Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

ГЛАВА 59
Улучшение отношений между полами

Гостиница «Хурма» была так же переполнена, как и остальные заведения городка Окадзаки. Постоянно скрипели в деревянных пазах двери, которые то открывались, то закрывались снова. Служанки и горничные порхали по коридорам, разнося еду, сакэ и постели. Слепые мойщики волос и массажисты шли нарасхват. Из всех углов гостиницы доносилась песня о святилище в Исэ – этой песней паломники начинали свои вечеринки.

Комната, соседняя с той, где остановились Хансиро и Кошечка, была освещена ярко, как днем. Там отдыхали четыре торговца тканями, и танцовщица-гейша плясала для них под удары ручного барабана.

Эти торговцы взяли себе путевое прозвище «Четыре небесных правителя» и похвалялись умением красиво кутить и развлекаться с женщинами. Подтверждая свои слова делом, они наняли на сегодняшний вечер целую компанию тех женщин, которые специализировались на обучении путников искусству любви.

Поскольку до Кошечки доносилось каждое слово весельчаков, она уже узнала о трех «правителях» гораздо больше, чем ей хотелось бы. Четвертый «царь» говорил так мало и неразборчиво, что о его личности не удавалось составить определенного мнения.

Кошечка и Хансиро уже приняли ванну и облачились в темно-синие хлопчатобумажные одежды, подхваченные креповыми поясами. При свете единственной мерцавшей лампы Хансиро обучал Кошечку игре в го. Изучая позицию на доске, он, казалось, не замечал шумного веселья соседей.

Когда гейша закончила свой бесстыдный танец, музыкант заиграл на сямисэне песню «Мелкая река».

Кошечке часто приходилось слышать эту песню в «Благоуханном лотосе», и она, забывшись, принялась тихо напевать знакомые куплеты. Заметив свою оплошность, молодая женщина мгновенно умолкла, опустила глаза и уставилась на доску. Она пришла в ужас оттого, что ее смущение может быть замечено и неправильно истолковано.

В песне говорилось о переходе через реку, которая начинается у берега мелкой водой, а потом становится все глубже и глубже. Кошечка знала, что танцующие под эту мелодию женщины согласно с ее куплетами постепенно поднимают подолы своих одежд, все больше оголяясь перед зрителями. По хихиканью и восторженным стонам «царей» она поняла, что вода поднялась совсем высоко.

Кошечка бросила быстрый взгляд на дверь.

– С ней ничего не случится, – успокоил Хансиро, не отводя глаз от камней. Обычно ронин не произносил ни слова во время игры, но сейчас он наставлял, а не состязался с противником, к тому же ему хотелось помочь Кошечке преодолеть скованность.

– Она простая деревенская девушка, – Кошечка беспокоилась за Касанэ: не стоило отпускать ее в город одну, тем более ночью. Княжну Асано смущали дурные предчувствия.

– Она выглядит как человек, способный постоять за себя. Я рискнул бы сказать, что она научилась очень многому у своей хозяйки.

Кошечка не решилась ответить. В обществе Хансиро молодая женщина робела как маленькая и чувствовала себя так скованно, что собственное молчание казалось ей глупым. Однако слова воина польстили Кошечке. Этот ронин, судя по всему, не принадлежит к разряду людей, которые разбрасывают комплименты взмахами веера. То, что он сказал о Касанэ, было достаточно верным: дочь рыбака в своей новой жесткой ливрее выглядела теперь отважной до дерзости. Кошечка связала волосы Касанэ в мальчишескую «метелку» на макушке и завязала ее головную повязку – по задорной мужской моде – широким узлом над левым ухом. Дорожный сундук с нарядными одеждами, подаренными Хансиро, Касанэ без труда пронесла четыре ри от Акасаки до Окадзаки: она была физически сильной девушкой, и к тому же Хансиро переложил наиболее тяжелые вещи в свой фуросики. Шагая между своей госпожой и ее защитником, Касанэ напевала от радости, конечно, тихо, себе под нос.

