Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 45 страниц)

ГЛАВА 2
Смятение

Кошечка легко потащила узел с его холодным содержимым по коридору. Доски из вишневого дерева были гладки и натерты до атласного блеска: их сорок лет каждый день протирали влажной тряпкой. Тело гостя перевалилось через порог кладовой и шлепнулось на деревянный настил для ходьбы, приподнятый над грязным полом хозяйственного помещения. Кошечка медленно сделала выдох и подождала, пока глаза привыкнут к темноте.

Товары и хозяйственная утварь в полнейшем беспорядке заполняли кладовую до самых пыльных стропил. Пять составленных штабелем массивных бочек, стянутых обручами из скрученных стеблей бамбука, располагались в дальнем углу. Старая Кувшинная Рожа переливала туда сакэ из меньших по размеру бочонков, в которых его продавали изготовители-винокуры, чтобы разбавить напиток водой. По высоте эти бочки едва ли не превосходили рост Кошечки. Сделать намеченное будет нелегко.

Кошечка решила спрятать труп в верхней задней бочке штабеля, которая, по ее расчетам, была заполнена примерно до половины: слуги постоянно отцеживали из этой бочки сакэ, считая, что Кувшинная Рожа не заметит убытка. Кошечка была уверена, что хозяйка «Благоуханного лотоса» обо всем знает, но возмещает потраву за счет клиентов. Это было проще, чем прекратить воровство.

Когда Бабочка вернулась, Кошечка поставила подсвечник на маленькую полку. Потом она приподняла девочку, помогая ей вскарабкаться на бочки первого ряда. «Я буду толкать, а ты тяни». Госпожа и служанка с трудом поставили тело в вертикальное положение. Теперь оно переваливалось через край бочки, опираясь на него грудью.

Кошечка ухватила труп за ноги и закинула их наверх. Потом она положила на одну из бочек деревянный брусок, которым в кладовой пользовались как рычагом, и по куче тюков с рисом сама взобралась на винный штабель. Она сперва подковырнула бруском, а потом отодвинула в сторону крышку задней бочки. Затем молодая женщина и девочка, развязав узел, с огромными усилиями приподняли мертвеца так, как им было нужно, и столкнули гостя вниз головой в его последнюю купель.

Кошечке пришлось нажать на пятки императорского знаменосца, чтобы скрыть его целиком. Теперь он не начнет разлагаться, пока слуги не отольют достаточно вина. Кошечка задвинула крышку и спустилась вниз, потом соскребла горсть пыли с грязного пола и посыпала ею крышки бочек, чтобы скрыть, что к ним кто-то прикасался. Когда сообщницы возвращались в гардеробную, унося с собой одеяло, Бабочка маленьким веником заметала за собой все следы.

Одежда гостя висела на деревянной вешалке в маленькой прихожей, перед спальней Кошечки. Молодая женщина посмотрела на нее с отвращением. Сёгун[4]4
  Сёгун – в японской истории так назывались люди, которые реально управляли (в отличие от императорского двора в Киото) Японией большую часть времени с 1192 года до периода Мэйдзи (1868 год).


[Закрыть] Токугава Цунаёси[5]5
  Сёгунат Токугава, или сёгунат Эдо – феодальное военное правительство Японии, основанное в 1603 г. Токугавой Иэясу. Просуществовало более двух с половиной веков вплоть до 1868 г. Этот период в истории Японии известен под именем периода Эдо, по названию столицы Японии города Эдо (ныне Токио). Несмотря на то что реальной властью в Японии обладал сёгунат, император в Киото все равно являлся номинальным правителем Японии. Право управления страной было официальным образом делегировано императорским двором клану Токугава, а в конце периода Эдо в ходе реставрации Мэйдзи также официально возвращено императорскому двору.


[Закрыть] запретил своим чиновникам посещать веселые кварталы. Запрет, разумеется, то и дело нарушался, но сановитые ослушники прокрадывались к доступным девицам переодетыми. Гость Кошечки предпочитал одежду безродного труженика.

Присев за низкой ширмой, Кошечка уложила в дорожный сундучок гостя длинную полосу ткани – его нижнюю одежду, и нашла подобный кусок хлопчатобумажного полотна в своем большом сундуке из кедрового дерева. Потом разделась догола, аккуратно сложила свои одежды и уложила их в свой сундук.

