Текст книги "Невозвращенцы (СИ)"

Автор книги: Михаил Черных

Места были отличные. В лесу приходилось буквально продираться сквозь грибы – очень скоро все брали на засолку и варку только белые, осенних ягод – клюквы и брусники было море, а дичь сама лезла на охотника – очень быстро поселенцы и солдаты привыкли брать от туш только самые лучшие части, а остальное оставлять в лесу. Единственного, чего не хватала в этом раю – это женщин…

Точнее, женщин хватало. В деревушках жили «устойчивые пары» но женщины совершенно не хотели «понимать», что «солдату надо иногда развлечься», «выпустить пар». И уж совершенно не хотели этого позволить им их «мужья». Поэтому часто происходили перепалки и легкие стычки, переставшие в драки, а один раз – в перестрелку. Ведь у поселенцев тоже было оружие, что для большинства было непривычной дикостью. Пусть и старые эти винтовки были, а убивали с такой же надежностью как атомная бомба. После той перестрелки раненого бойца, который, вот ирония, сам и полез в драку, командир чуть не добил, и пообещал, что следующего пристрелит точно. Поэтому больше до стволов дело не доходило. Но драки случались регулярно.

В Городке с этим было немного проще. Там встречались женщины, которые предпочли труду до седьмого пота в поле или лесу, более приятный труд, лежа на спине, или как там захочется «посетителю». Но таких было мало, да и расплачиваться с ними было тяжело – не всякая брала российские деньги.

Любителям женского тела помог случай – однажды один боец расплатился с дамой небольшим кусочком желтого металла. Слух об этом по нижним чинам разлетелся мгновенно и всех охватил приступ золотой лихорадки. Но не надолго. Через три дня об этом прознал Седенький и та речушка, что дарила надежду на получение доступа к женскому телу, была споро оцеплена, найденное золото (у тех дураков, кто не догадался его припрятать) было изъято и в дальнейшем «мытье» было запрещено. Но найденное «на дороге» можно было сдавать под роспись в штаб по фиксированным ценам. И на ту речушку самые приближенные Седенького зачастили, а некоторые – прямо там разбили палаточный городок. А, судя по довольному лицу полковника, возвращающегося каждый раз оттуда, прииск не бездействовал.

Короче говоря, когда группа бойцов первой роты второго полка решила свалить в самоход до ближайшего городка аборигенов и предложила Игорю присоединиться, он всей душей поддержал это дело. Идея была, как все гениальное, проста. Каждые 2 недели личный состав в деревне менялся. Происходило это так: приезжали два газика с бойцами на замену, день все дружно квасили, потом старая смена уезжала в Городок, а новая оставалась. Путь от деревни до Городка занимал, по слегка намеченным сквозь окружающие леса дорогам, около двух дней. В этот раз, под предлогом отправки в деревню запаса продуктов и материалов, в колонну вместо второго газика вошел грузовик «Урал». Разгрузив его, в часть было отправлено донесение о поломке подвески грузовика, с запросом оставить вторую машину до момента, пока «Урал» не починят, и можно будет обеим двигаться обратно. Разрешение было получено, и в этот же день обе смены взяли пистолеты, загрузились в «козла» и «Урал» и отправились на поиски приключений. Один из парней умудрился перерисовать в штабе кусок карты, на которой был отмечен ближайший к деревушке крупный поселок аборигенов.

Дорога была ужасна. Ехать приходилось буквально шагом, продираясь сквозь леса и болота, часто возвращаясь назад для обхода совершенно непроходимой местности. Хорошо еще, что по ночам уже подмораживало, и грязи было немного – для полного удовольствия не хватало только завязнуть в болоте или яме, вызывать помощь и отвечать потом на неприятные вопросы, как грузовик оказался в ста километрах от предполагаемого расположения. Двести километров пересеченной местности, без дорог – только по приблизительному направлению, машины преодолели за два дня. В эти дни регулярно проводились сеансы связи со штабом, рапортовалось о ходе работ по ремонту, настроению личного состава и т. д. После каждого такого сеанса окружающий лес сотрясался от взрывов солдатского хохота – обмануть «кусков» всегда было самым любимым развлечением личного состава.

