Текст книги "Вихри Мраморной арки"

Автор книги: Конни Уиллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 48 страниц)

Как только они ушли, я достала «Борьбу с паразитами и сорняками» и сверилась с алфавитным указателем. Светочувствительные паразиты нашлись на двести шестьдесят четвертой странице.

«Подрежьте ветви под инфицированной областью и удалите окружающую листву, чтобы подставить точку поражения под лучи солнца или искусственное освещение. Это, как правило, уничтожает светочувствительных паразитов».

Я боком спрятала книгу за шекспировскими пьесами, и приступила к «Распространенным паразитам».

– Привет! – сказал Гэри. – Что это ты здесь делаешь?

– Это ты что здесь делаешь? – спросила я, осторожно закрывая книгу.

Он попытался прочесть название, но я сунула том на полку между «Отелло» и «Загадкой личности Шекспира».

– Ты права. – Он осторожно огляделся. – Их необходимо уничтожить.

– Тебя послушать, так они, симбионты, пользу приносят!

– Подозреваешь, что меня захватили пришельцы? – Гэри провел рукой по волосам. – Как видишь – ни шапки, ни парика.

Да, но в «Кукловодах» паразиты присасывались к спинному мозгу.

– Ты же говорил, что польза перевешивает наносимый ими вред.

– Мне хотелось в это верить, – покаянно признался Гэри. – Я так мечтал, чтобы мы с женой снова сошлись.

– Что же заставило тебя передумать? – Я старалась не смотреть на книжную полку.

– Ты. Я, как дурак, страдал по бывшей жене, – а все это время рядом со мной была ты. И вот я слушал ее разглагольствования о том, как здорово снова жить вместе, – и совершенно неожиданно понял, что не хочу этого, потому что я встретил другую: гораздо лучше и приятнее. Ту, которой можно доверять. Это ты, Нэн. – Он улыбнулся. – Так что ты выяснила? Открыла какой-нибудь способ их уничтожить?

Я глубоко вздохнула, приняла решение и протянула Гэри книгу.

– Вот, посмотри раздел о пчелах. Там говорится, что попадание аллергенов в кровеносный поток может уничтожить паразитов.

– Как в «Лазутчиках из космоса»?

– Именно. – Я рассказала ему о красных клещиках и пчелах. Масло грушанки, цитрусовые масла, чеснок и измельченное алоэ действуют на разные виды паразитов. Так что нам нужно подложить перечную мяту в пищу инфицированных и…

– Мяту? – непонимающе переспросил Гэри.

– Да. Помнишь, Пенни жаловалась, что никто не ест леденцы-тросточки? Кажется, это потому, что у паразитов аллергия на мяту.

– Перечная мята, – задумчиво произнес Гэри. – Да, и мятные карамельки Джен Гунделл тоже никто не ел. Похоже, ты попала в точку. Но как подсунуть им мяту? В кулер подсыпать?

– Нет, в печенье. В шоколадное печенье. Шоколад любят все. – Я сунула книгу на полку и направилась к выходу. – Завтра моя очередь нести рождественское угощение, так что я куплю все необходимое.

– Я с тобой.

– Нет, – возразила я. – Ты пойдешь за мятным маслом – оно продается в аптеке или в магазине здоровой еды. Купи самое концентрированное. Главное, чтобы продавец был не заражен. Выпечкой займемся у меня.

– Отлично.

– Выходить лучше поодиночке. – Я всучила ему «Отелло». – Вот, купи книжку – так у тебя появится пакет, легче будет мятное масло незаметно пронести.

Гэри кивнул и встал в очередь к кассе. Я вышла из «Барнса и Нобля», прошла по Восьмой к продуктовому, заглянула в него, выскочила через боковую дверь и вернулась в офис.

Взяв со стола металлическую линейку, я бросилась на пятый этаж. Джим Бриджмен в бейсбольной кепке, надетой козырьком назад, поднял на меня взгляд и тут же снова уткнулся носом в клавиатуру

Я отправилась к термостату. Наступил момент, когда все должны были собраться вокруг меня и, тыкая пальцами, что-то проскрипеть на неземном наречии. Или уставиться сверкающими зелеными глазами.

Я выкрутила термостат на максимум – до тридцати пяти градусов.

