Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 45 страниц)

Кошечка подошла к Касанэ, которая пыталась улечься поуютнее на голой холодной гальке. Свой рваный бумажный плащ служанка расстелила для Кошечки, но госпожа сделала ей знак лечь на подстилку, а сама легла на бок сзади нее – спиной к реке и лицом в ту сторону, откуда могли появиться люди Киры. Кошечка повозилась, устраиваясь, и плотнее прижалась к спине, бедрам и ягодицам верной спутницы. Она положила свой посох вдоль тела Касанэ, чтобы в случае опасности можно было легко схватить его, протянув руку вперед. Свободную половину плаща беглянка натянула на себя и Касанэ так сильно, как могла, но холодный ветер с реки все равно задувал под плащ, и ноги Кошечки были холодными как лед.

Какое-то время она лежала, опустив голову на локоть согнутой правой руки, обняв левой рукой бедро Касанэ, и слушала журчание лизавшей камни воды. Шаги ночного прохожего, гулко отдававшиеся под сводами моста, встревожили ее. Когда шаги затихли вдали, беглянка немного успокоилась. Видно, какой-то гонец спешил со срочным донесением через темную ночь.

– Тебе не кажется, младший брат, что мы лежим слишком близко к воде? – спросила Касанэ, глядя на лунные блики, вспыхивающие на покрытой рябью поверхности реки. Раздался всплеск, Касанэ вздрогнула.

У деревенской девушки были причины бояться каппа – водяных бесов, голых и пахнущих рыбой: считалось, что по ночам они выходят на берег, воруют дыни и огурцы. Кроме того, они похищают женщин, могут высосать кровь и внутренности лошади через ее задний проход или утащить в воду человека и утопить его.

– У нас нет огурцов, старшая сестра. Или ты прячешь их под одеждой? Боишься, что каппа начнут их искать? Вот здесь и вот здесь? – Она пыталась ущипнуть Касанэ, та засмеялась и стала уворачиваться от пальцев Кошечки.

– Не надо смеяться над каппа-сама, – тихо попросила служанка, – это их сердит.

– А ты когда-нибудь видела каппа?

– Я нет, но много лет назад мужчина и женщина из моей деревни видели одного.

– И как он выглядел?

– Как обычно и выглядят каппа: маленький, зеленый, нос длинный, голова как тарелка, а на спине панцирь, как у черепахи.

– Где же они его видели?

– Жена самого зажиточного тогда человека нашей деревни была очень красива. Однажды ночью, сидя в отхожем месте, она почувствовала, как чья-то рука дотронулась до ее ягодицы.

– Вот как! Каппа схватил ее в нужнике?

– Ну да, – хихикнула Касанэ. – Но женщина была дочерью оставшегося без господина самурая и шутить с ней не стоило. Она закричала «Негодяй!» и увидела убегающего человечка, маленького и волосатого. На следующий день женщина снова пошла в отхожее место, но взяла с собой маленький меч. Когда нахал снова схватил ее за то же место, она отрубила ему руку. Он завопил от боли и кинулся прочь. Женщина принесла отрубленную кисть своему мужу.

– На ней были перепонки между пальцами?

– Да. Муж сказал жене, что этот каппа, наверно, влюбился в нее. Он оставил обрубок руки у себя и стал ждать. На следующий вечер каппа пришел к этому человеку и стал умолять, чтобы тот вернул ему руку. Муж отдал кисть водяному, но сначала заставил его подписать клятвенное обещание никогда не вредить жителям Сосновой деревни.

– Он сдержал обещание?

– Да. Говорят, что потомки этого человека до сих пор хранят эту бумагу среди свитков, оставшихся от предков. Но дети все-таки побаиваются водяного. Поэтому каждый раз, подходя к реке, они говорят: «Господин каппа, мы из Сосновой деревни, не шутите с нами, пожалуйста». – Касанэ замолкла и молчала так долго, что Кошечка решила, будто она заснула. – Вы такая красивая, госпожа, – наконец прошептала деревенская девушка. – Будьте осторожны, когда ходите кое-куда.

– Я всегда буду ходить в отхожее место с оружием, старшая сестра. – Кошечка погладила Касанэ по волосам. – Мне жаль, что я не нашла лучшего места для ночлега, – тихо сказала она.

– Тут уж ничего не поделать. Когда нужда заставит, птица садится на любую ветку.

Касанэ прижалась к Кошечке.

– Доброй ночи, – пожелала она.

– Доброй ночи.

