Текст книги "Мертвые души"

Автор книги: Николай Гоголь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 77 страниц)

<НАБРОСКИ К ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ГЛАВЕ>

1

У исповеди собрать все сословия, все как равные между собою. Все дело имеют с богом.

–

2

“Зачем же ты не вспомнил обо мне, что я на тебя гляжу, что я [Далее начато: тебя] твой? Зачем же ты от людей, а не от меня ожидал награды и вниманья, и поощренья? [Далее начато: а. Зачем ты, не смущаясь; б. Зачем не шел ты до конца, закрывши глаза на людей и смотря только] Какое бы тогда было тебе дело обра<щать внимание?>, как [В рукописи: какое] издержит твои деньги земной помещик, когда у тебя небесный помещик? [Далее начато: Если бы] Кто знает, чем бы кончилось, если бы <ты> до конца дошел, не устрашившись? Ты бы удивил величием характ<ера>, [Далее начато: ты бы оставил] ты бы наконец взял верх и заставил изумиться; ты бы оставил имя, как вечный памятник доблести [Далее начато: а. чтобы; б. и долго рыдали потом] и роняли бы ручьи слез, потоки слезные о тебе [Далее начато: и чувствовали] и как вихорь ты бы развевал в сердцах пламень добра”.

Потупил голову, устыдившись управитель, и не знал, куды ему деться.

И много вслед за ним [Далее начато: понурили головы] чиновников и благородных, прекрасных людей, [Далее начато: понурили] начавших служить и потом бросивших поприще, печально понурили головы.

–

3

“Хуже всего то, что будешь судить самого себя, будешь сам судьей своим”.

“Да разве это страшно?” “О, как страшно! Не позабудь, что взгляд исполнится проница<тельности> орлиной, а ум полного понятия, справедливого, что ты будешь другим человеком, будешь судить мудро, справедливо и горячо, со всею любовью к добру, со всем благодатным гневом и ненавистью ко злу, и только что произнесешь ты беспристрастное слово суда, тебе скажут: “это всё ты, справедливый судья, ты это наделал”. А?”

“Почему ж никто не является подвижником правды, почему не стоит за добро общее, как за свое, почему не влюбился в это добро. Потому что руки отнимаются, видя, что все раскрадывают то добро, из-за которого он хлопочет, что всё накопленное им достанется в жалованье первому дураку”.

–

4

Всем жить на счет казны, [на счет государства] сделать себе доходные места из службы, [Далее начато: а. обратить правительство; б. из государства сделать какую] государство обратить в богадельню, [Далее начато: ведь это судите сами, наконец] долженствующую их всех кормить. Это устремленье всех в ряды чиновников и правителей. [Вместо “Это устремленье ~ правителей”: нельзя же всем обратиться в чиновников и правителей. Ведь это ж, наконец, позвольте] Рассмотрим же, кто же тогда останется в рядах управляемых, и станет ли средств, сил управляемы<м> содер<жать> громаду своих управляющих? [Далее было: И теперь ежеминутно почти старается всякой пробираться в ряды служащих. Об этом следует нам самим подумать, как удержать нам набеги нас самих] Край лишается работающих рук. Земля не возделывается. Россия до сих пор остается [Россия остается до сих пор в дико<м>] в первоначальном пустынном виде. [Далее начато: а. Никаких сил нет человеческих, никакому гению нельзя придумать тут ничего, если мы сами не захотим. Нужна жертва. Нельзя ду<мать>; б. Над строкой карандашом: Разводятся прихотливые люди Торговля, получают планы зарождаются на бумаге] Нет, не возможно [Далее начато: это уженье] обратиться в рыбарей и удить рыбу. Следует оставить заботу о частной и личной <жизни> и нужно вспомнить о бедной России. [Далее начато: Если мы сами не подымаем, то никаких сил] Если мы сами не вспомним, если мы сами дружным усилием не подымем, то никакие гениальные соображенья свыше, никакие средства и силы [Не дописано. ] Нет, следует обратить вниманье на то, откуда всему начало зло… Нет, следует, наконец, не шутя подумать о том, как повести [Далее начато: другу<ю>] простую жизнь, которая [Не дописано. ] Все видят, даже и слепые, что взятки из желанья жить [Далее начато: по примеру] получше сколько-нибудь сообразно, пользоваться всеми удобствами и просвещенными прихотями нынешних [Не дописано. ] Из-за этого и кражи, из этого [Далее начато: и умноженье мест будто бы необходи<мых> из этого беспрестанные попытки] и все побуждения установить места, будто бы необходимые, будто обмануть не мудрено. И мне были представлены проекты об установлении новых мест и так была ощутительно показана их необходимость, что и я их утвердил и представил на утверждение, и после уже нескоро увидел, что обманул своего [Над незачеркнутой строкой “увидел ~ своего” надписано: и я употребил во зло доверие] [благодетеля] государя, и я стал обманщиком.

