Текст книги "Мертвые души"

Автор книги: Николай Гоголь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 77 страниц)

“Да, а бог весть”, сказал председатель, “а если] он нас задержит, как подозрительных людей?”

“Как так?”

“Ну, а если он подослан? Вместо “Ну ~ подослан”: А бог его знает, может быть он подослан] Ну, что если он с тайными порученьями? Мертвые души! А бог знает, гм! Будто купить мертвые души, [А бог знает, что это за мертвые души] а может быть, это розыскание обо всех [душах] тех умерших, о которых было подано от неизвестных случаев.

Эти слова погрузили всех в молчание. [Эти слова навели облако задумчивости. ] Прокурора эти слова поразили. Председатель тоже, сказавши их, задумался. Обоим прийти…[Вместо “Прокурора ~ прийти”: а. Председатель задумался и прокурор задумался, полицеймейстер. Вице-губернатор, увидя, что все задумались, почел нужным задуматься и себе, хотя не знал о чем. Почтмейстер покрыл нижнею губою верхнюю и остался в размышляющем положении; б. Начато: Председатель задумался и прокурор задумался. Им обоим пришло на ум]

“Что ж, как поступить [вы полагаете] господа?” сказал полицеймейстер, благотворитель г<орода> и благодетель купечества, и, произведши смешение водки сладкой, горькой, выпил, закусивши.

Человек подал бутылку мадеры и рюмки. “Я, право, не знаю, как поступить”, [сказал председатель].

“Господа”, сказал почтмейстер, выпивши рюмку мадеры и засунувши в рот ломоть голландского сыру с балыком и маслом, “я того мненья, что это дело хорошенько нужно исследовать, разобрать хорошенько, и разобрать камерально [понимаете] сообща, собравшись всем, как в английском парламенте, понимаете, чтобы [это, так сказать, ] досконально раскрылось до всех изгибов, понимаете”.[досконально утвердить до <1 нрзб.> там, понимаете]

“Что ж, соберемся”, сказал полицеймейстер. “Да”, сказал председатель, “собраться и решить вкупе, [и решить сообща] что такое Чичиков”.

“Это благоразумнее всего решить, что такое Чичиков”. “Да, отберем мненья у всех и решим, что такое Чичиков”.

Сказавши это, в одно время все пожелали[Сказавши это, потребовали в одно время] выпить шампанского и разошлись довольные [по крайней мере] тем, что комитет этот всё объяснит и покажет ясно и досконально, что такое Чичиков.

К ГЛАВЕ Х

От скуки или так уж с горя, [Далее было: Чичиков] герой наш приказал подать себе чаю, хотя знал, что чай в трактирах вообще очень похож[Далее было: на табак] бывает запахом и даже вкусом на табак. В задумчивости и в каком-то странном положении стал он разливать, хлебнул и чихнул вместе, потому чай был чистейший табак.

К ГЛАВЕ XI

Ничего, однако ж, не случилось так, как располагалось. Чичиков проснулся гораздо позже, нежели думал, это уже была первая неприятность. Вставши, он ту же минуту послал узнать, заложена ли бричка и всё ли готово, но донесли, что бричка не заложена и не всё готово. [Далее начато: В дверях] Это была вторая неприятность. Он приготовился принять не очень ласково нашего друга Селифана[Далее начато: и как только] и, полный нетерпенья, ожидал там только услышать, какой предлог тот приведет в оправданье, [Вместо “и полный ~ оправданье”: и с нетерпением желал знать, какое тот приведет оправданье] как, наконец, и сам Селифан показался в дверях и начал тот же самый разговор, который всегда с их стороны предполагается, особливо, когда нужно скоро ехать. [и начал почти так]

“Да что, Павел Иванович, ведь нужно будет лошадей ковать. Оно теперь больно подгрязнило”.

“Ах ты…” Тут было вставлено[вставлено было] в важных случаях необходимое кое-какое словцо, [Над строкой вписано: употребляющееся в важных случаях] без которого на Руси дела делаются как-то не так живо. “Зачем же ты мне прежде об этом не сказал? Не было времени что ли? а?”

