Текст книги "Невозвращенцы (СИ)"

Автор книги: Михаил Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 75 страниц)

– Слушай, Тихомир, что-то я не понимаю.

– Чего, Максимус?

– Да вот, отметки эти.

– И чего ли тут тебе неясно?

– Ну. Вот скажем, за горы уеду, за леса… А там возьму стило или уголек костра, и нацарапаю что угодно?

– Ты что, ополоумел? – изумился Тихомир.

– Да нет, я не собираюсь так делать, – «пока не собираюсь», додумал про себя Максим. – Просто непонятно, как узнать волхвам, что я честно все сделал?

– Так ведь на то они и волхвы. И мы волхвы. А за волхвами приглядывают Боги наши… Видят все, слышат все, знают все. Не след их обмануть. Ох, не надо…

– Понятно. Значит, следят Боги.

Впрочем, вопрос так и остался теоретическим. Зачет по практике судопроизводства удалось сдать легко и просто. Но дополнительно к зачету, неожиданно для себя, Максим получил очень важный урок. О цене слова. Вышло это так.

Вопрос, куда направить свои стопы, был дюже сложным. Вообще говоря, жители селений, располагающиеся около гор, окружающих Святоград, были очень зажиточными. И это вполне логично: имея под боком неиссякаемый источник дармовой помощи – советом, молитвой, делом и лечением, не станет богатым только самый ленивый. Но для всех студентов и для Максима в частности это было не очень удачно. Так как зачеты сдавал не только один он, и к единому времени это не было привязано, ловить парню в окрестностях Святограда было нечего. Слишком велика концентрация студентов, получающих тут отметки на кусочки бересты. Ехать надо было куда-то дальше. Но куда?

Подсказала погода. Время сдачи зачета было выбрано Максимом и по многим причинам пришлось на весну. В котловине Святограда уже во всю цвели плодовые деревья, закончился сев, тогда как за стеной гор Велес, бог зимы, все еще спорил с Ладой, богиней весны, кому сейчас пришел черед властвовать на просторах мира. С юга на просторы росских княжеств подступало тепло, превращающее естественные шоссейные дороги – замерзшие реки и озера, в крошево из ледяной воды и битых льдин. Меньшие пути – по суше, превращались в бездонные грязевые топи.

Дороги Великого княжества Киевского, лежавшего южнее всех, уже почти просохли. Но все равно, ловить последние остатки грязи обидно, а потом долго, упорно и часто чистить лошадь – неприятно. Княжества, лежавшие севернее – Суздальское и Словенское, как раз сейчас были на пике своей грязевой формы. И только самое северное, Новогородское, могло еще пока похвастаться по-зимнему хорошими дорогами.

Максимус выбрал Новогородский подъемник и не прогадал. Как оказалось, зима здесь сильно задержалась. Снег стаял только на солнечных полянках и на стенах изб, а в лесу еще вовсю лежали сугробы. Впрочем, это было только на руку раннему путешественнику, так как весеннее тепло еще не успело превратить промороженные лесные дороги в озера непролазной грязи.

Парень похвалил себя за проявленную предусмотрительность. У него был и конь, и достаточно еды, одежда была теплой, на поясе весел плохонький, но меч, а на груди, ближе к сердцу – кошель с денежными расписками и неким запасом монеток. Жизнь била ключом, и не было никаких причин для уныния.

Отступая перед натиском светила, становившегося жарче и жарче, Максим забирался все дальше на северо-запад. Никакого дела все еще не находилось. Приблизительно через месяц, весна все-таки догнала его и приковала на две недели в небольшой деревеньке. Отдых пошел порядком усталому путешественнику на пользу. Он чуть-чуть отъелся (с его деньгами он не голодал, но конная дорога выжимала все), и отправился дальше. Удача ждала его около небольшой деревушки под названием Пискуны.

