Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 45 страниц)

Солнце исчезло за горами, которые, словно застывшие волны, темнели на фоне пылающего ровными красками неба. В пронизанном желтыми лучами пространстве едва угадывался тонкий серпик луны.

Пассажиры, плотно перекусив, уселись поудобнее, готовясь к долгому пути. Некоторые задремали, опустив головы на плечи соседей. Касанэ тоже спала, запрокинув лицо и чуть приоткрыв рот. Кошечка моргала и щипала себя за руку, чтобы не уснуть. Она ужасно боялась сделать во сне что-нибудь вульгарное – разинуть рот, или захрапеть, или пустить из уголка рта струйку слюны.

Кошечка знала, что им предстоит долгий путь. Моряки из команды парома развели костры в металлических ведрах, развесив эти опознавательные огни вдоль бортов. В черной воде залива зажглись светлые точки – холодные огоньки светящихся креветок, а ее поверхность засияла отблесками костров. Кошечка задремала, и покачивание парома унесло ее в прошлое – к тем вечерним лодочным прогулкам, которыми она наслаждалась в обществе своей матери в Ако.

– Это фонари бога-дракона, – услышала она приглушенный голос княгини и потерлась щекой о рукава ее тяжелого плаща из шелковой парчи.

– Души воинов, служивших роду Тайра. – Голос Хансиро в темноте казался далеким и гулким.

– Где? – Беглянка выпрямилась и несколько раз глубоко вдохнула холодный сырой воздух. В лодке стояла полная тишина нарушаемая только поскрипыванием руля. На фоне звездного неба выделялись темные силуэты спящих пассажиров.

– Там. – Хансиро наклонился и указал на огни, двигавшиеся вдали, среди белесых пластин тумана.

– Это всего лишь рыбачьи лодки.

– Вы уверены?

– Если я убежден, что действительность не является действительностью, как мне согласиться с тем, что сны – это действительно сны? – прочла Кошечка стихотворение монаха поэта Сайге. – Или что духи – это духи? Или что лодки – это лодки? – добавила она.

– Облака на закате – знамена морского бога, – вспомнил Хансиро строку из другого стихотворения монаха.

Кошечка уже спала. Она что-то пробормотала во сне – то ли вздохнула, то ли простонала. Возможно, она хотела показать, что узнала стихотворение. Голова молодой женщины откинулась и легла на плечо Хансиро. Рука ронина из Тосы дрожала, когда он укутывал Кошечку краем своего плаща. Воин осторожно прижался щекой к блестящим ароматным волосам. «Облака в час заката…» – эти строки вспыхнули в его мозгу, и Хансиро внезапно почувствовал, как ему близок тот безымянный поэт, который уже пятьсот лет назад терзался муками неразделенной любви.

 
Облака в час заката
Встали в ряд, как знамена,
И я думаю о том,
Что значит любить ту,
Что живет вне моего мира.
 

ГЛАВА 61
Умелый ястреб

Этого ронина Хансиро заметил, как только сошел с парома в Кувано. Мужчина походил на одного из тех странствующих воинов, что нанимаются в телохранители к богатым торговцам. Одет он был в короткую синюю куртку труженика, через дыры которой проглядывала ватная подкладка, и в поношенный плащ с рисунком из черных и зеленых полос. Голову вызывающего подозрения ронина облегала синяя хлопчатобумажная повязка, завязанная под подбородком. Надписи на повязке Хансиро не смог различить, но решил, что это реклама какой-нибудь гостиницы или лавки.

Телохранитель сидел на обернутом соломой бочонке сакэ, лениво подпирая спиной штабель из-под рыбы. Он перебросил одну ногу через колено другой, гэта свалились с его босых ступней и держались только на узлах, зажатых между давно не мытыми пальцами. Планки, игравшие роль каблуков гэта, совсем стерлись. Судя по всему, ронин любовался отражением звезд в воде залива, отрешенно ковыряясь в ухе длинной бамбуковой палочкой.

– Его надо остерегаться, – пробормотал Хансиро. «Этот провел тысячу лет в море и тысячу в горах», – подумал он.

– М-м… – Кошечка тоже заметила опасного воина. Чувствовалось, что этот человек стоит большего, чем говорил его внешний вид.

