Текст книги "Вихри Мраморной арки"

Автор книги: Конни Уиллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 48 страниц)

Из всех вихрей этот должен был показаться мне самым нестрашным, однако нет. Наоборот. Закрыв глаза, я обессиленно привалился спиной к стенке платформы.

Что же такое эти вихри? Я по-прежнему не понимал, хотя последний уж точно соответствовал моей теории об отголосках «блица». Ведь «Эмбанкмент» разделил участь остальных. Тут много народу погибло. Запах смерти, вот что я чувствовал. Смерти, ужаса и отчаяния.

Пошатываясь, я зашел в вагон. Пассажиры набились плотно, и эта спрессованность, обнадеживающее осознание, что сквозь людскую массу не пробиться никаким сквознякам и дуновениям, меня слегка успокоили. Когда состав прибыл на

«Лестер-сквер», я уже не тревожился ни о чем, кроме того, что катастрофически опаздываю.

Десять минут восьмого. Еще не все потеряно, однако на счету каждая секунда. Хорошо хоть билеты у Кэт! Если повезет, как раз подойдут Эллиот с Сарой, и они втроем скоротают время за обменом приветствиями.

«А вдруг Старикан передумает, – мелькнула неожиданная мысль, – и тоже решит прийти? Может, вчера он не с той ноги встал, и сегодня все окажется как прежде…»

Поезд остановился. Я галопом промчался по переходу, взлетел по эскалатору и выскочил на Шафтсбери. Лил дождь, но мне уже было не до него.

– Том! Том! – послышался сзади запыхавшийся голос.

Я повернул голову. Меня догоняла отчаянно размахивающая руками Сара.

– Ты что, оглох? – выдохнула она, поравнявшись. – Я тебе от самого метро кричу!

Саре тоже пришлось побегать. Волосы растрепались, длинный шарф размотался до самой земли.

– Я знаю, что мы опаздываем, – хватая меня под руку, проговорила она. – Но мне надо отдышаться. Ты ведь не из этих чокнутых, которые на старости лет решили заделаться марафонцами?

– Нет, – заверил я, отходя к витрине, чтобы не мешаться на проходе.

– Эллиот постоянно твердит, что надо купить степлер. – Она сняла болтающийся шарф и небрежно обернула вокруг шеи. – А у меня так абсолютно никакого желания издеваться над собой.

Кэт ошиблась. Никого у Сары нет. Радар дал осечку, и она все поняла неправильно.

Наверное, я пялился слишком бесцеремонно, потому что Сара обиженно провела рукой по волосам.

– Ну да, чучело чучелом… – Она раскрыла зонтик. – Так. Сильно опаздываем?

– Успеем. – Взяв ее под руку, я направился к «Лирику». – А где Эллиот?

– Должен ждать у театра. Кэт нашла свой сервиз?

– Не знаю. Мы с утра не виделись.

– Ой, вон же она! – Сара приветственно замахала рукой.

Кэт стояла перед входом, у забрызганной таблички с надписью «На сегодняшний спектакль все билеты проданы». Совсем окоченела, бедная.

– Что же ты внутрь не ушла, дождь ведь? – пожурил я, придерживая дверь в вестибюль.

– А мы столкнулись на выходе из метро, – разматывая шарф, поведала Сара. – То есть это я углядела Тома. Едва докричалась… Эллиота, что, нет еще?

– Нет.

– Они с мистером Эверсом заходили после обеда. Ничего не вышло, так что при нем эту тему не поднимайте. Миссис Эверс хотела скупить всю сувенирную лавку, а потом мы не могли поймать такси. Такое впечатление, что в Кью их в принципе не водится. Пришлось на метро, а там ведь до станции шлепать и шлепать. – Сара пригладила волосы. – Меня насквозь продуло.

– А ты не на «Эмбанкменте» пересаживалась? – поинтересовался я, пытаясь вспомнить, по какой ветке расположена «Кью-Гарденс». Может, Сара тоже почувствовала вихрь? – Тебя на платформе Бейкерлоо не было?

– Не помню, – нетерпеливо отмахнулась Сара. – Это что, название линии, на которой «Кью»? Ты же у нас специалист по метро…

– Давайте я пальто сдам, – поспешно предложил я. Сара вручила мне свое, запихав длиннющий шарф в рукав, а Кэт покачала головой.

– Холодно.

– Надо было тебе внутри подождать, – посетовал я.

– Надо?