Спокойным шагом ехав по дороге, Максим нагнал мальчишку. Так как места были малозаселенные, видеть одни и те же лица изо дня в день было неимоверно скучно, поэтому мальчик быстро разговорился. Точнее, легких расспросов не получилось, собеседники обменивались информацией, строго чередуя вопросы и ответы. Но даже это молодому волхву было выгодно, так как мальчишка, а лет тому было не больше десяти, оказался очень ценным источником информации. И как любой пострел в этом возрасте, он знал все и обо всех, причем со всеми подробностями. Кто и сколько собрал в прошлый год, где и кто с кем любится, как пройти к деревеньке огородами и лазами, минуя основную улицу, какого цвета кожа на ножнах меча старика Вирона и многое другое.

– И откуда, малой, ты все это знаешь? – удивился Максимус.

Вопрос оказался неправильным и чуть не похоронил наметившиеся зачатки взаимопонимания.

– Я уже большой, – буркнул мальчик и заметно прибавил хода.

В этом мире дети взрослели очень быстро, во всяком случае те, кто хотел выжить. Таких недорослей, которыми полнится его родной мир, здесь пока еще не было. Любопытно было бы посмотреть на тех, кто плакался об появившейся в последнее время акселерации, приписывая ее геномодифицированным продуктам, алюминиевой посуде, влиянию плотных информационных потоков, плохой экологии, космическим ветром, чертом в ступе и т. д. и т. п. Нужное, в зависимости от того, кто проплачивает эти крики, подчеркнуть. Здесь в 14 лет мальчик – уже почти мужчина, в 16 лет – женатый человек, а в 20 – хозяин своего собственного хозяйства, тянущий 2–3 детей. Это если он хочет спокойной мирной жизни. Если же ходить за плугом, месить глину, стоять у наковальни или еще каким ремеслом заниматься душа не лежит, то к 14 годам, бывает, новик уже берет жизнь своего первого врага, к 16 – справный воин, а к 20 – уже опытный, испещренный шрамами боец, проведший в боях и походах половину жизни.

– Прости, – Максимус чуть пришпорил коня и моментально нагнал пацана. – Три раза можешь меня спрашивать.

Глаза пацаненка довольно блеснули, от обиды не осталось и следа, зато в течение следующего получаса Максимусу пришлось потерпеть и поболтать. Мальчишка оказался не по годам хитрым и задавал такие вопросы, что отделаться общими словами не удалось. Спустя три развернутых ответа, порядочно охрипнув, Максим наконец-то задал главный для себя вопрос.

– А скажи мне, Уголек, – именно так мальчик представился волхву. – Я вот дитя-волхв, и по праву мне сдать бы зачет. Есть у вас в деревне какая-нибудь беда, чтобы рассудить ее я мог?

Уголек довольно ухмыльнулся и начал свой длинный и обстоятельный рассказ.

Деревня Пискуны, где он родился и жил всю свою недолгую жизнь, была бы совершенно обычной мелкой, затерянной в лесах, деревушкой кабы не одно но. Давным-давно, лет двадцать назад, в их деревне поселился Вирон.

Вирон был воином дружины самого великого князя Новогородского. Но воинская удача – изменчивая девка. Сегодня ты на коне, веселый и бесстрашный, похваляющийся своей удалью и силой, а завтра – убогий калека, не способный даже сам напиться воды. Вирону в коем разе повезло. Относительно, конечно. Воды он напиться был в состоянии самостоятельно – у него осталась еще одна рука. Левая. Правую же он потерял в жуткой сече с нурманами, во славу князя Новогородского. По счастью, волхвам его удалось выходить, жизнь и остатки здоровья ему сохранили, но к службе ратной он больше не был пригоден.