Теперь она ушла в пригородный храм – надеясь найти там новое письмо от своего поклонника. Касанэ взяла с собой посох-копье своей госпожи, но Кошечка все равно тревожилась за нее: она опасалась, что девушка, оказавшись в сложной ситуации, лишь поранит себя.

Тут Кошечка услышала за дверью вежливое покашливание и шуршание шагов.

– Войдите, – пригласила она раньше, чем вспомнила, что не должна делать этого. Дверь открылась, и посетитель вошел в комнату. Это оказался «житель облаков» – аристократ, худой и сутулый человек, напоминавший журавля, одетый старомодно, сообразно с правилами императорского двора. Его тощие руки далеко высовывались из слишком коротких широких рукавов многослойной одежды и походили на когтистые лапы хищной птицы. Аристократ выкрасил свои зубы в черный цвет, а лицо напудрил и нарумянил.

– Добрый вечер, господа! Простите за вторжение, – поздоровался он, изобразив улыбку заговорщика на чересчур тонких губах. – Мое имя Накадзо, камергер пятого разряда… в отставке.

Маленькие слезящиеся глазки без остановки обшаривали углы комнаты, словно этот человек ожидал увидеть там затаившегося врага или по меньшей мере крысу. Его поведение встревожило Кошечку.

– Ваш приход вовсе не является вторжением, – с поклоном ответил Хансиро. – Мой спутник только учится играть в го.

– Мне сказали, что в этой достойной гостинице остановились два гостя, делающие ей честь, – два великолепных образчика мужской красоты, бесстрашные, как боги войны. – Старый аристократ отвернулся, откашлялся и сплюнул мокроту в тисненый бумажный платок, вынутый из специального кошелька. – Но рассказам подчас далеко до правды. – Он сложил платок, придав ему форму цветка ириса, и опустил в рукав. – У вашего молодого спутника лицо, как ясная луна в осеннем небе. – Камергер важно кивнул Кошечке, та поклонилась в ответ.

– Чем мы можем вам помочь? – поторопил Хансиро старика, слишком медленно подводившего разговор к делу. Годовой доход императора, не говоря уже о его приближенных, не мог сравниться с доходом князей даже самого низкого разряда. Поэтому свободное время являлось едва ли не единственным богатством его придворных, зато этого времени у них было много.

– Это я хотел бы помочь вам, добрейший господин. – Тут камергер понизил голос и наклонился вперед, хотя «четыре правителя» за стеной шумели так, что никто не смог бы его подслушать. – Один писатель сказал: заниматься любовью с мальчиком – все равно что совокупляться с волком под осыпающимися лепестками вишни…

– …А ласкать проститутку – все равно что двигаться ощупью в темноте без фонаря под молодой луной, – закончил цитату Хансиро, удивляясь тому, что старый аристократ знает стихи Сайкаку, горожанина простого происхождения.

– Совокупление с волком требует большой силы. – Камергер извлек из недр своих многочисленных одежд маленький, закрытый пробкой кувшинчик и показал его Хансиро. – У меня есть эликсир, который помогает сделать каждую ночь любви долгой, как сама осень. Нужно лишь капнуть в воду его каплю, принимая ванну.

– Из чего же состоит это чудесное средство? – спросил Хансиро, предлагая старому аристократу трубку. Тот схватил ее с почти неприличной торопливостью. Кошечка поднесла уголек к трубке гостя и продолжала следить за тлеющим в ней огоньком на протяжении всей беседы.

– Вы помните слона, которого прислал «собачьему сёгуну» в подарок великий император Китая?

– Конечно. Это огромный зверь с ушами, похожими на крылья. Десять лет назад все только о нем и говорили. – Хансиро хорошо помнил проводку слона.

Из-за этого зверя все города на Токайдо были взбудоражены. Местные чиновники нанимали крестьян для очистки пути, чтобы диковинное животное не повредило ноги. Всех работников, которых смогли найти, согнали на постройку земляных мостов через реки. Сёгун запретил подпускать к дороге лошадей: считалось, что они своим ржанием способны напугать эту громадину. Горожанам приказали соблюдать тишину во время его сна.

Да, в памяти Хансиро нашлось место для слона, который и по сей день коротал свой век при дворцовой усадьбе Токугавы Цунаёси в Эдо.