“Да время-то было, да я не хотел вашу милость беспокоить. Да и перед-то у брички весь расшатался, уж круг нужно будет новый делать, потому она если оставить так, то она и двух станций не сделает, потому перед-то больно не надежен”.

– “Подлец эдакой. Какой урод тебя дурака на свет пустил. Три бы дни бы за это <1 нрзб.> ему ждать. Да где[“Вместо Подлец ~ где”: Ах ты скотина, скотина. Что ж ты прежде не поза<ботился>] у тебя прежде глаза были? Нет, вот именно к последнему часу притянул, мерзавец. Когда бы вот ехать, так вот тут-то он именно и подвернулся. Что не видал что ли, рыло ты глупое”.

“Да оно видел; да думал, что ничего”.

“А вот теперь ступай, приведи кузнеца, и чтобы в 2 часа было всё сделано”.

Селифан уже оборотился было к дверям с тем, чтобы идти выполнить приказание, но оборотился. [Селифан готов был итти выполнить приказание, но еще раз оборотился. ]

“Да еще, Павел Иванович. Ведь серого-то коня, право, продать бы хоть бы, потому что он, Павел Иванович, подлец, право. Такое, что никуда, то есть можно сказать, только помеха другим”.

“Да вот как раз стану я теперь продавать”.[Вместо “Да вот ~ продавать”: Ну, куды ж теперь продать. Ты разве этого не видел]

“Ей-богу, Павел Иванович, то есть он только что на вид… а на деле-то он такой лукавый конь. Такого коня то есть нигде нет”.

“Довезет. Об этом подумаем в другом городе, ступай за кузнецом”.[Далее текст этого отрывка, кончающийся словами: “Опять в дороге. И опять по обеим сторонам столбового пути” полностью совпадает с текстом ПБЛ3 (см. стр. 544–547). ]

К ГЛАВЕ XI

И пошли писать вновь широкие, рябые, как сороки, дорожные версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, деревни с самоварами, бабами, горшками, ребятишками. Мужик-бородач с рукавицами за поясом и сапогами на плечах, городишки с двумя лавчонками, баранками, мылом и пряниками, [Над строкой вписано: на живую нитку выстроенные городишки с лавчонками, сбитенщиком, лаптями

На отдельном листе записи к этому же тексту: [Солдат верхом] Городишки выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, с сбитнем и кожей, лаптями и прочей мелюзгой, мучными бочками, калачами, лаптями, лентами мелькали по степям;

Солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым порохом и надписью: такого-то артиллерийского полка] шлахбаумы, поля неоглядные и по ту – другую сторону зеленые, желтые и черные свеже разрытые полосы, вороны, как мухи, и горизонт без[Фраза не закончена. ] Эх, ты, Русь моя! Моя забубенная, разгульная, расчудесная, расцелуй, [Эх ты, Русь моя матушка, что за привольная] люби тебя бог, святая земля. Как не родиться в тебе разгульной, беспредельной мысли, когда ты сама без конца. Как не развернуться на таком широком[Над строкой начато: На твоем ли да на широком просторе] просторе и не быть в тебе богатырю, когда есть где пройтись ему. – Дрожу и чую с слезами в очах, слышу[Дрожу и забываюсь и [слушаю] и слышу] широкую силу и замашку, когда гляжу на эти потерявшие конец [моря] степи, на движущиеся, не колышущиеся моря. У, в какую в даль несет меня могучая мысль и какие чудные грезы мчатся передо мною. Засияет, сверкает [у меня] в оке. Эх, Русь!

Чуд<ная>

Эх, Русь, ты[Сбоку листа запись: рыдваны с помещиками, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий в <нрзб.>. Сверху надписано: затянутая бог знает в какой]

К ГЛАВЕ XI

“Держи, держи левее, дурак”,[а. Держи, держи прямее, окаянный; б. Держи, держи левее, гляди] кричал Селифану, который тоже с своей стороны

Вот я тебя палашом, кричал скакавший навстречу верхом с аршинными <усами> [чорт] бери чорт твою душу… Казенный экипаж, не видишь”.

