Текст книги "Невозвращенцы (СИ)"

Автор книги: Михаил Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 75 страниц)

Голоса поэтому разделились приблизительно поровну, причем предложений остаться среди них не было. Первое – уйти сразу же, довольствуясь уже взятой добычей, второе – уйти чуть попозже, пограбив не успевших спрятаться за стенами в ближних окрестностях. Брать город не хотели ни самые молодые и горячие атаманы, ни даже самые опытные и жадные. Для клятвы Максима положение было самое что ни на есть хреновое.

– … Сейчас же! Пока не поздно! – надрывал глотку особо осторожный атаман, пожилой и опытный, весь иссеченный сабельными шрамами.

– Я согласен, но думаю есть у нас еще три-пять дней. Пошукать окрест грошей, – более жадный атаман придерживался не такой осторожной стратегии.

– Да ты!

– А ну выйдем, пусть сабля…!

– А давай! Я тебе уши то поотсекаю!

– Тихо! По закону – никакого поля в походе! Придем по домам – там все решите, – охладил особо горячие головы кошевой.

– Все! Я сейчас же требую… – надрывался еще один голос из задних рядов.

– Мы никогда не брали…

– Нам не взять…

– Пусть Максимус сам и лезет на стены!

– Я гляжу, совсем, козачье войско разложилось. Как мыши от кота норовите прыснуть в сторону, а не освободить братьев своих…

– Что? – взревели некоторые атаманы. Обвинение в трусости было тут таким же оскорбительным, как в мужеложстве. Руки при этом сами к саблям потянулись, голову снести очернителю.

– Ты не мели… Хоть ты и волхв, а за слова такие животом отвечают, – приглушил страсти кошевой.

– А разве это не так?

– Да как ты смеешь…

– Тихо! – прокричал кошевой. – Говори, Максимус. Твое слово. Коли не убедишь ты нас, то уйдем. Твой обет, тебе и выполнять. Только помни. Мы стоим пред величайшей крепостью этих земель. Толстые стены, высокие башни. В ней около восьми тьмы жителей, знать, на стены они смогут выставить в худшем случае почти треть. А нас всего лишь сто сотен. Город сей готовился к обороне пятьсот лет. Его закрома полны пищи и оружия, а река всегда будет обеспечивать нескончайным источником воды. А соит нам упустить хоть одного гонца из городища, али в неге, так через две седьмицы здесь окажется вся рать ордынская. Что ты хочешь сказать теперь?

– Что ж, тогда буду краток, – ответил Максим. – У меня два предложения. Первое. Мы захватили полон. Нужно предложить бекляре-беку обмен: их полон на наш.

– И кто пойдет? Сейчас он не в себе, убьют любого, даже посла!

– Да? Трусишь! – обернулся Максимус.

– Что? – опять схватился за саблю горячий атаман.

– Вот сам тогда и иди, болтай с бекляре-беком! Только кола бойся… – послышалось с другой стороны.

– Мудро. Коли ты сказал тебе и идти, – согласился с предложением одного из своих атаманов кошевой.

– И пойду! – развернулся Максим, отогнул полог и почти выскользнул на улицу, когда его настиг вопрос.

– А второе предложение твое каково?

– Взять Сарай-Бату.

– Что? Как? – послышались вопросы со всех сторон.

Вот коли не согласится Фаяз, и вернусь если, тогда и расскажу. Помолитесь за мою удачу, – пробормотал Максим и вышел.

Глава 40

Идти к стенам Максим не боялся. Совершенно. Взбешенный недоверием и страхом козацких старшин, сейчас ему хотелось кого-нибудь убить, а в руках был только переговорный флаг, факел и никакого оружия. Впрочем, был недалеко еще один человек, которые полностью разделял чувства росса. Беснующийся на стене Фаяз ибн Сатар тоже хотел кого-нибудь убить. Даже не просто кого-нибудь, а именно Максима.

– Так значит это ты, подлец, привел сюда россов? – Кричал он со стены. – Я утолял твою жажду. Я утолял твой голод! Я услаждал твои очи самой красивой из женщин! А ты, мерзкая неблагодарная тварь, вонзил мне нож в спину! Знай же, что я уже вырубил и установил в своем саду отличный толстый кол! Для тебя! И все твои россы пойдут на рабский помост!

