Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 45 страниц)

Красивых женщин называли кэйсэй – «разрушительница замков», потому что они зачастую являлись причиной гибели и людей, и царств[12]12
  Речь о древнекитайской идиоме «Красота, сокрушающая царство», – о женщине, способной сделать глупцом даже умного и сильного мужчину. В китайской поэзии и литературе широко используется образ четырех великих красавиц, которые сыграли большую роль в истории страны и даже гибели целых государств. Все они были спутницами императоров и стали символами женской красоты. Первая из них Си Ши. Она, как считается, жила в конце периода Весен и Осеней в столице древнего царства Юэ. Ей было приказано соблазнить владыку вражеского царства и стать его доверенным лицом. Очарованный женщиной государь царства У забросил двор и дела и только развлекался с красавицей. Друзья и верные придворные отвернулись от него, и вскоре армия царства Юэ перешла в наступление и покорила царство У, правитель которого покончил с собой.


[Закрыть]. Одна из них погубила молодого князя, которому Хансиро служил в Тосе пятнадцать лет назад. Юноша промотал свою долю семейного состояния в кутежах с наглой и лживой куртизанкой, и отец официально отрекся от него. Униженный, обнищавший, отвергнутый родной семьей молодой человек обрил голову и стал монахом. Таким образом, куртизанка разорила и Хансиро, изменив его жизненный путь, и он смело мог считать себя жертвой женского коварства.

В конце часа Дракона Хансиро знал уже очень много о своей подопечной. И сам оставил Сороконожке несколько новостей взамен. К тому же он порадовал старика тем, что выслушал его воспоминания о старых временах и согласился с ним, что жизнь среди самураев, одержимых деньгами и жаждой приобретения вещей, – сплошной срам.

Наконец Хансиро разместил свой меч работы Канэсады за поясом – точно под нужным углом справа от короткого меча, потом, продев шелковые шнуры в особые отверстия в ножнах, привязал оружие к поясу, поклонился и ушел, оставив Сороконожку в грустных раздумьях над седьмой чашкой чая.

Хансиро знал, с кем надо переговорить на пути из Ёсивары в Эдо. Пятая попытка оказалась успешной. Очутившись возле ларька старой торговки угрями, сыщик низко поклонился старухе, и на его губах расплылась неподдельная улыбка. Хансиро часто разговаривал с этой женщиной, и ему было известно, что торговку интересуют не только деньги: чтобы выудить у нее все возможное, нужно было показать, что разделяешь ее ироническое отношение ко всему окружающему.

– Вы не видели здесь вчера ночью худенького парнишку в одежде грузчиков из компании Накагава? Он мог пройти здесь в самом начале часа Крысы.

Старуха посмотрела на клиента невидящими глазами, раскрыв их так широко, что они стали огромными, как у совы.

– Я плохо слышу, ваша честь.

Хансиро добавил к кучке медяков, лежавшей на его ладони, еще одну, завернутую в бумагу, монету в десять мон. Торговка быстро сгребла деньги, засунула их в рукав, потом отвернулась к решетке с жарящимися угрями:

– Может, и видела. Зрение у меня неважное.

Хансиро терпеливо добавил еще десять медных монет.

– Нельзя ли еще десять для улучшения памяти?

Когда Хансиро отсчитывал деньги, торговка ласково улыбнулась ему, как голодная кошка улыбается человеку, который держит в руке рыбьи потроха.

– Да, я видела ее, это молодая женщина, переодетая грязеедом. Она выглядела очень убедительно, но от нее пахло камелиевым маслом, и она подняла руку вверх, чтобы поправить волосы, которых больше не было у нее на голове. И к тому же у нее не было мозолей на руках.

– Кто был с ней?

– Никого.

– Точно никого?

– Да, – старуха усмехнулась беззубым ртом. – Но если вы добавите совсем немного медяков – еще десять, моя память может улучшиться настолько, что я скажу вам, куда она пошла.

Хансиро согласился доплатить.

– Когда эта дама стояла возле моей лавки, она читала театральный билет.

– Какого театра?

– Увы, даже такая куча медных монет, от которой и священник бы замер, разинув рот, не освежит мою память настолько, чтобы я могла это сказать.

