Текст книги "Вихри Мраморной арки"
Автор книги: Конни Уиллис
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 48 страниц)
В ОТЕЛЕ «РИАЛЬТО»[72]72
At the Rialto © Перевод. Е. Барзова, Г. Мурадян, 1997
[Закрыть]
Серьезное отношение к предмету – необходимое условие для понимания ньютоновской механики. Мне кажется, что именно такое серьезное отношение служит основным камнем преткновения в понимании квантовой теории.
Из обзорного доклада доктора Геданкена на ежегодном Международном конгрессе по квантовой физике, 1988, Голливуд, Калифорния
Я добралась до Голливуда к половине второго и тут же отправилась в отель «Риальто».
– Мне очень жаль, но мест нет, – сказала девушка за регистрационной стойкой. – Все забронировано для каких-то научных дел.
– Я – по научному делу, – сказала я. – Доктор Рут Баринджер. Мне заказан двухместный номер.
– Тут еще делегация республиканцев, и еще туристы из Финляндии. Когда я устраивалась на работу, мне говорили, что у них здесь одни кинозвезды, но если я кого и видела, так только этого парня, который играл приятеля того другого парня, ну, в том самом фильме. А вы случаем не из кино, а?
– Нет, – сказала я. – Я – по научному делу. Доктор Рут Баринджер.
– Тиффани, – сказала девушка. – На самом деле я вообще не служащая отеля. Я тут только работаю, чтобы платить за уроки трансцендентальной гимнастики. А в действительности – я модель/актриса.
– Я квантовый физик, – сказала я, пытаясь направить беседу в нужное русло. – Номер на имя Рут Баринджер.
Она где-то с минуту мучила компьютер.
– На ваше имя тут ничего нет.
– Может быть, на имя доктора Мендоса? У нас с ней номер на двоих.
Она помучила компьютер еще немного.
– На ее имя тоже ничего нет. А вы уверены, что вам нужен не отель в Диснейленде? Эти два отеля постоянно путают.
– Мне нужен «Риальто», – сказала я, перетряхивая сумку в поисках записной книжки. – Вот номер заказа. Дубль-вэ-три-семь-четыре-два-ноль.
Она ввела мой номер в компьютер.
– Вы доктор Геданкен? – спросила она.
– Простите, – сказал пожилой мужчина.
– Я сейчас вами займусь, – сказала ему Тиффани. – Как долго вы у нас пробудете, доктор Геданкен? – спросила она у меня.
– Простите! – В голосе мужчины прозвучало отчаяние.
Взлохмаченная шевелюра и блуждающий взгляд свидетельствовали о перенесенном кошмаре или о попытке зарегистрироваться в отеле «Риальто».
Он был без носков. Интересно, а может, это и есть доктор Геданкен? Я приехала на конференцию как раз ради Геданкена. В прошлом году я пропустила его выступление по корпускулярно-волновому дуализму, но я читала текст в сборнике МККФ. И мне даже показалось, что там есть смысл – редкость для квантовой теории. В этом году он готовил обзорный доклад, и я твердо намеревалась его послушать.
Нет, это оказался не доктор Геданкен.
– Меня зовут доктор Уэдби, – сказал пожилой мужчина. – Вы дали мне не тот номер.
– Все наши номера практически одинаковы, – сказала Тиффани. – Разница только в числе кроватей и всего такого прочего.
– В моем номере уже живет некая особа! – сказал он. – Доктор Слит из Техасского университета. Она переодевалась! – У него волосы встали дыбом. – Она решила, что я серийный убийца.
– Вы доктор Уэдби? – переспросила Тиффани, тупо глядя на дисплей. – На ваше имя тут ничего нет.
Доктор Уэдби заплакал. Тиффани достала бумажное полотенце, вытерла стойку и повернулась ко мне:
– Чем могу быть полезна?
Вторник, 7.30—9.00. Церемония открытия.
Доктор Хэлвард Онофрио. Мэрилендский университет,
Колледж-Парк.
Тема доклада «Принцип неопределенности Гейзенберга: за и против». Танцзал.
Номер я получила в пять – когда Тиффани сменилась с дежурства. А до тех пор я слонялась с доктором Уэдби по холлу, выслушивая, как Эйби Филдс поносит Голливуд.
