Текст книги "Невозвращенцы (СИ)"

Автор книги: Михаил Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 75 страниц)

– Никуда я не поеду.

– Конечно. Сейчас куда ехать? Надо людям помочь, это наша обязанность святая. Тем более нашей деревне.

– Это не твоя деревня.

– Коли Боги наши привели сюда меня, то знать нужен я здесь. Знать – моя.

– И уж тем более не моя! – опираясь на руку волхва проворчал Ярослав, но тот его услышал и остановился. Пристально взглянул парню в глаза и спросил:

– Ты кровь свою проливал, живота своего не жалел, так как же она теперь не твоя? Почем ты зря людей забижаешь? Не все такие калеки как ты…

Ярослав не нашелся что ответить и сильно задумался. Так и брели они по деревне. Молча.

Следующие дни сильно поколебали уверенность Ярослава в том, что не стоит посетить Святоград. Волхв был великолепен. Он был везде, знал все и брался помогать любому. Утром он посещал раненых, днем работал в поле либо в кузне, а ближе к вечеру мужчины и часть женщин выходили за ворота, где Владислав показывал боевые приемы – как браться за оружие, как рубить, как перехватить, как прикрыться щитом. Поздней ночью, когда солнце уже село, волх посещал и подолгу разговаривал болезненных душой. Заканчивал волхв день молитвой, а на следующее утро вставал чуть ли не раньше всех. По подсчетам Ярослава спал он не больше трех – пяти часов в сутки, а все остальное время проводил в тяжелом труде. Как от такого режима не свалиться Ярослав не понимал, тем более что Владислав той ночью был сильно ранен. Наконец любопытство победило осторожность и такт.

– Послушай, откуда силы в тебе берутся? Ты работаешь как вол и не падаешь…

– Так ведь работа, что от нее бегать? Коли добро ее сделаешь, так и сил не потратишь, а только приобретешь… – волхв внимательно рассмотрел вытащенный из огня горна раскаленный кусок металла но решив, что еще рано, бросил его обратно. Разогнулся, вытер рукой пот со лба – жара в кузнице стояла несусветная, и приложился к ковшу с квасом. Квас недавно принесла одна из молодух, так что он был холодный и от этого вдвойне приятный.

– Не понимаю, – помолчав сказал Ярослав.

– Так вот и я тебе говорю, учиться тебе надо.

– Да я уже понял, что надо. А еще, вот ты кузнечному делу сам научился?

– Где ж сам то? Все в Святограде. «Волхв должен знать и уметь все!» – судя по выражению, он явно процитировал какое-то правило или поговорку.

– Хм. И что, меня туда тоже возьмут?

– Тебя? Еще как.

– Хм… А вот еще. Скажи – ведь ты же был ранен, как рана то твоя? Почему она тебе не мешает?

– Той же раны нет уже.

– Как нет?

– Гляди! – Владислав откинул толстый кожаный фартук, приподнял рубаху и Ярослав увидел на месте раны шрам. Не очень свежий, розоватый еще, но уж точно не двух недельной давности – скорее месяц.

– Это как? Как ты так быстро?

– То молитва. Боги чудеса являют тем, кто живота своего не жалеет ради других людей. Я Перуну молился, вот он мне рану и излечил.

– А меня что же так не вылечил?

– Я тебя как мог, вылечил. А больше – только ты сам.

– Научишь меня? Какие слова надо говорить? Я запишу, погоди.

– Научить то не сложно, да вот толку от этого не будет. Не столько важно что ты молишь, важно как! И жертвы многие тоже не к чему. Коли веры в тебе нет, коли душой ты к прародителям нашим, а все мы Дажьбожьи внуки, не тянешься, то хоть ты золотом и дарами всю весь засыпь – ничего не выйдет.

– Ясно. Не мой случай.

– Почему?

– Ну… – осекся Ярослав. Говорить что он здесь пришелец было как-то не с руки. Волхв парень конечно неплохой, но кто их фанатиков знает?

– Вот! Я бы мог тебе рассказать, да только я плохой сказочник. Ты лучше в Святоград иди.

