Текст книги "Исчезнувшая стихия (СИ)"

Автор книги: Мира Вольная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 50 страниц)

   Дышать. Просто необходимо вспомнить, как это правильно делается.

   Кончики пальцев покалывало от желания дотронуться, коснуться ее.

   Дышать. Как же это оказывается сложно.

   Провести по тонкому черному кружеву перчаток, чтобы ощутить тепло кожи, заглянуть в лукавые глаза, чтобы потеряться во взгляде, сбросить с головы кружевной капюшон и распустить пучок, чтобы почувствовать тяжесть волос, сдвинуть в сторону эти дурацкие цепочки, чтобы иметь возможность любоваться стройной ножкой в разрезе платья.

   Дышать.

   Ощутить запах, поцеловать, прижать к себе.

   Дыши. Ну же!

     – В общем, смотрю, тебе не до меня, – как сквозь воду донесся голос Рика. Воздух, наконец-то с шумом ворвался в легкие, причиняя кинжально-острую боль.

     – Все развлекаешься? – проворчал я, посмотрев на него.

     – Тебе тоже не помешало бы, а то ты сейчас в охотнице дырку прожжешь.

     – Я как-нибудь обойдусь без твоих советов, – я оставил Рика ржать в одиночестве и начал прокладывать себе путь к девчонке.

     Я оказался рядом с ней как раз в тот момент, когда она собиралась сделать первый шаг.

     – Потанцуй со мной, – Диана вздрогнула, когда я поцеловал сквозь кружево перчатки ее раскрытую ладонь.

     – Да что вы подкрадываетесь вечно?

     – Привычка, – я старался сохранить невозмутимый вид, хотя самого так и разбирало на смех. – Так что?

     – Думаете это хорошая идея? – она отняла у меня руку и сжала ее в кулак, неосознанно пряча мой поцелуй.

     – Почему нет, мы же на балу, – она нахмурилась.

     – Я здесь не за этим или вы забыли?

     – Я помню, но от одного танца вреда не будет.

     – Как скажите, – пожала она плечами, кладя руку на сгиб моего локтя.

     Мы присоединились к остальным танцующим, и я обнял ее так, как хотелось с момента ее появления, нарушая несколько законов приличия.

     – Ты вписалась, – высказал я засевшую у меня мысль, аккуратно ведя ее под музыку и тихо дурея от этой близости.

     – А вы ожидали, что я заберусь на стол и начну орать похабные частушки? – в глазах тлел задорный огонек.

     – Была такая мысль, – прошептал я почти у самого уха, с удовольствием отмечая дрожь, пробежавшую по ее телу. – И что ни одного кинжала или ножа?

     – Специально для вас я найду парочку, – я рассмеялся.

     – Почему опять на "Вы"?

     – Много народа – много ушей.

     – Не все ли тебе равно? – в моем голосе прозвучало вполне искренне удивление.

     – А зачем ставить всех в известность?

     – Логично, – я усмехнулся, чуть ниже дозволенного опуская руку. – Ты слишком напряжена. Танец должен дарить удовольствие, расслабься.

     – Это сложно, – тихо ответила Диана, – не люблю толпу.

     – Не надо их любить, просто не замечай. Хотя бы пока ты со мной, – она посмотрела на меня странным почти испуганным взглядом и крепче сжала мою ладонь.

     – Вы даете замечательные советы, но сами не в состоянии им следовать.

     – Я и мое напряжение не должны тебя волновать, – ответил я. – Забудь, что ты охотница.

     – Не могу, – прочел по губам.

     – Это не сложно, – уговаривал я, наслаждаясь теплом ее тела.

     – Наверное, лучше бы мне этого не говорить, но... если я последую вашему совету, то натворю глупостей, и завтра мы оба будем мучительно отводить друг от друга взгляд, – спокойно отозвалась она, а в глазах горел огонь такой силы, что я чувствовал его жар даже через ментальные щиты. Этот взгляд пробуждал во мне все самые первобытные инстинкты.

     – Я сейчас задам тебе вопрос, – я прижал ее сильнее, давая почувствовать степень своего возбуждения, – ответь честно. Я тебе нравлюсь?

     – Нет, – тут же мотнула она головой. Слишком быстро, а от того не очень убедительно.

     – Но ты меня хочешь?

     – Да, – осторожный ответ, такой же осторожный взгляд.