Хансиро низко поклонился старухе и сунул ей еще десять медных монет – на счастье. Торговка в благодарность преподнесла ему корытце из половинки бамбукового стебля, доверху заполненное рисом, увенчанным вкуснейшим жареным угрем. Хансиро, принявшись за угощение, двинулся в сторону театрального квартала.

– Тоса-сан! – окликнула его торговка.

Когда Хансиро вернулся, она заговорила гораздо тише обычного:

– Будьте осторожны: появился человек, опасный для вас.

– Человек Уэсудзи?

– Нет, хотя холуи сына Киры тоже гонятся за вашим прекрасным грязеедом. Но речь не о них. Здесь побывал молодой воин с запада, ронин, как и вы. Судя по выговору, он из Ако. Он говорил со мной.

Хансиро на мгновение замер, обдумывая ее слова. Человек с запада мог быть самураем покойного князя Асано, равно как и вассалом какого-нибудь его соседа. И в этом случае он, конечно, нанят Кирой, потому что знает княжну Асано в лицо. На прощание Хансиро оставил торговке угрями то, что ценнее денег, – улыбку. И она, похоже, поняла, какую редкость получила в подарок.

Ронин из Тосы направился в Накамурадза, театр Ситисабуро, – и прежде всего потому, что имя актера числилось в списке, который выдала сыщику Кувшинная Рожа. Кроме того, Сороконожка сообщил приятелю, что актер частенько договаривался с Кошечкой о свиданиях, но судя по всему, не сажал свою «птицу» в ее «гнездо». Тут было над чем поразмыслить.

Кроме того, Ситисабуро был искусным актером, и Хансиро нравилась манера его игры. Этот мастер сцены так и не перешел на новый вульгарный «грубый стиль», который так любили в Эдо торговцы и самураи. Хансиро был полностью согласен с тем театральным критиком, который сказал, что Ситисабуро – как патентованное лекарство: хорош на все случаи жизни.

ГЛАВА 9
Через незнакомую местность

Кошечка была физически сильной женщиной, но не привыкла ходить пешком, и к тому времени, когда она брела до деревни Кавасаки, ее ноги болели от ступней до бедер, а она всего на два ри и три тё отошла от заставы Синагава. Лямки сундучка врезались ей в плечи и тоже вызывали боль. Она остановилась возле лавки, где были выставлены в ряд пухлые рисовые колобки. Каждый из них был завернут в темно-зеленый с радужным отливом лист морских водорослей. Кошечка собралась с духом: ей предстояло заняться низким обменом денег на товар, но не пропадать же с голоду. Она указала на рисовые шарики и протянула торговцу две драгоценные медные монеты.

Хозяин лавки сначала удивился, потом рассердился:

– Пожалуйста, примите это как скромный дар. – Он положил один из колобков в чашу для подаяния и поклонился с такой преувеличенной вежливостью, которая явно означала оскорбление.

Кошечка увидела, что рисовый шарик испачкан грязью.

– Да благословит вас милостивый Будда, – сказала она.

– Две монеты за колобок! – пробормотал торговец, когда Кошечка ушла. – Он что, дураком меня считает?

Кошечка была так голодна, что стерла с колобка грязь и стала есть его, просунув под обод корзины-шляпы. Черствый шарик крошился во рту и по вкусу напоминал солому. Нет, Кошечке совсем не нравилось, как выглядит мир, если смотреть на него из нищенской чаши. Ее рука, державшая еду, дрожала от унижения и гнева.

Прежнее безразличие Кошечки к простолюдинам превратилось в ненависть, смешанную с отвращением, – так ровные нити на ткацком станке вдруг спутываются в твердый узел. Она отдала бы полжизни за возможность собрать свою нагинату там, на многолюдной пыльной дороге, и приколоть продавца колобков к стене его лавки как муху. Но жизнь Кошечки теперь не принадлежала ей. Она поставила ее на кон в гораздо более крупной игре.

Даже после того, как беглянка съела сухой колобок, голова у нее кружилась от голода. Она с трудом добралась до освещенного солнцем закутка, куда не долетали порывы холодного ветра, оперлась на посох, чтобы удержаться на ногах, и стала бездумно глядеть на поток людей, бодро шагавших мимо.