Я поглядел на нее с удивлением. Злится на меня за опоздание? С чего бы? У нас еще целых пятнадцать минут, и Эллиота нет как нет.

– Ты че… – начал я, но тут вмешалась Сара:

– Нашла свой фарфор?

– Не нашла, – буркнула Кэт, еще не остыв. – Сгинул без следа.

– А в «Селфриджес»?

Я сдал в гардероб Сарино пальто. Тут и Эллиот подоспел.

– Простите, что опоздал. – Извинившись, он моментально переключился на меня. – Ты чего сегодня утром…

– Все опоздали, – перебил я. – Кроме Кэт – к счастью, потому что билеты были у нее. Ты их не забыла?

Кэт, кивнув, полезла в сумочку. Билеты она вручила мне, и мы пошли в зал.

– По проходу вниз и направо, – показала билетер. – Третий ряд.

– Что, никуда не надо карабкаться? – удивился Эллиот. – Никаких восхождений в этот раз?

– Никаких альпенштоков, никаких ледорубов, и даже без биноклей, – заверил я.

– Не может быть! Ох, боюсь, оплошаю с непривычки.

Я задержался купить программку. Пока мы с Эллиотом дошли до третьего ряда, Кэт с Сарой уже успели сесть.

– Ну надо же! – восхищался Эллиот, пробираясь к нашим местам. – Отсюда все видно, кто бы мог подумать.

– Тебя пустить к Саре? – предложил я.

– Ни за что! – отшутился Эллиот. – Не хочу получить от нее программкой по руке, когда буду пялиться на кордебалет.

– Вряд ли здесь будет кордебалет.

– Кэт, а о чем спектакль? – спохватился Эллиот. Она перегнулась через Сару.

– Хейли Миллс в главной роли.

– Хейли Миллс… – мечтательно протянул он, откидываясь назад и складывая руки за головой. – Я от нее балдел, когда мне было десять. Очень сексапильная. Особенно этот ее танец в «Пока, пташка!»

– Ты путаешь с Энн-Маргарет, склеротик! – Сара, перегнувшись через меня, шлепнула Эллиота программкой. – А Хейли Миллс играла в том фильме про девочку, которая во всем видит только хорошее, – как он назывался?

Я бросил удивленный взгляд на Кэт, недоумевая, почему она, ярая поклонница Хейли Миллс, не спешит подсказать. Она сидела набросив на плечи пальто и стиснув зубы от холода.

– Да знаешь ты Хейли Миллс, – не сдавалась Сара. – Она играла в «Огненных деревьях Тики».

Эллиот кивнул.

– Меня всегда восхищала ее грудь. Или я путаю с Аннет?

– Кажется, это не такой спектакль, – предупредила Сара. Нет, это был не такой спектакль. Все застегнуты наглухо, включая Хейли Миллс, закутанную в мешковатое пальто.

– Прости, что опоздала, дорогой, – извинилась она, выпутываясь из пальто, и в свитере с высоким воротом прошествовала к бутафорскому камину. – Там так холодно. И воздух какой-то странный.

– «Пронзил мне сердце ветерок из той страны далекой»,[3]3
  Пер. А. Лукьянова.


[Закрыть] – процитировал актер, играющий ее мужа, и Эллиот, наклонившись, прошептал: – О боже, это же пьеса.

Остаток реплики мужа я пропустил, но, судя по всему, он спрашивал, почему Хейли опоздала.

– Помощница порезала руку, – объясняла она тем временем, – пришлось везти ее в больницу. Пока зашили…

Больница. Как я не подумал! Наверняка больничные морги во время «блица» переполнились под завязку. Есть ли больницы рядом с «Холборном»? Надо будет узнать у Эллиота в антракте.

Из раздумий меня вырвал внезапный гром аплодисментов. Сцена потемнела. Все пропустил. Когда действие продолжилось, я пообещал себе не отвлекаться, чтобы в антракте уж совсем за идиота не сойти.

– Ветер крепчает, – заметила Хейли Миллс, глядя в нарисованное окно.

– Скоро грянет буря, – подхватил мужчина, оказавшийся ей совсем не мужем.

– Этого я и боюсь… – зябко потирая плечи, призналась она. – Дерек, а вдруг он о нас узнает?

Я украдкой скользнул взглядом мимо Сары к Кэт, но не смог рассмотреть ее лица в темноте. Она явно не знала, о чем пьеса, иначе бы никогда такую не выбрала.

