Текст книги "Мертвые души"

Автор книги: Николай Гоголь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 77 страниц)

Во время обедни у одной из дам заметили внизу платья такое руло, которое растопырило его на полцеркви, так что полицмейстер немедленно дал приказание подвинуть народ далее, то есть поближе к паперти, чтобы[Далее начато: дать надлежащее место] не мог как-нибудь измяться туалет. [расположение к подлости можно было применить к дамам, но все, однако же, они стали находить, что Чичиков мужчина совершенно таков, как должен быть настоящий мужчина, и что сложен он, как нужно, ] Сам даже Чичиков стал замечать, что внимание к нему как-то сделалось гораздо нежнее. Один раз возвратившись к себе домой, он нашел даже на столе у себя письмо. Откуда и кто принес его, он ничего не мог узнать об этом; слуга объявил только, что принесли и не велели сказывать, от кого. Письмо начиналось очень решительно, именно так: “Нет, я должна писать”. Потом говорено было о том, что всегда есть[Потом много говорилось о том, что есть] тайное сочувствие между душами; эта истина была скреплена множеством точек вряд. [Вместо “эта истина ~ вряд”: и что-то такое эдакое, а что именно эдакое, этого и не было сказано, а вместо него были поставлены точки. ] Потом следовало несколько мыслей, весьма замечательных по своей справедливости, так что мы почитаем почти необходимым их выписать: “Что жизнь наша? – Долина, где поселились горести. Что свет? – Толпа людей, которая не чувствует”. Писавшая упоминала, что весьма часто омочает слезами строки нежной матери, которой протекло 25 лет, как не существует на свете. Приглашали Чичикова в пустыню, оставить навсегда город, где люди в душных оградах не пользуются воздухом. Затем следовало что-то очень похожее на объяснение в сердечных чувствах; к концу угрожалось даже решительным отчаянием и заключалось такими стихами:

 
“Две горлицы покажут
Тебе мой слабый прах;
Воркуя томно, скажут,
Что она умерла во слезах”.
 

В последней строке не было размера, да это, впрочем, ничего. Письмо было писано в духе тогдашнего времени. И никакой подписи не было: ни имени, ни фамилии, даже ни числа, ни месяца. В постскрипте[Вместо “Писавшая ~ постскрипте”: Душа явится, требует души, а свет хлопочет об ничтожестве. Порок торжествует, добродетель страждет. Ах, сколько раз мое сердце обливалось слезами! Сколько раз мои слезы обмочили строки нежной моей матери, которая, увы, уже не существует на свете. Сколько раз осыпала я букетами цветов ее могилу в то самое время, когда задумчивая луна осеребряла природу по облакам и смеющиеся долины…” Потом следовали такие вещи, которые походили решительно на объяснение сердечных чувств, так что сначала еще было вы, а потом уже просто съехало на ты. Приглашали Чичикова в пустыню, оставить навсегда город, где люди в душных, оградах не пользуются воздухом; в противном случае угрожалось даже отчаянием:

 
“Земля покроет мою могилу:
Две горлицы покажут
Тебе мой слабый прах;
Воркуя, томно скажут,
Что она умерла во слезах”.
 

И ни имени, ни фамилии, даже ни числа, ни месяца. А в постскрипте] только было прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет[отгадать писавшую это письмо, и что на бале у губернатора, который будет завтра, она будет лично. ] присутствовать сам оригинал.