Кошечка вдруг поняла, что ей придется решать проблемы, о которых она совсем не подозревала, когда подсчитывала, сможет ли добраться до Киото дней за десять. Она не знала, сколько стоит еда, ночлег, мытье в бане или переправа на пароме через реку Тама, которая текла сразу за Кавасаки. Она не могла сделать даже самой простой вещи – купить рис.

– Хотите пить, сэнсэй? – это спрашивал мальчик лет девяти или десяти – продавец чая.

Его тощие бедра были прикрыты набедренной повязкой, такой старой, что выносившаяся ткань стала тонкой, как кисея. Рваная бумажная куртка ребенка была подпоясана веревкой от тюка с рисом. На остроконечной камышовой шляпе едва виднелось вылинявшее приглашение посетить винную лавку, где «товар отпускается за наличные» и «цены не завышены». Несмотря на то что уже началась зима и стало довольно холодно, мальчик был бос.

На правом плече ребенка лежал шест, с концов которого свешивались два деревянных ведра с водой, каждое высотой почти в половину роста маленького торговца. На крышке переднего ведра стоял высокий двухъярусный лоток со стенками из деревянных дощечек. В нем находились четыре щербатые чашки, лакированная чайница и бамбуковые принадлежности для заварки. На крышке заднего ведра возвышались крошечная железная жаровня и чайник.

– Сколько стоит твой чай? – С ребенком Кошечке было удобнее говорить о деньгах.

– Для вас бесплатно. – Мальчик внимательно рассматривал ее. – Вы, возможно, хотите еще и поесть?

– Да.

– Сколько у вас денег?

Кошечка поискала в кармане, образованном швом, закрывавшим нижние две трети отверстия рукава ее куртки, и подала мальчику монету в десять мон, полученную от старика у заставы, и еще пять медных мон – все, что сумела выручить попрошайничеством. Мальчик удивленно вскинул брови: этот монах ничего не смыслил в деньгах. Потом он сгреб монеты и исчез в толпе. Кошечка уже начала ругать себя за то, что доверилась воришке, когда мальчик вернулся с двумя пышными свежими рисовыми пирогами в изящной четырехугольной упаковке из листьев бамбука и маленьким пакетиком маринованной редьки. Мальчик протянул беглянке еду, потом поставил на землю свои ведра.

– Эй, Сопля! – окликнул он проходившего мимо продавца лапши.

Беглянка вздрогнула: меньше всего она хотела сейчас привлечь к себе дополнительное внимание. Кошечка сняла свой сундучок с плеч, устало села на землю и скрестила ноги.

– Ты должен мне пять монет за сакэ, помнишь? – сказал продавец чая.

– Заткнись, Дзосу, – дружелюбно оборвал его паренек. На спине он тащил высокий короб, внутри которого на узких полках стояли чашки с гречневой лапшой. – Должен, да только четыре.

– Нет, пять. Но если ты дашь мне пару порций своей стряпни, мы будем в расчете.

Приятель Дзосу неохотно подал две чашки холодной гречневой лапши и остался стоять рядом, ожидая, пока посуда освободится. Чтобы по-человечески поесть, Кошечке нужно было снять свою шляпу. А она сидела прямо напротив входа в конюшню почтовой станции Кавасаки. Само здание станции стояло немного в стороне от дороги, чтобы носильщики, пешеходы и лошади, которые скапливались во дворе конюшни, не мешали работе чиновных лиц. Греющиеся на солнцепеке носильщики каго, конюхи и свободные от работы гонцы не вызывали у Кошечки особого беспокойства. Но из-под низкого козырька открытого здания дорожной управы зорко вглядывалась в толпу группа одинаково одетых служащих. Одним из главных занятий этих людей было выявлять среди пешеходов таких, как Кошечка. Чиновники были вооружены только чернильными камнями, кистями и бумажными свитками, но представляли для беглянки не меньшую опасность, чем полицейские и слуги Киры. Кошечка решительно отвернулась от управы и сняла высокую шляпу.

