Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 45 страниц)

ГЛАВА 67
Сеть неба груба

Уже возле городка Кусацу путники явственно ощутили близость Киото: водостоки на краях крыш сделались менее глубокими, а сами крыши стали более пологими. Носильщики грузов и каго зазывали клиентов вежливее и были лучше одеты. Местные жители говорили на менее грубых западных диалектах, и путешественники, направляющиеся на запад, заметно веселели, предвкушая близкий отдых.

Касанэ сдала в лавку свой изысканный наряд и опять оделась, как слуга самурая. Однако девушка совсем не печалилась: ее возлюбленный шагал рядом с ней и разделял ее ношу.

Мужскую одежду носили сейчас самые изысканные модницы обеих столиц, и поэтому Путнику наряд Касанэ казался очень современным, дерзким и неотразимо привлекательным. Девушка подобрала сзади подол своего нового жесткого халата цвета кедра, открывая волнующие округлости. Узкий пояс ее был низко опущен на бедра, а пышная метелка волос задорно торчала над головой.

Сам Путник щеголял в той одежде, которую купил, когда решил изменить внешность. Письма Касанэ он зашил в подкладку куртки, чтобы они согревали ему сразу и душу, и тело.

Рассказывая любимому выдуманную историю своей жизни, Касанэ говорила громко, чтобы Кошечка могла ее слышать. Но как только рядом оказывался какой-нибудь прохожий, девушка умолкала, словно пойманная на чем-то постыдном. Ее рассказ развлек Кошечку и Хансиро и совершенно очаровал Путника, скрасив маленькому обществу дорогу от Минакути до Кусацу.

Касанэ вовсе не собиралась говорить молодому крестьянину что-либо о своей госпоже и цели ее путешествия. Любовь – приятнейшая из человеческих слабостей, но верность своему господину или госпоже выше бренных страстей. Кроме того, открыв возлюбленному, как она оказалась спутницей княжны Асано, дочь рыбака вынуждена была бы рассказать, что, будучи похищена морскими разбойниками, она едва не сделалась дешевой шлюхой, а потом участвовала в подделке документов, кражах и убийствах. И тогда в конце концов неминуемо выяснилось бы, что Касанэ помолвлена, и не с кем-нибудь, а с человеком, живущим в той же деревне, что и ее разлюбезный Путник.

Кошечка слушала Касанэ с веселым удивлением. Творческие способности служанки произвели на нее впечатление: Касанэ в своем вымысле углубилась в дремучее прошлое и усложнила рассказ множеством побочных дополнений.

Дочь рыбака оживила в памяти историю самых выдающихся семейств своей деревни и примешала к ней кое-что из сюжетов пьес театра Ситисабуро.

Путник воспринимал бредни как откровения. Блаженная улыбка, которая время от времени приподнимала углы его рта, не имела ничего общего с тем, что ему приходилось выслушивать. Он был неглупым парнем, но его ясный, как спокойная вода, ум сильно взбаламутило ночное любовное приключение. Любимая могла вешать ему на уши любую лапшу – сейчас он мог поверить во что угодно.

Наконец Касанэ добралась до своего ближайшего прошлого.

– Ты знаешь и сам: чтобы один полководец добился успеха, десять тысяч человек должны лечь костьми. Так случилось и с нашей семьей: давние войны и интриги разорили ее. – Девушка вздохнула так печально, что Кошечка почувствовала невольное уважение к рассказчице. Она умеет сражаться, менять обличие, сочинять стихи и любить. Какие еще таланты откроются в Касанэ? – Наш отец был бедным, но честным земледельцем-ронином, которому приходилось еще и рыбачить, потому что он не мог прокормить семью на то немногое, что приносила каменистая земля. – Касанэ вспомнила своих настоящих родителей, запутавшихся в сетях бедности. Ведь и они от зари до зари работают на своем усеянном камнями поле, а потом ночи напролет ловят рыбу. Слеза, скатившаяся по щеке девушки, была искренней. – Друг детства отца, тоже самурай, сын нашего судьи, внезапно увлекся нашей матерью.

