Текст книги "Гибель гигантов"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 62 страниц)

Этель сказала:

– Начать надо так: «Ваше Величество, с глубочайшим почтением…» Давайте сейчас и напишем. Пойдемте в помещения для слуг.

– А нам разрешат?

– Миссис Дэй, теперь экономка – я, и разрешать или нет – зависит от меня.

Женщины пошли следом за ней к дому и, обогнув его, через черный ход попали на кухню. Все сели за обеденный стол для слуг, и кухарка заварила чай. Этель достала стопку простой писчей бумаги, которую использовала для переписки с поставщиками.

– «Ваше Величество, с глубочайшим почтением…» – сказала она, записывая. – Что дальше?

– Может, написать: «Извините, что имеем дерзость обращаться к Вашему Величеству», – сказала миссис Дэй-Пони.

– Нет, – решительно сказала Этель, – извиняться не надо. Он наш король, и мы имеем право обращаться к нему с прошением. Давайте напишем так: «…обращаются к Вам вдовы, которых Ваше Величество посетили после взрыва в шахте Эйбрауэна».

– Отлично, – сказала миссис Понти.

– «Для нас ваш визит был высочайшей честью, а добрые слова соболезнования, сказанные Вашим Величеством, и милосердное сочувствие Ее Величества – утешением в скорби».

– У тебя просто дар к этому, – сказала миссис Дэй, – совсем как у твоего отца.

– Но меда, пожалуй, хватит, – сказала миссис Понти.

– Ладно. «Мы взываем о помощи к Вашему Величеству, нашему королю. Наши мужья погибли, а теперь нас выгоняют из наших домов»…

– «Кельтские минералы», – вставила миссис Понти.

– «„Кельтские минералы“. Вся шахта встала на нашу защиту и устроила забастовку, но теперь их тоже выселяют».

– Много писать не надо, – сказала миссис Дэй. – Он наверняка слишком занят, чтобы читать длинные письма.

– Хорошо. Давайте закончим так: «Могут ли в Вашем королевстве происходить подобные вещи?»

– Как-то это слишком… смиренно, – сказала миссис Понти.

– Нет, как раз хорошо, – сказала миссис Дэй. – Мы взываем к его чувству справедливости.

– «Имеем честь оставаться нижайшими и покорнейшими слугами Вашего Величества».

– А что, это обязательно? – сказала миссис Понти. – Я же не прислуга!

– Это обычная формулировка. Даже если граф посылает письмо в «Таймс», в конце он пишет «ваш покорный слуга».

– Ну, тогда ладно.

Этель пустила письмо по кругу.

– Подписывайтесь и рядом пишите адрес.

Миссис Понти сказала:

– У меня ужасный почерк, напиши за меня.

Этель начала было ее уговаривать, но сообразила, что, возможно, миссис Понти не умеет писать, и не стала спорить, а просто написала: «Миссис Минни Понти, Веллингтон-роу 19».

На конверте она вывела:

Лондон,

Букингемский дворец,

Его Величеству Королю

Она запечатала письмо и наклеила марку.

– Ну, вот и все! – сказала она. Женщины наградили ее аплодисментами.

Письмо было отправлено в тот же день. Но ответа они не получили.

VI

Последняя суббота марта в Южном Уэльсе была пасмурной. Вершины гор прятались в низких тучах, и над Эйбрауэном моросил мелкий дождик. Этель и большинство служанок побросали свои дела – граф с графиней были в Лондоне – и пошли в город.

Из Лондона прислали полицейских – производить выселение, и они стояли на каждой улице. С их тяжелых плащей капала вода. «Забастовка вдов» стала новостью государственного масштаба, и первым утренним поездом прибыли репортеры из Кардиффа и Лондона. Они курили сигареты и делали записи в блокнотах. Была даже большая камера на треножнике.

Этель с семьей стояла перед домом и смотрела. Отец был работником профсоюза, а не «Кельтских минералов», и дом был его собственностью, но большинство их соседей выселили. Все утро они выносили на улицу свой скарб: кровати, столы и стулья, печные и ночные горшки; картины в раме, стенные часы, коробки с посудой, одежда, завернутая в газеты и перевязанная веревкой. У порога каждого дома возникла небольшая кучка почти ничего не стоящего добра, словно принесенная жертва.

