Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 45 страниц)

Хара и Масё после долгого совещания с Оёси повернулись и скрылись за воротами. Советник остался один. Он сидел на своем складном стуле среди утоптанного снега и выглядел спокойным, как воплощение Будды, но казался очень одиноким. Словно все его друзья разом отвернулись от него. Словно он, главный зачинщик этой схватки, был почему-то отстранен от участия в ней. Неужели Кира ускользнул? Неужели все труды и старания Оёси были напрасны?

– Они подходят, – вдруг произнес Хансиро.

Кошечка повернулась, посмотрела туда, куда глядел воин. Она увидела похожую на гребень дракона тень, двигающуюся через мост со стороны округа Фукагава. В квартал Хондзё входил отряд лучников. Их было около тридцати, но стрелки князя Уэсудзи считались лучшими в стране, а ронины из Ако теперь, верно, еле держались на ногах от усталости.

Кошечка протянула руку к железному пруту, висевшему рядом с большим колоколом, но Хансиро остановил ее руку.

– Если мы ударим в колокол, воины Оёси схватятся с отрядом Уэсудзи. Глава школы «Новая тень» писал, что когда воины достигают вершины в искусстве боя на мечах, меч становится им не нужен.

– Что же ты предлагаешь?

– Применить силу убеждения. Я спущусь и поговорю с ними, а тебе лучше остаться здесь.

Кошечка обошлась без слов: достаточно было одного взгляда, чтобы Хансиро понял ее ответ. Воин из Тосы улыбнулся, он и не рассчитывал всерьез, что она останется в стороне.

– Если они убьют нас, мы, по крайней мере, их задержим, – сказал он.

Вдруг на крышах домов, расположенных вдоль пути лучников, бесшумно возникли черные тени.

– Ты же сказал: Тюбэй дал слово, что его люди не вмешаются в бой.

– Они там не для того, чтобы сражаться, – ответил Хансиро, уже спускаясь по лестнице. – Мы используем их как шашки на доске для го – окружим противника и закончим игру вничью.

Таща Кошечку за собой, Хансиро побежал по задворкам, мерзко вонявшим мусором и нечистотами. Они выскочили на главную улицу Хондзё и замерли в ожидании. Тень капюшонов скрывала их лица.

Лук Хансиро висел у него за спиной, тетива была спущена, а мечи воина оставались в ножнах. Кошечка держала нагинату, лезвие которой оставалось вертикальным и покоилось в чехле, конец древка упирался в сугроб.

Когда отряд лучников приблизился к мнимым пожарным, Хансиро заговорил:

– Друзья, мы не враги ни вам, ни вашему господину.

– Мы выполняем приказ, – ответил начальник отряда. Это был воин средних лет, явно очень умелый боец. Уроженец северной Ёнэдзавы, он не слишком жаловал столичных самураев. В Хансиро он сразу распознал равного себе, а такие бойцы встречались в Эдо не часто.

Хансиро подошел к самураю совсем близко, чтобы иметь возможность говорить тихо, и кивком указал вверх. На светло-сером фоне небес были четко видны силуэты почти сотни бойцов-отокодатэ, стоявших на гребнях крыш. Люди Тюбэя специально встали так, чтобы лучники увидели их оружие – деревянные молотки, плотницкие топоры и крестьянские косы. В боковых улочках заскрипели, закрываясь, ворота.

Начальник отряда понял, что его воины могут оказаться в ловушке: здесь, между двумя сплошными рядами фасадов, им некуда будет двинуться, если противник нападет на них. Ему придется выбирать, биться с мужиками или отступить. Ни то, ни другое его не радовало.

– Вам приказано прийти на помощь некоему князю. Но я уверен, что ваш господин совсем не желает, чтобы вы пачкали свое оружие в крови этого мужичья.

– Это правда, – согласился начальник отряда. Он действительно получил указание не поднимать шума на улицах.