По знаку Хансиро Касанэ остановилась, чтобы купить несколько рисовых лепешек, которыми славилось селение Кусацу. Она раздала их успевшим изрядно проголодаться странникам и продолжила свой рассказ:

– Однажды вечером, когда отца не было дома, его приятель слишком много выпил и попытался соблазнить нашу мать, когда она шла домой от колодца. Мать возмущалась и боролась, но негодяй потерял голову от вина и похоти и надругался над ней.

– Вот скотина! – Поскольку Путник пока знал Касанэ только под вымышленным именем «Хатибэй», он и сам не стал называть ей свое настоящее имя и продолжал шагать молча. Он утаил от Плывущей Водоросли и тот факт, что невеста, которую присватали для него родители, родом из той же деревни, что и его возлюбленная. Это совпадение смущало молодого крестьянина, и Путник не знал, как заговорить с Касанэ о нем.

– Мать скрыла от нас свой позор, но отец, когда вернулся домой, нашел рваную и грязную одежду, в которой она ходила за водой. Мать, плача, рассказала обо всем. Отец пошел объясняться с другом, они поссорились. Друг, которого отец любил как брата, убил отца и сбежал из наших мест. Наша мать стала монахиней, но перед тем, как она обрила голову и удалилась от мира, мы с младшим братом дали ей торжественную клятву найти злодея и отомстить.

– Это правда? – Путник был озадачен: сваха ничего не говорила об изнасиловании и убийстве в родной деревне его невесты. Но, возможно, скаредная старуха просто боялась, что это обстоятельство помешает ей заключить сделку и получить свою плату.

– Я должна предупредить тебя, – Касанэ понизила голос, – отец злодея – человек влиятельный. Он нанял убийц, чтобы остановить нас, поэтому мы путешествуем переодетые. Наше положение ненадежно, как свет свечи на ветру. Хансиро-сан пожалел нас и согласился помочь. Но он опытный воин, а ты нет. Никто ни в чем не обвинит тебя, если ты решишь продолжить свое благочестивое путешествие к алтарю богини Солнца.

– Судьба человека подобна течению воды: и то и другое изменчиво и непостоянно. Пусть даже с неба польет огненный дождь или посыплются копья, я остаюсь с вами.

Касанэ поклонилась, умело сочетая в этом движении благодарность, выражение удовольствия и обещание скорой награды. На дороге Токайдо она приобрела больше познаний, чем полагала Кошечка. Изящество Плывущей Водоросли просто обворожило Путника. Тайна, которую он хранил, не давала ему покоя, как кусок гнилой рыбы, который ворочается в желудке. Шагая в составе маленького отряда, он раздумывал, как признаться любимой в том, что он обручен с другой.

После Кусацу дорога Токайдо снова поднялась в горы. Хотя полуденное солнце ярко сияло в безоблачном небе, путников обступил полумрак – такой густой была пропитанная резким ароматом хвои тень под густыми кронами неподвижных криптомерий и сосен.

Касанэ замедлила шаг, чтобы приотстать от Кошечки и Хансиро. Главное было сказано, а теперь можно и поболтать с милым дружком о чем-нибудь более приятном, чего не должны слышать чужие уши. Тихие голоса слуг лишь оттеняли печальное молчание хозяев.

Оёси стремился научить Кошечку жить, сосредоточивая всю силу воли на настоящем. Поэтому она пыталась не думать о прошлом, даже о прошедшей ночи, которую провела с Хансиро, не тревожиться о будущем и не загадывать, что ее ждет в Киото.

Звенящую тишину тенистой аллеи прорезал полный боли крик Касанэ. Кошечка вздрогнула, обернулась и увидела в глазах служанки-подруги разверстую бездну отчаяния. Путник, судя по его виду, тоже был убит горем.

– Что случилось, старшая сестра?

– Гадалка сказала правду, – простонала Касанэ. – Он обручен с другой.

Хансиро решил, что настало время остановиться, выпить чаю и подать к нему на закуску немного увещевательных слов. Он подвел своих спутников к открытому чайному ларьку. Касанэ и Путник робко присели на край слишком высокой для них скамейки, а Хансиро встал перед ними, подперев руками бока.

– Вспомните поговорку – рукав касается рукава только потому, что так предназначено заранее, – сказал он. – Вы соединились вчера, потому что так велела судьба.

