Текст книги "Вихри Мраморной арки"

Автор книги: Конни Уиллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 48 страниц)

– Давай же! – шепнула я, пытаясь бедрами направить его в нужное русло. – Входи, Браун! Я хочу вжихаться! Пожалуйста!

Браун поднялся на ноги – так резко, что я треснулась затылком о каменный пол. Натягивая одежду, он выглядел… виноватым? сердитым?

Я села.

– Какого хрена?

– Ты не поймешь. Я все думаю о твоем отце.

– О моем отце?! Да что за херня, Браун?!

– Слушай, не могу объяснить. Просто… не могу.

И он ушел. Взял и ушел. Распалил меня так, что я вот-вот кончу, – и что в итоге? Шишка на затылке – и только.

– Нет у меня никакого отца, мудила! – крикнула я ему вслед.

Я кое-как оделась и стала выдергивать белье из машины – с нерастраченной на Брауна яростью. В дверях прачечной появилась Арабел, все с тем же отчаянным выражением лица.

– Нет, ты видела?! Как мило! – Простыня зацепилась за ручку машины и е треском разорвалась от очередного рывка.

– Нет, но могу себе представит – если Браун вел себя так же, как Септ. – Она с несчастным видом прислонилась к двери. – Наверное, они все резко поголубели за лето.

– Очень даже может быть. – На самом деле вряд ли. Иначе Браун не врал бы про новенького соседа. – и не говорил бы такие странные вещи про моего папашу.

Собрав выстиранное белье в кучу, я прошла мимо Арабел.

– Не волнуйся, ты у меня кандидат номер один, если вернемся к лесби-штучкам.

Как-то не особенно она этому обрадовалась.

Моя придурковатая соседка еще не спала – таки сидела на кровати, вытянувшись в струнку. Похоже, безмозглая клуша вообще не шелохнулась, пока меня не было. Я расстелила кровать, второй раз за вечер разделась и нырнула под одеяло.

– Как надоест, туши свет, подруга.

Она подскочила к выключателю – в ночнушке времен студенческой юности старикана Молтона, а то и древнее.

– У тебя неприятности? – спросила Зибет, вытаращив глаза.

– С чего бы это? Не меня ведь вырвало. Уж если у кого и должны быть неприятности, так это у тебя, – мстительно добавила я.

Зибет сползла по стене.

– Мой отец… ему обо всем расскажут? – Она снова начала то краснеть, то бледнеть. Интересно, куда на этот раз приземлится блевотина? Хороший будет мне урок – не срывать злость на соседке по комнате.

– Конечно, нет. Вообще забудь, никаких неприятностей. Подумаешь, парочка гребаных простыней.

Она меня словно не слышала.

– Если у меня будут неприятности, папа за мной сам приедет. Обещал, что вернет меня домой.

Я села на кровати. Первокурсницы обычно умирают от тоски по дому – во всяком случае, те, кого ждет любящая семья, а не мешок денег и пара поганых юристов. Зибет же просто трясло от страха. Сегодня, похоже, у всей общаги съехала крыша.

– Нет у тебя никаких неприятностей, – повторила я. – Не переживай.

Она все еще цеплялась за стену, словно та была ее последней опорой.

– Да послушай ты! – Мария-мастурия, сейчас ее удар хватит – и я буду виновата. – Все в порядке. Твой папочка ни о чем не узнает.

Похоже, Зибет немного отпустило.

– Спасибо, что выручила. – Она забралась в кровать, а свет так и не погасила.

Вжихнутый Иисус, за что мне это? Я встала и щелкнула гребаным выключателем.

– Ты – хорошая, – тихо сказала Зибет в темноте. Точно свихнулась. Я поудобнее устроилась под одеялом – поласкаю себя перед сном, раз уж по-другому не вышло. Только тихонько – не хватало мне новой истерики Зибет.

Неожиданно комнату заполнил энергичный голос:

– К молодым людям Молтон-колледжа, мужественным моим сыновьям обращаюсь я…

– Что это? – прошептала Зибет.

– Первый вечер в Аду, – ответила я, в тридцатый раз вылезая из постели.

