Текст книги "Вихри Мраморной арки"

Автор книги: Конни Уиллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Два года назад мне посчастливилось выступать на лекционной неделе Джека Уильямсона в Порталесе, штат Нью-Мексико, что не только позволило провести время с Джеком, но и собрать материал для этой новеллы. Мы с семьей Джека провели на ранчо восхитительный день за увлекательной беседой и самой вкусной спаржей на свете. Когда меня попросили представить рассказ для этого сборника, я сразу поняла, о чем хочу написать.

При написании этой новеллы я перечитала ранние истории Джека. Множество научно-фантастических произведений тридцатых-сороковых годов безнадежно устарели (и дело не только в описанных там тепловых лучах и вакуумных трубах), но истории Джека совершенно не потеряли своей актуальности. «Станция Мертвой Звезды», «Джамбори» и, конечно, «Без остановок к Марсу» и сейчас оторвали бы с руками в изданиях типа «Аналог» или «Журнал фэнтези и научной фантастики».

А главное, «До Порталеса без остановок» дал мне возможность написать о Джеке, которого я очень люблю: об ученом и настоящем джентльмене, о человеке выдающегося таланта и удивительной скромности, впечатляющего ума и огромной доброты. Нам потрясающе повезло, что он – один из отцов-основателей нашего жанра.

Конни Уиллис, 1996

ШТРАФ ЗА ПАРКОВКУ И ПРОЧИЕ НЕПРИЯТНОСТИ

МНОГО ШУМУ[12]12
  Ado © Перевод. И. Гурова, 1997


[Закрыть]

В понедельник перед весенними каникулами я сообщила классу, в котором веду английскую литературу, что мы приступаем к Шекспиру. В это время года в Колорадо от погоды ничего хорошего не жди. Весь снег, требующийся лыжным курортам, мы получаем в декабре, используем календарные снежные дни и в завершение получаем добавочную неделю в июне. Прогноз в программе «Сегодня» снега до субботы не предвидит, но немножко везения – и мы получим его раньше.

Мое объявление было встречено бурно. Пола ухватила свой диктофон и мгновенно перемотала пленку, чтобы запечатлеть все мои слова до последнего, Эдвин Саммер самоуверенно ухмыльнулся, а Далила сгребла учебники, громко топая, вышла из класса и хлопнула дверью так, что разбудила Рика. Я раздала листки «да/нет», сказала, что они должны вернуть их в среду. Шарон я дала один лишний для Далилы.

– Шекспир считается одним из самых великих наших писателей, возможно, самым великим, – сказала я, адресуясь к диктофону Полы. – В среду я расскажу о биографии Шекспира, а в четверг и пятницу мы будем читать его творения.

Вэнди подняла руку:

– Мы прочтем все пьесы?

Иногда я ловлю себя на мысли: где, собственно, Вэнди провела последние годы? Во всяком случае, не в этой школе, а возможно, и не в этой Вселенной.

– Что именно нам предстоит изучать, пока не решено, – сказала я. – Встреча с директором у меня завтра.

– Лучше пусть будет одна из трагедий, – зловеще произнес Эдвин.

К обеду новость облетела всю школу.

– Желаю удачи, – сказал в учительской Грэг Джефферсон, биолог. – Я как раз кончил проходить эволюцию.

– Неужели опять подошло это время года? – вздохнула Карен Миллер (она преподает американскую литературу по ту сторону коридора). – А я еще не добралась до гражданской войны.

– Да, подошло, – сказала я. – Ты не могла бы взять мой класс завтра в свой свободный час? Мне надо поговорить с Хэрроус.

– Возьму хоть на все утро. Мы проходим «Танатопсис».[13]13
  «Размышление о смерти». Стихотворение Уильяма К. Брайанта(1813).


[Закрыть] На тридцать милых деток больше – какая разница?

– «Танатопсис»? – переспросила я с уважением. – Целиком?

– За исключением десятой и шестьдесят восьмой строки. Жуткая вещь, ты знаешь. И по-моему, никто не способен разобраться в ней настолько, чтобы заявить протест. Заглавие я оставлю без перевода.

– Выше нос! – посоветовал Грэг. – Может, разразится буран.