Хансиро потер рукой подбородок, сам он плохо верил в то, о чем говорил. Потом ронин повернулся к Путнику:

– Как твое имя, и с кем ты обручен?

– Меня зовут Синтаро. – Тут молодой крестьянин смутился, он не мог вспомнить имя своей будущей жены. – От меня ожидают, что перед весенней посадкой риса я женюсь на дочери Сабуро из Сосновой деревни.

Касанэ так побледнела, что Кошечка испугалась, как бы та не свалилась со скамьи, и положила руку девушке на плечо, чтобы привести ее в чувство.

– Я и есть эта дочь Сабуро. Меня зовут Касанэ. Я помолвлена с Синтаро из Тенистого пруда.

Молодой крестьянин открыл рот от изумления и густо покраснел.

– Какой же я все-таки дурак! – Он соскочил со скамейки, уперся в землю кулаками и поклонился, ударившись о них лбом. – Мое бессердечное равнодушие к вашему великому несчастью непростительно. Ты и твой брат, Касанэ, должно быть, давно считаете меня бездушным негодяем.

– Тебе незачем волноваться, ты же не знал, что с нами случилось, – ответила Кошечка за Касанэ. Та сидела молча, и в ее взгляде радость боролась с тревогой.

Тут служанка принесла им чай, который все четверо пили молча. Хансиро и Кошечка пытались предугадать, насколько новый оборот ситуации усложнит их задачу. Касанэ перебирала в мозгу сложный набор собственных выдумок, соображая, как повлияют они теперь на ее отношения с возлюбленным, представшим пред ней в новом свете. Синтаро же был просто ошеломлен тем, что его угораздило влюбиться в женщину, на которой он обязан жениться.

Кошечка быстро допила чай и встала. Несмотря на все наставления отца, матери, няни и советника Оёси, нетерпение оставалось ее главным недостатком.

– Не пора ли нам в путь? – Она вскинула на плечо нагинату и ожидала стоя, пока Касанэ отсчитывала деньги. Потом Кошечка быстрым шагом вошла в городок Оцу, где находилась последняя почтовая станция перед Киото.

Городок Оцу оказался шумным и многолюдным местечком. Его лавки и гостиницы придвинулись так близко к берегу озера Бива, что мачты рыбачьих суденышек, прогулочных лодок и паромных плоскодонок, вытащенных на берег, словно росли из соломенных крыш. С занавесок, циновок и с флагов-вывесок лавок путникам всюду улыбались забавные черти в одежде бодзу[31]31
  Бодзу – не слишком почтительное название буддийского монаха.


[Закрыть].

Черт, ставший священником, нес зонт на спине, деревянный посох в правой руке и подписной лист для пожертвований храму – в левой. На груди у него качался колокольчик в форме перевернутой чашки. Рисунок выглядел грубым, но очень смешным, и Оцу славился этими картинками.

Касанэ и Синтаро остановились купить еды на ужин, а Хансиро и Кошечка поднялись по длинной каменной лестнице, которая вела к храму Мидера. За долгие века существования этих ступеней земля под ними осела, и теперь все плиты покосились. Подошвы бесчисленных поколений вытерли в камне широкие углубления. Темно-зеленый мох покрывал ступени там, где ему не мешали расти люди. Корни придорожных деревьев вросли в трещины и углы древнего сооружения. Эти корни, искривляясь и скручиваясь, так глубоко проникали в свои щели, что казалось, они составляют одно целое с камнем.

На высоком холме над озером Бива Кошечка и Хансиро оставили свои кисточки для письма в глиняной вазе, уже заполненной подобными подношениями. Влюбленные всей округи и соединившие в дороге сердца люди не хотели, чтобы кисти, которые перенесли на бумагу их сокровенные тайны, выводили еще что-то после строк любви. Пусть лучше священники сожгут их из уважения к выполненной ими службе.

Ветер раздувал куртки и хакама Кошечки и Хансиро.

Они долго смотрели с выступа скалы на спокойную воду озера, синевшего далеко внизу. Лодки, качавшиеся на мелких волнах, казались игрушечными корабликами в лохани для стирки белья.