– Да понял я, понял. Пойду.

– Ну и добре. – улыбнулся волхв, подхватил клещи и вытащил поковку из горна на наковальню. Ярослав вышел на улицу когда за спиной у него металлом загрохотал молот.

«Да. Похоже следует посетить этот Святоград. Тем более что грехи все мои князь Веселин списал, и бояться мне больше нечего.» – размышлял Ярослав. «Но вот только не уехать. И не смогу физически выдержать дорогу, и бросить всех тут… Это неправильно. Что ж. Тогда жду лета, а там – в Святоград.»

А вообще – эта деревня сильно отличалась от той, в которой Ярослав перезимовал предыдущий год, и самое главное отличие было в людях. И если в той деревне каждый жил больше сам по себе, то здесь действительно жили общиной. Каждый за каждого держался и помогал. Почему так? Кто знает. Может из-за того, что эта деревня находилась на границе, может потому, что жили здесь беднее чем там – пушного зверя не водилось, может из-за того, что родом занятий тут было земледелие, а не охота, а может – все вместе. Суда княжеского холопы не требовали, не ссорились меж собой, тягло платили исправно – и князь редко сюда наезжал, в отличие от новогородской Дальней: там князь либо его посланники приезжали за неполный год десять раз – то есть почти каждый месяц. Каждый такой приезд означал для Ярослава длительную, иногда с не одной ночевкой в лесу, прогулку по чащобам – жил то он там на птичьих правах, да и сами селяне не спешили почему то записывать его в свои соседи. И климат там был, хм… своеобразный.

Среди этих же людей парень просто отдыхал душой. К нему относились с уважением, но без подобострастия, его слушали, но если он был не прав, то так ему и говорили. И не боялись перечить ему. И как колдуна не боялись. Опять же почему? Однажды на вечерних посиделках, которые собирались либо в самом большем доме, либо по очереди в каждом, он так и спросил.

– Так ведь, чего нам бояться? Мы же в Богов наших веруем, они нас и защищают.

– Так как же, а этот налет?

– А разве не так? Они нам в защиту и колдуна, и волхва прислали, как после этого сомневаться в благости Их? – удивился в ответ староста.

Ответ этот полностью описывал двойственность отношения к Ярославу. С одной стороны – его уважали и благодарны были за ту помощь, что он оказал при штурме деревни немцами, а с другой стороны – задавал такие вопросы, которые уже семилетние дети не задают. Вот и относились к нему уважительно слегка покровительственно. Как у них получалось соединить вроде бы несоединимое, Ярослав не понимал. Но получалось, и совершенно легко и необидно.

Эти посиделки стали для Ярослава отличным источником информации об окружающем мире, гораздо лучшим, чем Замятня. В Дальней он побаивался задавать вопросы, многие из которых заставляли людей выкатывать в удивлении глаза. После пары таких раз он умерил свое любопытство, здесь же его приняли таким каким он есть, с его незнанием, да и князь грехи ему отпустил, так что какие бы он вопросы не задавал, встречали их уже без удивления. Ответами подробными.

Среди зимы население деревни сильно сократилось. Все способные носить оружие мужчины ушли вместе с дружиной князя Веселина Богдановича в поход – отомстить. Через месяц они вернулись. Деревня не досчиталась еще двух мужиков, а еще один вернулся без руки. С другой стороны семьи, потерявшие кормильца получили от князя огромную долю в добыче, так что голодная смерть им не грозила, а самое главное – ненависть к немцам в деревне поутихла. Также в деревне появилось две новых семьи – четверо мужчин, три женщины и несколько детей. Это из взятых Веселином в полон немцев самые работящие и спокойные (среди них не было родственников налетчиков), были расселены по его деревням. Князь, как и любой другой, кто жил по сути дела со своих крестьян, был сильно озабочен любым этих самых крестьян уменьшением. Расселить взятых в полон идея хорошая. И все по Правде – «На десять лет в закуп. Потом коли откупятся, то свободны как все». В деревне отношение к новоселам было спокойным, да и те старались на себя лишнего внимания не обращать. Конечно, сразу за стол их никто звать не стал, но и отживаться ото всех им не позволили. Опять же – «коли невиновные они, то что же на них злобу срывать?». Как обычно, первыми познакомились (и передрались – куда ж без этого) дети, потом женщины, а в последнюю очередь, как самые серьезные, мужчины. Опять же, в деревне все обо всех всё знают и все у всех на виду: к лету одна из пришлых девушек и молодой парнишка из местных решили по осени сыграть свадьбу. Жизнь продолжается, и лет через пять-десять, а может и раньше, никто уже не вспомнит о том, что кто-то был немцем. Все уже станут росскими.