Молодая женщина стояла неподвижно, пока Бабочка обертывала вынутую из сундука ткань вокруг ее бедер, продевала конец полотна между ягодицами хозяйки и заправляла его на животе под получившийся пояс. Когда девочка закончила эту процедуру, туловище Кошечки плотно облегала набедренная повязка, какую носили простые люди.

Потом Кошечка прижала к своему животу конец еще одного длинного куска полотна, а Бабочка обошла вокруг нее, туго обертывая ткань вокруг талии и груди хозяйки.

– Туже, – шептала Кошечка.

Такая повязка называлась харамаки, и простолюдины носили ее, чтобы защитить вместилище души за пупком от «шалостей бога грома». Груди у Кошечки были маленькие, но крепкие, с большими и твердыми сосками. Харамаки, повязанная выше, чем следовало, должна была придавить их и скрыть от любопытных глаз. Кошечка натянула на себя синие, протертые сзади штаны гостя и завязала их на поясе, потом надела его тонкую нижнюю рубаху. Бабочка подала ей грубую темно-синюю куртку с узкими рукавами. На ватной подкладке ее белыми шелковыми нитками было вышито число десять, это показывало, что одежда была взята напрокат. Кошечка брезгливо передернула плечами, когда грубая ткань из конопли коснулась ее. По всей спине куртки, доходившей молодой женщине до колен, сверху вниз шла надпись крупными белыми иероглифами: «Цех грузчиков Накаговы. Пятьдесят лет безупречной службы». Кошечка подобрала с боков рукавами полы робы безупречного грузчика, наложила один край на другой и держала их так, пока Бабочка трижды обертывала и завязывала на спине жесткий широкий пояс. Девочка повязала его высоко над ягодицами хозяйки и по последней моде очень низко опустила спереди, Кошечка поддернула куртку верх, укорачивая подол до уровня колен и делая складку над поясом. Так она стала выглядеть крупнее и имела возможность спрятать за пазухой вещи, которые могли понадобиться ей в дороге. Наконец, Кошечка снова опустилась на колени перед зеркалом, крепко сжала в руке волну своих волос, сделала вдох и безжалостно обкорнала ее ножницами чуть ниже уровня плеч. Бабочка охнула: длинные волосы были гордостью любой женщины. Кошечка скатала в моток отрезанную косу в три сяку, перевязанную бумажной лентой, завернула ее в лист гибкой рисовой бумаги и обвязала этот сверток синим шелковым шарфом, на котором был нанесен белой краской рисунок – скрещенные перья, герб семьи Асано. Получившийся узелок она спрятала на груди – незачем оставлять следы, которые могут подсказать, как она выглядела во время бегства.

Кошечка собрала оставшиеся волосы на макушке и связала их в пучок по-мужски. Потом она обмотала голову тонкой синей головной повязкой и завязала ее под нижней губой. Повязка принадлежала гостю, и он надевал ее так для того же, что и Кошечка: чтобы скрыть свое лицо.

Бабочка наблюдала за своей хозяйкой со смесью страха и восхищения. Кошечка казалось ей оборотнем – одной из тех волшебных кошек, которые принимают облик прекрасных женщин, чтобы приносить беду мужчинам. Она и в самом деле принесла беду тому, кто сейчас лежал погруженный с головы до ног в такое количество сакэ, о каком никогда не мог и мечтать.

Теми же ножницами Кошечка обстригла длинные ногти, аккуратно завернула их в один из своих украшенных гербовым тиснением бумажных носовых платков и отдала сверток Бабочке со словами: «Отнеси Ржанке, пусть она продаст их для тебя». Бабочка знала, как дорого стоят такие обрезки. По обычаю, куртизанка дарила свой отстриженный ноготь богатому покровителю в знак верности. Но часто случалось, что женщина давала такую клятву нескольким мужчинам сразу. Так как обезображенные пальцы могли выдать ее с головой, куртизанке приходилось покупать чужие ногти. Кошечка спрятала ножницы за пояс: они могли пригодиться в будущем. Она решила мстить.

– Госпожа! – окликнула Бабочка свою хозяйку, в раздумье перебиравшую вещи в маленьком дорожном сундучке гостя. Девочка нервно сосала костяшки пальцев.

