Текст книги "Невозвращенцы (СИ)"
Автор книги: Михаил Черных
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 75 страниц)
– Вы ищите Правды?
– Да волхв.
– Говорите!
– Почти год назад, мы с братьями по городу шли. По Святограду. От купца Лисицина, он может подтвердить – с ним мы обговаривали цены на бобровые шкурки, да и многое другое. Но это не о том все. Шли мы вечером, град нам не знаком. Запутали. У людей спросить дорогу не было, вот мы у первого встретившегося и спросили путь до двора постоялого нашего. Как вдруг на нас сзади напал тать это. Трех моих братьев оглушил со спины, да меня побоялся в честном бою, и утек. Пока я братьев своих поднимал и проводник мой исчез. Как звать его мы не знаем, но вот нападавшего за год нашли. Это он! – и старший из Братьев указал пальцем на Максима.
– Что ответствовать будешь, дитя-волхв?
– Это все х…ня! Тогда ночью я поспешил на крики о помощи. В темной подворотне четверо с оголенными саблями напали на одного. Я плохой воин, да и крови проливать не хотел, так что взял кол и по спинам их стал бить, пока они жертву свою не прирезали.
– Так ли это было, как ответчик молвит?
– Нет! Он лжет! У меня три видака есть, готовых согласиться! А у него?
– Маскимус?
– Спасенного зовут Афзал. Это волхв-дитя Велеса, как и я. Можно его спросить.
– И где он? Почему его здесь нету?
– Можно за ним послать…
– Да. Так и будет сделано.
Быстро утихли шаги – гонец побежал в сторону храма Велеса. Прошел час, потом другой. «Черт! Где Афзал! Когда он нужен, то вечно где-то пропадает. А эти, что так лыбятся? Как будто думают, что Афзал не появится. Ничего, придет степняк, мы их к ногтю прижмем! Как вошь!» – раздумывал Максим.
Впрочем, все оказалось не так просто. Спустя три часа прибежал гонец, и сообщил, что Афзал отбыл из города четыре дня назад, и неизвестно когда вернется.
«Они что, знали? – молодой волхв глянул на довольные уверенные лица обвинителей. Похоже, знали. Или еще все хуже? Афзала прирезали по-тихому, как и хотели тогда, а с меня-то, что им надо?»
– Знать, нет у тебя видака? А других? – спросил судья.
– Нет, – ответил Максим.
– Раз так, то я решаю. За побитие дитем-волхвом четырех братьев Рысьих, по Правде росской. Да заплатит Максимус, головное, одну гривну за всех. Также, в счет Святограда виру – четыре гривны. Коли не сможет заплатить сразу, так холопом отслужит пусть. Я сказал!
– Б..! Ну у вас суды, как… как у нас! П…ц полный! Свидетелей нет, значит виновен! И вообще, они же братья, значит – заинтересованные априори, и не могут быть свидетелями!
– Странен ты зело. Сколько тебя не знаю, а все дивлюсь глядече. А коли они братья, так что, и слова не имеют? Что ты злобишься?
– Неверно все это!
– Глупый ребенок. Твое слово, как дитя-волхва, весит столько, сколько слово трех видаков. Было бы их трое, а не четверо, али Афзал твой был бы рядом, и разговоров бы не было. А так… Не прав ты оказываешься. Тем более, Рысьих бил?
– Бил. – сознался Максим.
– Виру заплатить знать должон. Тебе то что? Ты ж не беден. Заплатить пять гривен для тебя – это мелочи.
– Не такие уж и мелочи! И денег ты моих не считай!
– А что такого?
– А то, – буркнул Максим. – Их у меня в кошеле не прибавляется. Неоткуда. Только трачу. А кошель то, не бездонный. Да и просто, обидно!
– Что тебе обидно?
– Что оболгали меня.
– И что ты собираешься делать? – Радульф внимательно посмотрел на своего воспитанника. У Максима от этого взгляда появилось ощущение, что он опять на уроке и должен правильно ответить на заданный учителем вопрос.
– Я знаю, что! Эй! Вы! Рысьи! Вы ведь знаете, что прав я а не вы. Неужели вы так и будете лгать? Ведь Боги все видят!