– Это самое необыкновенное из животных, – продолжал камергер, глубоко затягиваясь.

Кошечке показалось, что сейчас, когда облако табачного дыма постепенно наполняет дряхлеющие легкие аристократа, старый придворный ощущает полноту жизни настолько, насколько вообще способен к этому. Счастливее он вряд ли когда-либо был или будет. Она понимала камергера и до некоторой степени сочувствовала ему: на дороге Токайдо Кошечка узнала, что самое мелкое удовольствие становится величайшим наслаждением, если ты долго его лишен.

– Мочу этого животного собирают и хранят, – произнес камергер таким тоном, словно сообщал Хансиро государственную тайну.

Взглянув на ронина, Кошечка уловила едва заметный оттенок веселья в бесстрастном выражении его лица. Это поразило молодую женщину так же, как если бы каменная статуя Дзидзо вздрогнула при ней от укуса осы. Хансиро, должно быть, как и Кошечка, представил себе несчастного слугу, вынужденного бежать с бочонком под брюхом слона каждый раз, когда огромный зверь вздумает опустошить мочевой пузырь.

– Известный предмет слона огромен, как мачта рыбачьей лодки, – продолжал камергер. – Поэтому неудивительно, что моча этого животного не имеет себе равных в этом непрочном мире как средство для укрепления мужской силы.

– Можем ли мы предположить, что вы имеете при себе немного этой чудесной жидкости?

– Как вы понимаете, спрос на нее очень велик. Ее стремятся заполучить знатнейшие люди страны. Но поскольку вы являетесь такой редкостной по красоте и благородству манер парой, я готов расстаться ради вас со своим последним флаконом этого эликсира.

– Ваша щедрость намного превосходит наши малые достоинства.

Камергер взмахнул рукавом, выражая вежливое несогласие с Хансиро. В следующий момент гость подскочил на месте: в соседней комнате кто-то упал, и от сильного удара стенки комнаты задрожали в пазах. Должно быть, принесли ванну, потому что к взрывам смеха и громкой музыке примешался плеск разбрызгиваемой воды.

– Четыре горожанина, которые веселятся за соседней дверью, будут в высшей степени разочарованы, если упустят случай воспользоваться вашим великодушным предложением, – сказал Хансиро. – Божество богатства улыбнулось им, и они смогут гораздо лучше отблагодарить вас, чем два скромных странника-бедняка, которых вы видите перед собой.

– Благодарю вас за совет. – Камергер понял, что получил отказ, но тем не менее просидел за низким столиком для игры в го весь час Собаки, рассуждая о классической поэзии с таким пылом, словно только для того и явился.

Кошечка не сердилась на старика: она предпочитала терпеть его общество, чем оставаться наедине с Хансиро, и с удовольствием сбежала бы в город вместе с Касанэ, но опасалась вызвать пересуды тех, кто считал ее учеником-любовником грозного самурая.

Когда старый аристократ наконец откланялся, Кошечка не удержалась и лукаво взглянула на Хансиро, прикрыв лицо рукавом. Она была поражена: лицо воина осветила ответная улыбка. На одно мгновение полумрак полной теней комнаты словно озарился незримым огнем. Глупость старика-придворного сблизила мужчину и женщину.

– Жадность – бездонная сума, – пробормотал Хансиро, делая очередной ход, еще один шаг на пути к неизбежному поражению Кошечки, хотя в го наилучшим исходом всегда считалась ничья. Он поставил камень на новое место с отражавшим удовольствие игрока стуком, который был усилен пустым объемом доски, игравшей роль резонатора.

– Тэндзо бито, – прошептала Кошечка. Эти слова означали «житель облаков», но могли означать и «житель чердака» – так из приличия иносказательно называли крысу.

Входная ширма, скрипнув, отъехала в сторону, и в комнату с поклоном вошла Касанэ.

– Я беспокоилась за тебя. – Голос Кошечки прозвучал резко от скрытого волнения.

– Мне очень жаль, молодой хозяин. – Касанэ бросила взгляд на дальнюю стену, за которой вечеринка «четырех правителей» дошла до кульминации, судя по воплям и плеску воды. – Я забежала за бумагой на ночной рынок.

