Текст книги "Гибель гигантов"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 62 страниц)

Глава семнадцатая

1 июля 1916 года

Вальтер фон Ульрих был в аду.

Англичане продолжали бомбардировку семь дней и ночей. Все, кто пережил эту неделю в немецких окопах, постарели на десять лет. Они ютились в укрытиях – рукотворных пещерах глубоко под землей, вырытых за окопами, но шум все равно стоял оглушительный, а земля у них под ногами все время дрожала. И что хуже всего – они знали, что прямое попадание из главного калибра может разрушить самое надежное убежище.

Когда огонь прекращался, они выбирались в окопы, готовясь отражать то самое наступление, которого давно ждали. Убедившись, что англичане еще не наступают, осматривали повреждения. Разрушенные окопы, заваленные землей входы в блиндажи. В один далеко не прекрасный день снаряд угодил в кухню, оставив от нее одни черепки и лужи джема и жидкого мыла. Они уныло выгребли землю, залатали стены и заказали еще продовольствия.

Но заказанные продукты не пришли. На передовую привозили очень немногое: из-за бомбежки ездить к линии фронта было слишком опасно. Солдаты страдали от голода и жажды. Не раз Вальтер был рад напиться дождевой воды из воронки от снаряда.

В промежутках между обстрелами оставаться в укрытии было нельзя: солдаты должны были находиться в окопах, чтобы встретить англичан. Постоянно дежурили часовые. Остальные сидели у входа в убежище или поблизости, чтобы сбежать по ступенькам и спрятаться под землей, если заговорят большие орудия, или броситься к брустверу и защищать свои позиции, если англичане пойдут в атаку. Пулеметы каждый раз приходилось брать с собой под землю, а потом вытаскивать назад и вновь устанавливать на место.

Между бомбежками англичане обстреливали немецкие окопы из минометов. Хотя шуму от этих небольших снарядов при стрельбе было немного, но мощности достаточно, чтобы пробивать деревянные накаты. Однако, пока они описывали неторопливую дугу над полосой отчуждения, их можно было заметить и спрятаться. Вальтеру тоже пришлось уворачиваться от одной, и он успел отбежать на безопасное расстояние, но весь его обед оказался засыпан землей, и ему пришлось выбросить целую миску отличного свиного рагу. Это был последний раз, когда он ел горячую пищу и если бы это случилось сейчас, подумал он, то он бы его съел. Вместе с грязью.

Но снаряды – еще не все. На этом участке фронта применили газ. У солдат были противогазы, но на дне окопов остались трупики крыс, мышей и прочей мелкой живности, погибшей от хлорциана. А на стволах винтовок появились черно-зеленые разводы.

На седьмые сутки бомбардировки, вскоре после полуночи, когда канонада стала стихать, Вальтер решил пойти в разведку. Он надел шерстяную шапку и вымазал лицо грязью для маскировки. Достал пистолет – стандартный девятимиллиметровый «Люгер», какие выдавали немецким офицерам. Вынул обойму и проверил наличие патронов. Все на месте.

Вальтер поднялся по лестнице и вылез на парапет – самоубийственное действие днем, относительно безопасное ночью. Пригнувшись, побежал по пологому склону к заграждению из колючей проволоки. Там был просвет, расположенный – специально – как раз напротив пулеметного гнезда. Он пролез в этот лаз на четвереньках.

Это напомнило ему приключенческие книжки, которые он читал в детстве. Обычно там действовали немецкие парни с квадратным подбородком, которым угрожали краснокожие индейцы, пигмеи с трубкой и отравленными стрелами или хитрые английские шпионы, и парням вечно приходилось скрываться в каком-нибудь подлеске, джунглях или в прериях.

Здесь никакого подлеска не было. После восемнадцати месяцев войны здесь, на пустынных землях, среди грязи и воронок, осталось всего несколько зеленых клочков травы и кустиков, да изредка попадалось низкорослое деревце.

Так что укрыться негде. Луна этой ночью не вышла, но время от времени все вокруг освещалось вспышкой взрыва или пронзительно-яркой осветительной ракетой. Тогда Вальтеру оставалось падать на землю и замирать. Если попадалась воронка, вероятность, что заметят была невелика. Если же спрятаться было некуда, оставалось лишь надеяться, что противник его не заприметил.