Лицо отца застыло, он сдерживал ярость. У Билли чесались кулаки набить кое-кому морду. Дед все качал головой и повторял: «Никогда не видел ничего подобного, семьдесят лет живу…» Мама мрачно молчала.

Этель плакала и не могла остановиться.

Кое-кто из шахтеров нашел себе другую работу, но это было нелегко: шахтеру трудно привыкнуть к работе продавца или кондуктора, и работодатели это знали и отказывали людям с угольной пылью под ногтями. С полдюжины нанялись кочегарами на торговые суда, подписали контракт и, получив аванс, отдали его перед отъездом матерям и женам. Несколько человек собрались ехать в Кардифф или Суонси, наниматься на сталелитейный завод. Многие переезжали к родственникам в соседние городки. Остальные оставались здесь, в Эйбрауэне, в семьях тех, кто работал не на шахте, и ждали конца забастовки.

– Король не ответил на письмо, которое ему написали вдовы, – сказала Этель отцу.

– Вы сделали все неправильно, – сказал он резко. – Взять хоть эту вашу миссис Панкхерст. [10]10
  Э. Панкхерст(1858–1928) – боролась за права женщин, возглавляла движение британских суфражисток.


[Закрыть]Мне не нравится идея, что женщины должны голосовать, но она умеет сделать так, чтобы ее заметили.

– И что же, мне следовало добиться, чтобы меня арестовали?

– Не обязательно заходить так далеко. Если бы я знал, что вы будете писать королю, я посоветовал бы вам послать копию письма в газету «Вестерн мейл».

– Об этом я не подумала! – воскликнула Этель, приходя в отчаяние от мысли, что могла сделать что-то, чтобы предотвратить эти выселения, и не сделала.

– Газета обратилась бы к королю с вопросом, получил ли он письмо, и ему трудно было бы признаться, что он просто не обратил на него внимания.

– Черт, как жаль, что я не спросила твоего совета!

– Не ругайся, – сказала мать.

– Извини, мам.

Лондонские полицейские смотрели на происходящее с недоумением, не понимая глупой гордости и упрямства, что привели к этим событиям. Персиваля Джонса нигде не было видно. Репортер из «Дейли мейл» хотел взять у отца интервью, но газета была известна пренебрежительным отношением к рабочим, и отец отказался.

В городке было не так много ручных тележек, так что люди брали их по очереди, чтобы перевезти пожитки. Это длилось много часов, но к трем пополудни последняя кучка вещей исчезла, ключи остались торчать в замках парадных дверей. Полицейские уехали назад в Лондон.

Этель еще задержалась на улице. Окна пустых домов безучастно глядели на нее, по улицам бессмысленно бежала дождевая вода. Этель взглянула вниз, и над мокрыми серыми сланцевыми крышами увидела разбросанные по дну долины шахтные постройки. Она заметила кошку, идущую по рельсам, но больше движения не было. Не поднимался дым от машины, огромные колеса подъемника замерли на вершине башни, неподвижные и ненужные, под мелким бесконечным дождем.

Глава пятая

Апрель 1914 года

Немецкое посольство располагалось в большом особняке на Карлтон хаус террас, одной из самых элегантных улиц Лондона. Его фасад смотрел через зеленый сквер на украшенный колоннами клуб «Атенеум», где собирались аристократы-интеллектуалы. Второй вход и конюшни были со стороны Мэлл, широкой улицы, идущей от Трафальгарской площади до Букингемского дворца.

Вальтер фон Ульрих здесь не жил, пока нет. Подобной привилегией пользовался только господин посол, князь Лихновский. Вальтер, военный атташе, жил в однокомнатной квартире в десяти минутах ходьбы, на Пиккадилли. Но он надеялся когда-нибудь унаследовать великолепные апартаменты посла. Вальтер не был князем, но его отец был близким другом кайзера Вильгельма II. Речь Вальтера выдавала в нем выпускника Итонского колледжа. Прежде чем попасть на дипломатическую службу, он два года провел в армии и три – в Военной академии. Сейчас ему было двадцать восемь, и его считали восходящей звездой.

