Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 45 страниц)

Сторож на пожарной вышке ближайшего к воротам чайного дома ударил в большой бронзовый колокол. Полуодетые мужчины и женщины выбегали на улицы из домов, вынося все, что успевали схватить. Мэцкэ, сообразив, что не может снять плащ, решил, что сумеет выбежать из него, и с визгливым криком помчался назад в Ёсивару. Люди разбегались перед ним. Но ветер, который он поднимал своим движением, только делал пламя горячее. Искры снопами взлетали вверх и разлетались вокруг пылающей фигуры.

– Сире моно (болваны)! – Сороконожка расталкивал толпу локтями, пытаясь расчистить путь для пожарной команды.

Когда Кошечка, пригнувшись, проскользнула в низкую дверь, никто не последовал за ней: правительство изобрело немало впечатляющих видов публичной казни, но человек, горящий заживо, – редкое зрелище, и никто не хотел пропустить его. Кошечку даже чуть не втолкнула назад толпа людей, рванувшихся снаружи в ворота, чтобы посмотреть на интересное происшествие. Девушка протиснулась между пустыми паланкинами, стоявшими перед воротами, потом миновала маленький алтарь божества риса Инари-сама и сосну «Жеребячья коновязь» возле него, затем пробралась сквозь скопление крошечных ларьков, торгующих путеводителями по веселому кварталу, и торопливо пробежала мимо лотков, где сдавались напрокат одежда и шляпы. Утром отсюда обязательно пошлют человека в Ёсивару, чтобы попытаться разыскать ее погибшего гостя.

После этого Кошечка неторопливым шагом спустилась по «Холму одевания», где мужчины поправляли одежды перед тем, как вернуться домой к своим женам. Возле ивы «Взгляни назад» она обернулась и бросила взгляд на высокую стену Ёсивары. Из-за стены в небо поднимались клубы густого черного дыма, который казался особенно темным и зловещим рядом с бледной луной. В этот дым превращался сыскной инспектор. Кошечка отчетливо слышала крики людей, но вопли мэцкэ становились все слабее. Она дождалась, пока они совсем затихли. Бронзовый пожарный колокол перестал звонить, но гулкие удары продолжали отдаваться в ее ушах.

Удары деревянной колотушки сторожа отметили час Крысы. Ворота веселого квартала казались светлым прямоугольником в черной стене. Из него, как вода из шлюза, вылилась толпа гуляк, потом прямоугольник стал уже и погас. Ёсивара была закрыта на ночь. Один из вышедших за ворота мужчин отделился от остальных, словно те остановились поболтать, а он должен спешно идти куда-то. Это был гонец, посланник Сороконожки. Он подобрал сзади кимоно и засунул его подол за пояс так, что оно едва прикрывало ему спину. В руке этот человек держал вертикально поднятое длинное копье – его должностной жезл.

Когда гонец с бешеной скоростью обогнул иву «Взгляни назад», он промчался так близко от Кошечки, что она разглядела тугие мышцы его сильных ног. Пышный пучок конских волос, повязанный вокруг острия копья, дрожал и подскакивал. Гонец, не снижая скорости, спустился по извилистой насыпной тропе, которая шла через окружавшие Ёсивару болота, и наконец исчез. «Началось», – подумала Кошечка.

Под тканью грубой куртки она нащупала и подтянула вверх непривычную нагрудную повязку, потом оправила пояс на бедрах. За год работы в веселом квартале княжна научилась беседовать с мужчинами и теперь хорошо знала их жаргон и ритмику речи. Она привыкла изображать мальчиков в танцах и драматических сценках для развлечения приятных ей гостей или для забавы других куртизанок.

И теперь она без труда отринула свое врожденное изящество и побежала в темноту косолапой, но легкой походкой крестьянина, привыкшего поторапливаться по делам тех, кто стоит выше него.

– Сире моно! – пробормотала она. – Болваны!

ГЛАВА 4
Грабитель в доме

Кошечка пробиралась через запрудившую дорогу толпу ночных гуляк. Здесь сновали бродячие артисты, самураи, нищие, уличные торговцы со своими тележками, монахи и предсказатели будущего. Этот участок города между веселым кварталом и основной частью Эдо был всегда полон людей. Его и Ёсивару вместе называли Юкиё – «Текучий мир». Здесь жили одним мгновением, прекрасным и мимолетным, как цветы вишни.