– Хватит разоряться, бекляре-бек. У меня к тебе предложение.

– Говори быстро! Иначе я прикажу нашпиговать тебя стрелами!

– Что ж. Меня как и тогда интересуют росские рабы. Предлагаю тебе обмен. Ты взял в полон наших, мы взяли в полон твоих. Меняемся: один на один.

– Ха! Да как ты посмел даже предложить такое! Я велю казнить всех твоих росских рабов, и бросать их головы вам в лагерь…

– Если ты это сделаешь, Фаяз ибн Сатар, то клянусь Перуном, я найду тебя даже на том свете!

– Да пошутил я, пошутил. Зачем я буду нарочно ломать свои вещи?

– Тогда я возьму твой город силой, и освобожу их сам!

– Ха-ха-ха! – громко и искренне рассмеялся бекляре-бек. – Сарай-Бату не-при-сту-пен! Вы никогда не возьмете мой город! Посмотрим, как вы запоете, когда сюда придет орда.

– Ха! – настал черед Максима ухмыльнуться. – Уж не такая ли орда, какую мы вырезали? Сейчас ее храбрые воины, как женщины, ухаживают за нашими лошадьми и носят воду. Если ты пришлешь еще таких, то мы будем очень довольны! А то ночи холодны, а кизяк собирать некому…

– Даррр. – прорычал Фаяз. – Ты обманом разбил часть моих войск. Но это ничего не значит! Скорее небо упадет на землю, чем россы возьмут Сарай-Бату. А сейчас, пошел вон!

– Ты сказал! – ярость вернулась и к Максиму. – Так знай же. Коли ты не захотел честного обмена, пощады не жди! Я возьму твой поганый город, а тебя посажу на тот самый кол! Вместе со всем твоим выводком до десятого колена! И с того света тебя проклянет своего внука основатель Азат!

– Береги себя, росс. Не умри в бою, я хочу взять тебя живым и долго, очень долго пытать…

– И тебе не болеть, – оскалился Максим, затушил о землю факел, на всякий случай, и быстрым шагом пошел к позициям россов.

Собрание атаманов разойтись еще не успело. Наоборот, после ухода Максимуса на переговоры оно как раз начало обсуждать порядок действий, при отступлении. Появление разозленного волхва не было воспринято как чудо.

– Итак, он отказался. – Без предисловий, с уверенностью произнес кошевой атаман вошедшему в палатку Максиму.

– Да. Отказался.

– Мы уходим.

– Нет. Мы остаемся и возьмем этот город приступом!

– Как? – печально спросил кошевой. – Ты же сам, для сохранения тайны, приказал не готовить осадный обоз.

– Приказал. Вместе с ним мы бы не дошли так далеко, – задумался о чем-то своем Максим.

– Не спорю, идея была доброй. Но как теперь ты собираешься штурмовать эти стены?

– Да… Да… Как?… – одобрительные возгласы подбодрили кошевого. Ему тоже было неприятно нарушать свое слово, но ответственность…

– Ведь даже положи мы на этих стенах все войско, мы ничего не сделаем. Только оставим беззащитными свои курени.

Максим задумался. В принципе, кошевой был совершенно прав. Штурм таких укреплений без должной артиллерийской подготовки, без осадных орудий типа катаемых на колесах башен, да даже без примитивных лестниц, стал бы просто подарком для ордынцев. «Но и уходить… Оставить рабов мучаться в неволе… И Фаяз ибн Сатар… Нет! Выход просто обязан существовать! Можно обложить, конечно, город осадой, и ждать пока они не передохнут от голода, но как быть с остальными ордынскими силами? Как удержать их в дали? А если?… Но тогда как бы самим не заразиться… Ну конечно! Да! Да! Да! Ну и пусть подленько, даже не подленько, а омерзительно подло! Хрен с ними! Победителей не судят! Тем более, не мы первыми начали!»

– … На стены не влезть… – атаманами продолжалось честное исключение невозможных планов штурма, результатом которых стал бы приказ о немедленном отходе. «Ну ничего, ща вы у меня запрыгаете!» – ухмыльнулся про себя Макс и тихо, как будто бормоча про себя, влез в разговор.