Его привлекали не только почет и слава, окружавшие посла. Он искренне считал, что нет призвания выше, чем служение родной стране. И в этом отец был с ним согласен.

Это было единственное, в чем они не расходились во мнениях.

Они стояли, глядя друг на друга, в холле посольства. Они были одного роста, но Отто полнее, к тому же лысый и с длинными старомодными усами, в то время как Вальтер носил модные тоненькие усики под названием «зубная щетка». В этот день они были одеты одинаково: в черные бархатные костюмы с бриджами до колен, валковые чулки и туфли с пряжками. Оба в треуголках и со шпагами. Так обычно одевались при дворе.

– Мы выглядим так, что нам место на сцене, – сказал Вальтер. – Смешной наряд.

– Нисколько, – ответил отец. – Прекрасный старинный обычай.

Большая часть жизни Отто фон Ульриха прошла в немецкой армии. Во Франко-прусской войне он участвовал молодым офицером и отличился в битве при Седане, когда повел свою роту по наплавному мосту. Позднее, после отставки Бисмарка, этого «Железного канцлера», Отто стал одним из приближенных кайзера. Сейчас его задачей было собирать сведения: он посещал европейские столицы, как пчела перелетает с цветка на цветок, собирал нектар дипломатической информации и возвращался в улей. Он возлагал большие надежды на монархию и прусские военные традиции.

Вальтер был так же предан своей стране, но считал, что Германия должна стать современной и обеспечить своим гражданам равные права. Как и отец, он гордился достижениями в области науки и техники, гордился трудолюбивым и умелым немецким народом, но считал, что им нужно еще многому научиться: у либеральных американцев – демократии, у хитрых англичан – дипломатии, у стильных французов – искусству жить красиво.

Отец и сын вышли из посольства и пошли по широкой лестнице к Мэлл. Вальтера должны были представить Георгу V, эта формальность считалась высокой честью, несмотря на то, что практической пользы от нее не было никакой. Таких молодых дипломатов, как он, обычно этой чести не удостаивали, но отец не стеснялся задействовать нужные связи ради продвижения сына.

– С появлением пулеметов ручное оружие устарело, – сказал Вальтер, продолжая ранее начатый спор. Он был специалистом по оружию и полагал, что армия Германии должна быть вооружена по последнему слову техники.

Отто думал иначе.

– Они перегреваются и бьют мимо цели. Когда у человека в руках винтовка, он целится тщательно. Но дай ему пулемет – и он начнет из него поливать, как из садового шланга.

– Когда твой дом горит, ты не будешь поливать его из чайной чашки. Ты возьмешь шланг.

Отто погрозил сыну пальцем.

– Ты не участвовал в сражениях и просто не представляешь себе, что это такое. Так что слушай меня, я знаю.

Чаще всего их споры заканчивались именно так.

Вальтер считал поколение отца высокомерным. Он понимал, почему они стали такими. Они выиграли войну, они создали Германскую империю, объединив Пруссию и несколько маленьких немецких княжеств, а потом сделали Германию одной из самых преуспевающих стран в мире. Конечно, они считали себя великими. Но от этого они опрометчивы в оценках.

Пройдя несколько сот ярдов, Отто и Вальтер свернули к Сент-Джеймсскому дворцу. Этот кирпичный особняк шестнадцатого века не такой величественный, как стоящий по соседству Букингемский дворец. Привратнику, одетому так же, как они, отец и сын назвали свои имена.

Вальтера это покоробило. Когда имеешь дело с королевскими особами, в этикете не бывает мелочей.

– А здесь ли сеньор Диас? – обратился Отто к привратнику по-английски.

– Да, сэр, только что прибыл.

Вальтер нахмурился. Хуан Карлос Диего Диас был представителем мексиканского правительства.

– Почему тебя интересует Диас? – спросил он по-немецки, пока они шли через анфиладу комнат с развешенными по стенам шпагами и ружьями.

– Королевский флот Великобритании переводит свои корабли с угля на нефть.

Вальтер кивнул. Это делали большинство прогрессивных стран. Нефть была дешевле, чище и проще в обращении: ее заливали – и не нужны были никакие армии чумазых кочегаров.

– А англичане получают нефть из Мексики.