Когда она встряхнула своим пучком связанных почти на макушке волос, с него полетела пыль. Если кто-нибудь узнает ее – пусть: она все равно не сможет добраться до Западной столицы, если умрет от голода. И беглянка протянула руки к чашке с лапшой. Возможно, мальчики и обратили внимание на нежные черты лица Кошечки, но ничего не сказали: они видели слишком много странного на этой людной дороге, чтобы обсуждать особенности внешности «священника пустоты». Прежде всего, большинство комусо были не в своем уме, к тому же этот сан принимало немало потерявших положение аристократов и разбойного люда. Дзосу подал Кошечке пару палочек для еды, и беглянка даже не взглянула, чистые ли они. Молодую женщину ничуть не беспокоило, что особа ее происхождения не должна есть на улице, словно невоспитанные мужланы. Она быстро проглотила лапшу и вернула чашку.

Потом она съела один из пирогов и редьку. Второй пирог Кошечка завернула в тонкое полотенце и спрятала в рукаве, чтобы съесть потом.

– Скажи Супругэ, что я его ищу! – крикнул Дзосу продавцу лапши. Тот уже замешался в поток пешеходов. Был виден только высокий лоток, покачивавшийся над толпой.

Продавец чая протер узкую чайницу висящим концом своей набедренной повязки, присел на корточки, достал маленькую – чуть больше палочки для чистки ушей – бамбуковую ложечку и стал насыпать заварку в миниатюрный чайник. Заварка была самой дешевой – в ней преобладали ошметки чайного листа и куски черенков. Потом мальчик поставил чайник на жаровню и стал ждать, когда закипит вода.

– Для меня было бы величайшим счастьем встретить человека, умеющего предсказывать будущее, – сказал Дзосу, искусно придавая своей просьбе вежливую завуалированную форму.

– У меня нет дара видеть то, что должно произойти. – Кошечка заметила, что по лицу мальчика скользнула тень разочарования. – А почему ты хочешь знать свое будущее?

– Мои родители умерли, когда мы странствовали с паломниками. Я хочу знать, увижу ли когда-нибудь снова свою деревню?

– У тебя найдется шесть медных монет?

Кошечка вытерла пальцы о полу своей пыльной куртки и протянула мальчику руки. Дзосу зачерпнул ковшиком воды из ведра и омыл ею ладони комусо: предсказание будущего являлось святым деянием и требовало очищения. Потом мальчик подготовил Кошечке место для гадания. Положил перед ней деревянную крышку бадьи. Затем Дзосу вынул из куртки кошелек, который висел на длинном шнуре, захлестнутом вокруг его шеи, достал оттуда связку медных мон и отделил от них шесть потемневших от времени кружочков.

– У меня нет восьми таблиц толкования, поэтому предсказание будет упрощенным.

Кошечка зажала монеты в сложенных ладонях и потрясла ими. Как все женщины, проживавшие в доме «Карп», она частенько просила предсказать ей будущее слепую массажистку, которая подрабатывала и гаданием. Поэтому Кошечка знала смысл основных комбинаций из более чем одиннадцати тысяч сочетаний мон и в любом случае твердо решила сочинить маленькому клиенту блестящее будущее. Она разложила монеты на крышке в один вертикальный ряд, и мальчик склонился над ними, пытаясь разглядеть свое счастье или, по крайней мере, соломенную крышу над головой и миску риса на сегодняшний вечер. Кошечка шумно вздохнула – все монеты легли лицевыми сторонами кверху, ей не придется обманывать малыша.

– Моя жизнь будет хорошей? – спросил он, волнуясь.

Несколько пешеходов остановились возле гадальщика, заглядывая Дзосу через плечо.

– Это пара небесных сочетаний очень благоприятна для мужчины.

Кошечка так сосредоточилась на гадании, что совсем не замечала окруживших ее зевак.

– После горя к тебе придет величайшее счастье. – Кошечка сама удивилась тому ощущению радости, которое вызвала у нее удача мальчика. – Твой символ – дракон, поднимающийся к небу. Даже если в ближайшее время твое положение не станет совсем хорошим, твои беды и тревоги должны уменьшиться. Но для того, чтобы добиться успеха, ты должен упорно и много трудиться[13]13
  Речь о варианте гадания по «Ицзину», китайской классической «Книге перемен». Парню выпала гексаграмма Цянь, Небо, состоящая из 6 «мужских» янских черт. В комментариях ко всем 6 чертам – образ дракона.


[Закрыть].

– Подумать только! – пробормотал под нос Дзосу. – Ну и ну!