Ничего не произошло. Никто даже не взглянул в мою сторону – все сидели, уткнувшись в компьютеры. Джим Бриджмен увлеченно набирал какой-то текст.

Выдрав из термостата корпус и шкалу, я согнула металлический штырек так, чтобы его невозможно было сдвинуть, и направилась к лестнице.

«Хоть бы, воздух нагрелся до того, как все пойдут по домам!» – думала я, спускаясь на четвертый. Пускай все начнут обливаться потом и снимут шапки. Пусть пришельцы окажутся светочувствительными! Только бы они не общались телепатически и не читали чужие мысли!

Я расправилась с термостатами на четвертом и третьем. Наш термостат находился далеко от лестницы, у кабинета Ханзигера. Прикрывшись кипой служебных записок, я демонстративно прошла по этажу, вывела из строя термостат и направилась к лестнице.

– Куда это ты собралась? – Сольвейг преградила мне дорогу.

– На встречу. – Надеюсь, я выглядела менее испуганно, чем подружка героя во всех отсмотренных недавно фильмах. – На другом конце города.

– Никуда ты не пойдешь.

– Почему это? – ослабевшим голосом спросила я.

– Сначала полюбуйся, что я купила Джейн на Рождество. – Она вытащила крошечный розовый чепчик с белыми маргаритками. – Да, она родится только в мае, но я не могла устоять. Он специально для новорожденных, так что из больницы Джейн мы привезем в обновке. А еще я купила ей хорошенький…

– Слушай, у меня совсем из головы вылетело купить подарок Тайного Санты. Пенни меня убьет, если узнает. Если кто-нибудь спросит, где я, – скажи, что в туалете, договорились? – И я вышла на лестницу.

Термостат на первом этаже находился рядом с дверью. Я вывела его из строя, спустилась в подвал и расправилась с последним. После этого я села в машину (предварительно осмотрев заднее сиденье – в отличие от персонажей фильмов) и направилась к зданию суда, больнице и «Макдоналдсу». Затем позвонила маме и напросилась на ужин.

– Принесу десерт! – пообещала я и поехала в торговый центр, заглянув по пути в булочную, магазин «Гэп», видеопрокат и кинотеатр.

Телевизор у мамы был выключен. Мама любовалось собой, а на голове у нее красовался подарок Сьюэнн.

– Правда, прелесть?

– Я купила чизкейк. Эллисон или Митч тебе звонили? Как Дакота?

– Хуже. Какие-то опухоли на коленях и щиколотках. Врачи не могут понять, в чем дело. – Она, прихрамывая, направилась с чизкейком на кухню. – Я так переживаю!

Я включила термостат в гостиной и спальне и вытащила электрообогреватель. Мама принесла суп.

– Просто закоченела, пока до тебя добралась, – пожаловалась я, включая обогреватель на максимум. – Жуткая холодина на улице. Наверное, вот-вот снег пойдет.

Пока мы ели суп, мама говорила о свадьбе Сьюэнн.

– Она хочет, чтобы ты была подружкой невесты, – поведала мама, обмахивая лицо. – Ты еще не согрелась?

– Нет, – ответила я, потирая ладони.

– Принесу тебе свитер. – Мама встала и вышла в спальню, выключив по дороге радиатор. Я снова его включила и направилась в гостиную разжечь огонь в камине.

– Ты никого последнее время на работе не встретила? – раздался вопрос из спальни.

– Что? – переспросила я.

Мама появилась в гостиной без свитера. Шляпы на ней не было, а волосы отчаянно растрепались, словно по ним кто-то побегал.

– Надеюсь, ты надумала все-таки написать рождественский листок. – Мама принесла чизкейк из кухни. – Садись и ешь десерт.

Я послушно села, не сводя с нее недоверчивого взгляда.

– Скажешь тоже, «выдумывать»! – покачала головой мама. – Что за глупость! Тетя Маргарет совсем недавно написала мне, как она любит получать от вас, девочек, весточки и какие у вас всегда интересные рождественские листки. – Она убрала со стола. – Ты останешься? Мне так тоскливо сидеть и ждать новостей о Дакоте.

