно его. “[Этот человек] точно гений”, сказал Чичиков. [успокоила решительно Чичикова. “Этот человек решительный гений”, сказал он по прочтении записки]
В довершенье хорошего, портной в это время принес [платье]. [Вместо “В довершенье ~ платье: “Петрушка, ты ступай за портным, что он, бездельник, не несет мне платье”.] <Чичиков> получил [Вместо “получил” было начато: и захоте<лось>] желанье сильное посмотреть на самого себя в новом фраке наваринского пламени с дымом. Натянул штаны, которые обхватили его чудесным образом со всех сторон, так что хоть рисуй. Ляжки так славно обтянуло, икры тоже, [Ляжки такие, молодец, икры полные] сукно обхватило все малоc<ти>, [Далее начато: и дало еще] сообща им еще бόльшую упругость. Как затянул он позади себя пряжку, живот стал точно барабан. Он ударил по нем тут [тут же себя] щеткой, прибавив: “Ведь какой дурак, а в целом он составляет картину!” Фрак, казалось, был сшит еще лучше штанов: ни морщинки, все бока обтянул, выгнулся на перехвате, показавши весь его перегиб. [ни морщинки, так и обтянул все бока, на перехвате показав его ловкой перегиб] На замечанье Чичикова, <что> под правой мышкой немного жало, портной только улыбался: [от] этого еще лучше прихватывало на талии. “Будьте покойны, будьте покойны насчет работы”, повторял он с нескрытым торжеством. [Вместо “На замечанье ~ торжеством” было начато: Под правой мышкой только немного жало, но от этого еще лучше прихватывало на талии. Портной, который стоял в полном торжестве и говорил только: будьте] “Кроме Петербурга, нигде так не сошьют”. Портной был сам из Петербурга и на вывеске [на вывеске своей] выставил: Иностранец из Лондона [Далее начато: из Петер<бурга>] и Парижа. Шутить он не любил и двумя городами разом хотел заткнуть глотку всем другим портным так, чтобы впредь никто не появился с такими городами, а пусть себе пишет из какого-нибудь Карлсеру или Копенгара.
Чичиков великодушно расплатился с портным и, оставшись один, [Далее начато: начал друж<ески?>] стал рассматривать себя на досуге в зеркале, как артист, с эстетическим чувством [Текст “как артист с эстетическим чувством” автор начал исправлять: с эстетическим чувством, как” и затем вернулся к первоначальному. ] и con amore. [Далее начато: Всё 6<ыло>] Оказалось, что всё как-то было еще лучше, чем прежде: щечки интереснее, подбородок заманчивей, белые воротнички давали тон щеке, атласный синий галстук давал тон воротничкам. Новомодные складки манишки давали тон галстуку, богатый бархатный <жилет> давал <тон> манишке, а фрак наваринского дыма с пламенем, блистая, как шелк, давал тон всему. Поворотился направо – хорошо! Поворотился налево – еще лучше! Перегиб такой, как у каммергера [Далее было: или у чиновника, служащего в иностранной коллегии] или у такого господина, который так чешет по-французски, [Далее было: а. что перед ним сам француз – ничего, [который и] который даже и рассердясь не срамит себя русским словом, а выругает по-французски; б. который даже и рассердясь не срамит себя непристойным русским словом; в. который даже и рассердясь [даже и] выбраниться не умеет на русском языке, а распечет деликатным французским словом; г. который даже и рассердясь выбраниться не умеет на русском языке, а распечет отличнейшим французским диалектом] который, даже и рассердясь выбраниться не умеет на русском языке, а распечет французским диалектом. Деликатность такая! Он попробовал, склоня голову несколько на бок, принять позу, как бы адресовался к даме средних лет и последнего просвещения: выходила, просто, картина. Художник, бери кисть и пиши. В удовольствии, он совершил тут же легкой прыжок, вроде антраша. Вздрогнул комод и [Далее начато: упала скля<нка>] шлепнула на землю склянка с одеколоном; но это не причинило никакого помешательства; он назвал, как и следовало, глупую склянку дурой и подумал: “к кому теперь прежде всего явиться. Всего лучше…” Как вдруг в передней – вроде некоторого бряканья сапогов с шпорами и жандарм [Далее начато: сей же час с ружьем] в полном вооружении, [Далее начато: чуть] как <будто> в лице его было