Сколько этаких явлений на всяком шагу.

Нет нельзя. Нужно положить, наконец, это<му> конец, нужно бросить этакую жизнь, пото<му> что, наконец, с кражами и со взятками не могут дойти до того, чтобы исполнять все эти прихоти и условия, положенье света. Ради несчастных своих детей и особенно дочерей и со взятками и с кражами вы теперь едва имеете силы доставить это глупое несчастное воспитанье, которого требуют условия этой глупой жизни, которой никому из нас не хочется бросить.

Прежде всего обращаюсь к богатым и состоятельным. Вам следует <показать> пример. Уничтожьте мебели и все прихоти. Заведите простые, хоть на некоторое время, покуда не поправятся обстоятельства все. Вы будете в барышах; у вас денег останется столько, что вы мог<ли бы> помогать и [помогать и неимущим] благотворить, чего вы теперь, я знаю, не в состоянии, ни доброго дела не можете сделать, потому что всё пошло на себя. Что до меня, даю слово не заводить у себя никакого щегольского экипажа и на самом парадном гулянье не буду иначе являться, как на извозчике, и жена не наденет другого, кроме самого обыкновенного, [В подлиннике: необыкновенного] и на дочерях моих не будет никогда платья свыше десяти рублей ассигнациями и будет ими носиться до сносу, какие бы ни являлись нов<ые> картинки, хоть бы мода [Далее начато: вышла та<кая>] выворотила всё навыворот. А вам, Петр Николаевич, поручаю завести клуб вовсе другого [клуб совсем другого] рода [Далее начато: Об этом посоветуйтесь] такой, чтобы всем можно было в нем быть не разорившись. Об этом посоветуйтесь с Муразовым. Он найдет честного рестора<тор>а. Стыд, в провинции, [Стыд, из провинции] где припасы продаются на рынок за бесценок, возвели обеды по рублю со стола. [возвели обед, чтобы не свыше рубля ассигнациями] Я очень знаю, что на эти деньги три, даже четыре блюда из свежей провизии из этого, чтό под рукой, без выписных приправ. А француза прошу выгнать вон. Это для него еще благодеянье: если он поживет, он дурак [Вместо “Если ~ дурак”: иначе он дурак] обнакру<тится>. Ему никто долгов не заплатит. Сам виноват, брать десятерную цену! Мне нет дела до того, что ему нужно составить капитал, [Далее начато: для] на который можно ему будет потом хорошо в Париже. Он может подкупать полицию…, но, как начальник, я этого не позволю, чтоб это было на счет несчастной невоздержн<ости>. [“чтоб это ~ невоздержн<ости>” вписано. ] Да и вообще прошу вас употреб<ить> все силы, чтобы дать возможность всем мастеров<ым> производить работы дешевле. Об этом прошу вас переговорить с Муразовым. Он теперь особенно занят классом мещан и ремесленников, и многих уже образовал. Я уверен, что если только уничтожить кое-какие сборы, [кое-какие непозволенные сборы] которые платят в полицию, то всё будет гораздо <лучше>. Но лучше, если полицейские сами, [а. если все полицейские; б. если сами полицейские] не дожидая<сь>, [Далее начато: прекрат<ят>] ограничат свои поборы, потому что и к ним теперь взываю, как русским <по> сердцу, которым, полагаю-таки, близка [полагаю, сколько-нибудь близка] Россия. Жертва потребна общая от всех нас, а не от одного кого-либо. [Далее начато: Да притом это] Притом цены и дороговизна неминуемо д<олжны> упасть, стало быть содержанье каждого станет дешевле.