Кошечка хотела выбранить служанку и объяснить нескладехе, что в «Хурме» можно получить все необходимое для письма, но сдержала себя, сообразив, что Касанэ, должно быть, понадобилась бумага высшего сорта. Ну вот, в следующий раз она захочет иметь пузырек свежей талой воды для разведения чернил. Касанэ становится слишком разборчивой для девушки своего ранга. Кошечка все еще сердилась, но в то же время понимала, что Касанэ не виновата ни в чем. От любовной болезни лекарства нет.

– Ты получила письмо от Путника?

– Да, – тихо проговорила Касанэ. – Он торопится. Он скоро нагонит нас.

– Тогда понятно, почему у тебя светится кончик носа. – Кошечка кивком указала на письменный столик: – Можешь взять мой набор для письма, если хочешь.

– Спасибо.

Касанэ отнесла столик и лампу за четырехстворчатую ширму, отгораживавшую один из углов комнаты. На расписной бумажной створке возник силуэт крестьянки, держащей в руке кисть. Как и Хансиро, Касанэ словно не замечала гомона весельчаков-соседей, сочинение стихов поглощало все ее внимание.

– Поэзия может сдвинуть с места небо и землю, – сказал Хансиро, бросив взгляд на ширму. Он цитировал строки из предисловия к «Кикинсю» – сборнику многих тысяч стихотворений, которые каждый образованный человек в Японии знал наизусть. Хансиро умолк, предоставляя Кошечке возможность продолжить фразу.

– Она улучшает отношения между полами и смягчает сердца жестоких людей.

В комнату без стука вошли горничные, лиц которых не было видно за высокими стопками постельных принадлежностей. Они расстелили за ширмой циновку для Касанэ, а потом, бросая на Кошечку взгляды, уложили один на другой три тюфяка.

Кошечка с ужасом поняла, что служанки приготовили ей и Хансиро одну постель на двоих. Когда женщины ушли, прикрыв за собой дверь, из коридора послышалось постепенно затихавшее перешептывание и приглушенный смех. Кошечка знала, о чем говорят служанки, и почувствовала, что лицо ее горит от стыда.

– Я буду спать с Касанэ, – заявила она.

– Как пожелаете, моя госпожа, – ответил Хансиро, не сводя глаз с доски для го. – Но люди заметят это.

Уединиться в такой гостинице было невозможно: в любой момент к гостям могла зайти горничная или служанка, чтобы убавить свет в лампах, подать чай или пополнить запас табака. В комнату мог заглянуть массажист, предлагающий свои услуги, или монах, собирающий пожертвования для своего храма.

– Сири сумо! (Борьба на задах!) – громко закричала одна из женщин в соседней комнате, и остальные подхватили ее крик.

Хансиро вдруг состроил такую забавную гримасу, что Кошечка против своей воли громко рассмеялась.

Участники вечеринки, как видно, дошли до той степени опьянения, когда их могло развлечь только нечто оригинальное. Пары борцов составились из «четырех правителей». После короткой жеребьевки первая пара взошла на деревянный помост. Соперники встали спина к спине на большие квадратные подушки. Торговцы согнулись в поясницах и ухватились руками за свои лодыжки. Женщины задрали весельчакам на головы подолы их синих гостиничных одежд. После сигнала каждый борец должен был попытаться столкнуть противника с его подушки самой внушительной частью своего тела.

Определить победителя оказалось нелегко: торговцы веселились уже долго и столько выпили, что едва стояли на ногах. Еще до сигнала они заступали за границу маленького неровного поля сражения и падали на пол.

Женщины помогали им встать. Торговцы опять занимали боевую позицию, женщины вновь задирали подолы их курток, ободрительно похлопывая борцов по голым ягодицам. Они поддерживали мужчин, когда те шатались, и подталкивали противника друг к другу.