ГЛАВА 40
Торговая дарованиями

Кошечка специально выбрала спокойный уголок на многолюдном дворе главного храма Нумацу. Она поставила свой самодельный столик возле маленькой двери в боковой стене храма. Этой дверью так давно не пользовались, что ее оплели лозы винограда кудзу. Храмовая кухня недавно сгорела, и настоятель назначил этот день для приема пожертвований на ее восстановление. Толпы верующих из Нумацу и из деревушек, разбросанных вокруг на расстоянии нескольких ри, сходились к храму. Некоторые крестьяне тянули за собой тачки, полные зерна, а их жены, многие с младенцами на спинах, подталкивали эти повозки сзади. Другие несли в храм мотки веревок, узлы на бамбуковых шестах и рулоны ткани.

Как обычно, возле толпы собирались продавцы чая, колобков, вееров, плетеных изделий из ивовых прутьев, страшных масок из папье-маше и бумажных птиц. Сбор пожертвований превратился в оживленную ярмарку.

– Твой рот больше сковороды! – произнесла Кошечка очередную реплику. Она произносила по слогам, отрывисто и гортанно, бессмысленные угрожающие слова, играя в «грубом» стиле кабуки. Так как артистка исполняла сразу две роли, ей приходилось двигаться из стороны в сторону над столиком, составленным из двух перевернутых бочек и положенной на них доски.

Чтобы подчеркнуть важность момента, Кошечка слегка стукнула рукой по одному из двух дубовых брусков, лежавших перед ней на доске. Затем сделала паузу и стала ударять то по одному, то по другому бруску. Резкие щелкающие звуки ударов, похожие на звуки трещотки, становились все чаще, и наконец артистка стала выбивать из деревяшек бешеную дробь. Этот шквал звуков означал, что сейчас наступит важный момент действия.

Кошечка оставила в покое бруски, вытянула правую руку перед собой, напрягла ее и сжала в кулак. Левая рука артистки лежала на конце палки, засунутой Кошечкой за пояс и изображавшей меч.

Артистка выставила вперед левую ногу, поставила ступню пальцами вверх, повернула круговым движением голову, положив ее на правое плечо, скосила правый глаз в сторону воображаемого противника и замерла на месте. Она пародировала знаменитую позу Итикавы Дандзюро. В комической сценке, которую представляла Кошечка, драматическая имэ была не к месту, и поэтому пародия выглядела еще смешнее.

– Этого мы ждали! – крикнул кто-то обычную зрительскую похвалу актерам кабуки. Зрители покатывались со смеху, приманивая к артистке новых людей в ущерб ее соседям-конкурентам.

Кошечка оторвала широкую полосу от подола черного бумажного плаща Касанэ и повязала ее вокруг головы. Другой такой же длинный лоскут скрывал нижнюю часть ее лица.

Такие маски были не редкостью: их носили все, кому приходилось таиться. Лица закрывали разбойники, но то же делали и влюбленные, чьи встречи были запретными, и священники, и самураи, когда посещали веселый квартал. Кошечка знала множество рассказов – романтических, комических, трагических и жутких, – которые полагалось читать в маске.

Сейчас она изображала парочку бестолковых грабителей из старинного фарса «Образованные разбойники» и дошла до того места, где они напали друг на друга.

Кошечка отвернулась от своих зрителей, обхватила одной рукой шею, а другой обвила бок и ухватилась пальцами за спину выше поясницы.

– То, как мы боремся грудь в грудь, должно быть, прекрасно выглядит со стороны!

Рассказчица изгибалась и раскачивалась из стороны в сторону, словно ее руки принадлежали кому-то другому и она боролась с этим человеком.

– Если мы оба умрем, никто не расскажет об этой героической сцене! – крикнула она через плечо. – И кто сообщит нашим женам, как мы достойно погибли?

– Мы можем оставить им записку! – ответ Кошечка прорычала низким гортанным голосом второго разбойника. – Как ты на это смотришь?

– Мы не можем им ничего написать. – Кошечка яростно боролась сама с собой. Теперь хохот зрителей стал таким громким, что на него сбегались люди из дальних углов храмового двора.

– Давай посчитаем «один, два, три» и на счет «три» разожмем руки – оба сразу.

Глотатель мечей и фокусник сердито поглядывали на конкурента. Слепой музыкант, игравший на лютне, изящно поклонился в пустоту и ушел искать спокойное местечко.

Кошечка не хотела привлекать излишнего внимания. Она намеревалась только заработать несколько медяков, чтобы купить еды на день. Самое большое, на что она надеялась, – это выручить столько деньжат, сколько нужно, чтобы заплатить паромщику за переезд через реку Кано.