целое войско. “Приказано сей же час явиться к генерал-губернатору”. [Далее начато: Вот тебе на! Перед] Чичиков так и обомлел. Перед ним торчало страшилище с усами, лошадиной хвост на голове, через плечо перевязь, через другое перевязь, огромнейший палаш [Далее начато: с правой] привешен к боку. Ему показалось, что при другом [что и с другого] боку висело и ружье, и чорт знает что. Целое войско в одном только. Он начал бы<ло> возражать, [страшило] грубо заговорило: “Приказано сей же час”. [Далее начато: взглян<ув>] Сквозь дверь в переднюю он увидел, что там мелькало и другое страшило, взглянул в окошко, и экипаж. Что тут делать? Так, как был во фраке наваринского пламени с дымом, [Далее начато: отправился] должен был сесть и, дрожа всем телом, отправился к генерал-губернатору, и жандарм с ним. В передней не дали даже и опомнить<ся> ему. “Ступайте, вас князь уже ждет”, сказал дежурный чиновник. Перед ним, как в тумане, мелькнула передняя с курьерами, принимавшими пакеты, потом зала, через которую он прошел, думая только: “вот как схватит, да без суда, [да прямо без суда] без всего, прямо в Сибирь”. Сердце его забилось с такой силою, с какой не бьется [не бьется оно] даже у наиревнивейшего [даже у наибешеннейшего] любовника. Наконец, растворилась роковая дверь, [растворилась перед ним дверь] предстал кабинет, с портфелями, шкафами и книгами, и князь гневный, как сам гнев.
“Губитель, губитель!” сказал Чичиков: [Далее было: он мою душу погубит] “Погубит он мою душу. [Далее было: а. и чуть, не упал в обморок; б. Начато: Как зверь на хищную добычу] Зарежет, как волк агнца!”
“Я вас пощадил, я позволил вам остаться в городе, тогда как вам следовало бы в острог. А вы запятнали себя вновь бесчестнейшим мошенничеством, каким когда-либо запятнал себя человек”. Губы князя дрожали от гнева.
“Каким же, ваше сиятельство, бесчестнейшим поступком и мошенничеством?” [и мошенническим поступком] спросил Чичиков, дрожа всем телом. [Далее начато: Князь устремил]
“Женщина”, произнес князь, подступая несколько ближе и смотря [Далее начато: прогла <тывая? >] прямо в глаза Чичикову: “женщина, которая подписывала по вашей диктовке завещание, схвачена и станет с вами на очную ставку”:
Чичиков стал бледен, [Чичиков сделался] как полотно. “Ваше сиятельство, скажу [Я скажу] всю истину дела. Я виноват; точно, виноват, но не так виноват: меня обнесли враги”.
“Вас не может никто обнесть, потому что в вас мерзостей в несколько раз больше того, что может <выдумать> последний лжец. [Далее начато: Вы в жизни не делали] Вы во всю жизнь, я думаю, не делали небесчестного дела. Всякая копейка, добытая вами, добыта бесчестней<шим образом >, есть воровство и бесчестнейшее дело, за которое кнут и Сибирь. Нет, теперь полно. С сей же минуты будешь отведен в острог, и там, [Далее начато: должен] наряду с последними мерзавцами и разбойниками, ты должен <ждать> разрешенья участи своей. И это милостиво еще, [Далее начато: ты ху<же>] потому что <ты> хуже их в несколько <раз>: они в армяке и тулупе, а ты…” Он взглянул на фрак наваринского пламени с дымом и, взявшись за шнурок, позвонил.
“Ваше сиятельство”, вскрикнул Чичиков: [Далее начато: <1 нрзб.> повалился на землю] “умилосердитесь. Вы отец семейства. Не меня пощадите, [Далее начато: врешь] старуха мать”.
“Врешь”, вскрикнул гневно князь. “Так же ты меня тогда умолял детьми и семейством, которых у тебя никогда не было, теперь матерью”.
“Ваше сиятельство, я мерзавец и последний негодяй”, сказал Чичиков голосом [Не дописано. ] “Я действительно лгал, я не имел ни детей, ни семейства; но, вот бог свидетель, я всегда хотел иметь жену, исполнить долг человека и гражданина, чтобы действительно потом заслужить уваженье граждан и начальства. Но что за бедственные стечения обстоятельств. [Далее начато: Потом] Кровью, ваше сиятельство, кровью нужно было добывать насущное существование. На всяком шагу соблазны и искушенье… враги, и губители, и похитители. Вся жизнь была точно вихорь буйный или судно среди волн по воле ветров. [точно судно среди волн морских] Я человек, ваше сиятельство”.