– Вы утверждаете, что Кира нанял для погони за мной одних подонков.

– Псы и соколы одинаково служат тому, кто их кормит, отозвался Хансиро и протянул руку Касанэ. Дочь рыбака вскинула на плечо шест с поклажей и, поддерживаемая сильной рукой, сошла на берег по откидному борту парома, который играл роль сходни. Оказавшись на суше, девушка застенчиво улыбнулась Хансиро в знак благодарности. Насколько скованно и официально Хансиро вел себя с Кошечкой, настолько свободно он держался с ее служанкой. Касанэ была просто очарована им.

– Возможно, этот человек – последняя лисья уловка Киры, – сказал Хансиро.

– Кто? – спросила дочь рыбака, встревоженно оглядываясь вокруг.

– Не смотри в ту сторону, – одернула крестьянку Кошечка, делая вид, что проверяет, хорошо ли уложены вещи. – Тоса считает, что ронин, сидящий на бочке сакэ, – опасен.

– Он сейчас нападет на нас? – спросила Касанэ.

– Нет. – Хансиро вскинул на плечо свой узел. – Он из тех чистоплюев, которым неохота возиться с официальными бумагами. Этот красавец подстережет нас где-нибудь на перекрестке в безлюдном месте.

– Как вы считаете, Тоса, сколько их здесь еще? – Кошечка словно из праздного любопытства осмотрела причал.

– Он один.

– Почему вы так думаете?

– Я на его месте не взял бы с собой никого: когда корабль ведут слишком много моряков, он налетает на скалу.

– В таком случае не отведать ли нам знаменитых ракушек Кувано? – Кошечка, дернув плечом, зашагала по усеянному мусором берегу к ярко освещенным лавкам, которые были обращены фасадами к заливу по другую сторону широкой приливной полосы. – Я проголодалась.

Набережную Кувано заполняли люди. Здесь ярко горели большие круглые фонари и развевались на ветру флаги. Ставни чайных лавок и ларьков с мелочами на память были широко распахнуты. Владельцы торговых заведений наперебой предлагали свои услуги пассажирам, сходившим с поздних паромов. Но большинство прибывших морем паломников предпочитало найти местечко для совершения действия, обратного процессу насыщения.

– Ученик всегда идет на три шага позади учителя, – напомнил Хансиро Кошечке, догнав ее. Дочь князя Асано бросила на спутника сердитый взгляд, но замедлила шаг и пропустила ронина из Тосы вперед.

– Ты не устал, Хатибэй? – спросила она у Касанэ.

– Нет, молодой хозяин. – Касанэ поняла смысл вопроса: Кошечка старалась прежде, чем остановиться на ночлег, пройти еще несколько ри. – Я выспался на пароме.

– Мы можем, освещая путь фонарями, добраться до Ёкаити. Здесь все равно все гостиницы забиты.

– Как пожелаете, – Хансиро понимал нетерпение Кошечки: до Киото оставалось всего двадцать шесть ри.

Хансиро осмотрел вывески лавок:

– Ждите меня в «Доме ракушек».

Кошечка едва не потеряла голову от охватившего ее ужаса при мысли, что воин из Тосы сейчас покинет ее. Она вдруг почувствовала себя беспомощным карпом на разделочной доске под ленивым взглядом оборванца, который все еще сидел на прежнем месте, ковыряя в зубах.

– Куда вы идете?

– Природа иногда предъявляет требования, которым вынужден подчиняться даже ученик школы «Новая тень», – произнес, поклонившись, Хансиро с едва заметной долей иронии.

Он завернул за угол и подошел к отхожему месту, где уже облегчала свои животы небольшая группа паломников – в основном женщины и несколько мужчин, которым было недостаточно короткой остановки в придорожных кустах. Хансиро шагнул под сень бамбукового навеса: отсюда он мог наблюдать за «Домом ракушек» и княжной Асано.

Когда он устроился поудобней, подозрительный ронин легким спокойным шагом пересек освещенную площадку перед уборной. Он присел рядом с Хансиро, посмотрел поверх забора на залив и удовлетворенно вздохнул.