Перезимовал Ярослав спокойно и интересно. Владислав, который был по призванию не воином а кузнецом, пропадал в кузне. Часто Ярослав составлял ему там компанию и кое-чему простому сам научился. В свободное время он помогал по дому Родиславу – тому самому старику, у которого жил и который осенью его поколотил, а в остальном возился с детьми, которых как и в Дальней от него было не оторвать. Единственное «но» – под постоянным внимательным взглядом Владислава парень не отваживался тренироваться в управлении своей силой.

В общем, время пролетело быстро, и не успел Ярослав оглянуться, как пришло время ехать в Святоград. Все было договорено и распланировано заранее – один купец, который поездом шел через все княжество, согласился взять с собой попутчика. Дорога так оказывалась подлиннее, и сильно, чем напрямик через суздальский перевал – провести в дороге придется с середины травеня до почти конца липеца. Два с половиной месяца! Зато, не нужно идти ногами, думать о ночевках, разбойниках и подорожных. Стоимость проезда с коштом была чисто символической – пара медяков. Эти медяки Ярославу дал в долг Владислав – «То не милостыня. Как сможешь – отдашь.»

Деревенские в очередной раз показали себя с лучшей стороны. Еще за месяц Ярослав стал готовиться к дороге. Однажды он вышел на улицу полуголый – верхняя часть его пошитой еще в Дальней одежды, а другой приличной у него не было, требовала ремонта. Неизвестно, кто его видел, но сказал кому надо, и за пару дней до ухода парня завалили подарками. Ярослава каждый деревенский собирал в дорогу как своего сына: женщины пошили два комплекта крепкой и красивой одежды, добрали в отличную котомку походный припас – то что вкусно, сытно и долго не испортится, дети понатащили своему любимцу целую кучу всяких мелочей, а мужчины перед самым уходом подарили кошелек, наполненный медными монетами (по деревенским меркам – серьезная сумма, на пол дома бы хватило).

«Да… С Дальней никакого сравнения…» Смущенный Ярослав пытался отказаться от всего этого обилия, но все было так по доброму, от души, что у его язык замирал, когда он хотел ответить отказом. Только кошелек он пытался не взять, на что его сурово осадил староста:

– Да как так можно! Чай не чужой человек ты нам, по что позоришь? – и как обычно стоящие по бокам сыновья согласно кивнули.

– Но это же вам самим…

– Не обеднеем, но боись. Да и сам подумай! Вот приедешь ты оборванец какой в сам Святоград, и спросят тебя: «Из какой же деревни ты пришел? Из Глузды, – ты ответишь. Знать совсем жадные люди живут там, коли своего одеть не смогли… И по что нам такой позор на весь мир?».

– Благодарствую, – чувствуя, что внутри стало как-то горячо, а горло сжало, Ярослав с глубоким земным поклоном принял кошелек.

В ответ ему тоже поклонились и с радостными напутствиями и криками «Возвращайся!», поезд купца ушел за ворота. Дети сопровождали его еще до опушки леса и там долго махали ему вслед.

«Я обязательно вернусь к вам! Даю слово!» – прошептал Ярослав.

