Текст книги "Невозвращенцы (СИ)"

Автор книги: Михаил Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 75 страниц)

Часть вторая

Глава 12
Алена

Деревня Дубки северной волости Великого Княжества Словенского, Липец года 1787 от обретения.

– Синица! Где ты, дрянная девчонка! – неприятного тембра голос раздавался на опушке леса.

«А вот и не найдешь!» – подумал беглянка, сидя в густых ивовых кустах.

– Синица! Отзовись! Тебя батюшка кличит!

«…Батюшка, это серьзно. Это мачеху можно не слушать, а отец…» С тех пор как матушку три года назад забрала лихоманка – за два дня зачахла, даже волхва или ведуна не успели позвать, отец не женился повторно два года. И вот год назад привел в дом новую женщину. Была она всего на пять лет старше приемной тринадцатилетней дочери и похоронила уже одного супруга.

– Синица!

Жилось падчерице несладко. Мачеха ее сразу невзлюбила и очень редко даже словом добрым поминала – даже называла не по имени – Алена, а по детскому прозвищу. Только отец иногда заступался за нее, но мачеха вертела им как хотела, и такие случаи становились все реже и реже. А уж когда год назад у нее появился маленький братик, то вся отцовская любовь сосредоточилась на нем.

– Алена! Немедленно отзовись!

«Это уже серьезно. Что же произойти должно было, если эта ведьма назвала ее по имени?»

– Ииидууу, – решила откликнуться Алена и полезла сквозь кусты.

– Вот ты где! Что делала? Почем раньше не откликалась? Я же волнуюсь о тебе!

«Как же, как же, волнуется она».

– Я по грибы ходила!

– Ну покажи, чего набрала– потребовала мачеха и потянула к себе корзинку. – У. Полная… И грибы какие хорошие, ни одного переростка. Умница.

«Что же случилось? – не на шутки испугалась Алена. – Такой ласковой мачеха была последний раз на свадьбе. С тех пор она меня словом добрым ни разу не порадовала. А сейчас, вон как расстилается… Что же случилось? Неужели».

– Пойдем скорее домой! Там у батюшки гости. Важные гости.

Гости были действительно важные. Настолько важные, что в деревню мачеха повела ее задами. «Тихо» – прошипела мачеха. Они тихо, никем не услышанные и не замеченные забрались в дом и кинулись в светелку. Там мачеха быстро сорвала с себя одежду, распахнула сундук и стала вышвыривать оттуда вещи.

– Так, это я одену… – быстро шел процесс выбора, – это тебе, это надень, и это, – мачеха выбирала из сундуков самые красивые и дорогие вещи, многие из которых даже не были ни разу одёваны. – Теперь так. Стой смирно!

Мачеха открыла заветную коробочку с различными притирками и начала наносить всю эту красоту на себя и на падчерицу. Так сначала в ход пошли белила, потом румяна, потом косу Алены быстро перепели, а тело начали одевать в роскошные одежды.

«Только не это, пожалуйста, боги молю вас, только не то что я думаю. Матушка-заступница, только не это» – но боги не ответили. В это время мачеха отставила шкатулку с притирками и достала другую – с драгоценностями, и стала вешать на себя все что в ней было – шесть колец – золотых и серебряных, несколько цепочек бус, серьги. Из этой шкатулки Алене не досталось ничего, а когда она потянулась рукой к лежащим в этой же шкатулке простеньким бусам из речного жемчуга, которые ей еще дарила мама, мачеха больно ударила ее по руке и сказала:

– Нельзя!

Теперь уже никаких сомнений быть не могло, и Алена совсем приуныла.

– Быстрее, – шипела мачеха и они побежали на кухню. Там каждая схватила по ковшу со свежим сбитнем, который явно этим утром сварила мачеха, и бросились к двери. Во дворе стоял одетый в самые роскошные одежды отец.

– Что так долго, Малуша? Гости уже заждались!