– Стены… Стены тут конечно да… Сотни погибнут…

– А тебе что говорили… – набросились было на Максима соседи, но волхв еще не закончил.

– … Но что самое главное в любой осажденной крепости? – продолжал как бы философствовать Максим.

– Стены!

– Орудия!

– Лучники в бойницах!

– Запасы продовольствия!

– Вода!

– Князь!

– Тайных ход для неожиданной атаки!

– Оружия в достатке!

– Это все нужные вещи, не спорю, – тихо проговорил Максим. – Но не самое главное. Так что же самое главное? Не знаете? – спросил он у хмуро притихших козаков?

– Стойкость любой крепости, это стойкость ее защитников. – Внимательно посмотрев на явно что-то задумавшего волхва, сказал кошевой атаман. – Но их там очень много!

– Да. Защитников там много. Очень много. Я бы даже сказал – слишком много!

– С лишком?

– Да! Там очень много лишних!

– И чем нам это поможет? – жестом кошевой заставил замолчать остальных атаманов.

– А тем и поможет. Скажите, а что нужно любому человеку для существования? И для обороны в частности?

– Оружие!

– Броня!

– Еда! – начались было выкрики со всех сторон, но кошевой быстро их всех заткнул.

– А ну, тихо! Говори что задумал, волхв. Я же вижу, что ты что-то придумал.

– Может быть да, а может – и нет. Давайте подумаем. Любому человеку, для жизни нужно дышать, спать, пить и есть. Причем приоритеты именно в таком порядке. Можем ли мы заставить ордынцев задохнуться?

– Это невероятно. Только Боги могут лишить дыхания…

– Ну, на самом деле это совсем не так, но в данном случае я должен согласиться. Можем ли мы заставить ордынцев не спать?

– Тоже нет, – отвечал кошевой, который пока не понял, к чему его подводит советник.

– Хорошо. Ответ принят. Можем ли мы заставить ордынцев голодать?

– Можем. Но только запасов пищи у них, на два года осады. А то и на три.

– Плохо. А можем ли мы заставить ордынцев подохнуть от обезвоживания?

– Тоже не можем. Прямо через их город протекает полноводная река, из которой с помощь подземных водоводов берет воду весь город. Плюс, на крайний случай, в городе есть несколько колодцев. Колодцы недоступны, а реку перекрыть или отвести в другое русло невозможно – эта работа займет лишком много времени. Это все, что ты придумал?

– А вот ты и ошибаешься, командир. Мы действительно не можем лишить их воды. Но я не так поставил вопрос. Не лишить их воды, а заставить испытывать жажду.

– И в чем разница?

Максим объяснил в чем. Его не поняли.

Он разъяснил повторно. Его поняли, но не приняли. Отторгли, ибо план был невероятно омерзительным для козаков, любящих удалой честный бой.

Максим убеждал долго. В конце концов, убедил. Хотя несогласных и недовольных осталось просто море. «Ниче, добыча богатая их помирит. Еще славить меня будете!»

А на следующий день судьба преподнесла волхву приятный сюрприз.

– Рад видеть тебя, друг мой! – Афзал широко распахнул руки в своем традиционном восточном приветствии.

– Афзал! Откуда ты здесь взялся? – удивился Максимус. – Что ты здесь делаешь, друг мой?

– Как ты мог так низко поступить со мной, брат мой Максимус? Коли я прогневил тебя чем, на, – Афзал выхватил из ножен кинжал и протянул его рукояткой вперед Максиму. – возьми и убей меня моим же кинжалом, дабы я не терпел больше такого стыда.

– Ой. Да ладно тебе. Просто я…

– Просто ты забыл обо мне? О горе мне! Брат позабыл обо мне!

– Афазл. Хватит. Прекрати. Я виноват, но я и искал тебя. Не нашел только. Очень хорошо, что ты здесь!

– Мой отец, да будут благословенны его губы, выпустившие сие слова на волю, сказал: «Возми воинов нашего рода и езжай к Максимилиану! Боги на его стороне. Он возьмет богатую добычу и добудет великую славу!..». Вот я и поехал…

– А как ты нас нашел? Ведь мы соблюдали все мыслимые и немыслимые меры предосторожности.