– Загнанный в нужник, он восхваляет звезды, – прочел нараспев оборванец. Стихотворение было смешное и без лишних украшательств. Хансиро этого и ожидал.

– Кто так беспечно высыпал в море звезды? Вон они тонут в волнах. – Хансиро составил хайку, используя последнее слово стихов незнакомца как «рычаг».

– Далеко ли идете?

– В нашем ненадежном мире человек не знает, как далеко он пройдет, – с вежливым поклоном ответил Хансиро. – Утром розовые щеки, к ночи – беленькие кости, – с этими словами воин из Тосы расстался с ронином и пошел своей дорогой, пробираясь сквозь толпу путников, чьи гостиничные гэта весело стучали по каменным плиткам дорожек, ведущих к чайным домам.

В «Доме ракушек» посетители сгрудились вокруг жаровен, с вожделением наблюдая за процессом приготовления моллюсков погруженных в горячую золу. Квадратные помосты, облепленные гостями, возвышались над земляным полом помещения, как остров над черной водой.

Хансиро сбросил сандалии и подошел к тому помосту, где сидели Кошечка и Касанэ. Укладывая длинный меч на шелковый платок, Хансиро повернул оружие режущей кромкой к себе, показывая, что у него нет враждебных намерений. Потом он, скрестив ноги, устроился за низким столиком напротив своих спутниц, скинул палочкой для еды бамбуковую оболочку с поданного ему блюда, и выбрал жирного моллюска, от которого шел ароматный пар.

Кошечка и Касанэ в это время обсуждали свои дальнейшие действия. В Ёкаити дорога разветвлялась, и паломники там сворачивали на юг – к великому алтарю богини Солнца, куда собиралась когда-то и Касанэ.

– Я предпочла бы сопровождать вас в столицу, молодой хозяин, – говорила дочь рыбака.

– А как же твой Путник? Он идет в Исэ.

– Я оставлю ему записку в Ёкаити. – Касанэ умолчала еще об одной важной причине, побудившей ее принять такое решение: девушка считала, что если она действительно сколько-нибудь дорога Путнику, то он изменит ради нее свои планы.

Краем глаза Кошечка заметила, что подозрительный незнакомец вошел в помещение и расположился невдалеке от беглянок. Он весело и шумно подозвал служанку.

– Я человек простой: благовоний не жгу, но и ветров не пускаю, – закричал он, обращаясь ко всему обществу в целом.

Кошечка увидела, что губы Хансиро дрогнули. Это движение не походило на нервную дрожь – воин улыбнулся. Неужели бесстыжий бродяга из Тосы спелся в нужнике с этим головорезом?

– Что он вам сказал… там? – тихо спросила Кошечка. Впрочем, ей незачем было понижать голос: служанки весело суетились вокруг нового посетителя и смеялись его шуткам.

– Восхвалял звезды. – Хансиро радовала мысль о скорой схватке с достойным противником. Он ел с аппетитом.

– Этот человек выглядит таким безвредным, – с надеждой сказала Касанэ.

– Он далеко не безвреден, – пробормотала Кошечка.

– Кто пришел со сверлом и проделал в нас девять дыр? – громко воскликнул в это время наемник Киры. Он ущипнул пробегавшую мимо служанку, та взвизгнула, засмеялась и шлепнула нахала по руке. – Год за годом мы обливаемся потом в непосильных трудах, – продолжал оборванец, – тысячи бездельников, стукаясь головами и вопя, толкают друг друга, подбирая наши медяки.

– Прячет когти, – прошептала Кошечка.

– Умелый ястреб прячет когти, – эту поговорку Касанэ услышала от госпожи и повторила теперь, радуясь случаю продемонстрировать свою образованность.

– Вот именно, – отозвался Хансиро. Он подцепил палочками для еды комок вязкой рисовой каши и отправил его в рот.

Когда их маленький отряд мнимых паломников двинулся в путь, Хансиро расположился в арьергарде процессии, прикрывая своих спутниц с тыла, а Касанэ пошла впереди, освещая дорогу путевым фонарем. Конечно, на дочь рыбака могли кинуться из ночной мглы разбойники – такая опасность на Токайдо существовала всегда, но Хансиро знал, что сегодня вероятнее всего ожидать удара в спину.