Сквозь щель в воротах Алена увидела пять оседланных лошадей и их богато разодетых всадников. Они занимались тем, что внимательно рассматривали подковы, упряжь, одежду друг друга. Вокруг на скамейках вольготно расположилось все незанятое на летних работах население – оба совсем старых деда, которые били баклуши, складывая готовые ложки в общую кучу, и одна бабка, которую по старческому слабоумию нельзя было оставить одну. Гости явно приехали уже давно, так как одежда была в полном порядке, упряжь сияла чистотой, а лошади выглядели полностью отдохнувшими. Но правила приличия не разрешали им войти в дом, более того, даже показать что они приехали, что ждут, что хозяин заставляет и ждать было бы верхом неприличия. По большому счету то, что они приехали и застали хозяина в врасплох – это их вина, и теперь они давали время хозяину встретить их чинно. Наконец отец Алены дал налюбоваться на гостей и громко прокашлялся. Гости сразу встрепенулись, подтянулись и явно главный из них, огромный мужик с широченными плечами и седой бородой, громко постучал в дверь. Хозяин отодвинул засов и распахнул обе створки ворот.

– Здрав будь, хозяин, – зашли во двор гости и в пояс поклонились.

– И вам по-здорову, гости дорогие, – поклонились хозяева, при этом Алена чуть не пролила приготовленный сбитень. – Испейте после дороги дальней.

Мачеха протянула седому полный ковш сбитня, а Алена растерялась. «Одесную, напои того» – прошипела мачеха. Справа стоял «немолодой уже – лет тридцати может», подумала Алена, протягивая ковш.

– Благодарствую тебя, красавица, – взял обеими руками ковш гость и стал неторопливо пить. Пока он пил, другие гости успели уже опустошить и вернуть мачехе ее ковш, Аленин же пил один не с кем не делясь.

– Благодарствую тебя, – повторился гость, перевернул ковш, показывая что не оставил ни капли, и вернул с улыбкой. – Как звать тебя?

– Алена, – ответила она и покраснела, потому, что руки гостя как бы ненароком задержались при передаче ковша на ее руках.

– Меня Стояном кличут, – ответил ей гость и опять улыбнулся.

– Так что же вы стоите, гости дорогие?! Проходите в дом, – пригласил хозяин.

– Спасибо Добромил, мы по делу.

– Да какие могут быть дела с дороги! Гостей с дороги не накормить – только богов наших гневить. А ну-ка, хозяйки накрывайте на стол, – крикнул он женщинам.

Слово хозяйки очень резануло слух Алены. Раньше, как и всегда должно, хозяйка в доме была только одна: сначала мать, потом мачеха, а она была ребенком и помощницей. Теперь же ее тоже назвали хозяйкой. А значит – она больше не ребенок, она уже взрослая жена.[12]12
  Здесь слово жена используется в значении женщина, как и значение слова муж – это не только супруг, но и мужчина.


[Закрыть] От этой мысли она буквально окаменела. Уже год как отец заводил все менее шутливые разговоры о том, что совсем она выросла, что скоро станет хозяйкой в своем доме и подарит мужу своему детей, а его порадует внуками, но то, что она может стать мужней женой уже до нового года, ей не приходило в голову.

– Ты поняла уже? – заметила ее состояние мачеха.

– Но он же совсем старый!

– Совсем он не старый, в самом расцвете сил! А красавец какой! Кузнец, говорят, искусный. Кузня своя, подмастерья…

– Но я не хочу!

– А тебя никто и не спрашивает. Негоже жене быть одной.

– Но ведь это нечестно! Я его не люблю! Я его первый раз….

– Ничего. Стерпеться – слюбится. Я тоже не любила, когда в первый раз. А теперь – хватит! Иди, накрывай на стол. Показывай, какая ты хозяйка.

Весь последующий праздник прошел для Алёны как в тумане. Она покорно носила на стол различные кушанья, убирала со стола, тихо сидела по левую руку от отца и вежливо краснела, когда ее хвалили. Наконец, это произошло.

– А что такая красавица, и без украшений совсем? – спросил Стоян.

– Да ей еще никто не дарил, наверное, – ответил седой.

– Это неправильно. Посмотрите – губы маков цвет, коса цвета спелой пшеницы – в руку толщиной, а уж стан какой! Такая краса должна быть отмечена! Ей нужно что-то подарить, – продолжал рассуждать Стоян так, как будто Алены рядом не было.

– И кто подарит? Какой добрый молодец?

– А хоть и я!

– Ты, – притворно удивился седой, – да тебе еще рано поди бусы девкам дарить! – обычные в таких случаях сватовские слова по отношению к здоровому мужику звучали как настоящая насмешка.

– Так как же рано! Ничуть не рано! – притворно возмутился Стоян. – У меня дом есть, ремеслом богат, кузня есть своя, дети голодать не будут.

– А есть ли у тебя с собой бусы? Хоть из речного жемчуга? – продолжал задавать вопросы седой.