– Посмотри на свои ногти, малышка. Они что, запачканы грязью рисовых полей? «Младшая сестра» куртизанки не сосет пальцы.

Кошечка почувствовала острую душевную боль – укол совести: возможно, она подвергает девочку большой опасности.

– Чем меньше ты будешь знать обо всем этом, маленькая Бабочка, тем лучше.

– Но, госпожа…

– Принеси мой дорожный плащ.

Кошечка не знала, что взять с собой в дорогу: ее всегда собирали в путь слуги. По правде говоря, слуги всегда делали за нее почти все. Она скатала в рулон тонкое хлопчатобумажное одеяло и обернула его вокруг шеи, как делают это простые люди.

В складку куртки Кошечка уложила плоский кошелек с бумажными носовыми платками и футляр, в котором находились ее трубка с длинным чубуком и крошечной медной чашкой. На соломенном шнуре она подвесила к поясу бамбуковую трубку с вином, в которой можно было хранить и воду, потом подумала, не взять ли с собой складную подставку-подушку, но отказалась от этой мысли: подставка была слишком велика. Затем Кошечка отыскала кошелек гостя, развязала шнурок и долго смотрела на лежавшие внутри деньги. Там находились три связки медных монет, в каждой по сто штук. Монеты были нанизаны на соломенные шнуры, завязанные на обоих концах в тугие узлы, чтобы монеты плотно прижимались друг к другу. Еще одна связка, поменьше, состояла из серебряных монет. Дочь князя Асано не была столь неопытна, как некая аристократка, которая приняла связку монет за большую гусеницу, и все же она редко держала деньги в руках.

Кошечка расправила кошелек, расширяя отверстие, дотронулась до твердого металла и стала постукивать пальцами по неровным краям круглых монет, пытаясь угадать, что можно на них купить, потом закрыла кошелек и спрятала его под складку куртки вместе с другими вещами. Все равно утром хозяйка дома терпимости забрала бы эти деньги у гостя. Кошечка принялась думать, что бы еще прихватить с собой, и вдруг услышала пронзительный крик Кувшинной Рожи. Девушку это обстоятельство так поразило, что она замерла на месте. Ее отец сказал бы, что она сейчас остановила свой меч, нанося решающий удар, а это всегда было ошибкой, и обычно гибельной.

– Невежа! Негодяй! (Дословно это звучало: «Редька»!)

Нет, «тетушка» кричала не на нее: должно быть, кто-то из гостей облил мочой бумажные стенки ее деловой конторки, находившейся у входа в «Благоуханный лотос». Время от времени какой-нибудь пьяный посетитель, слишком ленивый, чтобы пойти в отхожее место, пытался помочиться через край террасы, но промахивался и попадал впросак.

– Как быть с тетушкой, госпожа?

Решившись торговать своим телом, Кошечка пришла в гостиницу «Карп», где жила Ржанка, племянница ее кормилицы, потому что эта девушка когда-то рассказывала ей о том, какая добрая там хозяйка и с каким дружелюбием относятся друг к другу жильцы этого дома. Но дочь князя ничего не знала об обычаях веселого квартала и не поняла, что дом, где она поселилась, – не тот, где она будет работать. С гостями ей надлежало встречаться в «Благоуханном лотосе», которым управляла старая Кувшинная Рожа.

– Я проберусь мимо нее, – ответила Кошечка.

Но и она, и девочка знали, что это невозможно: торговцы, комнатные и постельные слуги и провожатые по лестницам, которых держала на службе Кувшинная Рожа, были либо здоровяками-крестьянами, либо безработными самураями, не говоря уже о шпионах, которых ввел в заведение князь Кира. Все эти люди по очереди стерегли дом в ночную пору.

Кошечка вспомнила совет из «Книги огня» Мусаси: «Вызывай смятение в стане противника». Девушка поглядела на оранжевого кота, который по-прежнему спал на своем месте. Его живот и лапы перевешивались через край книжной полки. Она не зря называла этого покрытого шрамами старого четвероногого воина Монахом: он сохранял монашеское созерцательное спокойствие даже во время всей этой ночной суматохи и никак не отреагировал на перемену внешности хозяйки, которая бесцеремонно вторглась в его сон.