– Ну чем плох Расин? – сказал он. – Почему они всякий раз выбирают такие экзотические места? И в Сент-Луисе в прошлом году было не намного лучше. Ребятам из института Пуанкаре даже не удалось увильнуть от осмотра стадиона Буша.
– Кстати, о Сент-Луисе, – сказала доктор Такуми. – Вы уже видели Дэвида?
– Нет, – сказала я.
– Ах, правда? – сказала она. – На прошлогодней конференции вы были прям-таки неразлучны. Прогулки по реке в лунную ночь и все такое.
– Что сегодня в программе? – спросила я у Эйби.
– Дэвид только что был здесь, – продолжала доктор Такуми. – Он просил передать вам, что идет в галерею кинозвезд.
– Именно об этом я и говорю, – сказал Эйби. – Катания на лодках, кинозвезды. Какое это имеет отношение к квантовой теории? Вот Расин – подходящее место для физиков. Не то что… это… эти… Да вы хоть понимаете, Китайский театр
Граумана напротив через улицу? А голливудские бульвары, где шатается эта шпана? Ведь если застукают, что на вас надето красное или синее, они же… – Он вдруг замолчал и уставился на кого-то у стойки регистрации. – Это доктор Геданкен?
Я повернулась и посмотрела. Невысокий шарообразный человечек с усами пытался зарегистрироваться.
– Нет, – сказала я. – Это доктор Онофрио.
– Ах да, – сказал Эйби, справившись с расписанием конференции. – Он сегодня выступает на церемонии открытия. По вопросу о принципе неопределенности Гейзенберга. Вы пойдете?
– Вряд ли, – сказала я. Предполагалось, что это шутка, но Эйби не засмеялся. – Я должна встретиться с доктором Геданкеном. Он получил деньги под новый проект.
Интересно, что это за новый проект доктора Геданкена – хорошо бы поработать вместе с ним.
– Я очень надеюсь, что он примет участие в моем семинаре «Удивительный мир квантовой физики». – Эйби безотрывно смотрел на стойку регистрации – как ни поразительно, но, похоже, доктору Онофрио удалось добыть ключ, так как он устремился к лифту. – Полагаю, его проект как-то связан с пониманием квантовой теории.
Так… Это меняет дело, похоже, мне тут делать нечего. Я совсем не понимаю квантовую теорию. Иногда у меня возникает тайное подозрение, что ее вообще не понимает никто, включая самого Эйби Филдса. Просто не желают сознаваться.
Ну, я о том самом: электрон – это частица, а ведет себя как волна. На самом деле нейтрон ведет себя как две волны и интерферирует сам с собой (или друг с другом), а измерить вообще ничего нельзя из-за принципа неопределенности Гейзенберга, но не это самое страшное. Когда вы изучаете эффект Джозефсона, чтобы выяснить, каким законам подчиняются электроны, они проскальзывают на другую сторону диэлектрика, и их, похоже, не волнует ни конечность скорости света, ни то, что кошка Шредингера ни жива ни мертва, пока вы не открыли ящик, и во всем этом почти столько же смысла, как в том, что Тиффани называет меня доктором Геданкеном.
Это напомнило мне, что я обещала позвонить Дарлин и сказать, какой у нас номер. У меня, правда, не было никакого номера, но если я сейчас не позвоню, Дарлин уедет. Она улетала в Денвер, чтобы выступить там, а в Голливуд она планировала приехать где-то завтра утром. Я прервала Эйби на середине его речи о том, как прекрасен Кливленд зимой, и отправилась звонить.
– Я еще не получила номера, – сказала я, как только услышала ее голос. – Оставить сообщение на твоем автоответчике? Или дай мне свой телефон в Денвере.
– Ерунда это все, – сказала Дарлин. – Ты уже виделась с Дэвидом?
В качестве наглядного примера волновой функции доктор Шредингер представил кошку, помещенную в ящик вместе с кусочком урана, колбой с отравляющим газом и счетчиком Гейгера. Если уран начнет распадаться, пока кошка находится в ящике, радиация запустит счетчик Гейгера и разрушит колбу с газом. В квантовой теории невозможно предсказать, начнет ли распадаться уран, пока кошка находится в ящике, возможно только вычислить вероятный период полураспада, поэтому кошка ни жива ни мертва, пока мы не откроем ящик.