Однако Хейли вела себя совсем иначе, чем Сара: курила одну сигарету за другой, нервно мерила шагами комнату, бросила телефонную трубку при виде супруга и выглядела такой виноватой, что ни у кого даже сомнений не осталось бы – тем более у мужа.

У Эллиота не осталось точно.

– Этот муж – полный чурбан, – заключил он, как только опустился занавес после первого действия. – Ежу понятно, что у нее любовник. Почему в пьесах все настолько далеко от реальности?

– Наверное, потому, что в реальности не всем удается выглядеть как Хейли Миллс? – предположила Кэт. – Она замечательно сохранилась, да, Сара? Все такая же молодая.

– Издеваешься? – не отступался Эллиот. – Да, я понимаю, многие закрывают глаза на любовные шашни своей половины, но…

– Мне надо в уборную, – объявила Кэт. – Там, небось, жуткая очередь. Сара, пойдем со мной, расскажу тебе печальную повесть о моем сервизе. – Они протиснулись мимо нас.

– Возьмите нам по бокалу белого вина, – обернувшись, крикнула Сара. У нас с Эллиотом ушло десять минут на то, чтобы пробраться к бару, и еще пять мы провели в очереди. Сара и Кэт не возвращались.

– Где ты был весь день? – поинтересовался Эллиот, отпивая вино из Сариного бокала. – Я тебя искал за обедом.

– Кое-что пытался выяснить. Скажи мне, станция метро «Холборн», она где, в Блумсбери?

– Наверное. Я на метро не езжу.

– Там поблизости больниц нет?

– Больниц? – озадаченно протянул он. – Не знаю. Вряд ли.

– А церквей?

– Понятия не имею. Это все к чему?

– Тебе не доводилось слышать про инверсионный слой? Воздух попадает…

– Кончится когда-нибудь это форменное безобразие в женских туалетах? – возмутилась вернувшаяся Сара, выхватывая у Эллиота бокал и отпивая глоток вина. – Я уж думала, мы все третье действие там простоим.

– А что, это мысль! – обрадовался Эллиот. – Не хочу уподобляться Старикану, но, честное слово, спектакли пошли один другого хуже. Ну кто поверит, будто муж Хейли Миллс такой недоумок – в упор не видит, что у жены роман с этим… другим… как его?

– «Поллианна», – вклинилась Кэт. – Я все вспоминала, вспоминала, полспектакля не могла вспомнить. Это про ту девочку, которая во всем видела только хорошее.

– Сара, – спросил я, – рядом с «Холборном» есть больницы?

– Детская, на Грейт-Ормонд-стрит. Та самая, которой Джеймс Барри завещал все доходы. А что?

Больница на Грейт-Ормонд-стрит. Вот оно. Ее использовали под временный морг, и воздух…

– Все настолько очевидно! – Эллиоту не давала покоя тема супружеской неверности. – Как она оправдывается, объясняя, где была…

– Ведь замечательно же выглядит, правда? – повторила Кэт. – Как думаете, сколько ей сейчас? На вид совсем молодая!

Звонок возвестил конец антракта.

– Пойдемте. – Кэт поставила бокал на столик. – Не хочу опять пробираться по ногам.

Сара залпом допила вино, и мы пошли по проходу. Все равно опоздали. Зрителям в начале ряда пришлось подниматься, чтобы нас пропустить.

– Но согласитесь, – опускаясь в кресло, продолжал доказывать Эллиот, – что любой человек в здравом уме…

– Тс-с-с! – зашипела Кэт, перегнувшись через меня и Сару. – Уже свет гасят.

В зале потемнело, и я почувствовал странное облегчение, будто нам только что удалось избежать катастрофы. Занавес поехал вверх.

– И все равно! – театральным шепотом возвестил Эллиот. – Невозможно до такой степени оглохнуть и ослепнуть, если жена буквально тычет тебе в нос своим романом.

– Почему? – откликнулась Сара. – Ты же смог. И на сцену вышла Хейли Миллс.

В темноте Эллиот как ни в чем не бывало аплодировал вместе со всеми. Наверное, подумал, что ему показалось, как мне насчет ветра в метро – когда все происходит слишком быстро и не знаешь, что было на самом деле, а что нет. Он решит, что ему послышалось, перегнется через меня и спросит:

– В каком смысле? У тебя, что, роман? А Сара прошепчет:

– Конечно, нет, глупый! Я хотела сказать, что ты никогда ничего не замечаешь.

И катастрофы не будет, ничего не случится…

– Кто он? – потребовал Эллиот.