К ГЛАВЕ XI

Где ж, скажите, где в ином, другом месте столько божьего свету развернулось во все концы. [Где столько земли и свету божьего развернулось. ] Бездонная моя! [беспредельная] Глубина и ширина ты моя![Далее начато: а. Какую силу, какую широкую силу и замашку я слышу когда; б. Что я чую, глядя на; в. Где ж возьму я слово сказать “Моя”, где] Найдись где-нибудь бог или человек, расскажи мне, что я чую, вперивши очи на эти[что я чую, глядя на эти] недвижные, неколеблемые моря, на эти потерявшие конец степи? Что за сила и замашка. —

Что же движется?[Далее начато: Что говорит, лепечет] Что говорит во мне неслыханными речами? что запевает неведомой песнью во мне, когда… когда… когда вонзаю очи в эти недвижные, неколеблемые моря, в эти потерявшие конец степи?

У! как грозно, мощно объемлет величавое пространство. [объемлет меня всё это неоглядное пространство. И как чудна мне эта дорога. ] Какая широкая сила и замашка[Далее начато: Могучим] заключилась во мне! У! как несут меня могучие мысли! Силы святые! в какую даль! [Что же я?] В какую сверкающую, чудную, незнакомую землю, даль?[незнакомую миру даль. ] Что же я? человек ли я? Эх.

К ГЛАВЕ XI

А ночь! Какая ночь деется в вышине и сияет, а воздух, а небо далекое, высокое, там[Далее начато: необъятно раскинувшееся там в отдаленной глубине своей] на недоступной вышине, так необъятно раскинувшееся, так ясно в отдаленной глубине своей. Как чудно дышит в лицо тебе дыхание ночи и убаюкивает тебя, и дремлешь ты, и забываешься, и храпишь[Далее начато: с очень прият<ной> и не без]

К ГЛАВЕ XI

Наконец герой наш думал о том и о сем, начиная иногда и позабываться, закрывать иногда глаза, [Далее начато: с очень прият<ной> и не без] склонять голову свою на угол подушки. [Далее начато: Воспользовавшись] Автор очень рад, признается. Теперь, наконец, на свободе можно поговорить несколько обстоятельнее о нашем герое, [Далее начато: потому что автор] ибо до сих пор, нужно признаться, всё мешали. [ибо до сих пор как-то всегда мешали то городские были, то покупки. ] Автор сомневается [душевно], чтобы избранный им герой[Далее начато: понравился большинству?>] мог понравиться читателям, а особенно дамам, потому что дамы <требуют?> чтобы герой был непременно совершенен, совершенен во всех частях: и физически и нравственно, – без пятнышка, как говорится. Автор даже предвидит уже заранее, что и самая наружность героя, [некото<рая>] полнота и средние лета будут очень не по вкусу им и они, отворотившись, даже скажут: фи, такой гадкой! Но как бы ни хотелось мне быть вежливым, на этот раз никак не могу взять в герои добродетельного человека. [Далее начато: а. Он и сам даже не знает почему, как; б. Автор точно должен признаться] Да если, впрочем, сказать правду, то всё, что относится к перу, бумаге и чернилу, он до сих пор еще ничего не производил по внушению дамскому, и даже если дама облокотится на письменное бюро, и то уж он чувствует какую<-то> маленькую неловкость. А впрочем, если сказать напрямик, то он не имеет обыкновения смотреть по сторонам, когда пишет. Если и подымет глаза, то разве только на висящие перед ним на стене портреты Шекспира, Ариоста, Фильдинга, Сервантеса, Пушкина, отразивших природу таковою, как она была, а не каковою угодно некоторым, чтобы была.

Итак, добродетельного человека на этот раз взять нельзя, [добродетельного человека никак не могу взять] и по весьма законной причине: нужно ему, бедному, дать, наконец, отдых. Что ни говори, а ведь мы его запрягли, как коня какого-нибудь: [какого только] пошел, да пошел, только знай помахиваем кнутом да похлестываем. Немудрено, что, наконец, изморили его так, что он похож бог знает на что: ребра да кожа, и тени нет добродетельного человека. Нет, пора, наконец, припречь и подлеца.