– Простите меня за грубость, ваша честь, – Касанэ оглянулась, наверное, в сотый раз с момента выхода из Кувано, – но как вы сумели понять, что этот бродяга опасен? Он ведь вел себя так добродушно.

– Негодяи издалека видят друг друга.

– Простите, что противоречу вам, но ваша честь вовсе не негодяй.

– Поведение этого человека сказало мне о многом.

– Оёси-сан однажды рассказал мне короткую историю, которую слышал от своего наставника, – заговорила Кошечка, тоже оглядываясь через плечо. – Некий молодой воин, сирота, не имевший господина и очень бедный, пришел к известному преподавателю боевых искусств и стал проситься к нему в ученики. Наставник только взглянул на него и сказал: «Тебе незачем было приходить: мне нечему тебя учить». Этот юноша в своих скитаниях дошел до такой бездны отчаяния, что ему стало все равно, жить или умереть. А ведь именно такого состояния духа и добиваются люди, изучающие Путь воина. И мастер боя всегда может распознать подобного себе человека уже по одному тому, как тот держит себя.

Какое-то время все трое шли молча по темной Токайдо, сейчас пустынной и окутанной холодным призрачным туманом. Касанэ продолжала поглядывать через плечо. Кошечка погрузилась в раздумья о том, что ожидает ее в Киото. Хансиро, при всей внешней невозмутимости, тоже испытывал некоторую тревогу. Воин из Тосы задавался вопросом, не утратил ли он в последние дни то безразличие к жизни и смерти, в котором постоянно пребывал его дух? Не ослабляет ли его силы гордая красавица, гибкая, как ива, которая делает с некоторых пор жизнь воина то заманчивой, то невыносимой.

Путники дошли до перекрестка.

– Я дождусь его здесь. – Хансиро опустил на землю свой узел, скатал головную повязку в жгут и обмотал его вокруг головы, чтобы пот не заливал глаза во время поединка. Затем воин из Тосы связал рукава куртки за спиной и удобно уселся на каменном крыльце придорожной часовни святого Дзидзо.

– Вы должны отправиться в Ёкаити. Найдете там гостиницу «Соловей», это на Южной улице, напротив винокурни. Скажите хозяину, что вас прислал я. Ему можно доверять.

– Ступай вперед, Касанэ. Я останусь здесь, – приказала Кошечка.

– Вы должны уйти обе. – Хансиро достал коробочку с табаком и стал набивать трубку.

– Это мой бой, а не ваш. Я не уйду.

– Вы уйдете.

– Моя воля не циновка, чтобы ее скатывать.

Кошечка, скрестив руки на древке нагинаты, сердито взглянула на Хансиро и чуть не сгорела от стыда, сообразив, что сказала. Конец стихотворения был такой: «Мое сердце не камень, чтобы перебрасывать его из руки в руку». Кошечка открыла воину из Тосы гораздо больше, чем собиралась. Шея и щеки Кошечки запылали, она покраснела, как ребенок, пойманный на чем-то постыдном.

– Моя госпожа… – Хансиро низко поклонился и посмотрел Кошечке в лицо. – Я смогу хорошо сражаться, только зная, что вы находитесь в безопасности.

Кошечка долго глядела в глаза воина.

– Пожалуйста, моя госпожа, не пытайтесь обмануть меня, – тихо заговорил Хансиро. – Если вы спрячетесь поблизости, я почувствую ваше присутствие.

«Я всегда буду чувствовать твое присутствие. И если я умру сегодня, мой дух последует за тобой», – подумал он.

Кошечка вскинула свой сундучок на плечо, повернулась и медленно пошла прочь от часовни, словно повинуясь влиянию неких магнетических чар. Касанэ, пятясь, двинулась за госпожой и так и шла спиной вперед, пока ночной мрак не поглотил одинокую фигуру воина.

– Он убьет этого человека, правда?

– Не знаю. – Кошечка не обращала внимания на страх служанки. Она пыталась определить радиус магнетизма Хансиро и прикидывала, на какое расстояние ей нужно отойти, чтобы оказаться вне сферы его действия. Кроме того, молодая женщина пыталась понять, насколько равным окажется поединок, и боролась с собой, захлестываемая противоречивыми чувствами.