Небо в четверг было ясным, температура, согласно метеосводке, держалась на пятнадцати-шестнадцати градусах. Подходя к школе, я увидела Далилу в шортах и майке с алой надписью «Старшеклассники Против Культа Дьявола В Школах». Она держала на палке плакат «Шекспир – Прислужник Сатаны» с ошибками в «Шекспире» и «Сатане».

– К Шекспиру мы приступим завтра, – сказала я ей. – У тебя нет причины отсутствовать на занятиях. Миссис Миллер ведет урок о «Танатопсисе».

– За исключением десятой и шестьдесят восьмой строки. К тому же Брайант был деист, а это то же, что сатанист. – Она сунула мне свои листок с «нет» и пухлый конверт.

– Здесь наши протесты, – сказала она и вдруг понизила голос. – А что значит слово «танатопсис»?

– По-индейски оно означает «Та, что прячется за свою религию, чтобы прогуливать уроки и загорать».

Я вошла, направляясь в библиотеку, извлекла из бронированного подвала Шекспира и явилась к директрисе. Миссис Хэрроус уже приготовила шекспировскую папку и коробочку бумажных носовых платков.

– А обойтись без этого вы не можете? – спросила она, сморкаясь.

– Пока у меня в классе учится Эдвин Саммер, не могу. Его мать возглавляет президентскую Ударную Силу, Противостоящую Отсутствию Знакомства С Классиками.

Я добавила протест Далилы к стопке на столе и села за компьютер.

– Ну, может, будет легче, чем мы опасаемся, – сказала я. – С прошлого года было предъявлено достаточно исков, чтобы сбросить со счетов «Макбет», «Бурю», «Сон в летнюю ночь» и «Ричарда Третьего». Далила хорошо потрудилась, заметила я, вводя нецензурированную дискету и программы изъятий и толкований. – Но я что-то не помню колдовства в «Ричарде Третьем».

Она чихнула и схватила еще платок.

– Его там и нет. Иск был о клевете. Его пра-пра-пра-пра и так далее потомок с какого-то боку утверждает, что убийство маленьких принцев ему приписывается без достаточных доказательств. Да это и не важно. Королевское Общество Восстановления Божественного Права Королей добилось запрета всех хроник. И что это за погода?

– Ужасная, – сказала я. – Теплая и солнечная. – Я набрала код каталога и исключила «Генриха IV», части первую и вторую, й весь остальной ее список. – «Укрощение строптивой»?

– Союз Разгневанных Женщин. А также «Виндзорские проказницы», «Ромео и Джульетта» и «Напрасные усилия любви».

– «Отелло»? Ну да, ясно. «Венецианский купец»? Лига Противников Диффамации?

– Нет. Ассоциация Американских Юристов. И Международные Гробовщики. Они протестуют против свинцового ларца в третьем действии как иносказательного обозначения гроба. – Она высморкалась.

На то, чтобы разобраться с пьесами, у нас ушли первые два урока, а почти весь третий мы потратили на сонеты…

– На четвертом уроке я занята, а потом дежурю в столовой. Остальное придется перенести на вторую половину дня.

– А что там остального? – спросила миссис Хэрроус.

– «Как вам это понравится» и «Гамлет», – ответила я. – Боже мой, как это они проморгали «Гамлета»?

– А насчет «Как вам это понравится» вы уверены? – спросила миссис Хэрроус, перебирая свою пачку. – Мне кажется, кто-то добился судебного запрета.

– Вероятно, Матери Против Травести, – сказала я. – Во втором акте Розалинда переодевается мужчиной.

– Нет. Вот оно. Клуб «Сиерра». «Посягательства на окружающую среду». Какие посягательства? – Она посмотрела на меня.

– Орландо вырезает имя Розалинды на коре дерева. – Я наклонилась так, чтобы увидеть, что делается за окном. Все так же злорадно сияло солнце. – Видимо, возьмемся за «Гамлета». Эдвин и его мамаша будут счастливы.

– Нам еще надо пройтись по каждой строке, – напомнила миссис Хэрроус. – У меня невыносимо першит в горле.

Я уговорила Карен заменить меня и на последних уроках. Литература для подростков. Мы проходили Беатрис Поттер, и ей надо было просто раздать вопросник по «Бельчонку Орешкину». Я дежурила снаружи. Жарко было так, что я сняла жакет. Общество «Студенты за Христа» маршировало вокруг школы с плакатами «Шекспир был секулярным гуманистом».