Простые люди приходили сюда пешком, а знатные укрывались в закрытых паланкинах. Торговцы, лекари и уличные актеры обосновались здесь, чтобы обслуживать гостей квартала. Каждую потребность посетителей, какой бы мелкой она ни была, удовлетворял кто-то из здешних держателей своего дома.

Уходя в сторону от болот и рисовых полей, окружавших Ёсивару, насыпная дорога из утрамбованной земли врезалась между рядами построенных из темного дерева двухэтажных лавок с открытыми фасадами. Кривые переулки, петлявшие между ними, были такими узкими, что двое встречных едва могли там разойтись. Эти проулки были украшены бумажными фонарями с зазывающими в лавки надписями. Белые флаги из хлопчатобумажной ткани свисали почти до земли и развевались на зимнем ветру. На них яркими черными иероглифами было обозначено, чем торгует каждая лавка. Широкие карнизы вторых этажей противоположных домов соединялись над улицей бамбуковыми шестами, на которых сушилось белье. В этот час многие лавки были уже закрыты ставнями. Многие, но не все: в витринах некоторых из них еще лежали на виду путеводители по веселому кварталу, памятные безделушки или раскрашенные от руки гравюры, изображавшие актеров и куртизанок. Продавцы еды и сакэ все еще зазывали прохожих.

Верхние половины открытых фасадов были занавешены короткими шторами: прохожим приходилось нагибаться, чтобы увидеть предлагаемый товар. Хозяева лавок справедливо полагали, что если за шторы проникнет хотя бы голова покупателя, то за ней последует и остальная часть его тела. А они твердо решили не позволить ни одному гостю Юкиё утаить от них даже самую мелкую монетку за отворотом широкого рукава.

От запахов супа с лапшой, жареных пельменей с рисом, политых сладким соевым соусом, и жареной рыбы у Кошечки закружилась голова. Последний раз она ела задолго до того, как ее гость проглотил поданное ему кушанье из рыбы фугу, и теперь от голода у нее начались рези в желудке.

В Ёсиваре Кошечка частенько сиживала на балконе второго этажа гостиницы «Карп» и смотрела на Эдо. Издалека Восточная столица казалась сказочной страной, полной разноцветных огней. Ветер, перелетавший через черный ковер покрытого полусгнившей травой болота, доносил до нее музыку и смех.

Вблизи волшебный город оказался путаницей тесных переулков и грязных трущоб. Лачуги бедняков стояли здесь стена к стене и были такими узкими, что их называли «постелями для угрей». Многие дома отделялись от соседних высокими заборами, калитки в которых крепко запирались на ночь со времен давних голодных бунтов. За сто лет управления страной пять сёгунов из рода Токугава превратили рыбацкую деревушку среди болот в столицу, главный город страны, в котором проживало больше полумиллиона жителей. Бредя наугад по полутемным улицам, Кошечка обдумывала, как ей быть в этом огромном городе.

Дочь князя Асано выросла в Эдо, но до сих пор видела его только в узкие щели ставней, закрывавших окна паланкина. И даже если бы она могла отыскать свой родной дом, делать это не имело никакого смысла: он был конфискован, как и городская усадьба князя Асано и его второй, загородный дом в одном из предместий. Сёгун отдал их кому-то другому.

Мать Кошечки жила теперь в бедном доме в квартале торговцев тканями, но как найти ее, Кошечка тоже не знала. А если бы и смогла отыскать этот дом, то лишь навлекла бы на него беду. Кошечке было известно также, что князь Кира, удалившись от дел, переселился в загородное поместье где-то на другом берегу реки Сумида, но она совершенно не представляла, где это место находится.