– Нет, извини, мне пора, – сказала я. – Мне нужно…

Я растерянно задумалась. Что еще нужно сделать? Слетать в Спокан, убедиться, что с Дакотой все в порядке? Обежать весь город, включая на максимум термостаты, пока не свалюсь от изнеможения? И что потом? В фильмах пришельцы овладевают людьми во сне. У меня нет никаких шансов продержаться без сна до тех пор, пока все паразиты не окажутся на свету, даже если никто из них не нападет на меня и не обратит в одного из них. Даже если я не подверну лодыжку.

Зазвонил телефон.

– Скажи, что меня нет, – попросила я.

– Кому? – спросила мама, снимая трубку. – О господи, только бы не Митч с плохими новостями. Алло? – Пауза. – Это Сьюэнн, – сказала мама, прикрыв трубку рукой, после чего долго молча слушала. – Она рассталась со своим парнем.

– С Дэвидом? Дай-ка мне трубку.

– Ты же сказала, что тебя нет, – проворчала мама, передавая мне телефон.

– Сьюэнн? Почему ты рассталась с Дэвидом?

– Он ужасный зануда, – ответила Сьюэнн. – Вечно мне названивает, дарит цветы и все такое прочее. А сегодня за ужином я подумала: зачем я вообще с ним встречаюсь? – и мы расстались.

– Где вы ужинали? В «Макдоналдсе»?

– Нет, в пиццерии. Это, кстати, еще одна причина – он вечно меня водит по кафе и кинотеатрам. Придумал бы что-нибудь поинтереснее!

– А в кино вы сегодня были? – Возможно, она оказалась в кинотеатре на верхнем этаже торгового центра.

– Да нет же, говорю тебе – мы расстались! Ничего не понимаю. Я же не была в пиццерии! «А теперь о погоде», – объявили по Си-эн-эн.

– Мам, поставь потише, – попросила я. – Сьюэнн, это очень важно. Расскажи, что на тебе надето.

– Джинсы, голубая кофта и цепочка с кулоном. Какое это имеет отношение к моему разрыву с Дэвидом?

– А шляпа?

«Прекрасная погода, – продолжал парень с Си-эн-эн, – ожидает всех, кто сейчас ходит по магазинам в поисках рождественских подарков…»

Мама поставила потише.

– Мам, давай погромче! – крикнула я, замахав руками.

– Шляпы на мне нет, – сказала Сьюэнн. – А как шляпа связана с Дэвидом?

На экране появилась сводка погоды в близлежащих городах: семнадцать градусов, восемнадцать градусов, двадцать один градус…

– Мама! – повторила я. Мама взялась за пульт.

– Ты просто не поверишь, что он выдумал! – возмутилась Сьюэнн. – Подарил мне обручальное кольцо! Представляешь…

«Невероятно тепло и солнечно, – выдал парень в телевизоре. – Такая погода простоит все рождественские праздники».

– И о чем я только думала! – воскликнула Сьюэнн.

– Ш-ш! Я прогноз погоды слушаю…

– Теплую неделю обещают, – сказала мама.

Всю следующую неделю действительно было тепло. Эллисон позвонила и сказала, что Дакоту выписали.

– Врачи так и не поняли, что с ней, – какой-то вирус или типа того. Но главное, что все прошло. Она снова ходит на фигурное катание и чечетку, а со следующей недели я записала девочек в детский оркестр.

– Ты все сделала правильно, – неохотно сообщил мне Гэри. – Марси тоже сказала, что у нее колено болит. Ну, когда она со мной разговаривала.

– Значит, счастливое воссоединение отменяется?

– Угу. Но я не сдаюсь! Ее поведение доказывает, что она все еще любит меня – в глубине души, и главное – до нее достучаться.

Для меня поведение Марси доказывало одно – только вторжение пришельцев из космоса способно превратить ее во что-то, отдаленно напоминающее человека, но сообщать об этом вслух я не стала.

– Я уговорил ее обратиться со мной в брачную консультацию. Хорошо, что ты мне не поверила. В фильмах о пришельцах-паразитах герои вечно ошибаются.

Ну да – и в то же время нет. Если бы я доверилась Джиму Бриджмену, мне бы не пришлось одной возиться со всеми термостатами. Он объяснил мне, что догадался о слабости пришельцев, увидев, как я вывожу из строя термостат на пятом этаже.

– Так это ты включил отопление в пиццерии, где ужинала Сьюэнн со своим женихом? – спросила я. – И «Атаку душегубов» в прокате тоже ты взял?