– Они выкупили мексиканские нефтяные скважины, чтобы обеспечить своему флоту необходимый запас.

– Но если мы будем вмешиваться в дела Мексики, что подумает Америка?

Отто потер переносицу.

– Слушай и учись. И как бы ни пошел разговор, ничего не говори.

Люди, которых должны были представить королю, ждали своей очереди в приемной. На многих такие же черные бархатные костюмы, хотя два-три человека одеты, как генералы из оперетт прошлого века, а один – по-видимому, шотландец – при полном параде и в килте. Отто и Вальтер медленно пошли по комнате, кланяясь знакомым из дипломатических кругов, пока не оказались рядом с Диасом, коренастым, с закрученными вверх усами.

После обычного обмена любезностями Отто сказал:

– Вас, должно быть, радует, что президент Вильсон отменил запрет на продажу Мексике оружия.

– Отменил запрет на продажу оружия мятежникам, – сказал Диас, словно поправляя его.

Американский президент, всегда стремившийся демонстрировать свою высокоморальную позицию, отказался признать генерала Уэрту, который захватил власть, убив предшественников. Назвав его убийцей, Вильсон оказал поддержку мятежникам, конституционалистам.

– Если можно продавать оружие мятежникам, то и правительству можно, не так ли? – спросил Отто.

Его слова удивили Диаса.

– Вы хотите сказать, что Германия пошла бы на это?

– А что вам нужно?

– Вы, должно быть, знаете, нам отчаянно необходимы винтовки и патроны.

– Мы могли бы обсудить это подробнее.

Вальтер был поражен не меньше Диаса. Это могло привести к неприятностям.

– Но отец, Соединенные Штаты… – начал он.

– Одну минуту! – Отец поднял руку, заставив его замолчать.

– Давайте обсудим. Но скажите, каких еще тем коснется этот разговор? – Диас прекрасно понимал, что Германия потребует ответной услуги.

Открылась дверь в тронный зал, и вышел слуга со списком. Церемония представления вот-вот должна начнется. Но Отто неторопливо продолжил:

– Во время войны независимое государство имеет право удерживать во владении стратегические запасы.

– Вы говорите о нефти? – спросил Диас. Это было все, что в Мексике можно было отнести к стратегическим запасам.

Отто кивнул.

– Значит, вы дадите нам оружие… – начал Диас.

– Не дадим, а продадим, – заметил себе под нос Отто.

– Вы продадите нам оружие сейчас, и мы должны пообещать, что в случае войны не дадим Великобритании нефти?

Было очевидно, что Диас не привык к изысканности дипломатических бесед.

– Думаю, это стоит обсудить.

На языке дипломатии это означало «Да».

Слуга объявил:

– Мсье Оноре де Пикар де ля Фонтень!

И церемония представления началась.

Отто взглянул в глаза Диасу.

– Мне бы хотелось услышать от вас, как, по вашему мнению, восприняли бы такое предложение в Мехико.

– Я уверен, что президента Уэрту оно бы заинтересовало.

– Значит, если бы посол Германии в Мехико адмирал Пауль фон Хинце, официально сделал вашему президенту подобное предложение, оно не было бы отклонено?

Вальтер видел, что отец намерен получить недвусмысленный ответ. Ему не хотелось бы, чтобы правительство Германии попало в неловкое положение.

По мнению Вальтера, неловкое положение – отнюдь не главное, что угрожало Германии при таком дипломатическом маневре. Германия могла нажить себе врага в лице Соединенных Штатов. Но обратить на это внимание отца в присутствии Диаса было трудно.

Отвечая Отто, Диас сказал:

– Предложение бы не отклонили. Я вам гарантирую.

– Отец, – сказал Вальтер, – можно тебя…

И тут камердинер провозгласил:

– Герр Вальтер фон Ульрих!

Вальтер замер, и отец сказал:

– Твоя очередь. Иди же!

Вальтер повернулся и вошел.

Англичанам нравилось повергать гостей в священный трепет. В тронном зале высокие потолки с лепниной были украшены бриллиантами, а стены, обитые красным плюшем, увешены огромными портретами. В конце зала – трон под высоким балдахином темного бархата. Перед троном стоял король во флотской форме. Вальтер был рад видеть рядом с королем старого знакомого, сэра Алана Тайта – вне всякого сомнения, тот подсказывал монарху имена входящих.