Кошечка сгребла монеты в горсть, собираясь вернуть их мальчику, но тот поднял руку, показывая, что комусо может оставить деньги себе. Потом он дал Кошечке конопляную бечевку и показал, как продеть ее в квадратные отверстия монет и как завязать узлы на бечевке, чтобы монеты не скользили по ней. Это был успех, и Кошечка неожиданно почувствовала прилив восторга: она поняла, что может выжить в мире торгашей. Женщина улыбнулась, опуская маленькую связку монет в рукав.

– Вы не будете так добры предсказать и мне будущее, монах?

Какая-то женщина опустила на землю свою ношу и села на корточки перед Кошечкой. Ребенок, который размещался у нее за спиной, высовывал голову из широкого выреза воротника и таращил на мир любопытные глазенки. Путница протянула Кошечке шесть монет.

– Я устал. Позвольте мне немного отдохнуть, – сказала Кошечка: у нее слипались глаза.

– Уходите! – закричал Дзосу на зевак. – Странник пришел издалека и долго пробыл в пути. Вы что, не видите: он сейчас упадет лицом в пыль.

Толпа неохотно разошлась.

Со стороны Эдо послышался приближающийся звон колокольчиков. Над головами пешеходов закачались острия копий, окутанных черной бахромой из конского волоса, – прибыли гонцы. Путники сдвинулись к обочине дороги, и двое посыльных, тяжело дыша, вбежали во двор дорожной управы. Обычно в это время дня гонцов не бывало, и Дзосу почувствовал, что эти люди принесли с собой интересные сведения. А интересные сведения были для мальчика не только развлечением: иногда ему удавалось обменять их на медные монеты.

– Не окажет ли мне почтенный монах величайшую честь, последив за моим товаром?

Не дожидаясь ответа, Дзосу нырнул в дыру с хорошо истертыми краями под оштукатуренной стеной почтовой станции. В воздухе мелькнули черные подошвы босых ног. Кошечка прислонилась ягодицами к каменным плитам, возле которых сидела сама, бросила руки на согнутые колени и уронила на них голову. Солнце припекало и грело макушку беглянки. Шум Токайдо в ушах женщины то ослабевал, то становился сильнее. Разноцветные искры плясали у Кошечки перед глазами. Вернувшийся через несколько минут Дзосу застал путницу спящей. Мальчик внимательно пригляделся к комусо. Монах был красив и вообще-то мог оказаться девицей, которую разыскивали власти. Но та беглянка уж точно не дремала бы, как цыпленок, в пыли рядом с правительственной управой.

– Сэнсэй! – Дзосу вскинул на плечо свой шест и уравновесил на нем ведра. – Мне надо продать мой чай.

Кошечка попыталась открыть глаза, но так и не смогла вскинуть отяжелевшие от усталости веки.

– Какое сообщение принесли гонцы?

– Из Эдо убежала какая-то куртизанка. Думают, что она пробирается в западные области. – Дзосу был разочарован, новость оказалась неинтересной.

– Ее ищут за какое-нибудь преступление?

– Нет. – Дзосу на мгновение смолк, внимательно изучая Кошечку. – Монах, я знаю местечко, где вы сможете отдохнуть вдали от шума и любопытных глаз.

Мальчик повел Кошечку переулками к берегу у залива, проскользнул между рыбацких сетей и рам для сушки рыбы, умело лавируя шестом с ведрами, и наконец остановился возле полусгнившего остова перевернутой лодки. Один ее борт утонул в песке, а другой был подперт сломанным веслом.

Кошечка, благодарно хрюкнув, упала, не выпуская из рук посоха, на потрепанную циновку, расстеленную под лодкой. Из щели над ее головой высовывались какие-то тряпки, потертый обрывок одеяла и несколько полуразбитых горшков. Дзосу достал обрывок и накрыл им Кошечку.

К своду, образованному досками опрокинутой лодки, были прикреплены деревянные таблички с именами отца и матери Дзосу. Из песка под ними выглядывали обгоревшие концы благовонных свечек. Чашка вареного риса с воткнутыми в него палочками для еды и еще одна маленькая чашка с водой без слов говорили о том, что Дзосу преданно заботился о благополучии своих родителей в мире духов.

– Будда Безграничного света благословляет тебя, дитя, – пробормотала Кошечка и тут же заснула.