«Удивительный мир квантовой физики», семинар на ежегодном МККФ, представлено доктором Филдсом, Университет Небраски
Я совершенно забыла предупредить Дарлин о существовании Тиффани, модели/актрисы.
– Ты хочешь сказать, что стараешься избегать Дэвида? – Она спросила это по крайней мере трижды. – Ну зачем же делать такие глупости?
А затем, что в Сент-Луисе я покончила с катаниями по реке в лунном свете и не собираюсь к этому возвращаться до завершения конференции.
– Потому что я хочу присутствовать на всех семинарах, – в третий раз сказала я. – Никаких музеев восковых фигур. Я женщина не первой молодости.
– И Дэвид не первой молодости и, кроме того, совершенно очарователен.
– Очарование – качество кварков, – сказала я и повесила трубку. Но тут я вспомнила, что забыла сказать ей о Тиффани. Я вернулась к стойке регистрации, полагая, что успех доктора Онофрио может означать некоторые изменения.
Тиффани спросила:
– Чем могу быть полезна? – и оставила меня стоять там. Вскоре мне надоело, и я вернулась к красно-золотистым диванам.
– Дэвид опять был здесь, – сказала доктор Такуми. – Он просил передать, что направляется в музей восковых фигур.
– А вот в Расине музеев восковых фигур нет, – заметил Эйби.
– Что сегодня вечером в программе? – сказала я, отбирая программку у Эйби.
– Сначала встречи и церемония открытия в танцзале, потом семинары.
Я просмотрела темы семинаров. Там был один по переходу Джозефсона. Туннелируют же как-то электроны сквозь диэлектрик, даже если они не обладают достаточной энергией. Быть может, и я получу номер, как-то протуннелировав сквозь регистрацию.
– Если бы мы были в Расине, – сказал Эйби, поглядывая на часы, – мы бы давно уже зарегистрировались и отправились на обед.
Доктор Онофрио возник из лифта, по-прежнему с чемоданами. Он подошел к нам и рухнул на диван.
– Они дали вам номер с полуголой дамой? – поинтересовался доктор Уэдби.
– Я не знаю, – сказал доктор Онофрио. – Я вообще не нашел номер. – Он грустно посмотрел на ключ. – Они дали мне номер 12–82, а в этом отеле последний – 75.
– Кажется, мне хочется пойти на семинар по хаосу, – сказала я.
Самая большая трудность, с которой сегодня сталкивается квантовая теория, не связана с ограничением возможностей измерительной аппаратуры или парадоксом Эйнштейна – Подольского – Розена. Самое главное в том, что у нас нет парадигмы. У квантовой теории нет ни работающей модели, ни образа, точно ее определяющего.
Из обзорного доклада доктора Геданкена
В номер я попала уже около шести – после непродолжительной перепалки с коридорным/актером, который не мог вспомнить, где оставил мой багаж. Вещи, спрессовавшиеся за время пути, пройдя коллапс волновой функции, вывалились из чемодана, как только я его открыла, – совсем как полуживая-полумертвая кошка Шредингера.
К тому времени, когда я раздобыла утюг, приняла душ, отказалась от мысли гладить вещи, «тусовка с закуской» благополучно завершилась, и доктор Онофрио уже полчаса как говорил свое вступительное слово.
Я тихонько открыла дверь и проскользнула в танцзал. У меня еще оставалась надежда, что они задержатся с открытием конференции, но некто мне неизвестный уже представлял докладчика: «…и вдохновляет всех нас на дальнейшие исследования в этой области».
Я тихо опустилась в ближайшее кресло.
– Привет, – сказал Дэвид. – Я везде тебя искал. Где ты была?
– Не в музее восковых фигур, – прошептала я.
– Ну и зря, – прошептал в ответ Дэвид. – Это грандиозно. У них там Джон Уэйн, Элвис и Тиффани, модель/актриса с мозгом горошина/амеба.
– Ш-ш-ш, – сказала я.
– …мы сейчас услышим доктора Рингит Динари.