Вальтер вошел и склонился в поклоне.

– Рад снова видеть вас, фон Ульрих, – сказал король.

– Надеюсь, ваше величество нашли беседу в Ти Гуине интересной, – произнес он отрепетированную фразу.

– Очень! Хотя финал приема был, конечно, омрачен…

– Да, несчастьем в шахте…

– Буду рад новой встрече с вами.

Вальтер понял, что аудиенция окончена. Он стал, как положено, кланяясь, отходить назад, пока не дошел до самых дверей.

– Так быстро! – сказал отцу Вальтер.

– Напротив, – заметил Отто, – он говорил с тобой дольше, чем с другими. Обычно король говорит: «Рад видеть вас в Лондоне», – и все.

– Англичане – прекрасные люди со множеством достоинств, – говорил Отто, когда они шли по улице Сент-Джеймс к Пиккадилли, – но слабохарактерные. Король находится под влиянием министров, министры подчиняются парламенту, а членов парламента выбирают обычные люди. Разве так следует править страной?

Вальтер считал политическую систему Германии – с ее слабым парламентом, не могущим противостоять кайзеру или генералам, – несовременной, он уже много раз спорил об этом с отцом; но сейчас он думал о другом.

– То, что ты говорил Диасу, рискованно, – сказал он. – Президенту Вильсону не понравится, если мы начнем продавать Уэрте винтовки.

– Какое нам дело до того, что подумает Вильсон?

– Подружившись со слабой страной вроде Мексики опасно обрести врага в лице такой сильной страны, как Соединенные Штаты.

– Америка с нами воевать не будет.

Вальтер тоже так считал, но все равно испытывал беспокойство Вернувшись в его апартаменты, они сняли свои исторические костюмы и переоделись в обычные твидовые костюмы и сорочки с отложным воротником, надели мягкие фетровые шляпы. Затем снова вышли на Пиккадилли, сели в автобус и поехали в восточную часть города.

То, что Вальтер получил приглашение приехать в январе в Ти Гуин на закрытый прием для короля, впечатлило Отто. «Граф Фицгерберт – хорошее знакомство, – говорил он. – Если к власти придут консерваторы, он может стать министром. Возможно, когда-нибудь он будет министром иностранных дел. Ты должен поддерживать с ним дружбу».

Вальтера осенило.

– Мне, пожалуй, стоит посетить его благотворительную клинику и сделать небольшое пожертвование, – забросил он удочку.

– Превосходная мысль.

– Может, ты поедешь со мной?

– Так, пожалуй, даже лучше, – согласился Отто.

У Вальтера был скрытый мотив, о котором отец не имел никакого представления.

Автобус провез их мимо театров Стрэнда, мимо издательств Флит-стрит и банков Сити. Потом улицы стали более узкими и грязными. Вместо цилиндров и котелков за окнами замелькали кепки рабочих. Стало больше конного транспорта, а автомобили почти пропали. Это был Ист-Энд.

Они вышли в Олдгейте. Отто брезгливо огляделся.

– Не ожидал, что ты привезешь меня в трущобы, – сказал он.

– Мы направляемся в клинику для бедных, – ответил Вальтер. – Где она, по-твоему, должна находиться?

– Неужели граф Фицгерберт здесь бывает?

– Возможно, он только оплачивает счета, – сказал Вальтер. Он точно знал, что Фиц не был здесь ни разу в жизни. – Но ему обязательно сообщат о нашем визите.

Кривыми узкими улочками они добрались до здания протестантской церкви. На деревянной доске от руки было написано краской: «Дом молитвы „Голгофа“». К доске был приколот листок бумаги со словами:

ДЕТСКАЯ КЛИНИКА

БЕСПЛАТНО

СЕГОДНЯ И КАЖДУЮ СРЕДУ

Вальтер открыл, и они вошли.

Отто издал возглас отвращения и вынул платок. Вальтер здесь уже бывал и запах не был для него неожиданностью, но все равно это было очень неприятно. В приемной толпились оборванные женщины и полуголые дети, все они были грязны, и от них дурно пахло. Женщины сидели на скамейках, дети играли на полу. В дальнем конце приемной было две двери с надписями: «Врач» и «Патронесса».