Это его чрезвычайно заинтересовало. В анониме много было заманчивого и подстрекающего любопытство. Он перечел вновь письмо, прочел его потом и в третий раз, и всё никак не мог утвердить в голове своей ни одного предположения насчет того, кто бы была такая писавшая. Дело, как видно, сделалось сурьезно, ибо более часу он всё думал об этом. Наконец, по долгом размышлении сделал он небольшое движение рукою и, наклоня голову на бок, сказал: “А оно очень, очень кудряво написано”. Затем свернул он письмо и положил его в ларчик. Уложенное очень аккуратно, оно поместилось там между афишкою и каким-то пригласительным билетом на свадьбу, несколько уже лет покоившимся на одном и том же месте. Немного спустя принесли, точно, приглашение на бал к губернатору – дело весьма обыкновенное в губернских городах: где губернатор, там и бал, эти два слова обратились в синоним, иначе никак не будет надлежащей любви и уважения со стороны дворянства. [Вместо “Это его ~ дворянства”: Герой наш несколько раз перечитывал письмо и несколько раз задавал себе вопрос: кто бы это была такая? Он был слишком заинтересован этим загадочным анонимом; очень, очень долго думал он и наконец сказал: “А оно написано этак даже со стилем. Очень, очень кудряво”. После чего, свернувши, положил его в ларчик, который, кажется, уже несколько читателям знаком, и уложил его весьма аккуратно между афишкою и каким-то билетом, приглашавшим на свадьбу, который уже около семи лет лежал на одном и том же месте. Скоро вслед за этим принесли ему приглашение на бал к губернатору, – дело, как известно, весьма обыкновенное в губернских городах. Так уж заведено, и губернатор без бала кажется что-то странное, как будто каша без масла, никакой любви не будет к нему дворянства. ]

Он занялся немедленно приготовлением к балу, сгорая нетерпением знать, кто бы была такая, писавшая это письмо. Автор не должен пропустить, что при этом обстоятельстве особенное удовольствие распространилось на лице его и что он употребил весьма долгое время на рассматривание своей физиономии. Присевши к зеркалу, он обратил внимание порознь почти на каждый предмет ее, рассмотрел очень внимательно подбородок, погладил и по щеке, словом, никого не обидел. Он пробовал сообщить лицу своему разное выражение: иногда важное и сурьезное, иногда сурьезное и почтительное, [иногда важное и сурьезное, иногда важное и почтительное] иногда почтительное с некоторою улыбкою, иногда просто почтительное без улыбки; отпущено было в зеркало[отпустил в зеркало] несколько поклонов и произнесены[В подлиннике осталось несогласованным: произносил] какие-то неясные звуки, несколько похожие на французские, хотя он по-французски не знал вовсе, даже начинал он отчасти несколько высовывать язык и делать самому себе приятные сюрпризы каким-нибудь новым положением лица, какого и сам дотоле не видывал. Словом, мало ли чего не делаешь, оставшись один, чувствуя притом, что хорош, да к тому же будучи уверен, что никто не заглядывает в щелку. Наконец, полюбовавшись еще несколько минут своим, действительно, в своем роде, недурным лицом, он произнес, наконец: “Ах, ты мордашка эдакой”[Ах, ты мордашка] и стал одеваться. Самое довольное[Веселое и решительно довольное] расположение сопровождало его во всё время одевания: надевая[так что надевая] подтяжки или повязывая галстух, он расшаркивался и кланялся с особенною[повязывая галстух, расшаркивался ногами и кланялся с какою-то особенною] ловкостью и хотя никогда не танцовал, но сделал[но на этот раз еще до фрака сделал] перед зеркалом антраша. Это антраша произвело маленькое невинное следствие: задрожал комод и упала со стола щетка. Появление его на бале произвело необыкновенное действие. Всё, что ни было, обратилось навстречу к нему, кто с картою в руках, кто на самом интересном пункте разговора, произнесши: “А нижний земский суд отвечает на это…”, но что такое отвечает земский суд, уж это он бросал в сторону, и спешил с приветствием к нашему герою. “Павел Иванович! Ах боже мой, Павел Иванович, [Павел Иванович! Павел Иванович, ] любезнейший Павел Иванович, почтеннейший Павел Иванович, душа моя Павел Иванович, вот вы, вот вы где, Павел Иванович. Вот он, наш Павел Иванович. [“Вот вы ~ Павел Иванович” вписано. ] Позвольте прижать вас, Павел Иванович. Давайте-ка его сюды, вот я его поцелую покрепче, моего дорогого Павла Ивановича”. И герой наш почти разом почувствовал себя в нескольких объятиях: не успел он совершенно выйти из объятий председателя, как очутился уже в объятиях[Вместо “Давайте-ка его ~ объятиях”: ах, боже мой, Павел Иванович” – герой наш в одну минуту попал в объятия к председателю, не успел оглянуться, как очутился в объятиях] полицмейстера; полицмейстер сдал его инспектору врачебной управы; инспектор врачебной управы – откупщику; откупщик – архитектору, [инспектор врачебной управы – архитектору] губернатор, который в это время стоял около дам и держал в одной руке конфектный билет, а в другой болонку, бросил на пол и билет и болонку, только завизжала собаченка, – словом, распространил он[распространил Чичиков] радость и веселие необыкновенное. [Казалось, все находились в совершенном блаженстве и] может быть, на всем бале не было ни одного лица, на котором бы не выразилось если не удовольствие, то, по крайней мере, отражение всеобщего удовольствия. Такую радость иногда видят на лицах чиновников во время осмотра приехавшим начальником вверенных им управлений. После того, как уже первый страх прошел, они увидели, что многое ему нравится, и он сам[а. управлении, когда уже первый страх прошел и они увидели, что многое ему нравится и что он сам] изволил, наконец, пошутить, то есть произнести с приятною усмешкою несколько слов. Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от души те, которые от него подалее и которые, впрочем, несколько плохо услышали произнесенные им слова. И, наконец, стоящий далеко у дверей, у самого выхода какой-нибудь полицейский, от роду не смеявшийся во всю жизнь свою и только что перед тем показавший кулак[а. только что показавший кулак свой] народу, и тот по неизменным законам отражения выражает в лице своем что-то похожее на улыбку, хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого приза табаку, и хотя малейший шум или беспорядок вмиг возвращают в лицо его прежнюю суровую власть и повелительное выражение. [а. по неизменным законам отражения, глядя на полные удовольствием лица, выражает невольно в лице своем что-то похожее на удовольствие, хотя малейший шум и шорох или что-нибудь похожее на беспорядок позади его заставляет в одно мгновение поворотить его голову, и в обращенном вновь на улицу лице его является вновь прежний суровый вид и грозная власть; б. Начато исправление: по неизменным ~ позади его превращает его лицо в одно мгновение в прежнее] Герой наш отвечал всем и каждому очень бегло и приятно и чувствовал сам на этот раз какую-то ловкость необыкновенную; раскланивался направо и налево, по обыкновению своему несколько на бок, но легко и свободно, так что очаровал совершенно всех. Дамы тут же обступили его блистающею очаровательною вереницею, нанесши с собой целые облака и потоки всякого рода благоуханий: одна веяла розами, от другой несло весной и фиалками; [третья] вся была насквозь продушена резедой, так что Чичиков купался и плавал по уши в жасминных и прочих запахах. Казалось, в нарядах их не было пропущено ничего того, что споспешествует к решительной погибели сердец наших: [а. очаровал и дам и мужчин за одним разом. Дамы тут же обступили его блистающею, очаровательною оградою и нанесли с собою ужасное множество благоуханий. Одна веяла розами, другая вся насквозь пахнула весной и фиалками, от третьей несло резедой сильнейшим образом, так что Чичиков купался и плавал в жасминных и прочих морях. Казалось, в нарядах их ничего не было пощажено из того, что ведет к решительной погибели сердца наши. ] атлас и кисея самых неопределенно-бледных, модных цветов блистали сильно[a. выходили сильно] в свету, оттененные и озаренные вместе кусками сверкающих лент и цветами. Легкий головной убор из блонды держался на ушах, на подобие воздушных мотыльков. [а. Легкие чепчики сидели на ушах, как мотыльки. ] Талии были обтянуты, выгнуты и имели самые крепкие и приятные для глаз формы. Нужно заметить, что вообще все дамы и чиновницы города N были несколько полны, но шнуровались так искусно и имели такое приятное обращение, [имели такие приятные манеры] что толщины никак нельзя было приметить. Всё было у них придумано и обдумано необыкновенно осмотрительно: шея, плечи были открыты[шея, плечи, всё было открыто] именно настолько, насколько нужно, и никак не дальше. Каждая обнажила свое добро [именноъ до тех пор, пока чувствовала по собственному убеждению, что оно способно погубить человека; остальное всё было припрятано с самым обдуманным вкусом: ] а. по собственному убеждению оно может подействовать и ослепительно поразить всякого; остальное же всё было очень искусно припрятано и с большим вкусом; б. Надписано и зачеркнуто: [его поразить] [неотразимое могущество его поразить смертного]] или какой-нибудь легонький галстучек из ленты, или шарф легче пирожного, известного под именем поцелуя, эфирно обнимал и обвивал[обнимал или обвивал] шею, или выпущены были из-за плеч, из-под платья маленькие, зубчатые оградки, известные в туалетном языке под именем скромностей. Эти скромности скрывали напереди и назади то, что уже не было так заманчиво, а между тем заставляли предполагать, что было еще заманчивей. Длинные перчатки были надеты не вплоть до рукавов, но