– Этот невежественный сброд из Хондзё – вспыльчивые и непредсказуемые люди. И они имели наглость заинтересоваться этим делом. Мне кажется, если вы сделаете хотя бы один шаг вперед, они нападут.

Хансиро видел, что начальник отряда не боится шайки безродных ремесленников и не считает своего собеседника трусом. Кроме того, они оба помнили, что правительство запрещает посторонним вмешиваться в сведение семейных счетов. К тому же существует указ, который гласит, что «возмездие врагу не должно сопровождаться бунтом»… А эти мати якко большие мастера бунтовать.

– Я… – заговорил было начальник лучников, но тут же умолк, тяжело вздохнул и поклонился.

Кошечка и Хансиро поклонились в ответ ниже, чем он, чтобы придать достоинство его отходу. Пока они кланялись, начальник отряда резко повернулся на одной ноге и зашагал туда, откуда пришел. Его подчиненные повторили тот же маневр и последовали за командиром.

Кошечка тут же развернулась в противоположную сторону и побежала на север – к дому Киры. Когда до него оставалось совсем немного, она услышала пронзительные свистки – один, затем второй. Потом раздался радостный крик. Воины Оёси нашли Киру.

ГЛАВА 79
В борющихся почках живет весна

Когда Кошечка подбежала к воротам, перед ними уже волновалась целая толпа слуг и самураев из отрядов соседей Киры. Люди, толкая друг друга, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что происходит во дворе. Оёси со складным стулом исчез. Кошечка прислонила свою нагинату к стене и, не раздумывая, шагнула в синеющий за воротами полумрак.

Хансиро открыл было рот, чтобы окликнуть ее, но потом решил, что разумнее промолчать. Месяц назад княжна Асано отправилась в путь одна, и будет справедливо, если она в одиночестве его и завершит. Поэтому Хансиро не стал даже пытаться остановить княжну Асано и не пошел за ней следом.

В воротах Кошечка остановилась и огляделась. Тишина окутывала двор, который стал прибежищем недвижных тел. Бледный свет раннего утра позволил Кошечке с облегчением разглядеть, что на одежде убитых и раненых воинов нет белых треугольников опознавательных знаков мстителей из Ако. В противоположном конце двора находились служебные помещения и «передние» приемные дома Киры. Все внутренние перегородки этих помещений были выдавлены или повалены, и Кошечка видела длинные ряды комнат, уходящие в темноту, – там, внутри, все еще царила ночь.

В тени ворот лежал священник-воин, все еще сжимавший меч в мертвой руке. Он, должно быть, погиб одним из первых. Возможно, он читал утренние молитвы и поэтому не спал в час Тигра.

У Кошечки не было времени задумываться над тем, что могло связывать этого убитого с Кирой. Она сбросила плащ пожарного, стащила с мертвеца верхнюю одежду и, накинув ее на себя, сняла повязку со своей бритой головы – превратилась в молодого священника. Чтобы завершить перевоплощение, Кошечка вынула у мертвеца из-за пояса четки и продела в них свои ладони.

Перебирая четки и молясь об упокоении душ убитых в ночном бою, княжна Асано медленно прошла через двор и поднялась по ступеням, и так сосредоточилась на том, что происходило внутри дома, что, проходя мимо лежавшего на террасе убитого воина, наступила в лужу крови. И когда дочь князя Асано шла по разоренному жилищу врага, ее сандалии оставляли на татами алые следы.

Кошечка обходила груды сломанных потолочных панелей, разорванных расписных ширм, усыпанных истолченной в пыль штукатуркой. В конторке управляющего Киры на полу валялись счетоводные книги, их страницы бесстыдно желтели среди перевернутых письменных столиков. Свиток, висевший в токономе приемного зала, был сорван со стены, лакированный алтарный шкафчик лежал на боку, а его содержимое было растоптано.