У входа сидела тетя Фица, Гермия, отмечая посетителей в журнале. Вальтер представил отца:

– Леди Гермия Фицгерберт, это мой отец, герр Отто фон Ульрих.

В это время открылась вторая дверь с надписью «Врач», и оттуда вышла нищенка, с крошечным младенцем и бутылочкой с лекарством. Выглянула медсестра и сказала:

– Следующий.

Леди Гермия посмотрела в список и вызвала:

– Миссис Блотски и Рози! – в кабинет врача направилась пожилая женщина с девочкой.

Вальтер сказал:

– Отец, подожди минутку, я за начальством.

Он торопливо подошел к двери с надписью «Патронесса», постучал и вошел.

Комнатка была ненамного больше шкафа, в углу к тому же стояли щетка и корзина для мусора. Леди Мод Фицгерберт сидела за маленьким столиком, делая записи в бухгалтерской книге. На ней было скромное серое платье и такая же шляпка. Она подняла голову, и при виде Вальтера ее лицо озарила такая счастливая улыбка, что у него на глаза навернулись слезы. Она вскочила и порывисто его обняла.

Он ждал этого весь день. Он целовал ее губы, немедленно раскрывшиеся ему навстречу. За свою жизнь он целовался с несколькими женщинами, но ни одна из них не прижималась к нему всем телом. Ему было неловко, он боялся, что она почувствует его эрекцию, и отодвинулся назад – но она только сильнее прижалась к нему, и он поддался искушению.

Все, что Мод делала, она делала со страстью: помогала бедным, боролась за права женщин, любила музыку… и – Вальтера. Он восхищался ею и не верил своему счастью, что она полюбила именно его.

Она прервала поцелуй, тяжело дыша.

– Тетя Гермия может что-то заподозрить, – сказала она. Вальтер кивнул.

– Я привел отца.

Мод пригладила волосы и поправила платье. Вальтер открыл дверь, и они вышли в приемную. Отто любезно беседовал с Гермией: ему нравились достойные пожилые дамы.

– Леди Мод Фицгерберт, позвольте представить вам моего отца – герр Отто фон Ульрих.

Отто склонился к ее руке. Он научился не щелкать каблуками: англичанам это казалось смешным.

Вальтер наблюдал, как они оценивающе смотрели друг на друга. На губах Мод мелькнула и пропала озорная улыбка. Должно быть, она подумала, что через много лет и он будет выглядеть так же, догадался Вальтер. Отто окинул одобрительным взглядом дорогое кашемировое платье и модную шляпку Мод. Пока все шло хорошо.

Отто не знал, что они любят друг друга. По плану Вальтера отец должен был сначала познакомиться с Мод. Отто с одобрением относился к богатым дамам, занимающимся благотворительностью, и настаивал на том, чтобы мать и сестра Вальтера посещали семьи бедняков в Цумвальде, их поместье в Восточной Пруссии. Если отец поймет, какая это чудесная и исключительная женщина, к тому времени, как он узнает, что Вальтер собирается на ней жениться, все его контраргументы падут.

Вальтер, конечно, понимал, что так волноваться немного глупо. Ему было двадцать восемь лет, и он имел полное право жениться на женщине, которую любит. Но восемь лет назад ему уже случилось полюбить. Тильда была страстная и умная, как и Мод, но ей было семнадцать, и она была католичкой. Фон Ульрихи были протестантами. И те и другие родители смотрели на их отношения крайне отрицательно, и Тильда не смогла пойти против воли своего отца. И теперь Вальтер снова влюбился в неподходящую женщину. Отцу будет трудно принять в качестве его жены феминистку и иностранку. Но теперь Вальтер старше и хитрее, да и Мод более независимая и сильная, чем Тильда.

И все равно он волновался. Он никого еще так не любил, даже Тильду. Он страстно хотел жениться на Мод и прожить всю жизнь именно с ней, – он уже не мог себе представить жизни без нее. И он не хотел, чтобы отец ему помешал.

Мод была на высоте.