– Охолохни, Максимус. Ты проиграл! Плати виру!
– Я не согласен! – твердо ответил Максим. И было что-то такое в его тоне, что собирающийся уйти волхв остановился и обернулся к подсудимому.
– Ты не согласен с приговором, дитя-волхв? – переспросил волхв-судья.
– Да, волхв-воин. Я не согласен с приговором! И я требую Божьего суда!
– Твое требование законно. Да будет так. Поединок состоится немедленно. До первой крови, ибо промеж вами нет смертей али руды пролитой. Братья Рысьи. Кого вы назовете своим очистником в поле?
– Я сам буду сражаться! – проревел старший из братьев.
– Добро. Тогда – в поле.
Дорога «в поле» не заняла много времени. Случилось так, что главная «арена», на которой проводились самые важные судебные поединки Святограда и всех росских княжеств сегодня была свободна. Так что как сегодня Максиму предстояло сражаться прямо перед Вечными Спорщиками.
Историю этой чудесной скульптурной композиции Максим знал уже давно. Ее, как одну из основных достопримечательностей и чудесного доказательства существования Росских Богов, показывали новичкам на обзорной экскурсии, после приема на учебу. К одному из великих князей, Максим не запомнил к какому именно, память на имена у нег была не очень, пришел с претензией один из князей попроще. Дело оказалось непростым. Даже спустя сотни лет оно рассматривается волхвами Даждьбога как пример абсолютного равновесия: оба спорщика были правы. Но князья были молоды, горячи сердцем и головой, спор продолжился криками с оскорблениями, и закончился вполне ожидаемо. Судебным поединком. Оба выставили на бой своих лучших воинов – ведь дело было не столько в личных оскорблениях, сколько в споре государственной важности. Оба воина бились долго, несколько часов, нанесли друг другу по несколько неопасных царапин. Окончательно вымотавшись, в последней попытке достать друг друга, они перешли с фехтования на ближний бой и так и остановились. Не победил никто.
Боги явили свою волю, очень своеобразно, но весьма и весьма внятно. Поединщики застыли в одной позе. Замерли. Превратились в неподвижные статуи. Навсегда. Но никто из них не умер: любой любопытствующий мог прикоснуться к их телам и ощутить человеческое тепло. Но никто не мог даже поцарапать эти скульптуры – по крепости они не уступали алмазу. Вот такое вот чудо…
По дороге к арене старший Рысьин улучил момент, когда все волхвы отошли от Максима, и громко прошептал.
– Ты оскорбил меня, волхв. Ты побил моих братьев. Ты встал не на правую сторону, спася сына мерзавца Нарата. И я тебя накажу!
– Ну-ну, посмотрим.
– Если ты думаешь, что бой до первой крови, и страшного ничего в этом нет, то ты ошибаешься.
– Да ну?
– Да, да. После того, как я пущу тебе кровь его остановят, конечно. Но ведь с первой кровью ты можешь лишиться скажем руки, или ноги… Я могу распороть тебе живот, что твои потроха выпадут на эти полированные дубовые плашки… Впрочем нет, не плачь сынок раньше времени. Я не буду тебя убивать. Холоп мне пригодиться. Вот только шуйца не нужна тебе боле, по моим мыслям. Простись с ней. Ха-ха-ха…
Макса передернуло.
Долгих приготовлений к поединку не было. Оба спорщика сняли всю броню, отложили все оружие кроме единственного, которым собирались биться и разделись по пояс. Волхв тем временем с молитвой по солнцу обошел ристалище, очерчивая свежим осиновым углем большой круг.
– Готовы?
– Да, волхв, – ответили оба спорщика.
– Тогда, то уж богам судите…, – произнес ритуальную фразу волхв, замкнул круг, и схватка началась.