Его вопрос прозвучал в паузе между репликами Хейли Миллс и ее мужа, и мужчина в переднем ряду сердито обернулся.

– Кто он? – Эллиот повысил голос. – С кем утебя роман?

– Не надо… – сдавленным голосом попросила Кэт.

– Да, ты права. – Эллиот встал. – Какая, к черту, разница? – И он, по ногам сидящих, выбрался в проход.

Сара посидела минуту, показавшуюся мне бесконечной, потом кинулась следом, по дороге споткнувшись о мою ногу и чуть не упав.

Я посмотрел на Кэт, раздумывая, догонять ли Сару. Все-таки у меня номерок на ее пальто с шарфом. Кэт, зябко закутавшись в пальто, оцепенела, глядя на сцену.

– Так дальше нельзя, – произнесла Хейли Миллс, которая вдруг стала выглядеть точно на свой возраст, но отважно продолжила диалог. – Давай разведемся.

Кэт встала и протолкалась мимо меня, а я последовал за ней, бормоча на ходу «простите» и «извините».

– Все кончено, – возвестила Хейли со сцены. – Неужели сам не видишь?

Кэт я догнал только в вестибюле, почти у самого выхода.

– Подожди! – Я ухватил ее за руку. – Кэт, постой! Побледнев и стиснув зубы, она пролетела в стеклянные двери, глядя перед собой невидящим взглядом, и только на тротуаре остановилась в растерянности.

– Сейчас поймаю такси, – пообещал я, и тут же мелькнуло: «По крайней мере, не придется отвоевывать его у остальных театралов».

Как бы не так! Закончился спектакль в «Аполло», на улицу высыпали зрители, разъезжавшиеся после «Мисс Сайгон» и бог знает чего еще. По обочинам столпились свистящие и машущие претенденты на такси.

– Подожди здесь! – Я потянул Кэт обратно под навес «Лирика», а сам ринулся, вытянув руку, в людскую гущу. Такси свернуло к обочине, однако всего лишь затем, чтобы обогнуть группку перебегающих дорогу с газетами над головой. Водитель, высунув руку, ткнул пальцем в светящуюся надпись «занято» на крыше.

Я шагнул на проезжую часть, высматривая в потоке свободное такси, но тут же отпрыгнул, уворачиваясь от веера брызг из-под колес промчавшегося мимо мотоцикла.

Кэт потянула меня за полу пиджака.

– Бесполезно. Только что кончился «Призрак оперы». Такси не достать.

– Тогда дойду до какой-нибудь гостиницы, – решил я, – и попрошу швейцара, пусть вызовет. Подожди здесь.

– Нет, не надо. Доедем на метро. «Пикадилли-Серкус» же рядом, да?

– В двух шагах. – Я показал рукой.

Она кивнула и подняла над головой сумочку, безуспешно пытаясь спасти прическу от дождя. Мы выскочили из-под навеса на тротуар, прошмыгнули сквозь толпу и нырнули в недра «Пикадилли-Серкус».

– Здесь хотя бы сухо, – подбодрил я, выуживая из кармана мелочь на билет.

Кэт снова кивнула, отряхивая подол пальто.

У автоматов оказалась давка, а у турникетов еще бóльшая. Я передал Кэт талончик, и она осторожно сунула его в щель, поспешно отдергивая руку, пока турникет не засосал ее вместе с билетом.

Эскалаторы на спуск не работали, пришлось топать пешком. Двое наголо бритых прыщавых панков проскочили мимо, расталкивая всех локтями и грязно ругаясь.

Внизу под схемой метро растеклась мерзкого вида лужа.

– Нам на линию Пикадилли. – Я взял Кэт под руку и вывел по переходу на переполненную платформу. Цифровое табло сообщало, что до следующего поезда «2 минуты».

В это время подошел состав с противоположной стороны, и хлынувшая на станцию толпа вынесла нас вперед. Кэт сжалась, не сводя глаз с ограничительной линии вдоль края платформы, а я подумал: «Для полного счастья только какой-нибудь крысы не хватает. Или поножовщины».

Прибыл наш поезд, мы втиснулись внутрь и встали рядом, зажатые, как сардины в банке.

– Через пару остановок поредеет, – пообещал я. Кэт кивнула. Вид у нее был оглушенный, как после контузии.