На земле лежало множество неразорвавшихся английских снарядов. По подсчетам Вальтера выходило, что примерно треть снарядов англичан были бракованные. Он знал, что за военное производство теперь отвечает Ллойд Джордж, видимо, этот демагог, стремящийся угождать толпе, требует количества в ущерб качеству. Немцы никогда бы не допустили такой ошибки!

Он добрался до английской проволоки, пополз вдоль нее, пока не нашел лазейку, и проник за ограждение.

Английские укрепления вырисовывались на фоне сереющего неба, как мазок черной кистью по серому фону, и он пополз на животе, стараясь двигаться как можно тише. Ему надо было подобраться ближе, смысл был именно в этом. Он хотел послушать, о чем говорят в окопах.

Обе стороны каждую ночь посылали солдат в разведку. Вальтер обычно отправлял пару сообразительных парней из тех, кому было скучно и кому приключение, хоть и опасное, должно было доставить удовольствие. Но иногда и сам ходил – отчасти чтобы показать, что готов рисковать собственной жизнью, отчасти – потому что его наблюдения были более подробными и толковыми.

Он прислушался, пытаясь расслышать кашель, обрывок фразы, может быть, ветры или вздох. Но, видимо, перед ним был пустой окоп. Он повернул налево, прополз пятьдесят ярдов и остановился. Теперь он услышал незнакомый шум, немного похожий на гудение какого-то механизма.

Он пополз дальше, стараясь не потерять ориентацию. В темноте человеку легко потерять ориентацию. Однажды ночью, вот так, долго проползав, он оказался у заграждения из колючей проволоки, мимо которого проползал полчаса назад, и понял, что сделал круг.

Он услышал, как тихий голос произнес:

– Вон туда.

Он замер. В поле зрения появились затемненные фонари, словно светлячки. В слабом свете он различил троих солдат в английских шлемах тридцатилетней давности. У него возникло искушение откатиться в сторону, но он решил, что движение скорее выдаст его. Он вытащил пистолет: если прямо теперь умирать, он заберет кого-нибудь с собой. Предохранитель прямо над рукояткой, слева. Он сдвинул его вверх и вперед. Раздался щелчок, показавшийся ему раскатом грома, но английские солдаты, кажется, его не услышали.

Двое несли моток колючей проволоки. Вальтер догадался, что они будут чинить секцию, которую днем разрушили немецкие пушки.

Он вернул предохранитель на место, убрал пистолет и пополз к английским окопам.

Шум стал громче. Вальтер полежал неподвижно, стараясь сосредоточиться, и понял, что это гул толпы. Они старались не шуметь, но множество людей всегда можно услышать. Это был шум, состоящий из шарканья ног и гула голосов. Иногда раздавался тихий начальственный голос, отдававший команды.

Больше всего заинтересовало Вальтера то, что толпа была велика. В последнее время англичане рыли новые, широкие траншеи, словно для хранения больших запасов снаряжения или очень больших пушек. Но может быть, и для большего количества людей.

Вальтеру необходимо было самому на это посмотреть.

Он пополз вперед. Шум становился громче. Нужно было заглянуть в траншею, но как это сделать, чтобы его не увидели?

Он услышал голос позади, и у него замерло сердце.

Обернувшись, увидел знакомые лампы-светлячки. Возвращалась команда, чинившая заграждение. Он распластался, вжимаясь в грязь, и вынул пистолет.

Они спешили, не стараясь идти тихо, радуясь, что выполнили задание и торопясь вернуться в окоп. Они были уже близко, но не смотрели на Вальтера.

Когда они пробежали мимо, ему в голову пришла мысль, и он вскочил.

Сейчас, если кто-нибудь увидит его при вспышке ракеты, он покажется частью группы.

Он побежал за ними. Вряд ли они услышали бы его шаги, а если бы и услышали, то приняли бы за собственные. Никто не обернулся.

Он посмотрел туда, откуда шел шум. Сначала смог различить лишь несколько источников света – наверное, фонари. Постепенно его глаза привыкли, и наконец он разглядел происходящее в траншеях, и это его потрясло.