– Вы оказали нам такую честь, посетив нас, герр фон Ульрих, – сказала она. – Ведь вы, должно быть, чрезвычайно заняты. Мне кажется, у доверенного лица и преданного друга монарха дел всегда невпроворот.

Отто был польщен, – чего она и хотела.

– Боюсь, это так, – сказал он. – Но все же ваш брат – столь давний друг Вальтера, что мне хотелось приехать.

– Позвольте представить вам нашего врача. – Мод подошла к двери, ведущей в соседнюю комнату, и постучала. Вальтеру было любопытно: он никогда не видел этого врача. – Можно к вам? – спросила она.

Они вошли в комнатку, в которой обычно, должно быть, располагался кабинет пастора. Из мебели был небольшой письменный стол и полка с бухгалтерскими книгами и сборниками церковных гимнов. Врач, красивый молодой человек – чернобровый, с чувственным ртом, – осматривал руку девочки. Вальтер почувствовал укол ревности: Мод целыми днями находилась рядом с таким доктором!

– Доктор Гринворд, мы имеем счастье принимать очень высокого гостя. Позвольте представить, господин фон Ульрих.

– Добрый день, – сухо сказал Отто.

– Доктор работает у нас бесплатно, – сказала Мод. – Мы ему очень благодарны.

Гринворд ответил коротким поклоном. Вальтер пытался понять причину напряжения, внезапно возникшего между его отцом и врачом.

Врач вернулся к осмотру. У девочки на ладони был глубокий порез, а кисть распухла.

– Как это случилось? – спросил врач, обращаясь к матери. Но ответила девочка.

– Мама не понимает по-английски. Я порезалась на работе.

– А где твой отец?

– Умер.

Мод тихо сказала:

– Официально это клиника для детей из неполных семей, хотя мы никому не отказываем.

– Сколько тебе лет? – спросил Гринворд Рози.

– Одиннадцать.

– Я думал, – шепнул Вальтер Мод, – работать разрешено с тринадцати лет.

– В законодательстве есть лазейки, – ответила Мод.

– А какую работу ты выполняешь? – спросил Гринворд.

– Я уборщица на текстильной фабрике. Я не заметила лезвия в обрезках.

– Если ты порезалась, надо промыть рану и наложить чистую повязку. И менять повязку каждый день, чтобы она всегда была более-менее чистая.

Гринворд говорил быстро, но не строго. Мать спросила о чем-то дочь на резком, лающем языке. Вальтер не понял вопроса, но уловил смысл ответа девочки – она переводила матери, что сказал доктор.

Гринворд обратился к санитарке:

– Пожалуйста, промойте и забинтуйте рану.

Рози он сказал:

– Я дам тебе лекарство. Если рука распухнет еще больше, ты должна прийти в понедельник. Поняла?

– Да, сэр.

– Если инфекция будет развиваться, ты можешь потерять руку.

На глазах у Рози появились слезы.

– Я не хочу тебя пугать, – сказал Гринворд, – но нужно, чтобы ты поняла, как важно, чтобы рука всегда была чистой.

Санитарка приготовила смесь – антисептическое средство.

– Доктор, – сказал Вальтер, – позвольте выразить вам мое восхищение и уважение за вашу работу здесь.

– Благодарю вас. Я счастлив отдавать им свое время, но нам нужно покупать медикаменты. И мы будем очень благодарны за любую оказанную помощь.

– Нам пора идти, а доктору – продолжать прием, – сказала Мод. – Его ждут еще человек двадцать.

Вальтер гордился Мод: она не ограничивалась состраданием. Многие аристократки, когда им рассказывали про детей, работающих на заводе, могли смахнуть слезу вышитым платочком; но у Мод хватало целеустремленности и самообладания оказывать реальную помощь.

«И она меня любит!» – подумал он.

– Герр фон Ульрих, вы позволите предложить вам глоточек хереса? У меня в кабинете тесновато, но есть бутылочка лучшего хереса из подвалов моего брата.

– Вы очень любезны, но нам пора.

Слишком быстро, подумал Вальтер. Чары Мод на Отто больше не действовали. У Вальтера было ужасное чувство, что что-то пошло не так.

Отто достал бумажник и вынул из него банкноту.