обдуманно оставляли обнаженные аппетитные части рук повыше локтя, которые у многих дышали завидною свежестью, а еще более полнотою, что во многих местах лопнули лайковые перчатки, побужденные подвинуться далее. [а. известные в туалетном языке и в русском переводе под именем скромностей, которые таким образом скрывали напереди и назади то, что уж не было так хорошо и заставляло между тем заманчиво предполагать, что там скрывалось еще лучшее, без сомнения еще лучшее. Длинные перчатки были надеты не вплоть до рукавов, но заманчиво оставляли возбуждающие взгляд куски рук повыше локтя, которые у иных дышали такою полнотою, что лопнули лайковые перчатки, вероятно побужденные подвинуться далее на руку. ] Словом, ничто не ушло от внимательного вкуса, которым тонко одарен прекрасный пол; всё было предусмотрено в совершенстве. [а. всё было передумано и обдумано в совершенстве. ] Чичиков, стоя перед ними, пытался, нельзя ли по какому-нибудь особенному выражению в глазах или в лице узнать, которая из них была сочинительница таинственного письма. Но никаким образом нельзя было узнать, ни по выражению в лице, ни по выражению в глазах, которая из них была сочинительница таинственного письма. В лице каждой почти из них он заметил такое неопределенно значительное, с таким чуть-чуть заметным лукавством, вскользь обнаруженное выражение, такое неуловимо тонкое… У! какое [плутовато-] тонкое! Уж пусть за это бог простит женщинам за все эти тон<кости?>, а нам никакими словами нельзя рассказать, какие отдаленные намеки и необъясненные выражения появляются и исчезают в их лицах. [а. а нам никакими словами и никаким образом нельзя рассказать, какие отдаленно-плутоватые намеки промелькивают иногда, какие необъяснимые выражения скользят, проходят и пропадают мгновенно в их лицах. ] А что уж такое делается в глазах, просто не приведи бог. Один уже блеск их то влажный, то бархатный, то острый, то мягкой, и у каждого, у! какое значение! Ничего не придумаешь сказать, только разве потом, после долгого и вместе с тем довольно глупого молчания произнесешь, наконец: “Да, очень галантерейная половина человеческого рода!”[На полях записано: ну, там такое бесконечное государство, которому просто [и конца] и границ нет. [Уже один блеск их столько имеет разных изменений, что не придумаешь слов для этого, одно разве только] уже для одного только <1 нрзб.> блеска их со всеми изменениями не придумаешь слов. Попробуй, в самом деле, пересчитай какой блеск этот блеск. Уже [просто не наберешь слов] [слов не найдешь, что] не наберешь слов для того, чтобы выразить один блеск их. Томные в неге и без неги и у каждого не приведи бог какое значение – нет, просто, станешь втупик. ] Сюда, кажется, вошло слово не весьма приличное и отчасти подмеченное на улице – в этом автор просит извинения у читателя: его положение бывает иногда так затруднительно, что нельзя обойтись без словца, несколько дерущего уши. Впрочем, если сказать правду, не все слова, произносимые на улице, должны быть поражены презрением; что ни говори, они сказаны[Вместо: “Сюда ~ сказаны”: а. Автор, кажется, употребил не весьма приличное слово и подмеченное на улице. Он просит в этом великодушного извинения у читателя. Конечно, он с своей стороны виноват, но нужно однако ж рассмотреть и его положение: бывают иногда такие затруднительные обстоятельства, что никак нельзя обойтись без словца, несколько дерущего уши. Притом, не все слова, произносимые на улице, достойны неуваженья. Как бы то ни было они сказаны] нашим православным народом, а наш православный народ скажет спроста подчас и очень[спроста иногда очень] определительное слово. В том же, что автор употребил его, виноваты, если вывести на чистую воду, сами читатели, и особенно читатели высшего общества. От них первых не услышишь ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и аглицкими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь, и притом с сохранением[и все так, как следует, с сохранением] всех возможных произношений: по-французски – в нос и картавя, по-аглицки произнесет как следует птицей, и даже рожу сделает птичью, и даже посмеется над тем, кто не сумеет сделать птичьей рожи и пропустить, как нужно сквозь зубы. А вот только русским ничем не наделят, разве [только] из патриотизма выстроят для себя на даче избу в русском вкусе. [Вот какого рода бывают читатели высшего общества. ] А между тем какая требовательность: хотят непременно, чтобы всё было написано языком самым строгим, очищенным и благородным, словом, хотят, чтобы русской язык сам собою опустился вдруг с облаков, обработанный как следует, и сел бы им прямо на язык, а им бы только разинуть рот да выставить его. Конечно, мудрена женская половина человеческого рода, но почтенные читатели, надобно признаться, еще мудреней.