И в тот момент, когда Хансиро убирал камни с доски, произошло неизбежное: один из «правителей», падая, проломил головой хрупкую стенку и влетел в комнату трех путников. Кошечка и Хансиро вовремя увернулись, и торговец не задел их, но черные и белые шашки разлетелись по всей комнате. Захмелевшие участники вечеринки столпились вокруг пролома и очумело смотрели на соседей.

– Похоже, здесь празднуют Новый год: рассыпают по комнате бобы, чтобы отогнать злых духов! – крикнула одна из женщин.

Вся компания шумно захохотала. Две женщины, продолжая смеяться, полезли через дыру в стене к соседям, чтобы выручить торговца тканями, который запутался в своей синей одежде со знаком гостиницы «Хурма».

Хансиро поднял руку, и женщины замерли. Ронин из Тосы поклонился, взял упавшего торговца за руку и вежливо, но твердо поставил его на ноги.

– Сейчас уже поздно, – заговорил он, и его ровный голос заставил умолкнуть развеселившихся от выпивки незваных гостей. – Завтра рано утром мы должны отправиться в путь. – Через ту же дыру воин переправил торговца восвояси. – Мы очень благодарны вам за внимание к нашим скромным персонам.

Пристыженные гости удалились к себе. Двое слуг внесли новую стенку, за несколько мгновений установили ее в пазы и долго извинялись перед Кошечкой и Хансиро, прежде чем уйти и оставить мнимых любовников решать, как им быть.

Торговцы и их однодневные жены еще какое-то время шептались и хихикали. Потом свет у соседей погас, и ночной мрак огласило неясное шуршание и бормотание, сопровождавшее любовные ласки.

Касанэ собрала камни го и тихо вернулась за свою ширму. Кошечка туже затянула пояс спальной одежды и легла на дальний край постели, лицом к стене, придвинувшись к ней как можно ближе. Хансиро сидел возле ночника и что-то читал в его тусклом свете. Кошечка поняла, что ее спутник ждет, пока она уснет, чтобы лечь под общее одеяло. Молодая женщина была уверена, что может доверять ему, что воин не попытается одурачить ее, как выразилась бы Касанэ. И все-таки сердце беглянки сильно билось.

Кошечка закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании. Она делала долгий равномерный вдох, пока ей не начинало казаться, что воздух заполняет ее всю до кончиков пальцев, потом выдыхала его, пока не начинала чувствовать себя совершенно пустой. Но сон не приходил. Кошечка слышала, как Хансиро, перевернув страницу, наконец закрыл книгу и отложил ее. Потом до молодой женщины донесся скрип чернильного камня и звон ударов бамбуковой кисти о фарфоровую баночку с водой. Хансиро, видимо, что-то писал.

Наконец в середине часа Крысы одеяло зашевелилось, и Кошечка спиной на мгновение почувствовала холод комнатного воздуха. Матрас скрипнул: Хансиро укладывался рядом. Кошечка продолжала дышать ровно, имитируя глубокий сон, но на самом деле она напряженно вслушивалась в тишину, ожидая, что произойдет дальше. Судя по дыханию, Хансиро заснул с возмутительной быстротой.

«Бесчувственное животное!» – подумала Кошечка.

Они пролежали без сна спина к спине до первого крика петухов.

ГЛАВА 60
Та, что живет вне моего мира

Вдоль всей береговой линии города Мия теснились рыбачьи одномачтовые суденышки, прогулочные лодки и торговые плоскодонки. Мия считалась самым большим городом между Эдо и Киото, а сегодня, захлестнутая наплывами паломников, она казалась особенно многолюдной.

Кошечка была довольна тем обстоятельством, что она, Касанэ и ронин вышли из Окадзаки с первым ударом утренних колокольчиков. Теперь им, возможно, удастся попасть на паром, чуть позже эта задача окажется невыполнимой.

Залив Исэ в этом месте имел в ширину шесть с половиной ри. Если паром не отправится вовремя, то темнота наступит гораздо раньше, чем путники попадут в Кувано. В Ёкаити – следующей после Кувано почтовой станции – от Токайдо отходит дорога на Исэ, к Великому алтарю, так что путь к Западному морю после Ёкаити станет свободнее.