– Трудно представить там бурю, – сказала Кошечка.

Она вспомнила легенду о женщине, страстно влюбившейся в монаха. Тот пообещал влюбленной, что уступит ее желаниям, если она семь ночей подряд будет переплывать озеро Бива в бочке, гребя одним веслом.

Хансиро понял, о чем думает его любимая. Героиня старого предания почти добилась своего, но на седьмую ночь внезапно началась сильная буря, которая утопила бочку вместе с отважной красавицей. Местные жители уверяли, что в каждую годовщину ее смерти озеро Бива бушует. Кошечка опасалась, что тоже может погибнуть, не достигнув цели.

– Сеть неба груба, и ее ячеи широки, но рано или поздно в нее попадает все. Кира будет наказан, – сказал воин из Тосы.

– Боюсь, что я пытаюсь поймать луну в воде, – отозвалась Кошечка.

ГЛАВА 68
Злые звезды

Кошечка, Касанэ, Хансиро и Синтаро миновали высокий перевал, вздымавшийся в небо за Оцу. Спускаясь по склону горы, они стали различать над густыми сомкнутыми кронами деревьев силуэты черепичных крыш загородных особняков и храмов. Вскоре их взглядам стал время от времени открываться город, расположенный в котловине среди окружавших ее гор. Но только когда четверо путников вступили на длинную дугу моста Сандзё, они ощутили все великолепие девятисотлетней столицы империи, города мира и покоя – Киото.

На мосту теснились прохожие. Паланкин знатной дамы сопровождала процессия роскошно одетых женщин свиты. Дамы держали в руках желтые бумажные зонты одного цвета с раздуваемыми ветром кисейными занавесками носилок госпожи. Прошла группа поющих монахинь в белых шарфах, прикрывавших бритые головы. Под звон колокольчиков, украшавших яркую сбрую коня, проскакал галопом всадник-самурай. Торговцы и носильщики грузов и каго низко кланялись, когда он проезжал мимо них.

Утки и гуси во множестве плавали по реке Камо, лавируя между грузовыми баржами и прогулочными лодками. Ниже по течению в струях реки покачивались длинные полосы алого шелка. Красильщики промывали в чистой воде свой товар. Между берегом реки и горной Хиэй с ее широко известным скоплением храмов не было ни клочка свободной земли, повсюду виднелись только плоские черепичные крыши.

По другую сторону моста дорога Токайдо сливалась с улицей Сандзё – Третьей улицей – широким бульваром, состоявшим из трех частей, которые пересекали весь прямоугольник Киото с востока на запад. К северу от Третьей улицы располагалась огромная, обнесенная высокими стенами территория императорского дворца.

– До чего здесь тесно! Дома жмутся друг к другу, как лягушачьи икринки! – ахала Касанэ.

– Хансиро-сан, вы не знаете дорогу в Симабару? – Судя по тому, что Кошечка слышала об Оёси, его будет легче всего найти в веселом квартале.

– Возможно, мне удастся ее отыскать, – ответил Хансиро с невинным видом, и Кошечка искоса бросила на него лукавый взгляд.

Касанэ и Синтаро пошли искать место для ночлега, а Хансиро и Кошечка зашли в лавку торговца поношенной одеждой в Конопляном переулке у самых восточных ворот Симабары и взяли там напрокат халаты из простого темно-синего узелкового шелка, присовокупив к ним жесткие завязки для воротников – такие носили жители дальних провинций. Подолы халатов были уже, а рукава короче, чем полагалось по моде. Кошечка и Хансиро добавили к этому наряду обмотки из плотной хлопчатобумажной ткани и плащи – из полосатой, которая называлась «трехподкладочной», потому что была такой прочной, что одежда, пошитая из нее, за свой срок службы могла сменить три подкладки.

Влюбленные немного поспорили о том, какие бумажные платки купить, и наконец выбрали недорогие, но приличные. Они хотели выглядеть небогатыми провинциалами, только что приехавшими из Тосы, но не слишком бедными и неотесанными, короче, не такими пентюхами, перед которыми закрываются двери лучших домов веселого квартала.