– А что случилось с доктором Онофрио? – спросила я.
– Ш-ш-ш, – сказал Дэвид.
Доктор Динари была очень похожа на доктора Онофрио – невысокая, шарообразная, с усами, в широком балахоне всех цветов радуги.
– Сегодня я буду вашим гидом в новом, незнакомом мире, – сказала она. – Это мир, где все, что вы считали известным, где весь здравый смысл, вся общепризнанная мудрость должны быть отвергнуты. Мир с иными законами и, как может показаться, мир вообще без всяких законов.
Она и говорила совсем как доктор Онофрио. Точно такую же речь он произнес два года назад в Цинциннати. Интересно, может, он подвергся какой-нибудь странной трансформации, пока искал номер 12–82, и теперь стал женщиной?
– Прежде чем перейти к дальнейшему, я бы хотела спросить: кто из вас уже протуннелировал?
Ньютоновская физика использует в качестве модели механизм. Образ механизма со всеми его взаимосвязанными частями: колесиками и шестеренками, со всеми его связями и взаимовлияниями – именно то, что делает возможным осмысление ньютоновской физики.
Из обзорного доклада доктора Геданкена
– Ты же знал, что мы не там, где надо, – прошипела я Дэвиду, когда мы выбрались оттуда.
Когда мы уже готовы были выскользнуть из зала, доктор Динари стояла, протянув руку с развевающимся радужно-полосатым рукавом, и взывала голосом Чарлтона Хестона: «О маловерные! Останьтесь, ибо только здесь вы познаете истинную реальность!»
– Действительно, туннелирование многое объясняет, – усмехнувшись, сказал Дэвид.
– Послушай, если открытие не в танцзале, то где все?
– А ну их… – сказал Дэвид. – Хочешь, пойдем посмотрим Архив Конгресса? Здание, как кипа пластинок.
– Я хочу пойти на открытие.
– А прожектор на крыше сигналит азбукой Морзе «Голливуд».
Я подошла к стойке регистрации.
– Чем могу быть полезна? – сказала служащая. – Меня зовут Натали, и я…
– Где сегодня заседание МККМ? – сказала я.
– В танцзале.
– Держу пари, ты сегодня еще ничего не ела, – сказал Дэвид. – Я куплю тебе рожок с мороженым. Здесь самое знаменитое кафе, которое торгует точно такими же рожками с мороженым, какой Райан О'Нил купил Татум в «Бумажной луне».
– В танцзале протуннелировавшие, – сказала я Натали. – Я ищу МККМ.
Она потыкала по клавиатуре.
– Простите, но на них тут ничего нет.
– Как насчет Китайского театра Граумана? – сказал Дэвид. – Ты хочешь реальности? Хочешь Чарлтона Хестона? Хочешь увидеть квантовую теорию в действии? – Дэвид схватил меня за руку. – Пойдем со мной, – сказал он серьезно.
В Сент-Луисе я прошла коллапс волновой функции, так же как моя одежда, когда я открыла чемодан. Я покончила со всеми этими прогулками по реке тогда, на полпути к Новому Орлеану. Теперь все повторялось. Я обнаружила, что уже прогуливаюсь по двору Китайского театра Граумана, ем мороженое и пытаюсь попасть ногой в след Мирны Лой.
То Ли она была карлицей, то ли бинтовала ноги с младенчества. С отпечатками Дебби Рейнольдс, Дороти Ламур и Уоллеса Бири тоже ничего не вышло. По размеру мне подошли только следы Дональда Дака.
– Это как карта микрокосмоса, – сказал Дэвид, поглаживая шершавые цементные квадраты с надписями и отпечатками. – Посмотри, повсюду эти следы. Мы знаем, здесь что-то было. Почти везде эти. отпечатки одинаковы, но каждый раз перед тобой выскакивает вот это. – Он опустился на колено и ткнул в отпечаток кулака Джона Уэйна. – Или вот это, – и он шагнул к киоску и ткнул в отпечаток колена Бетти Грейбл, – и мы можем различить подписи, но к кому обращено «Сид», все время появляющееся то тут, то там? И что это означает?