Далила лежала на крыльце, благоухая маслом для загара, и томно помахивала мне своим «Шекспир – Прислужник Сатаны».

– «Вы сделали великий грех, – процитировала она. – Изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал». «Исход», глава тридцать вторая, стих тридцатый.

– «Первое послание к Коринфянам», тринадцать, три, – сказала я. – «И если отдам тело мое на сожжение, а любви не имею – нет мне в том никакой пользы».

– Я позвонила доктору, – сказала миссис Хэрроус. Она стояла у окна и смотрела на пылающее солнце. – Он думает, что у меня, возможно, пневмония.

Я села за компьютер и ввела «Гамлета».

– Ну, не все так черно. Во всяком случае, у нас есть программы изъятия и толкования. Нам не придется делать Все вручную, как прежде.

Она села перед своей стопкой.

– Как будем работать? Построчно или группируя?

– Начнем с самого начала.

– Строка первая. «Кто здесь». Национальная Коалиция Противников Усечений.

– Лучше будем группировать, – сказала я.

– Хорошо. Сначала уберем самые существенные. Комиссия Предупреждения Отравлений считает, что «наглядное описание отравления отца Гамлета может вызвать подражательные преступления». Они ссылаются на дело в Нью-Джерси, когда шестнадцатилетний подросток, прочитав пьесу, влил в ухо отцу политуру. Минуточку. Возьму платок. Фронт Освобождения Литературы протестует против фраз «Бренность, ты зовешься женщина!» и «О пагубная женщина!» и против монолога о речи, а также против королевы.

– Королевы целиком? Она заглянула в листок:

– Да. Все реплики, упоминания и аллюзии. – Она пощупала себя под подбородком, сначала слева, потом справа. – По-моему, у меня распухли железки. Это симптом пневмонии, как по-вашему?

С пакетом вошел Грэг Джефферсон.

– Я решил, что вам потребуется подкрепить силы. Как идут дела?

– Мы потеряли королеву, – ответила я. – Что дальше?

– Национальный Совет По Столовым Приборам протестует против изображения рапир как смертоносного оружия.

«Рапиры не убивают людей. Людей убивают люди». Копенгагенская Торговая палата возражает против реплики «Подгнило что-то в Датском государстве». Студенты Против Самоубийства, Международная Федерация Флористов и Красный Крест протестуют против того, что Шекспир утопил Офелию.

Грэг расставил на столе флаконы сиропа от кашля и коробочки с таблетками от насморка, а мне вручил пузырек валерьянки.

– Международная Федерация Флористов? – переспросил он.

– Она упала в ручей, собирая цветы, – ответила я. – Как там с погодой?

– Просто летняя, – ответил он. – Далила пользуется алюминиевым солнечным рефлектором.

– Осел, – сказала миссис Хэрроус.

– Извините? – переспросил Грэг.

– ОСЕЛ, Организация «Солнце – Елей Лета» возражает против строки «Мне даже слишком много солнца». – Миссис Хэрроус отхлебнула сироп из горлышка.

К концу уроков мы дошли только до половины. Объединение Монахинь возражало против реплики «Уйди в монастырь», Толстяки, Гордые Своей Толщиной, требуют убрать монолог, начинающийся: «О если б этот плотный сгусток мяса», а мы еще не добрались до списка Дал ил ы, занявшего восемь страниц.

– Какую пьесу мы будем проходить? – спросила Вэнди, когда я вышла.

– «Гамлета», – ответила я.

– «Гамлета»? – повторила она. – Та, про парня, чей дядя убивает короля, а потом королева выходит за дядю?

– Больше не выходит, – сказала я. За дверями меня поджидала Далила.

– «Многие, собравшие книги свои, сожгли их перед всеми». «Деяния», девятнадцать, девятнадцать.

– «Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня».

* * *

В среду было пасмурно, но все равно тепло. Ветераны За Чистоту Америки и Стражи Сублиминального Соблазна устроили пикник на лужайке. Далила была в очень короткой майке.

– То, что вы вчера сказали, что солнце смуглит людей, откуда это?

– Из Библии, – сказала я. – «Песнь песней Соломона». Глава первая, стих шестой.