Разоренный дом Киры казался Кошечке прекрасным, как райский сад. Следы разрушения, подтверждающие акт свершившегося возмездия, умиротворяли ее гневную душу и успокаивали княжну Асано точно так же, как когда-то ее успокаивало журчание текущей по камням воды в материнском саду.

Кошечка шла на плач женщин – в личные покои княжеской семьи, где, скорее всего, прятался Кира. Но в коридоре, который уводил в заднюю часть дома, не было ни одного человека. Куда же ушли воины ее отца?

В противоположном конце коридора следов разрушений стало еще больше. Кошечка шла по грудам располосованных одежд, распоротых тюфяков и спутавшихся тонких, как паутина, шелковых нитей, вывалившихся из подкладок. Под ногами ее хрустели тонкие изящные вещи, ставшие мусором, – фарфоровая и лакированная посуда, принадлежности для курения, оболочки фонарей и осколки безделушек. Все сундуки, в которых мог укрыться человек, были расколоты в щепки, а их содержимое раскидано по полу. Жаровни были перевернуты, но Кошечка заметила, что кто-то старательно потушил в них огонь: в комнатах стоял запах мокрого древесного угля, и рядом с жаровнями по полу растекались лужи серой от пепла воды. Воины Оёси позаботились, чтобы пожар не уничтожил дом Киры раньше, чем они найдут его хозяина.

Деревянные щиты, закрывавшие выход в сад в конце одного из коридоров, были выбиты из пазов и теперь лежали рядком, образуя покатые сходни с пола-помоста на землю внутреннего двора. Кошечка представила себе, как воины из Ако ударами ног проламывали эту стенку. Шагая по этому коридору, она услышала гул возбужденных голосов. Дойдя до пролома в стене, княжна Асано выглянула во двор, скользнула взглядом по семейному алтарю и стоявшим рядом с ним маленьким ториям и за ними увидела то, что искала.

Оёси и его воины толпились у задней стены двора. Они плотным полукольцом обступили маленький навес из тех, под которыми обычно хранят древесный уголь. Навес возвышался над грудами хлама, натащенного сюда садовниками. Там валялись обломки лестниц, шестов, остовы пыльных корзин, ошметки циновок и связки изодранных соломенных веревок. Человеку высокого статуса было бы позорно скрываться в таком месте.

С бьющимся сердцем Кошечка вглядывалась в толпу, пытаясь понять, что происходит. Вдруг все, кто стоял вокруг навеса, отхлынули от него, и в центр образовавшегося круга вышли несколько воинов. Кто-то поднял копье, и мужчины радостно закричали, поздравляя друг друга с победой. На длинное и узкое, как лист ивы, острие копья была насажена окровавленная голова. У Кошечки зазвенело в ушах от дикой, бешеной радости. Не могло быть ни малейшего сомнения – это голова князя Киры!

Княжна Асано отступила назад в темноту комнат и снова пошла по пути крови и разрушений. На этом пути она не встретила ни одного человека, но ее по-прежнему сопровождал плач женщин, доносившийся из какой-то дальней комнаты.

Хансиро был поражен: его любимая, войдя в ворота усадьбы врага укротителем огня, вышла из них в обличье священника. Ее прекрасное лицо было бесстрастно, но глаза сияли торжеством победы. Дочь князя Асано взяла свою нагинату и спокойно встала рядом со своим возлюбленным и защитником. Они стали ожидать появления сорока семи ронинов из Ако.

Наконец Оёси вывел на улицу свой усталый отряд. Толпа зашумела. Одежда воинов из Ако была порвана и испачкана кровью. Раненые бойцы опирались на плечи своих товарищей. Кое-кто из стариков пошатывался от изнеможения. Онодэра Дзунай – окровавленный лоскут перевязывал его седую голову – выступил вперед.

– Князь Кира Кодзукэ-но сукэ Ёсинака мертв. Мы успокоили душу нашего господина, Асано Такуми-но Ками. Мы не хотим вреда никому другому, – объявил Онодэра и вернулся к товарищам.

