Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 45 страниц)

– В гостиную «Круг», округ Хондзё, – приказал Хансиро. Кошечка услышала его голос словно издалека и тут же провалилась в сон.

Во сне ей представилось, что она снежинка. Кошечка все кружилась, кружилась высоко над землей, а потом постепенно растаяла в пустоте.

ГЛАВА 77
Сон, видение, пузырь на воде

В токономе висел свиток семи сяку длиной с всего одним начертанным черной тушью иероглифом размером с руку Хансиро. Основные штрихи его были мощными и завершались поперечными черточками-засечками вверху и внизу. На концах этих засечек на белой бумаге проступали дуги из пятен – брызги, говорившие о силе каллиграфа. Иероглиф означал «сон». Это единственное слово священник и известный боец на мечах Такуан написал перед смертью.

Хансиро лежал на боку, обнимая Кошечку за талию, и рассматривал свиток при тусклом свете ночного фонаря. Постепенно ему стало казаться, что иероглиф отделился от наклеенной на парчу мягкой рисовой бумаги и плывет в облаке дыма, который поднимается над стоящей рядом бронзовой курильницей. Для Хансиро этот знак являлся целым миром – каждый угол штриха, каждая неровность, оставленная кистью каллиграфа, имели скрытый смысл, только он не умел их прочесть.

Из какого-то далекого храма донесся полуночный звон колоколов. Пора было вставать. Хансиро полежал еще несколько мгновений, дыша в одном ритме с Кошечкой и наслаждаясь теплом гибкого тела, плотно прижавшегося к нему, потом убрал руку с ее талии и отодвинулся. Вставая с постели, Хансиро прикрыл одеялом голую спину Кошечки и аккуратно подоткнул его край, чтобы прохладный комнатный воздух не разбудил молодую женщину.

Лучший наряд Хансиро и одежда, которую Кошечка носила, играя роль его ученика, были наброшены на вешалки и пропитывались ароматным дымом из стоявших под ними курильниц. Оружие скитальцев – мечи, длинный лук, колчан со стрелами, шлем Хансиро и нагината Кошечки – лежало перед токономой.

За шлемом и луком Хансиро пришлось завернуть в свою крошечную комнатку, которую он снимал в арендном многоквартирном доме. Пока Хансиро бегал к себе, Гадюка и Холодный Рис ждали его на улице, охраняя свою пассажирку. Воин из Тосы порадовался тому, что Кошечка крепко спала и не видела, в каком бедном квартале он живет.

После этого носильщики и Хансиро пробежали, расталкивая плотную толпу прохожих по высокому горбатому мосту Рёгоку. Река Сумида под ними была забита прогулочными лодками, в которых веселые компании горожан пили, ели и любовались лунным светом на снегу. Гирлянды фонарей, украшавшие лодки, усеяли реку как звездное небо. Воздух наполняли аппетитные запахи, и отовсюду доносились удары ручных барабанов, звуки сямисэнов и смех.

Носильщики каго и Хансиро миновали людный, ярко освещенный квартал складов, винных лавок и прибрежных кабачков и вбежали в ворота квартала Хондзё. По его тихим уединенным улочкам они быстро добрались до гостиницы «Круг». Хансиро внес туда спящую Кошечку на руках через маленькую дверцу в парадных воротах.

Теперь для него настало время готовиться к предстоящей ночи.

Хансиро надел не тот новый наряд, который он купил, когда решил дать клятву служить княжне Асано, а старые хакама, курку и подбитый ватой плащ. Он написал Кошечке записку на случай, если она проснется, хотя и не сомневался, что усталая женщина проспит до его возвращения. Когда они прибыли в гостиницу, Кошечка спала так крепко, что Хансиро казалось, будто от ее тела отлетела душа и носится где-то рядом. Один раз Кошечка с трудом разлепила глаза, и то лишь для того, чтобы кое-как погрузиться в ванну.

Хансиро продел мечи за пояс, расположил каждый из них под безупречно верным углом и вышел из комнаты, бесшумно ступая обутыми в таби ногами.

За воротами его поджидал Гадюка с веселой компанией плотников, кровельщиков, штукатуров и каменщиков. Эти люди делали вид, что раньше времени начали праздновать Новый год.