– А-а! – сказала она с облегчением. – В Библии ее больше нет. Мы ее выкинули.

Миссис Хэрроус оставила мне записку. Она ушла к врачу и ждет меня на третьем уроке.

– Мы начнем сегодня? – спросила Вэнди.

– Если все принесли листки, а не забыли их дома. Я собираюсь рассказать вам о жизни Шекспира, – сказала я. – Не знаешь, какой на сегодня прогноз?

– Ага! Обещают самую лучшую погоду.

Я поручила ей собрать листки с «нет», а сама просмотрела свои заметки. Год назад Иезавель, сестра Далилы, пол-урока писала протест против «попытки проповедовать промискуитет, контроль над рождаемостью и аборты», заявив, что «Энн Хэтеуэй забеременела до брака». «Промискуитет», «аборт», «беременна» и «брака» были написаны с ошибками.

Листков никто не забыл. Все с «нет» я отослала в библиотеку и приступила к рассказу.

– Шекспир, – сказала я, и диктофон Полы щелкнул. – Уильям Шекспир родился двадцать третьего апреля тысяча пятьсот шестьдесят четвертого года в Стрэтфорде-на-Эйвоне.

Рик, который весь год не поднимал руки и вообще не подавал признаков жизни, поднял руку.

– Вы предполагаете уделить столько же времени бэконовской теории? – сказал он. – Бэкон родился не двадцать третьего апреля тысяча пятьсот шестьдесят четвертого года. Он родился двадцать первого января тысяча пятьсот шестьдесят первого года.

К третьему уроку миссис Хэрроус от врача не вернулась, а потому я взялась за список Далилы. Она протестовала против сорока трех упоминаний духов, призраков и тому подобного, против двадцати одного непристойного слова («непристойный» с орфографической ошибкой) и семидесяти восьми, которые, по ее мнению, могли означать непристойности, как-то: «нимфа», «малевание» и тому подобные.

Миссис Хэрроус вошла, когда я добралась почти до конца списка, и швырнула дипломат на стол.

– Результат стресса! – сказала она. – У меня пневмония, а он говорит, что мои симптомы – результат стресса.

– Снаружи все еще пасмурно?

– Снаружи двадцать три градуса. На чем мы остановились?

– Опять Международные Гробовщики, – сказала я. – «Смерть подается как нечто всеобщее и неизбежное». – Я прищурилась на документ. – Как-то странно.

Миссис Хэрроус забрала у меня лист.

– Это их протест против «Танатопсиса». На прошлой неделе они проводили свой национальный съезд. И сразу подали пачку протестов. Я еще не успела их рассортировать. – Она порылась в своей стопке. – А вот о «Гамлете». «Негативное изображение персонала, готовящего погребение…»

– Могильщики.

– «…и неверное воспроизведение правил погребения. В сцене не фигурируют ни герметически закрытый гроб, ни склеп».

Мы работали до пяти часов. Общество Пропаганды Философии сочло реплику «И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио» оскорблением их профессии. Актерская Гильдия протестует против того, что Гамлет нанял актеров, не состоящих в профсоюзе, а Лига Защиты Драпировок возмущена, что Полония закололи сквозь ковер. «Вся сцена внушает мысль, что ковровые портьеры опасны, – пишут они в своем иске. – Драпировки не убивают людей. Людей убивают люди».

Миссис Хэрроус положила документ на верх стопки и отхлебнула сиропа.

– Вот так. Еще что-нибудь осталось?

– По-моему, да, – сказала я, набрала «переформатировать» и всмотрелась в экран. – Кое-что имеется. Как насчет «Есть ива под потоком, что склоняет седые листья к зеркалу волны»?

– «Седые листья» вам не протащить, – заметила миссис Хэрроус.

В четверг я пришла в школу перед половиной восьмого, чтобы напечатать тридцать экземпляров «Гамлета» для моего класса. За ночь похолодало и стало еще пасмурнее. Дал ил а пришла в парке и рукавицах. Лицо у нее было малиновым, а нос начинал лупиться.

– «Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа»? «Первая Царств», пятнадцать, двадцать два.

И я погладила ее по плечу.

– Ую-юй! – охнула она.

Я раздала экземпляры «Гамлета» и поручила Вэнди и Рйку читать за Гамлета и Горацио.