Дэвид указал на квадрат Реда Скелтона. На нем надпись: «Спасибо Сиду, ай да мы».
– И ты все думаешь, что нашел парадигму, – продолжал Дэвид, переходя на другую сторону. – Но квадрат Ван Джонсона как котлета в сандвиче между Эстер Уилльямс и Кантинфласом, и кто такая, черт возьми, Мэй Робсон? И почему все вот эти квадраты вообще пусты?
Он провел меня за галерею звезд – лауреатов «Оскара». Портреты в жестяных рамах висели на подобии киноэкрана, сложенного в гармошку. Я оказалась в складке между 1944 и 1945 годами.
– И, словно всего этого мало, ты внезапно обнаруживаешь, что стоишь на площади. Ты даже не в театре.
– И по-твоему, именно это происходит и в квантовой теории? – сказала я слабым голосом. Я вжалась в Бинга Кросби – «Оскар» за лучшую мужскую роль в фильме «Идти своим путем». – Ты думаешь, мы еще не в театре?
– Я думаю, мы знаем о квантовой теории не больше, чем о Мэй Робсон по отпечаткам ее ног, – сказал Дэвид, прильнув к щеке Ингрид Бергман (лучшая женская роль в «Газовом свете») и отрезав мне путь к отступлению. – Я не думаю, что мы понимаем хоть что-нибудь в квантовой теории, туннелировании и в принципе дополнительности. – Он наклонился ко мне. – И в страсти.
Лучшим фильмом 1945 года был «Потерянный уик-энд».
– Доктор Геданкен это понимает, – сказала я, протискиваясь между лауреатами «Оскара» и Дэвидом. – Ты знаешь, он собирает исследовательскую группу для большого проекта по осмыслению квантовой теории?
– Знаю, – сказал Дэвид. – Хочешь посмотреть кино?
– В девять семинар по хаосу, – сказала я, перешагнув через братьев Маркс. – Мне пора возвращаться.
– Если тебе нужен хаос, лучше оставайся здесь, – сказал Дэвид, остановившись посмотреть на отпечатки ладоней Айрин Данн. – Мы могли бы сходить в кино, а потом поужинать. Тут рядом кафе, где подают картофельное пюре, которое Ричард Дрейфус превратил в Чертову башню в «Близких контактах третьей степени».
– Мне нужен доктор Геданкен, – сказала я, для вящей безопасности отступая к тротуару. Я оглянулась на Дэвида. Он уже перешел на другую сторону и разглядывал автограф Роя Роджерса.
– Ты смеешься? Он в этом разбирается не лучше нашего.
– Ну, он по крайней мере пытается разобраться.
– Как и я. Проблема в том, как может один-единственный нейтрон интерферировать сам с собой и почему здесь только два отпечатка копыт Триггера?
– Без пяти девять, – сказала я. – Я пошла на семинар по хаосу.
– Если тебе удастся его найти. – Он опустился на колено, чтобы получше рассмотреть автограф.
– Найду, – непреклонно сказала я.
Он встал – руки в карманы – и ухмыльнулся.
– Гениальный фильм, – сказал он.
Все повторялось. Я повернулась и почти побежала через улицу.
– В прокате «Бенжи IX»! – закричал он мне вслед. – Он случайно меняется телом с сиамской кошкой.
Вторник. 21.00–22.00. Изучение хаоса. Дюрхейнандер, Лейпцигский университет. Семинар по структуре хаоса. Обсуждение принципов хаоса. Фракталы, баттерфляй-эффект, волновые процессы. Зал Клары Боу.
Мне не удалось найти семинар по хаосу. Зал Клары Боу был пуст. В соседнем зале заседали вегетарианцы, а все остальные конференц-залы оказались заперты. Туннелировавшие по-прежнему сидели в танцзале.
– Прийди! – приказала женщина с усами, когда я открыла дверь. – И обретешь понимание!
Я пошла наверх – спать.
Я забыла позвонить Дарлин. Она, должно быть, уже выехала в Денвер, но я позвонила ее автоответчику и сказала ему, какой у нас номер на тот случай, если она все же прослушает сообщение. Утром надо будет предупредить в регистрации, чтобы ей дали ключ. И я отправилась спать.