– Леди Мод, пожалуйста, примите скромное пожертвование на ваше благородное дело.

– Вы так добры! – с чувством сказала она.

– Вы позволите мне тоже сделать небольшой вклад? – сказал Вальтер, давая такую же банкноту.

– Я очень благодарна за все, что вы можете предложить, – сказала она, и Вальтер понадеялся, что брошенный на него при этих словах лукавый взгляд заметил только он.

– Непременно передайте поклон графу Фицгерберту, – сказал Отто.

Они вышли. Вальтер был обеспокоен сменой настроения отца.

– Как тебе леди Мод? Правда, она очаровательна? – как можно более непринужденно спросил он. – Конечно, платит за все Фиц, но всю работу делает она.

– Омерзительно! – сказал Отто. – Все это просто омерзительно!

Вальтер видел, что отец не в лучшем расположении духа, но такого ответа не ожидал.

– Что ты имеешь в виду?! – воскликнул он. – Разве не ты говорил, что высокородные дамы должны помогать бедным!

– Навещать больных крестьян с корзинкой еды – это одно, – произнес Отто, – но когда я увидел сестру графа в подобном месте, да еще с врачом-евреем, это меня потрясло!

«О господи!» – воскликнул про себя Вальтер. Конечно же, доктор Гринворд – еврей. Наверняка его родители приехали из Германии и их фамилия была, например, Грюнвальд. Вальтер раньше не встречал этого врача, но даже если бы и встречал, мог не обратить внимания на его национальность – он не придавал этому значения. Но для Отто, как и для большинства людей его поколения, такие вещи как раз имели значение.

– Ну подумай, отец, этот человек работает бесплатно! – сказал Вальтер. – Леди Мод не имеет возможности отказываться от помощи отличного врача только потому, что он еврей.

Но Отто его не слушал.

– Надо же, «неполные семьи»! Откуда она взяла это выражение? – с отвращением говорил он. – Проститутки со своими выродками, вот как это называется!

У Вальтера сжалось сердце. Его планы рушились.

– Неужели ты не понимаешь, каким великодушием надо обладать, чтобы помогать им?

– Глупости! – сказал Отто. – Если бы она была моей сестрой, я бы устроил ей добрую порку.

II

В Белом доме был кризис.

Ранним утром 21 апреля Гас Дьюар сидел в Западном крыле. Это новое здание дало аппарату президента столь необходимые кабинеты, а собственно Белый дом теперь мог стать именно резиденцией. Гас сидел в рабочем кабинете президента, рядом с Овальным залом. Это была маленькая комнатка унылого серо-коричневого цвета, которая освещалась одной тусклой лампочкой. На письменном столе стояла видавшая виды портативная письменная машинка «Ундервуд», на которой Вудро Вильсон печатал свои речи и обращения для прессы.

Но Гаса больше интересовал телефон. Если он зазвонит, Гасу придется решать, будить ли президента.

Телефонный оператор принять это решение не мог. С другой стороны, старшим советникам президента тоже надо поспать. Гас был младшим среди советников Вильсона, или старшим среди секретарей, – это зависело от того, с какой стороны смотреть. Но как бы то ни было, именно он должен был дежурить всю ночь у телефона и решать, следует ли нарушить сон президента, а значит, и первой леди Эллен Вильсон, страдающей от неизвестной болезни. Гас боялся сказать или сделать что-то не так. Внезапно все его престижное образование оказалось ненужным: даже в Гарварде вряд ли кто мог сказать, когда стоит будить президента, а когда нет. И он от души надеялся, что телефон не зазвонит.

Гас был здесь из-за того, что написал письмо. Он описал отцу прием в Ти Гуин и послеобеденную дискуссию об угрозе войны в Европе. Сенатор Дьюар нашел это письмо столь интересным и занимательным, что показал его своему другу Вудро Вильсону, и тот сказал: «Хотел бы я, чтобы этот парень работал у меня в аппарате». Гас уехал из дома на год, решив сделать перерыв между учебой в Гарварде, где изучал международное право, и своей первой работой в одной юридической фирме в Вашингтоне. Его кругосветное путешествие должно было закончиться через полгода, но он без колебаний прервал его и поспешил домой, чтобы служить своему президенту.