Слезы вдруг хлынули ручьями из глаз его. Он повалился в ноги князю так, как был: во фраке наваринского пламени с дымом, в бархатном жилете, атласном галстуке, чудесно сшитых штанах и [Далее начато: ударился лбом] головной прическе, изливавшей ток сладкого дыханья первейшего одеколона. [а. в бархатном жилете с атласным <галстуком>, новых штанах и причесанных волосах, изливавших чистый запах одеколона; б. в бархатном жилете с атласным <галстуком>, новых штанах и причесанных волосах, изливавших сладкое дыханье первейшего одеколона]
“Поди прочь от [Далее начато: взять в] меня. Позвать, чтобы его взяли, солдат”, сказал князь взошедшим.
“Ваше сиятельство!” [Далее начато: сказал] кричал <Чичиков> и обхватил обеими руками сапог князя. [Далее было: Не сойду я с места, покуда не получу милость]
Чувство содроганья пробежало по всем жилам <князя>. “Подите прочь, говорю вам”, сказал он, усиливаясь вырвать свою ногу из объятья Чичикова.
“Ваше сиятельство, [Далее начато: ради суп<руги>] не сойду с места, покуда не получу милости”, говорил <Чичиков>, не выпуская, сжимая сапог князя к груди и проехавшись, вместе с ногой, по полу во фраке [вместе с ним по полу вместе с фраком] наваринского пламени и дыма. [Далее начато: Прочь]
“Подите, говорю вам”, говорил он с тем неизъяснимым чувством отвращенья, какое чувствует человек при виде безобразнейшего насекомого, которого нет духу раздавить ногой. Он встряхнул так, что Чичиков почувствовал удар сапога в нос, губы и округленный подбородок, но не выпустил [удар сапога в щеку, приятно округленный подбородок и зубы. Но он не выпустил] сапога и еще <с> большей силой держал <его> [В подлиннике: ее] в своих объятиях. [Далее начато: Жан<дармы>] Два дюжих жандарма в силах оттащили его и, взявши под руки, повели через все комнаты. Он был бледный, убитый, в том бесчувственно-страшном состоянии, в каком бывает человек, видящий [Далее начато: неизбеж<ную>] перед собою черную, неотвратимую смерть, это [Далее начато: а. противное человеку; б. противное естеству нашему страшилище] страшилище, противное естеству нашему, В самых дверях [Перед “В самых дверях” было начато: Вдруг] на лестницу на встречу Муразов. Луч надежды вдруг скользнул. В один миг, с силой неестественной, вырвался он из рук обоих жандармов и бросился в ноги изумленному старику. [Далее начато: Павел Иванович]
“Батюшка, Павел Иванович, что с вами?”
“Спасите, ведут в острог, на смерть”. Жандармы схватили его и повели, не дали даже и услышать.
Промозглый, сырой чулан с запахом сапогов и онуч [Далее начато: который] гарнизонных солдат, некрашенный стол, два скверных стула, с железной решеткой окно, [Далее начато: дымившая холодная] дряхлая печь, сквозь щели которой только дымило, а тепла не давало, [дряхлая печь, сквозь щели которой шел дым и не давало тепла] вот [Далее начато: а. к<аково>; б. было; в. обиталище Чичикова] обиталище, где помещен был наш <герой>, [Далее начато: схваченный так, как был во фраке нава<ринского>] уже было [Далее начато: вкусивш<ий>] начинавший вкушать сладость жизни и [Далее начато: а. и приобревший красоту оборо<тов> [созд<анных>]; б. и долженствовавший обворожить общество красотой оборотов и] привлекать вниманье соотечественников, в тонком новом фраке наваринского пламени и дыма. Не дали даже ему распорядиться взять с собой необходимые вещи, взять шкатулку, где были деньги, [Далее начато: Чемодан, заключавший гардероб] быть может достаточные. Бумаги, крепости на мертвые <души>, всё было теперь у чиновников. [у генерала] Он повалился на землю, [Далее начато: а. Плотоядный червь безнадежной грусти; б. Плотоядный червь грусти страшной безнадежной обвился вокруг его; в. Плотоядный червь грусти страшной безнадежной обвился ядовитой змеей около его сердца] и безнадежная грусть плотоядным червем обвилась около его сердца. С возрастающей быстротой стала точить она это сердце, [точить она его сердце] ничем не защищенное. Еще день такой, день такой грусти, и не было бы Чичикова вовсе на свете. Но и над Чичиковым [Далее начато: еще] не дремствовала чья-то всеспасающая рука. Час спустя [И час спустя после этого страшного состояния] двери тюрьмы растворились; взошел [и взошел] старик Муразов.