Город был полон правительственных осведомителей, и потому Кошечка не могла подходить к незнакомым людям, выспрашивая дорогу, а ей сейчас было так необходимо на кого-нибудь опереться. Девушка мысленно перебрала все возможные варианты. Многие мужчины Эдо сходили по ней с ума. Маленькая шкатулка из розового дерева, хранившаяся в ее комнате в «Карпе», была полна их нежными письмами. Когда любовных посланий становилось слишком много, Кошечка платила какой-нибудь из служанок, умевшей молчать и легко превращавшей стихи и страсть в дым. Но молодая женщина ясно понимала: именно от тех, кто больше всех уверял, что сражен любовью, она меньше всего может ждать помощи теперь. Они уж точно не станут помогать ей ускользнуть из «Благоуханного лотоса», а следовательно, и от их объятий. Даже те богачи, которые предлагали Кошечке стать их «женой вне дома», только звали ее из одной клетки в другую. К тому же все эти люди были слишком трусливы и не рискнули бы разгневать третьего сына князя Киры, могущественного князя Уэсудзи. Кошечка знала лишь одного человека, который мог ей помочь, и даже знала, где его найти. Она отошла на обочину дороги, вынула из-за отворота куртки театральный билет и стала внимательно его изучать. Ситуация прояснилась. Девушке нужно было добраться до сердца Эдо – моста Нихон.

Этот мост являлся торговым центром города. Большинство японцев считали его и центром всей страны. Все расстояния отсчитывались от середины его высокой, изогнутой в виде полумесяца арки. Все главные дороги страны, включая великую Токайдо[7]7
  Дорога Токайдо («Восточный приморский тракт») считалась основной в сети из Пяти главных дорог (Токайдо) Японии периода Эдо. Соединяла столицу, город Эдо, с императорским городом Киото. Была более удобной для путешествий, чем остальные дороги через центральную часть острова, и пользовалась большой популярностью. Проходила вдоль тихоокеанского побережья через одноименную провинцию Токайдо.


[Закрыть], начинались оттуда.

Рядом с этим мостом располагался театральный квартал. Кошечка за этот год трижды посещала театр, но попадала туда не через город: она и другие женщины из «Карпа» сплавлялись в лодках вниз по Сумиде. Поскольку представления в театрах кабуки начинались на рассвете, куртизанкам приходилось отплывать из дома в час Овцы, когда почти все жители Эдо спали. Эти поездки были единственными за весь последний год часами, когда у Кошечки становилось спокойно на душе. Она, Ржанка и другие женщины пили сакэ, пока у них не начинала кружиться голова. Они обсасывали с тонких косточек сладкое мясо речной форели. Под звуки сямисэна, на котором играла Ржанка, они пели печальные песни, и их голоса далеко разносились над рекой. На следующий вечер, возвращаясь домой, куртизанки горячо обсуждали достоинства актеров, все подробности пьес и детали костюмов. Кошечка вспоминала все это, пока сворачивала билет в трубку и прятала за отворот куртки. Если она найдет Сумиду, то отыщет и мост Нихон, и театр. А тогда она, вероятно, сумеет найти того, кто, может быть, ей поможет.

И тут она подскочила на месте, услышав чей-то громкий хриплый голос на уровне своего локтя.

– У настоящего жителя Эдо ни одна монета не ночует в кармане, – произнесла обладательница голоса. Она была не видна за короткими занавесками, свисавшими с верхней балки входного проема лавки. Занавески были темно-синие с белыми рисунками, изображавшими смешных осьминогов в коротких куртках, со скрученными повязками на головах. Крепкая рука, покрытая вздутыми фиолетовыми венами, ухватила Кошечку за подол куртки. Вторая рука отодвинула занавеску. Кошечка глянула вниз и увидела клубок морщин, которые разрезал широкий треугольник – нос. В центре этой уменьшенной копии разрушенных ветрами гор блестели, как панцири двух черных жуков, глаза, в которых горели цветные точки – отражения бумажных фонарей. Грязный пол лавки, как и соседних харчевен, располагался ниже поверхности мостовой. Старая торговка, подложив под себя рваную подушку, сидела на возвышении, где кроме нее находилась еще и маленькая четырехугольная жаровня. А на решетке жаровни лежали угри со вспоротым брюхом, распластанные до плоского состояния и насаженные на маленькие вертела. Угли под решеткой были такими горячими, что старуха высунула свои костлявые руки из превратившихся в лохмотья рукавов. Несмотря на прохладу – стоял десятый месяц года, – она скинула с себя верхнюю половину заплатанной хлопчатобумажной одежды на подкладке, свисавшую теперь с ее пояса, и оголила спину. Если бы торговка не была осторожна, когда поворачивалась, ее похожие на пустые мешки груди непременно угодили бы в огонь.