– Пусть все ваши благородные дерзновения увенчаются успехом, – продолжал старикан Молтон.

Я включила свет, достала из дорожной сумки пилочку для ногтей, забралась на кровать Зибет и потянулась к селектору.

– К юным женщинам Молтон-колледжа, возлюбленным моим дочерям… – Ну вот – наконец-то заткнулся. Пилочка и шурупы полетели в дорожную сумку. Я вырубила свет и улеглась в постель.

– Кто это? – шепотом спросила Зибет.

– Наш отец-основатель. – Я внезапно вспомнила, какую реакцию слово «отец» вызывает у обитателей этого психованного места, и торопливо добавила: – Сегодня ты его слышала последний раз. Завтра подложу туда какую-нибудь заглушку и вставлю шурупы на место – сестра-хозяйка ни о чем не узнает. До конца семестра будем жить в блаженной тишине.

Ответа не последовало – соседка уже спала, негромко похрапывая. Ну вот, и тут я просчиталась. Отличное начало семестра!

* * *

Администратор было прекрасно осведомлен о вечеринке.

– Вам известно точное значение слова «арест», не так ли?

Старому козлу лет сорок пять – возраст любимого папаши. Выглядит он неплохо – наверное, не слезает с тренажеров, чтобы соблазнять первокурсниц подтянутым животиком. Этак можно и грыжу заработать.

Наверняка он, подобно папаше, вжихнул в свое время сперму в баночку – обеспечить продолжение династии. Вжихнутый Иисус, такое нужно запрещать законом.

– Вы ведь на особом попечении, Октавия?

– Верно. – Иначе мирилась бы я с таким гребаным имечком, как же!

– Ни отца, ни матери?

– Нет. Оплаченная суррогатная мать. Временное имя до двадцати одного года. – Я внимательно следила за его выражением лица. Уже не раз эти слова вызывали у людей страх.

– Значит, оповещать некого – не считая ваших юристов. Исключить вас невозможно, а накладываемые аресты не оказывают надлежащего воздействия. Впрочем, мне затруднительно даже предположить, какие еще исправительные меры следует принять.

Ну да, ну да. Я не сводила с него взгляда, а он – с меня. Гадает, наверное, не его ли я возлюбленная дщерь – вдруг случилось, что вжихнутая в баночку сперма обернулась девицей, перед которой он теперь распинается.

– Как вы назвали сестру-хозяйку?

– Мразью.

– Мне и самому пару раз очень этого хотелось.

Так, ясненько – прикидывается своим парнем. Я приготовилась к следующей фразе.

– По поводу вечеринки – говорят, молодые люди вели себя несколько необычно. Вам известна причина?

Вопрос сбил меня с толку – я ждала совершенно другого.

– Не знаю, – ответила я и тут же сообразила, что он пробил брешь в моей защите. – А знала бы, так стучать не приучена.

– Да-да, разумеется. Я восхищаюсь вами. Вы такая искренняя, преданная юная особа, – и очень симпатичная к тому же.

Угу, угу. Никак работу предлагаешь?

– Моя секретарша увольняется. Сказала, что предпочитает мужчин моложе, – и, если верить слухам, ее уходу можно только радоваться. Работа хорошая, много бонусов… Конечно, если вы не похожи на мою секретаршу и не предпочитаете мальчиков мужчинам.

Ну что ж, чем не выход? Никаких тебе соседок-первокурсниц, никаких арестов. Весьма заманчиво. Только вот ему как минимум сорок пять, а я не в состоянии представить себе, как вжихаюсь с собственным папашей. Извините, сэр.

– А об особом попечении не беспокойтесь – уверен, мы сможем навести справки.

Врешь. Папаши ничего не знают о своих детях. Именно поэтому нам и дают временные имена – чтобы мы не возникали на пороге с заявлением: «Привет, я твоя возлюбленная доченька». Система предотвращает подобные сцены – хотя после общения с подобной мразью кажется, что нам такая охрана нужна не меньше.

– Помните, что я сказала сестре-хозяйке? – Да.

– Вам того же – в двойном размере.

Арест до конца учебного года и уродский охранный браслет на запястье.

– Я знаю, чем они обзавелись, – шепнула мне Арабел на занятии.