Перед ним были тысячи людей.

Он остановился. Теперь назначение широкой траншеи, неясное прежде, стало понятно: здесь англичане собирали войско для массированного удара. Люди стояли и ждали, переминаясь с ноги на ногу, свет офицерских фонарей поблескивал на штыках и стальных касках; они стояли плотными рядами. Вальтер попытался посчитать: десять рядов по десять человек – сотня, еще столько же – двести, а это будет – четыреста, а с этими – восемьсот… В его поле зрения было более полутора тысяч человек, остальных скрывала тьма.

Наступление должно было начаться с минуты на минуту.

Надо было как можно скорее сообщить командованию. Если бы немецкая артиллерия открыла сейчас огонь, они бы убили тысячи вражеских солдат прямо на месте, за линией окопов, еще до начала наступления. Это была удача, посланная небом, – ну или, может, чертом, который играет в орлянку, решая, кому повезет на этот раз. Как только Вальтер доберется до своих, сейчас же позвонит в штаб.

Взметнулась осветительная ракета. В ее свете он увидел английского часового, глядящего на него из-за бруствера с винтовкой наизготовку.

Вальтер упал на землю и зарылся лицом в грязь.

Прозвучал выстрел. Тут один из натягивавших проволоку закричал:

– Не стреляй, псих, это же мы! – выговор у него был как у слуг в валлийском поместье Фицгерберта, подумал Вальтер, и решил, что, наверное, здесь стоит полк из Уэльса.

Ракета погасла. Вальтер вскочил на ноги и побежал в обратном направлении. Несколько мгновений часовой не сможет видеть после ракеты. Вальтер бежал так, как еще не бегал ни разу в жизни, ожидая каждую секунду выстрела в спину. Через полминуты он добежал до английской проволоки, упал на колени и быстро прополз через лаз. Взлетела еще одна ракета. Он все еще был в пределах выстрела, но его было уже не так легко заметить. Ракета была прямо над ним. Опасный кусок горящего магния упал в метре от его руки, но выстрелов больше не было.

Когда ракета догорела, он поднялся и побежал – и так бежал до самых немецких окопов.

II

В два часа ночи в паре миль от линии фронта с английской стороны Фиц обеспокоенно наблюдал за построением Восьмого батальона. Он боялся, что только что обученные новички его опозорят, но этого не произошло. Настроение у них было подавленное, но приказы они выполняли старательно.

Командующий, сидя в седле, обратился к солдатам с краткой речью. Его освещал снизу луч сержантского фонаря, и он был похож на какого-то сказочного злодея.

– Наша артиллерия стерла с лица земли линию обороны противника, – говорил он. – Когда туда попадете, вы не увидите ничего, кроме мертвых немцев.

Где-то рядом сказали с валлийским акцентом:

– Удивительно, как эти мертвые немцы умудряются отстреливаться!

Фиц стал осматривать ряды, пытаясь понять, кто это сказал, но было слишком темно.

– Вы должны занять и удерживать их позиции, – продолжал командующий. – А потом приедет полевая кухня и вас накормят горячим обедом.

Рота «Б» под командованием сержантов направилась на передовую. Шли полями, оставляя дорогу свободной для транспорта. Тронувшись с места, они запели «Веди меня, Господь». Их голоса еще несколько минут звучали, когда они уже исчезли во мраке.

Фиц вернулся в штаб батальона. На передовую офицеров должен был доставить открытый грузовик. Фиц сел рядом с лейтенантом Роландом Морганом, сыном эйбрауэнского управляющего шахтой.

Фиц старался пресекать пораженческие разговоры, но и сам ни в чем не был уверен. Еще ни одна армия не предпринимала такого наступления, и никто не мог сказать с уверенностью, чем оно обернется. За семь дней бомбардировки противник не былразбит: немцы действительно продолжали отстреливаться, как саркастически заметил голос из строя. Фиц написал об этом в рапорте командованию, и полковник Хервей при встрече гнусно намекнул, что Фиц просто боится.

Фиц не боялся, он тревожился. Когда командование закрывает глаза на плохие известия, солдаты гибнут сотнями и тысячами.