– Пожалуйста, выпусти Монаха в комнату Маленькой Драконши, – сказала Кошечка Бабочке. – Потом ступай к госпоже Ржанке и оставайся с ней до утра. Пусть скажет Кувшинной Роже, что ты пробыла у нее всю ночь.

Кошечка взглянула на деревянную курильницу. Палочка из сандалового дерева почти догорела до отметки, означавшей час Крысы – полночь.

– Передай госпоже Ржанке, что я буду скучать по ней.

Бабочка повесила безразличного ко всему Монаха на согнутую в локте руку. Свободной рукой она пошарила под своим тюфяком и нашла маленький парчовый кошелек-мешочек, завязанный шелковым шнуром. Когда девочка протянула его хозяйке, лежавшие внутри медные монеты зазвенели – чересчур громко для небольшой суммы. Это были тайные сбережения маленькой служанки – чаевые, которые гости давали ей, когда она выполняла их поручения.

– Нет, маленькая Бабочка, – отказалась Кошечка, – оставь свои чаевые себе. Когда-нибудь ты накопишь столько денег, что сможешь выкупить свободу, если только до этого на тебе не женится какой-нибудь богатый и красивый мужчина.

– Простите меня за грубость, хозяйка, это мой вам прощальный подарок, – Бабочка нашла смелость противоречить своей госпоже. – Вам пригодятся деньги, чтобы есть и спать там… снаружи.

Бабочка почти забыла, как выглядит мир «там, снаружи», но она очень много слышала о нем из рассказов гостей. Там, снаружи, люди боролись за пищу и крышу над головой, там бродили бандиты, дьяволы и сборщики налогов. Глаза девочки наполнились слезами. Госпожа Кошечка была ко всем добра: в холодные ночи она высылала своим носильщикам сундуков подогретое сакэ, она приказывала служанкам замолчать, когда слышала, что те по глупости начинали болтать лишнее, а если во время утомительной ночи, когда принимали слишком буйных гостей, Бабочка засыпала, Кошечка никогда не ругала ее. Правда, госпожа Кошечка держалась так, словно была на голову выше всех окружающих, но Бабочка знала, что женщины из самурайской семьи и должны держаться высокомерно. К тому же девочка чувствовала, что Кошечка смотрит на весь мир насмешливым взглядом еще и потому, что не хочет ни в ком вызывать чувства жалости.

Только Ржанка и Бабочка в редкие минуты, когда Кошечка теряла контроль над собой, видели, как плещется горе в ее темных глазах. Бабочка также знала, что ее хозяйка была очень старой: в праздник Нового года Кошечке исполнилось девятнадцать лет. А это был самый несчастливый возраст: число девятнадцать писалось теми же иероглифами, что и слова «повторяющиеся горести». Кошечка уже и так испытала больше горя, чем ей предназначено.

– Господь Будда позаботится обо мне, – ответила Кошечка, опускаясь на колени, чтобы заглянуть Бабочке в лицо, и положила в мешочек с чаевыми маленькой служанки свой лучший нефритовый гребень. – Пожалуйста, прими этот пустяк в благодарность за все, что ты сделала для меня. Прошу тебя, окажи мне еще одну услугу – выпусти Монаха, – и Кошечка заговорщически улыбнулась.

Бабочка раздвинула стенку ровно настолько, чтобы мог пройти человек. Кошечка взяла шляпу гостя, тоже полученную им в прокате и имевшую форму широкой плоской чашки. Она надела на голову внутренний колпак из ткани и затянула бумажные завязки под подбородком. На полях шляпы было написано название лавки, где ее выдали. Шляпа тоже предназначалась для того, чтобы прятать лицо.

Кошечка подошла к выходу в стене и замерла в ожидании. Она не оглянулась назад, на комнаты, где весь прошлый год зарабатывала себе на жизнь. Почти все ее книги и роскошные наряды куртизанки остались в их с Ржанкой общей комнате в гостинице «Карп». Беглянке не пришлось долго ждать: Бабочка хорошо знала запутанный лабиринт переходов, который представлял собой заднюю половину дома терпимости. Девочка тихо прокралась к тонкой деревянной перегородке – тыльной стене комнаты Маленькой Драконши.