     – Тогда что мешает тебе пойти на поводу у своих желаний? Ты ведь ничем не рискуешь.

     – Я не сплю с теми, на кого работаю. Как правило, это усложняет дело, – она легко высвободилась из моих объятий. – А теперь, позвольте мне заняться тем, зачем я сюда пришла.

     – Не думай, что ты сможешь долго от меня бегать, – сказал я вслед удаляющейся охотнице.

     И вполне приятный поначалу вечер превратился в упырь знает что – я постоянно ловил себя на том, что наблюдаю за девчонкой. А Диана в свою очередь постоянно избегала меня. Гребаный кочевник не отходил от нее ни на шаг.

   Ревность оказывается не очень веселая штука, особенно когда не знаешь, что с ней делать.

   Данте стоял слишком близко, обнимал ее во время танца слишком крепко, говорил ей что-то на ухо слишком часто, смотрел на нее слишком откровенно. Он не правильно смотрел, неправильно моргал, неправильно дышал. Каждое его движение меня раздражало, с каждым лучом мне все больше хотелось оторвать ему голову, схватить Сид в охапку и не вылезать вместе с ней из постели, по меньшей мере, дня четыре. Единственное, что меня останавливало – необходимость получить как можно более правдивую и точную информацию от кочевника. Поэтому, стиснув зубы, я сражался со своими желаниями, эгоизмом и ревностью. Впрочем, феи начали раздражать меня не меньше.

   Бесконечный хоровод разношерстных девственниц откровенно бесил. Появилось практически непреодолимое желание засунуть голову в бочку с ледяной водой, чтобы стряхнуть с себя липкий дурман всеобщей лживой радости. Раздражение, напряжение, неудовлетворенное желание и в качестве вишенки на торте – усталость.

   Демон сходил с ума, из моего горла с каждым следующим вдохом вырывалась по-змеиному ядовитая сила, щиты трещали и прогибались под напором чужих эмоций. Я вышел на террасу и облокотился о перила, стараясь убрать из взгляда желание убивать, и всмотрелся в ночь. В тихую, спокойную, практически безветренную. Гроза. Сегодня будет гроза.

     Но к счастью карнавальный балаган все-таки подошел к своему логическому завершению, и я ушел к себе. Я метался по комнате, как загнанный зверь, не в силах остановиться, обуздать злость. За окном собирались тучи, обещая ливень. Гроза. Мне нужна гроза.

   Я развернул крылья, распахнул окно и сделал шаг.

     Ветер, гром, дождь. Сила, ярость, страсть. Я швырял молнии, заставлял чернеть облака, скручивал воздушные потоки, с удовольствием пропуская через себя магию. Где-то внизу клонились к земле деревья, и дрожала земля, а я рвался выше, загоняя себя, выплескивая злость, выбрасывая на хер непонятные самому чувства. Выше, еще выше, пока еще хватает воздуха, пока еще руки помнят жар, исходивший от девчонки, пока еще на языке остался медово-коричный привкус. И камнем вниз, сминая крылья, успокаивая сердцебиение, очищая мозг. И опять к небу, чтобы ледяной воздух вытеснил ненужные эмоции.

     Когда я вернулся в комнату, с меня ручьями стекала вода, а промокшая одежда висела рваными лохмотьями. Я успокоился, ну или попытался, мозги снова встали на место, а сила уже не рвалась изнутри как цепной пес. Какой-то шорох привлек мое внимание. Я обернулся.

     – Как же тебя потрепало, – улыбнулась Диана.

     – Что ты здесь делаешь? – я наблюдал, как она по-кошачьи медленно подходит ко мне. Успокоился? Ага, конечно!

     – Жду тебя, – она склонила голову на бок.

     – Как ты вошла?

     – Ты не закрыл дверь. Очень предусмотрительно, должна тебе сказать, – уголки ее губ слегка дрогнули.

     – Обсидиана...

     – Ох, молчи демон, пока я не передумала. Знаешь, ты был прав, – она скинула капюшон, не сводя с меня своих невозможных, нереальных глаз, – я решила, что устала от тебя бегать. В этом нет никакого смысла, ни ты, ни я ничего не хотим друг от друга кроме секса, так что терять нам действительно нечего. И потом, кто его знает, может это как больной зуб: вырвал и забыл.