– Степь живая и слухами полнится… – уклонился было от ответа степняк, но видя опасно серьезный и требовательный взгляд своего друга нехотя выдавил. – Шаман наш, после камлания долгого, кое-что увидел.

– Понятно. – Предвидеть вмешательство потусторонних сил, в которые Максимус все еще не верил, и защититься от их взгляда было сложно. Внезапно некоторые слова дошли наконец до советника. – Ты говоришь, отец сказал «возьми воинов»? И ты взял?

– Как я могу не послушаться воли отца своего? Конечно взял!

– Ммм… сколько?

– Тридцать три десятка лучших воинов привел я! Укажи нам место в твоих порядках!

– Отлично. У меня как раз есть для вас задание!

– Я с радостью исполню твой приказ, брат мой. Но скажи, что здесь происходит? – и степняк указал на работающих пленников.

В лагере действительно царила суета. Куча безоружных, растрепанных пленников наравне с козаками разбирала телеги, носила привозимые откуда-то бревна, копала землю, стаскивала в кучу трупы людей и лошадей. Своих убитых складывали отдельно, а остальные тела просто валили как попало. Иногда какой-либо одетый в богатые обрывки ордынец, утомленный тяжелой рабской работой, бросался на охранников или соседа, и тогда в горе трупов появлялся новый участник.

– Ха. А это мы готовимся к осаде.

– А трупы зачем?

– О! Это как раз и есть моя идея. Именно трупы и будут нашим оружием. Правда смешно? Свои же мертвые их и убьют!

– Хм… Я слышал, что за закате, чтобы чумой черной неприступную крепость взять, туда забрасывают куски тел. Но здесь это не пройдет.

– Серьезно? – Удивился Максим.

– Ну… Неслабые нужны метатели, дабы перекинуть такую стену. А даже если и построишь ты такие, то это будет все равно бесполезно.

– Да? И почему?

– Потому что, деревянная твоя голова, что в городе есть река. Они просто посбрасывают куски в воду – и течение их вынесет прямо на вас.

– Ладно, ладно… Сам ты дурак. А то я не разумею этого? Я и не собираюсь делать, как ты сказал. Я сделаю гораздо умнее. Выше по течению мы построим решетчатую плотину. Для этого не требуется больших усилий. Ну… Таких, как на полноценную плотину для отвода русла в сторону – точно. Потом, мы сбросим туда, вверх по течению, всю гниль, грязь и падаль, что у нас наберется к тому времени. Отравим реку. Пусть не сразу, она полноводная, но, по счастью, медленная, но воду пить из нее будет нельзя. В городе много тех, кто хочет пить – люди, лошади, скот… Колодцы не спасут. Начнется падешь, болезни… Ниже по течению, за городом, мы поставим пост из рабов, которые будет отлавливать чужие трупы, а они точно появятся, как я и говорил, когда в городе начнется чума. Выбрасываемые из города тела и всякий другой гниющий мусор будет перетаскиваться обратно. За плотину. Сами будем пить воду только выше по течению. Как тебе?

– Хм… Интересная придумка… – Афзал, в отличии от козаков, как раз сразу оценил идею Максима по достоинству. – Но есть одна беда. Этот план требует долгого времени. Не дней – месяцев. И стоит первому же патрули ордынцев увидеть здесь козаков, как нас сомнут. Как же ты удержишь войска орды, пока отравленная вода не сделает свое дело?

– А никак. Удерживать ордынское войско вдали от города буду не я. Этим будет заниматься… Ты! – Ответил Максим, и, глядя в ошеломленное лицо своего друга, весело рассмеялся. – Пойдем, расскажу.

Обычный дневной прием во дворце Улагчи-оглана, сына Бату-огула из рода Борджигинов, великого даругачи Улуса Джучи был резко и непоправимо скомкан ворвавшимся запыленным человеком.

– Господин! Беда господин! – дрожащий от усталости и страха гонец распластался ниц у самого порога тронного зала Великого Хана. Доставлять нерадостные новости гонцами обычно отправляли самых ненужных людей. Редко кто из них выживал – такое уж правило.