К ГЛАВЕ XI

Я уж знаю вперед, дамы скажут: “фи, такой гадкой!” и отворотятся. Но как бы ни хотелось автору услужить дамам, но на этот раз никак не может, [Вместо “Но как бы ~ не может”: Но уж воля ваша, господа дамы, очень рад бы услужить вам в чем другом. Но уж в этом] – нет, извините. Что касается до того дела, к которому относятся перо и чернила, уж здесь позвольте мне быть хозяином. Уж тут я никак не намерен угождать дамским требованиям и не пущу ни одну даму к себе в кабинет. На этот раз никак не могу взять добродетельного человека героем. И я имею на это совершенно справедливую причину: в самом деле, добродетельного человека запрягли, как коня какого-нибудь. Пошел да и пошел. Только так и понукают и хлещут его по бокам. [Нужно ж, наконец, дать ему отдых] и в самом деле его так уж изморили, что теперь уж он бог знает что такое и не похож даже на добродетельного человека: инда ребра видны на боках, [Вместо “инда ~ боках”: [еле] на боках ребра] и еле движется; нужно, наконец, дать ему отдых; пора и подлеца припречь на пристяжку

К ГЛАВЕ XI

Я, признаюсь сам, не позволю даме облокотиться на мое письменное бюро. Да если бы и облокотилась, [Сверху надписано: Это как-то не вежливо с да<мой>] то, признаюсь, я бы этого не заметил: я не гляжу в это время по сторонам;[в это время и что делаю. ] если я взгляну, то вверх, где висят передо мною стенные величавые портреты Шекспира, Пушкина, Ариоста, Фильдинга, Сервантеса, Пушкина

К ГЛАВЕ XI

Какое странное и манящее и несущее отдаленно чудесное[Какое чудесное] в слове дорога. Как в ясный день[Вместо “Как в ясный день”: Какая приятная дрожь] чуден запах осенних листьев. Покрепче в шубу, в шинель, шапку на уши. Ах, как хорошо. В последний раз пробежала прохватившая дрожь. Кони мчатся. Как соблазнительно, когда предашься[Как приятно предаться] дремоте и смежают очи и сквозь <сон> уж слышатся и: “Поди и поди” и “Не белы снеги”. Сап лошадей и быстрый шум колес и уж храпишь, прижавши совсем к углу соседа. Проснешься: восемь <станций> убежало назад. Луна. Город. Ночь. Церкви с старинными грушеобразными куполами и тонкими остроконечными темными белокаменными домами. Сияние месяца там и там, как белые полотнянные платки, косяками пересекают их черные[пересекают их темные] тени, как уголь. Как сверкающий металл, блестит крыша и ни души нигде; всё спит; один одинешенек, разве где-нибудь в окошке[всё спит, кое-где в окошке уединенный] брежжит огонек. Мещанин ли городской кому тачает сапоги, пекарь ли возится в печурке, – что до них. А ночь, ночь. Свежий <2 нрзб.> воздух, чистое, ясное зеркало, небесное пространство. А луна, красавица моя старинная, моя верная любовница, боже мой что глядишь ты на меня с такою думою, так любовно и умильно и нежишь меня, душа моя. Твои родственнее душе моей, чем все другие ласки. И прославим, прославим, господи, молодых. Какая невидимая толпа друзей, поцелуев, речей и пенья в твоем полном обнимающем сиянии. Музыка или песня колыбельная, песня убаюкивает меня, и вот уже позабылся вновь сном[убаюкивает меня и забываешься вновь] и храпишь, и ворочается сердито, почувствовав на себе тяжесть, бедный прижавшийся к углу сосед. [ворчит сердито к углу прижавшийся сосед. ] Проснулся вновь, и уж опять перед тобою поля и степи без конца[поля, поля без конца] со всех <сторон?> Нигде, нигде ничего: всё открыто. Верста с цифрой летит тебе навстречу. Занимается утро: на побелевшем небосклоне золотая полоса. Свежее и жестче ветер. [Вместо “Свежее ~ ветер”: посвежевший ветер. ] Покрепче в шинель и шубу. Какой славный холод. Какой чудный, обнимающий вновь тебя сон. Толчёк, и проснулся. На вершине неба солнце. “Полегче, легче”, – слышен голос. Телега спускается с кручи. Внизу плотина широкая и широкий, ясный пруд, сияющий, как медное дно перед солнцем. Деревня, избы рассыпались на косогоре, [Далее начато: блестит золото] блестящий звездою крест сельской церкви в стороне. Болтовня мужиков и чертовский апп<етит> в желудке. Боже, как ты хороша подчас далекая, далекая дорога. Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала. А сколько родилось в тебе чудных замыслов, [чудных созданий] какие поэтические пережитые и перечувствованные виделись грезы. Но и наш друг чувствовал в это время не прозаические грезы. Посмотрим, что он чувствовал. Сначала он не чувствовал ничего; он только поглядывал назад, как бы уверяясь, точно ли[Далее начато: город скрылся] он уехал из города и действительно скрылся от него город. Потом, когда увидел, что уж город, точно, скрылся, что уж даже ни шлахбаумов, ни кузниц и всего того, что находится вокруг губернских городов, не видно, когда уже и белые верхушки каменных церквей давно спрятались, [верхушки каменных церквей скрылись] он занялся только дорогою: посматривал гораздо покойнее направо и налево, и город N как будто бы не был, как будто бог знает, [Далее начато: [едва ли] чуть ли не в детстве он проезжал его. Иногда какою-то этакой] в какое давное время проезжал и видел. Иногда вдруг в самых странных и беглых чертах, в небольшой картине и в тесных рамках представлялось ему городское общество: губернаторский бал, почтмейстер-остряк, Собакевич подлец, [Собакевич, Манилов] гостиница, вечерние висты[вечер, висты] до петухов, осетрина, белуга, Ноздрев, шампанское и поклоны с объятиями и слова: почтеннейший Павел Иванович. [На полях запись: полные [дамские талии] плотно зашнурованные талии чиновниц с жасминными и другими запахами, ясная фигурка блондинки. ] Но всё в памяти его представлялось как бледное отражение, какой-нибудь 40 или 50 оттиск, что-то похожее на те пятна, которые видим мы, [после того, как] поглядев пристально на солнце и потом зажмурив глаза: сначала они горят, круглятся ярко, потом мало-помалу темнеют и становятся, наконец, темными, как тучи.