Глава 60

Город храмов Ярослав увидал только в начале серженя. Проехав затемно перевал, на ночевку остановились в корчме уже внутри долины. Спал в эту ночь Ярослав плохо. Причиной этого было не волнение пред встречей с неизвестным, а та злая сила, что он в себе хранил. Казалось, каждая частичка вокруг нестерпимо жгла там, где в невидимой части души пролегал тонкая пуповина их связи. Силе это не нравилось, она ворочалась, и бомбардировала через предельно, в тончайший волос, сузившийся канал Ярослава просьбами, посулами и требованиями убраться отсюда немедленно. А тот только блаженствовал, если может блаженствовать человек у которого часть души жжет каленым железом. Правда, ту часть было совсем не жалко.

Спал Ярослав плохо, встал рано и поэтому впервые Святоград показался на глаза путешественнику в рассветных лучах. И увиденное вполне стоило бессонной ночи.

Город был прекрасен! Неописуемо восхитителен! Увидев его, Ярослав в восторге обомлел, и навсегда оказался поражен этой красотой. Теплым светом золотились в свете восходящего солнца натертые воском деревянные стены храмов, прихотливо играли кусочки слюды и золотые украшения куполов и башенок, создавая по-настоящему живые, перетекающие друг в друга, орнаменты. Казалось, город радуется, приветствует новый рассвет, и за счастье отдаривается всем-всем-всем вокруг своей красотой!.. Ярослав смотрел на это, и не мог наглядеться. Перед этим зрелищем меркло все ранее виденное.

– Да. Сколько езжу, сколько вижу, но все не могу насмотреться… – незаметно подошедший владелец каравана прервал благоговейное молчание. – Да…

Помолчали. Потом Ярослав встрепенулся и спросил?

– Я пойду?

– Что, не терпится посмотреть поближе? – усмехнулся купец, – Что ж, я тебя понимаю. Ну давай.

– Прощевайте. Благодарствую, за дорогу.

– И тебе по-здорову, отрок. Беги!

Дорога до города оказалась не трудной, и Ярослав, хорошо отдохнувший за время долго пути, шел без привала, преодолев день полуторный переход. Проблема где и куда пойти в незнакомом городе, в голову ему не приходила. «Все образуется само. Такой красивый город просто не может быть жестоким!»

Так все и получилось. Еще в предместьях Ярослава встретил немолодой волхв. Он пристально, как странно, посмотрел на проходящего мимо парня и окликнул:

– Ты к нам?

– К вам, это к кому?

– А к кому тут еще можно попасть? Только к волхвам. Пойдем, Ярослав.

– Вы меня знаете?

– Конечно, – ответил лучший Видящий среди росских волхвов, избранник Даждьбога, волхв Радослав, – волхв Владислав подробно тебя описал. Пойдем, дитя.

С этих слов началась учеба второго пришельца в академии волхвов.

К его приезду все уже было готово загодя. Стандартная келья, набор одежды, и даже, как положено, личный куратор, тот самый Радослав (много позже он узнает, что получить в кураторы избранника, это невероятная честь и удача, признание великого потенциала). Все это ждало Ярослава, стоило тому зайти в закрывающиеся на ночь ворота города.

У Ярослава проблемы в учении были почти строго противоположные, чем возникали у обучающегося недалеко Максима (друг о друге, они, как это не парадоксально, не знали, ибо ни разу случайно не пересеклись. Дабы обеспечить чистоту опыта, за отсутствием этой самой случайности внимательно наблюдали оба куратора).

Чистым отдохновением стала для Ярослава работа в поле. Вкапывая, удобряя, ухаживая, пропалывая, иногда даже отогревая землю угольными грелками, он заставлял все буйно расти и цвести. А выдаивая через съежившуюся тонкую пуповинку частички злой силы, пропуская ее через себя как через фильтр, он получал невероятные третьи урожаи, сдав зачет по земледельческой дисциплине уже со второй посадки. На его участок даже приводили, как в музей, многих волхвов из крестьян-земледельцев. Те, отлично понимая количество и качество вложенного труда, а так же полученные результаты, с непритворным уважением кланялись Ярославу как мастеру.