Касанэ тоже не сидела без дела: она выклянчила у одного из лавочников бамбуковый ковш и теперь ходила по двору, собирая подаяние. Кошечка знала, что просить милостыню дело и достойное, и благородное, но ненавидела это занятие. Она подозревала, что старая поговорка «кто три дня пробыл нищим, уже не может остановиться» – верна. Кошечка предпочла дать представление. Конечно, это была тоже форма нищенства, причем недостойная и неблагородная, и Кошечка предполагала, что Мусаси не одобрил бы ее.

В «Книге почвы» Мусаси сожалел о всеобщей склонности к «торговле своими дарованиями» – ему не нравилось, что люди превращают талант в товар. Но он имел в виду тех, кто рекламировал свои школы боевых искусств, тех, кто с помощью былых заслуг извлекал прибыль. Кошечка торговала только своей сообразительностью. Она вырезала маску ножницами, которые «прошли с ней семь падений и восемь подъемов», как говорилось в старой поговорке, сложила столик из материалов, которые подобрала на строительной площадке у сгоревшей кухни, и принялась за дело. Теперь она жалела, что добилась успеха, – он привлекал внимание.

Кошечка еще больше жалела бы о своей удаче, если бы знала, что среди зрителей находится ронин из Тосы.

Он пришел сделать пожертвование храму и при этом осторожно выяснить, не просились ли здесь на ночлег паломники – молодые крестьяне, брат и сестра. Теперь Хансиро стоял, не замешиваясь в толпу зрителей, за высоким, поросшим мхом каменным фонарем, слушал рассказчицу и ждал.

Хансиро тоже переоделся, но не для того, чтобы обмануть Кошечку, – он знал, что это невозможно, а для того, чтобы меньше бросаться в глаза. На голове у него красовалась синяя головная повязка, завязанная под подбородком. Оделся ронин как якко – княжеский военный слуга самого низкого разряда: широкая бамбуковая шляпа, набедренная повязка, короткий сборчатый передник и подпоясанная куртка. Озорной ветер задирал подол этой куртки, оголяя мускулистые ягодицы.

Длинный меч Хансиро завернул в циновку, висевшую у него на спине, короткий меч оставил за поясом, а боевой веер спрятал под курткой. Свои немногие пожитки воин нес в маленьком узелке, подвешенном к посоху.

Хансиро сумел выудить у писца с заставы имена, стоявшие в подорожных княжны Асано и ее спутницы, но он знал, что должен действовать осторожно. Вспугнуть княжну Асано значило вызвать стычку, которая могла обернуться плохо для всех участников.

Госпожа Кошечка продолжала с удивительным мастерством прорубать себе путь через ряды врагов, умудряясь при этом оставаться неузнанной. По словам осведомителей, которых Хансиро имел в дорожной управе Мисимы, на дороге появилась опасная пара грабителей – молодой крестьянин и его сестра. Два дня назад на дешевом постоялом дворе они напали на пятерых самураев из Эдо и победили их.

Разбойники избили пятерых мужчин до бесчувствия и сбросили их в овраг. Самураи отделались переломами костей и ушибами. Когда власти стали спрашивать пострадавших, те стали отвечать на вопросы чиновников с поразительной уклончивостью, поэтому местный судья оставил их под стражей до выяснения обстоятельств дела.

Сама схватка происходила под покровом ночи, но побежденных вытаскивали из оврага множество свидетелей с фонарями. Несмотря на это, Хансиро с огромным трудом заставил себя поверить в то, что Кошечка вместе с сообщницей-крестьянкой одолели пятерых воинов Киры.

Что бы ни случилось на задворках дрянной ночлежки, княжна Асано явно усложнила жизнь враждебному князю. У Киры, наверно, начался запор от страха. Подумав об этом, Хансиро мысленно улыбнулся.

– Спасибо всем, – Кошечка закончила представление и поклонилась. Медяки посыпались ливнем. Женщина отошла в сторону, дожидаясь, пока последняя монета упадет на доску, потом принялась собирать их. Ее зрители, одобрительно гомоня, отошли к фокуснику, выпускавшему пчел изо рта.

Загораживаясь от Кошечки каменным фонарем и пятясь, Хансиро отошел назад, повернулся на пятке, обутой в соломенную сандалию, и скрылся в толпе.

Теперь он знал, каким голосом Кошечка говорит, изображая Хатибэя из Сосновой деревни в провинции Кадзуса.