Еще в храме «Весенний холм» Хансиро понял: Гадюка твердо решил помогать Кошечке независимо от того, хочет она этого или нет. Поэтому воина из Тосы ничуть не удивило, что старшина носильщиков каго, пока он спал, обеспечил делу княжны Асано поддержку отокодатэ округа Хондзё. Словом отокодатэ, означавшим «храбрецы», называли себя созданные горожанами отряды самообороны. Впрочем, Хансиро мысленно назвал «храбрецов» менее лестно: мати якко – «люди из городских низов». Союз с Гадюкой и его друзьями казался самураю из Тосы полезным, но не очень желательным.

Многие из знаменосцев сёгуна развлекались тем, что жестоко и грубо издевались над торговцами и ремесленниками. Для защиты от этих наглых знатных мучителей некоторые торговцы основали братства «храбрецов», куда входили ремесленники и цеховые старшины их округов. Иногда отокодатэ также боролись с самураями низших разрядов и ронинами, многие из которых теперь добывали себе пропитание вымогательством и грабежом.

Для людей из отокодатэ ронин вроде Хансиро являлся потенциальным врагом. А для самураев люди вроде Гадюки и его друзей были безродным уличным отребьем и не стоили даже презрения. Но отокодатэ умело владели многими видами оружия, которое часто изготавливали из обычных ремесленных инструментов. «Храбрецы» не спрашивали друг друга о прошлом, поскольку у многих оно было довольно темным.

«Храбрецы» уверяли, что дали клятву помогать угнетенным. Но Хансиро знал, что они имеют склонность к насилию ради насилия и охотно ведут себя бесчестно, когда это им выгодно. Он также знал, что именно глава «храбрецов» округа Хондзё Тюбэй является одним из самых влиятельных предводителей отокодатэ в Эдо.

Сейчас возле гостиницы толпилось от тридцати до сорока человек Тюбэя. Маленькие пучки волос они завязывали над одним из висков по последней моде, но выпавшие из них пряди и боковые локоны торчали во все стороны вокруг раскрасневшихся лиц. Воротники их курток были грязны, обшлага потерты, а сами куртки во многих местах заштопаны и заплатаны. Некоторые из ремесленников принесли с собой лестницы, многие стояли, опираясь на длинные деревянные линейки, как на посохи. Другие, засунув руки в складки курток, пытались согреть ладони. У большинства собравшихся с поясов свисали инструменты – молотки, строительные мастерки, резцы, зубила и плотницкие топоры.

«Желаем вам хороших снов!» – дружно прокричали ремесленники, кланяясь Гадюке и Хансиро, и принялись обсуждать вопрос, где лучше достать сакэ и девочек в столь поздний час. Снег влажно поскрипывал под соломенными сандалиями. Взрывы хохота будоражили тишину сонной улицы. Компания медленно двинулась в сторону моста Рёгоку.

Хансиро повернулся к Гадюке. Воин из Тосы знал, что ему нужно вести себя очень дипломатично, сдерживая пыл носильщика каго и его друзей. Эти люди были непредсказуемы, и оскорбить их означало навлечь неприятности на Кошечку и на Оёси с его отрядом.

– Законы запрещают сопровождать возмездие семейному врагу бунтом, – напомнил Хансиро.

– Все сделаем тихохонько, ваша честь, – прошептал Гадюка, раздвигая губы в своей одновременно хитрой и простодушной усмешке. С Хансиро он держался осторожнее, чем с княжной Асано, но ненамного.

– Добрый вечер, – сказал, вынырнув из боковой улицы, человек в одежде ремесленника: темно-синих штанах и подбитой ватой куртке с узкими рукавами.

Он держал в руках инструмент плотника – топор с длинной ручкой и стальным лезвием той же формы, что у мотыги. Ноги у подошедшего были короткие и кривые, но грудь выглядела широкой, как туго набитый тюк с рисом. Его большие руки напоминали лопаты, и черные перчатки без пальцев на них трещали по швам. Густые брови почти сходились над низкой переносицей. Пышные короткие усы высовывались из-под широкого носа как два густых пучка травы из-под валуна.

