Текст книги "Дорога Токайдо"

Автор книги: Лючия Робсон Сен-Клер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 45 страниц)

Бойцы наступали, отступались, кружились. Тишину нарушало лишь дыхание Кошечки, свистящее от спазма в гортани. Движения одного партнера точно соответствовали движениям другого, и, хотя и мужчина, и женщина сдерживали удары, каждый взмах и поворот их оружия был почти осязаемо грозен. При малейшем сбое в работе подсознания один из бойцов был бы неминуемо убит или изувечен.

Упражняясь, ронин и княжна вырабатывали общий ритм и словно становились одним целым. Боевой танец связывал их прочнее любых клятв, даже написанных кровью. Миг делался вечностью, и на стекло этой вечности мужчина и женщина набрасывали рисунок жизни, смерти и воскресения. Они были неуязвимы. Казалось, само время замедлило свой ход: каждый из них теперь – даже в момент удара – различал линии закалки на клинке партнера.

Кошечка и Хансиро закончили тренировку, изнемогая от усталости. Хансиро вложил меч в ножны, Кошечка прислонила нагинату к ноге. Они стояли так близко друг к другу, что воин из Тосы чувствовал, как дыхание любимой шевелит волосы на его голой груди. Кошечка взглянула снизу вверх на изуродованное в бою за нее лицо воина. Шорох волн, лизавших песок побережья, сплетался с тяжелым дыханием усталого мужчины. Ничего не удерживало Кошечку на этом месте, кроме тигриных глаз ее защитника и морского тумана.

Хансиро слегка провел по щеке княжны кончиками пальцев, потом взял бледное лицо женщины в свои ладони, горячие от рукояти меча, наклонился и нежно коснулся губами ее виска. Кошечка вздрогнула. С речной отмели донесся печальный крик ржанки.

– Там есть мост, моя госпожа, – прошептал Хансиро.

Мужчина и женщина рука об руку подошли к опоре горбатого деревянного моста. Хансиро расстелил на песке свой плащ. Воздух был холодным, но Кошечка трепетала не от ночных сквозняков.

– Хозяйка моста, – произнес Хансиро, развязывая хакама возлюбленной, – стелит свет, как циновку… – Он развязал ее пояс. – И посреди жаждущей ночи… – Движениями ладоней Хансиро скинул полы ее куртки и отыскал под ними твердые груди, тугие и шелковистые, как бутоны вишни. Мужчина наклонился и коснулся соска кончиком языка. – Лежит в замирающем ветре.

Хансиро и Кошечка медленно опустились на колени.

ГЛАВА 63
Страстная любовь

Они лежали, сплетясь в объятиях, на его дорожном плаще, укрываясь ее плащом. Над их телами нависал деревянный свод моста – сплошное переплетение изящно вогнутых балок и распорок. Рядом тихо журчала река. На отмели жалобно кричали ржанки. Кошечка теснее прижалась к Хансиро. Ее дыхание было глубоким и медленным. Так вот оно какое – то самое счастье, о котором тоскуют даже самые изысканные куртизанки.

А Хансиро был оглушен радостью. Груз прожитых лет словно слетел с него в один миг. Грозный воин из Тосы стал весел и беззаботен, как мальчик на храмовой ярмарке.

– Я так жестоко обращалась с тобой, – прошептала Кошечка и потерлась щекой о жесткие завитки волос на груди мужчины. – Я заставляла тебя мокнуть под дождем…

– Служить господину, который добр к тебе, еще не значит стать слугой. – Хансиро поцеловал голое плечо Кошечки и прикрыл его плащом. – Повиноваться хозяину бесчувственному и бессердечному – вот истинная служба.

– Ты думал, что я бесчувственная и бессердечная?

– Я думал, что в тебе нет ни крови, ни слез. – Воин отбросил со лба княжны пряди растрепавшихся волос.

– Почему ты так упрямо шел за мной?

– Я знал, ты уступишь: ты вернула мне пропускное письмо князя Хино, а не разорвала его. – Хансиро улыбнулся и этим движением разбередил рану на щеке, но почти не ощутил боли. – Вернув мне эту бумагу, ты отдала в мои руки свою судьбу.

– Я тоже думала, что ты бесчувственный и жестокий. – Кошечка нежно провела кончиками пальцев по кромке пылающего шрама. – Я тебя боялась.