– Так как можно подарить такой красе бусы из речного жемчуга, у меня для нее нашлось бы что получше.

– А покажи!

– Смотрите, – сказал Стоян и достал из мешочка на поясе что-то круглое и блестящее.

Заинтересованная, как и все, Алена даже чуть привстала, чтобы лучше видеть. Кузнец медленно развязывал ткань в которую было завернуто это нечто получше, и Алена ахнула. На огромной ладони кузнеца лежала восхитительная серебряная шейная гривна, украшенная прихотливой чеканкой и небольшими подвесками.

– Примешь ли ты это от меня в дар, Аленушка? – внезапно обратился к ней кузнец.

Алена отдернулась и окаменела. Вот оно. Сейчас она должна все решить.[13]13
  Шейная гривна также являлась непременным атрибутом свадебного платья. Девушка принимала в подарок гривну, когда было согласна на замужество.


[Закрыть] Она беспомощно оглянулась по сторонам и натолкнулась на напряженный взгляд отца и тяжелый – мачехи. Никакого сомнения не было – в их глазах было только одно слово: «возьми». Алена, сдерживая слезы протянула руку и медленно взяла протянутое ей украшение.

– Ну вот и славненько, – сказал седой. Напряжение, простершееся над столом сразу рассеялось. На вересень[14]14
  Октябрь


[Закрыть] тогда и свадьбу сыграем.

Алена вскочила и, сдерживая слезы, выскочила из-за стола. Слезы прорвали плотину уже за порогом дома и закапали на руки, все еще сжимавшие серебрянную гривну.

Целый месяц после сватовства Алена ходила как в воду опущенная. Все ее мысли занимало одно, что очень скоро она, так и не изведавшая еще любви, будет отдана за совершенно незнакомого мужа. Который не любит ее, и которого не любит она. Просто затем, чтобы не остаться в девках, чтобы мачеха свободно распоряжалась в ее доме, чтобы в доме Семена появились дети. Ее дети… Видя состояние падчерицы мачеха как могла старалась ее отвлечь, а лучшим отвлечением от дурных мыслей по ее мнению была работа. С восхода и до заката Алена была загружена работой, а работы летним днем в доме – не переделать. Вот и сейчас она сидела в окружении половины женщин деревни. Этим вечером они занимались легкой работой: они пряли. Работа нудная и требующая усидчивости. А чтобы работа не утомляла и шла быстрее, ее сопровождали песнями и разговорами. Женскими. И главной темой последнего месяца была предстоящая женитьба. Вот уж Алена наслушалась про все – про жизнь, про мужчин, про женские обязанности, про то, как появляются дети и что надо делать с мужем. Но такие разговоры за последний месяц уже сильно поднадоели всем, и далее работу решили скоротать песней.

Запевали песни по очереди и выбор песни был на совести запевалы. Сейчас настала очередь Варвары. Варвара была особенной женщиной. Муж привез ее совсем ребенком из другого княжества, но она очень быстро обжилась здесь, завела со всеми хорошие отношения, чему способствовала ее комплекция – кузнецу впору. Некоторые ее недоброжелательницы после традиционной общей бани из парной выползали на четвереньках, а синяки по всему телу были явно не от березовых веников. И мужа своего она держала в суровых рукавицах.

Ночь темна-темнешенька,

В доме тишина;

Я сижу, младешенька,

С вечера одна.

Словно мать желанная

По сынке родном,

Плачет неустанная

Буря под окном.

До земли рябинушка

Гнется и шумит…

Лучина-лучинушка

Не ясно горит.

Поначалу, некоторые женщины с упреком посмотрели на Варвару, дескать – зачем расстраивать лишний раз невесту, но натолкнувшись на какой-то яростный взгляд после первого куплета, песню подхватили.

Затянуть бы звонкую

Песенку живей,

Благо, пряжу тонкую

Прясть мне веселей,

Да боюся батюшку

Свекра разбудить

И свекровь-то матушку,

Этим огорчить.

Муженек-детинушка

Беззаботно спит…

Лучина-лучинушка

Не ясно горит.

Хорошо девицею

Было распевать,

Горько молодицею

Слезы проливать.

Отдали несчастную

В добрую семью,

Загубили красную

Молодость мою.

Мне лиха судьбинушка

Счастья не сулит…

Лучина-лучинушка

Не ясно горит.

«Неужели это ждет меня? Вот такая сломанная жизнь? – думала Алена с набухшими на глазах слезами. Неужели я, не милуясь ни разу с любимым, которого у меня еще не было, вот так отдам себя этому старику? Неужели?…»

Я ли не примерная

На селе жена?