– Я хотел с тобой поговорить. Сам виноват – надо было снять кепку, и ты бы мне поверила, но я стеснялся своей лысины.

– Нельзя судить о людях по внешности, – заявила я.

К пятнадцатому декабря продажи головных уборов резко пошли на убыль, торговый центр был забит раздраженными покупателями, группа борьбы за права животных явилась в

Сити-Холл с протестом против меховой шубы Санта-Клауса, а бывшая жена Гэри пропустила первую консультацию, обвинив в этом его самого.

До Рождества осталось четыре дня, и все полностью вернулось на круги своя. На работе никто не носит шапок, кроме Джима; Сольвейг собирается назвать дочь Дуранго; Ханзигер судится с начальством из-за увольнения… Продажи антидепрессантов поползли вверх. Минуту назад позвонила мама: у Сьюэнн появился новый парень – террорист. Мама, как обычно, поинтересовалась, не встретила ли я кого-нибудь на работе.

– Встретила, – призналась я. – Приведу его на рождественский ужин.

Вчера Бетти Холланд подала в суд на Натана Стейнберга, обвиняя его в сексуальных домогательствах из-за поцелуя под омелой, а меня по дороге домой чуть не сбила машина. Зато мир избавился от опасности некроза, увядания листвы и наростов.

И это позволило мне написать интересный рождественский листок.

Выдумки, говорите?

Желаю вам всем веселого Рождества и счастливого Нового года!

Нэн Джонсон.

ПУТЕВОДИТЕЛИ

ПОЖАРНАЯ ОХРАНА[10]10
  Fire Watch © Перевод. И. Гурова, 1997


[Закрыть]

История победила время, которое еще ничем не было побеждено, кроме вечности.

Сэр Уолтер Рэли.

20 сентября. Конечно, я тут же захотел взглянуть на ка мень пожарной охраны, и, естественно, его еще не установили. Его торжественно открыли в 1951 году, и его высокопреподобие настоятель Уолтер Мэтьюз произнес речь, а пока еще шел 1940 год. Я это прекрасно знал. Я ведь сходил посмотреть этот камень с дурацкой мыслью, что будет полезно обозреть место преступления. Куда полезнее, конечно, был бы ускоренный курс о Лондоне в период блица, не говоря уж о том, чтобы получить немножко времени на подготовку. Мне предложили обойтись и без того, и без другого.

– Путешествие во времени, мистер Бартоломью, это не поездка на метро, – сказал досточтимый мистер Дануорти, моргая за стеклами своих антикварных очков. – Либо вы отправитесь двадцатого, либо не отправитесь вовсе.

– Но я же не готов, – возразил я. – Ну послушайте! У меня ушло четыре года на подготовку для странствований со святым Павлом, а не с его собором! И вы не можете требовать, чтобы я за два дня приготовился к блицу в Лондоне.

– Можем, – сказал Дануорти. – И требуем.

– Два дня! – кричал я на Киврин, мою соседку по общежитию. – И все только потому, что какой-то паршивый компьютер добавил собор к святому Павлу! А досточтимый Дануорти даже глазом не моргнул, когда я ему объяснил, какая произошла накладка. «Путешествие во времени, молодой человек, это не поездка на метро, – заявляет он. – Рекомендую вам подготовиться. Вы отбываете послезавтра». Не человек, а сплошная некомпетентность!

– Вовсе нет, – говорит она. – Ничего подобного! Он здесь самый лучший. И может, тебе стоит прислушаться к его словам.

А я-то ждал от Киврин хоть чуточку сочувствия. Сама она чуть не в истерику впала, когда ее отправили в Англию XIV века вместо XV. А как эти века оцениваются по шкале практики? Даже учитывая инфекционные болезни – максимум на пятерку. Блиц тянул на восьмерку, а собор Святого Павла – с моим-то везением – весил полную десятку.

– По-твоему, мне следует еще раз поговорить с Дануорти? – Да.

– А дальше что? У меня в распоряжении двое суток. Я понятия не имею ни о деньгах, ни о языке, ни об истории. Ни малейшего.

– Он хороший человек, – сказала Киврин. – По-моему, тебе надо послушать его, пока есть такая возможность.