Спала я плохо. Посреди ночи сломался кондиционер, так что утром мне не пришлось отпаривать свой костюм. Я оделась и спустилась вниз. Программа начиналась в девять с семинара Эйби Филдса «Удивительный мир» в зале Мери Пикфорд, завтрака в танцзале и просмотра слайдов по «экспериментам с запаздывающим выбором» в зале Сесиля Б. де Милля на антресолях.
«Завтрак» звучит прекрасно, даже если потом всегда выясняется, что это – жидкий кофе и пережаренные пирожки. Со вчерашнего дня у меня в желудке не было ничего, кроме рожка мороженого, но если где-то поблизости есть еда, там непременно окажется Дэвид, а я хотела избежать встречи с ним. Вчера это закончилось Китайским театром Граумана. Сегодня я точно так же могу угодить на Нотс-Берри-Фарм. Я не собиралась Допускать такого, несмотря на все его обаяние.
В зале Сесиля Б. де Милля было темным-темно. Даже слайд на экране оказался черным.
– Как видите, – сказал доктор Львов, – лазерный пучок прошел прежде, чем экспериментатор включил детектор волн или частиц. – Щелчок, следующий слайд. Темно-серый. – Мы использовали интерферометр Маха – Зандера с двумя зеркалами и детектор частиц. В первой серии экспериментов мы позволили экспериментатору самому выбирать аппаратуру и метод измерения. Во второй серии мы применили простейшую рандомизацию…
Снова щелчок. Белый слайд в черный горошек. Наконец-то мне удалось разглядеть свободное кресло у прохода, десятью рядами выше. Я бросилась к нему, пока не сменился слайд, и поспешила сесть.
– …две игральные кости. Эксперименты с бросанием костей показали, что, когда стоит детектор частиц, свет регистрируется как частица, а когда стоит детектор волн, свет проявляет волновые свойства независимо от того, когда был сделан выбор аппаратуры.
– Привет, – сказал Дэвид. – Ты пропустила пять черных слайдов, два серых и белый в черный горошек.
– Ш-ш-ш, – сказала я.
– Целью этих двух серий экспериментов было исследовать влияние осознанности решения на результаты. – Доктор Львов поставил следующий черный слайд. – Как вы можете убедиться, график не показывает существенной разницы между теми испытаниями, в которых экспериментатор сознательно выбирал регистрирующую аппаратуру, и теми, в которых аппаратура выбиралась случайным образом.
– Ты не хочешь позавтракать? – шепнул Дэвид.
– Я уже поела, – шепнула я в ответ и замерла в ожидании, когда возмутится мой голодный желудок. Он возмутился.
– Тут рядом – отличное заведение, где продают те самые вафли, которые Кэтрин Хепберн приготовила Спенсеру Трейси в «Женщине года».
– Ш-ш-ш, – сказала я.
– А после завтрака мы могли бы пойти в музей бюстгальтеров.
– Будь так любезен, помолчи. Я ничего не слышу.
– Или не видишь, – сказал он, но затих и хранил молчание на протяжении девяноста двух черных, серых и белых в горошек слайдов.
Доктор Львов включил свет и с улыбкой взглянул на аудиторию.
– Осознанность не оказывает ощутимого влияния на результаты эксперимента. Как заметил один из моих лаборантов: «Чертенок узнает, что именно вы собираетесь делать, раньше, чем об этом узнаете вы».
Очевидно, предполагалось, что это шутка, но я не нашла это особо смешным. Я открыла программу и попыталась отыскать что-нибудь такое, куда Дэвид точно не пойдет.
– Вы не собираетесь позавтракать? – спросил доктор Тибодо.
– Да, – сказал Дэвид,
– Нет, – сказала я.
– Мы с доктором Готаром хотим позавтракать где-нибудь в Голливуде, vraiment Голливуде.
– Дэвид как раз знает такие места, – сказала я. – Он рассказывал мне об отличном кафе, где есть тот самый грейпфрут, которым Джеймс Кэгни запустил в физиономию Мэй Кларк во «Враге общества».
К нам поспешно подошел доктор Готар, тащивший фотоаппарат и четыре путеводителя.
– Может, вы нам потом покажете Китайский театр Граумана? – попросил он Дэвида.