Чем более Чичиков рассматривал дам, тем в большее приходил затруднение разрешить, которая из них была действительная сочинительница письма, исполненного и душевных и сердечных излияний. Попробовавши устремить еще внимательнее взор, он увидел, что и с их стороны прежде не совсем точные и определительные выражения обнаруживались яснее и становились значительнее. Выражалось что-то такое, подающее вместе и надежду, и в то же время наполняющее сладкими муками сердце бедного смертного, что он просто не знал, что придумать. Впрочем, он находил, что дамы были уж несколько слишком толсты, и вообразил себе, основываясь неизвестно на чем, что писавшая таинственное письмо непременно должна быть тонее. Всё это, однако, ничего не отняло из того счастливого расположения духа, в котором он находился. Он разменялся словами с дамами, весьма непринужденно, с большою ловкостью подходил к той и другой и, переменяя вдруг разговор и обращаясь к другой стороне, он сделал два очень удачные не то что бы совсем прыжка, а что-то в роде полупрыжка, подшаркнувши тут же ножкой, в виде коротенького хвостика, или на подобие запятой. Дамы очень были довольны им и отыскали в нем не только приятности и любезности целую кучу, но даже стали находить величественное выражение в лице, что-то даже марсовское и военное, которое, как известно, весьма нравится женщинам. Даже из-за него уже начинали ссориться. [Вместо “Казалось ~ ссориться”: Казалось, все находились в таком блаженстве, что и желать больше ничего не хотели, а только жмурили глаза от удовольствия. Такую непостижимую власть имеет тот, кто облечен в силу или снабжен тем, чем не все снабжены. Герой наш отвечал всем и чувствовал сам в этот раз какую-то ловкость необыкновенную, раскланивался направо и налево по обыкновению своему несколько на бок, но легко и свободно, так что очаровал не только дам, но и самих мужчин. К достойным супругам господ сановников он подошел очень непринужденно, сделал даже не то, чтобы совсем [антраша] прыжок, а что-то несколько вроде [него] маленького полупрыжка, пришаркнувши тут же ногою. Автор хотел бы передать читателям некоторые комплименты, сказанные нашим героем, но, к сожалению, никак не может припомнить, впрочем, он смеет уверить, что комплименты были хорошие. Разговаривая то с одной, то с другой, он старался по лицу и по выражению угадать, кто из них была сочинительница письма, исполненного таких сердечных излияний, но стал совершенно втупик: во всех почти без исключения дамах он встретил такое лестное внимание к себе и на лицах очень многих из них показалось такое значительное выражение, подающее надежду и вместе наполняющее сладкими муками сердце бедного смертного, что герой наш решительно не знал, на кого подумать. Казалось, как будто одна дама, именно супруга Г…, виноват, я хотел сказать просто: одна почтенная дама, которая была несколько пополнее других (все чиновницы города N были очень полны, но шнуровались так искусно и имели такие прекрасные манеры, что вовсе не было заметно толщины). Казалось, будто бы эта дама была сочинительница письма, хотя Чичиков, не знаю почему, вложил себе в голову, что она должна иметь менее полноты и более деликатности в чертах лица. Зато дамы с своей стороны никак не хотели, чтобы он утерял что-либо из своей наружности, находили даже какое-то величие в чертах его, что-то эдакое марсовское, военное, что обыкновенно весьма нравится женщинам. [Наконец дамы начали даже из-за него отчасти между собою ссориться. ]] Заметивши, что он стоял обыкновенно около дверей, некоторые наперерыв спешили занять[около дверей, каждая наперерыв спешила занять] стул поближе к дверям, и когда одной из дам посчастливилось сделать это, то едва не произошла по этому поводу почти история, [Вместо “и когда ~ себе”: Из-за этого едва не произошла история и многим дамам, которые впрочем и себе] и многим, которые себе[показалась неприятною] то же хотели сделать, показалась уж чересчур отвратительною[показалась неприятною] такая наглость.

Чичиков так занялся[Герой наш так занялся] разговорами с дамами, или лучше дамы так заняли и закружили его своими разговорами, подсыпая кучу самых замысловатых и тонких аллегорий, которые все нужно было разгадывать, отчего даже выступил у него на лбу пот, – что совершенно[что он совершенно] позабыл долг приличия: подойти прежде всего к хозяйке. Вспомнил он об этом уже тогда, когда услышал голос[к хозяйке, и тогда только вспомнил он об этом, когда услышал наконец голос] самой губернаторши, стоявшей перед ним уже несколько минут. Губернаторша сказала с приятным[сказала с весьма грациозным] потряхиванием головы: “А! Павел Иванович. Так вот как вы!..” Право, уж я не могу передать в точности слова губернаторши, но было сказано что-то такое, исполненное той светской любезности, в духе которой изъясняются[любезности, как обыкновенно изъясняются] дамы и кавалеры в повестях наших светских писателей, любящих[писателей, которые любят; а. писателей охотников;] описывать гостиные и похвастаться знанием высшего тона, в роде того, [что-то в роде того] что “неужели овладели так вашим сердцем, что в нем нет более ни места, ни самого тесного уголка для безжалостно позабытых вами”. Герой наш поворотился в ту ж минуту к губернаторше, и уже готов[поворотился весьма ловко к губернаторше с очень приятным поклоном несколько набок и уже готов] был отпустить ей ответ, вероятно, тоже ничем не хуже тех, какие отпускают в модных[в разных модных] повестях Звонские, Линские, Гремины и другие ловкие[и другие очень ловкие] военные люди, как, невзначай поднявши глаза, остановился вдруг, будто пораженный электрическим ударом.