Драконша в это время развлекала своего гостя эротическим представлением, которое умел показывать ее маленький песик Тин-Тин. В темноте за стеной Бабочка подняла Монаха обеими руками как можно выше, отвела руки назад и изо всех сил кинула его внутрь комнаты. Уже в полете Монах был разозлен.

Тин-Тин вскинул свой похожий на перо хвост, словно боевое знамя. Захлебнувшись визгливым лаем, он взбежал вверх по туловищу своей полулежавшей хозяйки, оставляя следы когтей на ее животе и груди. Оттолкнувшись лапами от основания изящной прически, маленький храбрец прыгнул на Монаха, который падал, цепляясь за складные ширмы и разрывая бумажные стенки. Кот взвыл так, словно с него сдирали шкуру и натягивали кишки на сямисэн. Перед Тин-Тином Монах имел преимущество в весе, скорости, прыгучести и изворотливости тела.

Голый гость Маленькой Драконши, изумившись, сел на горячие угли жаровни, установленной в специальном углублении пола, и завопил от боли. Его крики, визг Драконши, треск подставок для зеркал, чашек для сакэ и ширм привлекли внимание Кувшинной Рожи. Кошечка могла проследить путь «тетушки» по тому, как ее брань становилась то громче, то тише. Кувшинная Рожа не стала пользоваться коридорами, а пошла прямо через приемные комнаты, чтобы сберечь время.

Пьяный борец весом фунтов в триста, торопясь посмотреть на происшествие, ворвался через стену в соседнюю комнату и столкнулся с танцорами, двигавшимися за «ведущим». Полы и стены заведения задрожали. Кто-то отчаянно закричал: «Землетрясение!» Со всех сторон послышались шаги и крики: изо всех помещений дома люди сбегались в комнаты Маленькой Драконши. Кошечка слышала боевые крики Монаха: они перекрывали весь этот гвалт.

«Бей его, Монах! Сблизься с противником и быстро ударь!» – подумала дочь князя, снова вспомнив «Книгу об огне». Ее кот, как любой хороший воин, в спокойное время был задумчив и медлителен, но в бою становился грозен. Если бы понадобилось, он мог бы схватиться со всеми, кто находился в доме.

Дочь князя Асано мрачно улыбнулась своим мыслям. Теперь для нее не было пути назад. Как говорилось в старой поговорке, она «уже села в лодку».

ГЛАВА 3
Целься в слабое место

Кошечка присела на большой плоский камень, который служил ступенькой для бокового входа в дом, и выбрала пару соломенных сандалий из тех, которые оставили там слуги и носильщики сундуков пришедших гостей. Грубые переплетения соломы врезались в нежную кожу. Она услышала, как внутри дома вой Тин-Тина ослаб и перешел в прерывающийся визг, явно говоривший о том, что Монах нанес удар, он сумел сблизиться с противником. В узком проходе между «Благоуханным лотосом» и «Весенним веером» Кошечка остановилась: меч ее разума на мгновение замер. Девушка вдруг поняла ощущения старого попугая – любимца Кувшинной Рожи. У этой птицы на макушке осталось одно-единственное длинное перо. Попугай выглядел так, словно его хозяйка постоянно чистила им те углы дома, куда трудно добраться веником. Он сидел в клетке неподвижно, только плоская серая голова опускалась и поворачивалась из стороны в сторону, описывая маленькие дуги, словно у змеи, готовой ужалить. Попугай занимался только тем, что пожирал рис, жадно глотал сакэ и нежно пощипывал клювом длинные мочки ушей Кувшинной Рожи. Он раздирал в кровь любой палец, который оказывался достаточно близко. Этот словно изъеденный молью попугай был настоящим тираном, пока хозяйка не извлекала его из клетки. Оказавшись на воле, тиран съеживался и дрожал от страха, пока Кувшинная Рожа не водворяла его обратно.

Кошечка дотронулась рукой до грубых, потрескавшихся от непогоды деревянных балок собственной клетки. Выбралась она из пасти дракона или идет прямо ему в зубы? Нечего думать об этом – она пока ниоткуда не выбралась: ей еще надо проскользнуть мимо перебитого носа Сороконожки.