К ГЛАВЕ XI

К сожалению, первоначальная история героя нашего очень темна. Родители его, говорят, были дворяне; но столбовые или личные, наверно никак нельзя сказать. По-видимому, кажется, герой наш не удержал в чертах лица своего фамильного сходства с своими родителями: по крайней мере одна какая-то родственница его [выразилась] по случаю его рождения выразилась известною пословицею, что родился ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Младенческ[их] никаких тоже воспоминаний не сохранилось из детского его возраста. Он помнил только весьма неясно, что отец его был какой<-то> высокой, худощавый и даже чахоточный человек, который ходил по комнате в весьма длинном сертуке, плевал в песочницу, находившуюся в углу комнаты, и бил очень больно линейками по рукам нашего героя за всякую ошибку, которую он делал, упражняясь в списании вечно находившейся перед ним прописи: “Добродетель есть сама себе награда”, совершенно пожелтевшую и испачканную немилосердно пятнами. Потом находился в уездном училище. Как он там учился, это тоже неизвестно. Замечательно только то, что он между товарищами своими был один из тех, которых несколько трудно было надуть, и вел себя как-то так, что почти всегда другие его угощали, а не он других. Потом был он и в губернской гимназии, и тут характер его несколько яснее стал обозначаться, и он возымел, наконец, сильное стремление к тому, к чему, как казалось

К ГЛАВЕ XI

Никаких этаких движений беспорядочных: перелезть на диво всем через забор, прочитать в скамейке какой-нибудь роман во время лекции несколько скучноватой, издержать все деньги на театр, – ничего такого, к чему молодые души влекутся иногда неумеренно. В этом отношении он был так благоразумен, как старик.