Старушка Киврин в своем репертуаре. Всегда кладезь сочувствия.

Из-за этого хорошего человека я и стоял сейчас в открытых дверях западного портала и таращил глаза, как провинциальный олух, каким, впрочем, мне и полагалось быть, высматривая мемориальный камень, которого там нет. Спасибо хорошему человеку! По его милости я был настолько не готов к моей практике, насколько это зависело от него.

Внутренности собора я почти не видел. Где-то в глубине мерцали свечи на аналое, а ближе по направлению ко мне двигалось смутное белое пятно. Причетник. А может, и сам высокопреподобный настоятель Мэтьюз. Я вытащил письмо моего дяди, священника в Уэльсе, которое предположительно должно было открыть доступ к настоятелю, а заодно погладил задний карман, проверяя, не потерял ли я «Микрооксфордский словарь английского языка, дополненный, с историческими приложениями». Я свистнул его из Бодлеинки, иными словами, достославной библиотеки Оксфордского университета. Конечно, во время разговора воспользоваться словарем я не мог, но если повезет, на первых порах я как-нибудь продержусь, улавливая общий смысл, а незнакомые слова посмотрю позже.

– Вы из веэспевео? – спросил он. По виду мой ровесник, ниже меня на целую голову и заметно более худой. Почти аскетически. Что-то в нем было родственное Киврин. Он прижимал к груди нечто белое. При других обстоятельствах я бы решил, что подушку. Но при других обстоятельствах я бы понял, что мне говорят, а так у меня не было времени очистить голову от средиземноморской латыни и иудейских законов, чтобы выучить лондонский жаргон, а также правила поведения во время воздушных налетов. Всего два дня с досточтимым Дануорти, который распространялся о священном долге историка вместо того, чтобы объяснить мне, что такое веэспевео.

– Так вы из веэспевео? – повторил он.

Я чутьбыло все-таки не вытащил «Микрооксфорд» – Уэльс ведь почти заграница, но вроде бы в 1940 году микрофильмов еще не существовало. Веэспевео? Это словечко могло означать что угодно, включая и пожарную охрану, а в таком случае потребность ответить «нет» могла все испортить.

– Нет, – сказал я.

Внезапно он рванулся вперед мимо меня и выглянул за дверь.

– Черт! – сказал он, возвращаясь ко мне. – Куда они запропастились, ленивые буржуазные стервы!

Вот и улавливай общий смысл!

Он подозрительно прищурился на меня, словно решив, что я все-таки из веэспевео и только скрываю это.

– Собор закрыт, – сказал он наконец.

– Я Бартоломью. Настоятель Мэтьюз здесь? – спросил я, предъявляя конверт.

Он продолжал смотреть наружу, видимо, в надежде, что ленивые буржуазные стервы все-таки появятся и можно будет накинуться на них, размахивая белой штуковиной. Потом обернулся ко мне и сказал тоном гида:

– Сюда, пожалуйста, – и шагнул во мрак собора. Слава богу, я запечатлел в памяти план собора, не то, последовав в кромешную тьму за взбешенным причетником, я не выдержал бы такой символической параллели с положением, в котором находился, и кинулся бы вон из собора через западные двери назад в Сент-Джонс-Вуд. Но я представлял, где нахожусь, и это давало спасительную зацепку. Вот сейчас мы проходим мимо номера 26 в «Путеводителе» – картина Ханта «Свет Миру», изображающая Иисуса с фонарем, – только в темноте ее не видно. А фонарь нам очень пригодился бы.

Мой проводник остановился так внезапно, что я чуть не налетел на него, и дал выход своему бешенству:

– Мы же не требуем номеров «люкс», а только десять раскладушек. Нельсону и то лучше, чем нам, ему хоть подушку под голову подложили! – Он взмахнул белой штуковиной, будто факелом во мраке. (Значит, это все-таки подушка!) Мы послали им запрос полмесяца назад и до сих пор спим на проклятущих героях Трафальгара, потому что эти сучки предпочитают поить томми чаем с плюшками в буфетах Виктории, а на нас им наплевать.

Он явно не ждал, что я что-нибудь отвечу на его излияния. И к лучшему, поскольку я понимал не больше одного ключевого слова из трех.