С первого же удара Максим понял, что этот поединок ему не выиграть. Его удары легко читались и парировались противником, а ударов противника, пока еще легких и несерьезных, удавалось избегать с большим трудом. Куда ему, новичку, тягаться с матерым купцом, который, судя по ухваткам, нередко не только отбивался от чужих татей, ни и сам любил пощупать чужую мошну. Где-нибудь там, где росские законы ему не грозили. Максим проиграть мог сразу же – Рысьий мог уже много раз порезать его до крови. Спасало волхва только то, что во-первых – он был «разогретым», после тренировки, а во вторых – что противник явно хотел выполнить свое обещание. Т. е. – отрубить Максимусу левую руку.
– Чуешь, дитя, как плачет твоя шуйца? Скоро, скоро ей проститься с тулупом. – Покрикивал Рысьин пугая и поигрывая мечом.
Никто его в этом не останавливал. В поле уже нет людей, нет яви. Там сама правь, мир богов, и все что там происходит, происходит с их ведома. Но горе тому, кто поведет себя не по Правде. Кара настигнет его незамедлительно…
Чего дожидался противник Максим понял только тогда, когда стало уже поздно. Еще пред боем братец внимательно посмотрел на небо, оценил куда и как движутся тучи, нашел удобную прореху. И вот теперь, как угодно крутя и вертя Максимом, Рысьин поставил своего противника ровно против солнца.
Луч солнца неожиданно и со всей силы ударил Максиму прямо в лицо. Соображать пришлось не то что быстро – мгновенно. Не видя, а скорее спинным мозгом предчувствую сильную боль в левой руке, которой через мгновение суждено упасть на землю, Максим рванулся вперед. Полностью раскрывшись и не боясь смертельного удара – лучше быть трупом, чем мучаться оставшуюся жизнь калекой, Максим все свои силы и желания вложил в один неуклюжий удар.
Что такое чудо? Чудо, это событие, вероятность которого очень мала. Чем меньше вероятность, тем величественнее чудо. Возможно ли найти самородок лесной речке? Можно. А возможно ли найти самородок на людной, асфальтированной, хорошо освещенной и многолюдной площади? Невероятно. Но тоже можно, и это – доброе чудо. Трудно ли заблудиться в лесу? Можно. А трудно ли заблудиться в лесопарке, который со всех сторон окружен дорогами? Невероятно. Но тоже можно и это – чудо. Злое. Можно ли подвернуть ноги и споткнуться, продираясь через бурелом? Да легко! А может ли это произойти на ровной беговой дорожке, да еще так, чтобы неудачно упав свернуть себе шею? Тоже можно. Тогда даже самый дремучий атеист скажет в сердцах «Чудно то как! Видно, Бог прибрал». Может ли луч светила через прореху в тучах попасть во время поединка в лицо противника, который к тому же еще и обращен к тому ликом, и временно ослепить? Легко! А может ли луч этого же солнца через эту же прореху в облаках, попасть в небольшое застекленное оконце под крышей храма? Причем так, чтобы отразившийся солнечный блик попал прямо в глаза второму участнику схватки? Невероятно. Как расценить такое совпадение? Только как волю кого-то высшего…
Но именно это и произошло. Нет, Рысьин оказался отличным воином и среагировал моментально. Дернулся в сторону, но к своему несчастью, не в ту. Не в противоположную от удара, а прямо под. Впрочем, он и тут не сплоховал, сумев частью сблокировать опасный удар. Но не до конца. Проехав по клинку противника меч Максима достиг желанного тела и распорол тому бок. Неглубоко, взрезав кожу и чуть задев мышцы, но все равно – на священную дубовую поверхность арены упали капли крови.
– Руда! Боги выказали Правду. – Судивший поединок волхв произнес ритуальную фразу окончания боя. – Братья Рысьи. За навет на дитя-волхва вира с вас Святограду – четыре гривны. Коли не можете заплатить сразу, так холопами отработаете. Я сказал. Все! Суд окончен!
Ушел судья, увели под стражей Рысьих, разбежались досужие зеваки. На поле остались только Максим и Радульф.
– Ну как, я молодец? – напрашивался на похвалу Максим.
– Молодец то молодец. Кривой удар, движения как у беременного ежа.
– Но я же победил? Причем честно!
– Победил, победил. Только спорить будешь, что Боги помогли? Нет. Вот и добре. Только ты вот что. Ты подумал, что дальше будет?