Я с ней только на уроках и виделась – охранный браслет срабатывал, даже если я мастурбировала без разрешения.

– Чем? – спросила я без особого любопытства.

– Потом расскажу.

Мы встретились во дворе, утопающем в листве и пухе, – система циркуляции опять свихнулась.

– Животными, – сообщила Арабел.

– Животными?

– Мерзкие такие твари, размером с руку – тессели. Совершенно отвратные.

– Не верю. Слишком просто – должно быть что-то еще. Они накачаны биодобавками?

– Феромонами или чем-то типа этого? – Она нахмурилась. – Не знаю. Я в этих зверюшках ничего привлекательного не вижу, но мальчишки… Браун притащил свою на вечеринку, носил на руке и называл «доченькой Энни». Парни вокруг этих тварей так и вертятся – гладят, сюсюкают, говорят: «Иди к папуле». Дикость какая-то!

Я пожала плечами.

– Ну и ладно – если ты права, не о чем беспокоиться. Даже если в них есть биодобавки – ну сколько можно в это играть? К середине семестра мальчишкам надоест.

– Может, зайдешь в гости? Я тебя в последнее время совсем не вижу. – По ее голосу чувствовалось, что она морально созрела для лесби-игрищ.

– Не могу. – Я ткнула в охранный браслет. – Ладно, Арабел, мне на следующий урок пора.

Я торопливо скрылась в желто-белом вихре. Урока у меня не было, так что я вернулась в спальню и приняла флоут. Придя в себя, я обнаружила в комнате Зибет – она сидела, поджав ноги, на кровати и что-то деловито писала в тетрадке. За последнее время Зибет изрядно похорошела – волосы немного отросли и вились, приятно обрамляя лицо. Загнанное выражение исчезло – Зибет казалась почти счастливой.

– Что делаешь? – Я надеюсь, что спросила именно это: первые фразы после флоута получаются совершенно непредсказуемыми.

– Переписываю свои конспекты.

Вжих-перевжих, как мало людям нужно для счастья! Неужели она парнем обзавелась? Это бы объяснило и посвежевший вид… Что ж, в таком случае дела у Зибет идут гораздо лучше, чем у меня или у Арабел.

– Для кого?

– Что? – непонимающе переспросила она.

– Как зовут парня, для которого ты их переписываешь?

– Парня? – В голосе Зибет зазвучали истерические нотки, лицо исказила паника.

– А-а, я было подумала, у тебя парень появился, – осторожно пояснила я.

И тут она снова психанула. Мария-сына-своего-Иисуса! Это флоут меня подвел… Что же я такое ляпнула?

Зибет отпрянула, словно уворачиваясь от нападения, и прижала конспект к груди.

– Почему ты так решила?

Да что решила-то? Мразь господня, надо было с самого начала рассказать ей про последствия флоута. А теперь придется отвечать так, словно у нас тут нормальный разговор, а не метания крысы, в которую тычут палкой. Ладно, может, позже объясню.

– Не знаю почему. Просто ты выглядишь…

– Значит, это правда. – Она жутко напряглась и снова начала то краснеть, то бледнеть.

– Что именно? – Я гадала, во что флоут превратил мое невинное замечание.

– У меня раньше были косы – как у тебя. Ты, наверное, удивлялась, глядя на мои волосы…

Мразь господня, я брякнула что-то про ее уродскую стрижку!

– Мой отец… – Она вцепилась в конспект точно так же, как цеплялась тем вечером за стену, – словно за последнюю опору в жизни. – Отец их обрезал.

Зибет признавалась в чем-то ужасном – и я понятия не имела в чем.

– Зачем?

– Сказал, что я… косами соблазняю мужчин. Что… вызываю у них нехорошие мысли. Что я сама во всем виновата. И обрезал мне волосы.

До меня дошло, что я действительно спросила, появился ли у нее парень.

– Ты тоже так считаешь? – умоляюще спросила она. Она что, издевается? Да ей не соблазнить даже Брауна в

самом что ни на есть «сунь-вынь» настроении. Сказать об этом я не могла – но и ответить утвердительно тоже, иначе она заблюет всю спальню. Жалко ее, конечно, – скотина отец застращал бедную девочку, наговорил гадостей и обрезал косы. Неудивительно, что она так психовала, когда только-только здесь оказалась.