Он зашагал вперед, в сторону от кружка света, отбрасываемого одинокой свечкой на аналое, и остановился перед черной дырой. Номер двадцать пятый – лестница на Галерею шепота под куполом и в библиотеку (закрытую для посторонних). Вверх по ступенькам, дальше по коридору, и он опять остановился – на этот раз перед средневековой дверью.

– Мне надо вернуться высматривать их, – сказал он, постучав. – Не то они уволокут их в Аббатство. Попросите настоятеля еще раз им позвонить, хорошо? – И он зашагал назад к лестнице, по-прежнему прижимая к себе подушку, точно щит.

Постучать-то он постучал, но дверь была толщиной не меньше фута, а к тому же из дуба, и высокопреподобный настоятель явно стука не услышал. Я поднял руку, чтобы снова постучать. Очень мило! А человек, держащий точечную гранату, должен ее метнуть, но хоть ты и знаешь, что все кончится мгновенно и ты ничего не почувствуешь, а приказать себе «давай!» все равно труднее некуда. И я застыл перед дверью, проклиная на все корки исторический факультет, и досточтимого Дануорти, и навравший компьютер, из-за которых я очутился перед этой темной дверью, располагая только письмом от вымышленного дядюшки – письмом, от которого я ничего хорошего не ждал, как и от них всех. Даже прославленная Бодлеинка меня подвела. Справочный материал, который я для верности заказал через Баллиоль и главный терминал, теперь, наверное, уже лежит у меня в комнате на расстоянии какого-то столетия. А Киврин, которая уже прошла практику и, казалось бы, должна была сыпать советами, хранила молчание, точно статуя святой, пока я не взмолился к ней о помощи.

– Ты ходил к Дануорти?

– Да. И хочешь знать, какой бесценной информацией он меня облагодетельствовал? «Молчание и смирение – вот два бесценных бремени историка». Еще он сказал, что я влюблюсь в собор Святого Павла. Сияющие жемчужины мудрости из уст Учителя с большой буквы. К сожалению, мне-то надо знать, когда и куда будут падать бомбы, чтобы ни одна не угодила в меня. (Я плюхнулся на кровать.) И что ты порекомендуешь?

– Как у тебя с экстракцией? – спросила она. Я насторожился:

– Вообще-то неплохо. Думаешь, стоит ассимилировать?

– На это нет времени. По-моему, тебе надо запечатлеть все, что удастся, прямо в долгосрочную.

– То есть эндорфины? – спросил я.

Главная беда при использовании препаратов запечатления заключается в том, что запечатлеваемая информация даже на микросекунду не задерживается в вашей краткосрочной памяти, а это усложняет экстрагирование, не говоря уж о неприятнейших ощущениях, возникающих, когда внезапно узнаешь что-то, чего, как тебе твердо известно, ты никогда прежде не видел и не слышал.

Впрочем, жутковатые ощущения – это мелочь по сравнению с проблемой экстрагирования. Никто еще точно не установил, каким образом мозг извлекает из запасников то, что ему требуется, но в этом, несомненно, участвует краткосрочная память. Короткое, иногда микроскопическое время, на которое информация задерживается в краткосрочной памяти, нужно как будто не только для претворения ее в речь. По-видимому, весь сложный процесс отбора и извлечения базируется в краткосрочной, и без ее помощи, без помощи препаратов, запечатлевших информацию, или их искусственных заменителей извлечь ее невозможно. Я пользовался эндорфинами на экзаменах, и никаких затруднений с экстрагированием у меня не возникало, так что, пожалуй, это был единственный способ запастись всеми необходимыми сведениями за остающееся у меня время. Однако это означало, что я ничего не осознаю даже на срок, необходимый, чтобы их забыть. Если когда эти сведения и поддадутся экстрагированию, я сразу буду знать что к чему. Но до тех пор мне от них никакого проку не будет, словно они и не хранятся вовсе в каком-то затянутом паутиной уголке моей памяти.

– Ты ведь сумеешь экстрагировать и без стимуляторов, верно? – сказала Киврин скептичным тоном.

– А куда мне деваться.

– Под стрессом? Без сна? При низком эндорфинном уровне?

В чем, собственно, состояла ее практика? Она ни разу словом о ней не обмолвилась, а студентам спрашивать самим не положено. Стрессы в Средневековье? По-моему, они там спали под стрессами как убитые.