– Красивый и почтеннейший посетитель, попробуйте наше лакомство, – она рывками тянула к себе подол Кошечкиной куртки, но ткань лишь натягивалась, потому что Кошечка пыталась вырваться. – Наши угри обязательно сделают вас плодовитым, ваша честь! – Торговка угрями потеряла столько зубов, что давно забыла вкус своего товара. – Сам О-Ину Кубо-сама, наш почтенный собачий сёгун, ест их.

Кошечка знала, что ссылка на сёгуна – ложь: Токугава Цунаёси был прозван «собачьим сёгуном» за то, что запретил убивать животных[8]8
  За свой указ «О запрете лишения жизни живых существ», изданный в 1687 году, запрещавший под страхом смерти убивать бродячих собак, кошек и загнанных лошадей, Цунаёси получил прозвище «собачий сёгун». Суровые наказания, включавшие изгнание, долгое тюремное заключение и смертную казнь, были введены за убийства животных, в первую очередь – собак.


[Закрыть]. Хотя морских съедобных животных его постановление, кажется, не касалось. Не выпуская из рук куртки Кошечки, старуха выбрала один из вертелов, медленно поворачивавшихся над углями. Угорь на нем поджарился до темно-коричневого цвета с красным оттенком, и его запах мог покорить любого едока. Торговка подняла рыбу повыше, соблазняя клиента. Кошечка очень хотела купить угря, но она еще никогда не платила за покупки сама. Когда торговцы приносили товары в дом ее матери или в веселый квартал, дочь князя никогда не спрашивала их о цене. Стоимость покупок записывалась на секретный счет, который ее отец открыл для своего второго семейства, или на счет «Карпа», где долги Кошечки вычитались из ее заработка. Даже теперь она не могла заставить себя говорить о чем-то столь вульгарном, как деньги. Она наклонилась в соответствии со своей одеждой – это был очень низкий поклон.

– У меня теперь пустой кошелек, как у настоящего эдокко[9]9
  Эдокко (букв. «дитя Эдо») – японский термин, обозначающий человека, родившегося и выросшего в Эдо.


[Закрыть]. Я займу несколько медяков у своего друга и тут же вернусь.

– А вы не обманете старую женщину, у которой в ее нищей лачуге один сосед – бог бедности?

– Обещаю вам, что тут же вернусь и приведу с собой моего прожорливого друга. Он ждет меня на берегу Сумиды. Вы не можете сказать, в какой она стороне?

Торговка задумалась на мгновение, потом ткнула палкой с угрем на восток. Она прекрасно понимала, что эта рыбка уплывает из ее рук, но вокруг кружили другие рыбы, и побольше.

– Эй, друзья! – поманила она угрем лохматого тощего черного медведя и его хозяина – бородатого айна[10]10
  Айны (букв. «человек», «настоящий человек») – древнейшее население Японских островов. Достоверно не известно, откуда айны пришли на Японские острова, но в эпоху Дзёмон айны населяли все Японские острова – от Рюкю до Хоккайдо.


[Закрыть]. Угорь полностью завладел вниманием зверя. – Подходите, уважаемые господа, – стала льстиво зазывать старуха, – попробуйте наше лакомство. Оно сделает вас плодовитыми, – и круглым бумажным веером торговка раздула угли так, словно собиралась закалять сталь. – Скажите мне, волосатые варвары, кто из вас двоих хранит кошелек? – эти слова торговка произнесла уже обычным тоном и залилась таким смехом, что ее сморщенные груди затряслись. Но ни медведь, ни айн не знали японского языка и не смогли оценить шутку.

Кошечка скользнула обратно в толпу и затерялась среди прохожих. Смех торговки звучал у нее в ушах. Может быть, старуха – соглядатай полиции? Она укажет рукой на удаляющуюся спину Кошечки, и отряд столичных полицейских, тяжеловесных и бесстрастных, словно каменные изваяния, преградят ей путь? Кошечке показалось, что преступление ее отца и ее собственное проступают у нее на шляпе, как на запыленных шляпах паломников угадываются названия их родных городов. Но никто не приказал девушке остановиться, никто не приподнял тонким стальным лезвием спускающийся на глаза край ее головного убора, и сердце Кошечки забилось спокойнее. Капли вызванного страхом пота мгновенно остыли на зимнем воздухе и теперь холодили кожу над бровями. Кошечка сделала несколько глубоких вдохов и направилась в ту сторону, в которую ткнула торговка.

