Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 45 страниц)

ГЛАВА 73
Мирно уснуть

Ночная тьма медленно заполняла паланкин Кошечки, и ей начинало казаться, что это черная жидкость, которая сочилась из трещин, окружающих горы, затекает в носилки и застывает внутри. Кошечке также казалось, что стенки плетеного кузова сдвигаются и все плотнее спрессовывают мрак. Она прижала локти к телу, вообразив на мгновение, что сейчас эти стенки раздавят ее. Плотная вязкая темнота словно выдавила воздух из мерно покачивающего объема, и Кошечка начала задыхаться. Она жадно хватала ртом воздух, делая отчаянные попытки наполнить горящие легкие.

Ей всегда бывало плохо в каго и паланкинах, но никогда не приходилось так худо, как сейчас. От холода, голода, усталости и уколов боли, пронзавшей голову, у молодой женщины начались галлюцинации. Долгая ночь показалась ей самой смертью, паланкин превратился в гроб, а носильщики, с их похожим на шипение свистящим дыханием и кряхтением, напоминавшим хрюканье свиней, обратились в чертей, которые несут ее в Ёми – страну Мертвых. Белая монашеская одежда показалась Кошечке саваном.

Мушиные личинки! Они копаются под ее тугой повязкой! Кошечка укусила себя за палец, чтобы не закричать. Давать волю страху было бессмысленно: молодая женщина знала, что личинки ей почудились. В темноте ее переутомленный мозг вообразил, что она – богиня Изанами, которая спускается в подземный мир. Мушиные личинки пришли из этой легенды.

Перед ее глазами закачалась прозрачная фигура Изанаги, мужа и брата этой богини, висящая в пространстве, словно хрупкое насекомое в темном янтаре.

– Не смотри на меня: я поела из адской печи! – ясно расслышала Кошечка голос Изанами. Богиня говорила с братом, который последовал за ней в страну мертвых.

Но Изанаги все-таки взглянул на возлюбленную сестру. И увидел, что множество мушиных личинок копошится в ее теле. Вот почему Кошечка чувствовала их под повязкой. Молодая женщина ощутила горечь во рту. Она боролась с желанием пощупать живот руками. «Я поела из адской печи». Пот выступил у Кошечки на лбу и тут же остыл в холодном горном воздухе.

Узкая дорога становилась все более крутой и неровной по мере того, как ввинчивалась в изрезанные ущельями горы к северу от Кары. Густые кроны придорожных криптомерий не пропускали свет звезд, а луна уже зашла. Только мерцающий свет фонарей освещал каменистую тропу и отражался от свода ветвей над головами путников. Тени слуг, несших фонари, качались у них за плечами, как черные призраки. Несмотря на темноту, носильщики двигались с удивительной скоростью.

Возможно, они спешили так потому, что, когда замок князя Хино почти скрылся из глаз и лишь самая высокая башня его еще виднелась в лунном свете, Хансиро приказал скороходам остановиться, прошел вдоль паланкинов и поговорил с каждой парой носильщиков отдельно.

Он не сказал этим людям о своих подозрениях. Он просто предложил им денежную награду, если они доберутся до Цутиямы раньше срока, а потом пригрозил, что тот, кто попытается замедлить продвижение княжны Асано, начнет свое следующее воплощение в качестве пищи для рыб в ближайшем глубоком ущелье. Носильщики знали, что по пути им встретится много таких расщелин: дорога витками поднималась вверх, в уединенную плодородную долину реки Кацугава, название которой означало «порожистая». Возможно, для Кошечки было даже лучше, что ночь не позволяла ей обозревать окрестности за окнами паланкина: скалы, поднимавшиеся над дорогой, были такими отвесными, что казалось, будто они валятся на путников под собственной тяжестью. Люди, их поклажа, их мелкие помыслы, их рассуждения о жизни и смерти казались ничтожными рядом с этими громадами.

Горячее желание носильщиков угодить Хансиро приносило результат – паланкины вовсю раскачивались и тряслись. Носилки Кошечки были достаточно просторны, чтобы она могла лечь, правда, садиться потом пришлось бы с большой осторожностью. Но молодая женщина боялась уснуть. Всю ночь Кошечка крепко держалась за тряпичную петлю, привязанную к каркасу потолка, но это плохо помогало. Ее плечи и колени покрылись ушибами. Мышцы живота болели от усталости. Кошечка постоянно напрягала их, чтобы сидеть прямо. Подобранные под туловище ноги ничего не чувствовали, словно две упавшие каменные колонны.