     Я протянул руку, и девчонка оказалась в моих объятьях. Вырвал и забыл, говоришь? Нет, не в этот раз девочка.

     – Ты их из воздуха достаешь? – поинтересовался я, отводя от горла лезвие.

     – Тьфу ты, напугал демон, – она убрала кинжал, а я с удовольствием отметил, как дрожит ее тело. – Просила ведь не делать резких движений, – я тихо рассмеялся, закрывая ее рот поцелуем. Сила устремилась к Диане, обволакивая нас обоих, оставляя мне вместо разума голые инстинкты, заставляя крепче прижать к себе девчонку.

     – Ты играла со мной весь вечер Обсидиана, – вырвалось помимо воли признание. – Сводила с ума, дразнила, – шептал я между лихорадочными поцелуями. Она что-то невнятно пробормотала. Нежная кожа шеи, ключица, уголок губ, мочка уха.

     – Я не, – вдох через силу, – играла.

     – Играла, – я положил ее руку себе на сердце. – Слышишь? Чувствуешь?

     – Демон, – простонала она

     – Это то, что ты творишь со мной. Я словно помешанный, – поцелуй, – одержимый, – еще один, – больной тобой.

     – Ты слишком много разговариваешь, демон, – простонала она, стягивая с меня остатки рубашки.

     – По имени, – я запустил руки ей в волосы, одну за другой вытаскивая шпильки. Да сколько их здесь?

     – Что?

     – Назови меня по имени, – я прервал очередной поцелуй и заглянул в ее ошалевшие глаза.

     – Ширан, – тихо сказала охотница, заставляя меня вздрогнуть. Когда девушка вот так произносит твое имя: хрипло, едва слышно, на выдохе, она может спокойно вонзить тебе кинжал в сердце, а ты так и умрешь с улыбкой на губах.

     Наконец-то последняя шпилька упала на пол, и волосы цвета запекшейся крови окутали плечи. Духи грома, как же она великолепна!

     Она зарылась пальцами мне в волосы, углубляя поцелуй. Я зарычал не в силах сдерживаться и приподнял ее над полом. Ее пальчики пробежали по моей груди, едва касаясь, но каждое прикосновение словно обжигало.

   Не достаточно.

   Я перехватил тонкие запястья и рванул с нее перчатки. Что-то треснуло. Придется их выкинуть. Обсидиана тихонько рассмеялась и расстегнула мои штаны, подталкивая меня к кровати. Боги я не в силах был разжать руки, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Мы упали на постель, и охотница оказалась сверху. Упырские цепочки! Я в нетерпении отбросил их в сторону, проводя вдоль изящной ножки. Какая нежная, бархатная кожа.

   Мало.

     – На тебе слишком много одежды, – я не узнавал свой собственный голос. Желание проносилось по венам огненным потоком, стирая мысли, оголяя нервы. Девчонка с явной неохотой оторвалась от моих губ и завела руки за спину, быстрое движение, и она осталась передо мной в одном корсете. Я перехватил ее и развернул к себе спиной, покусывая мочку уха.

     – Что...

     – Я сам, – я прикусил кожу, поцеловал хрупкие плечи, каждый шрам волчьей метки, расстегнул крючок. – Ты такая сладкая, хмельная.

     Еще один крючок, еще один поцелуй.

   Хочу. Всю. Полностью. До одури, до изнеможения.

   Крючок, поцелуй. Эти хрупкие позвонки, ее сбившееся дыхание, медово-коричный запах. Крючок, поцелуй. Я терял рассудок. Последний крючок – последний поцелуй, чуть ниже поясницы, вырвавший из нее гортанный стон, заставивший выгнуться, подстегнувший и без того безумное желание.

   Больше. Мне нужно больше.

     Я развернул ее к себе лицом. Удар в голову. Пах. Сердце. За спиной развернулись крылья, на руках начали проступать шипы.

     – Ран, – прошептала она, обводя руками напряженные мышцы, пожирая меня глазами.

   Боги. Ее грудь – маленькая, аккуратная. Темные, напряженные соски, словно самое изысканное лакомство. Как леденцы. Я сосал, лизал, покусывал. Заставлял ее выгибаться, дрожать, царапать мне спину. Острые коготки вцепились в кожу затылка. Но легкая боль лишь обострила чувства. Наслаждаться. Брать. Всю ночь, пока хватит сил.