По счастью, в этом мире еще не наступили мерзкие времена, когда воинов, льющих свою кровь, использовали как каких-то оловянных солдатиков, выбрасывая ломанных на помойку. Здесь служивый всегда уходил на пенсию обеспеченным человеком. И не только за счет своих накоплений, а ему после боя была положена определенная часть добычи, пусть и не такая большая, как, к примеру у живущих мечом казаков. Еще и потому, что любой нормальный князь, а глупые долго не жили, всегда старался отправить на покой долго служившего ему верой и правдой воина с максимальным почетом. Выделить ему дом, пашню на подъем, хозяйство какое-никакое. «И делалось это не только из-за доброты, которая здесь в чести, и Правды, – размышлял про себя Максим, – но и из прямых шкурных интересов. Попробуй, только плохо обратись с воином своим, враз без дружины останешься и новой ввек не соберешь. До продвинутого метода Золотой Орды, где из подданных в обязательном порядке определенный процент забирался «под копье» на всю жизнь, или до рекрутских наборов, здесь еще не дожили. Служба была делом только добровольным и хорошо оплачиваемым…»

Не стал исключением из этого правила и Вирон. В один из летних дней деревню проездом посетил воин-калека, осмотрелся, поговорил со старостой, людом… Вскоре в деревне появился новый богатый двор. Ватажка нанятых князем строителей, воин даже не доверил это дело обычным селянам, уехала быстро уехала восвояси, а Вирон остался. Зажил бобылем в новом доме. Впрочем, его одиночество не продолжилось долго, и уже зимой, богатый по деревенским меркам жених, стал мужем одной из молодух. А к следующей зиме, как и положено появился первый ребенок.

Все бы хорошо, но Вирону было явно скучновато в этой деревне, но он нашел неожиданный выход. Он стал влезать во все дела, подшучивать и доставать своими, зачастую очень полезными советами, деревенского старосту Ледовика. Шуточки переросли в неприязнь, неприязнь – в свару, свара – в стойкое противостояние. Вирон был богат, не на много беднее старосты, умен, умел завлечь за собой людей, так что деревня вскоре раскололась на два лагеря. Тех, кто поддерживал старосту, и тех, кто поддерживал пришлого.

Конечно, раскололась, это громко сказано. Вражда впрямую не захватила в деревне никого, кроме семей старосты и воина, но зато, как это не парадоксально, сильно пошла на пользу ее жителям. Образование второго центра не давало старосте расслабляться, постоянно держало его в напряжении, постоянно заставляло его принимать самые правильные и выгодные жителям решения, без ущемления общества в пользу своего кармана. А то ведь старостой, по воли местного князя, мог стать и кто-то другой. Понятно кто.

Таким образом деревня богатела, а Ледовик и Вирон все больше и больше расходились. И хотя им на двоих было уже больше 120 лет, серьезный возраст по местным меркам, и были они уже оба седыми стариками, взаимные баталии переросли уже их желания, стали уже чем-то обособленным. Вещью в себе. Доходило до того, что если староста говорил или предлагал что-то, то воин предлагал прямо противоположное. Таким образом оба спорщика не смогли бы даже договориться о том, в какой стороне восходит солнце.

Незадолго до появления в деревне Максима в лесу поймали татя, что грабил и насильничал уже полгода (оказался он таким ушлым лесовиком, что выследить его не удавалось даже местным охотникам-следопытам). Теперь молодому волхву следовало решить его судьбу, так судьба этого разбойника оказалась камнем преткновения для деревенских.

Да и дело было совсем не в разбойнике. Жалеть его никто не собирался – конец его был близок. И висеть бы ему спокойно на ветке где-нибудь в лесу, как завещает росская Правда, прямо на месте поимки, да Ледовик и Вирон опять, или точнее, уже как обычно не сошлись во мнениях. Как именно казнить. А так как пока они во мнениях не сойдутся, тать жив оставался. Никому в деревне это не нравилось. В этой ситуацией появление в деревне дитя-волхва было просто даром Богов.

Приняли Максима в деревне по высшему разряду. Стол накрыли просто изумительный, а по весенним меркам и вовсе божественный. Мясо разное, рыба, пироги с различной начинкой, уха различная, домашнее вино… И все это в удвоенном количестве, так как каждый из спорщиков принес свое. В сенях сейчас младшая дочка Вирона и старшая внучка Ледовика выясняли вопрос, кто именно будет согревать постель молодому волхву. В качестве убедительных доводов обе стороны использовали по обломку коромысла, но их горячий пыл (в результате которого обе, кстати говоря, от правильно примененных доводов получили по легкому сотрясению и к продолжению банкета стали непригодны), оказался напрасным. Волхв оказался слабым. Ну совершенно неподготовленным к такому обилию гостинцев и выпивки, переоценил свои силы и упал с лавки на пол прямо во время очередного тоста. Его немощи подивились, аккуратно отнесли в спальню и вежливо оставили проспаться. До утра.