– Я тебя боялся еще сильнее, милая госпожа.

– Ты опять смеешься надо мной.

– Нет, не смеюсь. – Хансиро отбросил плащ и взял в руку лежавший на животе Кошечки конец ее красной шелковой набедренной повязки.

– Страшнее тигра полоса красного шелка, – прошептал он. Большая часть повязки исчезла под Кошечкой. Хансиро осторожно пощекотал кромкой ткани ее бедро и накинул шелк на черный треугольник курчавых волос, укрывавший от нескромных взоров тот пятачок женского тела, где его вожделение сливается с мужским. Потом он сильнее натянул ткань, чтобы она вошла в пышные складки под жесткой порослью и медленно потянул шелк вверх, пока на ткани не засверкала атласным блеском густая жидкость. Кошечка застонала, когда шелк надавил на «скрытое ядро» и приподнял его кончик, возбуждая любовное влечение. Вторая половина ткани, плотно прижимаясь к телу Кошечки, скользнула в ложбинку между ее ягодицами.

От долгой ласки Кошечка словно взлетела в небеса по спирали, витки которой смыкались все туже, подводя женщину к взрыву наслаждения. Высвободив ткань, Хансиро слегка провел шелком по животу и груди Кошечки, потом обвил повязкой шею и запястья княжны, стягивая получившийся жгут узлами, изобретенными в незапамятные времена пылкими любовниками. Он расположил этот жгут так, чтобы, вытягивая руки, Кошечка могла туже затягивать петлю на своей шее и этим усиливать сладкую муку. Кошечка извивалась в нежных узлах, а Хансиро уже не целовал, а жадно вбирал в себя ее груди, горло, подбородок, рот. Жар его языка и прохлада ночного воздуха, овевавшего влажное тело, довели Кошечку до состояния, близкого к безумию. Раскинувшись в бесстыдной позе под безразличными звездами, Кошечка выла, как дикий зверь и чувствовала себя совершенно свободной, хотя и была связана.

Она натянула свои шелковые путы так, что ее голова запрокинулась, а в глазах вспыхнули жгучие медно-красные искры и продолжала затягивать петлю, пока не начала задыхаться Хансиро оберегал Кошечку на этом пути: верно рассчитал, когда она достигнет вершины, и уже ожидал ее там. Он точно угадал момент между взлетом и падением, когда раздвинул рукой мягкие складки и всего один раз легко надавил пальцем на потаенное ядро. Кошечка вскрикнула и забилась в судорогах. Ржанка ответила ей своим криком.

Хансиро развязал женщину и укачал в своих объятиях. Вдали прокричал какой-то бессонный петух.

– Даже если бы я мог превратить эту ночь в тысячу ночей, много ласковых слов остались бы несказанными, когда петух возвестил бы нам о наступлении утра, – прошептал Хансиро, погрузив лицо в растрепанные ароматные волосы Кошечки.

Касанэ проснулась до петухов. Фитиль фонаря, скрученный из травы-ситника, давно сгорел, и в комнате, расположенной в глубине дома, было темно. Девушка спокойно надела свою ливрею и, крадучись, прошла мимо стопы тюфяков и одеял – постели Хансиро и госпожи. Эта постель казалась такой же несмятой, как вечером, когда горничная приготовила ее. Но ложе мнимых любовников было высоким, и в темноте Касанэ не смогла разглядеть, лежит кто-нибудь под одеялами или нет.

В прихожей гостиницы старый слуга сидел совершенно голый под тусклой лампой с привернутым фитилем и штопал свою рваную набедренную повязку.

– Ну вот, опять, – проворчал он, когда Касанэ сунула ему деревянный номерок. – Всю ночь ходят – то туда, то сюда. Не дают ни минуты покоя моим старым костям.

Касанэ не стала напоминать ворчливому привратнику, что он не спал, когда она подошла. Что-то бормоча, кряхтя и скрипя суставами, старик отыскал ее сандалии в куче другой обуви и подал девушке паломнический посох.

Касанэ шагнула с помоста прихожей на большой плоский камень крыльца и быстро обулась. Потом зажгла маленький путевой фонарь, на котором светилось название гостиницы, и прикрепила его к шесту. После этого девушка плотнее закуталась в плащ и, толкнув низкую боковую дверь, нырнула в темноту спящего города.