– Ты так считаешь? – настойчиво переспросила Зибет.

– Хочешь знать, что я считаю? – Я нетвердо поднялась на ноги. – Все отцы – дерьмо. – Я вспомнила о бурых животных размером с руку и словах Брауна: «Отец тебя защищает». – Даже хуже, чем дерьмо. Все без исключения.

Зибет смотрела на меня, вжимаясь в стену. Похоже, ей очень хотелось в это верить.

– Слушай, что выкинул мой отец, – продолжала я. – Нет, он не обрезал мне волосы – он выдумал кое-что получше. Ты слышала про особое попечение? – Зибет помотала головой. – Ну так вот – мой родитель возжелал продолжить свой драгоценный род, но так, чтобы никаких проблем. Что он делает? Оформляет особое попечение, платит кучу денег, вжихает сперму в баночку и – оп-па! – он уже счастливый отец, а вся грязная работа достается юристам, которые заботятся обо мне, обеспечивают здоровый отдых на каникулах и оплачивают обучение в этом занюханном заведении. А еще цепляют на меня вот это. – Я показала ей уродливый браслет на запястье. – Он меня никогда не видел. Он даже не знает, кто я. Поверь, я все знаю, о сволочных папашах.

– Если бы… – Зибет умолкла и раскрыла тетрадку. Я опустилась на кровать, чувствуя приближение обычной после флоута головной боли. Тут Зибет принялась лить слезы на свой драгоценный конспект. Вжихнутый Иисус, опять я все испортила. В этом чокнутом месте остается надеяться только на одно: что мальчики к середине семестра наиграются в своих тварей, а мне удастся нормально сдать экзамены.

К середине семестра система циркуляции окончательно вышла из строя. Вся территория колледжа была по колено завалена листвой и пухом, и ходить по ней было практически невозможно. Я с трудом пробиралась на занятия, по сторонам не глядела и едва не врезалась в Брауна. На руке у него сидела зверюшка.

– Познакомься, это доченька Энни. Доченька Энни, это Тавви.

– Пошел на хер. – Я попыталась пройти, но он схватил меня за руку и больно сжал, вдавливая в кожу охранный браслет.

– Это невежливо, Тавви. Доченька Энни хочет с тобой познакомиться. Правда ведь, солнышко? – Он сунул зверька мне под нос. Арабел была права – на редкость мерзкая тварь, с острой мордочкой, мутными глазами и крошечным розовым ротиком. Тельце, покрытое жестким бурым мехом, безвольно свисало с руки Брауна, а на шее была повязана ленточка.

– Абсолютно твой типаж, Браун. Страшная как смерть – и дырка такая большая, что даже ты не промахнешься.

Он сжал мне запястье еще сильнее.

– Не смей говорить в таком тоне о моей…

– Привет, – раздалось позади меня. Зибет! Только ее здесь не хватало!

– Привет, – ответила я, высвобождая руку. – Браун, познакомься – моя соседка-первокурсница. Зибет, это Браун.

– А это – доченька Энни. – Браун приподнял тварь повыше. Нежный розовый рот тесселй был глупо приоткрыт, а под задранным хвостом виднелось еще одно нежное розовое отверстие. И Арабел не догоняет, в чем заключается их привлекательность?

– Приятно познакомиться, соседка-первокурсница, – буркнул Браун, развернулся, прижал к себе зверька и замурлыкал: – Иди к папуле.

Я потерла ноющее запястье. Ох, Зибет, только не спрашивай, для чего мальчишкам эти тесселй! На объяснение целке мерзких повадок Брауна меня уже не хватит.

Однако же я недооценила Зибет.

Она передернулась и стиснула конспекты.

– Бедная зверюшка.

– Что ты знаешь о грехе? – спросила меня Зибет перед сном. На этот раз она сообразила щелкнуть выключателем – уже прогресс.

– Многое. Иначе не заполучила бы этот браслет.

– Ну вот когда делаешь что-то очень плохое, причиняешь вред другому, чтобы спасти себя. – Она замолчала.