– Ой! Ох! Что ж я маленьким не сдох?! – простонал Максим и вышел на крыльцо.

Ему было очень хреново. Деревенское винцо, малиновое, пилось легко и приятно, но похмелье от него было просто убийственным. Казалось, голова незадачливого выпивохи превратилась в огромный колокол. Каждое слово, как колотушка, били по усталому мозгу, усиливая волны тошноты и головокружения. К сожалению, местные жители не понимали всей глубины бедствия, и назначили разбирательства именно на сегодня. Прямо «на сейчас».

На крыльце дома старосты была поставлена скамейка специально для волхва. После чего, как из постели Максима в буквальном смысле слова выволокли и посадили на это импровизированное судейское кресло, началось разбирательство.

И староста Ледовик, и Вирон с громкими криками, которые буквально убивали Максима, тискали приведенного из «поруба» здорового мужика, оказавшегося тем самым грабителем и насильником. Конечно, никакого «поруба» – тюрьмы, в деревне не было. Татя держали в ледяной, зимой вымораживавшейся, избе. Но все равно, местные произносили это слов с гордостью: они такая большая деревня, городок почти, даже свой поруб есть.

– А говорю, спалить его треба! Чтобы зло все ушло! – надрывался староста Ледовик.

– Да что спалить! В болото его живьем кинуть, пусть дух помается подольше! – тянул на себя Вирон.

– А потом он еще наших же топить станет? Не бывать этому!

– А спалить? Ведь так и будет он духом витать над деревней!

– Спалить!

– В болоте схоронить!

– Так. Тише. Тише, – громко прошептал Максим. Даже такое действие было огромным подвижничеством. – Это он что ли?

– Да он.

– Он это. И Любашку, девкой еще была, снасилил да убил, – подтвердил староста.

– И Воронушку тоже. И еще хотел, да его поймали, связали и в поруб посадили.

– Сыну моему, руку сломал. И еще двух мужиков до руды бил.

– Ох… Моя голова…

– Каково будет твое слово, волхв?

– Да каково? Утопить или сжечь?

– Ну каков мерзавец… Ик… Ой! Мужики, давайте попозже. Я щас не в форме. Хорошо? – и не дождавшись отрицательного ответа пополз к выделенной ему койке.

Впрочем, его отсутствие не очень то и заметили. Местные услышали требуемый приговор, хотя сам Максим не понял, что сказал. Так часто бывает, что первый, истинный смысл слов забывается в веках, и брякнув в сердцах словечко можно добиться совершенно неожиданного.

– Добро решил волхв, – сказал после некой задумчивости староста.

– Да. Все как предки заповедовали…, – впервые со своим противником согласился Вирон.

– Но как? Ведь уже тепло. Даже в лесных озерцах уже не сыщешь льда, – влез в разговор третий.

– То вира наша. Прав волхв. Не след нам собачиться.

– Не след, – опять согласился Вирон.

Оба старика почтительно помолчали. Волхв оказался мудр, и не поддержал никого.

– Вот что, сосед. У тебя же внучок вроде подрос уже?

– Ну да.

– Не гоже нам и дальше чинить друг другу обиды. От этого только смех всем, да убыток нам выходит.

– И то верно.

Оба спорщика опять замолчали. Похоже все шло к замирению, а это дело серьезное. Не менее серьезное, чем война.

– Внучка у меня подрастает. Сговорим может их?

– А почему бы и нет? Давай, сосед.

– Вот и славно.

– Добрый волхв нам попался.

– Да. Далеко пойдет.