– А что? Боги свое слово сказали. Я невиновен. Они – наоборот.
– Боги сказали свое слово ясно. Но Рысьи – осерчали. Теперь им, пока они гривен не соберут, в полоне томиться, и холопами быть. Второй раз их, как это ты говоришь, «опускаешь». И терпеть обиды они не будут…
– И что они сделают?
– Теперь честного боя не будет. Скорее, подстерегут тебя где-нибудь на дороге. Или людишек лихих, до шалых денег охочих, натравят. От стрелы из леса, или болта самострела, или от ножа в толчее базарной, тебя не укрыться.
– И боги не покарают их? – понимающе усмехнулся Максим, на что Радульф совершенно серьезно, не приняв шутки, ответил.
– Ты так и не понял главного, хоть и проучился у нас пять лет. Мы никого не заставляем, никого не принуждаем. И Боги наши не держат нас в рабстве. Свободные мы. Свободны делать добро, свободны творить зло. Но свобода – тяжкая ноша. Все твои поступки – только твои. И ответ за них – тоже только твой. Ты не никогда сможешь сказать, сделав зло какое – «так велели мне Боги».
– И что мне теперь делать? – подумав спросил Максим.
– Я думаю, тебе стоит отправиться в путешествие. Я не хотел тебя отпускать, но теперь уж придется. Зовет тебя к себе князь Лихомир. К нему и езжай. Да поскорее – пока дороги еще проходимы. Видится мне, дальняя тебе суждена дорога. Ну все, ступай, да помогут тебе Боги.
Не было принято у россов долго рассусоливать в таких важных делах. Не прошло и дня, как Максим быстренько собрал свои вещички, оседлал любимого по вечерним прогулкам коня, которого пришлось теперь купить, и отправился в путь.
В Киев.
Глава 38
– Ну и учудил ты, нечего сказать, – такими словами встретил Максима в своем кабинете великий князь Лихомир. Его отец недавно отправился за реку Смородину, оставив своему сыну непростое наследство. – Вечно ты встреваешь…
– Здравствовать тебе, княже, – поклонился Максим так, как его учили в Святограде.
– Ха. Гляжу, поднабрался ты манер. Уже не такой неотесанный чурбан. Ну так что, не передумал еще? Пойдешь ко мне в холопы? Не обижу…
– Нет, княже, мне воля дороже…
– Ну как знаешь. Ладно. Я послал за тобой вот по какому делу.
Ты наверное знаешь, что в связи с появлением вашим, три года тому назад, мы были вынуждены собрать силы со всех сторон, а в охрану поставить новиков и стариков. Слава богам нашим, но не решились тогда напасть ни ромеи, тот легион не в счет, ни Итиль, ни катайцы, ни ганзецы. Только ордынцы напали, да и то, не очень сильно потрепали наши границы. Многие в той битве с вами погибли, и ослабели границы. Пройдет время, вырастут новые воины, и все по-доброму опять станет… Но не сподобили боги. Совсем недавно, в начале лета, бей города Сарай-Бату, а это столица уезда и крупный торговый город на реке, при поддержке местных ханов и старейшин племен вторгся в мое княжество и разорил несколько волостей. Пока я с войском шел тому на встречу, он успел убежать на территорию Орды. Последовать за ним я не смог, на границу были спешно стянуты преданные великому хану войска. Улагчи-оглан, великий хан золотой орды, сделал вид, что ничего не знал, и обещал все выяснить. Как это будет – известно. Опять пришлет мне голову какого-то холопа, под видом бея, а вся добыча останется при них.
Добыча добычей, но он увел в полон почти 20 тысяч мужчин, женщин и детей, и втрое больше убил. Убитых не вернуть, а вот угнанных… Будет тебе моя воля. Езжай в Ургенч к Улагчи-оглану, Великому хану, и выдерни оттуда моих смердов!
– Но как? – сказать, что от такого приказа Максим опешил, это сильно приуменьшить. – Голыми руками?