Я не ответила. Долгое время в комнате царила тишина, пока Зибет вновь ее не нарушила:

– Я в курсе насчет администратора.

Вот это да! Заори старикан Молтон через селектор: «Благословляю тебя, дочь моя» – я и то удивилась бы меньше.

– Ты хорошая, я это точно знаю. – В голосе Зибет сквозила мечтательность – будь на ее месте другая, я бы подумала, что она мастурбирует. – Есть вещи, на которые ты никогда не пойдешь, даже под угрозой смерти.

– А ты у нас, значит, особо опасный преступник.

– Есть вещи, на которые ты никогда не пойдешь, – сонно повторила она, а потом вдруг ляпнула невпопад: – Ко мне на Рождество сестра приезжает.

Вжих-перевжих, да она сегодня полна сюрпризов!

– Ты что, не поедешь домой на Рождество?

– Я никогда не вернусь домой.

– Тавви! – завопила Арабел через весь двор. – Привет! «Неужели мальчишкам надоели их твари?» – подумала я.

Вот только как избавиться от чертова браслета? Накатило такое облегчение, что я чуть не разревелась.

– Тавви! – повторила Арабел. – Сто лет тебя не видела!

– Что случилось? – Странно, что она не выбалтывает с ходу новости про мальчишек.

– В смысле? – Арабел вытаращила глаза, и я сообразила, что дело не в мальчишках. Они все еще возятся со своими тес-селями – и Септ, и Браун, и все остальные. «Это просто твари, – яростно сказала я себе. – Просто твари, и не надо так сходить с ума. Как же, отец хочет для тебя самого лучшего. Иди к папуле».

– Секретарша администратора уволилась, – сообщила Арабел. – А на меня наложили арест из-за того, что я устроила самурайскую вечеринку. – Она пожала плечами. – Такое вот лучшее предложение за всю осень.

Ох, но ты ведь на особом попечении, Арабел! На особом попечении… Что, если он твой отец? Иди к папуле.

– Ужасно выглядишь, – продолжала она. – Флоутом балуешься?

Я покачала головой.

– Слушай, что мальчишки делают со своими зверюшками?

– Тавви, солнце мое, если ты не въезжаешь, для чего у тварей большая розовая дырка…

– Отец моей соседки обрезал ей волосы, – сказала я. – А она ведь целка, ничего плохого не делала. Он ее всю обкромсал.

– Эй, что-то у тебя совсем крыша едет. Ты давно не вжих-вжихалась? Слушай, давай я тебе все устрою, с парнями помоложе администратора, так что никаких папочек. Гарантирую!

Я тряхнула головой.

– Мне никто не нужен.

– Но я же за тебя волнуюсь! Хочешь, с администратором поговорю насчет браслета?

– Нет, – твердо ответила я. – Спасибо, Арабел, у меня все в порядке. Мне пора на занятия.

– Не морочься так из-за этих тесселей, Тавви! Это же просто твари.

– Ага. – Я твердым шагом пошла от нее по плюющемуся пухом и сбрасывающему листву двору. Отойдя подальше, чтобы Арабел не заметила, я прислонилась к здоровенному хлопковому дереву и вцепилась в него, как Зибет в ту стену, – словно за последнюю опору в жизни.

О сестре Зибет не упоминала до самого конца семестра. Ее отросшие волосы выглядели еще хуже, чем раньше. С каждым днем она становилась все более напряженной и измученной, смахивая на жертву облучения.

Да и у меня видок был неважнецкий. Сон не шел, головные боли от флоута не прекращались неделями. Сыпь от браслета расползлась до локтя. Арабел была права – у меня ехала крыша. Эти тессели никак не выходили из головы. Спросили бы меня летом, что я думаю о божьих тварях, я бы сказала, что они очень даже забавные. А теперь одна мысль о Брауне с жутким буро-розовым существом на руке вызывала рвотный рефлекс.

Я все думаю о твоем отце. Об особом попечении не беспокойтесь – мы все уладим. Иди к папуле.