Вот так же и Эллиот, невидящим взглядом уставившись на сцену, спрашивал глухим голосом: «С кем у тебя роман?», а потом вслепую карабкался вдоль ряда, натыкаясь на колени и ноги, как будто оглушенный порывом мертвящего едкого ветра. Еще минуту назад все было прекрасно, он пил вино и разглагольствовал о Хейли Миллс, и вдруг хлоп! – взрывом бомбы мир разносит на осколки, и жизнь лежит в руинах.

– «Грин-парк»! – объявил динамик. В открывшиеся двери впихнулись новые пассажиры.

– Эй ты, не балуй! – Женщина со спутанными свалявшимися волосами погрозила Кэт пальцем, тыча ей посиневшим ногтем чуть ли не в нос. – Смотри у меня!

– Ну хватит! – Я загородил Кэт собой. – На следующей же выходим. – Обвив ее рукой за талию, я начал проталкиваться к дверям.

– «Гайд-парк-Корнер» – донеслось из динамика.

Мы вышли, двери с шелестом съехались, и поезд начал набирать ход.

– Поднимемся и поймаем такси, – проговорил я с горечью. – Ты была права. Метро катится в тартарары.

«И мы все туда же, – в сердцах подумал я, увлекая Кэт за собой по пустому переходу. – Сара, Эллиот, Лондон, Хейли Миллс. Всё и вся! Старикан, Риджент-стрит, и мы с Кэт».

Встречный ветер ударил прямо в лицо. Не от нашего поезда, откуда-то спереди, из перехода. Еще хуже, стократ хуже, чем прежде. Я попятился к стене, согнувшись пополам, как будто мне дали под дых. Беда, смерть и опустошение.

Держась за живот, я попытался выпрямиться, хватая ртом воздух. Кэт распласталась по противоположной стене, прижав ладони к кафельной плитке, побледневшая и осунувшаяся.

– Ты почувствовала! – Я испытал невыразимое облегчение.

– Да.

Ну конечно же! Это ведь Кэт, с ее гиперчувствительностью, догадавшаяся про любовный роман Сары и про то, что Старикан постарел. Надо было сразу бежать к ней, тащить ее в метро и просить покараулить со мной в переходах.

– Никто больше не чувствует. Я уж думал, с ума схожу.

– Нет. – Что-то в ее голосе, в том, как она съежилась, прижимаясь к зеленому кафелю, подсказало мне то, о чем я давно уже должен был догадаться.

– Ты и в первый приезд чувствовала, – с изумлением проговорил я. – Поэтому ты ненавидишь метро. Из-за вихрей.

Она кивнула.

– Поэтому ты хотела поехать в «Харродс» на такси. Что же ты сразу не сказала?

– Такси нам было не по карману. А ты ветра не чувствовал.

Ничего я не чувствовал: ни явное нежелание Кэт спускаться в метро, ни то, как она отшатывается от приближающихся поездов. «Кэт боялась очередного вихря», – понял я, вспомнив, как она нервно вглядывалась в зияющий тоннель. Ждала, что вот-вот ее оглушит снова.

– Надо было сказать. Я бы помог тебе выяснить, что это за вихри, и страх бы ушел.

Кэт подняла голову.

– Что это за вихри? – механическим эхом повторила она.

– Да. Я вычислил, отчего они возникают. Во всем виноват инверсионный слой. Воздух попадает в ловушку и не находит выхода. Получается что-то вроде газовых мешков в шахтах. Он застаивается тут на годы, – объяснял я, вне себя от радости, что могу изложить свои мысли, поделиться с Кэт. – Во время «блица» станции метро использовались как бомбоубежища, – увлеченно продолжал я. – В «Балам» попала бомба, и в «Чаринг-Кросс» тоже. Поэтому ветер там пахнет дымом и кордитом. Это были фугасы. А на «Марбл-Арч» людей поранило разлетающимися осколками кафеля. То, что мы чувствуем – отголоски тех событий. Ветры из прошлого. Не знаю, откуда взялся конкретно этот. Может, тоннель обвалился, а может, «Фау-2»… – я умолк.

Кэт смотрела на меня таким же взглядом, как тогда, в гостинице, когда поведала, что у Сары любовник.

Я в ответ уставился на нее.

– Ты знаешь, откуда берутся вихри, – наконец заключил я. Конечно, знает: Это же Кэт, она все знает. Кэт, у которой было двадцать лет на раздумья.

– Откуда они, Кэт?

– Не… – начала она, глядя в глубь перехода, будто надеясь, что сейчас оттуда хлынет поток пассажиров, отрежет нас друг от друга, и ей не придется договаривать. Но в переходе было пусто, и даже воздух, казалось, застыл.

– Кэт?