И ко всему еще добавился бред, непрошеные и неприятные видения – Изанами, Изанаги, мушиные личинки…

Когда под окном Кошечки послышались чьи-то тяжелые шаги, она поначалу решила, что это снова галлюцинация. Но потом она дала возникшему из ничего топоту более разумное объяснение. Князь Хино лгал. Он все-таки решил ее уничтожить. Когда заговор с погоней по крышам провалился, князь решил расправиться с ней в этой дикой глуши, где живет одна нечистая сила, и теперь его убийцы гнались за ней.

Кошечка положила свободную руку на рукоять кинжала, готовясь вынуть его из ножен, и сосредоточилась на том, чтобы открыть глаза, которые, казалось, совсем недавно закрыла, стараясь прогнать дурные видения. Когда молодая женщина смогла наконец разлепить веки, то увидела, что уже наступило утро. Солнце еще не поднялось над горами, но темнота отступила, вытекла прочь из паланкина, и его объем заполнил сочный цвет зелени шелковой обивки. В бледном утреннем свете шелк переливался и колыхался, как водоросли над водой. Княжна Асано едва не закричала от облегчения. Если она должна умереть, ей будет легче расстаться с жизнью при свете дня.

– Вам письмо, ваша светлость! – В щель между занавесками просунулась бамбуковая палка. Рядом с паланкином бежал вчерашний доверенный слуга князя Хино. Он тащил на себе слишком много жира, и это его тяжелые шаги встревожили княжну.

Молодая женщина взяла письмо, вложенное в лист бумаги, и палка исчезла. Толстяк остановился, чтобы отдышаться. Как только он перестал двигаться, холодный ветер остудил пот на его теле. Тяжеловесный слуга моментально продрог и, стараясь согреться, вновь затрусил возле носилок.

Вскоре маленькая процессия должна была добраться до деревни, стоявшей на границе владений ближайшего соседа и союзника князя Хино. От нее слуга мог повернуть обратно. Толстяк с тоской подумал о своем крошечном домике у стены замка своего господина и о своей постели – стопе толстых одеял. Он решил, что перед тем, как лечь спать, попросит жену подать ему рис и чай и смазать бальзамом натруженные, покрывшиеся водяными мозолями ступни.

Кошечка прижала полученный пакет к бедру и попыталась сорвать печать, но письмо скользило из стороны в сторону, качаясь вместе с паланкином, и она никак не могла просунуть под восковую нашлепку ноготь. Вынимать вторую руку из потолочной петли было бесполезно: ее пальцы так долго пробыли в одном положении, что теперь, конечно, затекли и не гнутся, словно когти.

Кисть Кошечки нервно дрожала, когда женщина разворачивала плотную, но гибкую бумажную обертку письма. Потом княжна Асано раздвинула занавески, впуская в паланкин утренний свет, и увидела, что в пакет вложено стихотворение.

Должно быть, Хансиро написал эти строки перед отъездом из дома князя Хино, и передал их только теперь потому, что дожидался последней четверти часа Тигра, когда станет достаточно светло. Борясь с толчками, молодая женщина разобрала текст, хотя от напряжения у нее заболели глаза.

Это было стихотворение, написанное за тысячу лет до нее по случаю того, что принц Кару ночевал в этой провинции. Там говорилось:

 
Не могут ли путники
На перевале Судзуки
Мирно уснуть,
Вспоминая прошлое?
 

Но Хансиро внес одно изменение в текст. Вместо «на перевале Судзуки» он написал «на равнине Аки». Кошечка снова закрыла глаза, чтобы ослабить вспышки резавшей их боли, и попыталась последовать совету любимого.

Если бы Хино хотел их убить, он мог бы попросту приказать носильщикам сбросить путников в пропасть, думала она. Мало кто вообще знает, что дочь князя Асано живет на свете, а большинство знающих считает, что она давно умерла, так что Хино мог бы покончить с ней совершенно безнаказанно.

И все-таки Хино слишком легко уступил просьбе Кошечки отправить ее в Эдо. Тут кроется какой-то обман.

Если Хино хочет помешать ей принять участие в заговоре Оёси, он попытается задержать ее в пути. И устроит засаду как можно раньше, ибо чем дальше Кошечка уйдет от мест, где он имеет власть, тем труднее ему будет это сделать.