– «Как воздух щиплется: большой мороз», – прочла Вэнди.

– Где это? – спросил Рик. Я ткнула пальцем в строку.

– А! «Жестокий и кусающийся воздух».

– «Который час?» – прочла Вэнди.

– «Должно быть, скоро полночь».

Вэнди перевернула свой лист и посмотрела на обороте.

– И только? – сказала она. – Это весь «Гамлет»? А я думала, его дядя убил его отца, а потом призрак сказал ему, что с согласия его матери, а он сказал: «Быть или не быть», а Офелия самоубилась, и вообще. – Она еще раз перевернула лист. – Это же никак не вся пьеса!

– Пусть-ка попробовала быть всей! – сказала Далила, входя со своим плакатом на палке. – Лучше, чтобы в ней не было никаких призраков. Или малевания.

– Тебе не нужно немножко соларкацина, Далила? – спросила я.

– Мне нужен фломастер, – произнесла она с достоинством.

Я достала ей фломастер из ящика стола, и она удалилась деревянной походкой, словно каждый шаг причинял ей боль.

– Нельзя же выбрасывать что-то из пьесы, потому что кому-то это не нравится! – сказала Вэнди. – Ведь тогда пьеса теряет смысл. Спорю, будь Шекспир тут, он бы не позволил вам выбрасывать…

– Если допустить, что ее написал Шекспир, – перебил Рик. – Если во второй строке взять каждую вторую букву, кроме первых трех и последних шести, то они сложатся в «боров», явно кодовое слово для Бэкона.

– Снежный день! – сказала миссис Хэрроус по коммуникатору. Все кинулись к окнам. – Мы кончим пораньше. В девять тридцать.

Я посмотрела на часы. Девять часов двадцать восемь минут.

– Организация Озабоченных Родителей заявила следующий протест:

«Поскольку идет снег и, согласно прогнозу, будет идти еще и поскольку снег может сделать улицы скользкими, ухудшить видимость, вызвать столкновения автобусов, обморожения и лавины, мы требуем, чтобы школы сегодня и завтра были закрыты и наши дети не подвергались опасности». Автобусы отойдут в девять тридцать пять. Приятных весенних каникул.

– Снег тает, даже не долетев до земли, – сказала Вэнди. – Так мы никогда не доберемся до Шекспира.

В холле Далила на коленях наклонялась над своим плакатом и вымарывала слово «прислужник».

– Сюда приперлись Феминистки Против Языковой Дискриминации, – сказала она брезгливо. – Притащили судебное постановление. – Над зачеркнутым «прислужником» (слово мужского рода!) она надписала «прислуга» (женский род). – Постановление суда. Нет, вы только подумайте! А наша свобода слова где?!

– Ты сделала ошибку в «прислуге».

ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ МОИ ДОЧЕРИ[14]14
  All My Darling Daughters © Перевод. В. Дегтярева, 2010


[Закрыть]

Баррет: Я этого ее пса… Октавиус!

Октавиус: Сэр?

Баррет: Уничтожить псину! Немедленно!

Октавиус: Н-но… н-не понимаю, п-при чем тут бедное животное…

«Барреты с Уимпоул-стрит»

Первым делом соседка по комнате рассказала мне историю всей своей жизни. Вторым – заблевала мне всю кровать. Добро пожаловать в Ад.

Да знаю я, знаю – сама виновата, что оказалась здесь с этой тупой салагой. Папочкина ненаглядная девочка, завалив экзамены, вернулась в общежитие – пока администратор не доложит, что ученица снова стала паинькой. Хотя зря, конечно, запихнули меня в отделение для бесплатников. Эти заучки из внешних колоний – все до одной испуганные целки. То ли дело богатенькие – те-то, хоть и с приветом, вовсю вжих-вжихались в частных школах, да и что-нибудь новенькое выучить не прочь. Эта же дуреха палку от щелки не отличит – и не разберется, что куда совать. Да еще и уродка – стрижка под горшок, так сейчас даже детей из внешних колоний не стригут. Звать ее Зибет, родом из занюханной колонии Мэрисон-Уиннет, три младших сестры, мать умерла, отец не хотел ее сюда отпускать. Зибет выпалила все это залпом, демонстрируя дружелюбие, а потом блеванула, – весь ужин выплеснула на меня и на мои новехонькие шлифоновые простыни.