– Добрый вечер, – повторил он и поклонился. Хансиро кивнул в ответ. Это был Тюбэй, глава местных отокодатэ. Хансиро однажды уже встречался с ним, когда выручал из скользкой ситуации одного молодого повесу, который задолжал крупную сумму денег главе профессиональных игроков округа Хондзё.

– Итак, Тоса, сегодня вы здесь не для того, чтобы улаживать делишки желторотого модника.

– Нет. – Хансиро оценил цепкость памяти Тюбэя, припомнившего незначительную историю многолетней давности.

– Больно видеть, как в наши дни сыновья забывают заветы отцов, а внуки и вовсе не помнят своих дедов, – с улыбкой сказал старшина «храбрецов».

– Вы совершенно правы, – вежливо согласился Хансиро. – Кстати, это одна из причин, которая привела меня в Хондзё. Мы с Гадюкой только что обсуждали некоторые пункты постановлений о том, как следует совершать кровную месть.

– А, указы «собачьего сёгуна»!.. – ухмыльнулся Тюбэй. – «Возмездие семейному врагу не должно сопровождаться бунтом», – старшина отокодатэ говорил тихо, но его голос все равно казался неестественно громким. За какой-то из соседних стен залаяла собака.

– Нет ли поблизости места, где мы могли бы поговорить наедине? – спросил Хансиро.

– Есть, как не быть.

Тюбэй зажег фонарь и провел Гадюку и Хансиро задами узких улочек к большому, открытому с двух сторон навесу, под которым находилась его тесная, заставленная поделками мастерская. Хансиро сел на грубо отесанное кипарисовое бревно, из которого Тюбэй мастерил балку. Гадюка и Тюбэй уселись, скрестив ноги, на кучу ароматных стружек, снятых с этого бревна учениками Тюбэя. Вокруг собеседников теснились штабеля досок и опорных столбов, приготовленные для заказчика, на постройке дома которого сейчас работал Тюбэй.

– Это не уличная потасовка. В деле участвуют люди чести, твердо решившие исправить этот мир, рассчитавшись за гнусное злодейство, – медленно произнес Хансиро.

– Я не дурак, Тоса. – Тон Тюбэя оставался дружеским, плотник показывал, что не считает себя всерьез оскорбленным. Но он перестал улыбаться. – Я знаю, о ком идет речь.

– Кто еще знает?

Тюбэй усмехнулся:

– Гадюка сказал только мне, но все догадываются. Эдо два года ждал этой ночи.

– Если так, то, возможно, тот, на кого нападут, тоже о чем-то подозревает?

– Не больше, чем всегда. Уже два года Кира отовсюду ждет опасности, как кот, засунувший голову в мешок. Он редко высовывается из дома. – Тюбэй любовно погладил свои усы. – У моей жены есть родственник, торговец рисом. Он говорит, что Кира разоряется на еде для своих дополнительных охранников. Только недавно он отослал часть лучников Уэсудзи обратно в Адзабу, должно быть для того, чтобы его сын какое-то время содержал их сам.

– Если бы Кира поступил достойно и вспорол себе живот или хотя бы обрил себе голову и стал служителем Будды в искупление своего греха, народ мог бы стать к нему добрее.

– Смягчить сердце важней, чем обрить голову, – отозвался Тюбэй. – А сердце Киры жестоко, каким было всегда. Даже среди нас, жалких горожан Эдо, есть много таких, кто с радостью увидит, как он поплатится за свои дела.

– Это дело не для простых людей, – сказал Хансиро, сурово глядя на старшину отокодатэ, чтобы тот как следует усвоил его слова. – Участие простолюдинов ляжет пятном на честь тех воинов, о которых мы говорим. Это понятно?

– Да, Тоса. Понятно, – ответил Тюбэй.

Плотник встал, подошел к выходу из-под навеса и, стоя в прямоугольном пятне лунного света, взглянул вверх:

– Мой старый добрый друг Гадюка предложил мне прогуляться с вами по улицам и полюбоваться луной. – Тюбэй раскинул руки, словно обнимая сияющий диск, потом повернулся к Гадюке и Хансиро и спросил: – Идем?