– Говори, – вскочил Улугачи-оглан и положил руку на саблю.

– Прости меня господин. Не добрую весть я принес. Черная Смерть[90]90
  Черная смерть – чума


[Закрыть] свила себе гнездо в Сарай-Бату.

– Откуда?

– Фаяз ибн Сатар, – в пол, все еще не отваживаясь поднять голову, пробормотал гонец, ожидая что вот-вот его голова слетит с плеч, – Фаяз ибн Сатар, выставил патрули, дабы никто не смог покинуть его провинцию. Чтобы зараза не перекинулась на центральные провинции.

– И?

– Не приближаясь, стрелами, остановили несколько караванов и переслали свитки. Во всех – одно и тоже. Черная Смерть в Сарай-Бату.

– Что ж, Фаяз ибн Сатар достойный хозяин. Беспокоится о безопасности моей Орды. Вазирь?

– Господин? – из-за спины великого хана появился его вазир-и азам,[91]91
  Вазир-и азам – великий визирь


[Закрыть] первый министр.

– Слушай мой приказ. Прекратить всякие отношения с провинцией Сарай-Бату. На десять дней пути от города – выжечь степь, отогнать всех жителей. Выставить по периметру охрану, никого не пускать и не выпускать. Всех пришедших с севера – без разговоров заворачивать назад. Издалека. Нарушителей, убивать без разговоров и не приближаясь, издалека. Чума не должна перекинуться на густонаселенные центральные провинции! Все ясно?

– Да, господин.

– И еще. Собрать рабов-лекарей. Каждые десять дней отправлять на север караван с лекарствами и этими рабами.

– Вы слишком милостивы, мой господин. Позволено ли мне… – склонился в поклоне великий вазирь.

– Нет, не дозволяю! Исполняй! – приказал великий хан, и со стуком вернул наполовину вытащенную саблю обратно в ножны. Полузабытый гонец судорожно выдохнул. Судьба сегодня была к нему милостива. – И еще. Отправишься к границе зараженной провинции. На тебе ответвенность. За все.

– Повинуюсь, господин, – опять поклонился первый министр и, пятясь, исчез.

Осада длилась уже месяц. Попыток снять блокаду ордынцы не предприняли ни разу. Сделанная на коленке поддельная грамота с обращением к великому хану от имени Фаяза ибн Сатар и переданная переодетыми в ордынцев степняками, полностью лишила Сарай-Бату надежды на подмогу. Теперь даже патрулировать можно было не так внимательно – ордынцы, боясь чумы, сами расстреливали удачливо просочившихся через все препоны гонцов: ведь в Сарай-Бату так и не узнали о поистине ромейском обмане Максима. Регулярно направляющиеся в город караваны с врачами и лекарствами, до пункта назначения, естественно не доходили. Их пропускали подальше от новой границы и быстрым ночным нападением обращали в полон. Врачи из россов, если такие были, становились свободными и присоединялись к войску. Остальные были неслабым пополнением к общему дувану – обученный лекарскому делу раб стоил весьма и весьма немало.

Для осаждающих этот месяц был легким и приятным времяпровождением: всего-то следовало следить за четырьмя воротами, и усиленно охранять мертвецкую плотину выше по течению Бату. Для жителей Сарай-Бату это время было преддверием ада.

Спустя неделю после начала осады, у взятой из реки воды появился первый неприятный привкус. Еще неделю – появились первые отравившиеся люди и животные. Понимание к горожанам всего ужаса ситуации, в которой они оказались, пришло тогда, когда врачи бекляре-бека признали воду негодной для питья. Отравленной трупным ядом. Вдоль реки были выставлены кордоны, которые запретили приближаться к воде.