Кошечка прошла примерно пол-ри, прежде чем решилась сойти с дороги и взобраться на выступ скалы. Беглянки погасили фонарь и легли на холодный камень лицом вниз, осматривая дорогу.

– Он обязательно победит, – прошептала Касанэ, – он родился в год Тигра. А тех, кто родился в годы Тигра, охраняет святой Какдзо.

– Тс-с!

Кошечка лежала молча и неподвижно целую вечность. Она вовсе не хотела продолжать свой бег по Токайдо, имея за спиной сильного и коварного врага. Она понимала, что в этом случае ей не уйти далеко. Она не надеялась также и на то, что сможет застать наемника Киры врасплох, если он, победив Хансиро, пройдет под этой скалой: этот человек слишком хорошо тренирован, чтобы беспечно подставить голову под удар. Но, по крайней мере, она могла попытаться усложнить ему жизнь.

Кошечка попробовала измерять время, считая удары своего сердца. Ей казалось, что прошло много часов с тех пор, как беглянки расстались с Хансиро. Женщина на мгновение представила себе, как воин из Тосы лежит мертвый в пыли, а кровь его орошает камни Токайдо, и содрогнулась от ужаса.

– Если наемник Киры придет сюда, я уничтожу его, – прошептала она, задыхаясь от ярости.

– У вас есть какой-нибудь замысел, госпожа?

– Мусаси писал, что идущий путем боя должен использовать все возможности своего оружия. Умирать, не обнажив клинка, противоестественно.

– Я уйду с вами в Западный рай, – сказала Касанэ и положила свой нож так, чтобы он был под рукой.

– Ты не должна умирать, – ответила Кошечка. – Найди своего Путника и роди ему детей, которые будут заботиться о твоей душе, когда тебя не станет.

Лицо служанки, облитое ярким светом звезд, словно окаменело. Кошечка уже сталкивалась с ослиным упрямством верной подруги. Она поняла, что Касанэ не сойдет с этого места, если ее хозяйка погибнет, и тяжело вздохнула:

– Ты знаешь, по крайней мере, как это делается?

– Нет.

Кошечка взяла руку подруги и подержала ее на весу:

– Отмерь расстояние ладонью от этой косточки. Приставь острие ножа к той точке, на которой окажется конец безымянного пальца, – Кошечка слегка надавила на грудь Касанэ, – а потом бей ладонью по рукояти. Конечно, ты можешь перерезать себе горло, но это грубый способ самоубийства.

– А ноги связать? – В родной деревне Касанэ крестьянки долго судачили об одной молодой женщине, которая, кончая с собой, недостаточно умело нанесла удар. Ноги ее во время предсмертных судорог раздвинулись в стороны самым непристойным образом.

– Если будет время, свяжи.

Тут Кошечка услышала скрип щебня под чьими-то ногами. Она подняла нагинату, готовясь к бою, сползла с валуна и стала всматриваться в одинокую фигуру путника, пытаясь разгадать, кто идет. Холодная дрожь пробежала по ее телу. Кошечка различила темную головную повязку наемника Киры. Воин остановился под скалой и взглянул вверх. Лицо его оставалось невидимым в тени утеса.

Кошечка медленно поднялась на ноги, и Касанэ отступила назад, давая госпоже место для боя. Дочь рыбака сняла колпачок с наконечника посоха-копья. Она отбросила мысль о самоубийстве, решив последовать совету Мусаси и умереть с оружием в руках.

Кошечка подошла к краю утеса. Хансиро умер, и она скоро соединится с ним в стране духов. Молодая женщина почувствовала, как сердце ее заливает волна восторга.

– Я Асано-но Кинумэ из рода Бансу-Ако! Я намерена убить тебя! – выкрикнула Кошечка и вскинула нагинату.

ГЛАВА 62
Она лежит в замирающем ветре

– Моя госпожа, если я так глубоко оскорбил вас, я сам отниму у себя жизнь, чтобы вы не утруждали своих ручек.

Это Хансиро!

Кошечка возблагодарила ночной мрак, скрывший слезы радости, которые предательски поползли по ее щекам.

– Не смейтесь надо мной! – прошипела она и сердито взглянула на воина с высоты своего положения.