Словно подтверждая его правоту, позади на дороге разорвался снаряд. Обернувшись, Фиц увидел в воздухе куски разлетающегося на части грузовика – такого же, как тот, на котором они ехали. Следовавшую за ним машину повело в кювет, а в нее, в свою очередь, врезался еще один грузовик. Картина была ужасная.

Новые снаряды стали падать справа и слева в поле. Немцы целили в дороги, идущие к линии фронта, а не в сами укрепления. Должно быть, они догадались, что вот-вот начнется большое наступление, – такие массовые перемещения людей сделать незаметными невозможно, – и с фатальной точностью убивали солдат еще до того, как те попадут в окопы. Фиц прогнал подступающую панику, но на душе было неспокойно. Его рога могла просто не добраться до передовой.

Они достигли района сосредоточения войск без новых неприятностей. Там было уже несколько тысяч человек. Они стояли, опираясь на винтовки, кое-кто тихо разговаривал. Фиц узнал, что некоторые соединения сильно пострадали от обстрела. Он ждал, мрачно гадая, существует ли еще его рота. Но «Эйбрауэнское землячество» прибыло в целости и сохранности, выстроилось, и последние несколько сот ярдов к месту построения он вел их сам.

Им оставалось только ждать приказа выступать. В траншее стояла вода, и у Фица скоро промокли ноги. Петь не разрешалось: могли услышать во вражеских окопах. Курить тоже было запрещено. Некоторые молились. Высокий парень вынул свою расчетную книжку и начал заполнять страницу «Завещание и распоряжения на случай смерти» в узком луче фонарика, которым ему светил сержант Илайджа Джонс. Он писал левой рукой, и Фиц узнал Моррисона, бывшего слугу из Ти-Гуина и бэттера команды по крикету.

Рассвело рано – самый длинный день в году был всего несколько дней назад. Некоторые достали из нагрудных карманов фотокарточки – смотрели, целовали. Это выглядело сентиментально, и Фиц заколебался было, но потом тоже вынул фотографию. У него была карточка сына, Джорджа, которого дома звали Малыш. Ему было уже полтора года, но фотографию сделали, когда ему исполнился год. Судя по драпировке, на фоне которой его сняли – аляповатой полянке с цветами, – Би, видимо, ездила с ним в студию. Он не очень-то был похож на мальчика, одетый в какое-то длинное белое одеяние и чепчик, но он был здоров и крепок, и если Фиц сегодня умрет, он унаследует графство.

Би и Малыш сейчас наверняка в Лондоне, подумал Фиц. Был июль, и балы продолжались, хоть и не такие пышные: девушкам нужно было выходить в свет, иначе как найти подходящую партию?

Скоро встало солнце. Засияли стальные шлемы «Эйбрауэнского землячества» и засверкали штыки, отражая солнце нового дня. Большинство солдат никогда еще не воевали. Чем обернется для них это боевое крещение, победой или поражением?

Англичане начали грандиозную канонаду. Батареи старались изо всех сил. Может, этот обстрел наконец разрушит немецкие позиции. Для генерала Хэйга это сейчас важнее всего.

«Эйбрауэнское землячество» должно было идти не в числе первых, и Фиц пошел посмотреть, как все происходит. Он протолкался к крайней траншее, поднялся по пожарной лестнице и выглянул через бойницу в укрепленном мешками с песком бруствере.

Утренний туман рассеивался, преследуемый лучами восходящего солнца. Голубое небо было покрыто кляксами черного дыма от взрывов. Хорошая будет погода, подумал Фиц, для Франции просто прекрасный летний день.

Назначенное время приближалось, и он остался в первой траншее. Он хотел посмотреть на первую волну наступления. Может быть, извлечет для себя какие-то уроки. Он был во Франции уже два года, но сейчас ему впервые предстояло вести людей в бой, и это волновало его больше, чем возможность погибнуть самому.

Раздали положенный ром. Несмотря на тепло от алкоголя, Фиц чувствовал, как растет внутри напряжение. Наступление было назначено на семь тридцать. После семи народ притих.

В семь двадцать английские орудия замолчали.