Один из способов задержать Кошечку – не подготовить сменных носильщиков в Цутияме. Но князь просто опозорится перед соседями, если его паланкины прибудут на станцию, а там не окажется тех, кто понесет их дальше. Князь Хино уже попал в смешное положение, разыграв нападение ниндзя на свой дом, и Кошечка сомневалась, что он рискнет еще раз «потерять лицо».

Другой возможный хитрый прием – устроить задержку на заставе Сэки. Но тогда князь опять же опозорит себя и к тому же впутает в свои дела власти. Нет, Хино для таких трюков слишком хитер.

Скорее всего, он пошлет людей разыграть нападение грабителей и распугать носильщиков. В это время года дорога Токайдо переполнена проезжающими: многие князья в сопровождении больших свит едут в Эдо, чтобы провести новогодние праздники со своими семьями. Кошечка понимала, что на землях соседа Хино вреда ей не причинят: князь постарается не дать пищу для издевательских баек зубастым сплетникам, и так уже рассуждающим о том, что он не хозяин в своем поместье, и не подвергнет подобному риску своих друзей. А вот перевал Судзуки, по слухам, очень дурное местечко. И никто не упрекнет Хино, если таинственная монахиня и ее спутник попадут там в засаду.

– Кланяйтесь! Кланяйтесь! – закричали глашатаи впереди носилок. Носильщики замедлили сумасшедший бег, и паланкин стал ритмично трястись с такой силой, что у Кошечки заныли зубы.

Край солнца наконец поднялся над горами, и под его лучами желтая шелковая кисея занавесок приобрела ту бледно-золотистую окраску, какая бывает у слабого ячменного чая в свете огня. Кошечка выглянула в окно и огляделась.

За ночь деревья и скалы припорошил снег. Со всех сторон дороги в небо вонзались белые, как зубы обезьяны, остроконечные вершины горной цепи Касуга. Деревня на границе безопасных для Кошечки владений была бедной. Над крышами шатких хижин, разбросанных по крутому склону горы, поднимались тощие струйки дыма. Казалось, эти лачуги вот-вот соскользнут с крутизны, скатятся по узкой ложбине и свалятся в реку, журчащую далеко внизу. А если они и удержатся на своих местах, снег скоро засыплет их до самых карнизов. Над крышами хижин возвышались покрытые соломой поленницы.

Здесь дорога делала поворот, и Кошечка увидела сложный танцевальный шаг доверенного лица князя – рука выбрасывается вперед, противоположная нога назад, туловище принимает горизонтальное положение, словно человек плывет по разреженному горному воздуху. Толстяк вбежал в глухую деревушку с такой, торжественностью, словно вступал в ворота императорского дворца, распугав при этом кур и заставив опуститься на колени нескольких местных жителей – тех, кто оказался на улице и не успел спрятаться.

Толстяк повернул свой должностной жезл и высоко подбросил его. Когда этот символ власти, крутясь, взмывал в воздух, густая бахрома из конских волос на набалдашнике взвивалась, словно охваченная вихрем. В следующее мгновение слуга князя Хино подхватил свой жезл, бахрома вздыбилась и задрожала. Доверенный слуга князя гордо зашагал дальше – дать распоряжения деревенскому старосте, который простерся перед ним на снегу лицом вниз. Толстяк велел, чтобы знатной путешественнице и ее сопровождающему были наскоро поданы холодная ячменная каша и просяной чай.

Носильщики опустили паланкины в рощице, окружавшей маленький алтарь Инари-сама, божества риса. Мокрые от пота мужчины сели на пятки, дрожа на холодном ветру, и обхватили себя руками, пытаясь хоть немного согреться. Тугие, как канаты, мышцы их икр дрожали, а лица исказились от напряжения: ночной бег дался носильщикам нелегко.

А до городской управы Цутиямы, где их ждут сменщики, целых два ри пути.

– Вы можете выйти, моя госпожа? – с поклоном спросил Хансиро, открывая дверцу паланкина.

– Если бы мои ноги изрезали на палочки для еды, я бы этого не заметила, – ответила Кошечка.

Она прикрыла лицо рукавом и сумела улыбнуться Хансиро, но только глазами. И вовсе не от застенчивости: Кошечка пыталась справиться с приступом тошноты, но уже чувствовала отвратительный вкус рвоты в горле.

Потом княжна Асано обняла Хансиро за шею и на тяжелых и негнущихся, словно поленья, ногах доковыляла с его помощью до кустов. Холодный ветер немного оживил ее, но этого оказалось мало. Пока усталая путница, тужась, извергала из себя едкую слюну и желчь, Хансиро с нежной заботой держал руку у нее на спине. Когда рвота прекратилась, он подал Кошечке свою пачку бумажных платков.