– А сможешь? Нет? Жалко, – грустно рассмеялся княжич. – Я дам тебе ганзейское поручительство. Ты своим оберегом Святограда будешь иметь право подписать там любую сумму, но не больше чем по полгривны за человека. Это и так полностью истощит мою личную казну, а у отца брать зазорно, – тихо закончил Лихомир.
– Но это не очень большая сумма. Ее может не хватить…
– Вот поэтому я и посылаю тебя. Ты вон как вывернулся на испытании, боги тебе в Поле благоволили. Может и придумаешь что…
– Ясно… – задумчиво протянул Максим.
– Ах да, забыл сказать. Ты же купец, и как всякий купец жадный до денег. Не отпирайся, это явно из тебя лезет. Так вот. Вся та разница, между ценой выкупа и половиной гривны – твоя.
– Но это и так мало, а еще…, – начал было возмущаться Максим, но княжич резко его перебил и закончил.
– Вот и придумай что. Перед отъездом я дам тебе серебрянную тамгу, это для путешествия по княжеству, и посольский фирман – это для великого хана. А пока, ступай. – закончил Лихомир. – Ах да, спроси на дворе десятника Глеба. Он из козаков, полезен тебе будет.
Ничего другого, как поклониться и выйти не оставалось. Только во дворе Максим смог выплеснуть все скопившееся раздражение на так удачно подвернувшегося холопа, который чуть не сбил его с ног. «Моего мнения даже никто не спросил! Не говоря уже о том, чтобы согласовать свои приказы с моим желанием. Б..!» Проматерившись, парень пошел в отведенную ему комнату. Думать.
Занимался он этим делом всю дорогу, смачивая извилины любимым местными жителями самогоном, который ничуть не уступал по качеству виски, бутылку которого давным-давно, в другом мире, они как-то распили с друзьями в клубе, обмывая покупку машины. Додумался он до того, что однажды проснулся уже в седле, а не в кровати. По словам своего эскорта, десятка воинов из личной дружины Лихомира, он поздно вечером, или скорее рано по утру выскочил из-за стола во двор, вскочил на лошадь и помчался вперед по дороге. Судя по тому, что ничего в памяти у Максима не отложилось, первый звонок о перепитии прозвучал.
Остаток дороги прошел в трезвости и выслушивании заунывных на взгляд Максима песен сопровождающих его козаков. От нечего делать он даже иногда вслушивал и коментировалнекоторые слова. Делал это он, конечно же, про себя, на это его соображения хватало, ибо некоторые коментарии козаки вбили бы ему назад в глотку вместе с зубами, не считаясь со статусом посла.
Шли мы сотней своей вдоль реки неспеша.
Шли мы сотней своей вдоль реки неспеша.
Кровью полон закат.
Думу думаю.
Окружил кочевник нас тьмою темною.
Окружил кочевник нас тьмою темною…
«А не чего думать! Солдат это только во вред. Глядишь, «о п. е не задумался» бы, так и не попали бы в ловушку. Надо же быть такими лохами, чтобы прозевать засаду в тысячу тысяч?»
…Звон клинка, треск копья, стон братка казака
Воля волюшка моя,
Да родна-река.
Да арканом тугим
Я был сброшен с коня.
Ой, да саблей кривой
Полосонули меня.
«Ха ха ха! Нафига ценный материал, да саблей портить? Раб, это полезное имущество»
Руки спутали мне
Сыромятным ремнем.
Привязали к сосне
Да запалили огнем.
«Ха ха ха опять! Если уж саблей полоснули, то что там жечь?»
Растревожен мой конь
Да под злым седоком
Тятька мне завещал
Вольным быть казаком
Дабы волком бежать
Ой ли птицей лететь…
«Прям как в анекдоте! «Там за конопляным полем будет говорящая река». Нечего перебирать дозу!»
«Ну ну. Идиоты. Жизнь – она дается раз, и прожить ее надо как можно дольше и лучше. А тут какая-то гордость… Вот они, пережитки родоплеменного и феодального строя. Современный и успешный человек себя всякой такой бредятиной не утруждает…»
Хорошо что вскоре была пересечена граница, и мучения Максимова слуха прекратились.