– Конечно, покажет, – сказала я. – Мне очень жаль, что я не смогу с вами пойти, но я обещала доктору Вериковски, что буду на его семинаре по булевой логике. А после Китайского театра Дэвид может отвести вас в музей бюстгальтеров.
– А «Коричневый котелок»? – спросил доктор Тибодо: – Я слышал, он имеет форму chapeau.[73]73
Шляпа (фр.).
[Закрыть]
Они утащили Дэвида. Я выждала, пока они не оказались на безопасном расстоянии, и прошмыгнула вверх, на семинар доктора Уэдби по теории информации. Доктора Уэдби там не было.
– Он ушел искать проектор, – сказала доктор Такуми. В одной руке она держала бумажную тарелку с половинкой пирожка, во второй – пластиковый стаканчик.
– Вы это раздобыли там, где дают завтраки? – спросила я.
– Да. Пирожок был последний. А когда я уходила, кончился кофе. Вы не слушали Эйби Филдса, нет? – Она поставила чашку и откусила пирожок.
– Нет, – сказала я, размышляя, что лучше: использовать эффект внезапности или отвоевать пирожок в сражении.
– Вы ничего не потеряли. Он только бессвязно повторял, что наша конференция должна была бы состояться в Расине. – Она закинула остатки пирожка в рот. – Вы уже видели Дэвида?
Пятница, 9.00–10.00. Эвристический эксперимент: показ слайдов. Дж. Львов, колледж Эврика. «Эксперименты с запаздывающим выбором». Описание, результаты, выводы. Зал Сесиля Б. де Милля А.
В конце концов появился доктор Уэдби с проектором. За ним, извиваясь, тянулся провод. Уэдби подключил проектор. Света не было.
– Ага, – сказала доктор Такуми, вручив мне свою тарелку и стаканчик. – Со мной такое уже было в Калтехе. Тут требуется переопределить граничные условия. – Она врезала по проектору.
От пирожка не осталось ни крошки. На дне стаканчика было еще на миллиметр кофе. Я уже почти решилась пасть еще ниже, когда она стукнула по проектору еще раз. Свет загорелся.
– Я научилась этому вчера вечером на семинаре по хаосу, – сказала доктор Такуми, отобрав у меня стакан и осушив его. – Вам следовало бы там побывать. Зал Клары Боу был весь забит народом.
– Полагаю, можно начинать, – сказал доктор Уэдби. Мы с доктором Такуми заняли свои места.
– Информация есть передача смысла, – сказал доктор Уэдби и написал на пленке зеленым маркером слова «смысл» и «информация». – Когда информация рандомизирована, смысл передать невозможно, и мы имеем состояние энтропии. – Он написал слово «энтропия» под словом «смысл» красным маркером. Почерк у доктора Уэдби оказался весьма неразборчив.
– Состояния энтропии варьируют от низкой энтропии, такой, как статические помехи в автомобильном радиоприемнике, до повышенной энтропии, состояния полной неупорядоченности, случайного разброса и беспорядка, в котором вообще невозможна передача информации.
О господи, подумала я. Я забыла предупредить в регистрации о Дарлин. Как только доктор Уэдби наклонился над пленкой, рисуя очередные неразборчивые иероглифы, я выскользнула из зала и пошла вниз, в вестибюль, очень надеясь, что Тиффани еще не вышла на дежурство. Но она уже вышла.
– Чем могу быть полезна? – спросила она.
– Я из номера шесть-шестьдесят-три, – сказала я. – Со мной проживает доктор Дарлин Мендоса. Она должна приехать сегодня утром, и ей будет нужен ключ.
– Зачем? – спросила Тиффани.
– Чтобы попасть в номер. Когда она приедет, я могу быть на семинаре.
– Почему у нее нет ключа?
– Потому что она еще не приехала.
– Мне показалось, вы сказали, что она проживает с вами в одном номере.
– Будет. Она будет жить со мной в одном номере. Номер шесть-шестьдесят-три. Ее зовут Дарлин Мендоса.
– А вас как зовут? – спросила Тиффани, положив руки на клавиатуру компьютера.
– Рут Баринджер.
– На вас тут ничего нет.