Карнизы домов почти смыкались над узкой улочкой. Холодный ветер, дувший с залива, несся под ними, как по трубе. Отзвук шагов Касанэ бился в тяжелые деревянные ставни запертых на ночь строений.

Касанэ миновала пустынную площадь с большими торговыми рядами, раскинутыми под открытым небом, из-за которых, собственно, город и получил свое название Ёкаити – «Рынок четвертого дня». Маленькие ларьки рынка были завешены плетеными бамбуковыми ширмами или соломенными циновками. В двухколесных телегах, стоявших возле лавок, спали, свернувшись клубком, крестьяне под грудами рваного тряпья. Тощий пес хмуро гавкнул на Касанэ. Сонные цыплята зашевелились на своих насестах.

Касанэ подошла к зданию дорожной управы, где посреди истоптанного двора горел костер, окруженный белой гирляндой голых ягодиц. Там грелись у огня погонщики лошадей, гонцы, носильщики грузов и каго. Касанэ слышала их брань и смех, когда остановилась у доски объявлений, чтобы прочесть сообщения властей. Она не нашла на этой доске ничего, относящегося к ее госпоже.

Касанэ свернула на дорогу, ведущую к местному храму, и зашагала вдоль сонных ларьков, где в дневное время торговали разными мелочами. Сытые голуби ворковали на деревянной крыше храмовых ворот, лениво перепархивая с места на место. Обычно воркующие голуби сулят удачу влюбленным, но девушку ожидало разочарование: она не нашла письма на имя Плывущей Водоросли среди приколотых к воротам храма записок, поминальных табличек, бумажек с сутрами и молитвами о здоровье или возвращении неверных любимых. Она вновь принялась просматривать таблички и свитки.

– Простите за грубость…

Голос, который произнес эти слова, звучал робко, но все же сильно напугал Касанэ. Рыбачка крепко сжала в руках посох и резко повернулась лицом к незнакомцу. Судя по выговору, он был уроженцем ее родной провинции Кадзуса.

Окликнул девушку влюбленный в нее Путник. Он стоял в тени под карнизом ларька, где днем продавалась лапша, на другой стороне дороги. Его лицо прикрывал квадратный соломенный колпак, надетый на голову, и повязка, надвинутая на глаза и завязанная под нижней губой. Молодой крестьянин надел на себя рваную куртку, накинул сверху сборчатый фартук и выглядел теперь как городской оборванец, живущий случайными заработками.

Путник не понимал, что происходит с застенчивой молоденькой девушкой, похитившей его сердце, но успел убедиться, что она участвует в каком-то опасном деле. Поэтому решил тоже скрываться под чужой одеждой до тех пор, пока не разберется, в чем дело.

– Мне велели передать это тому человеку, который служит ронину из Тосы и его ученику, – путник с низким поклоном подал Касанэ бумагу, зажатую в расщепленном конце тонкой бамбуковой палки. Палка была вырезана из стебля самого лучшего бледно-желтого сугиварского бамбука, а письмо скромно украшала зеленая ветка сосны.

– Где сейчас находится тот человек, который просил вас передать это?

– Недалеко отсюда. – Путник прижался к стене ларька, он был уверен, что Плывущая Водоросль слышит удары его сердца, которое стучало громко и гулко, как ручной барабан. «Правду говорят, лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать», – подумал он.

– Пославший ничего не просил передать на словах вместе с письмом? – Касанэ так переволновалась, ожидая встречи со своим поклонником, что теперь не знала, огорчаться ей, радоваться или сердиться на него за новую отсрочку свидания. «Копается, как сороконожка, которая завязывает сандалии», – подумала девушка.

– Написавший это письмо сказал, что я узнаю интересующего его человека по красивой фигуре и нежному выражению лица.

Щеки Касанэ вспыхнули от смущения.

– Должны ли вы отнести ему мой ответ?

– Я могу прийти сюда, когда зазвонит пятый колокол, и взять у вас ответ, если вы пожелаете.

– У моих хозяев могут появиться неотложные дела. Лучше вы сами зайдите ко мне в гостиницу «Соловей». Спросите Хатибэя из Кадзусы, – с поклоном ответила Касанэ.

– Как пожелаете.

Путник находился в полном смятении. Разрываясь между отчаянием и совершенно необычным для него состоянием тихого бешенства, молодой крестьянин наблюдал, как Плывущая Водоросль, укладывает его письмо в складку своей ливреи и исчезает в ночной мгле.