Войти в публичные дома Симабары было достаточно сложно. Как и в Ёсиваре, посетителям здесь по обычаю сначала полагалось зайти во вводные чайные дома. Там они меняли дорожные костюмы на городские наряды и ожидали провожатых, которые разводили их по домам выбора. Эта процедура занимала много времени, к тому же она ограничивала поле поиска Оёси, потому что каждый из сотен вводных домов поддерживал связь только с одним или двумя веселыми заведениями.

Хансиро понимал, что идти в тот чайный дом, услугами которого он обычно пользовался, нельзя, тамошний хозяин непременно узнает его. Поэтому Хансиро и Кошечка решили «сыграть немых».

В первой попавшейся чайной лавке они переоделись в прокатную одежду, взяли там же широкополые шляпы из осоки и фонарь, на которых черным цветом было крупно выведено название выдавшей их гостиницы, и побрели по кварталу без провожатого, как невежды из провинции, не знающие нравов больших городов.

К тому времени, как скитальцы смешались с толпой посетителей Симабары, наступили сумерки. Слуги неторопливо зажигали фонари, рядами свисавшие с карнизов первых и вторых этажей строений, теснящихся вдоль дороги к домам свиданий. Куртизанки низшего сорта сидели за решетчатыми фасадами мелких домов терпимости, курили маленькие медные трубки и заигрывали с проходившими мимо мужчинами. Женщины прихорашивались или наигрывали на сямисэнах задорные плясовые мотивы.

Кошечка не могла отвести глаз от вечернего парада красок. Прогуливающихся куртизанок высокого класса здесь, как и в Эдо, сопровождали вереницы их горничных, служанок и носильщиц фонарей. Княжна Асано и раньше слышала, что житель Западной столицы, даже умирая от голода, последние гроши истратит на одежду, но только теперь поверила этому: на симабарских таю и их девчонках было наверчено больше сатина, шелка и парчи, чем могла бы предоставить себе жительница востока страны. Нарядные красавицы мелкими шажками пересекали шумные улицы. Их высокие лакированные гэта весело стучали по мостовой.

«Роскошные перья запертых в клетку птиц», – подумала Кошечка. Дни, проведенные в Ёсиваре, казались молодой женщине дурным сном. Это происходило не с ней, а с кем-то другим и в другом измерении. А ведь когда-то судьба куртизанки казалась Кошечке лучшим из всего, на что она могла рассчитывать в жизни. Теперь она была так рада своему избавлению от рабства, что даже не обращала внимания на косые насмешливые взгляды женщин и фырканье маленьких горничных по поводу ее деревенского наряда.

Чем ниже классом был дом терпимости, куда заходили путники, тем заносчивее вела себя Кошечка. Это забавляло Хансиро. В доме «Волна» княжна Асано задрала нос очень высоко, зато они наконец добились успеха: дежурная «тетушка», улыбчивая женщина без нескольких передних зубов, призналась, что знакома с бывшим главным советником семейства Бако-Асано. Хансиро, впрочем, считал, что все обитатели Симабары знали, какие дома посещает Оёси, но умалчивали об этом из осторожности. Даже если люди и верили рассказу Хансиро, что некий знатный господин, князь из Тосы, прислал его нанять советника на работу, никто не хотел ввязываться в это дело: репутация Оёси Кураносукэ даже в веселом квартале считалась подмоченной.

Вечер едва начинался, но в одной из задних комнат «Волны» уже шла шумная вечеринка. Поскольку почетный гость был стар, куртизанки и местные записные весельчаки, совершенно забыв о вежливости и чувстве меры, устроили ему шутовскую похоронную церемонию. Их монотонное пение прерывалось смехом, гулкими ударами ручных барабанов и звоном бутылей с сакэ. Закончив обряд, они решили дать попавшему в их лапы старику каймэ – посмертное имя. Предлагаемые клички были насмешливыми и двусмысленными.

– Почетная лапша! – крикнул кто-то.

– Потасканное трепье!

– Барсучьи причиндалы!

– Мы будем звать тебя «Князь Асан» – князь-лежебока, – сказала одна из женщин. Дословно это значило «плохо встающий». Все засмеялись и закричали: «Правильно! Правильно!»