В принципе, трупный яд, как боевое отравляющее вещество, не такая уж и страшная штука. Ядовитость группы химических веществ, образующихся при гнилостном разложении белка, очень сильно преувеличена многочисленными фильмами и сказками. К примеру, яд королевской кобры в 2000 раз ядовитее, а яд самой ядовитой на земле змеи, Oxyuranus microlepidotus – Свирепой Змеи, аж в 10000 раз. Тем более, добиться смертоносной концентрации в настолько больших объемах было нереально. Так что на первый взгляд – ничего страшного. Беспрерывный, обезвоживающий тело понос в случае несильного отравления – это очень неприятно, но не смертельно. Ужасно другое – отсутствие питьевой воды моментально подняло на высоту как бактериологическую опасность, так и опасность бунта. И если с бунтом можно было бороться, то с другой опасностью…

В городе начались некие волнения, которые прямо в зародыше были безжалостно подавлены Фаязом ибн Сатаром. Принимаемые им меры были правильными, четкими и быстрыми. Все колодцы, независимо от того, кому и где бы они ни принадлежали, были немедленно реквизированы в пользу города и взяты под охрану. Питьевая вода выдавалась строго по учету, и шла теперь в первую очередь защитникам города, потом по списку всем остальным. Животные и рабы стояли там в самом конце. И мерли как мухи. Дабы избежать эпидемии мусор, трупы и прочие отходы не вывозили за город, как раньше, а сбрасывали в реку около самых стен. Теперь о том, что ниже по течению будет грязно, можно было не волноваться.

Поначалу, принятые меры отлично справлялись с отсутствием забора воды из реки. Но спустя месяц появились первые умершие среди свободных людей. Ведь не могли семь-восемь десятков небольших колодцев, которые были вырыты в богатых домах и дворцах только ради удобства, напоить 80 тысяч человек и непредставимое количество животных. Да и на сколько их хватит? Ведь когда-то яд просочится и сквозь землю…

Погода стояла, как на зло, сухая. Владельцы домов, крытых черепицей, зарабатывали огромные деньги, сдавая свои крыши жаждущим – по утрам на охладившихся за ночь кусках камня выступали капельки влаги. Бедные, нищие и рабы продолжали, несмотря на отравления, пить воду из реки. Когда тебе хочется не пить, а когда тебя мучает дикая жажда, а разбухший во рту язык не поворачивается даже выпросить один глоток, то никакие слова и угрозы не остановят тебя. Перекрыть же все доступы в канализацию было для городских служб нереально. Воду пытались «очищать» вином, уксусом, выпаривать, все чаще ходили слухи о случаях вамприризма, пока еще только жертвами становились животные, но ничего не помогало. Заболевших день ото дня становилось все больше и больше.

Первыми погибали и гнили крысы в канализации. Питавшиеся ими более удачные товарки, ведомые инстинктом, пытались бежать из гибельного места и разносили заразу по всему городу. Когда перед городом встала реальная, а не выдуманная угроза эпидемии, Фаяз ибн Сатар решился на активные действия и выслал парламентеров. С факелами, флагами переговоров и громкими криками они сбросили со стены веревочную лестницу и спустились на землю.

Вызванный к месту переговоров Максим бросил на это действо равнодушный взгляд и приказал десятку своих сопровождающих.

– Стреляй!

Гулко ударили по наручам тетивы, свистнули стрела и спустившийся с флагом переговоров гордый ордынский аристократ и его эскорт распростерлись в пыли. Потом осторожно поднялись, посмотрели на воткнувшиеся в землю в ладони от их голов стрелы и шустро полезли наверх.

– Но почему? Может он пришел предложить добрые условия сдачи… – удивился было Кузнец.

– Мне не нужны добрые! – резко обернулся, схватил захрипевшего атамана за горло и наполовину проговорил, наполовину прорычал Максим. – Добрые условия я предлагал им раньше. Он не согласился. Теперь же меня устроят только злые! Предельно злые! Безоговорочные! Коли хотят спасти свою шкуру, пусть открывают ворота и сдаются! – Максим отбросил от себя атамана Кузнеца и отвернулся.

– Как пожелаешь, – прохрипел атаман и ушел.

После этого случая Максима начали меньше понимать, чуть больше уважать, но уважение это было… Было сродни страху. Одержимые никогда не пользовались любовью.