И тут оказалась заметною в характере его весьма приятная сторона: ничего не было в нем буйного или непокорного начальству, но все движения довольно кротки, ни в каких шалостях он не был никогда замешан. [Очень хорошо сидел в классе] Никогда не являлся неряхой или растрепой, садился на первой скамейке, первый подавал шляпу своего учителя и баллы в поведении получал отличные. [Но в характере его, ровном решительно во всех отношениях, стало обнаруживаться одно довольно сильное направление] И всё, однако ж, в нем не было ничего, по-видимому, необыкновенного и он мог бы остаться всю жизнь свою так кое-что, что называется словом, получившим ныне необыкновенно обширный смысл, именно: хороший человек. Но так как автору позволяется иногда заглянуть несколько поглубже в душу, чем глядят другие люди, то он никак не может пройти, чтобы не сказать, что в характере его, по-видимому совершенно ровном, было одно кое-какое стремление, которое было очень сильно. Это стремление было, что называют, стремление приобресть копейку. С самого с измалу непонятно каким образом, [уже] но у него образовалось и существовало это чувство. Он уже питал нежное этакое влечение к разным движимым и недвижимым имениям, приобресть [разные] солидные блага мира сего, сделаться совершенно основательным, почтенным человеком. Владение имуществом имело для него нельзя описать какие приятности. [Далее начато: Когда] Из всего того, что ему случалось читать, ему больше всего нравилась известная историйка молочницы, несшей кувшин и замечтавшейся о том, что она купит на [это] деньги, вырученные за молоко, как купит сначала маленькую свинку, как выкормит[как эта свинка] ее и эта свинка сделается свиньей, свинья наведет поросенков, как эти поросенки тоже каждый с своей стороны сделается свиньей и доставят столько деньгами, что можно купить корову и кобылу, и как потом пойдет целый завод лошадей и коров, потом дом на эти купит деньги, потом деревню, там и пошло что далее, то еще лучше. Эта постепенная прогрессия имела для него что<-то> такое утешительное[прогрессия [ему] тешила необыкновенно] в самых еще ребяческих летах. Но зато он никак равнодушно не мог читать окончания этой истории: когда молочница от радости прыгнула и разбила кувшин – это его тронуло до слез. И никогда, как сам он потом сознавался, ни одна чувствительная драма и трагедия не трогала его так, ни даже роман очень трогательный “Герцогиня Лавальер” Жанлис, который ему случилось прочитать в скучное время.