Мои юристы так и не убедили администратора отпустить меня на Рождество в Аспен или еще куда-нибудь. Привилегии мне на каникулы они выторговали – «как только все разъедутся», – а вот браслет остался. Может быть, если я покажу, что творится с рукой, сестра-хозяйка разрешит снять его на несколько дней. Система циркуляции снова работала, и по всему Аду дули ураганные ветры. Счастливого Рождества.

В последний день занятий я зашла в темную спальню, щелкнула выключателем и замерла. На моей кровати сидела Зибет – с тесселью на коленях.

– Где ты ее раздобыла? – прошептала я.

– Украла.

Я заперла дверь и прислонила к ней стул.

– Как?

– Там у кого-то вечеринка была в разгаре, и спальня стояла пустая.

– Ты зашла в спальню к мальчику? Она не ответила.

– Ты же на первом курсе! За такое могут и отчислить, – неверяще проговорила я. И это девица, которая в буквальном смысле лезла на стенку из-за постельного белья и говорила, что никогда не вернется домой!

– Меня никто не видел, – спокойно сказала Зибет. – Все были на вечеринке.

– Совсем свихнулась. Чья хоть эта тварь, ты знаешь?

– Это доченька Энни.

Я сдернула с постели простыню и принялась выстилать дно дорожной сумки. Мразь господня, Браун первым делом прибежит именно к нам! Я нашарила в ящике стола ножницы, чтобы проделать в сумке отверстия для вентиляции. Зибет все поглаживала жуткую тварь.

– Нужно ее спрятать, – сказала я. – Это не шутки – у нас теперь и правда большие неприятности.

Она меня не слушала.

– Моя сестра Генра симпатичная. У нее длинные косы, как у тебя. И она такая же хорошая. – И добавила почти умоляюще: – Ей всего пятнадцать.

Браун потребовал обыскать спальни – начали, разумеется, с нашей. Я вынесла в прачечную дорожную сумку с тесселью и сунула ее в стиральную машину, прикрыв сверху шлифоновой простыней. В этом сквозила особая ирония – вот только Браун ее не оценит.

– Нужно провести повторный обыск, – сказал он, после того как с разрешения сестры-хозяйки перевернул нашу спальню вверх дном. – Она где-то здесь. – Браун повернулся ко мне. – Я точно знаю.

– Последний шаттл уходит через десять минут, – сообщила сестра-хозяйка. – На повторный обыск нет времени.

– Да у нее же на лице все написано! Она ее где-то здесь прячет!

Сестра-хозяйка, которая с удовольствием засунула бы Брауна в свой пыточный закуток как минимум на час, покачала головой.

– Ты проиграл, Браун, – сказала я. – Останешься – пропустишь шаттл, застрянешь на Рождество в Аду. Уедешь – потеряешь свою драгоценную доченьку Энни. По-любому непруха.

Он схватил меня за руку. Покрытое сыпью запястье под браслетом побагровело и распухло. Я попыталась оттолкнуть Брауна, но его хватка была такой же злобной и мстительной, как выражение лица.

– На прошлой неделе Октавия пришла на самурайскую вечеринку в спальне мальчиков, – сообщил он сестре-хозяйке.

– Неправда, – с трудом выговорила я. От боли тошнило до потери сознания.

– Вряд ли, – заметила сестра-хозяйка, – Октавия под контролем охранного браслета.

– Вот этого, что ли? – Браун дернул меня за руку, крутанув браслет. – Да она в момент снимает – разве вы не в курсе? – Он отпустил меня и смерил презрительным взглядом. – Нашей ловкой Тавви охранный браслет не помеха – правда, Тавви?

Прижимая к груди пульсирующую от боли руку, я изо всех сил пыталась не отключиться. «Дело не в животных, – в отчаянии подумала я. – Из-за животных он бы так со мной не поступил. Тут что-то другое – гораздо хуже. Браун не получит ее обратно – ни за что и никогда».

– Началась посадка на шаттл, – сказала Мамуля. – Октавия, твои привилегии на каникулы отменяются.

На прощание Браун окинул меня торжествующим взглядом и вышел. Я с трудом дождалась отправления последнего шаттла, сбегала в прачечную за тесселью и принесла ее в спальню. Наложенный арест меня не волновал – все равно идти некуда, зато зверек со мной в безопасности.