Кошечка и Хансиро сидели на скамье перед небольшим чайным ларьком возле залива. Казалось, Хансиро лениво наблюдает за людским водоворотом, кружившимся вокруг него, но Кошечка знала, что ее спутник вновь погружен в свои мысли. Этот ленивый взгляд она уже научилась распознавать. Хансиро умел выглядеть отрешенным от всего окружающего, но при этом подмечал все. Это свойство ронина из Тосы производило на Кошечку известное впечатление, однако оно также и раздражало ее. Кошечка не привыкла, чтобы на нее не обращали внимания.

Сейчас, поглядывая на воина искоса, Кошечка с трудом представляла себе улыбку на этом словно высеченном из камня лице. Если бы молодая женщина не видела, как Хансиро улыбается, она никогда не поверила бы, что он способен на теплые чувства. Ронин казался суровым и невозмутимым, как Будда.

Кошечка переключила свое внимание на Касанэ, которая пробиралась по широкому берегу между каго, вьючными лошадьми и кучами груза. Служанка поневоле двигалась медленно, то появляясь, то исчезая в гомонящей толпе, состоящей из путников, носильщиков, гостиничных зазывал, торговцев, продавцов и нищих. В дорожных документах Касанэ стояло имя Хатибэй, и крестьянка была одета в ливрею слуги, однако Кошечка боялась, что ее спутница не сумеет достоверно изобразить мальчика. Эта дуреха, конечно, примется мямлить, и паромщики запросят с нее слишком большую плату. А потом с ней случится что-нибудь совсем ужасное, и Кошечка всю жизнь будет винить себя.

– Она обязательно сделает что-нибудь не так, – прошептала Кошечка, наклонившись к Хансиро, и случайно задела ронина плечом. Любому прохожему они в этот момент показались бы влюбленными, которые шепотом поверяют друг другу нежные тайны.

– Договариваться с носильщиками и перевозчиками – обязанность слуги, – ответил Хансиро.

– Вы требуете от нее слишком много, – тихо сказала Кошечка.

– А вы доверяете ей слишком мало, – отозвался Хансиро, допивая чай. Потом он встал, поклонился и направился к плотной живой изгороди, расположенной невдалеке от чайного дома.

Он уже вытряхивал последние капли из своего поскучневшего в последнее время «предмета», когда три молодых самурая с важным видом направились в его сторону. Пояса их удивляли своей шириной – такие носили обычно модники и моты. В подбитые ватой отвороты стеганых одежд опытные портные вшили свинцовые грузы, чтобы полы заказчиков размеренно покачивались при ходьбе. Мечи непомерной длины колотили щеголей по ногам. Молодчики явно выпили: их лица были красными, речи – громкими, а шаги – неровными. Даже не взглянув на подходящих к отхожему месту людей, Хансиро подсознательно протянул руку к своему заткнутому за пояс длинному мечу, проверяя, под каким углом тот расположен. Однако воин из Тосы ничуть не удивился, когда один из троицы все же сумел задеть его меч своими ножнами.

Князь и его потомственные военные слуги – самураи – считались членами одного рода, в котором господин являлся главой. С гибелью главы этот «род» распадался. Поэтому ронин, не имевший за своей спиной клана, который мог отомстить за его смерть, был наиболее удобной мишенью для нападок дерзких молодых самураев, стремившихся заработать себе славу умелых бойцов на мечах. К Хансиро уже не раз приставали такие задиры.

– Удар по ножнам! – вскричал задевший Хансиро забияка. Он и его друзья встали полукругом вокруг намеченного противника.

Хансиро спокойно поправил одежду, потом повернулся к молодым наглецам и едва заметно кивнул им:

– Прошу извинить меня за любое оскорбление, которое я против своей воли нанес вам.

Легким движением руки он успокоил Кошечку, которая мгновенно стащила ножны с лезвия своей новой нагинаты и теперь, прищурив глаза, внимательно следила за противниками Хансиро.

– Оскорбление слишком велико! – заявил молодчик так громко, что привлек внимание прохожих. Не прошло и минуты, как четырех воинов окружило плотное кольцо зевак. – Извинения не помогут. Налицо тяжкое нарушение кодекса самурая.