Первое, что отметил Максим на этой стороне, помимо своеобразной архитектуры, это изменившиеся люди. В первом же поселке, где они решили остановиться на ночлег, все жители при приближении всадников прятались по домам, захлопывали двери и ставни, а те, что не успевали – становились на колени вдоль дороги и утыкались лицом в землю. Воины на пограничной заставе, трактирщик, который увидел в руках Максима тамгу, да и вообще все старались побыстрее склониться в глубоком поклоне, в отличие от своих независимых северных соседей. Восточная вежливость и уважение, как его и расписывал Афзал, пришлось Максиму по нраву.
– О бей! – ползал на карачиках трактирщик и не поднимая головы старался обнять ноги Максима. – Какая честь для меня, недостойного праха под твоими ногами, появление господина на моем постоялом дворе. Дозволь моим дочерям обмыть твои усталые ноги…
– Что? – приятно удивился такому приему Максим.
– Не гневайся! – с глухим звуком голова хозяина ударилась об утоптанный земляной пол. – Как я моя пустая голова могла подумать, что эти рожденные в грязи худые ослицы могут прикоснуться к тебе? Конечно, прикажи и я пошлю в небесный Ургенч или могучий Сарай-Бату за лучшими наложницами, которые смогут утолить твой взор своим танцем, твой слух своей игрой и пением, а твою мужественность – своим искусным телом… Все что ты пожелаешь, все будет тебе преподнесено…
– Хватит. Замолчи. – прервал разглагольствования духанщика Глеб. – Нам нужна комната на ночь. Завтра мы уедем дальше.
– Да, бей.
– Лучшие комнаты! И на счет дочерей, я думаю, что смогу вынести их вид, – не обращая внимая на нахмурившегося Глеба Максим закончил. – Пришли их ко мне.
– Да господин.
Комната на втором этаже местного трактира явно была местным люксом и оказалась весьма неплохой. Задрапированные тканями стены, витражное окно, широкая кровать, по которой в искусном беспорядке были разбросаны разноцветные подушки. Как старшего, его поселили отдельно, а охранники заняли две комнаты по соседству – не такие роскошные, зато рядом с хранимым.
Максим в сопровождении постоянно кланяющегося духанщика зашел в комнату, оглядел ее и признал пригодной. Хозяин испарился, а Бубнов подошел к окну, открыл его, равнодушно осмотрел двор и стал раздеваться. После этого раскинулся на подушках, давая отдых усталому телу. Минут через пятнадцать, он уже начал задремывать, в дверь тихо поскреблись.
– Войдите, – сказал очнувшийся Максим и на всякий случай подтянул поближе пояс с ножом.
Низенькие двери распахнулись и в комнату кланяясь вошли две девушки. Максим от их вида сразу же проснулся. Если это были обещанные духанщиком дочери, то он зря прибеднялся. Обе стройные, с тонкой талией и высокой грудью, были одеты «по погоде» – в полупрозрачные шаровары, не столько скрывающие тело, сколько дразнящие воображение и подчеркивающие прелести. Роль верхней детали туалета выполняли стилизованные под кольчугу узкие ленточки, а лица были прикрыты газовыми шарфами. Судя по тому, что брови и губы были подведены, а в комнате с их появлением появился запах благовоний, те пятнадцать минут они использовали с пользой, наводя максимальный марафет.
– Бей, мы пришли помочь тебе совершить омовение после дороги, – сказала девушка, чуть повыше ростом и стоявшая слева.
– Мы здесь, помочь не устать, – сказала вторая, владеющая росским похуже, но таким голосом…
Так и пошло. Портящаяся погода, к зиме дело шло, тяжелая дорога, скрашивались отличным отдыхом в постоялых дворах. Впрочем, вскоре Максим перестал пользоваться «эскорт услугами», ограничиваясь вечерним массажем. Дорога выматывала так, что сил на развлечения не оставалось.
Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Впрочем, все в этом мире рано или поздно кончается. Кончилась и дорога. Спустя три месяца, если счет вести от судебного поединка, Максим в сопровождении десятки воинов въехал в ворота Ургенча.
Как не парадоксально, на въезде в город пошлина, как в большинстве других средневековых городов, не взималась. «Ургенч – Центр мира! Любой, даже последний нищий может увидеть его бесплатно, самый красивый город на земле!».