Тот самый добрый волхв сейчас как раз далеко и шел. К месту отхожему, так как найденная кружка браги, спрятавшаяся и счастливо тем самым избежавшая уборки, была выпита для опохмела, но все же просилась обратно. На дворе тем временем продолжался совет.

– А с татем-то, как быть? Где мы холода то возьмем? – опять влез в разговор набольших людей непонятливый сосед.

– А вот сейчас узнаем. Сломай-ка Вирон пару соломинок, – попросил староста.

– Жребий будем тянуть? – понятливо согласился претендент на должность старосты. Сделал пару шагов, поднял с земли соломинку и неровно сломал ее. Потом спрятал обломленные концы в кулаке так, чтобы наружу выглядывали только одинаковые кончики. – Ну что, у кого короткая, тот и разоряет свой ледник?

– Да.

– Тяни, Ледовик.

– Вот невезуха. – Староста расстроился. В его руке оказалась короткая.

– Видать, Боги на тебя слегка в обиде.

– Все может быть.

– Коли хочешь, сосед, я потеснюсь. До осени приютить твои припасы в своем могу.

– Благодарствую, ну я как-нибудь сам. У меня вроде малый еще есть. Ну ладно. Эй вы!

– Да, староста, – подошли остальные мужики.

– Раскидайте припасы с моего ледника. Потом этого разденьте, туда суйте и водой колодезной поливайте. Да смотрите, чтоб ледник до конца не степлился. А этот как замерзнет, так тащите его тушу к волхву на глаза. Пусть убедиться, что волю мы его исполнили как должно…

Вот так и получилось, что сладкий опохмелочный сон Максима был к вечеру прерван не очень приятным образом. Его почтительно, но очень настойчиво вывели на улицу и показали на ледяную статую, в которую превратился разбойник.

– Вот, погляди волхв. Все как предки заповедовали. Пол дня мучался! Ужо мы ему и заснуть мешали, дабы в полной мере он хлада набрался пред долгой дорогой по каленому мосту.

Максим опешил. Он и не подозревал, что слово «мерзавец» обозначало преступника, которого казнили именно таким, варварским взгляд любого цивилизованного человека, способом. Но что-либо говорить ему, к счастью, не потребовалось. Староста с удовольствием что-то отметил в его «зачетном листе» и Максим побыстрее, несмотря на всяческие уговоры и поджидавших его с недвусмысленными намерениями оправившихся девок, сделал ноги из этой деревеньки варваров.

Всю дорогу он постоянно размышлял над тем, сколько же теперь весит его слово. Впрочем, эти, как и другие, раздумья не сильно тяготили Максима – ведь зачет по «Правде» оказался успешно сдан.

Глава 36

К сожалению, среди тех предметов, которым волхвы обучали своих послушников, были и совершенно тупиковые дисциплины. Для Максима тупиковые.

Возглавляло этот позорный список занятие сельским хозяйством. Даже уход за животиной, даже работа на кухне не так напрягали Максима, как работа в поле. С каким бы остервенением, с какой злостью он не вгрызался в свою делянку, расти у него все, кроме сорняков, отказывалось. Наблюдавшие за его битвой с пашней, по другому и не скажешь, волхвы только укоризненно качали головой и говорили:

– Ты не злобься, ты с любовью пойди. Все мы из земли вышли, всех она кормит, так что же ты к ней так? Чай не бьешься ты с ней, не ворог она тебе лютый. Не серчай, а лаской иди…

Но все советы учителей пролетали мимо ушей Максима. Точнее, не пролетали, он слышал и пытался, но ничего не выходило. Достаточного урожая для «сдачи зачета» он вырастить пока не смог. Каждую осень, оглядывая свою делянку, он в очередной раз, даже с какой-то бравадой в душе, убеждался в истине, что крестьянином ему не быть. Если морковка, репа или хлеб вырастали у него нужного качества и размера, то вес урожая измерялся не центнерами, как должно было быть, а килограммами. Если же вырастало много, то носить урожай, по едкому замечанию одного из волхвов, нужно было в решете. Уж такое все было мелкое и негодное.