Как собака верная,

Мужу предана.

Я ли не охотница

Жить с людьми в ладу?

Я ли не работница

В летнюю страду?

От работы спинушка

И теперь болит…

Лучина-лучинушка

Не ясно горит.

Милые родители,

Свахи и родня!

Лучше бы мучители

Извели меня:

Я тогда не стала бы

Сетовать на вас,

Сладко ли вам жалобы

Слышать каждый раз?

Ах, тоска-кручинушка

Сердце тяготит.

Лучина-лучинушка

Не ясно горит…

Входная дверь хлопнула за выскочившей Аленой. Сиротливо осталось лежать на скамейке веретено.

– Зачем ты так? – спросила одна из женщин. – Почем ты ее мучаешь? Она же ласковая, добрая девушка…

– Именно поэтому. Я не хочу ей своей судьбы. Али вы ей этого хотите?

– Но она все равно ничего не может изменить, и мы не можем.

– Боги могут. И я им молюсь за нее.

«Что же делать?» – думала Алена. «Что я могу сделать? Как избежать судьбы такой? Или лучше как в песне? Камень на шее, и воду? Русалкой стать – парней соблазнять да по ночам по полю гулять? Да плохо это…»– с такими невеселыми мыслями она заснула.

На следующий день все валилось из рук. Отец и мачеха поехали на ярмарку в ближайший городок, а Алену, от греха подальше, оставили дома. Привыкать быть хозяйкой. Печальная девушка занялась нескончаемой работой – накормить кур, накормить свинок, приготовить, воды наносить из колодца, перебрать, просеять, прибрать… Именно за приборкой во дворе ее и застал стук в калитку.

– Кого там еще принесло? – неприветливо отозвалась Алена.

– Здравы будьте, – послышался женский голос, – можно?

– Заходите, – открыла калитку девушка.

За калиткой стояла молодая женщина, наверное ровесница мачехи. Одета она была скромно и выглядела устало.

– Здесь живет Добромил сын Пахома?

– Тута, – ответила Алена.

– А ты кто ему?

– А я его дочь, Алена.

– А где батюшка твой, и матушка?

– На ярмарку поехали, а вы по чью душу?

– По твою! – закричала незнакомка и с силой вцепилась левой рукой в волосы хозяйки, а правой начала наносить беспорядочные удары, стараясь попасть ногтями в глаза.

Ошеломленная Алена сначала не пыталась сопротивляться этому неожиданному нападения, а потом уже стало поздно. И не сравниться по силам четырнадцатилетней девушке и взрослой женщине.

– Стоян будет моим! – кричала женщина, стоя над Аленой и нанося ей удары, – Моим! Моим! Моим!..

Когда Алена уже не могла сопротивляться, а на удары только сжималась как маленький лесной зверек и тихо скулила, незнакомка наклонилась к ней и прошипела:

– А если ты не передумаешь – к колдуну пойду, изведу тебя, разумеешь?

–.

– Вот и хорошо, – сказала ревнивица и ушла.

Когда Алена смогла подняться на ноги, обидчицы и след простыл. Кое как доковыляв до дома и приведя себя в порядок перед кадкой с водой, Алена продолжила работы по дому. Сейчас, хоть все тело и болело, надо было идти за водой.

У колодца, избитая Алена встретила Варвару. Та с удивлением посмотрела на нее. А посмотреть было на что – все лицо в синяках и ссадинах, волосы растрепаны и выбиваются из под платка, несколько прядей вырваны и кожа покрыта коркой запекшейся крови. В деревне давно уже не случалось никаких драк с участим женщин – ибо Варвара держала всех в кулаке, а мужа, чтобы законно побить, у Алены пока еще не было.

– Что случилось, девочка?

Алена заплакала.

– Ты не реви, слезами горю не поможешь, ты рассказывай.

«… А напоследок извести меня порчей колдуна обещала.» – закончила свой рассказ Алена. Варвара задумалась. Она встречала эту женщину – она проходила мимо ее дома и спрашивала как найти семью Добромила. Не думая ничего плохого, она указала точно дом, а теперь об этом сильно жалела.

«Ну надо же – дурища какая. Избила до синяков, до крови – по Правде три гривны заплатить должна. Но вот, что делать с покладом?[15]15
  Порча, проклятье


[Закрыть] Оберег ей нужен, надо к ведуну или к…? Точно! Как же я сразу не догадалась?! Вот же он! Спасибо тебе, Мара!»