Он увидел, что губернаторша стояла перед ним не одна: она держала под руку молоденькую шестнадцатилетнюю девицу, свеженькую блондинку, с тоненькими стройными чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом лица, какое бы художник взял в образец для мадонны и какое иногда только попадается на нашей Руси, где любит оказываться в широком размере всё, что ни есть: [и какое ошибкою попадается на нашей Руси, где всё в широком размере: ] и горы, и леса, и степи, и лица, и губы, и ноги, – ту самую блондинку, которую он встретил на дороге, ехавши от Ноздрева, когда по глупости кучеров или лошадей их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжьми, [экипажи столкнулись и запутались] и дядя Митяй с дядей Миняем взялись распутывать дело. Чичиков так смешался, что никак не мог договорить ответа, приготовленного без сомнения весьма удачно, и пробормотал вместо того чорт знает что такое, чего бы уж верно не сказал ни Гремин, ни Звонский. [чего бы уж никак не сказал какой-нибудь Гремин или Звонский. ]

“Вы не знаете еще моей дочери”, сказала губернаторша? “институтка, только что выпущена”.

Герой наш сказал, что уже имел честь нечаянным образом познакомиться или встретиться, что-то в роде этого, конечно, довольно удовлетворительно, но всё уже как-то чего-то как будто недоставало и[как-то не отзывалось тем, что бывает в модных повестях и уже] самые движения его как-то не так были развязны. Губернаторша, сказавши еще два-три весьма лестные для него выражения, наконец, отошла вместе с дочерью на другой конец залы к другим гостям, а Чичиков всё еще стоял неподвижно на одном и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу [с тем, чтобы насладиться прогулкой] с глазами, расположенными глядеть на всё, и вдруг неподвижно остановился среди ее [неподвижно], вспомнив, что он позабыл что-то. Вмиг беззаботное выражение слетело с лица его, он силится припомнить, что позабыл он, не платок ли? – платок в кармане; не деньги ли? – [и] деньги тоже в кармане; всё, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет, что он позабыл что-то. И вот уже глядит он растерянно и смутно на вывески, на движущуюся толпу перед ним, на летающие экипажи, на будку перед самыми глазами, и ничего хорошо не видит, и всё стоит он неподвижно на одном и том же месте, весь исполненный полузабывшегося размышления, весь преданный [беззаботно бестолково-заботному ожиданию. Таким самым образом и Чичиков остановился вдруг как прикованный, на одном и том же месте, и вдруг сделался чуждым всему, что ни происходило вокруг него. В это время из дамских благовонных уст к нему устремилось множество вопросов и намеков, [Вместо “стоял неподвижно ~ намеков”: стоял неподвижно и его положение несколько было похоже на положение человека, которой вышел из дому и остановился на дороге, чувствуя, что он позабыл что-то, но что такое позабыл, этого никак не мог припомнить. В это время к нему устремилось множество вопросов и намеков самых грациозных, из уст весьма многих почтенных дам, намеков] отличавшихся особенною тонкостию[необыкновенною тонкостию] и любезностию. “Позволено ли нам, бедным жителям земли, быть так дерзкими, чтобы спросить вас, о чем мечтаете?” – “Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысль ваша?” – “Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?” Но он отвечал на это решительным невниманием, и все приятные фразы канули как в воду, что несколько не понравилось дамам. Он даже так был неучтив, что весьма скоро[что очень скоро] ушел от них в другую сторону, желая посмотреть, куда пошла губернаторша с своей дочкой. Но дамы, кажется, не хотели его оставить так скоро, и каждая внутренне решилась[в другую сторону отыскивать ту, которая так сильно стала занимать его. Дамы между тем однако же решились] употребить с своей стороны все возможные орудия, [все возможные свои орудия. ] так опасные для бедных сердец наших, чтобы привлечь и совершенно поразить его. Каждая[поразить Чичикова и каждая] втайне решила пустить в дело то, что у нее было лучшего. [у ней есть лучшего. ] Нужно заметить, что у некоторых дам, я говорю, – у некоторых, это не то, что у всех – есть[Нужно заметить, что у дам есть] маленькая слабость. Если они заметили у себя что-нибудь хорошее, лоб ли, рот ли, руки, то уже думают, что это прежде всего так всем и бросится в глаза, что как только она явится, [так] все заговорят вдруг в один голос: “Посмотрите, посмотрите, какой у ней прекрасный греческий нос, или какой правильный очаровательный лоб”.