Она сделала глубокий вдох.

– Это то, что будет.

– Будет? – в недоумении переспросил я.

– Что нас ждет. – В ее голосе послышалась горечь. – Разводы, смерть, развал. Конец всему.

– Нет, не может быть. «Марбл-Арч» перенесла прямое попадание. И «Чаринг-Кросс»…

Но ведь это Кэт, она всегда права. Что если пахло не дымом, а страхом, не пеплом, а отчаянием? А формальдегид – это не трупный смрад временного морга, а запах самой смерти, мраморной арки, которая ждет нас всех? Неудивительно, что у Кэт возникли ассоциации с кладбищем.

Что если эти прямые попадания, осколки шрапнели, косящие молодость, брак и счастье, – это не «Фау-2», а смерть, опустошение и упадок?

Все вихри как один несли запах смерти, а ведь смерть – это не только война. Вот, например, Хари Шринивасау. И паб, где подавали отменную рыбу с картошкой.

– Но все станции, где возникает ветер, бомбили в войну. А на «Чаринг-Кросс» пахло водой и грязью. Это точно отголоски «блица».

Кэт покачала головой.

– Я их чувствовала и в Сан-Франциско.

– В подземке? Но это же Сан-Франциско. Там могло быть землетрясение. Или пожар.

– И в вашингтонском метро. И даже дома, посреди Мейн-стрит, – не поднимая глаз, продолжила Кэт. – Наверное, ты прав насчет инверсионного слоя. Он не дает им выхода, они скапливаются, набирают силу, делаются еще…

Она запнулась, видимо, не в силах произнести «смертельнее».

– Ощутимее, – закончила она.

А я не замечал. Никто не замечал, кроме Кэт, которая замечала все и всегда.

И кроме стариков… Вспомнились ссутулившийся негр на платформе в «Холборне», седая женщина в «Южном Кенсингтоне», что сжимала воротник у горла морщинистой рукой в голубых прожилках. Старики чувствуют этот ветер постоянно. Поэтому и ходят согнувшись чуть ли не вдвое, ведь он все время дует им в лицо.

Или не спускаются в метро вообще. Я вспомнил, как Старикан цедил: «Ненавижу подземку!» Старикан, который весело гонял нас на метро по всему Лондону, с «Бейкер-стрит» до «Тауэр-Хилл», по эскалаторам вверх, по лестницам вниз, рассказывая истории на ходу. А Вчера, передернувшись, заявил: «Жуткое место. Грязь, вонь, сквозняки». Сквозняки…

Он чувствовал ветер, и миссис Хьюз тоже. «Я туда больше не спускаюсь», – сказала она за ужином. Не «я больше не езжу на метро», а «не спускаюсь». Виной тому не лестницы и длинные переходы. Все дело в вихрях, дышащих разлукой, утратой и горем.

Наверное, Кэт права. Это ветры смерти. Что еще может дуть с таким постоянством и неизбежностью в лицо старикам и никому кроме?

Но тогда почему я почувствовал? Может, конференция тоже стала своего рода инверсионным слоем, столкнувшим меня лицом к лицу со старыми знакомыми и местами юности?

Рак, «Гэп», Старикан, брюзжащий насчет новомодных спектаклей и чересчур острой еды. Меня ткнули носом в смерть, старость и перемены.

А еще время, которое постоянно поджимает, заставляя нестись по эскалаторам и переходам, работая локтями в толпе, чтобы успеть на уходящий поезд. Паника: «Вдруг это последний?» – «Двери закрываются».

Я вспомнил, как Сара, взлохмаченная, раскрасневшаяся, выбегала из «Пикадилли», и как потом пробиралась, задевая за мои колени, по ряду в театре. Отчаявшаяся и затравленная.

– Сара тоже чувствовала, – понял я.

– Правда? – без выражения откликнулась Кэт.

Она прижималась к стене, съежившись в ожидании следующего вихря.

Как же странно… Стольких людей укрыла во время «блица» эта станция, этот вот переход. А мы подверглись налетам, от которых убежища нет.

В какой поезд ни сядь, на какую ветку ни перейди, все идут в одну сторону. Мраморная арка. Конечная.

– Что же делать?

Кэт не ответила. Она не поднимала глаз, будто читая невидимую надпись «Держитесь дальше от края платформы» на полу. Держитесь дальше от края.

– Не знаю, – наконец произнесла она.