К середине третьего дня машины тихим ходом подошли к опушке леса. За ним начиналось большое поле, через которое протекала речка. В центре расположилась деревня, хотя, по местным меркам, это был город. Город был окружен деревянными стенами, сделанными из плотно пригнанных друг к другу толстых, вертикально стоящих на земляном валу бревен. Верхний конец бревен был заострен. За краем стены виднелись многочисленные деревянные стены и, крытые дранкой, крыши. В стене были видны ворота, охраняемые по бокам двумя деревянным башнями. От ворот расходилась в разные стороны дорожки. Одни вели к скоплению сараев около причалов, другие в лес, третьи в поле.

После небольшого совещания было решено оставить машины подальше в лесу, а в город идти пешком, чтобы не шокировать местных. Естественно никто не волновался за душевное спокойствие людей – просто с перепугу закроют ворота, и как тогда попасть в город? Штурмовать стену? Все одеваются в робы и старую потертую форму без знаков различий, чтобы не привлекать внимания, с собой каждый берет только пистолет и запасную обойму – на всякий случай. Единственное, о чем всех предупреждал Игорь и Стас – два сержанта на всех рядовых, это применять оружие только в самом крайнем случае – до которого ни в коем разе дело не доводить. «И болтайте поменьше, надеюсь наш язык хоть как то поймут».

И вот толпа оборванцев, по-другому и не скажешь, во второй половине дня подошла к воротам. Ворота охранялись одним воином, одетым за место брони во что-то напоминающее ватник, в кожаной шапке, с нашитым на нее простым кольчужным плетением. На ногах были обычного вида кожаные штаны и из более толстой кожи сапоги. Из оружия при нем было короткое копье с металлическим наконечником прямой меч и нож в ножнах на поясе.

– Я вас не знаю! Кто такие? Куда идете? – спросил он преграждая дорогу к воротам.

– Мы туда – ответил Игорь и махнул рукой в сторону ворот.

– Сколько вас?

– Сам что ли не видишь? Двадцать нас!

– Сколько? А… Два десятка. Кто такие?

– Охотники.

– До чего охотники?

– Ну лучники.

– А… Луки делаете?

– Да нет же, мы на зверей убиваем и шкуры снимаем.

– Промысловики значит. Оружных не пущу.

– Да где ты у нас оружие видел?

– А ну – рванье пошевели! – указал он на одетых в робу. – Где луки оставили? Мечей, топоров боевых нет?

– Да вот смотри – нет!

– Ладно, проходь…

Солдаты прошли за ворота, про себя посмеиваясь над здешней системой контроля – при желании этого одного туповатого охранника можно было повязать за секунду открыть ворота и ворваться в город. Однако, зайдя приоткрытую створку, многие изменили свое мнение. Невидимый из-за стены, за створкой ворот, стоял десяток воинов, одетых в единообразные кольчуги и железные шлемы, уже с мечами и саблями наголо. Все они проводили каждого из гостей внимательными взглядами. Когда солдаты зашли за угол дома старший в десятке подозвал охранника ворот.

– Ну?

– Странные люди. Одеты как смерды немецкие, а идут как дети боярские. Говорят, промысловики, а при себе даже ножа не имеют. Руки все мягкие, как у боярыни княжеской, такими не шкуры снимать, а бисер перебирать.

– Думаешь тати какие?

– Да на татев не похожи…

– Подсылы ромейские?

– Это может…

– Хм… Эй Пескарь, Федька! Вы где? Поди сюда, мальцы, – к десятнику подбежали два пацана лет по семь. – Слухайте…