Наконец, я умоляю [Наконец, я прошу всех] прекращать все тяжбы между [собою миром] не вмеши<ва>ть правительства в ссоры и <1 нрзб.> и не давать пищи ябеде, размножению дел и вместе с ними новых должностей и нов<ых> чиновников, [размножению дел и размножению чиновников] которые, бедные, против воли должны быть чужеядными растениями. Лучше прибегать, по старому русскому обычаю, к простому третейскому суду и, выбрав из себя людей, известных честностью и справедливостью [Вместо “и выбрав ~ справедливостью”: выбравши из себя самых известных честностью и справедливостью людей] предоставить на их суд, как они решат, так тому <и быть>. Во всяком случае даже и тот, кто проиграет, будет в барышах, в сравнении с тем, чтό он издержит по судам и всяким мытарс<твам>, которые могут проволочить его [Далее начато: на всю жизнь] до глубокой старости и отравить [Далее начато: на вечно] всю его жизнь. Но я надеюсь, что суд будет безобиден. Если же в затруднительном деле, то я вам советую предоставить на суд [предоставить дело на суд] человека, которого я не назову, но вы его угадаете, чья безукоризненная жизнь и деятельность, полная добрых подвигов, скажет сама. Очень может быть, что мы этим нечувствительно достигнем до того, до чего нельзя достигнуть никакими мудрейшими распоряжениями правительства, то есть до уничтоженья всех этих временных комиссий и комитетов, которые мы вся<кими> происками, ссорами постарались обратить в непременные. По крайней мере, это долг наш; мы должны об <этом> все стараться до единого, как сыны земли, как преданные и присягнувшие именем бога служить верно земле. Очень может быть, что и теперь, после твердой нашей решимости, уменьшится количество дел и всяких бумажных производств. Но тем не менее я прошу всех исполнить в точности: в свое время быть в присутствии и в свое время выходить из присутствия. [Далее начато: Прошу только всех начальников] Только прошу всех правителей канцелярии не заводить [В подлиннике: не заводиться] этого педантства, этого наружного лицемерства, то есть, чтобы каждый казался занимающимся делом. Нет, достаточно, если он присутству<ет>. Нет, если нет дела, он может читать полезную книгу и пусть это будет его ученый кабинет. [читать полезную книгу и обратит свое себе присутствие в ученый кабинет] Пусть хоть здесь прочтутся те книги, которые делают человека степенным, рассудительным, [рассудительным человеком] приготовляют из него будущего государственно<го> мужа и сына земли своей. С завтрашне<го> же дни будет доставлено от меня во все отделения присутствия по экземпляру библ<ии>, по экземпляру русских летописей и [Далее начато: четыре писателя] три-четыре классика, [Далее начато: а. за которыми; б. уже упрочивших за собою славу всемирную как] первых всемирных поэт<ов>, верных летописцев человеческой жизни. Я рад, что имею сделать это пожертвованье от себя насчет некоторых ограничен <ий>. Чувствую, что это важно. В последнее <время> головы всех так выветрились от этих мод<ных> водевилей, от это<го> пустого чтенья минутных [ежеминутных] романов, извращаю<щих> на изнанку жизнь, мысли, мненья и понятья, что, право, [Далее начато: наконец] пора прочесть то, что прежде всего сле<дует>. К стыду, у нас, может быть, едва отыщется чело<век>, который бы прочел библию, тогда как эта книга затем, чтобы читаться вечно, не в каком-либо религиозном отношении, нет, из