Весь следующий час Тюбэй показывал Хансиро, какие ворота между улицами остаются открытыми, а какие запирают, где есть удобные места для наблюдателей и какие из переулков кончаются тупиками. Кроме того, он познакомил Хансиро со сторожами ворот и с группой пожарных, выполнявших ночной обход. На прощание пожарные подарили Хансиро два коричневых форменных плаща.

Хансиро вернулся к гостинице и вошел в нее через маленькую боковую дверь, которую за плату оставил для него открытой дежуривший ночью слуга. Стараясь ступать тихо, он миновал тускло освещенный коридор и добрался до своей комнаты.

Там он скинул поношенную одежду, обернул бедра лучшей – белой – сатиновой повязкой, потом надел новую нижнюю рубаху из шелка сорта хабутаэ, черно-белый шелковый халат и черные хакама. Священное дело, в котором ему предстояло участвовать этой ночью, требовало полной чистоты – чистоты сердца, ума, тела и одежды.

Переодевшись, Хансиро встал на колени у постели и нежно дотронулся до бедра Кошечки.

– Пора? – Кошечка, еще не вполне проснувшаяся, провела рукой по своей голове, на которой за эти шесть дней вырос черный пушок.

– Да.

Она встала, плотнее запахнула свой стеганый спальный халат, потом подошла к письменному столику и написала на листке бумаги то, что не решалась произнести вслух: «О чем ты говорил с сэнсэем?»

Пока Хансиро энергично водил по бумаге кистью, Кошечка опустилась на колени и завязала его обмотки.

«Я предложил ему свои услуги, и он принял их. Мы будем следить за домом Киры и предупредим Оёси, если кто-нибудь попытается добраться до Уэсудзи».

«Гадюка что-то замышляет». Почерк Кошечки выдавал ее тревогу, она боялась, что постороннее вмешательство может нарушить планы мстителей.

«Я знаю».

Хансиро отложил кисть и помог Кошечке завязать шнуры ее хакама. Потом он три раза обернул длинный пояс вокруг ее талии. Наклонившись, чтобы завязать пояс воинским узлом «стрекоза», Хансиро перегнулся через плечо Кошечки и шепнул ей на ухо:

– Он и старшина ремесленников Хондзё показали мне подходы к дому Киры, пока ты спала. Но они понимают, что не должны вмешиваться.

Одевшись, Кошечка накрыла свою бритую голову большим платком, уложила его складками вдоль щек и завязала под подбородком. Хансиро сжег благовонную палочку в своем покрытом черным лаком шлеме, имеющем форму мелкой чаши. Если сегодня дела пойдут плохо, если в квартале Хондзё начнется бой и враги отрубят его голову, она будет издавать приятный запах.

Потом воин и княжна Асано зажгли благовония перед алтарем, стоявшим в скромно украшенном шкафчике. Сложив ладони и склонив головы, они помолились Амиде Будде и божеству – покровителю воинов и вместе прочли «Алмазную сутру»:

 
Все сущее подобно сну, видению, пузырю на воде или тени.
Подобно оно росе и подобно молнии.
Таково все видимое.
 

После молитвы заговорщики сожгли свои записки. Хансиро засунул за пояс мечи, надел плащ пожарного, привязал к поясу шлем, а колчан укрепил на спине, так чтобы оперение стрел вздымалось у него над головой пышным веером, и взял в руки лук.

Когда он подавал Кошечке второй плащ, ее глаза вдруг наполнились слезами. Она погладила рукой жесткий холст:

– Мой отец… – Голос Кошечки задрожал и пресекся. – Мой отец очень заботился о своих укротителях огня.

Пожарная команда князя Асано насчитывала более пятидесяти человек, выбранных из числа самых сильных и статных воинов, служивших семье владельцев Ако. Эти молодцы были обучены лучше других и имели превосходное снаряжение. Кошечка вспомнила, с какой гордостью в душе она наблюдала за их тренировками. Молодые атлеты так внушительно выглядели в своих кожаных куртках, с кирками и баграми на плечах!..

Хансиро помог Кошечке надеть на голову капюшон, потом взял лицо любимой в свои большие ладони, прижался лбом к ее лбу и так постоял несколько мгновений. Потом Кошечка взяла нагинату, и заговорщики вышли в тишину заснеженной улицы.