Воины из Ако построились по дворе. Впереди колонны встали двое воинов с копьями и боец, который нес на шесте ларец с завернутой в широкий рукав шелкового халата головой Киры. Несколько воинов заняли места за ронином с ларцом в качестве почетной стражи. После них в одиночестве встал Оёси, за ним его сын Тикара, поддерживавший семидесятисемилетнего старца. Зазвонил колокол соседнего храма, отмечая час Зайца. Оёси остановился перед Кошечкой и улыбнулся ей:

– Химэ, я никогда не знал, что вы так похожи на святую.

Кошечка дотронулась кончиками пальцев до черного ежика на своей голове, и шары ее четок стукнули друг о друга.

– Куда вы пойдете теперь, сэнсэй?

– Если нас никто не остановит – в храм «Весенний холм». Там мы сожжем благовония, положим этот дар на могилу нашего князя и расскажем ему о своих слабых стараниях выполнить небольшую часть нашего долга перед ним.

Оёси достал из куртки два сложенных листа бумаги. Он не предполагал, что сможет сам передать их княжне Асано.

– Я глубоко сожалею, что не могу задержаться в пути, чтобы повидаться с вашей матерью, – советник протянул Кошечке письма. – Одно из них для вас. Не могли бы вы передать вашей матери другое?

Кошечка приняла письма обеими руками и низко поклонилась. Прежде чем она успела выпрямиться, Оёси вернулся на свое место в строю, и сорок семь воинов зашагали по снегу навстречу мерцанию заходящей луны.

Кошечка стояла, согнувшись в поклоне, и глядела на удаляющиеся спины воинов, пока верные самураи князя Асано не скрылись из глаз.

Лишь после того, как последний из мстителей исчез за углом, а скрип снега под сандалиями отряда и перезвон оружия затихли вдали, Кошечка взглянула на письма. На одном княжна Асано увидела имя матери и почувствовала такую сильную тоску по ней, что у нее заныла грудь. Она поняла, что теперь может, ничего не опасаясь, увидеться с матерью и няней.

Крошечный домик, где они жили, теперь казался ей огромным, как дворец. По дороге туда она купит древесного угля, наполнит им все жаровни и согреет там каждый уголок. И еще пошлет записку Касанэ в «верхний» дом князя Хино.

Молодая женщина взглянула на второе письмо. Оно было адресовано «той, кто желает цветов». Кошечка почти забыла это свое прозвище, взятое из первой строки старинного стихотворения. Так учитель Оёси прозвал ее в детстве за то, что она каждую весну просила его отвезти ее посмотреть на цветы вишен в Мукодзиму, на берег Сумиды.

Дрожащими пальцами молодая женщина развернула лист и прочла предназначенное ей стихотворение, держа бумагу так, чтобы текст письма прочел Хансиро. Почерк Оёси был таким родным и знакомым! Княжна Асано словно встретилась с дорогим другом, которого она долго не видела, но с которым теперь может не расставаться до конца своей жизни.

«Помни: внутри борющихся почек на ветвях среди заснеженных гор живет весна», – писал Оёси.

– Моя госпожа, – прозвучал за спиной молодой женщины знакомый голос.

Кошечка повернулась и увидела Гадюку и Холодного Риса. Носильщики низко поклонились княжне:

– Мы к вашим услугам и готовы отвезти вас куда угодно.

– Куда ты хочешь поехать? – тихо и ласково спросил Хансиро.

– Домой, – ответила Кошечка.

Эпилог

Мстители провели этот день в Сэнгакудзи. Затем их допросил правительственный инспектор. Оёси, его сын Тикара и еще четырнадцать воинов из отряда были отданы под охрану князю Хосокаве, а остальные самураи из Ако – трем другим князьям. В домах этих князей мстители ожидали, пока правительство решит их судьбу. С ними обращались как с почетными гостями, а в это время весь Эдо спорил о них. Властям было подано множество просьб сохранить жизнь воинам князя Асано, так как они в своих действиях оставались верны духу Пути воина – кодексу самурайской чести. Через шесть недель правительство наконец вынесло приговор.