   Диана безотчетно потерлась об меня, ловкие пальчики опустились к бедрам. Обжигая. У нее перехватило дыхание.

     – Духи грани, – она сжала руку сильнее, погладила головку. Я зарычал так, что содрогнулись стены. Как мальчишка, сейчас спущу ей в руку.

     – Не торопись маленькая охотница, – простонал я, проводя руками по ее ногам, вызывая очередную волну дрожи. О, как я хотел, чтобы она обхватила меня ими. Запах ее желания ворвался в мозг с оглушающей силой. Я дотронулся до набухших складок и меня затрясло. Диана выгнулась навстречу моим пальцам, подалась вперед, прикусила губу отросшими клычками. Она усилила хватку на моем члене.

   Вверх. Вниз. Снова. И снова. Невыносимо. Идеально.

   Я скользнул внутрь нее одним пальцем.

   Твою мать. Горячо, влажно, тесно.

   Она развела ноги шире, яростно впиваясь мне в рот поцелуем.

     – Ран, – прозвучало почти умоляюще, я улыбнулся. Обсидиана чуть прикусила мой язык, втянула его глубже в рот, начала посасывать и...

     Я потерял голову. Ворвался в нее одним резким движением, вырвав из горла животный крик, и замер. Может, нужно было действовать нежнее, осторожнее? Она такая маленькая, тесная.

     – Если ты сейчас остановишься, я тебя убью, демон, – пригрозила она и я начал двигаться. Так глубоко, так нереально.

     Диана скользнула губами по моей шее, покусывая, вылизывая. Обхватила сильными ногами поясницу, впилась ногтями в плечи. Вернулась к губам. Укусила.

   Никогда. Еще. Так. Не. Было. Твою мать!

     – Тени, демон это..., – договорить она не успела. Рот раскрылся в беззвучном крике, голова запрокинулась. Я опустил щиты и ловил отголоски ее экстаза. Ее глаза на миг изумленно распахнулись. – А!

     А я не мог остановиться, продолжая двигаться в ней.

   Моя.

   Еще два удара сердца, два вдоха и обволакивающий жар ее тела.

     – Ран, – судорожный выдох, я потерял связь с реальностью, и мир вокруг мог катиться к духам грани. Я взорвался. За окном раздался гром, и сверкнула молния.

   Гребаное. Сумасшествие.

     Не знаю, сколько прошло времени прежде, чем я пришел в себя и перевернулся на бок. Она лениво поцеловала меня в уголок губ. Ее тело поблескивало от пота, волосы растрепались, а губы припухли от поцелуев. Как такое возможно? Сейчас она выглядела еще желаннее. Я почувствовал, что снова возбуждаюсь. Но она вдруг соскочила с постели и направилась к окну. В свете луны кожа казалась молочно-белой. Я смотрел на маленькую фигурку, любовался стройными ногами, по-мальчишески узкими бедрами. Столько страсти, столько огня. Она распахнула створки и вернулась назад. Я попытался натянуть на нее одеяло, но она оттолкнула мою руку.

     – Жарко, – абсолютно по-детски пояснила охотница. Я невольно улыбнулся. Духи грома, еще луч назад она была похожа на воплощение страсти, а теперь вдруг превратилась в ребенка.

     – Ты простудишься, – я все-таки укрыл ее и притянул ближе к себе, поцеловав в висок. – Устала? – Она приподнялась на локте и ехидно посмотрела на меня.

     – Да. Ты знаешь, как вымотать девушку, – потом бросила на меня лукавый взгляд и провела рукой вдоль бедра. – Но я хочу продолжения.

     Я подмял ее под себя и улыбнулся.

   Моя.

     И все снова затмила страсть. Мы прикасались друг к другу бесконечно долго, считывали в глазах желание разделенною на двоих, рычали и кричали, срывая голоса. Мы горели, мы плавились, мы теряли разум. Снова. Снова. И снова. И мы умирали от наслаждения, задыхались от удовольствия, тонули в экстазе. Чтобы потом возродиться, ожить, воскреснуть.

     – Ран, – спустя какое-то время прошептала охотница, – беру назад свои слова, про заговоренную кровать. Она тебе не нужна.

     – Приятно слышать, – я поцеловал ее плечо, поднял с пола одеяло и укрыл нас обоих. Шевелиться не было сил. – Хочу спросить.

     – Ага.