Работа в кузне, для получения начальных знаний в этом ремесле, также не требовала особых усилий – сказывались уроки Владислава. Да и приятное это было дело – жарко, мышцы работают подобно хорошо смазанной машине, наливаясь статью и мощью; прелестные ощущения, смыть грязь опрокинув на себя ведро ледяной, колодезной воды… А где-то в глубине забилась, как маленький кусачий зверек, злая сила. В кузне не нравилось особенно – хуже ей было только в храмах.

Не так хорошо дела обстояли с боем. С безоружным, до определенного мастерства противника конечно же, у бывшего каратека проблем не было. Там ему только немного подправили акцент: все же спортивные соревнования или самооборона на улице по тем законам (не дай бог поставишь молодому шпаненку или матерому уголовнику синяк, или паче чаяния, сломаешь что-то, не говоря уж о смерти: сам на штрафы и взятки разоришься, или сядешь) и бой насмерть – совсем разные вещи. И навык, вбиваемый в память тела, тоже совсем разный.

А вот с оружным боем вышли некоторые проблемы. Ну ни как не получалось у Ярослава защититься клинком от рубящего удара в голову. Просто затык какой-то непонятный. Учитель пробовал и так, и этак – все впустую. Ну не поднимает он меч достаточно высоко, уку не так сгибает, ну просто хоть убейся!

В конце концов учитель решил преодолеть эту проблему самым простым методом. Он на целый день поставил Ярослава в круг на отражение только этого удара. Итогом такой тренировки стал помятый старенький шлем, порванная одетая под шлем шапка и средней силы сотрясение мозга ученика. Хотя в наличии последнего, рассматривающий стремительно синеющие круги под глазами, учитель сильно сомневался. Что ж… Молитвы, травы и некоторая часть силы, осторожно направленная внутрь организма, вылечили его гораздо быстрее, чем самые лучшие медикаменты его родного мира.

Проблему все же решили. Долгим и трудным методом. Учитель вручил в руку парню вместо меча щит. С щитом проблем не возникло. На следующий день щит сменился другим – более узким и длинным, на следующий, еще меньшим, и так далее до тех пор, пока щит не стал по своей форме напоминать очень толстый меч (полученные навыки работы по дереву, т. к. делать все эти щиты приходилось самому, впоследствии помогли сдать Ярославу соответствующий «зачет»). В конце концов, щит сменился мечом, но навык и понимание остались. Смешное решение, но цели достигло.

Уроки Правды стали для Ярослава хуже горькой редьки. То, что для подвинутого на торговле и законах Максима было просто легкой, приятной и понятной разминкой для ума, Ярославу входило в мозг подобно каленому пруту. Это надо же! Правда оказывается, это только костяк законов, а судили по ней в каждом княжестве по-своему. Похоже, но тонкости присутствовали. Любой человек из не существующей, и не имеющей даже принципиальной возможности здесь родиться, профессии адвокатов (ибо должны были бы они посвящать все свое время не крючкотворствованию над законами, а тренировкам в оружном и безоружном бое), чувствовал себя бы на таких уроках, как рыба в воде. Но не Ярослав.

– Ну, дитя, поведай мне, в чего общего у чем разница меж полем и хольмгангом, – задавал наставник вопрос небольшой аудитории. И всегда, как на зло, цеплялся именно к Ярославу.

Вообще говоря, обучение было поставлено очень интересно. Для начала, лейтмотивом была кажущаяся полная свобода. В чем-то принцип организации обучения повторял западные университеты в покинутом мире. Ученик мог посещать те занятия, которые считал нужным, и тогда когда хотел. «Раз уж пришло дитя к слову и делу Богов наших, то зачем ставить ему препоны на пути учения? Пусть делает как знает…» – именно так говорили волхвы. И многих детей, независимо от их возраста и пола, такая ситуация явственно выбивала из колеи. Положим, ты из закупных холопов, ярма долга или из под тяжелой отцовской длани (все проблемы своих детей улаживали волхвы), а тут делай что хочешь!