Ронин из Тосы зашел в маленький веселый квартал, располагавшийся у храмовых ворот, чтобы выпить чаю, дать успокоиться быстро бьющемуся сердцу и обдумать свой следующий шаг.

– Хатибэй… – Касанэ поставила свой ковшик на бочку. В нем было тридцать семь медных монет. Она раскраснелась и часто дышала. – Я видела его!

– Кого? – Кошечка, сидевшая на перевернутой бочке, не сдвинулась с места, но придвинула к себе посох и внимательно всмотрелась в бурлящую толпу, пытаясь разглядеть врагов.

– Того молодого человека, паломника! Пожалуйста, напиши для меня стихотворение.

Кошечка отсчитала несколько драгоценных медяков и подала их Касанэ: в конце концов, любовь важнее еды.

– Купи немного чернил, кисть вот такой толщины, – она подняла вверх мизинец – и два листа бумаги. Бумагу бери сорта хонсё, если сможешь найти. – Кошечка добавила денег, чтобы хватило на бумагу высшего сорта: Касанэ это заслужила. И кроме того, всякое любовное чувство заслуживает почитания, кто бы его ни испытывал – знатнейший или самый низкий из людей.

Касанэ умчалась за покупками.

– Простите за грубость, – проговорил мелодичный хрипловатый голос с сильным осакским акцентом, и бледная изящная рука положила на неоструганную доску рядом с медяками, которые считала Кошечка, две серебряные монеты, называвшиеся «капельками», в надушенной бумаге цветы лаванды. – Вас интересует работа?

Кошечка взглянула вверх и увидела очаровательную белую маску: изогнутый дугой нос с горбинкой и высокой переносицей, нарумяненные щеки и маленький, словно сжатый рот, алый, как мак, и нарисованный с полным безразличием к подлинным контурам губ. Зубы незнакомца были выкрашены в черный цвет, брови сбриты, а вместо них нарисованы посреди лба новые – тонкие, как трехдневная луна. Перед Кошечкой стоял оннагата – актер, исполняющий женские роли.

Его покрытые черным лаком гэта были в целый сяку высотой. Одет актер был в неподпоясанный плащ из толстой шелковой парчи, которая на первый взгляд казалась черной, но на свету оказывалась темно-пурпурной – цвета «черной стрекозы». На этом поле были вышиты огромные серебряные с золотом стрекозы. Сверкающая зеленая с золотом подкладка закатанного, подбитого ватой и утяжеленного грузами подола волочилась бы в пыли, если бы не высокие гэта. Таби актера, белые, как журавлиный пух, облегали ноги, словно вторая кожа. Две длинные булавки с нефритовыми головками прикрепляли к уложенным в сложную прическу волосам шарф цвета лаванды, прикрывавший верхнюю часть головы и спускавшийся до бровей. Шарф скрывал то обстоятельство, что на макушке красавца был выбрит большой круг, как требовало правительство от актеров, игравших женщин. Исполнителя женских ролей сопровождали шедшие сбоку от него носильщик сундуков, слуга с трубкой и табаком, пять простых слуг, почти невидимых под грудами пакетов, и ученик, также накрашенный и одетый в алый наряд придворной девицы.

За спиной актера волновалась толпа поклонниц. Провинциалы редко видят представителей светского общества Восточной и Западной столиц, и здешние жители обычно удовлетворяют свои культурные запросы, читая журналы о новостях театральной жизни, набитые сплетнями о нравах обитателей столичных веселых кварталов. Они изучают дешевые гравюры, изображающие знаменитых актеров и куртизанок, и жалуются, что моды доходят до них уже устаревшими.

Провинциальные любительницы театра сжимали в руках шкатулки с письменными принадлежностями: каждая надеялась, что изысканный оннагата напишет стихотворение на веере или на экземпляре театрального путеводителя, называвшегося «Три чашки сакэ в дождливую ночь». Они подробно обсуждали шепотом последние изменения в прическе актера, вычисляли ширину его парчового пояса, покрывавшего грудь. Они пытались понять, что передают на языке узлов огромные, уложенные в несколько слоев складки банта, которым этот пояс был завязан на животе в манере изысканных куртизанок.

– А что это за работа? – недоверчиво спросила Кошечка: она не хотела поощрять человека, желающего купить любовные ласки мальчика.