Если бы терзаемому палящей жаждой влил кто в засохнувшее горло струю ключевой воды, то он бы не оживился так, как оживился бедный [Чичиков]. [Если бы издыхающему от жару упала капля росы в засохнувшее и палящие внутренности, то он бы так воспрянул, как воспрянул вдруг Чичиков]
“Спаситель мой!” сказал Чичиков, вдруг схватившись с полу, на который бросился в разрывающей его печали, [сказал Чичиков, схвативши вдруг его руку, поцел<овал>] вдруг его руку быстро поцеловал и прижал к груди. [Далее начато: Если бы даже вы и ничего [не] для меня не сделали, но уж за то, что посетили меня, бог да наградит вас… Ручьи слез хлынули вдруг и оросили его ру<ку>] “Бог да наградит вас за то, что посетили несчастного”. Он залился слезами.
Старик глядел на него скорбно-болезненным взором и говорил только: “Ах, Павел, Павел Иванович, Павел Иванович, что вы сделали?”
“Я подлец. Виноват. Я преступил. [Вместо “Я подлец ~ преступил”: Сделал всё, что свойственно подлейшему человеку] Но посудите, посудите, разве можно так поступать? Я дворянин. Без суда, без следствия, бросить в тюрьму, отобрать всё от меня: вещи, шкатулка, там деньги, там всё имущество, там всё мое имущество, Афанасий Васильевич, имущество, которое кровавым потом приобрел”. И, не в силах будучи удержать порыва вновь подступившей к сердцу грусти, он громко зарыдал голосом, проникнувшим толщу стен [проникнувшим самые стены] острога и [Далее начато: дал<еко?>] глухо отозвавшимся в отдаленьи, сорвал с себя атласный галстух и, схвативши рукою [схвативши себя рукою] около воротника, разорвал на себе фрак наваринского пламени с дымом.
“Павел Иванович, всё равно, и с имуществом, и со всем, что ни есть на свете, вы должны проститься. Вы подпали под неумолимый закон, а не под власть какого человека”.
“Сам погубил самого себя, чувствую, что погубил. Не умел во-время остановиться. Но за что же такая страшная <кара>. Афанасий Васильевич. Я разве разбойник? От меня разве пострадал кто-нибудь? Разве я сделал несчастным [человека]? Трудом и потом, кровавым потом добывал копейку. Зачем добывал копейку? Затем, чтобы в довольстве остаток дней прожить [в довольстве прожить остаток дней] оставить что-нибудь детям, [а. оставить детям и жене; б. оставить жене, детям] которых намеревался приобресть для блага, для службы отечеству. Покривил, не спорю, покривил, что ж делать, но ведь покривил, [Далее начато: потому что] увидя, что прямой дорогой не возьмешь и что косой дорогой больше напрямик. [Далее начато: чем]. Но ведь я трудился, я изощрялся, а эти мерзавцы, которые по судам, берут тысячи с казны, не богатых людей грабят, [берут тысячи и не то чтобы с казны или богатых людей, грабят] последнюю копейку сдирают с того, у кого нет ничего. Афанасий Васильевич, я не блудничал, я не пьянствовал. [Далее начато: я разве не выкупил ведь] Да ведь сколько трудов, сколько железного терпенья. Да я, можно сказать, выкупил всякую добытую копейку страданьями, страданьями. Пусть их кто-нибудь выстрадает то, что я. Ведь что вся жизнь моя: лютая борьба, судно среди волн. И [Далее начато: а. вдруг; б. лишиться вдруг всего, что выработал] потерять, Афанасий Васильевич, то, что приобрел такой борьбой…”
Он не договорил и зарыдал громко от нестерпимой боли сердца, и упал на стул, и оторвал совсем висевшую разорванную полу фрака, и швырнул ее прочь от себя, и, запустивши обе руки себе в волоса, [Далее начато: те, кот<орые>] об укрепленьи которых прежде старался, [прежде так старался] безжалостно рвал их, [рвал их безжалостно] услаждаясь болью, которою хотел заглушить ничем неугасимую боль сердца. [заглушить нестерпимую боль сердца]
“Ах, Павел Иванович, Павел Иванович”, говорил <Муразов>, скорбно смотря на него и качая <головой>. “Я всё думаю о том, какой бы из вас был человек, [из вас прекрасный человек] если бы так же, и силою и терпеньем, да подвизались бы на доброй тр<уд> и для лучшей <цели>. Если бы хоть кто-нибудь из тех людей, которые [Далее начато: а. ду<мают>; б. называют себя благородными и действи<тельно>] любят добро, да употребили бы столько усилий для него, как вы для добыванья своей копейки… да сумели бы так пожертвовать для добра и собст<венным> самолюбием, и честолюбием, не жалея себя, как вы не жалели для добыванья своей копейки”.