ГЛАВА 78
Вершина искусства боя

Как и во всем Эдо, в округе Хондзё большинство узких боковых улочек перегораживали ворота. Сейчас почти все эти ворота были закрыты, и привратники спали в своих крошечных сторожках рядом с ними. Но ворота главной улицы округа – проезда, который пересекал Хондзё севернее моста Рёгоку, всегда оставались распахнутыми, чтобы пожарные команды и жители округа могли свободно передвигаться, если где-либо вспыхнет пламя. Хансиро и Кошечка шагали рука об руку прямо посередине этого проезда.

Снег, выпавший вечером, тонким слоем покрывал грязную, истоптанную за день мостовую. Он заглушал шлепки двух пар сандалий мнимых пожарных, хотя ни Кошечка, ни Хансиро не старались идти бесшумно.

Хотя нагината, пара мечей, лук в семь сяку и полный колчан стрел были довольно странным снаряжением для борьбы с огнем, Тюбэй пообещал Хансиро, что никто этой ночью не помешает княжне Асано, и потому таиться не имело смысла.

Мнимые пожарные вошли в торговую часть округа. Здесь улицы были проложены между рядами тесно примыкающих друг к другу закрытых лавок и многоквартирных домов. У стены одного из больших зданий громоздились пожарные ведра. Дом этот, как и все соседние строения, выходил фасадом прямо на проезжую часть, не имея ни двора, ни садика. К карнизу первого этажа здания была приставлена лестница, которая позволяла подняться на небольшую каланчу.

Кошечка первой взобралась на крышу дома. Она миновала карнизы первого и второго этажей и поднялась на маленькую крытую площадку, надстроенную над острым гребнем крыши. Домом этим владел Тюбэй. Возле помещавшейся во дворе открытой мастерской, где плотник беседовал с Хансиро и Гадюкой, был разбит маленький садик, красота которого казалась неземной в лунном свете, а в планировке чувствовался утонченный вкус. Кошечка удивилась: оказывается, чувство изящного присуще не только людям высших сословий.

Эдо был построен на низкой и почти плоской равнине. Поэтому Кошечка видела с каланчи только запутанный лабиринт похожих на волны заснеженных крыш, ни одна из которых не поднималась над землей выше, чем на два этажа. Если не считать далекой пятиэтажной пагоды, ввысь над этим застывшим морем устремлялись только сушильные стойки на крышах и длинные тонкие пожарные вышки.

Кошечка повернулась и задела нагинатой бронзовый колокол, висевший над центром площадки. В тишине гулкий удар металла о металл показался молодой женщине оглушительным. Она испугалась, что этот звон взбудоражит округу или по меньшей мере разбудит обитателей дома.

– Прости, – шепнула она Хансиро, когда его голова поднялась над краем площадки. Изо рта Кошечки вылетал пар, молодая женщина дрожала от холода.

– Не волнуйся, внизу вряд ли что-нибудь слышно, – успокоил Хансиро.

Полная луна казалась необыкновенно большой и висела так низко, что ее хотелось потрогать рукой. Она уже клонилась к югу, но по-прежнему заливала Эдо прозрачным серебряным светом. Снег отражал и усиливал это сияние. Со своей площадки княжна и воин видели на западе реку Сумиду и мост Рёгоку.

К северу и востоку от наблюдателей находились усадьбы князей, разбросанные среди высоких сосен, окруженные стенами, садами, служебными постройками, семейными алтарями и беспорядочно расставленными домишками. В центре Эдо возле замка сёгуна, к которому жались «верхние» дома князей, было тесно, поэтому многие высокородные строили свои «средние» дома на городской окраине.

В этих усадьбах жили княжеские семьи. Там же князья размещали и своих воинов – в казармах, устраиваемых обычно вдоль внутренней стороны стены, выходившей на улицу. Казарма князя Киры состояла всего из двух маленьких комнат. Его охранники ютились в невероятной тесноте.

– Которая усадьба Киры? – спросила Кошечка.

– Та, где ветки сосны перевешиваются через стену, – показал веером Хансиро.