А какого ответа я, собственно, ожидал? Что, пока мы вместе, все не так страшно? Что любовь побеждает все? Ведь в том-то и дело, что нет. Ей не победить разводы, болезни и смерть. Иначе как же Милфорд Хьюз-старший? И дочка Даниеля Дрекера?

– Ни в одном магазине в Челси не нашлось моего сервиза, – глухо проговорила Кэт. – Мне и в голову не приходило, что его могут снять с производства. Я все эти годы… у меня и в мыслях не было, что он пропадет. – Ее голос дрогнул. – Такой красивый рисунок…

А Старикан заряжал всех своей кипучей энергией, паб не знал отбоя от посетителей, и у Сары с Эллиотом была крепкая семья. И никого это не спасло. Разводы, разруха и гибель.

Как бороться? Застегнуться на все пуговицы? Ездить исключительно поверху?

Но ведь и там не спасешься. Проживать день за днем, зная, что двери закрываются и все летит к чертям. Все, что ты когда-то обожал, любил или хотя бы считал симпатичным, разлетится на клочки, развеется пеплом и канет в никуда. «Унесенные ветром», – вспомнил я женщину в вагоне.

– Что? – переспросила Кэт тем же глухим, безнадежным голосом.

– Книга, – пояснил я с грустью. – «Унесенные ветром». Ее читала женщина в вагоне по дороге к «Баламу». Я караулил вихри, пытался выяснить, правда ли они возникают на тех станциях, куда угодили бомбы «блица».

– Ты был в «Баламе»? – встрепенулась она. – Сегодня?

– И на «Блэкфрайарс». И на «Эмбанкмент». И «Элефант энд Касл». Съездил в Музей транспорта узнать, какие станции пострадали от бомб, а потом на «Монумент» и «Балам», караулить вихри. – Я покачал головой. – Весь день туда-сюда, пытался вычислить закономерность… что такое?

Кэт, сморщившись, как от боли, прикрывала рот рукой.

– Что случилось?

– Сара сегодня опять со мной не поехала. Позвонила сразу после твоего ухода. Я подумала, может, пообедаем вместе. – Она кинула быстрый взгляд на меня. – Никто не знал, где ты.

– Я же не мог всем объяснять, что гоняюсь по Лондону за вихрями, которые больше никто не ощущает.

– Эллиот признался, что ты и накануне исчезал, – продолжила она. Я по-прежнему не понимал, к чему она клонит. – Они с Артуром приглашали тебя обедать, ждали, но ты куда-то запропастился.

– Я вернулся на «Холборн», выяснял, откуда берутся вихри. А потом доехал до «Марбл-Арч».

– Сара жаловалась, что им с Эллиотом надо Эверса с женой катать по городу, а те хотят в Ботанический сад, в Кыо-Гарденс.

– С Эллиотом? Ты же сказала, он был на конференции?

– Был. А Сара – по его словам – вдруг вспомнила, что ей назначено к врачу. Ты потерялся с концами. И потом, у театра вы с Сарой…

Примчались под руку, опаздывая, запыхавшиеся, а Сара еще и раскрасневшаяся. А накануне я соврал про обед и про дневное заседание. Соврал Кэт, которая моментально чует ложь и беду.

– Ты решила, что у Сары роман со мной? Она кивнула в оцепенении.

– Ты решила, что я кручу с Сарой? Как тебе такое в голову могло прийти? Я же люблю тебя!

– А Сара любила Эллиота. Люди изменяют друг другу, расстаются. Все…

– …рушится, – пробормотал я.

А потом горе носится в воздухе, не находя выхода из подземной темницы, вырождаясь в чистую смерть, опустошение и гибель.

Кэт ошиблась. Все-таки это «блиц», И девушка, плакавшая в вагоне, и ссорящиеся супруги-американцы. Размолвки, горе, отчаяние. Наверное, страхи Кэт и наши с ней теперешние переживания тоже останутся в воздухе и понесутся по тоннелям, путям и переходам метро, чтобы выплеснуться на какого-нибудь бедолагу туриста через неделю. Или через полвека

Я посмотрел на Кэт, застывшую в невероятной дали у противоположной стены.

– У меня нет романа с Сарой.

Кэт обмякла, прислонившись спиной к кафелю, и заплакала.

– Я люблю тебя! – сказал я и, преодолев разделяющий нас коридор одним шагом, прижал ее к себе. На миг мир стал прежним. Мы вместе и в безопасности. Любовь побеждает все.

До следующего вихря – что в нем будет? Результаты рентгена, полуночный звонок, хирург, не решающийся сообщить плохие новости? А мы вот они, стоим в переходе метро, открытом всем ветрам.