Еще хуже, если было куда хуже, обстояло дело с «чудотворностью». Если на делянке все же что-то как-то росло, то тут ноль был абсолютный. Исцелить молитвой Максима нельзя было даже укол от огуречных пупырышек, не то, что какую-то рану иль болезнь тяжелую. Особенно обидно было то, что со временем появились слухи о каком-то великом чудотворце, который, как и Максим, был из «северных находников».

Гораздо лучше все обстояло с ремеслами.

Крутить горшки, мездрить шкуры, готовить, убирать, забивать скотину на мясо, все это Максим быстро усвоил в размере необходимого минимума для «сдачи зачета» на волхва-отрока.

Кстати, немного об иерархии волхвов.

Самой низшей ступенью были послушники, дети. Второй ступенью были отроки, третьей – новики, четвертой – вои, пятой – витязи, и шестой, самой высокой – избранники. При этом, можно было быть, и это вполне естественно, витязем одного бога, то есть великолепным специалистом в одной области, и быть отроком во всех других. Так и говорилось тогда – этот витязь Велеса волхв-отрок. Минимальной ступенью для начала специализации было звание отрока, что было естественно для всенаправленности волхвов.

Управлялся весь Святоград и все волхвы советом из шести волхвов-избранников. По одному от каждого бога. Их называли великими волхвами, прибавляя имя бога. Выше них, обладая совершенно невообразимыми полномочиями, стоял только Великий Избранник, то есть избранник всех богов. Но это пост еще ни разу за все время не был занят – и дело тут не только в желании совета не иметь над собой главы. Ведь для того, чтобы стать великим избранником нужно превзойти всех остальных волхвов. Сражать лучше избранника Перуна, творить чудеса молитвой сильнее избранника Даждьбога, лечить лучше избранника Мары и т. д. А таких людей пока еще не находилось.

В зависимости от ранга, на амулете-солнце ставились черточки. Например, если дитя становилось отроком, то на его амулете, от каждого луча, по периметру отходили черточки, превращая амулет в коловорот. Следующая черточка ставилась параллельно предыдущей, но ближе к центру и т. д. Таким образом соответствующий луч избранника представлял собой этакую шестизубую расческу.

Возвращаясь к ремеслам. В качестве ремесленного труда Максимус выбрал себе кузнечное дело. Точнее, один из его подвидов – бронное. И тому была причина. В самом начале, пока они еще только определялись, их повели в главный храм. Главный храм, расположенный в центре города почти на берегу озера, на взгляд Максима, представлял собой помесь музей и книги рекордов Гиннеса. В больших залах и маленьких комнатках на специальных постаментах располагалось все лучшее, что могли сотворить волхвы. Сверкающие драгоценными каменьями сосуды из благородных металлов, оружие, броня – все высшего качества, могли легко соседствовать с простой на вид, даже не покрытой красочными узорами, деревянной ложкой. Только взяв ту в руки, а предметы в этом музее можно было при нужде трогать, дабы получить благословение мастера и часть его умения, Максим понял, насколько же она соразмерна, удобна и насколько прихотливый узор создают слои древесины, выступающие на полированной поверхности дерева.

Те предметы, которые не могли здесь находиться по тем или иным причинам, присутствовали тут виртуально, в виде рисунков или записей на пергаменте, или каких-то частей. Например тут находилось чучело головы чудовищного по размерам волка и нож, которым в битве, по-другому и не скажешь, один на один его сразил такой-то охотник. Соседствовал этот охотничий трофей со списком, в котором повествовалось об одном вое-северянине, который за один день сумел убить в поединках 15 воинов-степняков, 6 воинов-северян, двух воинов россов и одного берсерка.