– Так. Слушай меня внимательно, дочка. Ты дожидаешься отца своего и вы ступайте в соседнюю деревню – к боярскому тивуну.[16]16
  Тиун, тивун. Княжеский или боярский чиновник нижнего или среднего уровня (в зависимости от места) в средневековой Руси. Следил за сбором виры, решал споры.


[Закрыть] За те побои положено тебе головное[17]17
  Головничество, головное – вознаграждение пострадавшему (или родственникам – если за убийство), в отличие от виры – что шла князю.


[Закрыть] – три гривны…

– Так откуда я знаю кто она? Кто ее найдет?

– Это не твоего ума – побои есть, если не найдут – то виру и головное заплатят из общинных.

– А с порчей что делать?

– А с порчей… С порчей…. Оберег тебе нужен. Нужно найти ведуна и попросить у него оберег. Вот в три гривны ты и уложишься…

– Да где ж его взять то, ведуна? Последний наш вон помер год уже как, а другого нету…

– Ну, можно тогда пойти помолиться с волхвом, дары принести богам нашим, заступникам.

– А где? Наша деревня так своего волхва и не прижила…

– Надо ехать туда, где они есть. Лучше всего, конечно – в Святоград.

– Так до него идти то столько! Я же до свадьбы не успею…

– Да. Святоград, – как бы не услышав слов Алены продолжала Варвара. – Там, где расположены Великие Семинарии. Великие Семинарии – в которые берут мужей и жен со всего мира, не глядя ни на возраст, ни на положение…Будь ты хоть беглый холоп – все равно, если тебя взяли, то отныне ты свободен и не подлежишь простому суду – только княжьему или божьему. Закончив которые становятся волхвами и служат богам нашим и детям их кто мечом, кто пером, кто дланью, кто животом своим…

– Хоть беглый холоп… – прошептала Алена.

– Да. Если возьмут, конечно. Но волхва можно найти и в любой крупной деревне, или городке. Я тебе не советую, – голосом выделила Варвара именно это слово, – ехать в Святоград, это далече, да и оттуда можно и не вернуться. К свадьбе. Надеюсь, ты меня правильно разумеешь?

– Да, – девушка твердо взглянула в глаза Варваре.

– Вот и ладненько. Пойдем, я тебя полечу малехо.

Глава 13
Здравомысл

Великокняжеский Детинец Суздальского кремля, Студень[18]18
  Декабрь


[Закрыть] года 1787 от обретения

– Княже, гость к тебе, – здоровенный русин ближней дружины, один из тех кто сегодня охранял покой князя, прервал его размышления.

Князь очнулся, оторвал свой взгляд от завораживающей пляски огненных лепестков в камине и сказал:

– Сюда его пошли, – и опять протянул руки к огню.

Великий князь Суздальский, Всеволод Ратимирович был уже не молод – уже сорок пять Перуновых Празднеств его меч пел песню огня.[19]19
  Войны Роси считают свой возраст по количеству Перуновых Празднеств – весеннего праздника, олицетворяющей победу весны (огня) над зимой. Войны на этом празднике участвуют в «пляске печей» – сложный мистический ритуал сражения на настоящем оружии, одновременно являющийся своеобразным посвящением в войны. Выдержать этот бой могли только сильные бойцы. Молодые войны попадали на этот ритуал только тогда, когда могли его выдержать, а пожилые – пока могли его выдержать. Многие старые бойцы погибали в этот день, нарочно не приняв предостережения от волхвов или князя. Считалась, что умереть в пляске – это отправиться прямиком в дружину Перуна – лучшее что может произойти с воином.


[Закрыть] Но годы не согнули его, не превратили в сгорбленного полубезумного старика, а только прибавили силы и мудрости – как могучий старый дуб, у которого уже есть сухие ветки, крепок был князь еще своим разумом и телом. Вот только мерзнуть стал он в последнее время все сильнее, оттого и горел очаг в его покоях постоянно.

– Здрав будь, княже, – легко поклонился гость.

– А! Здравомысл! И тебе по-здорову. Вернулся? Ну, садись, сбитня вон испей, с дороги, или что поболе хочешь? Сей же час принесут, кликну только.

– Благодарствую, княже, я уже поутреничал в яме.[20]20
  Имеется в виду «ям» – дорожный трактир.