– Все будет хорошо, – пообещала я ей.

И наврала.

Генра, симпатичная сестра Зибет, оказалась вовсе не симпатичной: волосы обрезаны под корень, физиономия вся в красных пятнах, ну и море слез, опять же. Смертельно бледное лицо Зибет словно окаменело. Она, похоже, свое уже отрыдала. Просто удивительно, что делает с человеком семестр в колледже!

Несмотря на арест, мне позарез надо было выбраться из спальни. Я прихватила книги и обосновалась в прачечной – сделала две итоговых контрольных, прочитала три учебника и, подобно Зибет, переписала все свои конспекты.

Он обрезал мне волосы. Сказал, что я соблазняю мужчин… Что сама во всем виновата. Отец тебя защищает. Иди к папуле.

Я включила все стиральные машины, чтобы не слышать собственных мыслей.

Так прошли все каникулы. Стиснув зубы, я занималась – только бы не думать ни о Брауне, ни о тесселях, ни обо всем остальном. В последний день перед началом занятий Зибет с сестрой спустились ко мне сообщить, что Генра уезжает первым шаттлом.

– Надеюсь, ты еще сюда приедешь. – Звучит глупо, но на месте Генры я ни за что на свете не вернулась бы в Мэрисон-Уиннет.

– Вернусь, как только окончу школу.

– Всего через два года, – сказала Зибет. Два года назад Зибет была хорошенькой, как сестра. Через два года Генра будет выглядеть, словно ожившая смерть. Не слишком-то весело расти в Мэрисон-Уиннет, где девушки в семнадцать лет превращаются в развалин.

– Поехали со мной, Зибет.

– Не могу.

Похоже, сейчас начнется сеанс рвоты. Я вернулась в спальню и, устроившись на кровати со стопкой книг, приступила к чтению. Тессель спала на полу, выставив напоказ розовую щелку, но тут же проснулась и залезла ко мне на колени. Я взяла ее на руки, не встретив никакого сопротивления, и впервые как следует рассмотрела вблизи. На мягких лапках зверюшки не было когтей, а во рту – ни единого зуба. На другом конце виднелось отверстие размером с двадцатипятицентовик. Особых феромонов не ощущалось. Возможно, вся привлекательность тессели заключалась в ее беззащитности.

Я положила тессель на колени и осторожно просунула в ее щелку кончик пальца. По лесбийским экспериментам на первом курсе я вполне представляла себе, какова щелка на ощупь. Я протолкнула палец глубже.

Тессель закричала.

Я выдернула палец и затолкала кулак себе в рот, чтобы не заорать самой. Жуткий, жалкий, чудовищный звук. Беспомощный. Безнадежный. Как будто насилуют женщину. Нет, хуже, – ребенка. Я никогда в жизни не слышала ничего подобного… Неправда, этот звук раздавался весь семестр. Феромоны? Нет, это гораздо сильнее, чем какая-то там химия. Или страх – это тоже химия?

Я положила несчастное создание на кровать и около часа отмывала в ванной руки. Я-то думала, Зибет понятия не имела, для чего нужны тессели. Оказывается, она знала – и пыталась оградить меня от этого. Знала – и отправилась одна в спальню к мальчишкам, чтобы выкрасть доченьку Энни. Нужно украсть всех зверюшек – отобрать у этих мудацких подонков, у этих… Для них надо было подыскать слова погрязнее эпитетов, которыми я долгие годы награждала своего отца. Мерзкие твари, ушлепки, вонючие кучи дерьма.

В двери ванной стояла Зибет.

– Сестра уезжает после обеда.

– Нет, – сказала я. – Нет, только не это! – И выскочила из комнаты.

Наверное, я слегка сорвалась. Во всяком случае, совершенно потеряла счет времени, хотя при этом отчетливо помнила, что нужно торопиться, иначе случится ужасное.

Я точно знаю, что нарушила режим ареста, – помню, как сидела под хлопковыми деревьями и думала о том, какое замечательное чувство юмора было у старикана Молтона. Голые ветви деревьев обмотали гирляндами лампочек – пух и жухлые листья налетали на них и загорались. Кругом пахло паленый. Дым и огонь – отличные атрибуты Рождества в Аду.