Задворки веселого квартала были совершенно не похожи на очаровательные садики перед фасадами домов терпимости и уютные передние комнаты куртизанок. Узкий проход, в котором стояла Кошечка, был загроможден ведрами, инструментами, сломанными носилками, тачками и стеблями бамбука, отвалившимися от плетеных ободов для бочек. Кошечка загребла ногами похожую на подгоревшую мясную подливу грязь, чтобы забрызгать ею свои нежные белые лодыжки, надвинула шляпу до самых глаз и спрятала кисти рук в рукава, скрывая тонкие пальцы с маникюром. Поджав ягодицы и стараясь не покачивать бедрами, она шла теперь подчеркнуто твердой походкой пьяного человека, который старается сделать вид, будто трезв.

Кошечка незаметно замешалась в поток нетвердо стоящих на ногах мужчин, у которых не хватало денег, чтобы остаться до рассвета со своими «однодневными женами». Они шли компаниями по несколько человек, смеялись, пели и сочиняли стихи в честь «белошвеек» и платной любви. Кошечка шла в толпе гуляк, и ей казалось, она видит сон, в котором глядит на себя откуда-то сверху.

По обеим сторонам главной улицы веселого квартала с карнизов первых этажей свисали круглые бумажные фонари. По мере того, как Ёсивара пустела, сонные слуги снимали их с помощью длинных шестов и задували фитили, которые, угасая, распространяли по всей улице запах китового жира. Луна, почти полная и стоявшая у слуг над головами, казалась фонарем, до которого они никак не могли добраться.

Большинство нищих музыкантов и торговцев-разносчиков уже вышли за ворота Ёсивары и теперь пытались привлечь к себе внимание гуляк. Слуги закрывали тяжелыми деревянными ставнями открытые фасады чайных лавок и «домов выбора». Скоро они с полным безразличием на лице будут проходить мимо незадачливых гостей, которые уже успели промотать свое серебро и больше никому не нужны. «Проститутки для чая в саду» уже не сидели за деревянными решетками перед низшими по классу домами терпимости: они ушли на работу или в постель, что было одно и то же.

Веселый квартал Ёсивара занимал шесть акров болот и был окружен высокой стеной. Кроме массивных двухэтажных домов, где куртизанки встречались с гостями, там располагались сотни чайных, называвшихся «домами ввода», где договаривались о вечерних встречах. В тех из них, что находились возле «Благоуханного лотоса», в списке куртизанок второго разряда были перечислены все достоинства Кошечки.

Кошечка была одной из тех куртизанок, которых называли «начавшими с середины»: благодаря своему образованию знатной девушки она стала куртизанкой, не проходя через обычное ученичество. Если бы Кошечка осталась в Ёсиваре, ее бы обязательно возвели в ранг таю – куртизанок первого разряда.

Таю были королевами веселого квартала. Они выбирали себе покровителей среди самых богатых и светских мужчин. Красота, изящество и образованность таких куртизанок вызывали восхищение всей страны. Таю не просто были законодательницами мод, они создавали стиль жизни. Во всей Ёсиваре только четыре куртизанки имели ранг таю.

Если бы Кошечка осталась в веселом квартале, своим заработком она обеспечила бы безбедную жизнь матери. Главным образом для того, чтобы помогать ей деньгами, дочь князя и продала себя, хотя знала, что так князю Кире будет легче выследить ее. Только ради матери она примирилась с тем, что ее красота и таланты наполняли четырехугольными золотыми монетами обитые медью денежные сундуки старой Кувшинной Рожи. Когда князь Кира и Кувшинная Рожа обнаружат, что Кошечка исчезла, они будут искать ее старательно и повсюду.

В Ёсиваре жили тысячи куртизанок, официанток, учениц, поварих, посудомоек и горничных. Это был город женщин: верных и уступчивых, и таких, что стараются сбить спесь с мужчин. Толпа мужчин то заполняла этот город внутри города, то медленно оставляла его, как приливная волна. Сейчас приближалась полночь – пришло время отлива. Людские потоки сливались у одного узкого выхода из квартала – маленькой дверцы в Больших воротах. Ее охранял Мукаде-но-Гондзо, которого все называли Сороконожкой, конечно, когда он этого не слышал.