– Ну, конечно! – Актер раскрыл веер и со смешком прикрыл им лицо. – Я так увлекся вашей игрой, что забыл все правила хорошего тона. Мое имя Хасикава Хадусэ, но я предпочитаю, чтобы меня называли моим сценическим псевдонимом – Стрекоза.

Актер смахнул веером отсутствующую пыль с огромных стрекоз, вышитых на ткани его плаща.

– Наша труппа сейчас гастролирует по стране, и нам нужны сильные ребята – помогать с декорациями и костюмами. Как тебя зовут, если мой вопрос не слишком груб?

– Хатибэй, – невнятно пробормотала Кошечка, – из провинции Кадзуса.

– Итак, таинственный господин Хатибэй в очень уродливой маленькой маске! – Стрекоза попытался приподнять веером нижний угол лоскута бумаги, закрывавшего лицо и грудь Кошечки. Она откинулась назад и повернула голову ровно настолько, чтобы ускользнуть от веера.

– Ах ты, деревенский скромник! Стесняешься? – лукаво усмехнулся Стрекоза. – Я велю директору нашего театра ожидать тебя. Мы остановились в комнате для гостей возле келий монахов.

Актер сделал едва заметный жест, и носильщик сундуков подал ему чернила и кисть. Пользуясь своим сундучком как письменным столом, Стрекоза написал на своем веере стихотворение и подал его Кошечке. Хор поклонниц завистливо охнул.

 
Начало сезона
Отмечают по прилету
Красной стрекозы.
 

– Покажи это нашему постановщику, он примет тебя.

Стрекоза поправил шесть воротников своих многослойных одежд, открывая выбритый белый затылок, его ученик торопливо раскрыл солнечный зонт. Актер был высокого роста и, стоя на своих гэта, возвышался над толпой, словно каланча средних размеров. Его молодой помощник прилагал много усилий, удерживая зонт над головой учителя.

Ходить в сандалиях высотой в сяку было трудно даже опытному человеку, и поэтому Стрекоза небрежно опирался на плечо своего ученика. Двигаясь через плотную толпу, актер покачивал стройными бедрами – пользуясь техникой «текучего шага» куртизанки на прогулке. И так же, как куртизанка, мастер сцены никому не уступал дорогу.

Окружавшая актера толпа поклонниц расступалась, давая своему кумиру пройти, потом смыкалась и тянулась за ним. На солнце темные шелковые одежды Стрекозы переливались неброскими, но сочными красками. Длинный, гибкий и сверкающий, он действительно походил на стрекозу, затесавшуюся в отряд кузнечиков. Касанэ залюбовалась им, раскрыв рот от изумления и восторга.

– Ты что, собираешься зарабатывать на жизнь так же, как вон тот олух? – спросила ее Кошечка, кивком указав на фокусника.

– Что? – Касанэ переключила внимание на свою госпожу.

– Ты что, собираешься выпускать пчел из этой уродливой дыры под носом?

Касанэ закрыла рот и покраснела.

– Если хочешь найти себе мужа, надо учиться хорошим манерам.

Касанэ опустила голову.

– Ворона не станет белой, даже если ее мыть целый год, – печально вздохнула она.

– Возможно, ворону и нельзя отмыть, но мы можем покрасить тебя белой краской. А к тому времени, когда твой поклонник поймет, что ты не белая цапля, он уже будет любить тебя за твою душу.

– Он здесь, рядом, – сказала Касанэ, покраснев. – У прилавка того забавного господина, который продает чай.

Касанэ опасалась, что молодой человек уйдет до того, как она успеет передать ему письмо, и еще больше боялась, что он не уйдет. Она торопливо разложила на доске письменные принадлежности – кисть, бумагу, ковшик с водой и маленькую бамбуковую трубку с жидкими чернилами.

– Забери эти вещи и снова расставь по местам, – сказала Кошечка. – Держи их в руке так нежно, словно это яйца колибри. Опускай их легко и медленно, как опускается лист в безветренный день. Воспитание человека видно по тому, как он обращается с предметами.

Кошечка была не совсем бескорыстна, повышая статус своей спутницы на ярмарке невест. Если Касанэ подарит свои чувства достойному мужчине, Кошечка сможет продолжить путь одна, не опасаясь подвергнуть опасности неопытное, ни в чем неповинное существо, то есть, по сути дела, развязав себе руки.

Касанэ украдкой бросала взгляды на прилавок продавца чая, а Кошечка в это время записывала сложенные раньше стихи:

 
Луна убывает,
Тень облака скользнула,
Была – и нет ее.
 