– Я не вижу нарушений и не желаю сражаться с вами.

– Трус! – И без того красное лицо молодого задиры побагровело от ярости. – Это деревенское животное боится блеска стали! – объявил он зрителям, потом снова повернулся к Хансиро. – Мое имя Тамагава Сэйдзуро из школы Итто. Защищайся, как можешь!

Товарищи Тамагавы тоже выкрикнули свои имена. Все трое выпростали правые руки из рукавов своих многослойных одежд, оголив по-юношески гладкие, не тронутые ни шрамами, ни временем торсы. Послеполуденное солнце засверкало на их клинках.

Хансиро вздохнул. Лучше покончить со всем этим до того, как княжна Асано выйдет из терпения и решит опробовать свою нагинату. Дополнительные сложности сейчас ни к чему. Воин, не прикасаясь к своим мечам, слегка развел в стороны локти.

С пустыми руками Хансиро двинулся к Тамагаве. Молодой самурай стал медленно отступать, с изумлением глядя на странного противника, надвигавшегося на него размеренным шагом. Он уже задавал себе вопрос, не придется ли ему драться с сумасшедшим. Потом задира все же собрался с духом.

Выкатив глаза, он опять выкрикнул свое имя и нанес удар. Ронин отклонился от клинка и ребром ладони ударил по запястью противника. Еще одно движение, слишком быстрое, чтобы даже знаток боя мог его оценить – и Хансиро уже небрежно сжимает меч оторопевшего щеголя в своей руке.

Противник, стоявший слева, бросился в атаку. Ронин из Тосы повернулся всем телом, уклоняясь от удара, потом словно прилип к наглецу, выбросив вперед левую руку. Молодой самурай пошатнулся и упал на спину, его меч взлетел в воздух. Когда оружие, звеня, покатилось по земле, Кошечка, выйдя вперед, наступила на его лезвие ногой.

Хансиро, выхватив из-за пояса боевой веер, придвинулся к третьему нападающему и слегка ударил его железной дубинкой по правой ключице, задев основание шеи. Этот удар на время парализовал руку юнца от плеча до кончиков пальцев. Хансиро подхватил его клинок и отобрал третий меч у взъерошенной Кошечки. Потом он исчез на секунду в отхожем месте и вернулся уже без трофеев.

Кошечка, хищно раздув ноздри и орудуя нагинатой, удерживала побежденных задир на расстоянии, а зрители осыпали насмешками растерявшихся приверженцев школы Итто. Хансиро подошел к присмиревшей троице и тихо шепнул что-то. Молодчики резво повернулись и, показав пятки, кинулись к винной лавке, расположенной на другой стороне улицы.

– Вы не избавили этих людей от стыда – не прикончили их! – заговорила Кошечка, надевая на лезвие своей нагинаты изогнутые деревянные ножны.

Хансиро вернулся в чайную лавку. Служанка снова наполнила его чашку и поклонилась ему ниже, чем раньше.

– Вспомните слова Лао-цзы: «Оружие несет несчастье. Применяй его лишь тогда, когда у тебя нет другого выбора – вот Небесный Путь». Кроме того, если бы я их убил, мне пришлось бы возиться с бумагами в городской управе.

– Я слышала о муто – борьбе без оружия с вооруженным противником, но никогда не видела, как это делается.

– Молодость и вино – плети для скачущей галопом лошади. – Хансиро заворачивал деньги в бумагу, готовясь расплатиться за чай. – Не посмотреть ли нам, как справился наш слуга Хатибэй с грозными паромщиками?

– Вот угри! Попробуйте наших угрей! Они сделают вас плодовитыми! – кричал хозяин плавучей лавки.

Его жена с застенчивой улыбкой подала Кошечке через борт парома длинный темно-зеленый обрезок бамбукового стебля и получила взамен завернутые в бумагу деньги. Кошечка сняла верхнюю половину обрезка, под которой на белом рисовом поле лежал коричневый кусок угря. От запаха сытной пищи у Кошечки забурлило в животе. Она выдернула из стенок посудины длинные пластинки, заботливо вырезанные торговцем в теле бамбука и аккуратно вставленные на свои места: это были палочки для еды.