Подойдя ближе к воротам, Кошечка увидела этого старого сторожа. Он стоял на своем месте, маленький и жилистый, весь в напряжении, как крошечная колибри, зависшая над цветком. Рядом с Сороконожкой возвышались его помощники, которые отбирали у выходящих гостей деревянные номерки и возвращали им оружие, сложенное на деревянных полках в маленьком помещении у ворот, – длинные мечи, изредка луки, боевые топоры или копья. В веселом квартале не хотели, чтобы какой-нибудь самурай, хлебнув лишнего, изрубил на куски посетителя, который платил за свои развлечения. Поэтому во многих домах Ёсивары от гостей требовали, чтобы те сдавали свое оружие при входе. Однако некоторые воины предпочитали оставлять его под присмотром Сороконожки.

Сороконожке было семьдесят лет. Старые шрамы рассекали темную морщинистую кожу его носа и делили на части густую левую бровь. С годами он лысел, и ему приходилось сбривать все меньше волос для воинской прически – вздыбленного пучка на оголенной голове. Но старый воин был по-прежнему худ, крепок и гибок, как сталь его двух мечей. Судьба раскаляла его на огне, гнула и била, словно кузнец, выделывающий отменный булат. Память и зрение у Сороконожки были такими же острыми, как его два клинка.

Маленькая дверца в воротах в пятнадцать сяку высотой была ярко освещена фонарями. Сороконожка внимательно разглядывал каждого, кто проходил через нее. Он не мог не помнить неприметного гостя в потертой синей куртке грузчика из Накагавы, хотя давка у выхода все усиливалась по мере приближения полуночи.

Для человека, оставшегося без денег, оказаться запертым в Ёсиваре было по меньшей мере унижением, а зачастую оборачивалось настоящей бедой. Он был вынужден искать ночлега в каком-нибудь из домов, где его согласились бы приютить в кредит. Хозяева, впустившие такого человека, знали, что он полностью в их власти, и заламывали за ночлег непомерную цену. Наутро слуги из подобных публичных домов низшего класса являлись в дом должника и учиняли там разгром, как настоящие бандиты. Они не давали мужчине нормально жить в собственной семье, пока тот не уплачивал долг.

Чтобы не попасть под зоркий, как у стервятника, взгляд Сороконожки, Кошечка выбралась из потока гостей и вошла в тень стенки из ведер, стоявших здесь на случай пожара. Она незаметно высунула бамбуковую трубку с вином из-под плаща, открыла ее, широко расставила ноги, повела бедрами вверх и перевернула трубку, прикрывая ее полой куртки. Пока вино струей лилось в пыль, Кошечка задумчиво смотрела вдаль поверх толпы, подражая взгляду мужчины, в который раз удивленного тем, что мочиться – такое большое удовольствие.

К тому времени, когда Кошечка вытряхнула из трубки последние капли, она закончила осмотр толпы. Человек, который мог послужить ей прикрытием для побега, был где-то здесь, среди гостей, слуг, посыльных, фокусников, сводников, зазывал, воров и торговцев едой, которые несли свое маленькое хозяйство на бамбуковых шестах, положенных на плечи. И, как по заказу, такой человек появился перед ней.

Он занимал высокое положение и как раз поэтому был одет как крестьянин. Запрещать чиновникам посещать Ёсивару было все равно что запрещать приливной волне выплескиваться на берег. Правительство, чья власть основывалась на интригах и всеобщей подозрительности, нуждалось в услугах тысяч мужчин, чтобы держать в повиновении страну. И эти мужчины были самыми ценными посетителями Ёсивары.

Тот, кто привлек внимание Кошечки, был мэцкэ – инспектором сыскного ведомства и официальным осведомителем сёгунского «младшего совета старейшин». Два высоких и мощно сложенных бритоголовых слуги из дома «Крылатая гора» поддерживали с обеих сторон его бесформенную тушу: инспектор выхлебал прорву сакэ и не мог сам дойти до Больших ворот. Судя по тому, какие кренделя слуги выписывали ногами, они тоже были не очень трезвы.

Мэцкэ нахлобучил на голову большую шляпу из бамбука. Хотя на ночном небе не было ни облачка, он надел на себя дождевой плащ из уложенной толстыми слоями рисовой соломы, который покрывал его от тройного подбородка до толстых икр, крепких, как две луковицы. В этом виде мэцкэ походил на соломенный стог с приделанными к нему ногами.