Когда чернила высохли, Кошечка свернула бумагу простым, немного вышедшим из моды, но со вкусом выбранным способом. Это означало, что письмо посылает бережливая и здравомыслящая нетронутая девушка, верная старым традициям. Кошечка вложила письмо во второй лист и сложила бумаги несколько раз – так, что получилась узкая полоска. Эту полоску Кошечка обвязала плоским узлом и сухой кистью провела вдоль складок его чернильную линию.

– Зачем ты это делаешь, младший брат? – спросила Касанэ.

– Чтобы письмо не прочли посторонние. Если кто-нибудь развяжет узел, он не сумеет завязать его точно так, как было раньше, и чернильная линия будет разорвана.

– Ма (подумать только)! – ахнула Касанэ, приходя в отчаяние: она никогда не научится таким хитростям.

– Сорви мне плеть кудзу со стены, – попросила Кошечка.

Когда Касанэ исполнила ее желание, Кошечка подровняла концы лозы ножницами и обернула вокруг письма. Хорошо продуманные движения Кошечки были невыносимо медленными.

– В давние времена, – рассказывала Кошечка, возясь с письмом, – одна принцесса полюбила одного князя, и он ответил ей страстной любовью. Их страсть была велика, но они держали свое чувство в тайне, дабы черви не источили доброе имя дамы.

Кошечка пришлепнула ладонью концы лозы, чтобы та не размоталась.

– Когда принцесса умерла, страсть князя превратилась в лозу винограда кудзу и обвилась вокруг могилы принцессы. Так об их чувстве стало известно, и рассказ об этом передается из поколения в поколение.

Кошечка осмотрела дело своих рук. Первое стихотворение, обернутое виноградом, связанным с легендой о пылкой страсти, было слишком откровенным обещанием любви. «В дороге стыд отбрасывают прочь», – подумала Кошечка. И чем скорее Касанэ убежит со своим поклонником, тем лучше для всех.

– Что мы будем делать теперь? – спросила Касанэ.

Кошечка отрезала ножом небольшой кусок тонкой бамбуковой жерди и вложила в получившийся обрезок письмо, раздвинув стенки его тем же ножом.

– Как он сегодня одет?

– Та же одежда паломника и черные обмотки. И еще короткий плащ из чесучи, в белую и синюю полоску. И у него родинка во внешнем углу левого глаза.

Кошечка поискала взглядом в ярмарочной толпе подходящего посланца. Содержание письма и почтальон должны соответствовать друг другу. Она поманила к себе девочку лет семи, которая тащила на спине привязанного ремнем младенца. Эта невинная малышка будет хорошо контрастировать с лозой кудзу.

Увидев письмо, вложенное в бамбуковую палочку, девочка сразу поняла, чего от нее хотят: так обычно передавали записки.

– Пять медных монет за то, что ты отнесешь это молодому господину в одежде паломника, который сидит у чайного лотка. Но сделай это после того, как мы уйдем.

– Да, ваша честь.

– Идем, старшая сестра, – Кошечка подкинула на руке пакетик с деньгами, полученными от Стрекозы. – Как только я договорюсь с одним попрошайкой с речного берега о работе, мы пойдем к торговцу поношенной одеждой: в таком виде, как сейчас, ты не можешь привлечь поклонника.

Касанэ действительно выглядела оборванкой. За последние несколько дней судьба отнесла ее далеко от родного берега по морю бед, и одежда паломницы перенесла эти беды вместе с хозяйкой.

Сама Кошечка выглядела не лучше своей служанки, но это обстоятельство ее не волновало: чем более поношен и испачкан ее наряд, тем надежнее он ее скрывает и тем спокойнее у нее на душе.

По-прежнему пряча лицо под маской, беглянка прошла мимо барабанной башни и главного храма на задний двор монастыря к низкому зданию, где размещались гостевые комнаты и кельи монахов. На террасе ее остановил недоверчивый послушник: Кошечка выглядела ходячим питомником блох, и ее маска только усугубляла впечатление.

Кошечка хотела было просить послушника вызвать к ней кого-нибудь из труппы театра, но тут на ее глаза попалось нечто любопытное. Она кивком указала на груду дорожных сундуков, которые лежали возле боковой двери.

– Из какого города эта труппа? – Кошечка узнала эмблему, но крестьянский парень Хатибэй вряд ли мог быть столь образован.

– Это знаменитый театр Накамуро-дза из Эдо!

– Правда? А кто управляет театром?

– Знаменитый Накамура Ситисабуро, кто же еще. Лучший исполнитель «мягких ролей» в Восточной столице!