– Надеюсь, – сказал я вслух. – Во всяком случае, попробую, раз ты полагаешь, что это поможет.

Она поглядела на меня мученическим взглядом и заявила:

– Помочь ничто не поможет.

Большое спасибо, святая Киврин Баллиольская.

Однако я тем не менее попытался. Все-таки лучше, чем сидеть в кабинете Дануорти, смотреть, как он мигает за стеклами своих исторически точных очков и расписывает, до чего мне понравится собор Святого Павла. Когда Бодлеинка не выполнила мои заказы, я истощил свой кредит и купил в магазине все кассеты на темы, какие мне только пришли в голову, – Вторая мировая война, кельтская Литература, история массовых переселений, путеводители и прочее. Затем я взял напрокат скоростной запечатлеватель и нагрузился. Когда я вышел из транса, меня так потрясло ощущение, что знаю я не больше, чем прежде, что я кинулся на метро в Лондон и взлетел на Ладгейт-Хилл проверить, не вызовет ли камень пожарной охраны хоть какие-нибудь воспоминания. Нет, не вызвал.

«Эндорфинный уровень у тебя еще не пришел в норму», – утешил я себя и постарался расслабиться. Куда там! Отправка на практику неумолимо надвигалась. А пули-то настоящие, мальчик! И пусть ты выпускник исторического факультета, проходящий практику, убьют тебя как миленького. В метро всю обратную дорогу я штудировал исторические справочники и продолжал их штудировать до нынешнего утра, когда подручные Дануорти явились доставить меня в Сент-Джонс-Вуд.

Тут я сунул микрооксфорд в задний карман и отправился в путь, чувствуя, что выкарабкаться смогу, только полагаясь на природную сметку, а также уповая, что в 1940 году отыщутся хоть какие-то стимуляторы. Уж первый-то день я как-нибудь сумею протянуть без осечек, думал я. И вот чуть ли не первое обращенное ко мне слово положило конец этой надежде.

Впрочем, не совсем. Вопреки совету Киврин ничем не загружать краткосрочную память я запечатлел в ней английские деньги, карту метро и карту моего Оксфорда. И пока продержался на этих сведениях. Так с какой стати ожидать подвоха от настоятеля?

Только я собрался с духом постучать, как он сам открыл дверь, и все действительно произошло быстро и безболезненно, как с точечником.

Я вручил ему письмо, а он пожал мне руку и сказал что-то вполне удобопонятное. Примерно:

– Весьма рад еще одному помощнику, Бартоломью.

Вид у него был до того усталый и измученный, что он, наверное, тут же испустил бы дух, скажи я ему, что блиц толькотолько начинается. Да знаю я, знаю! Держи язык за зубами. Священное молчание и пр. и пр.

– Попросим Лэнгби показать вам, что, как и где, – сказал он.

Подразумевая моего причетника с подушкой, решил я, и не ошибся. Он встретил нас внизу у лестницы, слегка отдуваясь, но ликуя.

– Раскладушки прибыли! – известил он настоятеля Мэтьюза. – Можно подумать, они оказали нам великое одолжение. Высоченные каблуки и гонор. «Из-за вас, миленький, мы остались без чая», – заявляет мне одна. «И отлично, – отвечаю. – Центнер-другой вам сбросить не помешает!»

Даже настоятель Мэтьюз словно бы не совсем его понял. И сказал:

– Вы отнесли их в крипту? – А затем познакомил нас. – Мистер Бартоломью приехал из Уэльса. Хочет присоединиться к нашим добровольцам.

(Добровольцы, а не пожарная охрана!)

Лэнгби показал мне, что, как и где, указывая на сгустки тьмы в глубоком сумраке, а затем потащил меня вниз полюбоваться десятью раскладушками, расставленными среди надгробий, а заодно указал и на саркофаг лорда Нельсона из черного мрамора.

Затем сообщил, что в первую ночь я дежурить не буду, и порекомендовал мне лечь спать, так как сон во время воздушных налетов – самая большая ценность. Я без труда ему поверил: подушку он прижимал к груди, точно возлюбленную после долгой разлуки.

– А сирены тут слышны? – спросил я, прикидывая, не прячет ли он под ней голову.