Белье это, между прочим, самое приятное воспоминание о летних каникулах. Папочка заслал меня в лес, полный склизких шлифоновых деревьев и благородных аборигенов, – типа закалять характер, а на самом деле – из-за заваленных экзаменов. Но благородные аборигены оказались гениями не только в изготовлении своего знаменитого продукта, на котором практически не ощущается трение. Вжих-вжих на шлифоновых простынях – нечто неповторимое, и я за лето доросла до уровня эксперта в этой области. Брауну такого пробовать не доводилось. Что ж, я с удовольствием ему продемонстрирую.

– Прости меня, прости, – говорила Зибет без конца, словно икала, и лицо ее то краснело, то бледнело, словно гребаная сигнализация. Крупные слезы стекали по щекам, падая на блевотину. – Наверное, в шаттле немного укачало.

– Ага. Да не реви ты, вжиха ради, подумаешь – ерунда какая. В вашей Мэри-сунет-вынет прачечных, что ли, нет?

– Мэрисон-Уиннет. Это родник так называется. Неиссякаемый.

– Точь-в-точь как ты, детка. – Я собрала белье в кучу, блевотиной внутрь. – Пустяки. Сестра-хозяйка обо всем позаботится.

Зибет явно была не в состоянии сама нести белье вниз, да оно и к лучшему – Мамуля, увидев ее крокодильи слезы, тут же наградит меня новой соседкой. Конечно, и эту идеалом не назовешь. Я уже сообразила, что вряд ли она способна делать домашние задания без истерик, пока мы с Брауном вжих-вжихаемся на свежих простынях. С другой стороны, проказы у нее нет, тонну она не весит и за щелку меня не ухватила при первой возможности. В общем, могло быть и хуже, причем гораздо.

Хотя могло бы быть и лучше. Свидание с Мамулей в первый же день семестра – не самое прекрасное начало учебного года, но ничего не поделаешь. С мерзким комком простыней в руках я спустилась по лестнице и постучала в дверь.

Мамуля у нас – женщина не промах. Приходится выстаивать в малюсеньком закутке у входа в ее комнату и дожидаться, пока она соизволит ответить. Закуток этот – вылитая крысиная клетка, плюс маленькое дополнение от Мамули – три больших зеркала, которые наверняка обошлись ей в целое состояние. Но оно того стоило, Иисус-мать-его-Марию: оружие против студентов получилось потрясающее, потому что отражения демонстрируют тебе криво сидящую юбку, растрепанные волосы и капельку пота над губой – верный признак дикого страха. В итоге ко времени, когда Мамуля наконец отвечает на стук – минут через пять, если у нее окажется хорошее настроение, – ты или чувствуешь, что у тебя крыша едет, или просто сбегаешь. Определенно – женщина не промах.

Вины за собой я не чувствовала, а юбка моя никогда прямо не сидела, так что зеркала мне были нипочем. Однако пять минут в этой душегубке не прошли даром – хотя нос мой практически упирался в вонючее белье, я успела подготовить речь. Представляться не имело смысла – все равно администратор наговорил ей про меня кучу гадостей. Сообщать о том, что это мои простыни, тоже не стоило – пусть думает, что они принадлежит целке.

Мамуля открыла дверь, и я одарила ее ослепительной улыбкой:

– У моей соседки тут проблемка возникла. Она совсем новенькая – и, наверное, переволновалась в шаттле…

Я ожидала лекции на тему бережного обращения с вещами, важности утилизации И божественности чистоты – в этой занюханной общаге и шагу не ступить без подобных нотаций. Но Мамуля меня удивила.

– Что ты с ней сделала?

– Я? Да ее стошнило! Вы думаете, я ей пальцы в горло запихивала?

– Что ты ей дала? Самурай? Флоут? Алкоголь?

– Вжихнутый Иисус, да когда бы я успела?! Она зашла в комнату, сказала, что из какой-то Мэрижопы, – и тут же блеванула.

– И?

– Что «и»? Может, видок у меня и тот еще, но вряд ли он вызывает у новеньких рвоту.

У Мамули, судя по выражению лица, на этот счет было другое мнение. Я всучила ей вонючий ком.