[Закрыть]

– Ну, тогда поведай мне, как съездил.

Здравомысл улыбнулся, и князь который раз удивился. «Сколько его знаю, а все равно чудно» – подумал князь. «Был Здравомысл огромный, богатырь прямо, легко гнул подковы и кочерги на спор завязывал двойным узлом, зато лицо имел – как у доброго дитя – чистое и безхитростное, в мир с него смотрели ясные васильковые глаза, а волосы его огромной пшеничной копной рассыпались по плечам – в бою хоть подшлемник не одевай. Девки просто разум теряли, когда его видели,» – продолжал рассматривать своего друга князь.

И все обманывались, глядя на внешность Здравомысла, потому что самое важное, за что Здравомысл был доверенным ближником князя была не медвежья сила, а ум и хитрость, которые, скорее подошли бы древнему старцу. От его замыслов, которые практически всегда исполнялись, скрипя зубами плакали от зависти (и не только от зависти) ромейские сенаторы, немецкие бароны, и северные ярлы, а осведомленные враги князя просыпались в хладном поту от одного только образа его и долго стояли у идолов, моля только о том, чтобы Здравомысл не обратил на них своего взора. Неосведомленные же враги засыпали сном вечным.

А что самое удивительное, было Здравомыслу всего двадцать шесть лет.

– Съездил я добро. С великим князем Владиславом Киевским виру ссудил, так что обид он на нас теперь не держит. По дороге заехал к друзьям своим, они много интересного про немцев поведали – опять там ратяться, ну и послухи всякие собрал, с подсылами своими встретился…

– Важное есть чего? – спросил князь.

– Да нет, все пока добро.

– А правда ли, что дочка князя Владислава, блудлива, аки кошка вешняя?

– Ха, – рассмеялся Здравомысл, – правда. Я таких рассказов наслушался, что впору и заалеть.

– А почто она еще не отдана? Разве никто ее не сватал?

– Да сватали ее, для сына великого князя Словенского, сам князь ездил, да что-то не договорились, даже я не знаю, почему. Поговорили князья с глазу на глаз, и отложили сватовство…

– А великая княжна Ольга гуляет пока?

– Ага, говорят, к примеру, что всю большую дружину батюшки своего уже испробовала.

– Ну да ладно. Слава богам, у меня сын уже взял себе жену… Тогда, Здравомысл, слушай. Опять у нас какие-то ссоры с Новгородом… Жалобщики пришли ко мне, говорят, разоряют деревни, люд черный в полон уводят. Вроде же мы с князем Новгородским договорили?

– Значит, опять кесарю ромейскому неймется. Ему мы аки кость в горле. Вот и мутит он купцов да людишек новгородских. А их, ты же знаешь, и мутить нечего. Они и так всегда готовы ближнего своего, да и дальнего тоже, добра нажитого лишить. Одно слово – тати. И князь там не такой всевластный, как у нас.

– Ну, полно тебе, подлащиваться. Моя власть ничто, по сравнение с тем же Владимиром. Займись этим.

– Ну хоть какое дело… – проворчал Здравомысл и прихлебнул из кубка принесенного холопом вина.

– Неча мне тут рожи корчить. Я знаю, ты любишь большие дела, но слава Богам, сейчас нету ничего большого. Так что, займись.

– Добро, – проворчал свое любимое словечко Здравомысл.

– Уже додумал, как?

– Да как обычно, Боги если разрешат. Кликнем рать, их вызовем, соберемся на поле каком, попируем, вина да меда выпьем… А доглядов ромейских беленой[21]21
  Естественно, не ядовитым растением. Имеется в виду дезинформация.


[Закрыть] накормим, что заратились страшно, что десять сотен воев и пять сотен лошадей потеряли каждый, что плач стоит по всей земле – пусть позлорадствует…

– Ты только смотри, чтобы в яви так не вышло. Десять лет прошло уже…

Князь намекал на битву, произошедшую десять лет назад между войском Словенска и Киева. Две пограничные деревни – одна платила дань великому княжеству Киевскому, другая – великому княжеству Словенскому, не поделили межу. Дело дошло до ссоры, в ход пошли дубины, потом луки и ножи, пролилась кровь. Ссора разрасталась, в конфликт включились два младших князя – один киевский, другой словенский, как потом задним числом выяснил Здравомысл, подогреваемые ромейскими подсылами. В итоге на спорном поле состоялась битва княжеских дружин, которая привела к полному истреблению обоих – двести отборных ратников погибли не от рук немцев, ромеев или кощунов, а своих братьев, говорящих на одном языке и молящихся одним богам. В ссору тогда ввязались уже более властные местные князья, пошло взаимное разорение, в эти местности потянулись татарские и ромейские скупщики добычи и торговцы полоном. Через некоторое время состоялась вторая битва, в которой уже погибло более тысячи человек – уже ощутимая потеря для великих княжеств.