Она шла теперь по тихим улицам мимо высоких стен и массивных ворот княжеских усадеб. Кошечка почувствовала себя среди них маленькой, заблудившейся и одинокой девочкой. Звуки ее шагов отлетали от каменных плит, и собаки начинали лаять, услышав их. Указы сёгуна строго определяли размеры и украшения ворот для каждого князя в зависимости от количества коку (стандартных тюков) риса, выращиваемого в его владениях. Ворота, мимо которых шла девушка, принадлежали тем, кто, как и ее отец, имел доход от пятидесяти до семидесяти тысяч коку отборного зерна. Дом ее отца и тот дом, где он провел предсмертные часы, могли стоять рядом. Не по этой ли улице везли ее отца в дом князя Тамуры, где он в заточении должен был ожидать решения своей участи? Его одели в поношенную простую одежду из конопляной ткани и усадили в каго – шаткие носилки с плетеным коробом без верха, заменявшие паланкин простым людям. Охранники накрыли каго сетью и пронесли князя Асано в этом виде по улицам Эдо напоказ всем, как преступника. Даже теперь при одном воспоминании об этом позоре Кошечка почувствовала, как горит от стыда ее лицо.

Кошечка пересекла квартал знати и дошла до правительственных складов зерна, которые размещались на набережной Сумиды. Днем это было шумное и суетливое место. Грузчики волокли тюки с рисом, переговариваясь с возчиками телег. Вместительные лодки толпились у длинных причалов. Но теперь ряды больших, покрытых белой штукатуркой строений затихли, и в лунном свете их очертания казались призрачными.

Добравшись до широкой Сумиды, Кошечка остановилась на каменной набережной. Полная луна висела у нее над головой и отбрасывала на воду свет, похожий на собранную в складки серебряную ленту. Луна опустилась так низко, что Кошечке показалось, будто она может дотянуться до нее рукой.

Такая полная и яркая луна имеет силу освещать прошлое. Стоя в ее призрачном свете, Кошечка вспомнила последнее любование луной в саду возле дома своей матери. Это было во втором месяце года Дракона, за месяц до самоубийства отца. Отец приехал к ним в крытом паланкине, которым пользовался, чтобы не привлекать внимания, когда посещал младшую жену. Как всегда, дом был старательно убран. Как всегда, Кошечка с матерью и стоящие за их спинами слуги встретили князя на террасе, опустились на колени и поклонились, приветствуя своего властелина. Как всегда, Кошечка вздрогнула от страха за отца: он был так вызывающе красив, и его любовь к ее матери была так видна всем. Праздник любования луной проходил тихо, из гостей присутствовали только Оёси Кураносукэ, главный советник князя, и немногие близкие друзья. Официальная жена князя Асано была родом из могущественной семьи, и, хотя молодых людей соединили браком только ради политического союза, княгиня Асано совсем не радовалась тому, что у мужа имеется «жена вне дома» и ребенок от нее. По-деревенски простые лунные вечера князя Асано не проходили так роскошно и шумно, как у других князей, но тем не менее о них в городе ходили восторженные слухи. Садовники князя насыпали в саду высокий холм из чистого белого песка, своей изящной конической формой и плавными очертаниями напоминавший гору Фудзи. Слуги подавали гостям простые кушанья на скромных лакированных подносах, напоминая собравшимся, как суетно выставлять свое богатство напоказ. Гости обменивались выбранными со вкусом подарками и слагали изящные стихи о красоте лунного света.

Серебряный свет той полной луны так омолодил родителей Кошечки, что они стали похожи на подростков. Они улыбались гостям, но украдкой бросали друг на друга ласковые взгляды. Князь Асано сообщил своей младшей супруге, что собирается официально признать Кинумэ своей дочерью вопреки воле главной жены. Кошечка не помнила, чтобы взгляд матери когда-нибудь прежде излучал такое счастье. Она вся засияла, как лунный свет.