Фиц был в смятении. Прекращение огня даст немцам понять, что сейчас начнется атака. В эти минуты они, должно быть, высыпали из укрытий, выволакивают пулеметы и занимают места в окопах. Наши батареи дали врагу десять минут форы! Надо было продолжать огонь до последнего, до семи двадцати девяти! Интересно, сколько солдат погибнет только из-за этого просчета?

Сержанты выкрикивали команды, и солдаты полезли по штурмовым лестницам и через бруствер. Они выстроились по эту сторону проволочного ограждения. До немецких окопов было около четверти мили, но оттуда пока не стреляли. К изумлению Фица, сержанты стали командовать: «На первый-второй рассчитайсь! Второй номер – шаг вперед!» Солдаты выстроились в две шеренги, как на плацу, тщательно соблюдая дистанцию, словно кегли в боулинге. В семь тридцать раздался свисток, сигнальщики выбросили флаги – и первая шеренга двинулась вперед.

Тяжело нагруженные снаряжением: запас патронов, плащ-накидка, еда и вода, у каждого – по две ручные гранаты Милса весом почти по два фунта, – они затрусили рысью, шлепая по лужам, образовавшимся на месте взрывов, и пролезли в проходы в заграждениях английской стороны. Потом поступил приказ перестроиться в шеренги и идти вперед плечом к плечу по нейтральной полосе.

Когда они прошли полпути, застрочили немецкие пулеметы.

Фиц увидел как солдаты начали падать на секунду раньше, чем услышал знакомый стрекот. Вот упал один, потом дюжина, потом – двадцать, и еще, еще…

Одни, встретив выстрел, вскидывали вверх руки, другие кричали или корчились, третьи просто, бессильно обмякнув, падали, как брошенный на землю вещмешок.

Почти все попадали, не успев добежать до немецких заграждений.

Но тут прозвучал свисток, и вперед выдвинулась вторая шеренга.

III

Рядовой Робин Мортимер был зол.

– Ну что за идиотизм! – сказал он, когда раздался стрекот пулеметов. – Надо было начинать в темноте. Невозможно пересечь эту клятую нейтралку при свете дня! Даже дымовую завесу не поставили!

Падение боевого духа среди солдат «Эйбрауэнского землячества» беспокоило Билли. По дороге от казарм к передовой они пережили первый в своей жизни артобстрел. Прямого попадания им посчастливилось избежать, но они видели, как гибли солдаты в соседних ротах. Они встретили на пути несколько свежих ям глубиной футов шесть, не больше. Это были братские могилы для тех, кто погибнет сегодня.

– Для дымовой завесы ветер неподходящий, – негромко сказал Пророк Джонс. – Потому и газ не применили.

– Идиоты чертовы, – пробормотал Мортимер.

– Командирам лучше знать, – жизнерадостно сказал Джордж Барроу. – Их всю жизнь учили, вот и пусть командуют, я так думаю.

Томми Гриффитс не мог с ним согласиться.

– Как ты можешь так говорить, ведь они отправили тебя в колонию!

– Таких, как я, сажать надо, – убежденно сказал Джордж. – Иначе все начнут воровать. Не ровен час, меня и самого ограбят!

Все засмеялись, только Мортимер остался мрачен.

Вернулся майор Фицгерберт, тоже угрюмый, с ромом. Лейтенант налил каждому в протянутую кружку положенную порцию. Билли выпил свою без удовольствия. Обжигающий ром подбодрил, но ненадолго.

Так, как сегодня, Билли чувствовал себя лишь однажды – в свой первый день в шахте, когда Рис Прайс оставил его одного и у него погасла лампа. Тогда ему помогло видение. Но тогда ему, мальчишке с пылким воображением, было ниспослано видение. Теперешнему практичному, здравомыслящему человеку, каким он стал, на это рассчитывать не приходилось. Так что Билли остался один на один с предстоящим испытанием.

Сохранит ли он мужество? Если он упадет на землю, сжавшись в комок и закрыв глаза, или разревется, или бросится наутек – ему будет стыдно до конца своих дней. «Лучше смерть, – подумал он. – Но что я запою, когда начнется стрельба?»

Все сделали несколько шагов вперед.

Билли достал бумажник. Милдред была на ней в пальто и шляпке. Он предпочел бы вновь увидеть ее такой, как в тот вечер, точнее в ту ночь.