Кошечка внимательно оглядела усадьбу, отыскала глазами ворота, крышу казармы и рассмотрела внутренний двор, предназначенный для паланкинов и карет. В дальнем конце двора, за стенкой, в саду находился и особняк князя.

Наблюдательница водила взглядом по ломаным линиям извилистого лабиринта крыш, запоминая расположение флигелей и пристроек, террас и крытых переходов, соединявших основную часть дома с задней, где находились комнаты княжеской семьи. Под какой-то из этих крыш спал сейчас Кира. И сон его вряд ли был спокоен.

– Наш отряд пройдет мимо нас: рисовая лавка Ёгоро находится неподалеку отсюда на другой стороне улицы, возле пивоварни, – сказал Хансиро.

Пивоварню легко было отличить от других мастерских и лавок: с фронтона ее второго этажа свисала приметная вывеска – большой коричневый шар из сушеных игл кипариса. Улица оставалась пустынной, если не считать крысы, деловито прошмыгнувшей вдоль белых оштукатуренных стен какого-то склада. Но Кошечка теперь не отрывала глаз от рисовой лавки. Она пыталась представить себе, что сейчас делают собравшиеся там люди, о чем говорят, что чувствуют.

Кошечка и Хансиро стояли неподвижно, положив руки на перила, и оглядывали с высоты освещенные луной и окутанные снегом стены Эдо, дома и деревья. Рукава влюбленных соприкасались.

Кошечка обошла площадку по кругу, пытаясь разглядеть внизу признаки присутствия Гадюки и его друзей. Она была уверена, что «храбрецы» прячутся где-нибудь на крышах за большими бочками с водой, под заборами или в боковых улочках, но не заметила ничего подозрительного.

– Они очень хорошо замаскировались, – шепнула княжна Асано. Может, некоторые рассказы о смелости и смекалке мати якко, которые она всегда считала приукрашенными, правдивы?

– Посмотри туда, – Хансиро показал железным веером на крышу, находившуюся от них в нескольких десятках сяку.

Тени позволили воину разглядеть на ее скате едва заметные следы ног, которые вели вверх к большой деревянной бочке с водой, установленной там на случай пожара. И те немногие следы мати якко, которые Кошечка потом смогла обнаружить, концентрировались у дома Киры.

– Тюбэй поклялся, что его люди не вмешаются в бой, – ответил Хансиро на ее невысказанный вопрос. Он считал, что старшина «храбрецов» сдержит свое слово, но не удивился тому, что мати якко следят за местом предстоящей схватки. Они не могли пропустить случай понаблюдать за сражением.

Кошечка и Хансиро взглянули вниз, на улицу, которая вела к мосту через канал, служивший южной границей Хондзё и отделявший этот округ от соседнего округа Фукагава. Если князь Уэсудзи пришлет подкрепление, его воины, вероятнее всего, подойдут с этой стороны.

– Если мы увидим, что враги подходят, то должны будем один раз ударить в колокол, – сказал Хансиро.

Из храма донесся звон. Семь ударов – час Тигра. И каждый звук замирал так медленно, словно старался как можно дольше провисеть в воздухе. Словно тоже хотел дождаться появления героев-мстителей.

Кошечка ухватилась за плечо Хансиро, пытаясь унять дрожь в руках. Волосы зашевелились у нее на затылке, сердце бешено застучало. Она воспринимала то, что нельзя ощутить пятью обычными чувствами: дочери князя Асано казалось, что она слышит через стены рисовой лавки Ёгоро дыхание сорока семи воинов из Ако и чувствует запах благовоний, которыми они окурили свои шлемы.

Едва затих последний удар колокола, Кошечка уловила еле слышный скрип открываемой двери. Ронины из Ако выходили из лавки на улицу и строились по двое. Кошечка напрягла зрение, пытаясь узнать кого-нибудь из мстителей в этих одинаковых фигурах. Когда ощетинившаяся оружием шеренга выступила из-под карниза, на снег легла длинная зубчатая тень, похожая на дракона.