На самом же деле реальность, хотя совсем и не расходилась со словами волхвов, была, как не парадоксально, совсем иной. Свободы было не так уж много. Да ты мог учиться и делать что угодно. Но! Учиться и/или делать, а не прожигать время в попойках или лени. За этим внимательно следили наставники. Во-вторых, мастера тоже не днями напролет ждали лентяев-учеников, а уж кто под кого подстраивался и так ясно. В-третьих, как только ты находил себе личного наставника, или не одного, это как Боги одарили способностями, то сразу же поступал в его личное распоряжение. С этого момента ты делал только то, что тебе велел твой самолично выбранный учитель, свободы конечно там уже не было. И еще один немаловажный момент. Испытание свободой, одно из самых тяжелых: окажется ли эта волхвовская свобода для тебя свободой от или свободой для?

– Так в чем же?

– Ну… И то и другое поединок.

– Браво! – похвалил язвительный мастер. Остальные дети необидно рассмеялись. – А еще в чем?

– И то и другое строго ограничивается определенными правилами.

– Так… Ну понятно. Знаешь ты мало. Тогда, отличие меж ними в чем? – продолжал безжалостно терзать Ярослава его наставник.

– Это проще. Поле, как судебный поединок, может присудить только князь или волхв высокого э… звания, и только в случае если ответчики либо оба скажутся правы, либо и те и другие приведут много очистников. Либо, по требованию одного из судящихся, как последний способ отвести от себя навет. Хольмганг – это просто вызов на поединок, обычно на перекрестке дорог. Вызванный на поединок божьего суда может от него либо отказаться, но это является важным доказательством вины, либо выставить за место себя замену, особенно если судятся мужчина и женщина. Вызванный на хольмганг может от него также отказаться, но тем самым прослывет навек трусом. Проще и дешевле быть даже зарубленным в поединке, чем влачить жизнь отрезанного ломтя. От такого труса откажется и род, и жена, и дети. Замена на хольмганге не допускается. – Ярослав сглотнул и продолжил перечислять. – Хольмгангов может быть сколько угодно за один солнечный день, поле – только одно.

– Все?

– Да вроде…

– Добре… А как на счет набольших? Как они судят?

– А. Да. Забыл – хольмганг это в основном северян да германцев, а поле – это наше. У остальных другие формы божьего суда. Подковку там из углей вынуть, под водой выдержать и прочее, прочее.

– Что ж… А как соотносятся законы поля и хольмганга?

– Это по-разному. От княжества к княжеству. В великом княжестве Словенском, практически на всей территории, за редким исключением, хольмганг считается разбоем, со всем вытекающими. В Киевском – убийством. В великом княжестве Суздальском разрешено как форма поединка-дуэли, однако за смерть на хольмганге выживший обязан платить крупную виру. А в Новогородском, помимо крупной виры, победитель должен заплатить долю от полученной добычи. Торгаши, что с них взять. А, забыл еще, победителю на хольмганге достаются, обычно, все вещи победителя…

Если считать все эти занятия в кузне, в поле и классах, по аналогии с земными институтами, всего лишь «общеобразовательными кафедрами», то обучение на «родной кафедре» на первый взгляд казалось нудным. Никаких тебе чудес и магии: ни фаерболов как в играх компьютерных, ни чудес в воскрешении мертвых или наоборот, в упокоении зомби, ни полетов, ни трансформации железа в золото, ничего этого не было.

А было другое. Были долгие прогулки по котловине в сопровождении Радослава. В некоторых местах они задерживались надолго, иногда до пары суток, и чувствовали. Медитировали, как называл это Ярослав. Против такого названия Радослав не возражал. Сам он называл это «смотреть через правь», хотя до формулировки ему было «пофигу». А вот на что он обращал особое внимание, так это на ощущения юного волхва. Ярославу приходилось подробно рассказывать, что он чувствует в тех или иных местах, в то или иное время. Иногда, ответы дитя учителя радовали, иногда, он недовольно морщился. Во всяком случае к следующему этапу обучения учитель и ученик приступили только через год, то есть не ранее того момента, как ощущения Ярослава стали полностью соответствовать эталону.