– Сакэ итами! (Самое лучшее!) – Еще одна лодка пришвартовалась к правому борту парома. Ее владелец продавал рисовое вино и маринованные овощи на закуску.

Здесь, посреди залива Исэ, находчивые люди вели бойкую торговлю. Целый лес рук принимал у пассажиров парома деньги, доставал товар и передавал его покупателям. Обслужив всех желающих, продавцы отплывали в сторону и принимались ждать следующего пассажирского транспорта.

Вода залива была спокойна. Попутный ветер наполнял паруса парома, позволяя ему идти с хорошей скоростью, не сбиваясь с курса. Пассажиры, заваленные вещами, сидели на соломенных циновках, раскиданных по широкому днищу огромной лодки, плотно, как пельмени на вертеле, но за едой вели себя добродушно. Они давали полезные советы детям-паломникам, направлявшимся в Исэ, и делились с ними остатками своей трапезы.

Группа женщин, называемых для приличия «мойщицами волос», тоже направлялась в Исэ. «Любящее тело хрупко и ненадежно», – пели они. Их мелодичные безыскусные голоса странно подходили к обстановке, словно певицы могли успокоить неутомимо волнующееся море. Этот напев внезапно вызвал у Кошечки жгучий прилив печали.

 
Любящее тело
Хрупко и ненадежно,
Как плывущая лодка.
Огни на рыбачьих лодках
По ночам горят красным огнем,
Так же горит мое сердце.
Прилив на реке Удзи
Поднимает сети
На деревянных кольях
И гасит меня…
 

Когда женщины умолкли, врач из Этиго предложил пассажирам особый порошок собственного изготовления против морской болезни. Тощий гадатель принялся предсказывать судьбу за плату.

Капитан лодки ничем не походил на того морского разбойника с развевающимися на ветру волосами, которого Касанэ теперь видела в каждом владельце судна. Тем не менее она сильно разволновалась, когда соломенные крыши Мии скрылись из глаз. Тот, кого укусила змея, боится гнилой веревки.

Крестьянка побледнела как мел, когда капитан призвал пассажиров поднести дары богу моря и один из матросов стал обходить толпу с бамбуковым ковшом, чтобы собрать пожертвования: она была уверена, что сейчас их всех ограбят и выбросят за борт.

– У тебя чешется бровь? – Хансиро поддразнивал Касанэ и, кажется, делал это с удовольствием. – Если да, то твой возлюбленный скоро придет к тебе.

– Нет, ваша честь.

– Она должна чесаться. Твоя любовь бродит где-то неподалеку.

Ронин, как вежливый мужчина, старался рассеять страхи Касанэ, но достиг своей цели лишь частично. На берегу девушка была спокойна, ощущая молчаливое соседство опытного бойца. Но даже такой смелый и сильный воин не сможет умилостивить морского бога, если тот решит утянуть лодку на дно залива Исэ.

– Тот, кто любит тебя, упорный человек, – добавил Хансиро.

Отсутствие грамматического обозначения рода в японском языке позволяло ронину говорить прямо, и «длинным ушам» не удавалось понять, о мужчине или женщине идет роль. Касанэ совсем неплохо изображала мальчика: она видела, как Кошечка делает это, на протяжении многих ри пути.

– Вы знаете его? – спросила Касанэ.

– Я имел удовольствие пройти с ним несколько ри по Токайдо. Этот человек, кажется, без ума от тебя.

Касанэ оперлась на дорожный сундук и углубилась в свои мечты. Временами по ее лицу, словно рябь по зеркалу спокойной воды, пробегала улыбка.

Кошечка этой ночью совсем не спала и теперь совершенно выбилась из сил, но сидела идеально прямо. Хансиро позаботился о молодой женщине, отыскав ей место у самого борта парома. Здесь ничто не мешало Кошечке любоваться морским пейзажем, вдыхая свежий солоноватый воздух. Сам воин расположился рядом с молодой женщиной, из-за тесноты плотно прижавшись к ее боку. От сильного мужского тела исходило тепло. Грудь воина равномерно вздымалась и опадала.