– Ты можешь ехать дальше? – тихо спросил он.

– Да. – Она прислонилась к кедру и жадно, словно воду из горного родника, глотала холодный воздух.

Жена старосты подошла к ним с чашкой просяного чая, которым Кошечка прополоскала себе рот. Потом Хансиро оставил свою спутницу, чтобы она могла заняться теми утренними нуждами, которые не требуют посторонних глаз, и подошел к краю ущелья. Там он ослабил пояс и помочился в пропасть.

Сидя на корточках, Кошечка увидела на земле ледяные пластинки, покрытые сложным, но странно знакомым узором. Наледь облепила листья бамбука белым коконом, на котором отпечатался их рельеф до последней, тонкой, как нить, прожилки. Потом эти оттиски отвалились от своих оригиналов и усыпали землю – идеальные копии листьев, прозрачные и хрупкие. Кошечка заплакала – ей стало жаль этой совершенной и такой непрочной красоты.

ГЛАВА 74
Удар по траве

Правую руку Хансиро держал на рукояти своего меча. Левую он высунул из ворота куртки и поскреб пальцами щетину на подбородке, потом провел ладонью по уродливой корке, покрывшей подживающую рану на щеке. После бессонной ночи его веки покраснели, а глаза налились кровью, так что вид у него был страшен, а взгляд – грозен.

Этим взглядом воин из Тосы пронизывал сидевших перед ним полукругом на пятках новых носильщиков, словно сокол, который следит с высоты за выводком жирных мышей. Над головами носильщиков возвышались, опираясь на жезлы, глашатаи, которые должны были сопровождать паланкины, – один впереди, другой сзади, а за их фигурами виднелась поднимавшаяся к перевалу Судзука дорога Токайдо, заполненная путниками, как всегда рано утром. Весело звенели колокольчики вьючных лошадей.

– Если хоть один из вас сбежит, я сделаю ваших жен вдовами, а детей сиротами, – голос Хансиро был чуть громче шепота, но действовал лучше любого крика.

Воин из Тосы подождал несколько мгновений, давая носильщикам время вдуматься в его слова. Эти люди ожидали паланкины князя Хино во дворе дорожной управы Цутиямы. Человек, которого князь послал вперед, выбрал их из числа местных носильщиков. Они не являлись слугами князя Хино, и новые глашатаи не были переодетыми самураями. Теперь, если придется защищаться, Хансиро и Кошечка могут рассчитывать только на себя.

– Но если в полдень мы попадем в Камэяму, вы получите награду.

Краем глаза Хансиро увидел, что Кошечка вернулась из придорожного отхожего места. Шарф монахини, скрывавший бритую голову, не давал разглядеть ее лицо, когда она садилась в задний паланкин, притулившийся у обочины. Хансиро негромко прикрикнул на носильщиков, те вскочили на ноги, подбежали к носилкам и заняли свои места у опорных шестов.

– Хо-йой-йой! – носильщики палками взвалили шесты на мозолистые плечи. Паланкины, качаясь, двинулись вперед, но один из них остался пустым: Хансиро предпочел бежать за спиной переднего глашатая.

К тому времени, как воин из Тосы преодолел первый из двух ри почти отвесного участка дороги от Цутиямы до Саканосито, сердце бешено колотилось у него в груди, а икры сводила болезненная судорога, но Хансиро не обращал на это внимания – он ужасно устал от тесноты носилок.

Туман, который дотягивался до равнины лишь отдельными завитками, словно нащупывая себе путь, по мере подъема становился гуще. У висячего моста, перекинутого через самое глубокое из ущелий на обходном пути, он превратился в плотную пелену. Путники, ожидавшие очереди, чтобы переправиться на ту сторону, с поклонами расступились перед знатными путешественниками.

Когда Кошечка выглянула из окна паланкина, ей почудилось, что весь мир сжался до этого клочка земли, окруженного туманом, а эти люди рядом – последние, кто уцелел из человеческого рода.

У входа на мост носильщики остановились, и Кошечка смогла выйти. Она отвязала от стенки паланкина широкополую шляпу и надела ее поверх покрывала. Потом молодая женщина сняла с опорного шеста нагинату, отошла назад и встала за спиной заднего глашатая. Хансиро лишь скользнул по ней взглядом, но этого было достаточно. Кошечка поняла: он рассчитывает на ее помощь, когда понадобится удерживать носильщиков от бегства.