– От смеха еще никто не терпел урона, – возразил Хансиро.

– Я увидела чужую повязку на вашей голове и приняла вас за наемника Киры, – пояснила Кошечка, спускаясь по каменистому склону и незаметно вытирая глаза рукавом.

– Мне не хотелось пачкать свои платки, и я решил воспользоваться этой тряпицей, поскольку она уже никогда не понадобится моему противнику.

– Он ранил вас! – Подойдя ближе, Кошечка увидела на щеке Хансиро рану, оставленную вражеским клинком.

– Он сражался очень умело.

– Но вы оказались лучшим бойцом, Хансиро-сан, – сказала Касанэ, спустившаяся на дорогу вслед за своей госпожой.

– Видно, мне еще не судьба покинуть этот горящий дом, – Хансиро плавным широким жестом обвел освещенную звездами округу.

Путники двинулись дальше. Касанэ снова пошла впереди маленькой процессии с фонарем в руках и если и оглядывалась, то отнюдь не из страха перед коварным врагом. Рыбачка опасалась теперь, что дух убитого ронина захочет отомстить его убийце и погонится за ним. Кошечка чуть отставала от Хансиро, но не настолько, чтобы это могло показаться признаком самоуничижения.

Ноги Хансиро двигались как чужие. Воина мучила пульсирующая тупая боль в щеке. К тому же ронин стыдился радостного чувства облегчения, которое он ощутил, поразив врага: радуются чужой смерти только заносчивые мальчишки.

Исход поединка был неясен до того момента, когда Хансиро едва сумел уклониться от резкого направленного сверху вниз косого удара меча, который разрубил бы его голову как арбуз, если бы достиг цели. Реакция Хансиро спасла его. Клинок врага лишь рассек щеку ронина из Тосы от угла левого глаза до подбородка. Почти ослепнув от брызг собственной крови, Хансиро ответил на атаку врага обманным ударом «цветочное колесо» и вонзил свой клинок в грудь наемника. Противники не скрестили мечей и десяти раз, но Хансиро показалось, что поединок продолжался целую вечность.

– Где он? – спросила Кошечка.

– Я положил его возле часовни Дзидзо и оставил для прохожих записку, чтобы священники позаботились об этих останках. Он имел при себе самурайские деньги, я отдам их в храм Ёкаити.

Хансиро не удивился, когда нашел на теле поверженного противника кошелек с деньгами и письмом: как бы ни был беден воин, он всегда носил с собой «самурайские деньги» на собственные похороны.

Записка гласила: «Если я умру, не утруждайте себя, пытаясь найти мою семью – у меня ее нет. Я буду благодарен, если с моими останками поступят так, как обычно поступают с костями незначительных людей».

Хансиро нашел еще в складке куртки врага стихотворение, начертанное твердой мужской рукой, и цилиндрическую печать из слоновой кости с гербом князя Киры. Стихотворение наемник сложил, видимо, в «Доме ракушек» перед тем, как пойти по следам Кошечки, – теперь не оставалось сомнений, что он гнался именно за ней.

Хансиро намеревался отдать листок со стихами монахам, чтобы они нанесли это трехстишье на погребальную табличку бродяги – ведь его имя теперь так и останется неизвестным.

 
Пора уходить.
Князь вечной тьмы Эмма-О
Принял мой вызов.
 

– А мечи его вы не взяли? – спросила Кошечка.

Хансиро поворотом головы указал на спальную циновку, которую нес за плечами, давая понять, что оружие врага завернуто в нее.

– Подарю их монахам, которые возьмутся похоронить тело.

Хансиро умолк и какое-то время шел, погрузившись в свои думы, подбирая слова для вопроса, который давно не давал ему покоя.

– Моя госпожа, – сказал он наконец. – Если вы пожелаете и дальше извлекать пользу из действий вашего слуги, то должны рассказать ему как можно больше о советнике вашего покойного отца Оёси Кураносукэ.

Кошечка едва не ответила наглецу, что подробности жизни семьи Асано его не касаются. Но, поразмыслив, поняла, что Хансиро прав: для пользы дела она должна сообщить ронину из Тосы необходимые сведения, в том числе и личного характера.