[а. Далее начато: Та же, которая] У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что[а. плечи, убеждена твердо, что] все молодые люди будут совершенно восхищены и будут повторять только, когда она будет проходить мимо: “Какие чудесные у этой плечи!”, а на прочее, то есть на лицо, волосы даже и не взглянут, если ж и взглянут, то разве [после и то] как на что-то прибавочное, что-то постороннее. [у себя что-нибудь хорошее, то они думают, что весь свет должен заметить это хорошее. Если у одной, напр.<имер>, хорош нос, то она твердо уверена, что всякий не будет глядеть на прочие ее части, а непременно на один нос; если почувствует, что у ней недурны плечи, то она убеждена, что плечи так первые и бросятся всякому в глаза, что никто не взглянет на лицо или волосы, а непременно будет повторять: “Ах, какие у этой чудные плечи!” Несколько, конечно, странно, а точно бывает так, – виноват, я хотел сказать: иногда случается. ] Каждая из дам внутренне положила себе в танцах быть как можно обворожительней и показать во всём блеске превосходство того, что у ней самого превосходного. [что у ней было превосходнее. ] Почтмейстерша, вальсируя, с такой томностию опустила на бок голову, что слышалось, в самом деле, что-то неземное. [как будто что-то неземное] Одна очень любезная дама, которая приехала[Одна почтенная дама, которая даже приехала] вовсе не с тем, чтобы танцевать, по причине приключившегося, как сама выразилась, небольшого “инкомодите” на правой ноге в виде горошинки, вследствие чего должна была даже надеть[почему должна была надеть] плисовые сапоги, но однако ж никак не вытерпела и сделала несколько кругов в плисовых сапогах, чтобы в самом деле почтмейстерша уж не слишком забрала себе в голову.

Но всё это никак не произвело предполагаемого действия на Чичикова. Он даже не смотрел на все те круги, которые производили дамы, а то и дело подымался на цыпочки выглядывать поверх голов, куда бы могла забраться занимательная блондинка; приседал и вниз тоже, высматривая промеж плечами и по за спинами, и, наконец-таки, доискался и увидел ее, сидящею вместе с матерью. Кажется, как будто бы он хотел взять ее приступом. Почувствовал ли он какое-то весеннее расположение, или кто-нибудь толкал сзади, только он выпирался решительно вперед, смело в ту сторону, несмотря ни на что. Откупщик получил от него такой толчек, что пошатнулся и чуть-чуть удержался на одной ноге, не то бы, конечно, повалил за собою целый ряд. Почтмейстер тоже отсторонился и посмотрел на него с изумлением. Но Чичиков не смотрел ни на кого и приближался к блондинке, надевавшей[Но всё это никак не произвело предполагаемого действия над нашим героем. Он всё искал глазами интересную блондинку и увидел, наконец, их обеих сидевших вместе, т. е. губернаторшу и ее надевавшую] длинную перчатку и, без сомнения, сгоравшую желанием пуститься летать по паркету. Не без некоторого, однако же, чувства робости он подступил к ним. Нельзя наверное сказать, точно ли пробудилось в Чичикове кое-что в роде любви. Даже почти сомнительно, чтобы господа[Вместо “Не без ~ господа”: Он подошел к ним, однако ж, не без некоторого чувства робости. Автор никак не может сказать ~ в роде любви. Он даже почти сомневается, чтобы люди] этого сорта, то есть, не так чтобы очень толстые, однако ж, и не то, чтобы тонкие, способны были влюбиться. [не то чтобы тонкие, чтобы эти господа были способны влюбиться. ] Однако ж, он чувствовал действительно что-то такое, которое несколько трудно рассказать[которое даже очень трудно объяснить] и которого даже он сам не мог бы себе объяснить: симпатия ли[симпатия ли это была] или просто влечение, только весь бал, как он сам потом сознался, со всем своим говором и шумом ему показался на несколько минут, как будто бы был где-то вдали и подернулся чем-то в роде тумана [другими словами], иначе был похож на какое-то небрежно замалеванное поле на картине. И из этого мглистого и кое-как набросанного поля выходили ясно и оконченно только одни тонкие красы увлекательной блондинки: ее овально-круглившееся личико, ее тоненький, [Вместо “весь бал ~ тоненький”: в это время весь бал со всей толпой, люстрами, свечами, плечами, картами, прокуроршами, скрипками превратился для него во что-то незначущее и туманное, похожее на фон на картине, а из этого тумана и мглы ясно и чисто только выходило пред ним и круглилось овальное