Она проспала весь час Змеи и весь час Лошади и во сне не почувствовала ливня, под которым над Токайдо расцвели яркие зонты из водоотталкивающей бумаги и большие соломенные дождевые шляпы, а не готовые к дождю путники торопливо кинулись искать укрытие. Кошечка спала до тех пор, пока ее не разбудил скрип влажного песка под чьим-то тяжелым телом. Продолжая дышать ровно, как во сне, женщина просунула руку под пояс и вытащила ножницы.

– Сэнсэй! – Голос был груб. Кошечка крепче сжала ножницы. – Дзосу утверждает, что вы прорицатель.

Несмотря на такую рекомендацию, Кошечка едва не пырнула своим орудием человека, заглянувшего под борт лодки. Нос у пришельца, расцвеченный красными прожилками вен, был сломан в двух или трех местах. Похожий на луковицу конец этой части лица, призванной украшать оное, был скошен в сторону левого уха, а это ухо своей бугристой формой напоминало гриб-трутовик.

Брови этот человек сбрил так, что стал виден широкий костяной валик над его выпуклыми глазами. Жесткая черная щетина волос выбивалась из-под головной повязки, скатанной в узкий жгут и завязанной над левым ухом.

Кошечку бросило в дрожь. Голова незнакомца находилась в пасти змеи. Раздвинутые челюсти гада были вытатуированы с обеих сторон его подбородка. Верхние и нижние клыки рептилии вонзились в пухлые губы. Раздвоенный красный язык пресмыкающегося огибал ноздри урода и вздрагивал от дыхания. Синяя чешуя покрывала шею.

– Чего вы хотите? – спросила Кошечка.

– Просить вас об одной милости, а взамен предложить еду и крышу над головой.

– И баню тоже?

– В моей жалкой лачуге мало удобств, но вымыться там вы, конечно, сможете.

Мусаси писал, что, пересекая незнакомую местность, нужно ясно представлять себе возможные опасности пути и препятствия, могущие на нем возникнуть. У беглянки засосало под ложечкой: Кошечка поняла, что совершенно не представляет, какие опасности и препятствия могут ждать ее на Токайдо, и, более того, она не знает, кому можно там верить, а кого опасаться. Выбравшись из-под лодки, она увидела, что человек, приглашающий ее в свой дом, явно опасен, но внезапно решила довериться ему.

Этот человек был коренастым, средних лет, с длинными и сильными руками. Большие мозоли на его плечах показывали, что он уже долгое время носит каго. Татуированное изображение змеи обвивало широким кольцами мощную грудь и торс незнакомца, скрываясь под складкой набедренной повязки – единственного клочка ткани на теле носильщика, и можно было предположить, что хвост этой гадины подрагивает на конце его «мужского острия».

Татуированный здоровяк поклонился и вежливо произнес немного сиплым голосом:

– По причине, очевидной для тех, кто не слеп, глупые мальчишки, которые шатаются здесь без дела, называют меня, Мамуси-но Дзиро, Гадюкой. – Он широко взмахнул рукой, указывая на весь мир.

Таким именем мог называться либо разбойник, либо профессиональный игрок, и мужчине оно, кажется, нравилось.

Он сделал Кошечке знак следовать за ним к шаткому бамбуковому каго, распростертому на песке. Возле каго сидел на корточках компаньон Гадюки. С трудом шагая по вязкому песку, Мамуси-но Дзиро подтянул свою набедренную повязку и туже завязал ее, готовясь к работе. Кошечка увидела еще одну татуировку, покрывавшую тугие мускулы его ягодиц, и восхитилась.

Это было изображение полосатой черной с золотом тигриной морды. Узкая белая полоска свернутой в жгут ткани прикрывала часть розового тигриного носа там, где разбегались крылья его ноздрей. Большие глаза хищника смотрели зло и пристально. Контуры щек властителя джунглей облегали контуры ягодиц Мамуси, и при ходьбе казалось, что огромная кошка задумчиво пережевывает пищу.

Кошечка знала: переходя незнакомую местность, нужно довериться интуиции. А интуиция подсказывала женщине: Гадюка предлагает больше, чем просто кров, – он предлагает убежище.

– Чего вы хотите от меня? – с этими словами Кошечка вытащила из-под лодки посох и сундучок.

– Чтобы вы поговорили с мертвецом.