– Послушайте, мне совершенно все равно, что вы с этим сделаете – не моя забота. Главное, чтобы малышка получила чистое белье.

На мерзкие простыни Мамуля смотрела значительно нежнее, чем на меня.

– Утилизация в среду До этого поспит на голом матрасе.

Мария-мастурия, до среды новую простыню можно связать – вон сколько пуха по территории гребаного колледжа летает. Я вырвала у нее простыни.

– Пошла на хер, мразь.

Ну и получила два месяца ареста в спальне и встречу с администратором.

Я спустилась на третий уровень и сама разобралась с бельем. Пришлось, конечно, раскошелиться – ведьмы должны помнить об уроне, который причиняем хрупкой окружающей среде, и прочее, и прочее. Чушь собачья. Среда у нас хрупкая, как щелка старшекурсницы. Старикан Молтон купил этот третьеразрядный Ад-Пять, и ему взбреднулось построить здесь копию колледжа своего детства. Чем он вообще думал, когда покупал эту рухлядь, – загадка. Видно, идея ему прямиком в точку Лагранжа втемяшилась.

Как же быстро и невнятно, должно быть, тараторил риелтор, раз убедил старикана в том, что Ад чем-то смахивает на Эймс, штат Айова. Хорошо еще, со времени постройки здесь хоть что-то подправили, а то мы бы так и парили в невесомости над этим убогим местом. Мало было старикану наладить гравитацию, починить трубы и нанять учителей – он еще и построил общежитие из песчаника, разбил футбольное поле и посадил деревья! Конечно, все это обошлось в целое состояние, и теперь здесь учатся только богатенькие да те, что на, особом попечении – плюс несколько стипендиатов Молтоновского благотворительного фонда. В те времена для удовлетворения отцовских инстинктов нельзя было просто вжихнуть сперму в баночку, вот Молтон и отгрохал колледж. А мы теперь торчим здесь, затерянные в космосе, в компании заполонивших все и вся хлопковых деревьев.

Иисус-мать-его-Марию, деревья! Атмосферу столетней давности – круглые шапочки первокурсников, предматчевые собрания и прочее – еще можно пережить. Плиссированные юбки и кардиганы так и вовсе обеспечивают легкий доступ к телу. Но эти чертовы деревья!

Сначала у нас тут сменялись сезоны. Зимой отмораживаешь щелку, летом задыхаешься – как в старой доброй Айове. В те времена еще сносно было: месяц от пуха дышать нечем, потом все, как миссисипские рабы, горбатятся на сборе – и благополучно сплавляют урожай на Землю. Но в итоге это оказалось слишком дорого даже для Молтона. Пришлось перейти на усредненный климат, как и все остальные Ады-Пять. Конечно, деревьям об этом никто не сообщил – и теперь они плюются пухом и сбрасывают листья, когда им заблагорассудится, – то есть весь год напролет. Пройти в таких условиях по двору и не задохнуться – настоящее достижение.

Под землей деревья тоже поработали на славу, радостно впившись корнями в кабели и трубы, – так что теперь у нас ничего не работает. Зуб даю – даже если вся внешняя оболочка полетит к чертям собачьим, никто и не заметит, потому что корневая система удержит нас на месте. И администратор еще спрашивает, почему мы называем это место Адом. Да пусть этот хрупкий баланс раз и навсегда летит вверх тормашками!

Я продезинфицировала белье и сунула его в стиральную машину, последними словами поминая новеньких и размышляя, как бы половчее обойти арест. В прачечную заглянула Арабел.

– Тавви! Ты когда вернулась? – Само очарование, как обычно. На первом курсе мы играли во всякие лесби-штучки – и она, похоже, жалеет порой, что все осталось в прошлом. – На классную вечеринку пойдешь?

– Я под арестом. – Арабел, прямо скажем, не самый крупный спец по вечеринкам. Она бы и в компании пластиковой палки классно повеселилась. – А где вечеринка-то?

– В моей комнате. Браун тоже там, – небрежно обронила она. Ну конечно – я должна тут же выпрыгнуть из штанов и рвануть к лестнице. Вместо этого я отвернулась и задумчиво посмотрела на белье в машине.

– Ты чего сюда пришла, Арабел?