Положение спасли подошедшие перед третьим сражением ближние с частью большей дружин великих князей во главе с обоим великими князьями. Спорщиков разделили, особо буйных отливали ледяной колодезной водой, самые буйные получали вызов и сложили свои буйные головы в поединках с ближниками[22]22
  Самые сильные и опытные войны. Лучшие бойцы.


[Закрыть] великих князей. Битва не состоялась, но до сих пор тянется череда схваток кровников с обеих сторон.

Результатом той ссоры стало заметное охлаждение в отношениях обоих государств, укрепление границы между ними – до этого она была весьма условной, падение на десятую часть доходов от торговли, и на пятую часть – доходов от приграничной области, потеря заметной части дружин окрестных князей, и как результат несколько налетов степняков в на стыке двух государств. Еще повезло, что свет не увидела кровь ни одного из ближников или семей великих князей, иначе война стала бы серьезной. Кстати, сватовство великого князя Словенского как раз должно было снять эту слишком медленно уходящую напряженность. Ромейских подсылов живьем взять не удалось, как не сокрушались приготовившие для них особые пытки великие князья…

– Не волнуйся княже, все будет добре.

Вдруг беседу прервал стук в дверь. Зашел опять тот же гридень.

– Княже, гонец к вам, скорый. Вести важные говорит принес.

– Давай его сюда.

Гридень вышел и вскоре в комнату вбежал гонец. Был он грязен, вонял лошадиным потом и еле – еле держался на ногах.

– Князь, злую весть я принес, не вели казнить.

– Говори, – разом посуровел князь.

– В Новгороде беда. Пришлые тати, безвестно откуда, разорили городок Дальние Заимки. Местный князь собрал все ополчение и дружину свою – пять сотен латников и десять сотен ополченцев бездоспешных и на ворога налетел, как коршун, отомстить за беды принесенные.

– И что.

– Разбили его, за пол лучины.[23]23
  Мера измерения времени по горению
  – доля – около 10 секунд
  – лучина – приблизительно 5 минут
  – свеча – около 2 часов


[Закрыть]

– А князь?

– Сложил князь голову свою в той битве с ворогом подлым.

– О чем мне толкует великий князь Новгородский?

– Великий князь новгородский предлагает собрать на средину сеченя[24]24
  Январь


[Закрыть] большой хурал.

– Ужель все так серьезно? – пробормотал князь и посмотрел на Здравомысла, – любят тебя Боги, вот тебе великое дело.

– Да, княже, – подобрался Здравомысл.

– Иди, дело свое ты хорошо разумеешь. И гонца прихвати.

– Благодарствую, княже. Что ж, пойдем, – Здравомысл легко одной рукой поднял с пола одетого в кольчугу гонца, – расскажешь мне. Все.

Здравомысл привел гонца в свои покои. Покои впечатляли. Большую часть огромных покоев занимали гигантские полки, на которых громоздилось чудовищное количество различных записей – начиная от папирусных свитков Та-кемет[25]25
  Египет


[Закрыть] и заканчивая обычными берестяными грамотами. Но насладиться разглядыванием этих завалов, казалось, только и мечтавших об горячем угольке, гонцу не дали. Через одну свечу гонец уже не был рад, что они не на востоке – где часто за дурную весть снимали голову с плеч. То, как его замучил вопросами княжий ближник, большинство которых вроде совершенно не относилось к случившемуся, было не на много легче. Наконец гонец был отпущен восвояси и выполз из комнаты, а ее хозяин надолго задумался, бездумно сгибая и разгибая в руках толстый железный прут. Потом, явно что-то решив, он вышел из комнаты и отправился во двор.