Чтобы не стеснять движений, воины из Ако убрали под обмотки концы широких штанин своих хакама. На них были тяжелые холщовые плащи пожарников с капюшонами, скрывающими лица: мстители шли к дому Киры под видом самурайской пожарной команды. Их рукава были завязаны сзади, что позволяло рассмотреть боевые перчатки. На обшлага и подолы одинаковых черных курток самураи нашили большие белые треугольники из шелкового сукна. Они будут хорошо видны в темных коридорах особняка Киры и позволят отличать своих от врагов.

Некоторые воины надели шлемы, головы остальных облегали широкие повязки, за поясом каждого ронина торчали парные мечи. Кроме них, воины из Ако вооружились копьями, нагинатами, луками со стрелами и посохами. Все клинки были вычищены до блеска: ржавчина на оружии означает порчу в душе владельца.

Многие мстители укрепили за спинами тонкие древки. Прикрепленные к ним флажки развевались над их головами. На этих маленьких знаменах уходившие в последний бой воины начертали свои посмертные имена.

Воины Оёси несли еще осадные бамбуковые лестницы и тяжелые деревянные молотки на длинных ручках. К подобным ручкам были прикреплены обрезки больших трубок в форме усеченного конуса – боевые фонари, скрученные из окрашенной в черный цвет кипарисовой фанеры. Свечи внутри них вращались на шарнирах. Воин мог лучом такого фонаря осветить противника, а сам остаться невидимым.

Во главе отряда шагал Кандзаки Ёгоро, за ним один из бойцов отряда нес на шесте маленькую шкатулку. Кошечка поняла, что в шкатулке лежит свиток с клятвой мстителей.

За человеком со шкатулкой двигался Оёси. Он нес на веревочной петле боевой барабан, кожу которого украшала эмблема школы стратегии Ямага – символы инь и ян. Лицо советника было спокойно.

Глядя на него, Кошечка прошептала старинное стихотворение:

 
В стране Ямато
Дух слов нам помогает.
Будь счастлив! Прощай!
 

Оёси огляделся вокруг. Кошечка вздрогнула от неожиданности, хотя и знала, что у произнесенных слов есть душа и они могут исполнить желание говорящего. Возможно, душа ее слов долетела до Оёси.

Луна светила так ярко, что воинам из Ако не нужны были фонари. Отряд шел молча. Слышался только скрип свежего снега под сандалиями бойцов, приглушенный звон металла и тихий стук дерева. Отзвуки старины, эхо прошедших веков, когда страна закалялась в битвах.

Хансиро был воспитан как воин, но до сегодняшней ночи ни разу не видел марша отряда, уходящего в бой. До этого мгновения он полагал, что деньги и тяга к роскоши и наслаждениям погасили в его выродившихся современниках воинский дух. А еще воин из Тосы знал, что в Эдо никто никогда не видел ничего равного этому шествию и вряд ли когда-нибудь увидит.

Кошечка и Хансиро провожали взглядами шеренгу мстителей, пока она двигалась по пустынной улице. Потом отряд повернул за угол и скрылся с глаз.

Кошечка не сводила восторженного взгляда с домов, загораживающих от нее воинов ее отца, до тех пор, пока снова не увидела колонну мстителей уже в начале улицы Мацудзака. Дойдя до угла ограды усадьбы Киры, отряд разделился надвое, как струя воды, обтекающая валун: Тикара и его люди направились к задней стене, а другая половина отряда во главе с Оёси двинулась к парадным воротам. Те, кто нес лестницы, прислонили их к карнизам широкой крыши ворот. Остальные ждали, сидя на корточках в снегу. Несколько человек взобрались на лестницы, поднялись по скату крыши и заглянули во двор усадьбы. Все это происходило в такой тишине, что наблюдавшей за действиями боевого отряда Кошечке казалось, будто она видит сон.

Воины из группы Оёси перелезли через гребень крыши ворот и спрыгнули во двор. Кошечка не могла видеть, что происходило там, но, видимо, они быстро справились с караульными, которые, наверное, грелись возле жаровни в привратной сторожке, потому что вскоре тяжелые створки ворот медленно разошлись. Боевые фонари мстителей вспыхнули. Оёси поднял барабан, занес над ним палочку и словно окаменел. Когда Кошечка уже готова была подпрыгнуть от нетерпения, советник резко опустил руку. Через мгновение до Кошечки долетел гулкий удар. Потом послышался едва различимый стук деревянных молотков – это Тикара взламывал задние ворота. Воины Оёси втекли во двор. Сам советник и два самых старых его помощника, Хара Сохмон и Масё Кюдаю, остались у главных ворот, чтобы помешать подкреплению противника проникнуть в усадьбу, а тем, кто находится внутри, выбраться из нее.