     – Кто был у тебя первым? – она иронично посмотрела мне в глаза.

     – Мужчины и их глупые предрассудки. Ну, какая тебе разница?

     – Просто ответь, – попросил я, вдыхая аромат ее волос.

     – Ты его видел. Это Кристоф. И предупреждая твои дальнейшие расспросы – я экспериментировала, – я вообще-то не собирался ничего больше спрашивать, просто хотел понять, правильно ли услышал и понял.

     – Экспериментировала? – но тут уж не смог удержаться. Это что еще значит?

     – Ага, – она поерзала, устраиваясь удобнее, – мне вдруг стало любопытно, что такое секс. И я решила, почему бы нет. Так что это был чистой воды эксперимент. Я пришла к Кристофу и предложила мне посодействовать.

     – И? – нет, раз уж пошла такая откровенность.

     – Он сначала удивился, потом посмеялся, а потом согласился. Знаешь, по нему, конечно, не скажешь, но он был на удивление нежным и терпеливым любовником. Так что мне, пожалуй, понравилось, – усмехнулась она. Я фыркнул. – Ох, не огорчайся демон, ты намного, намного лучше, – она лукаво улыбнулась и легко меня поцеловала.

     – Ясно, – какое-то время мы лежали в молчании, и я медленно водил пальцами по ее плечику.

     – Скажи, почему феи зовут тебя Даяной? – вопрос сорвался с языка прежде, чем я успел хорошенько его обдумать.

     – Тени, только не говори, что ты из тех, кого тянет поболтать после секса, – попыталась отшутиться она, но под моим взглядом быстро сдалась. – Ладно, наверное, надо было давно тебе все рассказать..., – она сложила руки у меня на груди и оперлась на них подбородком. – Но учти, я говорю это не для того, чтобы вызвать у тебя жалость, не для того, чтобы показать, что теперь доверяю тебе, и вообще не думай, что между нами что-то изменилось. Все по-прежнему. – У меня на этот счет было другое мнение, но я промолчал, – Я говорю тебе это, чтобы ты понял, почему я именно так отношусь к феям.

     – Хорошо, – она глубоко вдохнула.

     – Ты знаешь, что отец погиб, когда мне было четырнадцать?

     – Да.

     – Нас нашли спустя три дня после его смерти. Нашли люди Париша и доставили к королю во дворец. Я плохо помню, что тогда происходило, я смотрела вокруг, словно через неровное стекло и кроме боли ничего не чувствовала. Еще через два дня отца похоронили, как это принято у людей. Сожгли на костре, – она замолчала на вдох, вспоминая. – Странно, но я поняла, что он действительно мертв, только когда занялись первые языки пламени.

     – Обсидиана...

     – Я не помню, но говорили, что я кинулась в костер, и король лично оттаскивал меня от огня, а я извивалась и шипела, как змея.

     – Ты хотела умереть? – она замерла на миг.

     – Нет. Я просто хотела быть рядом с ним. Четырнадцать лет. Достаточно, чтобы понимать, что такое смерть, и недостаточно, чтобы принять ее, – я погладил ее по голове.

     – Опусти щиты, – тихо попросил я. Диана колебалась какое-то мгновение, а потом согласно кивнула. И ее боль оглушающим потоком хлынула ко мне.

     – Отец был главой Тайной полиции Париша, и слух о его смерти распространился невероятно быстро, – тем временем продолжала она. – В том числе и за пределами человеческих земель. Спустя суман во дворце объявилась Сибилла с требованием вернуть меня в семью. И король подчинился.

     – Но она же отказалась от тебя?

     – Отказалась, – бесстрастно подтвердила Диана. – Но, как ни крути, она моя родственница и у Париша, прав на меня было не больше, чем у любого другого человека, ну или не человека.

     – Ты хотела ехать?

     – Я..., – она остановилась на вдох, и ее боль ударила в меня с новой силой, – я тогда вообще ничего не хотела. Я завернулась, укуталась, спряталась в свое горе, как в одеяло. Лелеяла его как ребенка-уродца. И Сибилла была для меня чужой теткой, как, впрочем, и Париш. Я тонула в своей боли и хотела лишь одного – вернуться домой, забраться с ногами в папино кресло и вырвать себе сердце потому, что мне казалось, такую боль невозможно выносить. Мне казалось, я умираю.

     – А Сибилла?