– Пожалуйста, дайте мне время обдумать ответ, – попросила Кошечка, погрузившись в глубокое раздумье. Она не знала, как поступить. Оёси всю жизнь находился с ней рядом, спокойный и надежный, как скала, но о его личной жизни дочь князя Асано знала гораздо меньше, чем о жизни последнего чистильщика отхожих мест в доме ее матери. Сказать, что советник обучал молодую княжну обращению с нагинатой? Но эти занятия составляли лишь незначительную часть обязанностей Оёси.

Мудрость советника князя Асано была хорошо известна в свете, а о его второй роли Кошечка вовсе не собиралась говорить с посторонним и грубым человеком. Два десятка лет Оёси являлся посредником между князем Асано и его любимой «женой вне дома» – матерью Кошечки. По мере того как шли годы, а официальная жена князя оставалась бездетной, эта обязанность становилась все более трудной.

Кошечка не считала нужным посвящать Хансиро в то, что именно Оёси сопровождал вторую семью князя в поездках на храмовые праздники, когда отец маленькой Кинумэ вершил свои официальные дела. Именно Оёси, а не князь Асано стоял рядом с Кошечкой на церемонии занесения ее имени в храмовые списки. И чаще всего именно Оёси на ежегодных праздниках Небесной ткачихи брал маленькую княжну Асано на руки и бережно поддерживал девочку, когда она привязывала к ветвям вишни в своем саду яркие шелковые нити и лучшие образчики своей каллиграфии.

Одним из самых ярких детских воспоминаний Кошечки было именно это. Советник охватывал талию девочки сильными руками и вскидывал ребенка высоко в воздух. Маленькая княжна словно вдруг делалась невесомой, как воздушный змей. Эти руки, надежные, ласковые и надежные, держали ее, пока детские пальчики неумело завязывали узлы, прикрепляя к веткам шелковинки и развевавшиеся на ветру полоски бумаги.

Кошечка вдруг ощутила сосущую пустоту под ложечкой – она внезапно осознала, что чувствует себя покинутой и преданной. Она верила в Оёси как во второго отца и считала, что его руки всегда станут оберегать ее и направлять по жизненному пути. И что его путь всегда будет путем чести. А теперь, если слух верен, ее наставник кутит в Симабаре! И это в то время, когда кровь его господина взывает к мести. Следовательно, он просто смеется надо всем тем, что говорил маленькой Кинумэ, и надо всем, что дорого сердцу каждого благородного человека.

Кошечка перелистала воспоминания, заполнявшие мысленный дневник ее жизни, и выбрала из них два самых важных, как ей показалось, факта, характеризующих Оёси.

– Оёси Кураносукэ являлся руководителем школы стратегии Ямага. Он служил моему отцу около двадцати лет.

– Это он обучал вас искусству боя?

– Да.

Хансиро задумался. Эта информация была исчерпывающей и не нуждалась в дополнительных уточнениях. Поведение Кошечки в бою подтверждало выводы ронина из Тосы. Тот, кто научил молодую княжну владеть оружием, – выдающийся боец и наставник. «Один день с великим учителем лучше тысячи дней учебы в одиночестве», – подумал он.

– Советник Оёси не предавал вас, моя госпожа.

Кошечка окаменела: Хансиро словно читал ее мысли.

– Почему вы так думаете?

Хансиро остановился и внимательно посмотрел на Кошечку. По долгому молчанию княжны Асано он понял, что молодая женщина мысленно возвращалась в прошлое и ее путешествие было печальным.

– Разберем действия Оёси. – Хансиро, не отрываясь, глядел в глаза Кошечки и думал о том, как легко он поддается их гипнотической силе. – До того, как вашего дядю сослали в Хиросиму, советник делал все возможное, чтобы убедить правительство восстановить род Асано. Оёси не напал на Киру лишь потому, что боялся потерять возможность сохранить имя Асано среди князей. После ссылки брата вашего отца прошло шесть месяцев. За это время несколько князей предложили Оёси поступить к ним на службу, но он не принял ни одного предложения. Я не знаю, моя госпожа, что задумал ваш наставник, но могу уверить вас – он что-то замышляет.

– Значит, я могу надеяться? – прошептала Кошечка.