Кошечка перегнулась через перила вышки, словно хотела полететь на помощь к воинам своего отца. Она слышала яростные крики, она видела, как телохранители Киры выбегают из своих крошечных комнатенок. Охранники выскакивали наружу босые и полуголые, их нечесаные волосы били по плечам, но большинство успело выхватить из ножен мечи. Зазвенела сталь, и этот звук заглушил крики.

Во дворе заметались огни фонарей. Их длинные лучи выхватывали из темноты причудливо изогнутые фигуры самураев, их ноги, руки, искаженные яростью лица. Эти обрывки картины боя на мгновение застывали в ярком свете, словно зарисовки художника, изображающего войну.

Часть ронинов из Ако не давала сражавшимся во дворе охранникам приблизиться к дому, а остальные мстители взбежали по ступеням на террасу особняка и выбили дверь прихожей. В доме завизжали женщины.

– Они уходят! – Кошечка указала на две черные тени, скользящие по саду. Охранники прислонили к стене ограды садовую лестницу, вскарабкались по ней, спрыгнули на улицу и со всех ног помчались в сторону Сумиды. – Надо предупредить Оёси! – сказала Кошечка и сделала шаг к лестнице. Но Хансиро удержал ее за руку.

– Вспомни слова человека, который мудрее нас с тобой. Не стреляй в бою из чужого лука, не езди на чужом коне, не обсуждай чужие ошибки… – Он умолк, предлагая Кошечке закончить цитату.

– Не вмешивайся в чужую работу, – с горечью договорила она и подумала: «Но это ведь моя работа».

Кошечка напрягла зрение и слух, пытаясь разобраться в том, что происходит в усадьбе Киры. С ее наблюдательной вышки схватка во дворе выглядела беспорядочной суетой, игрой света и тени, в сопровождении какофонии разнообразных звуков. Из дома доносились пронзительные женские крики, грохот падающей мебели и треск рвущейся бумаги: воины Оёси искали Киру. Бой перекинулся со двора в сад.

В соседних усадьбах зажегся свет, вскоре на их крышах появились люди, большинство из которых испуганно приглядывалось к мечущимся огням: не начался ли пожар? Слуги, посланные хозяевами разузнать, в чем дело, бежали на шум схватки.

Оёси раскрыл складной стул и теперь замер на нем перед воротами усадьбы Киры, а его седые соратники, Хара и Масё, ходили из стороны в сторону, охраняя вход. Когда возле старцев собралась небольшая группа людей, Хара и Масё сказали им несколько слов, и толпа быстро рассеялась. Слуги вернулись в дома своих господ.

Потом Масё тоже раскрыл стул и сел рядом с Оёси, а Хара продолжал ходить перед воротами, как заведенный. Кошечка и Хансиро ожидали, что соседи Киры придут ему на помощь, но ворота всех окрестных усадеб оставались запертыми: соседи бывшего церемониймейстера благоразумно решили держаться в стороне от этого дела.

Примерно в середине часа Тигра шум боя утих. Кошечка со своей вышки видела неподвижные тела воинов. Они валялись везде, во всех углах двора и сада, на ступенях особняка, на террасе и на пороге казармы. Она слышала треск ломающихся вещей и женский плач. Разыскивая врага своего князя, воины из Ако разбивали сундуки, разламывали потолки и кромсали мечами постельное белье. Усадьба Киры была небольшой, но и в такой скромной по размеру постройке имелось много мест, где мог спрятаться человек.

Луна почти закатилась, на востоке у края неба появилась полоска бледного света, а свистка, означающего, что Кира найден, все не было. Кошечке казалось, что она сойдет с ума от ожидания. Чтобы успокоить любимую, Хансиро слегка коснулся своим рукавом ее рукава и придвинул свою руку к ее руке. Их ладони и раньше лежали рядом, теперь ладонь Хансиро накрыла ладонь Кошечки.