приятное личико; этот тоненький] тоненький стан, каков бывает у институтки в первые месяцы после выпуска из института, ее белое, почти простенькое платье, небрежно, легко и ловко схватившее везде ее молоденькие стройные члены, которые означались в каких-то чистых линиях. Казалось, она вся походила на какую-то игрушку, выточенную из слоновой кости. Одна только для него белела и казалась прозрачною среди мутной толпы. Бог знает, видно, на несколько минут в жизни и Чичиковы обращаются в поэтов. [а. и Чичиковы обращаются в поэтических людей. Но слово поэтический может быть для Чичикова будет несколько много. ] Но [виноват] слово поэт может быть в самом деле будет уж слишком [для Чичикова]. Справедливее то, что он почувствовал себя совершенно чем-то в роде молодого человека, чуть-чуть не гусара. [Вместо “ее белое ~ гусара”: и белое почти совершенно простенькое платье, почти с небрежною легкостью обхватившее ее молоденькие, стройные, означавшиеся в каких-то чистых линиях формы. Словом, по крайней мере, на несколько минут Чичиков сделался чем-то в роде молодого человека, чуть-чуть не гусара. ] Увидевши возле них пустой стул, он тот же час занял его[пустой стул, он постарался тот же час занять его] и начал разговор, сначала несколько не клеившийся, но потом дело пошло: он начал мало-помалу развязываться и, как говорится, входить в роль. Здесь должно заметить, что люди степенные и занимающие важные должности как-то несколько тяжелы в разговоре с дамами. На это мастера гг. поручики, и никак не далее капитанского чина. Как они делают, бог их ведает <1 нрзб.> кажется и не [весьма] мудрые вещи говорятся, [Вместо “Здесь ~ говорятся”: Но к величайшему прискорбию, должно заметить, что люди, почитаемые дельными и способными к занятию хороших должностей, как-то не так ловки с дамами, а тем еще более с девицами, и разговор их всё как-то не с той стороны и не о том, что следует. Для этого уже созданы гг. поручики и вообще никак не выше капитана. Как они это делают, бог весть, но у них всё это живо] и девица то и дело качается на стуле от смеха. Статский же советник бог знает, что расскажет, или поведет речь о том, что Россия очень пространное государство, или отпустит комплимент, который, кажется и остроумно выдуман, но от него сильно пахнет книгою;[поведет речь о том, какое Россия пространное государство и тому подобное] если же скажет что-нибудь смешное, то сам несравненно больше смеется, чем та, которая его слушает. Здесь это замечено единственно потому, чтобы читатели несколько видели причину, отчего блондинка стала сильно зевать[стала наконец довольно сильно зевать] во время рассказов нашего героя, который, впрочем, не замечал этого и приправлял их приятными[который, однако ж, решительно не замечал этого, а напротив того, еще более развивался, прикрашивая разговоры свои весьма приятными; а. Начато: который впрочем не замечал этого и казалось развивался еще более] выражениями лица, помещая кое-где одну из тех действительно заманчивых улыбок, предварительно подмеченных в зеркале. [улыбок, которые он предварительно рассмотрел в зеркале. ] Всем дамам, бывшим на бале, совершенно не понравилось такое обхождение Чичикова. Одна из них[Вместо “Всем дамам ~ Одна из них”: Прочим дамам, однако ж, это очень не понравилось. Одна очень почтенная дама] прошла нарочно мимо его, чтобы дать ему это заметить, и даже задела блондинку довольно небрежно толстым руло своего платья, а шарфом, который порхал вокруг плечей ее, распорядилась так, что он махнул концом своим ее по самому лицу. [концом своим по самому лицу] И в то же самое время позади его из одних дамских уст изнеслось вместе с запахом фиялок довольно язвительное и колкое замечание. Но он или не услышал, в самом деле, или прикинулся, что не услышал, только это было] а. впрочем во всяком отношении это было] не хорошо, ибо мнением дам нужно дорожить. В этом он после и раскаялся, но поздно. [Вместо “И в то же самое ~ поздно: С другой стороны, именно сзади, услышал он прошепнутое ему некоторыми устами, от которых понеслось целое море фиялок, несколько язвительное и колкое замечание. Но или он прикинулся, что не дослышал, или имел в самом деле неблагоразумие не дослышать, только это было не хорошо, и герой наш на этот раз был просто дурак, ибо мнением почтенных дам, а особенно супруг сановников, как губернских, так и уездных городов, нужно очень дорожить. В этом, может быть, он после и раскаялся, но уж поздно. ]