Интересно, что она сейчас делает? Сегодня суббота, наверное, она в мастерской, шьет форму. В это время у них обычно перерыв на завтрак. Наверное, Милдред рассказывает им что-нибудь смешное…

Он думал о ней все время. Их ночь была продолжением урока поцелуев. Она все время останавливала его, когда он вел себя, как слон в посудной лавке, и учила медленным, нежным ласкам, таким, каких он даже не мог себе представить. Она целовала его перец и потом просила его целовать ее там.Подсказывала, что нужно делать, чтобы она кричала от удовольствия. А потом вытащила из прикроватной тумбочки презерватив. Он никогда их не видел, хотя мальчишки о них и говорили, называя «резиновыми Джонни». Она сама надела ему презерватив, и даже это было восхитительно.

Все было похоже на сон, и ему приходилось повторять себе, что это с ним происходило на самом деле. Он не мог вообразить, что возможно такое легкое, радостное отношение к сексу, как у Милдред, и это стало для него открытием. Его родители и большинство жителей Эйбрауэна назвали бы Милдред «непутевой» – с ее двумя детьми, при том, что замужем она ни разу не побывала. Но Билли не возражал бы и против шестерых детей: она открыла ему путь в мир блаженства, и теперь он хотел лишь одного: попасть туда опять. Он должен был сегодня выжить, чтобы снова увидеть Милдред и снова провести с ней хотя бы ночь.

Пока «Землячество» постепенно двигалось вперед, приближаясь к крайней траншее, Билли заметил, что вспотел.

Оуэн Бевин вдруг заплакал.

– Рядовой Бевин, ну-ка, соберись! – грубовато сказал Билли. – Слезы здесь не помогут, верно?

– Я хочу домой, – сказал мальчишка.

– Я тоже, приятель. Я тоже.

– Я даже не представлял себе, как все будет.

– Сколько тебе лет на самом деле?

– Шестнадцать.

– Вот черт… – сказал Билли. – Как же тебя взяли?

– Я сказал доктору, сколько мне лет, а он ответил: «Иди домой, а завтра утром придешь снова. Ты достаточно рослый для своих лет, завтра тебе может быть и восемнадцать». И подмигнул. Чтобы я понял, что надо соврать.

– Какая сволочь… – сказал Билли.

На поле боя от мальчишки проку не будет. Он весь дрожал и всхлипывал.

Билли подошел к лейтенанту Карлтон-Смиту.

– Сэр! Рядовому Бевину всего шестнадцать, сэр. Мы должны отослать его домой. Это наш долг, сэр.

– Ну, я не знаю… – промямлил Карлтон-Смит.

Билли вспомнил, как говорил Пророк Джонс с Мортимером, чтобы заручиться его поддержкой. Из Пророка вышел бы хороший командир – он думал на несколько ходов вперед, а когда нужно было предотвратить неприятности, не колебался, а действовал. Карлтон-Смит, напротив, не обладал авторитетом, зато был их командиром. Вот что такое классовая система, как сказал бы отец Билли.

Карлтон-Смит, с минуту подумав, подошел к Фицу и что-то ему тихо сказал. Майор отрицательно покачал головой, и Карлтон-Смит беспомощно пожал плечами.

– Теперь уже поздно об этом, – сказал Фицгерберт.

Фицгерберт его, конечно, не узнал. Билли был одним из сотен шахтеров, работавших на угольной шахте графа. Фицгерберт не знал, что он – брат Этель. Но этот небрежный отказ разозлил Билли.

– Это незаконно! – в нарушение устава возразил Билли. В других обстоятельствах Фицгерберт первым бы начал разглагольствовать об уважении к закону.

– Судить об этом мне, – раздраженно сказал Фиц. – Здесь командую я.

У Билли вскипела кровь. Фицгерберт и Карлтон-Смит стояли в ладной офицерской форме, смотрели на Билли в его колючем солдатском хаки и думали, что могут делать что угодно.

– Закон есть закон, – сказал Билли.

– Я вижу, вы сегодня забыли свою трость, майор Фицгерберт, – тихо сказал Пророк. – Может, я пошлю Бевина, пусть он принесет?