Следующими уроками «по специальности» стали долгие лекции о тройственном мироустройстве. О мире Богов, Законов и Истины – Прави, о мире нашем, где мы живем – Яви, и о третьем плане бытия – Ниви, мире мертвых, не ушедших за реку Смородину, мире духов, колдунов и нежити. Считалось например, что волхвы, священники и прочие жрецы молитвой и праведностью при жизни заступают за кромку Прави. Живя в Яви те могут совершать такие деяния, которые в обычном мире невозможны. Такие вещи как видеть невидимое, прозревать будущее, исцелять смертельные раны, повелевать силами природы и прочие дела, которые в легендах и книгах называются чудесами. Те же, кто заступил за кромку Нави, мира мертвых, тоже получали особые возможности. Общаться с духами, водяными, домовыми и прочей нежитью и нелюдью, особые, точные и полные знания о земле, воде и воздухе, защищать людей от порождений Нави, накладывать и снимать прочу и многое другое.

Кстати, ничего плохого, в принципе, в этом волхвы не видели. «Ведь зло, оно от людей, и от лучины можно читать свитки, а можно поджечь соседу избу». Поэтому до поры до времени никто в росских княжествах не преследовал ворожея. Другое дело, что принципиальным отличием между Явью и Правью было то, что в Правь входили молитвой и верой, а в Навь – умерщвлением чего либо. Недаром самые сильные колдуны были калеками или уродами. Понималось это так, что такой колдун уже вперед, авансом, заплатил за многие свои способности. Другим колдунам, так как платить за особые способности частью себя мало кто желал, приходилось резать кур, баранов или лошадей, а если не было, то наносить себе болезненные, но не калечащие раны. Тех же, кто сходил с ума и начинал приносить человеческие жертвы, творить зло ради зла, или начинал поклоняться Кровавому Богу, истребляли без всякой жалости, как зверей-людоедов, зачастую сжигая заживо в избе вместе со всем имуществом.

Впрочем, не забывались и практические тренировки. На этот раз их сложность возросла. Теперь требовалось чувствовать не мощные, как уже понял Ярослав, потоки, по какой-то причине циркулировавшие по котловине, а более тонкие. Радослав приносил с собой, или водил дитя по музеям и хранилищам, указывал на различные вещи, а Ярослав должен был почувствовать ее.

Предметы были совершенно разных форм и назначений: мечи, ножи, одежда, фрагменты доспехов, амулеты, гривны и кольца, даже ложки! Если хорошие предметы ощущались им надсознательно как «теплые», трудно подобрать аналог других чувств, то плохие чувствовались как «холодные». Причем чем выше росла чувствительность Ярослава в «догляде через правь», тем больше оттенков он мог различать. Предметы теперь бывали не просто «теплые», но еще и «светлые, мягкие, сладкие», а также «горькие, злые, темные».

Кстати, человек не одаренный богами особой чувствительностью, тоже мог чувствовать, но происходило это неосознанно. Ведь иногда в разговорах даже самого что ни на есть дремучего атеиста и материалиста мелькают фразы, принадлежащие по определению мистическому восприятию мира. Что-то вроде «это хорошее место, мне нравиться», или «там просто место нехорошее какое-то». Вот только чувствовались так места, которые действительно очень и очень хорошие, либо очень и очень плохие. Тонкости недоступны.

Высший уровень чувствительности, которому учили и тренировали Ярослава, различать оттенки и интенсивности этих самых «теплых-холодных» цветов. Ведь очень и очень редко бывают вещи (и люди) полностью плохие, или полностью хорошие. Обычно – серединка на половинку. Вот эти серединки и половинки и нужно было четко ловить и классифицировать.

Была здесь некая заковырка, одна из общих сложностей в обучении. По понятным причинам, волхвам было легко разложить по полочкам положительную составляющую, а вот разобраться в отрицательной, в злой, им было очень трудно. Зато Ярослав научился тут немного мухлевать. Положительную оценку он делал своими чувствами, а отрицательную, через своего черного затворника. Он оказался на редкость сведущ во всякой дряни.

Где-то – на второй год такой учебы Ярославу в голову пришел вопрос, который по идее должен был бы появиться гораздо раньше. Дне этак на третьем.