Отряд «самоходчиков» шел по городку. Город был необычно чистый, по сравнению с любым другим средневековым городом. Естественно, других средневековых городов солдаты не видели, но чистоту отметили. Дороги были покрыты щебнем из обоженной глины и мелкими камнями. Около каждого дома стояла знакомая даже на вид и на запах будка. Один раз они видели, как местные золотари вычерпывали огромными ковшами содержимое ямы под такой будкой и грузили помои в огромные бочки, стоявшие на повозке – никакими прелестями европейского средневекового города типа содержимого ночного горшка на голову из окна дома тут и не пахло. Дома были деревянными, выглядели небогатыми, но добротными и чистыми. Над крышами домов виднелись печные трубы – то есть дома топились не по-черному. Встречающиеся люди были одеты в чистую и опрятную но явно дешевую одежду, из кожи или из грубого домотканого полотна. На ногах были обычного вида сапоги из грубой кожи. Очень много было конных, которые проносились по середине улицы. Кстати – на дорогах тоже было чисто – на глазах солдат одна из пробежавших лошадей вывалила прямо по центру кучу лучшего удобрения, так через минуты из ближайшего дома вышел местный житель и все собрал. Через минут пять солдаты дошли до центра городка – городок был действительно очень небольшой. Центр города представлял собой большую площадь, замощенную огромными дубовыми плашками. В центре на п-образной каменной перекладине висел небольшой колокол. По сторонам площади располагались самые большие и высоки здания в городе: два каменных, побеленных терема классического старорусского зодчества, как в Новгороде, три огромных деревянных здания, похожие можно увидеть был в Кижах, и одно каменно-деревянное здание непонятного вида и назначения. Были над этой постройкой и купола в количестве пяти штук – один большой, и четыре поменьше, и башенки, и еще всякие различные украшения. Двери в это здание были открыты, и отряд вошел внутрь. То, что они сначала приняли за храм, внутри оказалось вроде как музеем. Стены были задрапированы дорогими даже на вид тканями, искусно написанными картинами, изображающую природу, животных и людей. Рядом находились какие-то свитки, красивые, изукрашенные резьбой, росписью или чеканкой посуда из различных металлов и дерева, предметы быта, немного золотых и серебряных украшений, меха, чучела животных. В здании никого не было.

Посмотрев на выставленные предметы, солдаты вышли на воздух. У вьющегося на площади малыша они спросили:

– Эй, пацан! Подь сюды! – мальчишка подбежал. – Веди нас в кабак!

– …?

– Бл…! Вот дикари! Ну в кафе, в бар, в таверну, в ресторан, в гостиницу! Понимаешь меня?

– Нет…

– Ну…, где едят и пьют – туда веди!

– А… подемте хоспода, – глаза мальчишки хитро блеснули.

– Надо же – знает как обратиться… Веди!

Через 2 минуты ходьбы отряд подошел к большому комплексу домов, обнесенному невысоким частоколом.

– Во, Семена Бобра подворье. У него все столуются.

– Пацан, а как тут у вас с раздвигаловом? – спросил кто-то из солдат.

– ?

– Бл..! Ну девки есть тут?

– А как же не быть, есть…

– Ладно. Свободен, малец, – сказал Стас и кинул ребенку маленькую, блестящую монетку – копейку. Российского образца.

– Благодарствую, хоспода, – поклонился мальчишка, сунут копейку для сохранности в рот и убежал.

Солдаты вошли внутрь. По периметру двора были расположены различные хозяйственного на вид назначения постройки, назначение лишь некоторых можно было понять городскому жителю: там, откуда слышалось ржание – конюшня, мычание – скотный загон. В самое большое здание вели открытые двери, из которых доносились дразнящие запахи свежей горячей пищи.

Из дверей выскочил мужик и подбежал к бойцам.

– Здравы будьте. Чего изволите?

– Значит так! – Стас, довольный приемом, явно разошелся. – Ты нам поляну накрой, жратвы значит, всякой свежей, мясца побольше, хлеба. И выпивки, – хозяин явно мало понял произнесенных слов, но зачем как не поесть или выпить приходят люди, и начал перечислять.

– Бычок есть, еще мычал утром, рыбка копченая и свежая, хряка того дня принесли, вино хлебное, пиво, квасу…

– Вот все и тащи.

– А прикажите где накрывать?

– Где, где? В доме давай! Не в грязи же есть! – важно сказал Стас.

Очень скоро о Стасовых понтах все пожалели. Внутри здания, в общем зале было темно – окна, затянутые чем-то кожаным, пропускали мало света. Освещалось помещение еще лампами и факелами, от которых было душно. Единственное, что утешало – что пищу принесли быстро, и была она очень вкусная, хоть и простая – мясо, рыба, какие-то лепешки. Принесли и слабенькое на вкус солдат пиво и хлебное вино, оказавшееся слегка разбавленной водкой.