Вот это компромисс, который позволит Фицгерберту сохранить лицо. Молодец, Пророк! Но Фицгерберт не клюнул.

– Не говорите ерунды! – сказал он.

Вдруг Бевин метнулся прочь. Он нырнул в толпу солдат, стоявших за «Землячеством» и в одно мгновение скрылся с глаз. Это было так чудно, что кое-кто засмеялся.

– Далеко не уйдет, – сказал Фицгерберт. – А когда его поймают, будет уже не смешно.

– Но это же ребенок! – вскричал Билли. Фицгерберт пристально взглянул на него.

– Как ваше имя? – сказал он.

– Уильямс, сэр.

Ему показалось, что Фицгерберт вздрогнул – но тут же пришел в себя.

– На фронте сотни Уильямсов, – сказал он. – Как ваше полное имя?

– Уильям Уильямс, сэр. По прозвищу Дважды Билли.

Фицгерберт продолжал сверлить его взглядом.

Он знает, подумал Билли. Он знает, что у Этель был брат по имени Билли. Он смотрел майору прямо в глаза.

– Еще одно слово, Уильям Уильямс, – сказал Фицгерберт, – и вы пойдете под трибунал.

Над головой что-то просвистело. Билли пригнулся и услышал за спиной оглушительный грохот. Все вокруг смело взрывной волной: мимо несло комья земли и обломки брустверов. Он услышал вопли. Вдруг оказалось, что он распростерт на земле, и он не знал, то ли его швырнуло взрывом, то ли сам он бросился на землю. Что-то тяжелое ударило его по голове, и он выругался. Потом на землю рядом с его лицом упал сапог. В сапоге была нога.

Билли вскочил. Его не задело. Он огляделся в поисках своих ребят: Томми, Джордж Барроу, Мортимер… Они поднимались с земли. Все вдруг бросились вперед, увидев свое спасение в атаке.

– Солдаты! Занять позиции! – закричал майор Фицгерберт.

– Отставить бежать! – скомандовал Пророк Джонс.

Стихийное движение вперед прекратилось. Билли попробовал очистить форму от грязи. Упал еще снаряд, на этот раз дальше от них, но это было не так важно. Снова грохот, взрывная волна, дождь обломков и фрагменты человеческих тел. Из крайней траншеи солдаты стали выбираться, и Билли со своим отделением вошли в траншею. Фицгерберт, Карлтон-Смит и Роланд Морган кричали, чтобы все оставались на месте, но их никто не слушал.

Они побежали, пытаясь убраться на безопасное расстояние от того места, где падали снаряды. Приблизившись к английским заграждениям, они замедлили движение и остановились на краю нейтральной полосы, осознав, что впереди их ждет опасность не меньше той, от которой они бежали.

Здесь их догнали офицеры.

– В шеренгу становись! – скомандовал Фицгерберт.

Билли взглянул на Пророка. Сержант заколебался, но решил не противоречить.

– Становись! Становись! – подхватил он.

– Глянь-ка туда, – сказал Томми.

– Куда? – не понял Билли.

– За проволоку.

Билли посмотрел.

– Тела, – сказал Томми.

И Билли увидел. Земля за проволокой была вся покрыта телами в зеленой солдатской форме. Одни были ужасно изуродованы, другие похожи на мирно спящих, иногда тела сплетались, словно в любовных объятиях.

Их были тысячи.

– Господи, спаси! – прошептал Билли.

Что же это за мир? Какая может быть у Бога цель, если он позволяет такому происходить?

Рота «А» построилась, за ней стала строиться рота «Б», и Билли со своим отделением занял свое место.

Ужас Билли перешел в ярость. Это все придумали граф Фицгерберт и прочие такие же. Они командиры, и это они виноваты в этой бойне. Всех их следует уничтожить, подумал он с ненавистью, всех до единого!

Лейтенант Морган засвистел в свисток, и рота «А» бросилась бежать, как форварды рэгби. Затем засвистел в свисток Карлтон-Смит, и Билли тоже побежал.

Тут начали строчить немецкие пулеметы.