Кошечка узнала его и подумала: «Спасибо тебе, Каннон-сама»[6]6
  Каннон-сама (кит. Гуаньинь) – персонаж дальневосточной мифологии, божество, выступающее преимущественно в женском обличье, спасающее людей от всевозможных бедствий; подательница детей, родовспомогательница, покровительница женской половины дома. Считалась воплощением бодхисатвы Авалокитешвары, а также помощником будды Амитабхи, но Гуаньинь почитается представителями практически всех конфессий Китая, Японии, Кореи. Часто изображается многорукой. Образ Гуаньинь проник и в страны, соседствующие с Китаем.


[Закрыть]. Каннон, тысячерукая богиня милосердия, послала ей человека, идеально подходившего для ее замысла. В утренние и дневные часы, когда в Ёсиваре не бывало гостей, в веселом квартале воцарялся покой, который еще больше ценился оттого, что был недолгим. Молоденькие ученицы весело носились по коридорам, а слуги убирали ночной сор или поливали улицы, чтобы прибить пыль к земле. Доверенные посредники передавали женщинам «утренние стихи» от любовников. Горничным в это время дозволялось посплетничать у нового колодца.

По утрам чистильщики выгребали содержимое отхожих мест и в высоких узких ведрах уносили этот драгоценный груз на соседние поля. Приходили бумажных дел мастера с тяжелыми рулонами толстой рисовой бумаги, клеем и планками чинить стены и ширмы, поврежденные во время ночных кутежей. Крестьяне приносили сюда на спинах высоко вздымавшиеся над их головами решетчатые короба с корнями лотоса, капустой и крупной белой редькой. На углу улиц Эдо-тё и Ни-тё мё торговцы зеленью, фруктами и рыбой расхваливали свой товар и безбожно лгали при этом.

В эти часы куртизанки собирались за закрытыми ставнями в больших свободных от лишних вещей комнатах на занятия по каллиграфии или игре на сямисэне. Они обсуждали последние изменения в модных прическах, пока слепые мойщики волос трудились над их головами. Женщины без конца говорили о любви, и каждая из них мечтала, чтобы какой-нибудь богатый покровитель выкупил ее из Ёсивары. Они мылись вместе в ваннах из кедрового дерева, таких больших, что в каждой из них уместилась бы лошадь. И зубоскалили, обсуждая некоторых постоянных гостей.

Смех куртизанок вырывался наружу через щели в ставнях и разносился над Ёсиварой. Но когда кто-нибудь произносил имя мэцкэ, в шутках начинала проступать горечь: инспектор чувствовал удовольствие в постели лишь тогда, когда причинял женщине боль. Однако Кошечка ненавидела этого человека не только за жестокость, от которой порой страдала и сама, – мэцкэ был дальним родственником князя Киры.

«Целься в слабое место врага, – советовал Мусаси, – и плавно, как течет вода, подстраивайся под его движения». Когда мэцкэ оказался рядом с Кошечкой, она взяла маленькую трубку в рот, словно хотела покурить, потом вынула бумажный носовой платок из стопки, лежавшей в кошельке, скрутила его, подняла абажур из промасленной бумаги, накрывавший квадратный уличный фонарь, зажгла от фонаря конец жгута и плавно повернулась, прикрывая рукавом язычок огня. Потом Кошечка наклонилась и, укрываясь за широкими спинами слуг, поднесла горящую бумагу к подолу соломенного плаща проходившего мимо мэцкэ.

Огонь вспыхнул мгновенно, его языки с гудением потянулись вниз и вверх – к вершине остроконечной соломенной шляпы, которую инспектор тоже взял где-то напрокат. Слои соломы, составлявшие дождевой плащ, скручивались и чернели, открывая взорам зевак волосатые икры чиновника и складки дорогого кимоно из шелковой парчи, заправленного за пояс.

Мэцкэ встревоженно потянул носом воздух: сильный запах дыма всегда пугает японцев. Пожары опустошали столицу так часто, что их прозвали «цветами Эдо». Слуги бросились сбивать с гостя пламя своими плащами, но лишь раздували огонь. Мэцкэ схватился за тесемки плаща, затянутые на шее и груди, пытаясь развязать их, а огонь в это время обвился вокруг фигуры чиновника и добрался до его тела. Инспектор закричал от боли, и почти одновременно с его воплем Кошечка почувствовала запах горящих волос и паленой кожи.