     – Сибилла... – Диана нахмурилась. – Во время пути я ее практически не видела. Она не подходила ко мне, избегала. Возможно, просто не знала, что со мной делать. Мы провели в дороге около сумана, и все это время я плакала... даже во сне, потому что мне снились кошмары.

     – Девочка моя, – боги, как же плохо тебе было, как же тяжело. Я чувствовал, как нагрелась на спине татуировка, видел ее слабое свечение и прекрасно понимал, что сегодня на Физалию обрушится гроза невероятной, мать его, силы.

     – Потом мы оказались во дворце, – таким же бесцветным голосом продолжала рассказывать Сид. – Меня сначала поселили в комнате в западном крыле и приставили ко мне служанку. Милая по большому счету была девушка, вот только справиться со мной она не могла. Я не ела, не реагировала, когда ко мне обращались, и все еще кричала по ночам. Около месяца я практически не выходила из комнаты и если не плакала, то сидела, уставившись в одну точку. Было плохо. Очень. Однажды как раз в такой момент ко мне зашла Сибилла и приказала меня одеть и умыть. Я пыталась с ней поговорить, спросить что-то про отца, узнать, когда мне можно будет вернуться домой. Но фея, услышав его имя, отвесила мне такую пощечину, что я потеряла сознание на несколько вдохов. Очнулась я уже на руках у стражника. Он нес меня по коридору к кабинету Илии, впереди шла Сибилла. Я помню, что испугалась, когда впервые увидела королеву, испугалась так, что начала отступать к двери. Я никогда не видела такого лица – холодное, каменное, как застывшая маска, словно у трупа. Фрейлины схватили меня за руки и волоком подтащили к ней. Я кричала, я вырывалась, меня душила паника, но сделать я ничего не могла. Они вздернули меня на ноги и начали стаскивать одежду. Мне было стыдно, мне было больно, и я ничего не понимала. Я стояла голая напротив Илии и готова была убить либо ее, либо себя.

     – Надо было убить ее, – прорычал я, с трудом удерживая ярость.

     – Надо было, – горько усмехнулась Диана. – Но я не могла даже пошевелиться, меня сковал страх. А она все также безразлично на меня смотрела, потом приказала развернуть меня спиной, потом схватила за подбородок и заставила открыть рот. Зубы! Она рассматривала мои зубы! Словно я призовая лошадь! Я не выдержала. Я попыталась ударить ее по руке. Итогом этой выходки стало то, что назад в свою комнату я шла раздетой. Полностью. На глазах у всего дворца.

     – Боги, Диана...

     – Нет. Не надо жалости, оно того не стоит, поверь мне, – отрешенно попросила она. – Ты знаешь, это привело меня в чувство. Проснулась злость, впервые после гибели отца дали знать о себе тени. Я много думала в тот вечер и решила, что в том, как они ко мне относятся, я виновата сама. Через суман ко мне стали ходить учителя. Тогда я думала, что если буду хорошо учиться, Сибилла меня полюбит. Тени, я ведь действительно хотела, чтобы меня любили. Я не перечила, старалась больше не плакать, делала все, что от меня требовали, но спустя три месяца результат остался прежним. Она смотрела на меня как на грязь и обращалась со мной также.

     – А Кэссиди?

     – Кэссиди стала причиной моей самой страшной беды. Когда она появилась впервые в моей комнате, я подумала, что это чудо. Что ей я уж точно не сделала ничего плохого. Она казалась такой светлой, такой понимающей. Но первые же ее слова расставили все по местам. Она спросила, правда ли, что когда люди умирают, они обделываются, – ярость рванулась из меня густой мутью, за окнами шарахнул гром. Маленькая охотница вздрогнула. – И я не выдержала, вышла из себя, не смогла удержать Дневную. Кэссиди сбило с ног, и она ударилась спиной о дверь. В этот же день надо мной провели обряд Монаршей Дюжины и переселили подальше от жилых зон. Ты должен был видеть, лестница к этой комнате возле кабинета королевы. Маленькое, душное и темное помещение. Но я была рада этой темноте, там, я могла плакать и кричать и никто меня не слышал, а значит не наказывал. С тех пор малейший мой проступок кончался для меня болью. Им даже не нужно было прикасаться ко мне, просто пожелать и я корчилась на полу, где бы ни находилась, – еще один раскат грома, еще одна молния.