Через полтора часа осоловелые солдаты стали по одному выходить «на воздух» – к небольшой будке в углу двора. Пришла очередь и Игоря. Когда он возвращался, около входа его ждал Станислав и двое его самых близких товарищей, причем все были трезвые. Ну, почти.

– Давай отойдем, Игорек, надо обсудить кое-что…

«Блин – вот ведь ему неймется, опять хочет по роже получить?» – подумал Игорь. Вчетвером они отошли за сарай, в котором было навалено сено выше человеческого роста.

– Ну?

– Не кипятись Игорь. У меня к тебе предложение. Смотри – мы поели-попили, а как расплачиваться будем? Как бы нехорошо не вышло. – один из спутников демонстративно достал пистолет.

– И что ты предлагаешь?

– Уходить надо бы. И лучше с шумом с небольшим – чтобы денег не потребовали.

– А стража на воротах?

– А пистолеты у нас с собой же есть…

– Нет. У нас же приказ – не задирать местных!

– Ну не смогли мы… – улыбнулся Стас.

– Нет. Во-первых – они нам ничего не сделали, и грабить их я не буду и тебе не позволю. Во– вторых – ведь ты не просто собираешься уйти, не заплатив? Так ведь?

– Да. Ты совершено «во-вторых» прав. Парням надо с девками расслабиться, да и я не откажусь, рыжье из музея местного можно прихватить, чтобы с пустыми руками не возвращаться… А «во-первых» – это ты не прав. Местные тебя избили – до полусмерти.

– То есть? – удивился Игорь. – Я ведь…

– Да, – кивнул Стас, – сейчас ты в полном порядке, был… – И кивнул еще раз.

Затылок Игоря взорвался болью, и он повалился в смягчившее его падение сено. Пока один из приятелей отвлекал внимание демонстрацией пистолета, другой плавно зашел ему за спину и по команде Стаса огрел Игоря по шее чем-то тяжелым. Стас наклонился к Игорю и произнес: «Смотри-ка! Крепкий! Лежи! Ты останешься здесь. После того как мы погуляем местные вряд ли будут тебе очень рады. Или, наоборот – усмехнулся Стас, – будут очень рады. Я думаю, так мы с тобой будем в расчете за тот кабак. Бывай» – и ушли. Лежа, Игорь услышал крик Стаса, маскирующегося под пьяного: «Паацааны! Игорька! Дружбана моего! Местные, сержанта замочили! Отомстим!», и начал с трудом подниматься, как услышал над собой голос: – «тебе ведь сказано, лежать!». На этот раз он даже не успел почувствовать боли.

Глава 11
Ярослав

«Время лечит» – думал Ярослав, глядя в деревянный потолок. Вот уже пол года прошло с того чудовищного для него дня. За это время случилось многое, что отправило на задворки те воспоминания. Учебка, погрузка-разгрузка не до седьмого, а до семьдесят седьмого пота, да и колония эта неизвестно где… «Армия отлично промывает мозги, – с грустью продолжал размышлять он. – Мне уже почти не больно. Все заслонили мысли о сиюминутных делах, о том, что важно именно сейчас – поесть побольше, отдохнуть лишнюю минутку, поспать, меньше поработать… Все заслонили обычные, мелочные дрязги. Да и разговоры… Всего несколько ребят попалось, с которыми поговорить можно о чем то. А с остальными, только о: «вот мы тогда выпили по ящику на каждого…» или«…а потом я ее 2 часа трахал!..» Да… Судя по тому, что меня опять обуяли мрачные мысли жизнь стала слишком легкой. Надо же – легкая жизнь, а я недоволен… Хотя это все может скоро измениться. Вот – неделю назад вернулись эти му…и, которые в самоход свалили до города местных – неделю их искали. Хорошо еще то, что они там ничего не натворили. Говорят даже умудрились выменять у местных золотых украшений и утвари серебрянной, которую отдали своему полкану. Их даже похвалили… Потом, после того, как поимели во все дыры… Но всем остальным под страхом расстрела на месте запретили какие-либо походы. Или первый случай пропажи солдата – сержанта, кстати, из той же роты… Как в анекдоте: – ушел в лес и не вернулся…»