Деревенского парня несколько смущало то обстоятельство, что его любимая за время пути изменила пол. Путник теперь не мог бы сказать точно, то ли он влюбился в юношу, переодетого девушкой, то ли девушка, которую он любил, теперь одета по-мужски. Независимо от того, какое предположение окажется верным, Путник приходил в отчаяние от мысли, что рядом с предметом его страсти находится тот молчаливый ронин из Тосы, бок о бок с которым он прошел часть пути по Токайдо. Короче говоря, молодой влюбленный невыносимо мучился от ревности.

Путник совершал обычную для влюбленных ошибку: он полагал, что все окружающие считают Плывущую Водоросль такой же неотразимо прекрасной, какой она представляется ему. Муки юноши усугублялись еще и тем, что он считал, будто сам, нахваливая любимую, привлек к ней внимание ронина из Тосы.

Но даже если бы Касанэ так и оставалась застенчивой крестьянской девушкой, идущей в Исэ вместе с братом, Путник все равно вел бы себя крайне осторожно. Любой мужчина на его месте мог бы, беспечно забыв обо всем на свете, броситься в любовное приключение, но Путник хотел большего, чем короткий дорожный роман. Кем бы ни являлось в действительности это очаровательное загадочное существо, юноша решил, что уже не сможет жить без него, и, значит, должен познакомиться со своей возлюбленной, соблюдая все правила приличия.

Это решение было настолько же смелым, насколько безответственным: родители Путника уже нашли для него подходящую невесту, которую он и в глаза не видел. Теперь молодой крестьянин собирался отказаться выполнить сыновний долг и обмануть доверие родителей, за что его могли с позором изгнать из родовой деревни. Короче, ради своей любви он собирался стать отверженным – человеком, не сознающим своих обязанностей перед другими людьми.

Держась на почтительном расстоянии от Касанэ, Путник последовал за ней на рынок, где в пепельном свете раннего утра уже затевалась привычная суета. Торговки зеленью сбрызгивали пыльную землю водой из тыквенных бутылей или раскладывали на прилавках своих лотков овощи. Торговцы маслом выкатывали из помещений бочки и бочонки с ароматным товаром. Дети подметали улицу возле ларьков своих родителей или бежали сломя голову по каким-то делам. Тощие цыплята разгребали лапами уличный мусор, отыскивая рассыпанные зерна, и неохотно уступали дорогу девушке.

Касанэ сделала несколько покупок, с каждой из которых ее узел становился все тяжелее. Потом Путник увидел, как Плывущая Водоросль исчезает в дверях скромной гостиницы, и присел на корточки за штабелем пустых бочек возле винокурни. Молодой крестьянин пребывал теперь в полном замешательстве и совершенно не мог придумать, что ему делать дальше.

С тех пор как Хансиро возложил на Касанэ обязанности слуги, девушка стала держаться уверенно и деловито. Она взвалила на себя заботу обо всех деталях устройства дорожного быта путников и, торгуясь с носильщиками и владельцами гостиниц, уже кланялась не так низко, как раньше.

Скинув сандалии, Касанэ сразу прошла в маленькую конторку хозяина «Соловья», передала ему купленные на рынке продукты и сделала необходимые распоряжения насчет завтрака. Покончив с этим, она приняла внушительный вид и твердым шагом пошла по коридорам гостиницы, почти грубо отвечая на почтительные поклоны прислуги.

В скудном свете, просачивавшемся через бумажные стены, Касанэ увидела, что постель, сложенная из нескольких матрасов, уже не пустует. Ее госпожа безмятежно спала, уткнув голову в грудь грозного воина, а тот прижался щекой к волосам молодой женщины и обнял ее рукой, словно защищая от нападения неведомого врага.

Касанэ улыбнулась: какой благопристойный вид. А под одеялом «мост к небесам» господина Хансиро, наверно, так и покоится в «царских вратах» ее светлости, и его сердце в мощной груди, прижатой к маленьким грудкам госпожи, мерно и весело бьется. «Страстная любовь как кашель, – то и другое не скроешь», – подумала Касанэ.

Опускаясь на колени в ногах постели, девушка заметила, что рука Хансиро потянулась к дорожному посоху, но служанка ничуть не испугалась. Она знала, что господин Хансиро не ударит ее: грозный воин обладал удивительной способностью распознавать людей по походке.