В чем-то это было правдой. Город поражал ажурной архитектурой, множеством позолоты и лазури. Через широкую, протекающую через город полноводную реку, было перекинуто несколько монументальных высоких мостов, не мешавших судоходству. Жители были сыты и богато одеты, совсем не было видно попрошаек и калек. Канализация, парки… Широкие улицы патрулировались с иголочки обмундированной стражей. Золотой век да и только. Лубочная картинка.
Максим вселился в соответствующий его статусу постоялый двор, куда его проводила/отконвоировала стража и стал интересоваться на счет аудиенции. Как и ожидалось, никто его с распростертыми объятьями тут не ждал. Вручив свои верительные грамоты одному из младших визирей во дворце, это что-то типа замминистра, посол вернулся в гостиницу и стал ждать ответа. Вот только свободное время стоило потратить с пользой.
– Что ж. Пока ждем надо подумать, как и чем произвести хорошее впечатление на великого хана. Ваши предложения? – обратился глава посольства к своим сопровождающим.
– Подарок бы ему подарить, до красивых рабынь он сильно охоч, в народе говорят, – произнес один из воинов.
– Ну… Может перстень какой золотой… – предложил другой.
– А что мы можем себе позволить? – спросил Максим.
– Ты боярин, тебе и решать, – зарезал на корню все предложения Глеб. Видимо, его порядком достали выкидоны молодого волхва.
– Так ведь княжич не выдал мне никаких денег на подарки!
– Так он ведь наказ тебе выдал?
– Выдал.
– Грамоту посольскую и даже личное свое поручительство дал?
– Дал.
– Так чего еще тебе надобно? Остальное – это твоя вира уже.
– Блин. Я что, должен на свои деньги дарить подарки? – разозлился Максим.
– А то нет? – удивился в ответ Глеб. – Хочешь раз получить награду княжью, работай.
Подобрав итоги Максим понял, что для подарка избалованному дарами Великому Хану, ему не хватит никаких гривен. Реши он даже сложить свои сбережения с поручительством князя, все едино не хватит. Поэтому, требовалось что-то выдумать. Единственное, что пришло Максиму в голову, это одеться согласно местным обычаям, чтобы подчеркнуть свое уважение к хозяевам. Что-то такое еще и Афзал говорил…
Сказано – сделано. Десять дней Максим провел на местном богатейшем базаре, одеваясь во все самое-самое. Неожиданно молодой волхв обнаружил в себе некую жилку записного модника, поэтому одеться оказалось непросто. Продавцы, видя богатого покупателя, тащили ему все самое дорогое и яркое, и вскоре Максим стал напоминать рождественскую елку. Многие фасоны приводили его в трепет, а рассказываемые продавцами поучительные истории, для чего и почему делался именно такой стежок или разрез, вызывали у него уважение к богатой и древней культуре востока. И зависть. Максим даже как-то сказал с легким укором Глебу: «Это тебе не росская рубашка до пят, и не шуба! Тут думать, и как пошить, и как одеть надо! Это россам не дано. Не с вашими кривыми руками этим заниматься!»
Глеб промолчал.
Где-то в конце груденя,[89]89
Ноябрь
[Закрыть] их навестил гонец из дворца хана и сообщил, что прием состоится через три дня. Это время Максим провел в метаниях по постоялому двору, в боязни, что все сорвется. Не сорвалось, и на четвертые сутки делегацию россов провели во дворец Великого Хана.
Тронный зал поражал своим великолепием. Стены были отделаны покрытыми искусной резьбой панелями из слоновой кости, золото, росписи драгоценными красками на военные, религиозные и эротические темы, шелковые драпировки, мелкая резьба по камню – все это создавало неповторимый, тот самый «восточный», колорит. В центре зала на высоком помосте, развалясь на подушках и покуривая кальян возлежал Улагчи-оглан, сын Бату-огула из рода Борджигинов, великий даругачи Улуса Джучи. За спиной у него сидели на ногах его ближайшие, доверенные советчики, еще дальше и по периметру зала в отделанных драгоценностями доспехах и вооруженные богато украшенными, но от этого не менее смертоносными булатными саблями стояла охрана.