Во дворе детинца все было совершенно обычно. У конюшни холопы чистили лошадей и задавали другим корма. В углу, на сеновале совсем уж древний воин, весь посеченный что-то рассказывал новикам младшей дружины. Совсем маленькие дети, которым даже штанов не полагалось – только в длинной до пят рубахе прибирали замощенный камнем двор, а еще один внимательно осматривал каждый камень – не требуется ли чинить мостовую. В другом углу незнакомый волхв, Перуна похоже, что-то показывал уже опытным воям – вскоре оттуда раздался высокий звон железа. Здравомысл даже дернулся от зависти, так ему захотелось отведать мастерства новичка. Среди этих волхвов иногда встречались такие, что даже ему было трудновато справиться. Быстро справиться…

«Эх – совсем я в эти папирусы – бересты закопался. Скоро мхом порасту и меча поднять не смогу. И делами занимаюсь такими, что и тать побрезгует, не то, что боярин. Надо бы мечами позвенеть. Но это потом, дело княжье вперед» – подумал Здравомысл.

– Хитрец! – заорал он, – Ты где. Поди сюда.

Кремлевский тиун выскочил из какой-то щели и склонился в угодливом поклоне.

– Да, боярин. Почем звал меня?

– Петька не помер еще?

– Который Петр? Петр Ромей или Петр Щука? Али другой какой?

– Петр Пришлый.

– Да вроде живой был. Старый совсем, а все к богам боится отойти – у дочери своей в деревне живет, баклуши бьет да внукам сказки чудные сказывает.

– Позови его. Сюда.

– Как велите, боярин. Значит, в следующем месяце поедет за дровами обоз, его и захватит.

– Ты меня не разумеешь? Сей же момент отправь верховых с заводными, и чтобы завтра же он был здесь.

– Как угодно боярин. Эй, Прошка, – не сходя с места, только повернувшись в сторону, закричал тиун, – возьми из конюшни себе коника, да дуй в деревню Большие Лещи. Знаешь где это?

– Как не знать? Знаю, барин, – отозвался конюшенный холоп.

– Вот лети туда и привези оттуда старика Петра по кличке Пришлый. Запомнил?

– Не запамятую, барин.

– Заводных не бери – вот тебе, – Хитрец вытащил из под одежды и снял с шеи цепочку, на которой висели круглые желтые монеты, с дыркой посередине. Он отобрал из них две поменьше размером и с тяжелым вздохом кинул их холопу. – Вот, купишь подорожную на ближайшем яме, на себя и на старика.

– Понял, барин, – со сноровкой подхватил монеты холоп и улыбнулся.

– Полмонеты – привезешь обратно, ведь на старика ямская подстава тока к нам, – видя его радость добавил тиун.

– Понял, барин, – посмурнел холоп и побежал на конюшню.

– Вот, шельмец! Думал я забуду. Вот все сделано боярин, завтра привезут твоего Петьку.

– А кто из купцов суздальских в городе?

– Да много их, наш город купцами всему миру славен, не меньше новгородских. А какой товар нужен, боярин? Ты мне скажи, я задешево куплю.

– Уж не хочешь ли ты молвить, что я сторговать не смогу? Али обманут меня? – в приторном гневе нахмурил брови Здравомысл.

– Да как можно, боярин, – непритворно испугался тиун.

– Ну так говори. Мне нужен купец, что победнее, но не коробейник уж совсем. И чтобы честным был.

– Да где же вы, боярин купца честного видели? Они же тати первые, так и норовят мужа честного обмануть. Вот, давече на рынке, меня на пять гривен раздели, басурмане окоянные, а еще…

– Помолчи, устал слушать твою трескотню. Так кто же?

– Есть Горазд Жданович – только того дня по льду свой поезд[26]26
  Здесь поезд – несколько телег, караван.


[Закрыть] пригнал с товаром – рухлядь с севера привез. Жировит Лис – этот, наоборот на следующий день уезжать собирается, Чеслав Лошак есть, но у него товар еще не продан – он лошадей степных табун пригнал. Сказывали, пока не продаст за должную цену, клялся, с места не сойдет. Еще есть…

– Хватит. Что за товар у Лиса?

– Да разности всякие, того немножко, сего чуть-чуть. Он не великий купчина, так скорее коробейник большой.

– А где он встал?

– Да за черной слободой. Жадный он – говорит чернь угольную и смыть в бане можно, а гривна лишняя не бывает.

– Жадный, говоришь… Это добро, что жадный, с жадным проще, – задумчиво пробормотал боярин. – Пошел вон.

– Как угодно будет, боярин, – с облегчением вздохнул Хитрец, развернуляся и быстрым шагом пошел к терему.

– Стой. – от окрика Здравомысла тиун замер. – Верни, не позорься.

– О чем ты, боярин – Хитрец повернулся своим честным, выражающим полнейшее недоумение лицом.