Всякой человек с порядочным капиталом и состоянием уже возбуждал в нем какое-то непостижимое, почти благоговение, которого он сам даже не мог понять, и всегда почти даже против собственной воли брался за шляпу, попадись ему таковой навстречу, хотя бы он вовсе не был с ним знаком. [брался за шляпу, если случалось с ним встретиться] Такие сердечные движения, означавшие, впрочем, весьма основательного и благоразумного человека, побудили его, не отлагая времени, определить себе карьер и дорогу. Карьер, известное дело, один: государственная служба, и потому он определился в казенную палату, [и потому он решился оказывать услуги] присутственное место, казавшееся ему и приличною и вместе с тем не без выгоды. Определившись в казенную палату, он скоро обратил на себя внимание стараньем, большою внимательностью к делу. Ну, и надобно сказать[Ну и нужно сказать] притом, что и самая наружность была как-то благообразнее, потому что[Далее начато: сами они] нечего таить правды, в тогдашнее время в казенной палате точно было несколько грязно и уж решительно ничем облагорожено. Низшие чиновники бог знает на что были похожи: [а. потому что в казенной палате точно были чиновники как-то уж очень тяжеловаты; б. а в казенной палате в то время ничего <не> было ничем облагорожено. Чиновники, особливо низшие, были уж как-то очень тяжеловаты. ] тот глядел волком на всех и грубил и начальнику и подчиненному, у того лицо было как дурно выпеченный хлеб: одну щеку[хлеб и вдруг которого покривило: щеку] раздуло ему вдвое больше другой [или] подбородок покосило в одну сторону, нос в другую, словом, как обыкновенно бывает неудавшийся хлеб, который вместо того, чтобы подняться ровно, как прочие, перегнулся и вздулся как то болдырем с трещиной; тот издавал во всё время какой-то лошадиный сап и потчивал спиртом. Вообще как-то неопрятно было. Притом и в одежде служащее сословие было несколько неопрятно: очень плохо брилось, так что подбородки их были похожие на крупные железные напильники такого же серо-железного цвета, и потому весьма естественно, [нос в другую, словом, вообще, что-то плохо удавшееся. Всё это служебное сословие, нечего таить правды, и пьянствовало иногда и плохо брилось, так что подбородки очень были похожие на [дом] крупные железные напильники и так же, как и все почти без исключения серые, и потому натурально] что такой человек, как Чичиков, с некоторыми уже и тогда начинавшими оказываться приятными манерами, приличием во всем и, [Далее начато: тем, что называется искательностью] наконец, тою добродетелью, которую всякой отец рекомендует своему сыну и которая известна под именем искательности, весьма естественно, что он мог пробить себе дорогу. Он очень скоро подбился к одному повытчику, что ли, наверное не помню, [к одному начальнику, повытчику, или может быть, даже повыше наверное не помню] человеку весьма неразговорчивому и даже не слишком расположенному оказывать кому-либо благосклонность. Но он так, наконец, об<шел>, что и этот не устоял, [Далее начато: взял Чичикова] подался и, наконец, уж как это случилось, только герой наш переехал к нему на квартиру[Далее начато: Хозяин] жить с ним[жить с ним и даже распоряжался его хозяйством] и исправлял даже должность домовода, разливал чай. [Далее начато: а. так что неразговорчивый чиновник при; б. Потом] Хозяин [же] сам был вдовец, впрочем, имел зрелую дочь, [Далее начато: а. которую даже он до такой степени; б. Эта дочь] единственную наследницу кое-какого благоприобретенного имения. Он даже готовил ее в невесты Чичикова. Из этого видно, до какой степени[готовился выдать за Чичикова, до такой степени] он <к> нему расположился, и сам Чичиков был, как казалось, [сам Чичиков по-видимому был] не прочь: обращался с ней, как с будущей невестою, а благодетеля называл папенькой и целовал в руку. [Далее начато: и о женитьбе даже не упоминал. Но зато пожимал руку очень очень приятно] Но как только получил место и сделался сам повытчиком, то[Далее начато: уж Чичиков] перестал звать папенькой и не целовал больше в руку, а очень однако ж приятно с ним раскланивался, когда встречался, просил к себе на чашку чаю, потому что переехал тот же час на другую квартиру, [потому что он и на другую квартиру переехал] но о невесте не заговаривал ни слова, так что престарелый чиновник[так что седовласый чиновник] очень сильно потом почесывался в затылке, но потом, однако ж, не мог убедиться, [но потом, наконец, убедился] что Чичиков, точно, очень приятный человек.