   – Монаршая дюжина? – Сид стиснула руки в кулаки, а когда закончила объяснять, за окном разыгралась настоящая буря. Я просто больше не мог держать злость внутри.

     – Не знаю почему, но своих попыток я не оставляла, видимо, сказался папин характер. Только теперь уже хотела добиться не любви, но хотя бы простой симпатии. Я не понимала, за что они меня так ненавидят, почему все даже придворные стараются сделать мне больно, высмеивают, унижают. И я сражалась. Сражалась в войне, в которой, как оказалось, был всего один участник – я. А по ночам я сражалась со своими кошмарами и горем и старалась побороть желание вырвать сердце. Я вела себя хорошо, плохо, по-разному, пробовала не перечить, старалась не плакать, не дерзить, терпела наказания, держала своих теней... Полтора года я делала все, что только можно, прискорбно, но ничего не менялось. А потом в Физалии появились послы, сейчас уже и не вспомню, откуда они были, но встречали их, как самых дорогих гостей. Это был мой первый выход в свет. К тому времени, я уже прекратила себя обманывать и понимала, что я – всего лишь товар. Ничего более. Удобная разменная монета. Я держалась неплохо, терпела глупый наряд весь в кружевах и цветах, терпела боль от шпилек, терпела наглые заигрывания и сальные шуточки, терпела духоту. Возвращаясь к себе, я думала лишь о том, как бы скинуть поскорее туфли и стащить слишком жесткий корсет, а потому не обратила внимания на предупреждение Ночной. Меня схватил один из послов, попытался изнасиловать, – я крепче сжал руки, вокруг ее талии. Молнии за окном били не переставая.

     – Не надо, девочка, не вспоминай, – прохрипел я. Я боялся того, что могу услышать дальше. Ненависть к феям казалась бесконечной.

     – Я в порядке, правда, – она приподнялась и заглянула мне в глаза, вымученно улыбнувшись. – Только ослабь хватку, а то сломаешь мне ребра.

     – Прости, – я слегка разжал руки, и она снова положила голову мне на грудь.

     – Мы боролись, – продолжала она, – я испугалась, сильно. Сумеречная и Ночная сорвались с цепей. Он пропахал мордой весь коридор, замерев возле лестницы, но все еще продолжал скалиться и тянуться ко мне. И тут меня накрыла ярость, дикая, страшная. Я столкнула его вниз. Помню, как он вскрикнул, помню треск, с которым сломалась его шея, и удивленное выражение лица. Я смотрела, как суетится вокруг стража, как орут остальные члены делегации, как Илия пытается замять инцидент, и думала, что туфли все-таки очень неудобная вещь. На следующее утро я стояла в тронном зале. Меня не стали слушать, не стали ни о чем спрашивать. Илия как-то странно мне улыбалась, и, видя ее улыбку, я хотела убежать, но мне не дали. Она подошла ко мне, обняла и, пока я пыталась отойти от шока, застегнула на мне ошейник.Я кричала и плакала, только толку? Теней я больше не слышала. Я пыталась его снять, открыть, но лишь содрала себе ногти на руках и исцарапала шею.

     – Ты же говорила, что они не знают, кто ты? – я целовал ее пальчики, понимая, что это вряд ли что-то исправит. Но по-другому не мог.

     – Они и не знают. Отец всегда говорил мне прятать свои силы. Он повторял это снова и снова, и я прятала, как послушная девочка. Сначала феи думали, что я вообще не владею никакой магией. А после случая с послом, решили, что мне достались возможности отца и просто решили их запереть. Это ужасно, словно у тебя есть рука, но ты не можешь ей пользоваться. Тогда я впервые осталась по-настоящему одна и... сдалась. Я прекратила бороться, сражаться, снова погрузилась в свое горе, боль. Спустя два месяца от меня практически ничего не осталось, – маленькая моя, маленькая храбрая девочка. – Знаешь, это неправда, что последней умирает надежда. Эта сука сдохла первой. Затем ушли остальные чувства: желание жить, вера, ощущения умирали одно за другим. Я не чувствовала запахов, вкусов, все звуки доносились так, словно я накрылась одеялом с головой. Не различала цветов – все стало серым. Не чувствовала холода или тепла, голода и жажды. Я ела, когда мне говорили, училась, скорее по привычке, чем осознанно, отвечала, когда спрашивали, не понимая смысла вопроса. Во мне все умерло, кроме боли, но и ее я уже не воспринимала так остро. Она просто была, как часть меня. Я больше не плакала ни разу. Не могла, хотя кошмары все еще снились. Мне кажется, что слезы просто кончились. И знаешь, ненависть – это не страшно, потому что ненависть – это хоть какие-то чувства. Страшно безразличие. Феям было все равно. И мне тоже стало все равно, плевать на все... жива я, мертва, дышу или нет. Помнишь, я говорила, что после смерти отца я умираю? – я кивнул. – Я ошибалась, я умерла по-настоящему только тогда, – тихо выдохнула Обсидиана.