любопыт<ства>, как памятник народа, всех превзошедшего в мудрости, поэзии, законодательстве, котор<ую> и неверующие, и [Далее начато: защит<ники>] язычники считают высш<им> созданьем ума, учителем жизни и мудрости. Как же нам [Далее начато: хотеть] требовать еще, чтобы из нас выходили мужи, [выходили люди] способные [Далее начато: предаваться] действ<овать> и поступать обдуманно. Как удивляются, что [Далее начато: воспитываются опрометчивые ново<вводители>] беспрестанно выходят скороспелки, выскочки, непостоянные, легкие люди, неугомонные коверкатели, опрометчивые нововводители, [Далее было: пылкие разрушатели, бессильные создаватели] бессильные владетели страстей. И вот этаким-то людям начальство и правительство <доверяет>. Где ж их взять лучше? Нет, я обращусь к вам. Не о себе пожалеем, но пожалеем о детях, которых мы бросили в <чужие> руки и которых знать не хотим, тогда как кто лучшим бы мог быть воспитателем сына, как не отец? Да, ничего более, кроме только разумного чтения с [только одного чтения] ними этих книг, [одной из этих книг] образующих [Далее начато: степенных руко<водителей>] уже измлада степенный, сильный характер, познанье жизни, познанье земли своей. Уже было <бы> в несколько раз полезней всей этой истрачиваемой кучи денег на учителей с ра<з>ными взглядами, разными понятия<ми>, со всех сторон загружающими до того голову, что он, наконец, не узнает до поздней старости, было ли в нем какое-нибудь собственное мнение или мысль, и готов, как послушная овца, последов<ать> за первым крикуном, за первой необдуманной брошюр<ой>. И будто бы уже отец, который сам учился и в [Далее начато: корпусе] университ<ете>, не мог сам приготов<ить> своего сына в заведение, когда и программа [Далее начато: и все] напечатана повсюду в известность. Времени нет? Но ведь для карт есть у нас время. Да в два вечера посреди своей семьи без книги можно дать <1 нрзб.> всю науку, [можно рассказать всю науку] то есть всё содерж<ание>, в чем она состоит и для чего нам нужна, словом, дать ее почувствовать, так что и жена и дочери выслушают, а в сыне возродится желанье и любопытство прочесть и пополнить самому… [Далее начато: Нет, дадим мы все] И ничего собствен<но> кроме собственного удовольствия и собственного на<шего> вразумленья не доставили бы нам такие вечера. [Далее начато: Нет мы все] Страшным оскорбительным упреком и праведным гнев<ом> пораз<ит> [упреком оскорбит нас] нас негодующее потомство, [Далее начато: что мы питомцы века просвещенья] что еще, [Далее начато: дерзали] играя, как игрушкой, святым словом просвещенья, правились швеями, парикмахера<ми>, модами, дерзали поставлять <себя> выше [простых] мужественных [предков <1 нрзб.>]. Я это говорю потому, что так чувствую и считаю долгом сказать вам всё, что чувству<ю>. В минуту прощания, которая все-таки торжественна, может быть, увидимся, может быть, и не увидим<ся>, не следует говорить пустых вещей. Может над моими словами и надо мной посмеются, у кого дост<анет> духу посмеяться. Но я знаю, что те, которы<м> дорого счастье земли, которые еще русское во глуб<ине> и не успело выветриться, те согласятся со мной и с тем, что я говорю. Повторяю еще раз: я буду о всех хлопотать и всем до единого буду старать<ся> испросить прощенье, стало быть, я имею некоторое право потребовать от вас взвесить их хорошенько и подумать об это<м>.