Едва я задумывалась о том, что делать с тесселями и всем остальным, мысли становились тяжелыми и путаными, словно после передоза флоута. Иногда чудилось, что Браун хотел вернуть не доченьку Энни, а Зибет, и я говорила: «Ты обрезал ей косы. Я никогда не отдам ее тебе. Никогда». А Зибет отчаянно от него отбивалась.

Иногда в мыслях возникал администратор – со словами: «Об особом попечении не беспокойтесь, мы можем навести справки», – на что я отвечала: «Вы сами хотите заполучить тессель». Потом появлялся отец Зибет и говорил: «Я просто старался тебя защитить. Иди к папуле». Я вставала на кровать и выкручивала шурупы из селектора, но никак не могла его заткнуть.

– Мне не нужна ваша защита, – отвечала я ему. А Зибет продолжала отбиваться.

Кусок пуха зацепился за рождественский огонек, вспыхнул пламенем и приземлился на опавшую листву. Отовсюду несло дымом. Кто-то должен об этом доложить. Ад сгорит до основания – или до верхушки – за время каникул, пока здесь никого нет. Мне нужно кому-то рассказать. Вот оно – обязательно нужно рассказать кому-то. Но кому? Ведь никого нет. Мне нужен отец – но его тоже нет, и не было никогда. Он заплатил деньги, спустил свое семя и вышвырнул меня волкам.

Но по крайней мере он не был одним из них. Он не был одним из них.

Некому рассказывать.

– Что ты с ней сделала? – спросила Арабел. – Ты дала ей что-нибудь? Самурай? Флоут? Алкоголь?

– Я не…

– Считай, что ты под арестом.

– Дело не в тварях, – сказала я. – Они называют зверьков «милая деточка» и «доченька Энни». Они считают себя отцами. Они – отцы. Но у тесселей нет когтей. У них нет зубов. Они даже не знают, что такое вжих-вжих.

– Он хочет для тебя самого лучшего, – сказала Арабел.

– О чем это ты? Он обрезал ее волосы. Видела бы ты, как она держалась за стену, – как за последнюю опору в жизни. Она отбивалась и отбивалась – но все без толку, ведь у нее нет когтей. У нее нет зубов. Ей всего пятнадцать. Нужно спешить.

– К середине семестра все образуется. Я тебе устрою вжих-вжих. Гарантированно никаких папаш.

Я колотила в дверь пыточного закутка Мамули, понятия не имея, как я там оказалась. Зеркала отражали мое лицо. Лицо Арабел – напряженное и отчаянное. Лицо моей соседки – краснеющее, бледнеющее и снова краснеющее, как охранный браслет. Сестра-хозяйка наложит на меня арест. Она добьется моего исключения. Все это без разницы.

Мамуля открыла дверь, и я застыла на месте. Мне нужно кому-то сказать, пока все вокруг не занялось огнем.

– О господи! – Она прижала меня к груди.

Зибет наверняка сидит на моей кровати, в темноте. Я открыла дверь спальни, щелкнула выключателем, задержав на нем перевязанную руку, словно он служил опорой.

– Зибет, – сказала я, – все в порядке. Сестра-хозяйка конфискует тесселей. На животных в общежитии наложат запрет. Все будет хорошо.

Она подняла на меня взгляд.

– Я отослала ее с сестрой.

– Что? – непонимающе переспросила я.

– Он не оставит нас в покое. Он… Я отослала доченьку Энни с сестрой.

Нет. Только не это.

– Генра хорошая – как ты. Она не сможет себя защитить. Она не продержится два года. – Взгляд Зибет был непреклонен. – У меня еще две сестры. Младшей всего десять.

– Ты послала тессель домой? К отцу?!

– Да.

– Ей нечем защищаться. У нее нет когтей. Ей нечем защищаться!

– Я же говорила – ты ничего не знаешь о грехе, – сказала Зибет и отвернулась.

Я никогда не спрашивала у сестры-хозяйки о том, какая судьба постигла конфискованных тесселей. Надеюсь, ради их же блага, они были избавлены от мучений.