Касанэ нащупала под одеялом локоть своей госпожи и осторожно шевельнула его:

– Молодой хозяин, пора вставать. Нас зовет дорога.

ГЛАВА 64
Оправдания волков

Двор дорожной управы Ёкаити был заставлен тюками и корзинами, приготовленными для погрузки. Терпеливые почтовые кобылы переступали с ноги на ногу и махали хвостами. Почтовые слуги, носильщики и погонщики торговались с владельцами грузов и заключали сделки. Тут же сновали дети, предлагавшие чай и закуски. Группка проезжих женщин окружила бродячего коробейника с заменителем «мужских предметов».

Деревянные ставни дорожной управы были раздвинуты и не заслоняли просторного помещения, в котором за письменными столами важно сидели чиновники. Стена за ними была увешана списками людей, вызываемых на дорожные работы, и заявками сановитых князей, оповещавших управу о своем приближении. Возле управы волновалась внушительная очередь, но все эти люди, даже богатый торговец рисом, посторонились и пропустили вперед Хансиро. Кошечка не удивилась этому: люди, родившиеся в год Тигра, умеют внушать окружающим уважение к себе. Тигр отгоняет воров, усмиряет огонь и духов. «И наглых торговцев тоже», – подумала Кошечка.

Сидя на сундуке во дворе управы, молодая женщина с удовольствием наблюдала, как надменно Хансиро говорил с каким-то чиновником. Она была так влюблена, что не замечала сейчас никого и ничего, кроме своего возлюбленного. Гомон волнующейся толпы едва долетал до ее слуха. На губах молодой женщины играла загадочная улыбка.

– Мне кажется, Путник свернет отсюда на Исэ, – нарушила Касанэ приятный покой своей госпожи.

Этим утром посланник Путника не пришел в гостиницу «Соловей» в назначенный час. Касанэ попросила ворчливою старика-привратника передать ее письмо тому, кто за ним явится. Девушка не подозревала, что в это время молодой крестьянин наблюдал за ней из переулка напротив гостиницы. Правда, юноша не рискнул подойти к Плывущей Водоросли в разгоравшемся свете дня. Теперь дочь рыбака боялась, что молодой паломник исчезнет и она больше никогда не увидит его.

– Ты ведь сообщила ему, что направляешься в столицу?

Кошечка, конечно, прочла письмо Касанэ и стихи ее тоже. Стихи для того и сочиняют, чтобы их читали, и потом, Касанэ не могла послать их, не попросив сперва госпожу исправить ошибки в размере и грубость стиля. Танка оказалась восхитительна: написанная без претензий, она дышала большим чувством.

 
Всю ночь в постели
Поворачивалась я.
Спутавшиеся
Расплетаю волосы,
Тревожась, встречусь ли с тобой.
 

– А все-таки шла бы ты в Исэ с ним, – сказала внезапно Кошечка. – Путешествуя вдвоем, вы стали бы ближе друг другу. И каждую ночь ваши сердца шептались бы между собой.

– Я не могу покинуть вас, молодой хозяин! – Касанэ ужаснулась при мысли о таком коварном поступке. Ей не приходило в голову, что Кошечке, возможно, просто хочется побыть с Хансиро наедине, без посторонних глаз.

– Он заманит меня и бросит. Говорят, что в Исэ много женщин, и все они красивы и приятны в общении, – Касанэ говорила тихо, чтобы никто не услышал, как она беседует с госпожой, словно с подругой.

– Помимо всех твоих прочих достоинств, старшая сестра, у тебя есть вещица, которую ни одна женщина в Исэ не сможет подарить твоему паломнику.

– Какая же, младший брат?

– Твоя девственность.

Касанэ засмеялась, прикрыв лицо рукавом, потом вынула из рукава маленький сверток – лист бамбука, сложенный в четырехгранник с подвернутыми концами.

– Хансиро-сан дал мне денег и велел, чтобы я потратила их на себя. – Касанэ смущалась от того, что потакает своим желаниям, но явно гордилась своей покупкой. – И утром я купила на рынке вот это.

– Что же?

– Пепел ящерицы, – Касанэ еще больше понизила голос. Сёгун Токугава Цунаёси запретил убивать даже комаров. Было ясно без лишних слов, какое наказание полагалось за приобретение останков ящериц. – Святая женщина велела мне посыпать этим пеплом волосы того, кого я люблю, и тогда этот человек ответит мне взаимностью.