КОММЕНТАРИИ

I. ИСТОЧНИКИ ТЕКСТА

Рукописные

Автограф пяти глав, найденный после смерти Гоголя С. П. Шевыревым, ныне хранящийся в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина в Москве (№ 1412).

Отрывки к главе III. 1. Отрывок редакции, предшествующей тексту сохранившейся рукописи (обрывок листа). 2. Набросок речи Костанжогло (“Почему нужно хозяйство?..”) (Государственная библиотека. СССР им. В. И. Ленина в Москве, №№ 3212/8 и 3222/2).

Наброски к несохранившимся главам: 1. “Вот оно, вот оно, что значит…” (Центральный государственный литературный архив в Москве); 2. “…со всех сторон к концу балу Чагравину…” (Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина в Москве, № 3213/16); 3. “Помещики, они позабыли…” (там же, № 3213/14).

Наброски к заключительной главе: 1. “У исповеди…”; 2. “Зачем же ты не вспомнил обо мне…”; 3. “Хуже всего то…”; 4. “Всем жить на счет казны…” (там же, №№ 3213/1, 3213/14, 3213/11, 3212/6).

Печатается по автографу. За окончательный текст принят последний слой этой рукописи. (Первоначальный слой и отрывки печатаются в отделе “Другие редакции”.)

II

Единственный дошедший до нас автограф пяти уцелевших глав второго тома “Мертвых душ” представляет собой пять отдельных тетрадей, из которых первые четыре резко отличаются от последней чернилами и бумагой. Эти первые четыре тетради состоят из перегнутых пополам листов плотной, шероховатой, без водяных знаков, белой бумаги, причем каждая тетрадь первоначально состояла из восьми таких вложенных друг в друга листов. Часть их в процессе переработки текста вовсе исчезла, часть заменена новыми листами с исправленным текстом. Всего в четырех тетрадях С. П. Шевыревым занумеровано 100 страниц.

Первая тетрадь (стр. рукописи 1—35) содержит текст первой главы. Первые две страницы представляют собою позднейшую, чем сами тетради, вставку (от слов: “Зачем же изображать” до слов “освещало их венное солнце”), заменившую первоначальный текст этого отрывка. Окончание вставки согласовано с началом смежной третьей страницы, но применительно к ее позднейшей исправленной редакции, а не к первоначальному слою. Точно так же и страницы 7—10 из той же первой тетради, содержащие рассказ о воспитании Тентетникова (от слов: “Учителей у него было немного” до слов “в министры или в государственные люди”), своим началом и концом увязаны только с последним слоем смежных страниц, а с их первоначальным текстом прямой связи не имеют и, следовательно, также представляют собою позднейшую вставку в тетрадь.

Вторая тетрадь, содержащая конец главы первой и всю вторую (стр. рукописи 36–45), тоже состояла первоначально из восьми вложенных друг в друга листов, но налицо из них теперь только первые половины согнутых листов (стр. 36–41) и полностью только тот, который когда-то составлял середину – тетради (стр. 42–45); последние же полулисты из тетради вырваны и утрачены. Таким образом, нынешние заключительные слова второй главы: “И генеральский смех пошел отдаваться вновь по генеральским покоям” – не являются на самом деле заключительными, так как на утраченных дальнейших полулистах тетради, несомненно, имелось продолжение главы.

Третья тетрадь (стр. 46–71), содержащая бóльшую часть главы третьей, из своего первоначального состава утратила три заключительных полулиста, но заменивший их текст от слов “и слова полились” (стр. рукописи 72), в отличие от других вставок, с текстом предшествующим (“желчь в нем закипела”, стр. 71) согласован вполне.