В ожидании дальнейших видов, если только они представятся, Чичиков решился[герой решился] заняться на время званием повытчика по делам частных лиц, чтобы таким образом не даром, но хоть с какою-нибудь пользою для ближнего, как он выражался, и для себя провести время. [пользою для себя и для других прожить] Среди разных поручений и хлопот досталось ему между прочим одно, [между прочим одни хлопоты] именно похлопотать о залоге в опекунский совет нескольких сот крестьян. Имение было очень расстроено: разные скотские падежи, прилипчивая болезнь, истребившая множество крестьян, приказчики и вообще плохое управление – всё принудило[всё заставило] владельца для поправления как самого имения, так и для удовлетворения кое-каких своих надобностей, <в> которых, натурально, у русского человека недостатка никогда не бывает, [которых, натурально, у русского человека много] прибегнуть, наконец, к залогу, который вообще тогда еще был дело новое и, натурально, решались не без страху. – Чичиков, в качестве [осторожного] поверенного, расспросил очень осторожно, и, натурально, прежде расположивши в хорошую сторону[Далее начато: что вот, мол, по имению есть несколько умерших] председателя там или того-другого, положим, просто секретаря, так как мы уже положили прежде называть всех вообще двигающих делами, – итак, расположивши в хорошую сторону секретаря, он расспросил, что вот, мол, случилась смертность: человек нескольких недостает на лицо. – “Да ведь они в ревижской сказке числятся?” – “Числятся”. – “Ну, так пусть их стоят до подачи новой сказки: [ведь] они идут за живых. Велика беда – умерли. Один умрет, другой родится, и всё в дело годится”. Секретарь, как видно, и в рифму умел говорить. А между тем героя нашего осенила самая вдохновеннейшая мысль, какая когда-либо приходила в человеческую голову… “Эх я, Аким-плошина!” сказал он сам себе: “ищу рукавиц, а обе за поясом! Да накупи я всех этих душ, которые вымерли, пока не составилась новая ревижская сказка, да приобрети я[да накупи и приобрети их я] хоть, например, тысячу, – опекунский совет дает по 250 рублей на душу – так вот уж у меня 250 тысяч капиталу. А вот теперь время самое удобное. Недавно была война, в болезнях эпидемических недостатку не было, [война, были и болезни эпидемические] народу вымерло немало, а приобрести их-то уж, без сомнения, легко. Помещики попроигрывались почти все в карты. Закутились и прокутились изрядно, а особливо молодые; подати уплачивать трудно, так мне всякой с радостью их сбудет, уж даже потому только, чтобы не платить за них подушного. [Далее начато: а. И мне даже еще, может быть; б. Так что, может, еще и я с них зашибу какую-нибудь деньгу. ] Еще может даже так случиться, что я зашибу с них какую-нибудь копейку. Конечно, дурно то, что всё это в раздробь[Далее начато: чтобы не произошло] и что [крестьян] не будет некоторым образом видно, чтобы крестьяне составляли одну какую-нибудь деревню, да и без земли нельзя закладывать, – но и этому можно помочь. Теперь продаются земли от казны в Херсонской и Таврической губернии по рублю десятину, только заселяй, [Далее начато: а переселить] туда их всех и переселить, и переселение можно сделать законным порядком, как следует по судам. Это уж мое дело. Я знаю, как это сделать. [Над строкой вписано: а это берусь] Если захотят освидетельствовать крестьян, то и я здесь не прочь. Пожалуй я представлю и свидетельство за собственноручным подписанием капитан-исправника, и всё как следует. Деревню же можно назвать или просто Чичикова слободка, или по имени, данному мне при крещении: село какое-нибудь Павловское”.

И вот таким образом образовался в голове нашего героя сей странный[этот странный сюжет] проект, [Далее начато: который с этих пор [наполнил] может быть произвел уже некоторое изумление и] исключительно отныне занявший все его помышления, и за который [он не мог не благодарить судьбу, небо, и] не знаю, будут ли благодарны ему, а уж автор как благодарен, так и рассказать нельзя, потому <что>, что ни говори, не приди Чичикову в голову сия мысль, [в голову эта мысль] неизвестно <была> бы на свете и эта поэма. [и сия поэма. ]

Автору, пожалуй, и весьма бы хотелось[Автору очень бы хотелось] выбрать другого, и он даже отчасти знает, какие характеры им бы понравились, ну да поди ты, между прочим, сладь с Чичиковым. У него совершенно другие[совершенно свои] потребности, и он здесь решительно хозяин, и куда он хочет поехать, туда и автор должен тащиться. Если то, что здесь выражено бледновато, и не видно всего мужества, развитой силы <19 нрзб.>[Прочтению поддаются только отдельные слова. ] сказать и то, что никогда[Вместо “Если ~ никогда”: Автор <1 нрзб.> впрочем в свое оправдание может сказать и то, что никогда] въезд в какой бы ни было [огромный] город, хотя даже в столицы, не бывает блестящ. Сначала всё как-то серо, однообразно и мелко; тянутся какие-то стены, кузницы, [мелко. Заборы, стены, кузницы] какие-нибудь [фабрики] заводы, закопченные дымом, а уже после[а потом уже] выглянут углы шестиэтажных домов, магазины, вывески, [Далее было: широкие улицы] выглянут громадные улицы с городским блеском, шумом и громом, и все дива, произведенные мыслью и руками человека, монументы и все