– Вожделения не удержишь, – со смехом процитировала Кошечка одну из поговорок дочери рыбака. – С ним надо что-то делать.

Кошечка хотела добавить еще кое-что к этой присказке, но ей помешали: из боковой двери управы выбежали два стражника, волоча под руки старого придворного, поставщика любовных средств из слоновьей мочи. Все люди, собравшиеся во дворе, оставив свои дела, стали с интересом следить за развитием событий. Старый «житель облаков» отчаянно упирался: он извивался и визжал, когда охранники заталкивали его в ожидавший у ворот правительственный паланкин. Перед тем как за привратником захлопнулась дверца, он успел смертельно оскорбить одного из охранников, ударив его по голове своей изношенной деревянной сандалией.

– Мы не дураки! – Страж потер бритую часть своей головы, на которой уже нарастала шишка. Потом приоткрыл скрипучую дверцу ровно настолько, чтобы засунуть внутрь болтающийся край дорожного плаща старика, и, чтобы расплатиться за обиду, ударил палкой по крыше паланкина. – Ваши штучки здесь не пройдут!

Четыре носильщика, скаля зубы, держали наготове длинную веревку: они уже бывали в таких ситуациях. По знаку стражника они обвязали этой веревкой паланкин, чтобы придворный не мог выскочить из него.

– Когда я сообщу об этом оскорблении, мой господин, великий император, Сын Неба, прикажет отрубить вам головы! – кричал старик. – Вороны с речного берега прилетят клевать ваши потроха!

С кряхтеньем и криками носильщики взвалили паланкин на плечи и, настраиваясь на ритм маршевой ходьбы, стали привычно выкрикивать бессмысленные звукосочетания.

Одна из стоявших рядом с Кошечкой женщин что-то шепнула своему ребенку и толкнула его в спину. Мальчик подбежал к паланкину, упал на колени и прополз под ним. Таким образом он сумел оказать уважение человеку, знакомому с Его Величеством императором, и, следовательно, его земной путь обязательно будет продлен. Обеспечив себе долголетие, мальчик запустил в паланкин комком грязи.

За тонкими планками оконной решетки Кошечка видела лицо старого придворного. Она заметила, что вены на его висках набухли и стали фиолетовыми, как кожура баклажана. Длинный нос аристократа торчал в ячейке окна, словно слива. Отставной камергер по-прежнему выкрикивал угрозы и брызгал слюной.

Хансиро подошел к своим спутницам. История с придворным, казалось, развеселила его.

– Надо бы провинциальным властям действовать осторожнее, не то они наживут себе неприятности хуже тех, от которых хотят избавиться.

– Какое преступление он совершил? – спросила Касанэ.

– Здешний судья поставлен в известность, что на всех станциях Токайдо этот человек ложно заявляет, что выпал из паланкина, предоставленного правительством, и требует компенсацию за это, – Хансиро не смог удержаться от смеха. – Но если старика в правительственном паланкине хватит кондрашка, дорожным чиновникам придется заполнять бумаги до пенсии.

Хансиро веером поманил к себе погонщиков, которые выводили трех лошадей из соседней конюшни. Потом он помог своим спутницам пробраться к большому плоскому камню, с которого путники садились в седла. Хансиро с удовольствием отметил, что Кошечка прекрасно держится на своей маленькой лохматой лошади. Чтобы уверенно чувствовать себя в таком седле, требовались недюжинные мастерство и сноровка, ибо это сооружение вздымалось над спиной лошади больше чем на сяку. Касанэ разместилась на вьючной кобыле в сиденье-коробе, который с другого боку уравновешивался багажом трех путников и несколькими камнями. Впереди этой лошади шел почтовый слуга, ведя покладистое животное за веревку.

Устроившись поуютнее, Касанэ развернула белый бумажный сверток. Это был пакет, который она обнаружила на своей постели, вернувшись утром в гостиницу. Из свертка выскользнула книга. Она называлась «Иллюстрированное руководство по эротике» и содержала гораздо больше полезных сведений, чем тот примитивный альбом, который дочь рыбака обменяла на дрова в мисимской ночлежке. В хорошо изданном томике, кроме подробных рисунков, помещался и текст, напечатанный хираганой. Руководство делилось на четыре части: «Небо и земля», «Животные», «Люди» и «Инструменты». Касанэ перелистала книгу и в части «Люди» нашла главу «Чувственные женщины».