Из первоначального состава тетради четвертой (стр. 72—100), содержащей текст окончания главы третьей и всю четвертую, утрачен лишь один лист, но утрачен целиком, т. е. весь развернутый лист был вынут из расшитой тетради без разрыва на половинки, отчего пробелы оказались в двух разных местах содержащегося в этой тетради текста: в главе третьей, после слов (на стр. рукописи 73, см. выше, стр. 70 и 201): “как лучше приняться” – пробел в две страницы от утраты первого полулиста, а в главе четвертой, после слов (на стр. рукописи 96, см. выше, стр. 94 и 226): “[Всё зависит от посредника. Письмен] говорить с таким человеком” – тоже пробел в две страницы от утраты второго полулиста. Был ли этот лист вынут автором при исправлении текста и заменен другим, впоследствии утраченным, или же этот лист утрачен, независимо от авторской правки, установить нельзя. Следующий за последним пробелом эпизод о Леницыне сохранился в его первоначальной редакции на листе из основного состава тетради (стр. рукописи 99—100) и в новой редакции, представляющей авторскую копию исправленной первоначальной редакции. Лист с новым текстом приложен к рукописи и занумерован Шевыревым как страницы 97–98 той же четвертой тетради.

Три позднейшие вставки (стр. рукописи 1–2, 7—10, 97–98) вполне сходны между собою почерком и чернилами; написаны они на такой же плотной, шероховатой бумаге, как и самые тетради. Можно утверждать, что все эти вставки возникли приблизительно на одном и том же этапе в результате первой переработки ранней редакции дошедшего до нас автографа. Текст тетради четвертой, обрываясь на полуфразе, предполагает непосредственное продолжение в следующей тетради, не сохранившейся.

Пятая тетрадь, как сказано, к четвертой не примыкает вовсе ни по чернилам (в основном тексте), ни по бумаге – тонкой, желтого цвета, с глянцем, – не говоря уже о содержании: содержащаяся в нем глава, условно называемая “заключительной”, с первыми четырьмя разъединена не только пропуском в конце четвертой, но и прямыми тематическими противоречиями. Резко разнится в первоначальном тексте пятой тетради и в первоначальном тексте четырех первых тетрадей также почерк.

За вычетом указанных выше трех вставок, в основе всех четырех первых тетрадей лежит один и тот же довольно четкий и тщательный почерк гоголевского беловика; напротив, крупный и небрежный, с частыми пропусками, описками и поправками на ходу письма, почерк в первом слое пятой тетради характерен для гоголевских черновиков более раннего периода.

Первый слой текста первых четырех тетрадей в основном безусловно является беловой копией с несохранившейся редакции; вместе с тем это авторская копия: в процессе создания беловика автор вносил в него на ходу поправки. Впоследствии бывший некогда беловым текст в четырех первых тетрадях покрыт несколькими слоями заменяющих друг друга приписок. Поверх основного текста различаются последовательно: 1) ранний карандашный слой исправлений, причем некоторые из них отброшены автором, многие же обведены черными чернилами; 2) слой, вписанный теми же чернилами мелким и четким почерком; 3) исправления карандашом, большинство которых обведено рыжими чернилами; 4) слой, вписанный теми же чернилами; 5) поздний карандашный слой в виде четких и мелких приписок на полях. Хронологическая последовательность исправлений в ряде случаев видна наглядно.

Что касается пятой тетради, то в ней имеется только один слой поправок, вносившихся поверх основного текста, но далеко не везде и не до конца (последние семь страниц их не имеют вовсе), причем все эти новые вставки и приписки сделаны тем же самым четким и мелким почерком, черными чернилами, что и слой исправлений, почти сплошь покрывающий первоначальный текст первых четырех тетрадей. Таким образом, при полной разнохарактерности и разновременности первоначального текста пятой тетради и четырех первых, ранняя правка (черными чернилами) первых четырех тетрадей совпала по времени с единственной правкой в тетради пятой.

Сохранившаяся рукопись своим внешним видом свидетельствует в общем о пяти этапах работы: 1) первоначальный слой пятой тетради; 2) первоначальный слой четырех первых тетрадей; 3) поправки во всех пяти тетрадях черными чернилами и одновременно вставки, рассмотренные выше; 4) правка рыжими чернилами в первых четырех тетрадях; 5) карандашные записи на полях.