– Да, моя госпожа.

Путники пересекли спящий город Ёкаити и постучали в ставни гостиницы «Соловей». Когда сонная жена хозяина ввела усталых гостей в комнату, Касанэ тут же исчезла за поставленной для нее ширмой и почти сразу заснула на жестком тюфяке.

Но Кошечка долго сидела без сна – ее беспокоила необходимость опять лечь рядом с Хансиро. Даже под угрозой смертной казни она не могла бы сейчас этого сделать. Молодая женщина извинилась и покинула комнату под предлогом необходимости «сходить кое-куда».

Кошечки долго не было, и Хансиро встревожился. Он неслышно прошел в носках по безмолвным коридорам гостиницы, растолкал старика-слугу, дремавшего на своей циновке в прихожей, и сдал ему деревянный номерок. Получив свои мечи, ронин щедро одарил старика, надел сандалии и вышел на поиски княжны Асано.

Хансиро обнаружил беглянку за искривленными ветрами соснами на берегу залива. Кошечка сидела, откинувшись на пятках, возле самой воды, положив на колени нагинату. Свет звезд, серебривший верхушки мелких волн спокойного залива, проливался на ее волосы и плечи, окружая очертания высокого покатого лба сияющим ореолом. Хансиро любовался Кошечкой, как мог бы любоваться совершенным рисунком или статуей Каннон-сама – прекрасной богини милосердия.

«Как я трачу себя. Я, себя считающий сильным, теперь ослаб от любви», – вспомнил он старинное стихотворение.

Кошечка была явно погружена в свои мысли, но ощутила присутствие Хансиро и взглянула на то место в тени сосен, где он укрывался. В дороге она постепенно обретала «сверхзрение» – чувство, позволяющее воспринимать то, что недоступно зрению, слуху, осязанию и обонянию. У Кошечки это чувство обострилось еще и потому, что ее долгое время преследовали враги. А возможно, просто душа Хансиро окликнула ее душу.

Чтобы свободнее двигаться, Кошечка, не обращая внимания на холод, высвободила правую руку из одежд, оголив грудь. Левый рукав она подвязала длинным шнуром, концы которого скрестила под лопатками и скрепила узлом. Свою головную повязку молодая женщина сложила по диагонали и обвязала голову получившейся полосой ткани. Потом она встала, окутанная шуршанием широких, как юбка, светло-коричневых хакама.

Теперь Кошечка стояла, выпрямившись во весь рост, лицом к Хансиро. Выражение ее лица было надменным и отрешенным. Она подняла нагинату над головой, лезвием назад… Эта позиция означала приглашение партнеру выполнить вместе с ней ката – ритуальные воинские упражнения, в которых фехтовальщики наносят друг другу удары, уклоняются от вражеских выпадов и отражают учебные атаки.

Хансиро легким движением скинул плащ, выпростал руки из рукавов – верхняя половина многослойных одежд упала с плеч воина и обвилась вокруг его пояса. Сжимая рукоять длинного меча обеими руками, ронин установил клинок перед собой и вышел на песок пустынного побережья под холодный свет звезд.

Они начали с простейших упражнений и постепенно увеличивали скорость с каждым новым усложнением движений. Кошечка чувствовала, что Хансиро выкладывается не полностью, но оборонялась достаточно долго, оказывая уважение бойцу. Потом она стала приближаться к воину, вращая нагинату мощными смертоносными движениями кисти. Хансиро отбил атаку и уклонился, но клинок Кошечки едва не распорол ему обе голени. В завершающей части этого выпада Кошечка замешкалась, и меч Хансиро обрушился на нее с такой скоростью, что путь клинка обозначила мерцающая полоса. Грозное лезвие коснулось плеча княжны Асано и замерло у основания шеи. Кошечка не дрогнула под ударом, и властный прищур ее глаз не изменился.

В следующем упражнении Кошечка, используя нагинату как рычаг, вскинула меч Хансиро к звездам, вынудив воина убрать с рукояти правую руку, чтобы та не была отрублена. Потом, падая, девушка-воин развернулась, резко топнув ногой, лезвие нагинаты, описав молниевидную дугу, опустилось на ногу Хансиро и коснулось внутренней стороны его бедра.