«Вы чувственная женщина, если обладаете хотя бы одним из следующих качеств, – читала Касанэ, беззвучно шевеля губами и водя пальцем по строчкам. – У вас нежный голос. Вы тихо покашливаете, разговаривая с мужчиной. Это признак готовности к рискованным приключениям». Касанэ, прикрыв лицо рукавом, попробовала тихо покашлять.

– Продолжаешь учиться при свете светляков и снега, Хатибэй? весело спросил Хансиро, взглянув на девушку через плечо.

– Да, хозяин, – Касанэ густо покраснела и прикрыла книгу рукавом.

«У вас очень узкие глаза, но вы широко раскрываете их, когда смотрите на мужчину, – это очень соблазнительно», – продолжила она чтение, когда Хансиро отъехал.

Хансиро, толкнув ногами коня, приблизился к Кошечке. Ронин и княжна некоторое время ехали бок о бок, касаясь друг друга коленями. Тихо, чтобы не услышал погонщик, Хансиро сказал:

– Я отдал объявление одному из чиновников. Он, скорее всего, вывесил его на доске.

– Ты уверен, что эта бумажка заставит собак сойти с нашего следа?

– Должна заставить: там сказано, что некий отставной чиновник больше не добивается ареста некоего служащего, который его обокрал. Вместо подписи я приложил печать князя Киры, а потом поставил его печать еще на нескольких листах и заплатил одному из служащих за их пересылку. Он разошлет их по Токайдо со следующим правительственным гонцом. Мы будем встречать эти листки на всех досках объявлений между Ёкаити и Западной столицей. К тому времени, когда Кира поймет, в чем дело, мы уже доберемся до Киото.

– Я предпочла бы совсем не останавливаться на пути к цели.

Хансиро взглянул на небо: над вершинами гор клубились серые тучи. Холодный ветер качнул ветки сосен, и они зашептались о дожде.

– Возможно, нам все же придется задержаться у заставы Сэки, – заговорил воин из Тосы. – И к тому же нам предстоит взойти на перевал Судзука, а это опасный подъем. Кроме того, крестьяне поговаривают, что там живут злые духи, которые разбивают кости грешников. Но я думаю, эти бесы больше интересуются кошельками прохожих, чем их грехами.

– Ах, если бы нас ожидал только этот перевал…

Кошечке незачем было продолжать: Хансиро понял причину ее тревоги. Если советник Оёси откажет княжне в помощи, весь этот тяжелый и опасный путь будет пройден напрасно.

– Все честные люди Эдо сочувствуют судьбе вашего отца, – произнес он, помолчав. – Все ожидают с надеждой, что воины князя Асано свершат справедливый акт мести. Прошел слух, что даже супруга князя Киры посоветовала мужу покончить с собой. Она не желает видеть, как тот позорно падет от руки врагов.

– Он не должен убить себя! – Кошечка пришла в ужас от этой мысли.

– Вам незачем беспокоиться, моя госпожа, – улыбнулся Хансиро. – В доме Киры его жена – единственное существо, у которого достанет мужества лишить себя жизни собственной рукой. А сын Киры, как вы сами уже знаете, даже не перевез отца в свой укрепленный особняк, не говоря уже о северных поместьях этого господина. Думаю, князь Уэсудзи совсем не желает слишком сильно увязнуть в этом деле. Сёгун явно выразил свое недовольство, заставив Киру выехать из дома, окруженного крепостной стеной. Учитывая все сказанное, я смею предположить, что, если Оёси решит напасть, он не встретит большого сопротивления.

– Но ведь ни один человек не объявил властям, что собирается мстить за моего отца, – ответила Кошечка и умолкла на несколько мгновений. Затем она процитировала слова Иэясу, первого сёгуна из рода Токугава: – «Самураи, пренебрегающие обязанностью сообщить властям о своем намерении мстить, подобны волкам, которые оправдываются после того, как напали на стадо».

– Но вспомните конец этой цитаты, моя госпожа.

– «Будут они наказаны или прощены, зависит от обстоятельств дела», – пробормотала Кошечка и удивленно вскинула глаза.

– Вот так. Месть возможна и без уведомления, – тихо и ласково сказал Хансиро.