     А я лежал, сжимая ее в объятиях, делясь с ней теплом, и перед глазами вставал маленький, взъерошенный, словно мокрый воробей, ребенок из ее воспоминаний. Девочка, с глазами, в которых плескалась жизнь, и задорной улыбкой. Очаровательная, храбрая, любознательная крошка. Это была не Люга, это была Обсидиана, а смотрел я на нее глазами ее тени. Как можно было осознанно убить это чудо? Как она выжила, как вернулась? Где нашла столько силы?

     – А по поводу твоего вопроса... Отец всегда был очень осторожен. На людях он никогда не называл меня полным именем, сокращая его до Ди, либо коверкая по-разному. Вот и получилось, что Париш знал меня как Даяну, это же имя он и назвал Сибилле, когда она приехала за мной. Не знаю, но почему-то переубеждать в обратном я ее не стала. Кэссиди же вообще большую часть времени звала меня шавкой и пыталась задушить феромонами.

     – Феромонами? – я напрягся.

     – Ты не знаешь? – она тихонько фыркнула. – Самое страшное оружие фей – феромоны. Они пользуются ими практически всегда, туманя мозги окружающим. Другие существа выпрыгивают из штанов, теряют разум и способность принимать адекватные решения, если они исходят от противоположного пола. Если от того же самого впадают в ярость, сходят с ума. Но тут мне повезло, и от печальной участи расстаться с мозгами меня спасли тени. Я оказалась имунна и просто притворялась.

     – От них есть защита? – спросил я, понимая, что меня обвели вокруг пальца, как мальчишку, проклиная себя за безалаберность. Вот откуда это неправильное желание к Кэс и ощущение его искусственности. Твою мать.

     – Да на любом рынке можно найти кучу амулетов и охранок разного рода. Если фея не очень сильна, достаточно просто носить в кармане что-нибудь сильно пахнущее, чеснок например.

     – Зачем ты притворялась?

     – Потому, что в противном случае Кэссиди придумала бы что-нибудь еще. Она всегда была жестока и всегда ненавидела меня. Считая меня причиной своих бед.

     – Но ты смогла пройти и через это. Ты вернулась.

     – В конечном итоге, – согласилась она. – Все чувства и желания умерли во мне на шесть лет. Я не жила, существовала, как растение. Потерялась, заблудилась в себе. А потом, как-то вечером вышла на балкон. Просто стояла там и смотрела в никуда, ни о чем не думала, ничего не хотела, как обычно. И тут пошел дождь. Настоящая гроза с громом и молниями и ветром, ломающим деревья. Глупо, наверное, но этот дождь был злым, по-настоящему злым, яростным. И впервые я что-то почувствовала – холодные, тяжелые капли. Они били меня по лицу, по рукам, а я стояла там, словно в меня попала одна из молний и не могла оторваться от вида разбушевавшейся стихии. А потом схватилась за перила и начала орать, – она усмехнулась, а я ощутил что-то горячее на своей груди и замер, застыл, стараясь даже не дышать. – Я орала пока не сорвала голос, пока не кончилась гроза, пока не упали последние капли дождя. Я вернулась в комнату и поняла, что снова вижу цвета и чувствую запах мокрой земли. Я решила, что буду жить. Не потому, что действительно хочу, а назло феям и целому гребаному миру. Мне стало так стыдно, за то, что прекратила сражаться, что хотелось надавать себе тумаков. Этот злой дождь...., – ее голос оставался таким же бесцветным, как и раньше. Но она плакала! – Знаешь, он что-то разбудил во мне, подстегнул собственную ярость. Словно живая вода из старых легенд. Он возродил меня, помог подняться, проснуться.