– Опять хандришь? – Сашка, его приятель еще по первой палатке, хлопнул по плечу. – Пошли, отдохнем немного. Там ребята из второй роты устраивают маленький праздник, водочки ставят… А то послезавтра же нас сменяют…

– А сам то, ты, как? В себя пришел уже? – переспросил оторванный от своих мыслей Ярослав. Однажды, месяца три назад – летом еще, Александра вызвали на какое-то задание, с которого его привезли ночью совершенно «никакого». Тогда он вошел в палатку, сел на пол и неподвижно уставился невидящим взглядом в никуда. И так продолжалось до тех пор, пока не прибежал их лейтенант, схватил Сашку за шиворот и выволок его за собой. Вернули Александра уже совершенно пьяного, ну просто до полусмерти. Потом еще долго Александр был грустен, но до такого как в первый день дело уже не доходило.

– Да нормально уже все. А вот ты болеешь. Пойдем, выпьешь – полегчает, – это я тебе как старший по возрасту и опыту житейскому говорю.

– Ооо! Да уж, старший!

– Ну, на пару лет старше? То-то же… Ну все – пошли, только одеться не забудь – снег выпал уже.

– Да, гражданин начальник…

Вдвоем они вышли из своей казармы и отправились в соседнюю. Город, в котором они жили, кстати, так и не имеющий пока официального названия, был построен по образу всех военных городков России – общая стена, КПП на воротах, внутри поселок, а по центру – еще одна стенка, окружающая собственно военную часть, проход тоже через КПП. И, хотя, здесь город был намного больше, а военная часть – меньше, всего на один полк (командование решило сэкономить и использовать старый принцип: раз постоянно в городке будет находиться только один полк, а второй – «в поле», то и инфраструктуру создавать только для одного), все равно это была полноценная военная часть. Со своими особенностями: все должно быть чисто, опрятно, покрашено, прямо и перпендикулярно. Пока приятели шли до соседнего барака они как раз это и наблюдали. Дорожки очищены от снега, сугробы вокруг – квадратные, на КПП у кого-то проверяют документы – армия, секретность, блин. Пройдя чуть дальше, они увидели и тех, кто наводил порядок. Часть дежурного взвода, в валенках, занималась уборкой снега и формованием сугробов, другая часть взвода принимала около склада продукты – в городе солдат кормили в общей столовой, готовили по очереди.

– Хорошо, что наша очередь еще не скоро, – кивнул Александр на работающих лопатой солдат.

– Не скажи, – не согласился Ярослав, – легкая и чистая работа. Помнишь – как мы лужи разметали, сколько намучались. А здесь все просто.

– Ну кому что – тогда хоть теплее было. А так – вон в валенках намучаешься.

– А что ты имеешь против валенок? Прикалываешься надо мной?

– Дурная обувь.

– Да сам ты дурной! – возмутился Ярослав, – Я на тебя посмотрю, в сапогах как ты на морозе постоишь на часах. Ноги отваляться! Со звоном!

– Да ладно-ладно, уже и пошутить нельзя. Все я понимаю… Просто выглядит смешно…

– Я лучше буду тепло обут, а посмеюсь потом, когда у глупого модника ноги отмерзнут.

– Да ладно же, забей. Зато вон как оживился зразу. Ничего, щас накатишь одну-другую, бодряк наступит… Давай заходи, – приоткрыл дверь Сашка.

Казармы представляли собой одноэтажные деревянные здания барачного типа – длинные, с малым количеством, но зато большими, комнат, в которых располагались двухэтажные шконки. Каждый взвод в здании казармы имел свою огромную комнату, заставленную шконками и свою небольшую комнату отдыха, укомплектованную шашками, шахматами и нардами официально, и картами из под полы. Младшие офицеры ночевали в одной казарме со своими подразделениями, но в отдельных небольших комнатах. Казарм всего было десять штук – из расчета – две роты, одна казарма, но так как один полк постоянно был в поле жили довольно свободно. Однако с наступлением зимы эта свобода отрыгнулась диким холодом в помещении – мороз быстро нашел все щели в постройках и ледяной змеей заполз внутрь казарм. Естественно, все щели были на следующий день же найдены, чему способствовал слой льда вокруг них, и проконопачены, но быстро нагреть большие комнаты одной печкой-буржуйкой было нереально, так что пока все спали под двумя-тремя одеялами и в теплой одежде.