Хансиро ступил на длинные, связанные веревками бамбуковые планки – настил моста. Впереди него шли пятеро крестьян, таща на деревянных каркасах тяжелые тюки с рисом и вязанки дров. За крестьянами двигались два носильщика с легким каго, за ними брел их спешившийся седок. Со стороны Саканосито подходила большая группа паломников, среди них несколько женщин. Планки настила все время стучали друг о друга, а плетеные бамбуковые канаты, на которых висел мост, скрипели под тяжестью людей и чуть раскачивались от ветра.

Мост висел как перевернутая арка над застланной клубящимся туманом пропастью. С обеих сторон над ним возвышались стены скал. Ущелье выглядело так, словно его до краев наполняла жидкая дымящаяся рисовая каша. Хансиро спокойно дошел до середины моста и только тогда сумел разглядеть пятерых подозрительного вида ронинов в поношенной одежде, ожидавших чего-то на противоположной стороне ущелья. Воин из Тосы улыбнулся: до чего же легко угадать действия князя Хино!..

Но против него выступало только пять человек с мечами. Это задело гордость Хансиро: дешево же князь оценил его боевое мастерство и уж совсем не принял в расчет княжну Асано. Хино явно решил, что она прихватила с собой нагинату лишь как женскую безделушку: зеркало или черепаховый гребень. Возможно, он счел, что князь Асано не нашел нужным обучить свою побочную дочь самозащите.

– Стоять! – крикнул главный из пятерки, подходя к планкам моста.

Перевал Судзука пользовался дурной славой, и прохожие, двигающиеся по мосту в сторону Камеямы, не стали терять времени даром – они повернулись и бросились назад, расталкивая тех, кто шел им навстречу.

– Наши враги только наемники предателя Хино! Остальные могут идти спокойно! – крикнул предводитель ронинов.

Никто, конечно, не поверил ему. Женщины закричали. Впереди Хансиро образовалась пробка. Носильщики каго, поддавшись общей панике, тоже попытались повернуть назад, но их опорный шест застрял в плетеных веревочных перилах моста.

То, что Хансиро, монахиня в белом и их люди не отступали, как будто привело главного ронина в бешенство. Он вынул из ножен короткий меч и стал медленно перерезать им один из двух главных канатов, на которых висел мост. Это выглядело жутко, но делалось явно напоказ.

Страх путников превратился в истерику. Каждый стал прорываться через толпу, хватаясь за одежду соседей. Владельцы каго перерезали веревки, привязывавшие шест к верху корзины, и столкнули его в пропасть через отверстие в веревочном плетении моста. Длинная палка мгновенно исчезла в тумане. Один из двоих носильщиков взвалил легкий бамбуковый кузов себе на спину. Делая это, мужчина едва не полетел вслед за шестом – так сильно пихали его протискивающиеся мимо люди.

Хансиро подал своим носильщикам и глашатаям знак отодвинуться в сторону и пропустить бегущих. А ронин, хищно оскалившись, продолжал пилить канат мечом.

– Он только запугивает нас, – сказал Хансиро носильщикам, но понял, что они не поверили ему, и добавил: – А если бы он и грозил всерьез, помните: вы всегда можете ухватиться за мост, когда он начнет падать, а вот от моего «Цирюльника» вам не уйти, – он слегка потянул меч из ножен, показав узкую полоску стали, а потом сильным толчком вернул его на место. Железная пластина, защищавшая рукоять, угрожающе стукнула о лакированный край ножен, и туман словно усилил этот зловещий звук.

Наконец мимо маленького отряда протиснулись все, кроме несчастного носильщика с каго на спине, которого уже покинули напарник и седок. Бедняга, разинув рот и выпучив глаза, следил за тем, как Хансиро медленно подходит к нему. Носильщик понял, что со своей громоздкой ношей не сможет обойти паланкин, и взглянул назад. Ронин по-прежнему перепиливал канат.

– Слава Амиде Будде, – прошептал носильщик священную фразу. Он повторял ее раз за разом, не останавливаясь даже затем, чтобы набрать воздух в грудь. Позаботившись таким образом о своей бессмертной душе, носильщик стал придумывать, как спасти каго, дававшее ему средства для земного существования.