Пока Максим загонял на стену парламентеров, на противоположной стороне быстро распахнулись ворота и оттуда выкатилась конная лава. Ну не лава, а так – «лавка», ведь многие лошади погибли, остались только самые породистые. Ворота закрылись, а ордынцы ринулись к виднеющейся вдали плотине. Атака оказалась полной неожиданностью для расслабившихся козаков. Быстро перебив небольшую охрану, ордынцы начали ломать плотину. Но за прошедший месяц, в основном, от нечего делать, ее сильно укрепили. Так что дело это было не быстрое. Быстро собранным сотням удалось ценой серьезных потерь (форсирование водной преградой под огнем противника никогда не было легким делом) отбить плотину обратно и до последнего перебить атакующих, но половина плотины была разрушена. Так что несколько суток, пока ее вчерне восстанавливали, в город шла почти чистая вода.

Прошел еще месяц. И хотя у оборонявшихся тоже было не все гладко, например, для поддержания отравляющей полтины Максиму, невиданное для козаков дело, пришлось перебить половину ордынских пленных, у осажденных все было намного и намного хуже. Смерть во всю пировала внутри Сарай-Бату. Максим вынужден был снять пост ниже города по течению реки. Трупы плыли сплошной чередой, и присутствовала вероятность занести заразу уже в козачьий стан. Посты с подветренной от города стороны стояли на приличном отдалении от стен. Сладковатым запахом разложения несло с такой силой, что дышать приходилось через пропитанные вином повязки.

Участились случаи побега из города. «Все что угодно, даже рабство у россов лучше медленного гниения заживо!». Вооруженные этой идеей жители города по ночам договаривались с охраной стены, скидывали вниз веревку или лестницу, и сползали вниз. В радушные объятья росского патруля, гостеприимно встречавших новых полонян. Иногда беженцев возглавляли те самые охранники, которые должны были доблестно защищать город от набега. Иногда, когда стражники оказывались преданными своему господину, вспыхивала потасовка. В этом случае вниз равно летели и честные охранники и предатели. Земля принимала и примиряла их всех…

– Пиши.

– Да, господин. – Раб-писец привычно склонился со стилом над столом. В последнее время переписывать летопись уже не получалось.

Писцу приходилось нелегко. Писать теперь приходилось прямо набело, т. к. свободного времени не было совсем. Даже его, образованного раба-писца, привлекали сейчас к тяжелым работам, что раньше было просто немыслимо. Ведь от переноски тяжестей потом долго дрожали руки, а от постоянного вглядывания вдаль болели глаза. Но раб не роптал – он получал свою водяную пайку наравне со свободными гражданами, тогда как другие рабы… О их участи он старался не думать.

– День. Месяц. Год. О Всеотец! Чем прогневили мы тебя?! Сто дней прошло сначала осады. Сто дней боли и гнева. Подлые россы не слушают наших уговоров, и не хотя мира. Что случилось с помощью – неизвестно. Каждый день уходили гонцы на юг. Сначала по-одному, потом – по двое и трое. Потом больше. Последние гонцы уходили по пол десятка. И только однажды вернулся один. Впятером ушли они под водой темной ночью… Двое погибли от стрел россов. А еще двоих, не давая приблизиться, расстреляли посланцы Великого Хана. За что? Почему? Каким черным колдовством смогли россы добиться такого? Неизвестно.

Сто дней прошло сначала осады. Падший скот и рабы вообще не поддаются подсчету, а из братьев наших больше половины населения города умерло. Из оставшихся в живых почти все больны. Я каждый день вижу пред собой их глаза. Умерших и живых. Детей, которые просят у матерей своих глотка воды, а не сладкого финика… Тела умерших, лежащих в своих домах, которых некому донести и столкнуть в воду… Да будут вовек прокляты россы, за это бесчеловечное, ничем нами не заслуженное, наказание!

Так больше не может продолжаться. И пусть россы не идут на приступ, но мы умираем. Умираем. Умираем.

Не думалось мне, что я буду тем, проклятым из могил поколениями своих предков, кто сдаст врагу Сарай-Бату. Но если этого не сделать сейчас, то через месяц россы войдут в мертвый город. А так, хоть кто-то сможет уцелеть…

Да будьте вы прокляты, россы…

– Записал?