Эта казарма была как все. Ребята вошли внутрь, разделись и разулись, переодев зимние армейские ботинки на «гостевые» теплые тапки. Тапки имели огромные размеры и совершенно невоенный вид, все же некоторые мелкие послабления в связи с необычным местом службы им давали. Из комнаты третьего отделения раздавались звуки гулянки: громкие разговоры, иногда переходящие в крики, песни, одна из которых как раз закончилась. По стаканом как раз только начали разливать, когда двое новых бойцов вошли в комнату.

– О вот и они! Штрафную! – воскликнул один из отдыхавших.

– Точно! Штраф! – закричали все.

Стукнуло горлышко бутылки и бесцветная жидкость быстро заполнила стакан на половину. Стаканы здесь были правильными – граненые, которые изредка еще можно увидеть в старых столовых и у тонких ценителей. Экономисты наверное посчитали, что завозить вагоны разовой посуды сюда слишком дорого.

– Ну, будем! – сказал короткий тост Александр, все дружно звякнули стаканы друг о друга и выпили. – Эх, неплохо пошла! Ну давай дальше, разливай!

И пьянка потекла далее своим чередом. Тосты следовали за тостами, пустые бутылки с равномерной скоростью убирались под стол, поглощалась нехитрая закуска. Но вскоре наступил такой момент, когда уже не столько хочется пить, сколько хочется чего-то такого особенного, новых эмоций, дополнительных чувств, может приключений. Двое или трое ребят что-то не поделили и, как это часто бывает, по пьянке, быстро вспыхнула ссора. Поговорив на повышенных тонах, уже четверо вышли на воздух за разъяснениями. Освободившиеся места быстро заняли стоявшие в задних рядах – народу в помещение набилось много, а сидячих мест было мало. Наконец, по рукам пошла отложенная ради выпивки гитара, и зазвучали песни. Играть умели многие, песни тоже были разные. Разные песни, разные исполнители – много раз перестраивалась старенькая гитара, а пока народ травил байки, причем некоторые уже были местные. Кто на охоте медведя на нож взял, кто видел что, кто рыбу поймал голыми руками длиной «ну… вот со стол», кто-то умудрился заблудиться в лесу около деревни, да так, что обошел ее по кругу по лесу три раза и другие веселые истории. Но самую интересную и смешную на общий взгляд историю, пока следующий исполнитель настраивал гитару и размышлял, что бы такое сыграть, рассказал Меченный Олежек из их взвода.

Олег был именно тем неудачником, которому на первых учениях выстрелом пробили обе щеки. Сейчас, спустя несколько месяцев, от тех ран остались всего лишь два симметричных красных пятнышка молодой кожи, однако уже давным-давно его все называли Меченным. И это было еще самое приличное из прозвищ.

– Прикиньте, пацаны, у меня девушка из аборигенок появилась!

– Да ладно тебе п…ть!

– Да не, я серьезно!

– И где ты ее подцепил? Как ее зовут? Как она выглядит? – посыпались со всех сторон вопросы.

– Ща расскажу. Значит дело так было…

«Решил я как-то в увольнительную сходить порыбачить. Сами понимаете – куда еще можно тут сходить, либо в кабак – да там очередь, либо в лес, либо в деревню, либо на рыбалку. Да тем более тут все хвастались своими уловами… Нет вопросов. Пошел, взял у ребят пару удочек, и на речку нашу. Да нет же – не на Большую, по которой приплыли, а на ее приток – течет тут недалеко, метров пять шириной, но зато идти пятнадцать минут по протоптанной уже до нее тропинке. Прихожу я туда, а уже вечер, как раз к вечернему клеву, думаю поспеть, только закинул удочки, как меня окликают.

– Здрав будь, красный молодец!