Кошечка посчитала ниже своего достоинства выпустить из рук нагинату, чтобы схватиться за веревки качающегося моста. Она расставила ступни примерно на ширину плеч, прочно уперлась ими в волнистую поверхность бамбукового настила и согнула колени, чтобы ее ноги пружинили в ответ на колебания моста. Молодая женщина стояла как моряк на качающейся палубе во время шторма, и ветер развевал ее белое одеяние и шарф.

По привычке Кошечка оглянулась назад, чтобы ободрить Касанэ. И тут же вспомнила стихотворение, которое гонец передал ей через окно паланкина в Цутияме. Оно было написано четким, похожим на детский, почерком дочери рыбака.

 
Туман, встающий
Над высокими горами
Утром вокруг Вас, —
Это грустные вздохи
Той, кто осталась дома.
 

Древние верили, что мысли тех, кто остался дома, сопровождают дорогих им людей в пути. И сейчас Кошечка почувствовала, что Касанэ рядом. «Привет твоей душе, старшая сестра», – подумала она.

Кошечка была рада, что Касанэ сейчас в безопасности. Ее молодой человек женится на ней, и Касанэ народит ему детей, шумных, как летние мухи. Пройдет время, и она станет вспоминать свою бывшую госпожу только в предписанные обычаем дни траура.

Кошечка увидела, что владелец каго в отчаянии свесил свою корзину через край моста. Прижимаясь грудью к канатам перил, он боком прошел мимо паланкинов и радостно пронес свою ношу над головами смертельно напуганных коллег. Ронин на другой стороне пропасти наконец перерезал канат, и половина моста по всей длине накренилась так резко, что стоявшим на нем людям едва не сделалось плохо. Носильщики и Кошечка скользнули по настилу и оказались прижатыми к веревочным перилам на нижней ее стороне. Кошечка поднялась на ноги первой.

Когда носильщики повернулись к страшному ронину спиной, готовясь к бегству, княжна Асано уже стояла перед ними на одном колене, выставив другую ногу перед собой, и угрожала отступающим занесенной над головой нагинатой. Концы монашеского покрывала развевались на ветру. Губы Кошечки растянулись в улыбке, напоминавшей оскал сумасшедшей. Оёси был прав, когда сказал ей, что искусство боя на мечах приводит человека туда, где жизнь борется со смертью.

Кошечка считала возможным, что Хино все же решил ее убить, но не боялась смерти. Мысль, что сейчас она полетит в крутящуюся пустоту, зиявшую у нее под ногами, наполняла ее восторгом. Она и ее любимый умрут вместе и будут вечно жить в раю!

В тот момент, когда Кошечка мечтала о рае, ее носильщики не сомневались, что попали на службу к двум весьма злобным чертям. Вытаращив глаза и что-то испуганно бормоча, они попытались тащить паланкины вперед по накренившемуся мосту. Кошечка решила, что эти люди зашли слишком далеко, чтобы отступать, и теперь встанут на сторону Хансиро. Но каким бы умелым воином ни был ее любимый, в бою против пятерых противников ему потребуется ее помощь. И молодая женщина стала подниматься по наклонному качающемуся полотнищу. Носильщики взглянули вниз, на пропасть у себя за спиной, и поспешили вслед за ней.

Ронин так же медленно перерезал второй канат, когда Хансиро встал перед ним. Устрашающий вид наемника не обманул воина из Тосы. Судя по одежде, предводитель пятерки переживал трудные времена, но его короткий меч выглядел неплохо и был прекрасно наточен. Этот человек мог бы перерубить канат одним взмахом клинка, а не устраивать представление.

Хансиро вспомнил одну из бесконечного множества крестьянских присказок Касанэ: «Ударишь по траве, напугаешь змею». Это означало, что в иной ситуации нужно выкинуть что-то необычное и этим сбить с толку противника. «Вот именно так и пора поступить», – подумал он.

Хансиро сложил руки на груди, запрокинул голову и засмеялся. Он хохотал весело и от души. Уже десять лет он не смеялся так громко.

– Кончай дурить!

Предводитель пятерки зло смотрел на него. Хансиро читал мысли этого человека в его раскосых, с красными прожилками, глазах так же легко, как если бы они были написаны на свитке, который медленно разворачивался перед ним. Ронин не имел приказа убить Хансиро, а если бы даже и имел, не нашел бы в себе сил напасть на смеющегося человека.

Смех Хансиро был таким заразительным, что Кошечка тоже начала смеяться. Не в силах остановиться, она уперлась в настил моста древком нагинаты, вцепилась в свое оружие, чтобы не упасть, и хохотала, пока у нее не заболели бока и не потекли по щекам слезы.