– Да, господин. Вот и хорошо. Запечатай и подготовь все мои записи к перевозке. Я надеюсь, что Максимус удовлетвориться моим откупом. Смерды народяться новые, рабы будут молодые, а моя жизнь слишком ценна для улуса, чтобы погибнуть тут. Пусть Всеотец пошлет в день моего возвращения сыну Бату-огула хоть каплю милосердия.

На этот раз говорящий со стен Фаяз ибн Сатар был сама вежливость. Его речь текла медом и патокой, изобиловала цветастыми восхвалениями и неприкрытой лестью. Но Максимусу было на это наплевать. Атаманская рада и сам кошевой полностью теперь ему доверяли. Условия мира для ордынцев с их стороны не должны были быть слишком тяжелыми. Одно дело – набег, дело житейское и с той, и с другой стороны, и совсем другое – уничтожение. Ведь Максимус уйдет к себе, в Святоград, а козакам с соседями еще жить и жить. Более того, Максимуса настойчиво просили не затягивать с мирными переговорами. Козаки все сильнее беспокоились, т. к. с каждым днем возрастала вероятность раскрытия обмана. И дело сейчас как мог тормозил молодой волхв – именно он хотел крови.

– Ты отпускаешь всех рабов. Каждый раб возьмет с собой из города в качестве платы за свой труд столько, сколько сможет с собой унести. Плюс ты выплачиваешь виру – 250 тысяч гривен.

– Сколько?

– Я думаю, для такого города это не сумма. За это, грабежа и разрушения города не будет. – Максимус пообещал это бекляре-беку несмотря на недовольное бурчание стоявших сзади козачих атаманов, привыкших во главе своих сотен грабить города в течении минимум трех суток. – Ты согласен?

– Да, я согласен.

– Да будет так. Рабы должны начать выходить уже через час. Открывай ворота. Если ты не

– Хорошо. Через час я открою ворота и начну собирать дань. Но помни! Ты обещал от имени всех – никакого грабежа.

Так пал непобедимый доселе Сарай-Бату. Через час после начала переговоров, все четверо ворот открылись и оттуда медленно потела редкая цепочка нагруженных чужим скарбом бывших рабов. Встречавшие своих, казаки ужасались внешнему виду изможденных людей, совали в тощие руки хлеб и бурдюки с разбавленным вином, отводили в подготовленные загодя шатры.

Глядя на этот куций караван, Максимусу на память пришли строчки из той песни. Вот уж воистину: «Чем в неволе дрожать, лучше гордым сгореть!» Теперь он осознал всю правоту этой фразы. С той поры, как он впервые услышал эту фразу в козацкой песне, он много чего повидал, много чего понял, и за многие свои мысли и действия давние, кабы мог, набил бы себе морду. Множество событий привили Максимусу правильный, не отравленный давней ложью, взгляд на жизнь.

Пока ныне опять свободных приводили в чувство, парень метался по лагерю и медленно наливался страхом и яростью. Страхом, потому что до Максимуса запоздало дошла мысль о том, что рабов в городе никто во время осады щадить и сохранять не будет, и поэтому из-за него, именно из-за его придумки с отравой, умерло больше двадцати тысяч россов. Можно сказать, он их убил лично. Своими руками. А яростью потому, что тот выторгованный на переговорах Фаязом ибн Сатаром час ордынцы потратили на то, чтобы максимально снизить поголовье рабов. Спавшиеся пять сотен (всего лишь пять сотен! из многих тысяч…), рассказывали ужасные вещи об этом последнем часе. Он выделился даже на фоне долгой осады… Причина этого была совершенно простой и на взгляд прежнего Максима вполне логична: «уменьшение издержек». Переводя это на понятный язык: «чтобы освобожденные рабы вынесли меньше добра, надо снизить их оставшееся поголовье», т. е. банальная жадность.

Дослушав историю очередного освобожденного – парня пятнадцати лет выглядевшего как шестидесятилетний, седой скелет, на глазах которого полчаса назад перебили всю его, чудом пережившую блокаду семью, чаша терпения Максима переполнилась. Сжав в ненависти, о! теперь он отлично понял смысл этого слова, рукоять сабли так, что руку прострелило болью до плеча, он быстренько собрал несколько десятков козаков и рванул в город. К бекляре-беку.