Ну я испугался – только что же никого не было! Оборачиваюсь, смотрю, а там береза над рекой наклонена, что ветки реки касаются. А на березе той сидит девушка. Да какая! Лицо фотомодели, блондинка, а волосы длинные – наверное до талии или даже до колен. А фигура… Да нет, не как у фотомодели – модели они все плоские как доски и худые, как вешалки для одежды, а эта… Надето на ней было что-то вроде очень длинной рубахи – по щиколотки. И рубаха эта мокрая – вся тело как перчатка облепила… Ух какая фигура!.. А она сидит – и волосы отжимает – он тоже мокрые. Понятно, думаю я – купалась, наверное, и из воды на дерево залезла. Ну я ей значит говорю:

– Привет! Как тебя зовут?

– Плотва.

– Ха – я смеюсь, – нефигово я сходил на рыбалку – какую рыбку поймал! Что ты здесь делаешь? – а она только улыбается, и говорит:

– Волосы мокры и спутаны, подай добрый молодец гребешок.

– А что он там делает?

– Уронила.

– А сама что же не поднимешь?

– Трава ножки босы колет.

Ну я значит похожу, подбираю с земли гребешок – совершенно обычный на вид, из дерева и отдаю ей. А она еще больше улыбается и берет его.

– Благодарствую…»

– Ну а дальше?

– А что дальше, поговорили, я ей рассказывал про нашу жизнь, для нее это наверное на сказку похоже.

– А потом?

– Потом она уплыла…

– Как?

– Да вот так – прыгнула в воду – и уже на том берегу – плавает она действительно как рыба. Не зря ее так зовут. Раз в неделю встречались, тока вот зимой сказала не будет приходить…

– Да ну? Ты расскажи лучше – на травке там, или на той же березке ты ее не разложил?

– Нет! – воскликнул Олег и слегка покраснел.

– Чо? Втюрился? – засмеялись сразу несколько парней.

– Да ну вас!

– Ну ты, брат, врать! – засмеялся один из слушателей и хлопнул по плечу солдата с гитарой. – Ну что, готов? Про что сыграешь нам?

– Ну раз зашел такой разговор, то как раз про женские обещания и сыграю.

Исполнитель взял поудобнее гитару, поерзал на стуле, начал играть и запел проникновенным голосом.

 
«Я ухожу», – сказал мальчишка ей сквозь грусть,[10]10
  В. Петлюра


[Закрыть]
«Ты только жди, я обязательно вернусь…»
И он ушел, не встретив первую весну,
Домой пришел в солдатском цинковом гробу.
Рыдает мать, и словно тень, стоит отец,
Для них он был, для них он был еще юнец.
А сколько их, не сделав в жизни первый шаг,
Домой пришли в солдатских цинковых гробах.
Когда-то он с одной девчонкою гулял,
Дарил цветы, и на гитаре ей играл,
И даже в миг, когда на белый снег упал
Он имя той девчонки кровью написал.
Развеет ветер да над могилой серый дым,
Девчонка та уже целуется с другим.
Девчонка та, что обещала – подожду.
Растаял снег, исчезло имя на снегу:
Он до рассвета всего лишь часа не дожил,
Упал на снег и грудью Родину закрыл,
Упал на снег не в дни войны, а в мирный час,
И для него весны рассвет навек погас:
«Я ухожу», – сказал мальчишка ей сквозь грусть, —
«Ты только жди, я обязательно вернусь…»
И он ушел, не встретив первую весну,
Домой пришел в солдатском цинковом гробу.
 

После песни еще некоторое время все сидели молча и не смотрели друг на друга. Каждый с грустью задумался о той, которую оставил там, так далеко, что даже невозможно себе представить. Каждый вспомнил обещания, которые звучали при прощании, и думал – а дождутся ли его? Или уже никто его не ждет? И будет ли кого ждать? Вернется ли из них домой хотя бы кто-нибудь?