На полу, выложенном полудрагоценными камнями, искусной мозаикой были сделаны специальный отметки, показывающие придел того, куда мог зайти проситель. Мозаика наглядно показывала, к кому какая граница относится – самые близкие от входа картинки показывали трудящихся на плантациях рабов, дальше были изображены ремесленики, потом шли воины, еще ближе – разодетые в богатые одежды купцы и сановники, и ближе всех к хану сложная картинка описывала, судя по всему, родственников. Вокруг же самого хана была только чистая лазурь – символ того, что он в руках Всеотца. «Ходок, просто заступивший за положенную ему границу ногой, этой самой ноги и лишался. Если после этого он падал вперед, то его тело разрубают строго по разделительной линии, пока правило не будет соблюдено. Так что осторожнее будь.», советовал ему Глеб перед посещением, а в зале кивнул на оголенные алебардоподобное оружие охраны.
Сам Улугачи-оглан был еще молод, на вид лет тридцать, хотя тут Максим мог легко ошибиться – у восточных людей возраст отражался на внешности непонятно для простого человека. Только опытный, много общавшийся, мог его с точностью определить. Максим таким человеком не был, так что великому хану могло быть и двадцать, и шестьдесят лет, тем более с такого расстояния – ведь послов ближе второго круга к своему господину стража не подпускала.
Наконец, предыдущий проситель склонившись и пятившись освободил место, и Максим вышел вперед. Один, как и положено по протоколу.
Этот росс, одетый в ордынскую одежду, был настолько похож на попугая, что не очень хорошее настроение Улугачи-оглана немедленно стало очень хорошим. Одежда, дорогая, но подобранная без вкуса, сидела на нем, как на корове седло. Многие знаки были не на своих местах, перечеркивались другими, и вместе создавали этакую салатную картину. К примеру, яркий пояс младшего постельничего, явно взятый ради богатой вязи слова «Покоряюсь», которую необразованный росс принял за узор, перечеркивался подвязкой старшего помощника младшего ханского конюха. Это и другое, все вместе рисовало такую смешную картину, что в первый момент великий хан даже подумал, что киевский князь решил его оскорбить и послал к нему в качестве посла скомороха. Но серьезный вид и речь посла все таки говорили о другом.
– Что желает передать мне мой младший брат?
– Великий Князь Киевский Лихомир шлет вам пожелания здоровья и долгого царствования, и просит освободить захваченных россов.
Шептавшиеся придворные замолкли. Посол хамил. По правилам следовало еще долго растекаться в пожеланиях и восхвалениях, дарить подарки, а только потом переходить к цели визита и просьбам. А тут без подарков – и сразу к делу. То, что сделал росс эту ошибку по неведению, ничего не меняло – и за меньшее, бывало, голова с плеч скатывалась. Впрочем, настроение Улугачи-оглана было настолько безоблачным, что росс был прощен.
– Хм. На сколько я знаю, у нас не бывает войн с данниками. Пока они дань платят.
– Да, господин, – склонился посол.
– Но. Может это станичники какие были? Али бандиты?
– Может быть, господин. Вам лучше знать, – опять поклонился посол с ромейским именем Максимус.
Хан даже подумал, что может легко прочитать все мысли посла по его лицу и напряженной фигуре. «…Лезть в бутылку здесь не стоит. Я это чувствую спинным мозгом. Хоть противник сейчас добр и ласков, а Улугачи-оглан, правитель Золотой Орды является ни кем иным, как врагом, опасность витает в воздухе. И действовать надо как на минном поле. Любое неосторожное действие может привести к ситуации, описываемой в самой нелюбимой саперами поговорке. Это та, которая: «Одна нога здесь, другая там». Была, кстати сказать, в золотой орде такая казнь – конями разрывали. Так что приходиться со всем соглашаться, чтобы головы не лишиться, хотя уж что-что, а то, что женщины и дети, угнанные в рабство татями и разбойниками не были, сомнений не вызывает. Но надо соглашаться…»