– Флоут раздобыть. У нас машина не работает. Так что, пойдем? Арест тебя раньше не останавливал.

– Была я на твоих вечеринках, Арабел. Смотреть на стирку белья и то интереснее.

– Ты права, – со вздохом ответила Арабел. Совсем на нее не похоже.

– Что случилось?

– Ничего, – озадаченно протянула она. – Такая вот самурайская вечеринка без самураев. Ни одной палки поблизости – и не предвидится. Вот я сюда и пришла.

– А Браун? – Браун, конечно, тот еще псих, но чтобы вступить в ряды приверженцев целибата? Что-то не верится.

– Браун тоже. Они все сидят и ничего не делают.

– Значит, закинулись чем-нибудь. Новую дурь на каникулах раздобыли. – Я решительно не понимала, из-за чего тут расстраиваться.

– Нет, – ответила Арабел. – Ничем они не закинулись. Пойдем, сама увидишь. Ну пойдем, пожалуйста.

Может, конечно, это просто уловка, чтобы затащить меня на убогую вечеринку. А может, и нет. В любом случае, нечего Мамуле думать, что арест меня сильно расстроил. Я повесила на стиральную машину замок, чтобы белье никто не спер, и отправилась за Арабел.

Арабел нисколько не преувеличивала. Вечеринка и впрямь была убогая – даже по ее заниженным меркам. Чувствовалось это с первой же минуты: несчастные девчонки, равнодушные парни. Ну ладно, может, все не так уж и плохо? Как-никак Браун здесь. К нему-то я и направилась.

– Тавви! – с улыбкой сказал он. – Как лето провела? Научилась чему-нибудь у аборигенов?

– А то. Гребаному папаше и не снилось, – улыбнулась я в ответ.

– Он хочет для тебя самого лучшего, – произнес Браун. Я уж было начала отвечать что-то остроумное, но сообразила, что он это без юмора заявил. Браун ведь, как и я, на особом попечении, – так что просто не может не шутить. Но нет, он был совершенно серьезен – даже улыбка исчезла.

– Отец тебя защищает – для твоего же блага. Вжихнутый Иисус, точно чем-то закинулся.

– Как же, нужна мне его защита, – ответила я. – Ты сам прекрасно знаешь.

– Угу, – разочарованно буркнул он и отошел.

Да что за фигня творится?! Браун прислонился к стене и следил за Септом с Арабел. Арабел уже сняла свитер и стягивала юбку – мне и раньше доводилось видеть ее в таком состоянии, а иногда и быть его причиной. Вот только подобного отчаяний на ее лице я не замечала еще ни разу. Что-то явно не складывалось. Септ разделся, и его палка выглядела весьма внушительно, но выражение лица Арабел не изменилось. Септ повернулся к Брауну, осуждающе покачал головой и вплотную занялся Арабел.

– У меня все лето никого не было. – Браун возник сзади, накрывая ладонью мою щелку. – Пойдем-ка отсюда.

С радостью.

– Ко мне нельзя – целка в соседки досталась. Может, к тебе?

– Нет! – резко ответил он, и тут же добавил, уже спокойнее: – Та же проблема. Парень только что с шаттла. Хотелось бы ввести его в курс дела поделикатнее.

Врешь, Браун. И вот-вот сдашь назад.

– Есть тут одно местечко, – выпалила я и быстро потащила его в прачечную, пока не передумал.

Лихорадочно избавившись от одежды, я бросила на пол высохшую шлифоновую простыню и улеглась, однако Браун никуда не торопился. Гладкая поверхность простыни, похоже, настроила его на лирический лад, и он прошелся руками по всему моему телу.

– Тавви, – шепнул он, скользя губами от бедер к шее. – Я почти забыл, какая нежная у тебя кожа.

Браун вроде как говорил сам с собой. О чем?! Не мог он жить без вжих-вжиха все лето – иначе сейчас рвался бы в бой, а не вел себя так, словно ему совершенно некуда спешить.

– Почти забыл… совсем не похоже на…

На что не похоже?! Я взъярилась. Что же там такое у него в спальне?! И чем оно лучше меня?!

Я раздвинула ноги пошире, чтобы Брауну было удобнее. Он недовольно приподнял голову и снова начал медленно чертить языком дорожку по коже. Он что, думает, я могу ждать вечно?