– Пойдем! – Я взял Кэт за руку. Уберечь ее от вихрей не в моих силах, зато я могу вывести ее наружу. Из-под инверсионного слоя. На несколько лет. Или месяцев. Или минут.

– Куда мы? – спросила она, когда я потащил ее за собой.

– Наверх. В город.

– До гостиницы ехать и ехать.

– Поймаем такси. – Я вел ее вверх по лестнице, за угол, прислушиваясь к шуму приближающегося поезда, к металлическому голосу, призывающему быть внимательнее на краю платформы.

– Теперь только на такси, – пообещал я.

Еще переход, еще ступеньки, только не бежать, не торопиться – как будто спешка может вызвать вихрь. Через арку на эскалаторы. Еще чуть-чуть. Минута, и будем на эскалаторе, он вывезет нас из-под инверсионного слоя. Подальше от ветра. От непосредственной опасности.

Из противоположного перехода – с Кольцевой – высыпала группка пассажиров, оживленно чирикающих по-французски. Подростки на каникулах, с неподъемными рюкзаками и широченным чемоданом на колесиках, не пролезающим на ступеньки. Они столпились у подножия эскалатора и загородили проход, выясняя по карманным схемам, куда им дальше.

– Позвольте! – Я попытался пройти. – Pardonnez moi! – Они подняли головы, но, вместо того чтобы дать дорогу, полезли на эскалатор, впихивая громадный чемодан между резиновыми поручнями вовсю ширину ступеньки. Теперь мимо них точно не протиснуться.

Из перехода на линию Пикадилли донесся приглушенный грохот поезда.

Французы наконец водрузили свой чемоданище на эскалатор, я подтолкнул Кэт на нижнюю ступеньку и встал наследующую.

Давай же! Наверх! Мимо афиш «На исходе дня», «Пэтси Клайн навеки» и «Смерти коммивояжера». Внизу нарастал и приближался грохот поезда.

– А что если нам плюнуть и не ехать в гостиницу? До Мраморной арки рукой подать, – перекрикивая грохот, предложил я. – Заглянем в «Королевскую плесень» и узнаем, нет ли у них свободной койки.

Давай же, давай. Вперед, наверх. «Король Лир». «Мышеловка».

– А если ее там нет? – Кэт вглядывалась в бездну за моей спиной. Мы поднялись уже этажа на три. Грохот поезда доносился Тихим рокотом, едва различимым за смехом подростков и глухим шумом вестибюля в вышине.

– Стоит, куда ей деться! – убежденно заверил я. Вперед, вперед, еще выше.

– Будет совсем как тогда. Крутые лестницы, запах плесени и гнилой капусты. Живые, настоящие запахи.

– Ох, нет! – Кэт показала на противоположный эскалатор, внезапно наводнившийся нарядными людьми, отряхивающими дождевые капли с шуб и театральных программок. – «Кошки» закончились. Такси теперь не достать.

– Пойдем пешком.

– Там же дождь, – напомнила Кэт.

Лучше дождь, чем ветер. Давай, еще выше, еще чуть-чуть.

Мы почти приехали. Подростки взваливали рюкзаки на плечи. Дойдем до ближайшего телефона и вызовем такси. А потом? Не высовываться. Избегать сквозняков. Превратиться в Стариканов.

«Не выйдет», – мрачно подумал я. Вихри повсюду. И все же я должен уберечь от них Кэт. За двадцать лет не смог, так хоть теперь оградить ее от их смертельного дыхания.

Три ступеньки до верха. Французы дергали чемодан, покрикивая: «Allons! Allons! Vite! Шевелись, быстрее!»

Я оглянулся, пытаясь расслышать за их воплями шум поезда. И увидел, как ветер взметнул седые волосы женщины, шагнувшей на первую ступеньку эскалатора на спуск. Она пригнулась, втягивая голову в плечи от налетевшего сверху вихря. Сверху! Ветер пригладил челки ничего не заметивших юнцов, задрал им воротники и полы рубашек.

– Кэт! – Я потянулся к ней, вцепившись в резиновый поручень, будто силясь остановить его, не дать ему вынести нас наверх, в объятия вихря.

Я схватил Кэт за локоть. Она пошатнулась и, потеряв равновесие, почти упала на меня. Я развернул ее лицом к себе, прижал к груди, обвил руками – но было поздно.

– Я люблю тебя, – произнесла она, как будто в последний раз.