Когда какой-либо из подвигов оказался превзойден, то новое достижение занимало место старого, а последний выносили в центр храма, на главный жертвенник, и там торжественно сжигали (а горит или хотя бы плавиться все, нужна только соответсвующая температура). По вере россов – это было лучшей жертвой их Богам-Прародителям. «Какой отец не бывает горд и доволен, коли его дети добиваются успеха, становятся мастерами и великими воинами?» Кстати остальные храмы по всем княжествам работали по такому же принципу, поэтому не мудрено, что солдаты, когда поссорились с россами, перепутали храм с музеем…

Тогда, во время своей экскурсии, помимо ложки Максима поразила кольчуга. Она висела аккуратно на специальном манекене, и в свете факелов блестела как рыбья чешуя. Попросив ее подержать, парень не смог не восхититься тончайшей работой и надежностью, в колечко кольчуги не пролезал кончик ножа, а также необычной тяжестью и компактностью. Она падала на пол маленькой кучкой, удержать ее можно было в ладонях с горкой, но на вес она был очень и очень тяжелой.

Удержаться от примерки не было никаких сил. Максим, пользуясь тем, что «экскурсоводы» отвернулись, быстро натянул ее на себя. Ощущения невозможно было передать. Вес кольчуги мгновенно уменьшился, а когда парень перетянул ее ремнем по поясу и вовсе сошел на нет. Зато он почувствовал неизмеримую защищенность, как будто какой-то великан обнял и прикрыл его своими гигантскими ладонями. И только попытавшись сделать шаг, Максим понял своими слабоватыми тогда мышцами ног, что кольчуга то весит о-го-го. Сняв кольчугу Максим поймал на себе взгляд одного из волхвов и понял, что те, возможно, что-то все же заметили, но никакого наказания не последовало.

Конечно, волхвы отлично все видели. Об этом они потом намекнули Максиму, а когда тот обратился за разъяснениями, почему так, ему ответили:

– Так как же иначе? Коли ты в руках не подержишь, на себя не оденешь, то как уразумеешь мастерство? Как ощутишь его? Как познаешь? И как тогда ты захочешь что-то сделать лучше.

Мысль была здравая. Максим оказался очарован простой и красотой изделия и выбрал бронное дело.

О чем себя долго впоследствии клял всеми возможными и невозможными словами.

Как оказалось, чтобы изготовить кольчугу, требовалось затратить огромное количество времени и неимоверную бездну труда. Кольчуга в среднем, в зависимости от диаметра колец, длины, наличия рукавов и т. д. состояла из 8-15 тысяч колец. И хорошо, что Максиму еще не пришлось делать эти самые кольца. Их делали другие несчастные, но даже то, что ему пришлось сделать…

Утешало то, что он выбрал для поделки байдану, то есть однослойную кольчугу из крупных колец. Работать с ними было проще, и было их всего 5 тысяч. Всего…

Работа была сложная. Сначала половину колец следовало просто заклепать, потом из заваренных и открытых собирать, причем правильно, плетение. Потом, самое неприятное, сводить и заваривать раскрытые кольца, которые уже находятся в плетении. И нередко, после того как кусочек сделал, матюгаться и переделывать. На кольчуге неправильно вставленное кольцо видно так же ясно, как и в степи одинокое дерево.

Точно подсчитать, сколько времени Максим провел за этой работой, было невозможно. Если исходить из того, что работал над ней он в среднем по часу в день в течение четырех лет, то получалось, что он потратил на это изделие почти два месяца свой жизни! Чистого времени!

Впрочем, кузнечное ремесло не ограничивалось только плетением кольчуг, скорее совсем наоборот. Препод оказался «повернутым» на своем предмете, так что лекции были долгими, но очень и очень интересными и разнообразными. Проковка примитивных вещей перемежалась долгими рассказами, в течении которых волхвы-дети судорожно ловили свежий воздух пересохшими от кузнечного жара губами. Дав небольшой роздых, на следующий день они могли опять убиваться «ап наковальню» – как шутил про себя Максим, или наоборот – отправиться к ближайшим горам или болотам, чтобы посмотреть на «живую руду». От таких экскурсий Максим старательно отлынивал, но откосить не всегда получалось.