“Афанасий Васильевич”, сказал бедный Чичиков и схватил его обеими руками за руки. “О, если бы удалось мне освободиться, возвратить мое имущество. Клянусь вам, повел бы отныне совсем другую жизнь. Спасите, благодетель! [Далее начато: весь век молиться о вас] спасите”.
“Что ж могу я сделать? [Далее было: вы видите сами. Ведь это будет значить итти против закона] Я должен воевать с законом. Положим, если бы я даже и решился на это, но ведь князь справедлив, – он ни за что не отступит”.
“Благодетель, вы всё можете сделать. Не закон меня устрашит, я перед законом найду средства, но то, что [Далее начато: я бро<шен>] непов<инно> я брошен в тюрьму, что я пропаду здесь, как собака, и что мое имущество, бумаги, шкатулка… спасите”. Он обнял ноги старика, облил их слезами.
“Ах, Павел Иванович, Павел Иванович”, говорил старик Муразов, качая <головою>: “как вас ослепило это имущество. Из-за него вы и бедной души своей не слышите”.
“Подумаю и о душе, но спасите”.
“Павел Иванович”, сказал старик Муразов и остановился… “Спасти вас [Вместо “Спасти вас”: а. Оправдать вас; б. Помочь вам соверше<нно>] не в моей власти, вы сами видите. Но приложу старанье, какое могу, чтобы облегчить вашу участь и освободить. Не знаю, удастся ли это сделать, но буду стараться. Если же, паче чаянья, удастся, Павел Иванович, я попрошу у вас награды за труды: бросьте все эти поползновенья на эти приобретенья. Говорю вам по чести, что если бы я и всего лишился моего имущества, а у меня его больше, чем у вас, я бы не заплакал. Ей, ей, <дело> не в этом имуществе, которое могут у меня конфисковать, [у меня отнять] а в том, которого никто не может украсть и отнять. Вы уж пожили на свете довольно. Вы сами называете жизнь свою судном среди волн. У вас есть уже чем прожить остаток дней. Поселитесь себе в тихом уголке, поближе к церкви и простым, добрым людям, [Далее начато: Если] или, если знобит сильное желанье [или если у вас уже такое сильное желанье] оставить по себе потомков, женитесь на небогатой, доброй девушке, привыкшей к умеренности и простому хозяйству. [Далее начато: а. и право вы не; б. Вы право не пожалеете потом] Забудьте этот шумный мир и все его обольстит<ельные> прихоти. Пусть и он вас позабудет. В нем нет успокоенья. Вы видите: всё в нем враг, искуситель, или предатель”.
Чичиков задумался. Что-то странное, какие-то неведомые дотоле, незнаемые чувства, ему необъяснимые, [ему самому необъяснимые] пришли к нему. Как будто хотело в нем что-то пробудиться, что-то подавленное из детства суровым, мертвым поученьем, бесприветностью скучного детства, пустынностью родного жилища, бессемейным одиночеством, [Далее начато: бедностью] нищетой и бедностью первоначальных впечатлений, и как будто то, что <было подавлено> суровым взглядом судьбы, взглянувшей на него скучно, сквозь какое-то мутно-занесенное зимней вьюгой окно, хотело вырваться на волю.