Большой Правительственный совет учел смягчающие обстоятельства и позволил верным ронинам из Ако умереть как самураям, а не как преступникам. Члены совета явно согласились с могущественным настоятелем храма Уэно, который заявил, что если ронины из Ако останутся в живых, они в будущем могут совершить что-нибудь, оскверняющее чистоту их деяния. Знатнейшие князья Японии собрались в саду князя Хосокавы, чтобы присутствовать при исполнении приговора.

Кошечка и Хансиро пришли туда раньше других. Скрытые бамбуковой ширмой, они наблюдали печальный обряд через вплетенную в нее решетку. Вишня рядом с ними была покрыта белыми цветами, но княжна и воин не чувствовали их аромата – его заглушал резкий металлический запах крови, пропитавший воздух в саду.

Кошечка была в скромном траурном кимоно, Хансиро в церемониальных хакама и безрукавке с гербом Мацудайры Аки-но Ками, главы того рода, младшей ветвью которого являлась княжеская семья Асано. По просьбе советника Оёси князь Аки-но Ками без огласки предоставил Кошечке, Хансиро, а также их верным слугам Касанэ и Синтаро должности в своем доме в Эдо. Но свадьбу свою Кошечка и Хансиро сыграли в доме князя Хосокавы, чтобы Оёси мог присутствовать на ней.

Через ширму Кошечка и Хансиро видели угол голой, без единой травинки, площадки, ограниченной с двух сторон полом-помостом террасы дома Хосокавы. Знатные князья сидели – кто вдоль края террасы, кто на уложенных на землю циновках. В центре площадки лежали в ряд три перевернутых татами. Там был расстелен кусок белой ткани, но он не скрывал пятен свежей крови.

Позади этого небольшого возвышения были воткнуты в землю шесты и между ними протянуты веревки. На веревках висел белый шелковый занавес, за который падали тела расставшихся с жизнью воинов. Он покачивался под порывами легкого ветерка. Пятнадцать человек уже исчезли за ним этим утром.

Воины из Ако шли на смерть в порядке своих должностей, и теперь должен был умереть последний из них – Оёси. Кошечка попрощалась со своим учителем накануне вечером, но жалела, что не может сейчас подойти к нему и сказать, что его сын умер достойно. Княжна Асано увидела, как к помосту идет тот, кто помогает. Он обнажил меч и встал возле занавеса.

Хансиро взглянул на Кошечку и прошептал:

– Победитель и побежденный…

Она мысленно закончила стихотворение: «Победитель и побежденный лишь капли росы, вспышки молнии, видения».

Собравшиеся в саду люди молчали, но когда Оёси вышел из дверей дома, они вздохнули все сразу, и этот вздох словно вырвался из одной огромной груди. Приблизившись к занавесу, советник шагнул на смертное возвышение, поклонился и встал на колени. Кошечка смотрела на него глазами, полными слез, и ей казалось, что фигура Оёси колеблется в воздухе.

«Прощай, сэнсэй», – подумала она и знала в этот миг, что древние правы: ее любовь и память будут сопровождать учителя в его долгом загробном пути.

Послесловие автора

О чудачествах Цунаёси, пятого сёгуна из рода Токугава, прозванного «собачьим», можно было бы написать целую книгу. Годы его правления получили название Гэнроку. Официально они продолжались с 1688 по 1703 годы, но расцвет, которого литература, театр и другие искусства Японии достигли в этот промежуток времени, длился и следующие двадцать лет двухсотпятидесятилетнего периода, известного как эпоха Токугава, или Эдо.