– Я еще, в принципе, могу предположить и понять, откуда берется сила или энергия, ну… в котловине. Но откуда она берется в предметах?

– Верный вопрос, дитя. Да что ль так долго ты до него доходил?

– Ну не задумывался я.

– А вот теперь что думаешь?

– Не знаю. Знал бы, не спрашивал!

– Не знаешь… Не задумывался… Ну так слушай. Каждый раз, когда мы прикасаемся к предмету, мы оставляем ему часть своей силы, что есть в каждом человеке. В зависимости от того, каков этот человек был, то и впитывается…

– Но это же бред! Это противоречит всему… – перебил Ярослав Радослава.

– Ой ли противоречит это твоим познаниям о мире? – С усмешкой волхв в свою очередь перебил Ярослава. – Разве подвинув его, мы не передаем ему, как ты это называешь, «энергию»? Разве просто прикоснувшись к нему мы не оставляем на нем отпечаток своей ладони, разве не нагреваем его своим теплом? Скажешь не так это?

– Ну… Так.

– Знать, можешь ты принять и то, что мы оставляем на нем отпечаток не только в Яви, но и в Прави?

– Ну… В принципе, да. Но что из этого?

– Из этого, как ты выражаешься следует очень много. Мы не только привыкаем к вещам, вещи привыкают к нам также. Почему ты думаешь, люди приходя к кузнецу наварить на старый, еще дедовский нож новую кромку в замен сточенной, а не покупают новый? Только из жадности? Нет. Этот нож так долго служит их семье, что привыкает к именно этим людям. Он никогда «сам не порежет» своего неосторожного хозяина, никогда не соскочит, будет меньше тупиться…

– Но это уж совсем ерунда. Люди никогда не увлекались какими-либо особыми или старыми вещами, предпочитая им новинку. Хотя… – задумался Ярослав, – А произведения искусства сюда тоже входят?

– Сюда входит все. Ткань, одежда, то, что ты называешь произведением искусства, намоленные святыни, оружие, инструменты, дом, мебель, земля на которой работаешь ты и твои предки, даже пища, сделанная живыми руками, что говориться «с душой» намного лучше и вкуснее. И если наступят такие времена, когда, как ты говоришь, все делаться будет без участия человека, даже тогда, забыв обо всем, подсознательно люди будут тянуться к таким немертвым вещам. Скажешь это не так в твоем мире?

– Так. Но тогда, если дальше продолжать аналогию, то делая что-то, я теряю часть своей души? То есть, чем меньше делаешь, тем больше сохраняешь свою душу?

– А когда пашешь поле или в кузнице стучишь молотом, мышцы напрягаешь, ты становишься слабее? Много тренируясь тебе с каждой новой тренировкой все тяжелее становятся меч и щит? По твоим суждениям получается именно так. Нет! Все совсем наоборот. Вот и с этим так же. Чем больше делаешь, тем лучше и больше у тебя получается. Тем прекраснее и насыщеннее твоей силой выходят у тебя вещи. Тем более, когда ты во что-то вкладываешь свою душу, ты и сам становишься лучше, и округ люди тоже.

– Хм… – задумался Ярослав.

– Но это еще не все, – продолжил Радослав. – Бывают люди, сила духа которых невероятно велика. И если пользоваться уже приведенным примером, про отданное при прикосновении тепло, то если обычный человек чуть нагреет нож, такой, подобно кузнечному горну, одним касанием накалит докрасна. И навсегда. Запечатлевшие такую силу предметы помогают не только своему создателю. Любой другой человек, владеющий ими, может получить отзвук, отсвет той силы. Сильный воин станет чуть сильнее, мудрый – чуть мудрее, и т. д. Поэтому, вещи таких людей всегда были и будут драгоценностями. Поэтому, правители всегда и везде стараются иметь один-два символа власти, передавая его из поколение в поколение, за создателем державы, а не заводя каждый себе новый. Да много еще где, если ты подумаешь внимательно, найдутся примеры этого, зачастую неосознанного понимания.