Но чувства, которые испытала большая часть аудитории, ни в какое сравнение не шли по сравнению с той мукой, которую испытал Ярослав. Оказывается, он ошибался, когда думал, что все уже прошло, забыто и глубоко похоронено. Совсем не так все оказалось. Все так же больно даже при краткой мысли о ней, и никуда не делась эта гадкая, заставляющая так мучиться, любовь. Наоборот, эта песня вскрыла тоненькую корочку запекшейся крови, которую он почитал за непробиваемую броню, и обнажила кровоточащую рану на сердце. И вместо отдыха он получил пытку.

«Что же, – подумал Ярослав, – пойдем испытанным путем» – и налил себе полный стакан водки. За столом уже опять разрослась беседа, так что никто не заметил состояния несчастного. А то было бы только хуже. Выпившего человека так и тянет кого-либо пожалеть, кому посочувствовать, а для Ярослава это было таким же удовольствием, как поворот ножа в ране. Выпив под какой-то новый тост Ярослав налил себе следующий стакан, потом еще один… А что было потом он уже не помнил, но цель – чтобы не было мыслей и чтобы не было так больно была достигнута. Больная на утро голова отлично помогает от сердечной боли.

Но и родная армия тоже не оставила Ярослава один на один со своими проблемами, чем могла – помогла. Роту, в которой служил Ярослав, внезапно отправили на смену другой, хотя их очередь должна была наступить только через неделю. По пробежавшим по казарме слухам замещаемая рота, из второго полка кстати, сильно чем-то «облажалась» и ее срочно меняют. Позиция располагалась в 30 километрах к югу от Городка около небольшой деревушки, так что идти предстояло часов семь, времени, чтобы протрезветь, было достаточно.

«Сушняк» окончательно добил Ярослава на третьем часу марша. Он уже несколько раз останавливался и нагибался чтобы опорожнить и без того пустой желудок, ел снег, но ничего не помогало. Спасение пришло в виде команды «Привал!». Все дружно повалились в снег где кто остановился – не легкая это работа брести выше чем по щиколотку по снегу в полной боевой. Хорошо еще, что капитан, видя их состояние, не устраивал по пути отработки – никто не «нападал», не было «засада слева, ты и ты убиты», «снайпер на дереве», «раненых и убитых не бросать – несешь ты и ты», не было и разведки местности по сторонам от тропинки, которая местами была засыпана снегом по пояс.

Ярослав на карачиках подполз к Сергею и спросил.

– У тебя есть?

– У… – застонал Сергей.

– Я знаю, у тебя есть. Дай глоток сделать – я вчера убрался в никак. Ну дай а, видишь – худо мне.

Серега Варламов, из их роты, был фигурой известной и колоритной. Хотя в армии трезвенники встречались так же редко, как и девственницы – проститутки, но даже на общем фоне он был еще той пьянью. Как-то с ним произошел настолько смешной случай, что над ним угорал весь полк. Ярослав был свидетелем тому лично, и потом не раз рассказывал это все в красках.

Однажды на утреннем построении, лейтенант отметил, что рядовой Варламов как обычно не вяжет лыка. Обычно его ставили в задний ряд, и все что от Сереги требовалось, это напрячься и относительно трезвым голосом сказать при выкрике его фамилии «здесь», но так получилось, что в этот раз он стоял в первом ряду. Конечно, лейтенант знал все о своем подразделении, кто пьет, кто пыхнуть любит. Кстати, если на пьянство смотрели до определенных приделов сквозь пальцы, то за наркоту гоняли жестоко. Двое пойманных с обычным косяком были на месте забиты своим лейтенантом до полусмерти, а вся рота получила такое взыскание тренировками и работой, что чуть их потом не добила. Так что наркотиков не было, их и привести было трудно, как Ярослав слышал одна бандитская бригада, которая попробовала скрасить жизнь бедным солдатикам, пропала без вести целиком, в полном составе от «атамана» до последней «шестерки». Больше никто не пытался. А уж сюда завести наркотики было делом и вовсе невозможным. А вот на алкоголь было дано послабление, начальство отлично понимало, что две тысячи молодых жеребцов, загнанных за колючку и нагруженных работой и службой, вдали от женского пола, взбунтуются, если им не давать послабления. Но это только до определенных приделов, а уж такую наглость, как находиться пьяным в первом ряду никто не спустит, какие бы послабления негласно не были бы даны.