Он поглядел на низкие каменные своды:

– Кто их слышит, а кто нет. Бринтону требуется молоко с толокном, а Бенс-Джонс не проснется, даже если на него потолок обрушится. Мне нужна подушка. Очень важно отхватить свои восемь, несмотря ни на что. Не то превратишься в ходячего мертвеца. И погибнешь.

На этой бодрой ноте он удалился, чтобы развести дежурных по постам. А подушку оставил на раскладушке, приказав, чтобы я никому не позволял к ней прикасаться. И вот я сижу в ожидании первой в моей жизни воздушной тревоги и стараюсь записать все это, пока еще не превратился в ходячего (или лежачего) мертвеца.

С помощью украденного микрооксфорда я расшифровал некоторые высказывания Лэнгби. Более или менее. Стерва – либо труп издохшего животного, либо скверная, распутная женщина. (Полагаю, что верно второе, хотя с подушкой я напутал.) Буржуазный – эпитет для обозначения всех погрешностей среднего класса. Томми – солдат. Веэспевео я не отыскал, хотя испробовал разные возможные написания, и чуть было не махнул рукой, но тут в долгосрочной (спасибо тебе, святая Киврин!) всплыло что-то о широком распространении аббревиатур в военные годы, и я решил, что это первые буквы какого-то сложного названия. ВСПВО. Вспомогательная служба противовоздушной обороны. Ну конечно же! У кого еще требовать проклятущие раскладушки?

21 сентября. Теперь, когда я несколько свыкся с мыслью, что нахожусь здесь, и первый шок более или менее прошел, я осознал, что исторический факультет оставил меня в полном неведении, чем, собственно, я должен заниматься три месяца практики. Меня снабдили журналом для записей, письмом моего дядюшки, а также десятью фунтами довоенных денег и запузырили в прошлое. Десяти фунтов (уже уменьшившихся на стоимость проезда в поезде и в метро) должно мне хватить до конца декабря, а также на билет до Сент-Джонс-Вуда, места переброски, когда придет еще одно письмо, призывающее меня назад в Уэльс к одру занемогшего дядюшки. А до тех пор я буду жить здесь, в крипте, рядом с Нельсоном, которого, по словам Лэнгби, заспиртовали в гробу. При прямом попадании, интересно бы знать, он вспыхнет как смоляной факел или просто тихой струйкой тления стечет на пол? Питание обеспечивается газовой горелкой, на которой можно вскипятить убогий чай или поджаривать неописуемую копченую рыбешку. В отплату за всю эту роскошь мне предстоит дежурить на крыше собора и гасить зажигательные бомбы.

Кроме того, я должен выполнить задание по практике, в чем бы оно ни заключалось. Впрочем, пока меня волнует только одно: как уцелеть до тех пор, пока не придет второе письмо от дяди и я не вернусь домой.

В ожидании, пока Лэнгби выберет время «показать мне что к чему», я занялся подручной работой – вычистил сковороду, на которой они жарят гнусных рыбешек, снес в алтарный конец крипты складные стулья и уложил их штабелем (а то они имели обыкновение вдруг складываться посреди ночи, грохоча хуже бомб) и попробовал уснуть.

Видимо, я не принадлежу к счастливчикам, способным сладко спать во время воздушных налетов. Почти до утра я оценивал собор Святого Павла с точки зрения риска. Практика тут должна тянуть минимум на шестерку. Ночью я не сомневался, что она потянет на всю десятку – с криптой в эпицентре взрыва. С тем же успехом я мог бы попроситься прямо в Денвер.

Пока же самое удивительное – я видел кошку! Она меня просто заворожила, но я стараюсь не подавать вида, потому что тут эти животные вроде бы ничем необычным не считаются.

22 сентября. Все еще в крипте. Время от времени в нее влетает Лэнгби, проклиная всевозможные службы (сплошные аббревиатуры!), обещает взять меня на крыши и уносится прочь. А я переделал всю подручную работу и научился пользоваться ножным насосом. Киврин явно сомневалась в моих способностях к экстракции, но пока никаких накладок. Даже наоборот. Я поискал информацию о тушении пожаров и во всех подробностях вспомнил справочник с иллюстрациями включительно – в том числе наглядную схему, как пользоваться ножным насосом. Если рыбки подпалят лорда Нельсона, я покажу себя героем.