Солдаты роты «А» стали падать, и первым упал Морган. Они не стреляли. Это не бой, а избиение. Билли оглянулся на других солдат. Он не желал покоряться. Офицеры сели в лужу. Теперь каждый должен решать сам за себя. Плевать на приказы!

– К чертям! – крикнул он. – Прячьтесь! – и бросился в воронку от снаряда.

На дне – вонючая жижа, но когда над головой засвистели пули, он постарался глубже вжаться в глинистую землю. В следующий миг рядом с ним свалился Томми, потом и остальные ребята его отделения. Солдаты других отделений тоже последовали примеру Билли.

Мимо их воронки пробежал Фицгерберт.

– Солдаты, вперед! – прокричал он и тут же попал под огонь пулемета. По щеке потекла кровь, нога подвернулась. Он упал.

Офицеры в такой же опасности, как и солдаты, понял Билли. Он больше не злился. Ему стало стыдно за английскую армию. Как это могло произойти? После всех усилий великое наступление обернулось неудачей. Какой позор!

Билли огляделся. Фиц лежал неподвижно – он был без сознания. Ни лейтенанта Карлтон-Смита, ни сержанта Джонса видно не было. Остальные ребята отделения смотрели на Билли. Он был всего лишь капрал, но они ждали, что он им скажет.

Он повернулся к Мортимеру, который был когда-то офицером.

– Как ты думаешь… – начал он.

– Отвали, тэффи, – огрызнулся Мортимер. – Ты здесь капрал!

Билли понял, что решать ему. Идти назад вести он даже не думал.

Это бы означало, что те, что остались лежать на нейтральной полосе, погибли ни за что. Мы должны чего-то добиться, подумал он. Чтобы у нас было хоть какое-то оправдание.

Но и лезть под ураганный огонь он не собирался.

Первое, что необходимо сделать, – оглядеться.

Он снял свою стальную каску и поднял ее на штыке над воронкой – на всякий случай, вдруг какой-нибудь немец держит их воронку под прицелом. Но ничего не случилось.

Он высунул из воронки голову, каждый миг ожидая пули. Но остался жив.

Посмотрел через нейтральную полосу, на холм, немецкие проволочные заграждения и за ними линию окопов, вырытых на склоне. Ему были видны дула винтовок, торчавшие в бойницах бруствера.

– Откуда бьет этот чертов пулемет? – спросил он Томми.

– Кто ж его знает…

Мимо пробежала рота «С». Кое-кто спрятался в укрытие, остальные двигались шеренгой. Пулемет застрочил опять, ломая шеренгу. Люди падали, как кегли. Но Билли уже не ужасался. Он искал место, откуда летят пули.

– Вижу, – сказал Томми.

– Где?

– Вон, кусты напротив нас! На вершине холма. Смотри по этой линии дальше на немецкие окопы.

– Ну?

– А потом возьми немного вправо.

– А… Вижу!

Прямо напротив и немного вправо над бруствером торчало нечто, похожее на защитный железный щиток, а над ним выступало дуло пулемета.

Должно быть, они бьют по проходу в английских заграждениях, подумал Билли. Когда через проход устремлялась новая группа, они открывают огонь. Если бы его отделение смогло пробраться через нейтралку наискосок, можно было бы подойти к пулеметчикам с левого фланга, пока они смотрят вправо.

Он наметил путь через три больших воронки, третья – как раз за сплющенным участком немецкой колючей проволоки.

Он не имел ни малейшего представления, насколько хорош его план с точки зрения военной стратегии. Но правильная стратегия сегодня утром уже угробила тысячи людей, так что ну ее к чертям.

Он снова спрятался и оглядел окружавших его ребят. У Джорджа Барроу, несмотря на молодость, была твердая рука.

– В следующий раз, как только он откроет огонь, будь готов стрелять. Как только он остановится, начинай ты. Если повезет, они спрячутся. А я перебегу к той воронке вон там. Стреляй все время, выпусти весь магазин. У тебя в магазине десять патронов – растяни их на полминуты. К тому времени как немцы поднимут головы, я должен быть уже в следующей воронке… – Он взглянул на остальных. – Дождитесь следующей паузы и тоже бегите, пока Томми будет вас прикрывать. В третий раз я прикрою, и Томми сможет перебежать.