Сайкаку Ихара, сын торговца, написал в семнадцатом веке несколько развлекательных романов, в которых можно найти массу подробностей о жизни и любви незнатных людей того времени. Его работы «Пять женщин, любивших любовь», «Жизнь влюбленного мужчины», «Несколько последних советов», «Этот коварный мир» и «Любовь между товарищами-самураями» доступны в дешевых изданиях.

Работы «Текучий мир в японской художественной литературе» Ховарда Хибберта и «Ёсивара» Стефена и Этель Лонгстрит хорошо описывают жизнь «полусвета» Японии эпохи Токугава – мира «веселых кварталов» и театров кабуки. Книга Чарльза Дунна «Повседневная жизнь старой Японии» также богата подробностями об этом периоде.

Дзиппэнса Икку написал комический роман «На своих двоих», где двое плутоватых бродяг идут по Токайдо. Эту книгу перевел на английский язык Томас Сатчел. Знаменитая серия гравюр на дереве великого художника Хиросигэ Андо, изображающая пятьдесят три станции Токайдо, также известна в виде книги. Обе работы созданы почти через сто лет после времени действия этого романа, но, поскольку семья Токугава упорно сопротивлялась всяким переменам, передают дух описанного здесь времени.

Событиям, связанным со смертью князя Асано из Ако и местью за него, посвящено много нехудожественных исследований. Наиболее популярные из них – «Рассказы о старой Японии» А. Б. Митфорда и «История сорока семи ронинов» Джона Эллайна.

В одном из этих исследований говорится, что у князя Асано Такуми-но Ками была дочь и Оёси Кураносукэ пытался найти семью, которая удочерила бы ее. В другом же сказано, что князь Асано не обзавелся потомством. Я выбрала промежуточный вариант: предположила, что у него была дочь от младшей жены. В те времена такое случалось часто, и отцы часто официально удочеряли или усыновляли детей от таких союзов.

Верность ронинов из Ако заставила японцев спорить о том, что главнее – постановления правительства или правила чести, поскольку мораль считалась выше закона. Простой народ открыто поддерживал мстителей, ученые вели долгие споры по поводу их дела. В результате о том, что произошло после мести, было написано больше, чем о ней самой.

Оёси Кураносукэ и его воины прошли пять миль, пересекли центр Эдо, и никто не попытался остановить их. Они омыли голову Киры в колодце храма Сэнгакудзи, побывали на могиле князя Асано и потом сдались настоятелю. Приговор мстителям был вынесен в четвертый день второго лунного месяца, примерно на третьей неделе марта по григорианскому календарю. Сорок шесть из них, в том числе шестнадцатилетний сын Оёси, в тот же день совершили сэппуку в домах тех князей, у которых жили. Они похоронены в Сэнгакудзи рядом со своим господином.

Самый низший по званию из мстителей после нападения на дом Киры был отправлен в Хиросиму, чтобы сообщить о происшедшем брату князя Асано. Через два года этот посланец сдался властям и просил позволения совершить сэппуку, чтобы присоединиться к своим боевым товарищам. Сёгун ответил отказом, возможно, не желая вызвать у людей воспоминания обо всех этих тягостных событиях, и последний из сорока семи ронинов дожил до восьмидесяти трех лет.

Меньше чем через три недели после смерти сорока семи появилась первая пьеса об этих событиях. Действие перенесли в более раннюю эпоху, но намек был ясен. С тех пор появилось множество спектаклей, книг, литературных произведений и кинофильмов о благородных воинах из Ако. Одна из пьес, написанная в 1748 году знаменитым драматургом Тикамацу, до сих пор идет в театрах в каждую годовщину нападения на дом Киры. Киноэпопея из двух фильмов о сорока семи верных своему господину воинах передается в этот день по телевидению на всю страну.

В пригороде Токио, в тихом храме Сэнгакудзи, возле остановки метро, носящей такое же название, сохранились их могилы, на которых до сих пор бывают те, кто чтит память сорока семи воинов из Ако. Имена самураев князя Асано стали бессмертными для японцев, и каждый из мстителей считается национальным героем своей страны.