В ту ночь они услышали и другую новость. Отец Кошечки и еще один молодой князь из провинции Иё были удостоены чести принять императорского посла при дворе сёгуна. Князь Асано знал, что ему придется за свой счет кормить и поить посла и устраивать праздники в его честь, а также купить шелковые придворные одежды себе и своим слугам. Затраты будут огромными, придворная церемония сложна, но высокопоставленный советник, объявивший о назначении, твердо обещал, что князь Кира, церемониймейстер сёгуна, обучит новичков ритуалу.

Князь Кира. Тогда это имя ничего не значило для Кошечки. Теперь же она ни о ком другом не могла думать. Княжна Асано взглянула через освещенную луной воду на деревья, что росли на другом берегу. Где-то там находился новый загородный дом князя Киры, тот самый, на постройку которого у него не хватало денег.

Кира был знаменосцем в собственной дружине Токугавы Цунаёси. Эта должность была почетной, но оплачивалась плохо. Кира строил новую усадьбу на подношения, которые выманивал у других князей. Он ожидал получить от князя Асано за обучение придворному этикету более ценный дар, чем положенная по обычаю связка сушеной скумбрии. Кошечка знала, что ее отец был человеком суровым, воспитанным по старине, и к тому же вспыльчивым. Расточительные жители Эдо говорили, что его бережливость доходит до скупости. Он не пожелал платить огромную сумму денег за то, что Кира был обязан сделать для него по должности. Взбешенный Кира отказался учить деревенщину тонкостям придворного ритуала.

Кошечка зажмурилась и сжала веки как можно крепче, чтобы не закричать. Она знала, что спорить с судьбой бесполезно, но не могла остановиться и вспоминала трагические события снова и снова. О, если бы советники отца втайне от него поднесли Кире подарки, которых он ожидал! Но они не поднесли. Если бы главный советник князя Асано, Оёси Кураносукэ, был тогда в Эдо! Но он находился в поместье семьи Асано в области Ако.

И вместо того, чтобы погаснуть, вражда разгоралась все больше. Наконец Асано уже не мог больше оставлять без внимания оскорбления церемониймейстера. Он обнажил меч во дворце сёгуна и напал на Киру. Это было катастрофой: такие поступки карались смертью.

Кошечка представляла их схватку так ясно, как если бы присутствовала при этом: она знала упрямый характер своего отца.

– Остановись, отец! – сказала она вслух и испугалась звуков собственного голоса. – Пожалуйста, остановись! – Ей ответило лишь утешающее журчание реки, которая текла мимо нее, катя свои волны к морю.

Обстоятельства смерти князя Асано скоро стали широко известны в столице и сделались предметом городских пересудов. Жители Эдо были возмущены несправедливостью сёгуна: Токугава Цунаёси не наказал Киру как зачинщика этой ссоры, а лишь заставил его выехать за крепостной ров, окружавший дворец и усадьбу правителя. Князь Уэсудзи, сын Киры, назначил своего умного и хитрого советника Тидзаку ответственным за защиту отца. Тидзака прислал отряд воинов, чтобы увеличить охрану Киры в его новой, более доступной для врагов усадьбе, и весь Эдо говорил об этом. В конце концов, человек не может жить под одним небом с убийцей своего господина или своего отца. Когда же люди князя Асано, воины из Ако, отомстят за него?

– Ты боишься нас, князь Кира, там, взаперти, за своими стенами? – прошептала Кошечка.

Она попыталась угадать, какие из огней, светившиеся за густыми зарослями сосен, горят в доме ее врага, и смотрела в ту сторону, пока пятна света и шум потока едва не загипнотизировали ее. Она вспомнила советы Мусаси и представила, что она – князь Кира. Кира был подобен тому грабителю, о котором писал Мусаси. Все думают, что грабитель, который заперся в доме, – хорошо укрепившийся противник. Но каким кажется мир самому грабителю? «Грабитель, который заперт внутри дома, – фазан, а тот, кто входит, чтобы схватить грабителя, – сокол», – учил гений меча.

«Теперь ты внутри, Кира, а я снаружи», – подумала Кошечка.