Услышав слово «Асано», Кошечка едва не потянулась к кинжалу, спрятанному в складках куртки. Хансиро бросил на нее предупреждающий взгляд, но молодая женщина уже поняла, что говорят не о ней, и снова переключила свое внимание на Барсука – местного танцора, которого Хансиро в этот момент расспрашивал об Оёси.

– В веселых кварталах Киото, Фусими и Осаки Оёси Кураносукэ известен под прозвищем «Морской бродяга Текучего мира».

Барсук был одет в темно-коричневые хакама и заправленный в них халат из зеленого крепа того оттенка, который назывался «цвет яйца цапли».

Свое прозвище этот танцор-гейша получил за привычку выстукивать мелодии пальцами на животе: так, по преданию, поступали духи-барсуки. Его узкие глаза казались щелками в жирном море волнующихся вокруг них складок. Попыхивая трубочкой, Барсук бесцеремонно разглядывал своих собеседников, прикидывая размер денежной благодарности, которую получит от них.

– Он оказывал предпочтение этому дому, но недолго. Говорил, что восхищается моим умом и проницательностью, хотя они недостаточны, если не сказать хуже. Но он не навещал нас уже давно. Соглядатаи Киры дожидаются его у наших ворот так долго, что мыши свили гнезда у них в волосах.

– Возможно, нам стоит заглянуть к нему домой? – обратилась Кошечка к Хансиро.

– Там вы его тоже не найдете, – сказал Барсук и налил гостям сакэ, наполнив чашечки так, как полагалось по правилам хорошего тона, – чуть выше лаковой отметки, означавшей середину сосуда.

– В доме Оёси поселились лисы со своими выводками, и совы залетают туда стирать свое тряпье. Те, кому сын Киры приказал наблюдать за его воротами, превратились в мумии, не умерщвляя свою плоть семью способами.

Барсук придвинулся к собеседникам, и Кошечку охватил запах дешевых благовоний, отгонявших от человека злых духов.

– Я слышал, что после того, как Оёси перестал бывать здесь, он стал проводить ночи в «Суми-я» на улице Агэямати.

Из дальней комнаты донеслись крики: «Сними это! Сними это!» и взрывы смеха. Они мешали разговору, и Барсук умолк, ожидая, пока шум утихнет. В этот момент в комнату с поклоном вошел мальчик лет четырнадцати.

– Мое имя Сигамори Самбэй, – паренек не тратил время на вежливость. – Я чищу отхожие места в доме «Ворота с драконом» рядом с «Волной» и услышал, что вы ищете Оёси Кураносукэ, ронина из Ако.

Кошечка отступила немного в сторону, чтобы плечо Хансиро загородило ее лицо: она знала Самбэя еще маленьким ребенком и боялась, что он тоже узнает ее. Кроме того, она внутренне огорчилась, что один из слуг ее отца был вынужден унизиться до такой работы.

– Ты знаешь советника? – спросил Хансиро.

– Я служил в доме князя Асано в Ако, – сказал Самбэй. – Я находился в поместье князя в тот час, когда Оёси-сан решал вместе с нами, что делать после смерти господина.

– Ты не можешь сказать нам, где Оёси сейчас?

– В аду, если в этом непорочном мире есть правда, – ответил Сигамори с горечью племянника, которого обманул любимый дядюшка. – Простите меня за прямоту и грубость, ваша честь, но вашему господину не стоит брать Оёси на службу. Оёси – низкий трус и предатель. Он опозорил имя своего князя и забыл о долге. Он продал честь за ласки пошлых актеров и шлюх с речного берега. Он бросил жену и детей, растратил доверенные ему деньги семьи Асано на разврат, в котором погряз по уши.

Кошечке вдруг стало очень холодно. Ледяная пустота заполнила ямку под ложечкой и распространилась по телу до ребер и позвоночника. Беглянке показалось, что зимний ветер завывает у нее в ушах. Она испугалась этой волны отчаяния, накатившей на нее, и вспомнила финал одного из стихотворений сумасшедшего поэта с Холодной горы:

 
Злые звезды моей управляют судьбой.
Если б мог я, как дерево у реки,
Оживать с каждой новой весной!