“Спасите только, Афанасий Васильевич”, вскричал он: “поведу другую жизнь, последую вашему совету. Вот вам мое слово”.
“Смотрите же, Павел Иванович, от слова не отступитесь”, сказал Муразов, держа его руку.
“Отступился бы, может быть, если бы не такой страшной урок”, сказал вздохнувши бедный Чичиков и прибавил: “Но урок тяжел. Тяжел, тяжел урок, Афанасий Васильевич!”
“Хорошо, что тяжел. Благодарите за это бога. Ну, теперь… помолитесь. Я пойду стараться”. Сказавши это, старик вышел.
Чичиков уже не плакал, не рвал на себе фрака и волос. Он успокоился.
“Нет, полно”, сказал он наконец: “другую, другую жизнь! Пора в самом деле сделаться [Далее было: что за шатанье] порядочным. О, если бы мне как-нибудь только выпутаться и уехать хоть с небольшим капиталом, поселюсь вдали от [Не дописано. Далее начато: Если однако ж получу назад бумаги] А купчие?..” Он подумал: “Что ж? зачем оставить это дело, стольким трудом приобретенное? Больше не стану покупать, но заложить те нужно. Ведь приобретенье это стоило трудов. Это я заложу, заложу с тем, чтобы купить на деньги поместье. Сделаюсь помещиком, потому что тут можно сделать много хорошего”. И в мыслях его пробудились те чувства, которые овладели им, когда он был <у> Гоброжогло, и милая, при греющем свете вечернем, умная беседа хозяина о том, как плодотворно [Далее начато: для] и полезно занятье поместьем. Деревня так вдруг представилась ему прекрасною, точно как бы он в силах был почувствовать все прелести деревни.
“Глупы мы, за суетой гоняемся!” сказал он наконец. “Право, от безделья. Всё близко, всё под рукой, а мы бежим за тридевять <земель>. Чем не жизнь, если займешься хоть бы и в глуши? [а. Как в тексте; б. Над строкой начато исправление: “Труд, всё что ни случилось, всё оттого, что не был труд<олюбив>] Ведь удовольствие, [Далее начато: толь<ко>] действительно, в труде. Гоброжогло прав. И ничего нет слаще, [Далее начато: точно] как плод собственных трудов… Нет, займусь трудом, поселюсь в деревне, и займусь честно, не то что широмыжничая, так чтобы иметь доброе влиянье и на других. Что ж, в самом деле, будто я уже совсем негодный? У меня есть способности к хозяйству; [способности заняться хозяйством] я имею качества и бережливости, и расторопности, и благоразумия, даже постоянства. Стоит только решиться. [Далее начато: Чувствую что есть] Теперь только истинно и ясно чувствую, что есть какой-то долг, который нужно исполнять человеку на земле, не отрываясь от того места и угла, на котором он постановлен”. [Далее начато: И жизнь] И трудолюбивая [Далее начато: удаленная] жизнь, удаленная от шума городов и [всех] тех соблазнов, которые от праздности выдумал, позабывши труд, человек, [выдумал человек] так сильно стала перед ним рисоваться, что он уже почти позабыл весь ужас своего положения и, может быть, готов был даже возблагодарить провиденье за этот тяжелый <урок>, если только выпустят его и отдадут хотя часть… Но… [дверь отворилась] одностворчатая [дверь] его нечистого чулана растворилась, вошла чиновная особа Самосви<с>тов, эпикуреец, отличный товарищ, кутила и продувная бестия, как выражались о нем сами товарищи. В военное время человек этот наделал бы чудес. Его бы послать куда-нибудь пробраться сквозь непроходимые, опасные места, украсть [Далее начато: в виду са<мого>] перед носом у самого неприятеля пушку, – это его бы дело. Но за неименьем военного поприща, [Далее начато: а. подвизался на; б. вместо штатском; в. и на место дел, которыми бы; г. и на место подвигов, за которые был недаром украшен] на котором бы, может быть, он был честным человеком, он пакостил и гадил. Непостижимое дело! С товарищами он был хорош, никого не продавал [Далее начато: ни кому] и, давши слово, держал. Но высшее над собою начальство он считал чем-то вроде неприятельской батареи, сквозь которую нужно пробиваться, пользуясь всяким слабым местом, проломом или упущением…