В тот раз отправиться с мастером в поездку все же пришлось. Их путь лежал к внутренней стороне гор, в один из самых неприглядных, пусть и небольших, мест этой по сути дела райской долины. Местность постепенно понижалась, деревья становились мелкими и какими-то уродливыми, и постепенно сошли на нет. Экспедиция оказалась около болота, чуть дальше резко поднимались отроги круговых гор, от подножия которых иногда вылетали горячие, вонючие источники. Пахло похоже на жженый порох – серой.

Максим немного отвлекся, а когда вернулся к основной группе, лекция была уже в самом разгаре.

– Я заложил этот клад еще тогда, когда был совсем молодым отроком. Да… Как только получил первый круг на ярило, так сразу и заложил. Сам проковал заготовки, только мой учитель смотрел и немного меня правил. Потом сам сюда пришел и сам их закопал. Вот здесь. От трех камней влево на десять шагов и две пяди. Копайте!

Заинтригованные дети начали рьяно исполнять приказ. Они желали увидеть что-то необычное, быть может такой же клинок, как показывал им учитель. И какое же постигло их разочарование и уныние, когда вместо ожидаемых клинков или на худой конец горшочка с золотом, они выкопали проржавелую, сбитую из грубых железных пластин, корзину.

Внутри этой корзины, в вонючей грязи, находился полуистлевший тряпочный мешочек с какими-то мелкими кусочками железа, похожими на шляпки от гвоздей, парочка тяжелых прямоугольных слитков железа и еще много ржавого железа, раскованного в полосы.

– Учитель, мне печально это говорить, но похоже твой клад кто-то унес. И оставил на месте этого какую-то падаль. – Заявил один из учеников. Все остальные отвернулись.

Результатом раскопок стало всеобщее уныние. Никакого клада они не нашли, и стали было разбредаться по сторонам. Один только Кур, единственный, о котором волхв отзывался как о не совсем пропащем кузнеце, застыл как в ступоре. Потом, с молчаливого разрешающего кивка учителя он склонился над подтащенной корзинкой и, трепеща, дотронулся до ее края. До железок внутри дотронуться он не посмел.

– Можно? – все еще неверующе он посмотрел на волхва.

– Можно, можно. Тебе можно. Они-то, – пренебрежительный жест в сторону столпившихся в кучу разновозрастных учеников, – все ужо ничо не разумеюча глядели, – с довольной улыбкой разрешил учитель.

Кур дрожащими руками стал перебирать слитки и пластинки. Дотронуться до мешочка он даже с разрешения не посмел.

– Ну, коли ты такой знающий, поведай остальным, что это такое. А я послухаю.

Ученик немного пришел в себя. Бережно сложил ржавые пластинки обратно в корзинку, обтер руки и начал лекцию вместо учителя.

– Это заготовки для харалужных поделок. Клинков, для стволов самопальных, брони, лезвий топоров, да много чего еще.

– А что они такие грязные? – переспросила одна женщина, у которой отлично все вырастало на послушнической делянке.

– А ты, когда росток семян навозом удобряешь, али репку из под земли достаешь, они у тебя красные? Али нет? Али ты подождешь пока вырастит, сорвешь, помоешь, почистишь и только тогда на стол подашь? То-то…

– Ну…

– Вот. И я о том же. А ты глупая баба…

– А ну тихо! – прервал начинающуюся свару волхв и продолжил лекцию уже сам.

Железо, абы какое, на харалужную сталь не пойдет. Его очистить надо. И не только жар его чистит. Хорошему харалугу и такое очищение треба. Я уже пять раз по три года собираю это железо, сковываю-свариваю, проковываю, опять в полосы расковываю, и снова в землю убираю. Земля здесь богата соками, щедро делится…

– Чего уж тут богатого соками? Ничего не растет же! – вмешалась все та же неугомонная тетка.

– Соки разными бывают. Одни – для дерева, другие – для травы, а иные – и для железа годны. Вот еще с десяток лет пройдет, мастерства я подберу, и скую саблю али меч, не хуже чем учитель мой, что уже за мост давно ушел.